ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ. ФЕСТИВАЛЬНАЯ

 

Третий свердловский рок-фестиваль состоялся в середине ноября. Подчеркнуто праздничный, он был прекрасно организован и тем самым выгодно отличался от своих собратьев: как от питерского анархизма, так и от московской жлобовости, когда 80% команд обрубают на второй композиции. Программа состояла из пяти хорошо продуманных концертов, по три команды в каждом. Работали какие-то штабы, лектории, пресс-клубы, выставки лубка и авангарда. Куча ларьков торговала независимой публицистикой, сувенирами, кассетами и плакатами. Главное фойе дворца Молодежи украшала живописная панк-фольк группа под управлением Б.У. Кашкина. В перерывах они устраивали настоящий шалман, заводя публику какими-то дохристианскими танцами. Вездесущее племя тусовщиков союзного значения сновало в поисках сплетен и автографов. Как они умудрялись просачиваться при отсутствии билетов и наличии кордонов — это их профессиональная тайна. Иногородняя рок-пресса нацепила индифферентную маску. Она не хотела выдавать своего изумления. Организаторы это знали и, напротив, чувств своих не скрывали. Они хлопотали весело. А как же, мол, Свердловск — это вам не печки-лавочки! Третий Рим рок-н-ролла!.. Это был самый пик общественного интереса к року, и поэтому в толпе фанатов, богемы и агентов КГБ сплошь и рядом мелькали респектабельные лица, явно мафиозного происхождения.

Хороший был фестиваль!

 

Водопад готовился серьезно. Повторили старье и впряглись в аранжировки нового материала. Яратамку сделали с полоборота. "Страшный сон" потребовал принципиальных решений. С головой закопались в ма-зановском сольнике и на самом дне, в тайничке обнаружили превосходный бугешник. Мазанов закатил истерику:

— Сволочи! Забирайте тогда все! Всё!... Женюсь и уйду от вас!

— Мазанов, положи крышку от фортепиано. Еще раз психанешь -будешь играть на треугольнике!

С письмом японскому начальнику пришлось потрудиться. Колесо возжелало шедевра. Шедевры делать трудно.

— Какого черта тебе еще надо?! — кричали на Славку измотанные Водопады.

— Вот сюда еще темочку на 24 такта.

— Куда еще темочку? Итак четыре части.

— Будет пять.

— Тебе что тут, блин, симфонический оркестр?.. Это ж поливокс! Уралвагон! Он же не может играть две ноты одновременно!

— Паганини тоже играл на одной струне.

Паганиню крыть было нечем. Из смешной карандашной зарисовки возник целый купол с фресками — обитель для божественного голоса Планта Колясникова.

Оставалась «Бардам России». Для начала кампании за освобождение Новикова текст был сделан недурно, с легким эпатажем общественного сознания. Продуманный такой эпатажик.

 

За золотую голову, за руки золотые

Бард Александр Новиков отмечен был Россией.

За песни и баллады накручены срока.

Высокая награда и звание Зэка.

Кому родина мать, кому мачеха?

У России обычай такой.

Все оплакано, все оплачено

Хмурым небом над Ивдель-рекой.

 

Для Саши Башлачева полна дарами чашка

Все двери на засовах, все окна нараспашку.

Надежные гарантии у права на прыжок

В булыжные объятья обрубленных дорог.

Кому родина-мать, кому мачеха

У России обычай такой

Все оплакано, все оплачено

Оборвавшейся медной струной.

 

И Александр Галич Россией не обижен:

"Сынок, не холодна ли могила под Парижем?"

Кует Россия памятник газетною строкой:

Проклятия во здравие, ура за упокой.

Кому родина-мать, кому мачеха

У России обычаи такой

Все оплакано, все оплачено

Иноземной дубовой доской.

 

Владимиру Высоцкому — особая награда

В разорванное сердце — диплом лауреата.

Почетные издания, большие тиражи... .

А в небе над Ваганьково вальсируют стрижи.

Кому родина-мать, кому мачеха.

У России обычай такой.

Все оплакано, все оплачено

Кто крестом, кто посмертной звездой.

 

Судили да рядили, что делать с "Бардами"? — решили оставить, как есть, в акустическом варианте. После «гой-еси» — это был второй музыкальный успех Пахалуева. Скроеный на крепкой фольклорной подкладке, он облекал горький сарказм текста в настоящую прокурорскую мантию. Хотелось встать, увлажнить глаза и преисполниться.

С тем и отбыли на фестиваль.

 

Водопаду выпало неплохое время и приличная кампания; субботний концерт на 16⁰⁰ в упряжке с Хачами и ветеранами свердловского рока группой Флаг. Обе команды были дружественными, хардовыми и, стало быть, представляли музыке Водопада выгодный контраст. Как бы аура такая: на синем бархате сверкающий желтый топаз. Оставалось только пожелтеть и засверкать. Засверкать очень помогла бы новая японская клавиша, но её пока не было. До концерта же оставалось менее суток. Пахалуев вздохнул, надел наушники и потянулся за ненавистным поливоксом... .И вдруг!...

В дверь гостиничного номера ввалился Миша Симонов. На его худом горбу покачивалась клавиша Корг-ДС-8. Пахалуев и Мазанов заплакали.

Мишу качнули и рассказали о текущих делах и намечаемой заварушке по делу Новикова. Миша сказал:

— Ясно. Давайте сюда статью. Пристроим без купюр в ближайшем номере Урлайта[6][12]. И вообще пошумим в столице.

Статья была подписана Хачами и Водопадом. Оставался Флаг. Его подпись значила многое. Совместное заявление трех команд в едином блок-концерте — это уже не сдвиг по фазе отдельной полоумной деревни. Замолчать такое трудно. Чтоб не вышло как в гениальной пословице "Баба три года сердилась на город, но город об этом не знал".

"Флаг" решили отложить на завтра и отправились смотреть открытие фестиваля. Открытие впечатляло, чего нельзя было сказать о самом концерте. Он прошел ровно, но с какой-то излишней бравадой: Ух, мол, классно мы тут на сцене отрываемся! Зал этого не находил.

Вообще свердловский зал несколько эмоциональней кладбищенских надгробий, но не намного. Примерно также сидит рядами, окаменев, глаза вылупит и не поймешь, что ему надо. Обычно артист, выходя на сцену, выбирает в зале самое дубовое лицо и весь вечер с ним сражается, пытаясь вызвать хоть какую-нибудь эмоцию... А тут сплошь — выбрать не из кого! Сидят и глазом не моргнут. Песня закончится, сделают три хлопка в пластике брейк-денса и опять сидят. Как у Высоцкого: "Придешь домой — там ты сидишь!" Артист, естественно, начинает нервничать. Ну всё вроде бы в зал: и образ, и драйв, и кач, — а оттуда три хлопка и гробовая тишина... Бывает залетит в партер какой-нибудь иногородний паренек, закричит: "Браво! Бис!" Зал на него развернется ничего не меняя в лицах, и смотрит. Песни три, так, четыре смотрит, пока тот не одубеет окончательно.

Не случайно многие артисты, отработав свердловские концерты, закатывают в гримерках истерики, дежурные пожарники потом хвастаются друг перед другом.

— Во, видишь, зеркало треснуло. Это, вчерась, Кузьмин разбил. Головой. Уж как он бился, как он бился!

— Да что твой Кузьмин! — отвечает ему напарник,— У меня давеча Лоза работал, так две умывальных раковины вдребезги! А потом лбом раму вынес и хотел сигануть. Спасибо, Мефодьичу, насилу вдвоем удержали.

Дорогие товарищи артисты! Посещая Свердловск (Екатеринбург), не доверяйте первым впечатлениям. Не бейте зеркала и раковины. Берегите народное добро!... Нет в мире более чуткого зрителя, чем свердловчанин! Чтобы убедиться в этом достаточно после концерта проехаться в трамвае и послушать разговоры. И вы услышите, как ваш недавний злейший враг, из седьмого ряда, явный лидер "дубов" всего зала, с выражением лица, напоминающим лопату бульдозера, нежно скажет соседу:

— Ты, знаешь, я сейчас был на концерте и получил неслыханное удовольствие! Просто наслаждался! Какой гений! Какая самоотдача! Душа моя просто пела! Боюсь растерять впечатления. Возьму-ка я, пожалуй, завтра отгул и рвану на природу. Поброжу по лесам, по лугам, по пашням. Как ты думаешь?

— Конечно! Конечно! — воскликнет сосед.— Обязательно поброди по пашням!... Ах, как я тебе завидую!

Прокатитесь в трамвае после концерта, дорогие товарищи артисты, и вы полюбите свердловского зрителя всеми фибрами своей души. Просто он немного закомплексован. Комплекс у него такой... Военно-промышленный.

Водопад к числу свердловских зрителей не принадлежал. У него был лесопромышленный комплекс. Поэтому он бурно переживал происходящее на сцене, комментировал и огорчался за Настю.

— Это что ж они ей звук-то такой вывели?. Не слышат, что ли?... Провалят девку, как пить дать провалят!

— Не ори ты. Итак все на нас пялятся.

— Эй, вы чего пялитесь?! Концерт-то там идет!

— Они уже давно пялятся. С третей песни. — Может им автографы дать?

— Да ты глянь на них! Они сами кому хошь распишутся. Па мордо-графе. Пошли-ка отсюда. .

. ..В фойе было повеселей. Там скакал Б.У. Кашкин. Ему аккомпанировал на бубне старейший хиппи Советского союза Валера Васильев по кличке Дик. Лукашин знал его еще с 70-го года. С тех пор Дик не брился и не стригся. А может и не раздевался... Из-за кадки с пальмой доносился кошачий вой. "Интересно!"-подумал Водопад и отправился поглядеть. За кадкой стоял рояль. За роялем сидел Мазанов. Он бил культяпкой в бемоли и, якобы оперным голосом, пел:

Близится час торжества моего!

 

Вопрос с Флагом наутро решился быстро. Лидер группы Сережа Курзанов пробежал глазами текст статьи и сказал:

— Давно пора. Ребятам я скажу, но ручаться за них не имею права. А я, пожалуйста.

Он поставил подпись и вышел из гримерки. Остальные флаги не заставили себя долго ждать. Концерт начался. На сцене разворачивалось нечто вроде Русско-Турецкой баталии. Это отчаянно рубился Красный Хач. Водопад, тем временем, уточнял диспозицию.

 — Ну, братки, молитесь. Работаем сдержанно и точно. Полная противоположность мартовскому выступлению. В отрыве один Славка. Пусть балдеет, как хочет. Да не стой пнем-то! Малость потряси помидорами!... Песенки перебиваем маленьким соленым конферансом. "Бардов в России" чуточку комментируем. И в самом конце корректное лаконичное заявление. И все. И уползаем в фойе. Там стоит стол. Раскладываем подписные листы и занимаем вахту. Строго по двое. Никакой рекламы. Сама вежливость. Не подписали — молчим. Подписали — спасибо, до свидания. На плюхи не отвечать — возможны провокации. Но если уж будут вязать — орите громче. Вопросы есть? — вопросов нет! Всё.

В гримерку ввалилась злющие Хачи.

— Ну и зал, бляха-муха! Могила. Хоть бы один шевельнулся! Рок-н-рол называется, мать твою так-то! И чего еще надо?— фиг поймешь. В следующей раз выйдем голые и швырнем гранату.

— Тебе, Таранта, нельзя голым.

— Почему?

— У всех штеккера "Джек",а у тебя "кэнен".

— Гы-гы-гы!

— А пошли вы... — огрызнулся Вова...

— А мы и пошли.

— Вот и идите. Ни пуха вам тогда.

— К черту!

Водопад в хоккейных свитерах восьмого сезона выглядел отлично.

Лукашин пошел к микрофону, старательно втягивая брюхо. Поздравил с праздником — три хлопка... Постоял — поискал в глотке зычность и начальственно эдак: вымолвил:

— Открытое письмо Водопада директору концерна Мицубиси!

К его удивлению с левой стороны партера раздался смех. Лукашин пригляделся. Небольшая московская тусовка сидела дружной стайкой. Над ней сгущались свердловские тучи.

Пальцы Аптекина забегали по грифу с понтом гибсона. Благодарно отозвались барабаны и клавши.

Славкин голос чистый звуком взмыл под свод зала_, завис там в плавных модуляциях и рухнул на головы криком раненой чайки.

 

Пришлите аппарат! — ат — ат — ат!

На пару киловатт! ат — ат — ат!

 

Это был может быть самый лучший концерт Планта Колясникова, застолбивши ему надежное место в первой десятке рок-голосов союза.

Водопады устремились за воспарившим Славкой. Встать вровень с ним в этот вечер было трудно, но они старались так, что и сами потом удивлялись.

— Нет, ну надо же! За весь концерт слажали, от силы раза три! Обычно 33, а тут 3! Ну надо же!

Со стороны и впрямь кое-кто мог подумать, что эти парни сегодня играют свой сотый юбилейный концерт. Всё шло без сучка и задоринки, и — о, чудо! — на предпоследнюю песню зал отозвался четырьмя хлопками.

"Это триумф." — подумал Лукашин и пошел к микрофону раскручивать дело Новикова. Сказал он, примерно, следующее:

— Мы вот сейчас тут с вами фестивалим, а в это время в Ивделе, уже четвертый год отбывает срок наш собрат по перу и гитаре Александр Новиков. Поэтому следующая песня, которая называется "Бардам России" отчасти посвящается и ему.

И ушел. И все ушли. Остался Славка с двенадцатистрункой.

"Хотите стебу?— подумал Славка, — Сейчас вам будет стеб. Господи, только бы в гармошке не напутать!" Он коснулся струн и запел.

На втором куплете москвичи встали. В их руках зажглись огоньки. Это походило на островок в Ледовитом океане. Одинокий, заброшенный островок.

"Хотите стебу?... Пожалуйста, вам стеб. Завернуть или как?"-думал Славка, срывая последние связки.

По Ледовитому океану пробежала рябь. Московский островок уже не был одиноким. То тут, то там поднимались новые, и когда Славка закончил их образовалось не меньше десятка. Маленький, но архипелаг, черт побери!... Тишина — гробовая… Славка поставил гитару и удалился. К микрофону вышел Лукашин.

— Мы хорошо знакомы с делом Новикова и считаем несправедливым определенный ему срок. Он просто немного обогнал время. Поэтому предлагаем тем из вас, кто верит нам на слово, в антракте подойти и поставить свою подпись под ходатайством о пересмотре его дела. Нас вы сможете найти по этому плакату.— Он развернул плакат и продолжил, — Надеемся на вашу помощь. Спасибо за внимание!

... В гримерке было душно и как-то зловеще. Тяжелое молчание нарушил натужный смешок Мазанова.

— Ну что, возьмемся за руки, друзья, чтоб не накласть поодиночке? Я прихватил, на всякий пожарный, смену нижнего белья.

— Тогда готовься.

Из коридора донеслись возгласы и топот. Дверь распахнулась, как от удара ногой. Но то была не нога, то была грудь Люции, куратора свердловского рок-н-ролла от управления культуры.

Она порывисто вздымалась чуть ли не до носа и падала вниз так, что потрескивали бретельки. Страшное зрелище, но красивое. Водопад, растерявший в рок-н-рольных битвах последние крохи благосклонности своих жен и подружек, не мог этого не оценить. За спиной Люции выросли обком комсомола, в лице Марата Файрушина и рок-клуб в виде Рудольфа Стерхова. Груди у них были некрасивые, зато щеки красные, и трудно было понять, является ли эта краснота выражением праведного гнева или вызвана неловкостью от необходимости исполнять неприятные служебные обязанности. Люция поперла с порога:

— Вы что?... Вы соображаете, что вы делаете или нет?! Кто вам дал право устраивать митинги?!. Вы хотите погубить все наше дело?!. Хотите погубить, да?!

Ответил Дёмин:

— Об чем речь-то?... Сейчас, кажись, гласность и эта, бляха-муха... Перестройка, вот! Разрешено.

— Не прикидывайтесь идиотами. Можно подумать, что вы поверили в это! Ха-ха — три раза!

— Мы поверили. А что нам еще остается?

— Ха-ха — сто раз! И спасибо, что нам с вами так весело!... Хронически весело. Послал же мне господь на шею таких...

Каких послал ей господь осталось невыясненным. Но зато об этом хорошо узнали в коридоре, куда она выскочила, базнув дверью так, что в зале раздались три хлопка. Зритель подумал, что ударник "Флага" сделал удачный синкоп... Марат и Рудик дверь прикрыли тихо.

— Ну что, Мазанов, иди меняй штаны.

— А ты знаешь, нет надобности.

— Да-а, измельчало официальное лицо. Раньше, бывало, зайдут...

— Кочумай, Лукашин. Все и так знают, что ты обломок Византийской империи. Лучше переплюнь через левое и скажи, что там дальше по диспозиции.

— Дальше, братки, пункт № 4 — выставление пикета. Первыми идут я и Джуди. Прикрывают Аптекин и Радисев. Через час смена.

 

Джуди — это Анька Лопатченко, лучший друг Водопада. Каждая уважающая себя команда обзаводится лучшими друзьями. Некоторые называют их фэнами, но это не верно. Функции лучших друзей шире слепого обожания. Через них группа держит связь, контроль за явочными квартирами и коллекционирует слухи. Главная же их обязанность — молчаливое присутствие рядом. В ответных требованиях они скромны.

Им важно попасть на концерт бесплатно и провести таким же образом несколько своих знакомых. Это может быть второй курс медицинского училища или четвертый взвод авиационного полка. Таким образом, каждая группа пребывая на свой концерт, как бы расширяется и начинает напоминать первомайскую колонну небольшого литейного цеха.

Водопад в Свердловске расширялся на Джуди и её друзей. И тут ему фартило. Джуди была страшно одинока и все её знакомые прекрасно умещались в трех кабинках женского туалета. Поэтому Водопад высоко ценил Джуди и гордился ею.

Лукашин не случайно пригласил её в первый пикет. Старый ловчила прекрасно знал, что одно дело, когда руки заломят здоровенному мужику, другое — щупленькой девчонке с печальными глазами. При таком-то наплыве прессы шумок поднимется — дай боже!

 

В фойе Джуди покорно напялила на себя плакат и помогла Лукашину разложить подписные листы. Она спросила:

— А когда будут забирать, кусаться можно?

— Ни в коем случае! Сразу пришьют попытку к изнасилованию! Просто упирайся и визжи. Визжать умеешь?

— Попробую.

— Давай!

Джуди взвизгнула. Из укрытия выскочили Радисев и Аптекин.

— Что уже впрягаться?... А где менты?

— Учебная тревога. Идите туда, сядьте и не мельтешите. Прикройтесь какой-нибудь газетой, что ли.

— Нет у нас газет.

Лукашин порылся в сумке.

— Вот вам газета. Ступайте.

— Что мы, идиоты, на рок-фестивале Правду читать?

— Ступайте, я вам сказал. Похоже Флаг уже отбомбился.

И действительно, музыка кончилась, двери распахнулись и в фойе хлынул народ. Джуди побледнела, Лукашин напряг пресс. Так он почему-то называл свое брюхо.

 

Сбор подписей в феодальном государстве периода зарождения демократических отношений — дело увлекательнейшее. Заснять бы его скрытой камерой — цены бы фильму не было.

Вот напротив стола останавливаются две элегантные женщины. Как они попали в этот бедлам установить невозможно. На лицах любопытство и настороженность. Плакат читают, будто по слогам, а на самом деле давно уже обдумывают решение. Похоже, оно созрело, но ах, как нелегко сделать первый шаг на глазах у толпы. Делают полшага. Задают тихий вопрос:

— Скажите, а дети у него...

— А как же! Двое: мальчик и девочка. Задумываются.

"Ну-ну, милые, решайтесь же! — начинает мысленно экстраполировать Лукашин. — Давите в себе проклятого раба! Явите миру милосердие!"

Решаются, краснеют, расписываются и быстро смешиваются с толпой.

Лукашин косится на лист. Так и есть, профессию не указали. "Ах, вы, зайчата! Ну да ладно, не все сразу. Потихоньку оттают. Обязательно оттают!"

Вот с гвалтом и ржанием пробивается кампания тинейджеров: лохматые, в коже, цепях и серьгах.

— Здесь, что ли за Шурика головы кладут?

— Здесь.

Толкаются, рвут друг у друга авторучки, подначивают.

— Слышь, Юмба, погоди не расписывайся.

— Почему?

— Да вон там, за спиной, один очкарик как-то нехорошо пялится. Может у него фотоаппарат в пуговице.

— Понял. Слыш, Колян, я ща нагнусь над столом, ты у меня джины сдерни до колена, чтоб я его тоже запечатлел.

— Гы-гы-гы-гы!

Уходят... Джуди с Лукашиным улыбаются. В этих пацанах раб и близко не ночевал. И это хорошо. "Чертовски хорошо!" — сказал бы незабвенный Ильич. Неумелые подписи ребят разбросаны сикось-накось. В центре лозунг: Партократов на свалку! Хой!

Вот подходит милиционер. Встает вплотную, руки за спину, покачивается на носках, глядит в упор.

— Вам авторучку, товарищ прапорщик?

— Нам на тебя поглядеть.

— А-а! Погодите, расчешусь…А то бы расписались.

— Я за разных спекулей расписываться не хочу! Повернулся на носках и ушел. Наверное за подмогой... Точно!

— Ну, Джуди, чисть гортань. Вова идет.

— Какой Вова?

— Мезенцев. Старлей милиции. Главный спец Свердловска по охране рок-н-ролла от разгневанных трудящихся. Кордоны и оцепления — это все его основная деятельность.

Вова в гражданке, Улыбается.

— Здорово, Лукашин!

— Здорово, Мезенцев! .

— Ну-ка, дай-ка авторучку ... Так, где у тебя тут что??... Ага, ясно. Вот тут, значит, та-ак... А тут профессия?... Так и запишем: 0-мон... Ну, как успехи?

— Как в Польше.

— Понял. У нас многие бы расписались, да в форме стесняются. Удачи! И Вова отходит, напевая новиковское:

 

Вези меня, извозчик, по гулкой мостовой…

 

— Здравствуйте.

— Здравствуйте. — Лукашин осматривает новую собеседницу. Изящество почти французское, но годики скрыть все трудней. Говорит вкрадчиво.

— Я из газеты "Уральский рабочий", отдел партийной жизни. Извините, что помешала. У меня всего пара вопросов. Можно?

"Так вот они какие, обкомовские гаубицы!" — думает Лукашин, а вслух говорит:

— Ради бога, отчего ж нельзя.

— Скажите, вот когда вы делали своё заявление, у вас не мелькала мысль, что ваша благородная акция, одновременно, послужит хорошей рекламой Водопаду? Побочный эффект, так сказать.

"Блеск! — думает Лукашин, — Вопрос уровня Штерна. Попробуй скажи, что не мелькало, такого наплетут!... Впрочем, они и так наплетут…"

— Ну, как же не мелькало? Очень даже мелькало. Собственно это и было нашей самой главной целью. Мы ж провинция. Поем пока плохо, играем того хуже. Нам просто иначе не выжить среди таких гигантов. Вот мы и надыбали это дело. Чтоб народ привлечь к нашему творчеству, а заодно и человеку поможем, если повезет. Приятное с полезным.. Ага.

Партийная жизнь покусывает губы.

— Спасибо. И второй вопрос. Скажите, вы на самом деле хорошо знакомы с делом Новикова?

Лукашина несло.

— А как же! Мы за два дня до фестиваля пили пиво в парке Маяковского. К нам приткнулся мужик. Оказалось, только что из Ивделя. Он сидел там же, где и Новиков, только в другой зоне. Ну вот, он нам и рассказал, авторитетно, что Сашино дело насквозь гнилое. Уж будьте любезны, у них там информация поставлена, не хуже, чем в партийной жизни. Ну мы и воспользовались. Ступень к Парнасу, образно говоря. Может подпишетесь?

— Спасибо. У меня на этот счет свое мнение. До свиданья.

Пока Лукашин трепался, Джуди собрала кучу подписей. Среди них удивительно мало автографов музыкантов: Леша Хоменко, балагур Серега с Апрельского марша, еще кто-то, но мало. "Нда, — думает Лукашин, — блажить со сцены за справедливость вообще — это мы мастера, а помочь конкретному человеку в подлом загоне — это нас не касается! Герои, мля, на жопе с дырой!... Что-то тут не так".

 Что"не так" донесла разведка.

— Ой, мужики, у вас все в кайф! На доске гласности сплошь плюсы.

— А по этому делу?

— А по этому делу разное люди бают. В основном возмущаются, что вы кичевика Новикова поставили в такой ряд. Это, мол, безвкусица, то-сё... А знаете что сказал наш великий..? — и разведка назвала имя одного рок-лидера — Он сказал, что водопады низко пали в его глазах. Что когда он бедствовал и играл бог знает на чем, Новиков ездил на Волге, в пыжиковой шапке и спекулировал аппаратурой.

Удар был силен. Упомянутый лидер хоть и страдал лёгкой формой пупизма, авторитет имел немалый... Надо было отвечать.

— Во-первых, торговля без прибыли — нонсенс, особенно результатами своего труда. Во-вторых, дело в принципе, а не в том, кто чего пел. А в третьих, по возможности передай великому, что когда он бедствовал и того круче, не чуравшийся кича алкаш и наркоман Высоцкий, в костюмчике от Кардена рассекал на Мерседесе и спал с французской кинозвездой.

Передали или нет осталось невыясненным, но подписей музыкантов почти не прибавилось. А всего за эти дни их собрали свыше тысячи.

 

Третий свердловский рок-фестиваль набирал обороты. В ход пошла тяжелая артиллерия: Чайф, Кабинет, Наутилус-Помпилиус. Контролеры шизели. Милиция штурмовала дамские туалеты. И не мудрено. На главные концерты имел обыкновение приходить весь архитектурный институт с родными и близким. Архитекторов, как известно, учат рисовать. Изобразить билет им все равно, что на два пальца помочиться. Они изображали. Дня за два до концерта отменяли лекции, становились к кульманам и изображали. Получалось по 3-4 человека на одно посадочное место. Находились идиоты, которые требовали освободить, якобы, их место. Они, мол, еще месяц назад купили в рок-клубе билет, как раз на тот стул, где уже сидел архитектор с родными и близкими. С такими обычно не церемонились. Передавали по головам и вышвыривали к чертовой матери за дверь, где их, как фальшивобилетчиков задерживала милиция... Это те, кто с билетами, а зайцы и лучшие друзья в основном. сосредотачивались в канализации и на чердаке. Пытались прорваться либо через дворцовый бассейн, либо спуститься на штанкете прямо на сцену.

Воистину, если господь хочет наказать человека, он прежде всего лишает его разума.

Товарищи фанаты и лучшие друзья групп! Позвольте и вам дать несколько полезных советов.

Не ломайте сантехнику и чердачные перекрытия! Берегите народное добро! И помните: ни один уважающий себя тусовщик не станет портить нервы, пытаясь пробиться на ломовой концерт... Зачем?... Что ему там делать?... Жевать чужие хайера, стремясь образовать щель между подмышкой архитектора и задницей его двоюродной сестры?... Или пытаться понять хоть слово, хоть один музыкальный пассаж в турбореактивном реве несущимся со сцены?...

Уважающий себя тусовщик, вместо этого дурдома, спокойненько попьет газировочки в опустевшем буфете, достанет сигаретку и спустится в цокольный этаж. Именно там он может столкнуться у писсуара с незанятой в концерте звездой и попросить у неё автограф. А потом, забыв от счастья застегнуть ширинку расхаживать по фойе и с гордостью демонстрировать его знакомым. Именно там, на пятачке между гардеробом и туалетом он может узнать абсолютно все, абсолютно о каждом, кто хоть когда-нибудь брал в руки гитару, вплоть до цвета плавок Джоаны Стингрей.

Кстати, точно также поступают и все ведущие рок-журналисты. Кто-нибудь, когда-нибудь видел их на ломовых концертах?... Нет, конечно! Они все там, в цокольном этаже. Пыхтят табачком, листают блокнотики и подслушивают разговоры простых тусовщиков, которые все же иногда посещают концерты.

Типажи простых тусовщиков целиком и полностью совпадают с типажами Николая Васильевича Гоголя. Есть среди них свои Ноздревы, Хлестаковы и дамы приятные во всех отношениях. На третьем свердловском рок-фестивале преобладали Чичиковы и Собакевичи.

ЧИЧИКОВ? (Собакевичу) Ба! Какая встреча! Ну как тебе, брат, фестиваль? Не правда ли прелестно?

СОБАКЕВИЧ. Дерьмо это, а не фестиваль!

ЧИЧИКОВ. Ну отчего же, бывали очень приятные моменты. "Ева", к примеру восхитительно рубилась. У Любани порвалась струна, она её меняла минут двадцать, так, можешь себе представить, Руфа все это время колотила в барабанчик! Такие дроби! Такие дроби!

СОБАКЕВИЧ. Дерьмо это, а не дроби!

ЧИЧИКОВ. Да?... Ну, извини, брат, а мне показалось... Ну уж Наутилус, братец, ты не сможешь отрицать. Такой лазер запустили зелененький. Слава Бутусов как демон! Могилевский как Купидон! А как они исполнили Князя Тишины! О-о!

С0БАКЕВИЧ. Дерьмо это, а не Князь тишины!

ЧИЧИКОВ. Да?... Экий ты, братец, взыскательный. Ну, уж Водопад...

СОБАКЕВИЧ. А Водопад — это вообще дерьмо из дерьма! (наклоняется к Чичикову). По правде тебе, брат, скажу, во всей этой свердловской шайке есть только одна порядочная группа. Это "Преисподня". Но её сюда не пустили.

ЧИЧИКОВ. Да что ты говоришь?!

СОБАКЕВИЧ. Да. Единственная порядочная команда. И то, если так разобраться, такое дерьмо-о, что другого подобного во всем совке не сыщешь!

ЧИЧИКОВ. Вот уж никогда бы но подумал. Ну, ладно, брат, побегу. Сейчас обещают чудненький джем-сэйшн, а потом, говорят, всех музыкантов на ночь увозят в кабак. Не правда ли очаровательно?... Может удастся проскочить. Пока, брат! (уходят)

СОБАКЕВИЧ. (вслед) Пока. (обернувшись, натыкается на журналиста). А-а, пресса!... Дерьмо ты, а не пресса! (уходит в туалет)

Журналист закрывает блокнот и уходит писать отчет о фестивале на десяти разворотах.

 

Вот сколько полезного может узнать в цокольном этаже уважающий себя тусовщик. Вполне достаточно, чтоб на досуге снисходительно рассказывать восхищенным знакомым о великой музыке, крутых текстах и личных контактах с рок-олимпийцами, в которых он просто купался последите три дня.

А на эти ломовые концерты нехай ходят те, у кого зубы лишние!

 

⇐ Предыдущая891011121314151617Следующая ⇒

Поделиться: