ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ. КАЛАЧИК.

 

Сентябрь, как горький пьяница, сжигающий остатки молодости, мочился холодными дождями и лепил на лбы прохожих мокрые, бурые листья.

Лукашин понял, что совершил грубую ошибку, не прихватив в Верхотурье резиновых сапог, но вид завода коньков потряс эго настолько, что он забыл про свои старые стоптанные сандалии.

Феникс возродился. Из цехов доносился бодрый лязг клепальных станков.

— А где Водохачка? — спросил Лукашин деда на проходной.

— Волостатые — то?.. А они, милай, кажись, в Калачике. Избы рубят.

Деревня Калачик мирно спала, как и подобает советскому колхозу в разгар уборочной. Лишь на самой окраине ярким контрастом к вселенской серости и сырости кипела разноцветная жизнь. Новехонький сруб радовал глаз панк-плакатами. У его стен деловито сновала Водохачка, разодетая в хоккейные свитера. Наверху стоял Славка, тряс топором и орал на Щербакова, который возился с бензопилой.

— Ты мне обабл давай, обабл!

— Режь пока дюймовку! — огрызался Щербаков.

— Дюймовка строганная, на конёк. Давай, говорю, обабл!

— Да погоди ты, свечу залило!

Лукашин поискал место, куда упасть, но побрезговал. Лужа, в которой он стоял простиралась до опушки леса.

"Ну уж если и эти не погнушались мужицким трудом, — подумал Лукашин, — значит и впрямь в совке происходят сдвиги по фазе!... Обабл — это вам не фендер-стратакастер."

— Эй, придурки! — крикнул он с навозного островка посреди лывы, — кто вам разрешил таскать сценическую одежду на левые работы?

— Ребята, дедуня прикатил! Наиглавнейший придурок! — закричал Славка. — Поздравляю вас с открытием нового сезона!

— Ура-а! — откликнулась Водохачка и повтыкала топоры в обабл.

... В жарко натопленной избе, у кровати, где валялся простуженный Таранта состоялся обмен мнений по вопросам внутренней и внешней политики. Радовали и те и другие. Похрустывая червонцами Водопад грозился скупит все кооперативные варенки и сообщал, что одна свердловская контора готова оплатить для Водопада крутую клавишу, которую взялся доставить столичный знакомец Миша Симонов. Он же вел переговоры с московской группой НИИКОС о продаже Аптекину, по сходной цене, гитары под "джипсон". А еще была куча контактов по возможным концертам и приглашение Комаровой на фестиваль Сырок 88.

Новые лукашинские заморочки понравились. Особенно "Яратамка".

 

В маленьком городишке,

В домике у реки,

Жил кучерявый парнишка,

Бикмухаметов Закир.

Русскую девочку Машу

Нежно Закирка любил.

Ей он всегда на свиданья

Белые розы носил.

 

ПРИПЕВ: Яратам, яратам[5][11]

 Яра тут и яра там.

 

Дружили они два года

И вот однажды весной

Маше сказал Закирка:

«Будьте моей жена!»

Маша ему отвечала

В скверике у реки:

«Я вас люблю навечно,

Бикмухаметов Закир!»

 

ПРИПЕВ...

 

Родители все узнали

И запретили им.

Ночью за ними гнались

До побережье реки.

Видя такое дело,

Машу Закирка обнял

И на прощание крепко

Машу поцеловал

 

ПРИПЕВ:

 

Вместе они обнялись

Бросились со скалы!

Так и погибла Маша

И Бикмухаметов Закир.

Вышла луна из-за тучи

И озарила мост.

………………………….

Как надоел ты, вонючий

Национальный вопрос!

 

Решили оставить в ней все как есть: и китчевый вальсок, и шепелявость и дворовый гундос.

— А ты, дед, у нас еще ничего. Выдаешь перлы.

— Все от господа! — лицемерно заметил Лукашин и рассказал о встрече с Граховым, имевшей место намедни в Свердловске. Президент был весьма доволен серией побед свердловского рока и, в частности, московским выступлением Водопада. "Струн вещих пламенные звуки до слуха ихнего, стало быть дошли", и они официально пригласили принять участие в 3-м свердловском рок-фестивале.

И не надо думать, что это далось Грахову легко. Полхудсовета было решительно против. За дверью толпилось лобби спорных кандидатов. Лоббисты периодически кричали:

— Свердловск — свердловчанам! Пусть сначала выучат третий аккорд!

Но Президент неожиданно явил миру твердый уральский характер. Он базнул ладонью по пепельнице и прогремел:

— Кикабидзы будут, потому что будут! Хао, я все сказал! Водопады хмыкнули. Известие и радовало и настораживало. Москва Москвою, а со Свердловском шутки плохи. Еще один провал и затопчут.

— И вот еще что, — продолжал Лукашин, — вопросик скользкий, но святой. Дело Новикова помните?

— Еще бы. Дело грязное — дело темное.

— Во-во. я тут его малость просветил.

 

Свердловский музыкант Александр Новиков был широко известен в стране. Патриоты-кичевики — гордились:

— Саша — это наш пролетарский ответ заокеанским акулам Токареву и Шуфутинскому.

Рок-гурманы тоже были наслышаны об его опытах: группах Слайды, Полигон. По дискотекам шлялась презабавнейшая вещичка "Гена — крокодил"... В 1984 году, после выпуска альбома, в считанные дни облетевшего державу, Новиков был арестован. Приговор гласил: 10 лет лишения свободы за хищения, путем мошенничества, в особо крупных размерах.

Надо было быть круглым идиотом, чтоб не учуять тут идеологическую вонь. Это прекрасно подтвердила родная пресса, которая, в полном соответствие с коммунистической моралью, пинками добивала лежачего, да так долго, что даже захолустный Водопад, образца 1985 года не выдержал — написал в областную молодежку: хватит, мол! Креста на вас нет, что ли?

Летом 88-го Лукашин, околачиваясь в Свердловске, случайно наткнулся на выдержки из материалов дела Новикова. Читал и волосы вставали дыбом. Вся вина Александра заключалась в том, что он со товарищи из разного барахла изготовлял отличную аппаратуру и продавал ее через комиссионки страждущим. При этом, из соображений престижа, на панели он частенько лепил лейблы западных фирм, что ни покупателей, ни посредников не вводило в заблуждение. Абсолютно все знали, что аппаратура самодельная. Тем не менее суд счел это достаточным основанием, чтоб вычеркнуть людей из жизни на громадные сроки. Все дело сплошь состояло из грубых натяжек в одну сторону — растоптать, упечь, сгноить.

"Господи, — думал Лукашин, — да в цивильной-то стране за это дали бы федеральную премию и прицепили пару заводов, чтоб завалить рынок хорошим товаром! и от налогов даже освободили бы. Года на два.

Он посмотрел на календарь. Шел четвертый год перестройки, уже вышли законы, поощряющие кооперативное производство товаров и услуг. А стало быть дело Александра даже по советским, с позволения сказать, законам, теряло всякий смысл...

— Такая вот петрушка, братки. — заключил свой рассказ Лукашин на Калачике. — Это выходит как с «декретом о земле». Представьте ситуацию. 1916 год — крестьянин распахал барское поле. Его за это в каторгу, лет на десять... 1917 год — декрет о земле... Вопрос: сколько сидеть крестьянину?

— Н да... ну, и что ты предлагаешь?

— Ну, чего предлагаю. Пользуясь сценой, выступить с заявлением. Соберем подписи. Поднимем шумок, короче. Фестиваль ожидается помпезный. Будет много прессы в том числе и независимой. Тиснем куда-нибудь статью за подписью свердловских музыкантов. Хачи вон подпишутся. Хачи, вы как?

— Давай лучше этого судью вздернем! — буркнул из-под одеяла Таранта.

— Во, видишь, и Хачи подпишутся, уже коллектив.

— Ох, Лукашин, опять тебя заносит. То михаилов вешаешь, то митинг затеваешь, несанкционированный...

— А как же, братки?.. Надо быть последовательными. Во-первых, дело хорошее сделаем, во-вторых упыря надо добивать, раз уж впряглись в эту свистопляску, да не бздите вы! Сделаем все максимально корректно. Коротенькое заявление и тихий сбор в фойе. Ну, а повяжут, выйдем героями. Пахалуев, ты что не хочешь быть героем?

— Хочу,— отозвался Валера,— Слушай, а может песню по этому поводу написать?... есть шикарная темочка.

— Ах, ты Джордано Бруночка ты моё, Зоенька ты моя Космодемьянская-Кошевая! — сказал Лукашин и Чмокнул Пахалуева в лоб.

 

⇐ Предыдущая78910111213141516Следующая ⇒

Поделиться: