Глава 20. Выполнение обещания

Обратная поездка из Руана в Париж была довольно приятной: они ехали в отдельном купе с обеими Жири, и Кристина с удовольствием наблюдала за тем, с какой готовностью и почтением пожилая дама обращается к Эрику. Между ними зашёл добродушный спор о том, за какого мужчину должна выйти замуж Мег, а сама Мег тем временем сидела, краснея и время от времени нерешительно протестуя. Кристине не единожды приходилось подавлять смешки.

 

— Нет, господин Призрак, я не позволю вам отказаться от своего слова! Вы обещали мне, что моя малышка Маргарет будет императрицей, и ни на что меньшее мы не согласны!

 

— Но, мадам, давая это обещание, я сильно переоценил свои возможности. Я извиняюсь за это и прошу освободить меня от этого обещания.

 

— Вы хотите сказать, что моя дочь не заслуживает быть императрицей?

 

— Нет, мадам. Я уверен, что она достойна этого больше, нежели большинство из носивших этот титул, однако у меня нет способа сделать это. Изначально, когда я давал вам это обещание, единственной моей целью было добиться вашего расположения, чтобы легче было вами манипулировать. Я уже извинялся за это, поскольку очень сожалею, что пытался обмануть такую хорошую женщину.

 

Мадам Жири покачала пальцем.

 

— О, сударь, вы ведь знаете, что это неправда! Вы слишком хороши, чтобы обманывать старуху. Нет, я вам верю, и верю в ваши возможности — видимо, намного больше, чем вы сами.

 

— Маман, — вмешалась Мег, — вы ведь знаете, что не во власти господина де Карпентьера сделать меня императрицей! В любом случае, я этого не хочу. И к тому же... — закончила она едва слышно, — мы живём в республике.

 

Её мать резко возразила:

 

— Послушайте-ка, я никогда не говорила ни слова о том, что император должен быть французским! — у мадам Жири сверкнули глаза. — В конце концов, Бонапарт мёртв. Но тот, кто путешествует так много, как господин Призрак, наверняка должен знать императоров в других странах.

 

— И я действительно знаю. Но я ни за что бы не пожелал юной даме выйти замуж за этих тиранов. Турки и персы порой очень жестоко обращаются со своими женщинами.

 

— Ты уверен, что говоришь это не для того, чтобы завуалированно поиздеваться над господином Таллисом? — поддела его Кристина.

 

Уголки его губ слегка приподнялись в согласной усмешке, но он тут же взял себя в руки.

 

— Кавех — несомненно лучший мужчина из всех, кого я знаю, неважно, полицейский он или нет. Хотя другие его соотечественники порой жестоко и бессердечно обращаются с женщинами, он всегда относился к слабому полу с состраданием и уважением.

 

— Однако он не совсем император, — подчеркнула Кристина, хитро улыбнувшись Мег. Она заметила то жадное восхищение, с которым Кавех накануне наблюдал за импровизированным танцем Мег, вдобавок Эрик сообщил ей, что оставил эту парочку тет-а-тет, когда отправился к ней, проводить брачную ночь. Она знала, что это ещё ни о чём не говорит, даже если они оба испытывали некоторое притяжение друг к другу, но поддразнить подругу было весело.

 

Мег лишь вздохнула над всей этой глупостью и покачала головой.

 

— Кристина! Не поощряй их, умоляю тебя, — попросила танцовщица. — Хватит и того, что твой муж постоянно провоцирует и мучает бедного господина Таллиса, не привлекай к этому ещё и меня!

 

Кристина рассмеялась.

 

— Уверяю тебя, «бедный» господин Таллис платит Эрику той же монетой — и с не меньшим успехом, Мег.

 

— Ты так думаешь? — добродушно обернулся к жене Эрик.

 

Она только улыбнулась ему и сжала его руку. Он вернул ей пожатие, после чего снова переключился на мамашу Жири.

 

— Мадам, даю вам слово, что всех императоров, с которыми я знаком, я обязательно спроважу вам. Но, может быть, вас устроит обычный аристократ?

 

— Месье де Карпентьер, ничего не нужно, правда! — вмешалась Мег прежде, чем её мать успела ответить. — Я хочу просто продолжать танцевать!

 

— Ах, но ты не можешь танцевать вечно, девочка моя, — возразила мадам Жири. — Ещё несколько лет — и тебе всё равно придется уйти со сцены. И сделать это будет намного проще, если к тому времени у тебя уже будет богатый, обожающий тебя муж.

 

— Маман! — возмущённо воскликнула Мег.

 

Эрик рассмеялся.

 

— Не осуждайте свою матушку, малышка Жири, — сказал он, используя её старое оперное прозвище. — Она весьма проницательная женщина. И, чтобы выполнить свою часть сделки, которую я с ней заключил, клянусь, что сделаю всё возможное, чтобы у вас появился богатый, обожающий вас супруг — задолго до того, как вы станете слишком старой, чтобы танцевать. И не волнуйтесь, дорогая, — подмигнул он Мег. — Мы проследим за тем, чтобы вы тоже его обожали, пусть он и не будет императором. Не так ли, мадам? — обратился он к мадам Жири.

 

— Да, месье, очень хорошо, благодарю вас! — старуха сияла беззубой улыбкой. Теперь, когда её старый друг, Призрак Оперы, стал дворянином и попал в высшие слои общества, он несомненно познакомится с куда большим количеством аристократов, чем когда-либо прежде. И она, добившись от него обещания позаботиться о замужестве малышки Мег, была довольна.

 

Мадам Жири не была дурой.

 

Когда обе Жири вышли в Париже, а поезд отправился дальше на юг, Кристина задремала, положив голову на плечо Эрика. Они находились в купе одни, солнце садилось, а стук колес оказывал на неё усыпляющий эффект.

 

 

Глава 21. Прованс

Эрик разбудил её, когда поезд въехал в Сет.

 

— Кристина, любовь моя. Мы здесь.

 

Она пошевелилась и подняла голову с его плеча, разминая мышцы шеи.

 

— Где это «здесь»? — спросила она, глядя в окно.

 

Эрик распахнул дверь, и Кристина почувствовала характерный запах морской воды.

 

— Сет.

 

Эрик протянул их чемоданы носильщику, и тот отнёс их к карете, пробормотав пару слов сонному кучеру. Эрик помог жене усесться в экипаж, кучер щёлкнул кнутом, и они поехали.

 

Кристина внезапно перехотела спать.

 

Холодный, пропитанный запахом соли воздух подействовал на неё, как тонизирующий напиток, напомнив о тех счастливых днях, когда она была юна.

 

— О, Эрик, это восхитительно! — воскликнула она, высовывая лицо из окошка, чтобы ощутить дуновение ночного воздуха. — Здесь всё время так?

 

Он обнял её и наклонился, чтобы поцеловать шейку под ухом.

 

— Воздух? Да. Именно благодаря этому воздуху я и восстановил здоровье, пока жил здесь. Ну, это одна из основных причин. Ещё Кавех со своим упрямством, который никак не позволял мне умереть.

 

— И спасибо ему за это, — выразительно сказала Кристина, после чего спросила: — Как далеко до коттеджа?

 

— Недалеко. Городок не очень большой.

 

Добравшись до места, они обнаружили еду и сервированный стол.

 

— Эрик, откуда взялся ужин? — полюбопытствовала Кристина.

 

Эрик ухмыльнулся. Она до сих пор ещё не привыкла к тому, что видит выражение его лица. Раньше, на протяжении долгого времени, она была вынуждена различать его эмоции по одному лишь голосу, или по выражению его светящихся жёлтых глаз, или по движению плеч. Теперь же было странно и довольно интересно наблюдать, как чувства проявляются на неровной коже его обнаженного лица, поскольку резиновую маску он снял сразу, как только они вошли в дом.

 

— Я послал вперёд экономку, чтобы она подготовила дом к нашему возвращению. Она живёт в городке. Нам, наверное, стоит быстро поужинать и сразу лечь спать, потому что я готов биться об заклад — она появится здесь с утра пораньше, чтобы поглазеть на жену мужчины в маске.

 

Кристина засмеялась и бросила на него кокетливый взгляд.

 

— Хорошо, будем надеяться, что она достаточно воспитанна, чтобы не приходить слишком рано, иначе она может увидеть то, что для её глаз не предназначено!

 

Услышав от жены такой комментарий, Эрик приподнял брови, его ухмылка превратилась в настоящую, полную веселья улыбку.

 

— Кристина! Я и не подозревал, что ты такая чертовка.

 

Она слегка покраснела, усаживаясь за стол.

 

— Я тоже не подозревала. Должно быть, от тебя нахваталась.

 

— Ты мне льстишь, — ответил он с усмешкой и наклонился, чтобы её поцеловать.

 

После ужина Эрику снова пришлось превратиться в горничную, чтобы помочь Кристине избавиться от дорожной одежды. Впрочем, он не возражал, поскольку затем уже ей пришлось стать его камердинером и помочь ему с костюмом. А затем Кристина заснула в объятиях любимого мужчины, прижавшись к его худощавому обнажённому телу и чувствуя себя совершенно удовлетворённой.

 

Так начался самый счастливый месяц в их жизни. Экономка, мадам Блейн, каждый день приезжала из городка, чтобы убираться и готовить для них еду (и, конечно же, в первое утро она пришла особенно рано!). Но в остальном она им не мешала. Эрик с удовольствием показал Кристине маленький, но уютный коттедж, где он прожил последние пять лет. Больше всего Кристине понравилась музыкальная комната, в которой она увидела многие предметы из его дома под Оперой.

 

Эрик вытащил её с собой к морю — и с удивлением обнаружил, что она плавает, как рыба. Он сам, прожив столько лет на берегу озера, тоже хорошо умел плавать, и теперь они частенько целыми днями плескались в воде. Коттедж располагался рядом с длинным участком песчаного пляжа, где, по словам Эрика, вряд ли бывал кто-то, кроме них самих.

 

Свою старую белую шёлковую маску он надевал лишь для регулярных набегов в городок, где мадам Блейн уже всем разболтала о прекрасной молодой жене мужчины в маске. Кристина вскоре завоевала сердца местных жителей благодаря своей доброте, дружелюбной улыбке и — что самое лучшее, по мнению любопытных горожан — коротеньким рассказам о том, как они познакомились с Эриком.

 

История была такой романтической, что вскоре уже все в городке о ней знали и восхищённо пересказывали её друг другу шёпотом, как только Эрик и Кристина появлялись на рынке.

 

— Она говорит, что была певицей, а он был её учителем. Он заболел — помнишь, каким он был, когда тот персидский приятель впервые привёз его сюда? — и она думала, что он умер, и поэтому вышла замуж за другого. Её муж умер на флоте, а она только недавно обнаружила, что её учитель ещё жив!

 

Кристина слушала эти шепотки и улыбалась про себя. Если бы они знали всю историю, а не сокращённую версию, которую она обнародовала!

 

Но Эрик настолько отличался от того мужчины, который раньше жил под оперным театром, что рядом с ним часы пролетали как одно мгновение — целыми днями она только и делала, что разговаривала с ним и заново его узнавала. Эрик же наслаждался её вниманием... особенно в те дни, когда они не покидали спальню.

 

Он пришёл к выводу, что мадам Блейн наверняка разболтала по всему городку и об этом, но ему было всё равно. Он с удовольствием думал о том, что теперь, наконец, спустя почти полвека, он живёт с женой, как любой другой мужчина.

 

Кристина каждую неделю отправляла письма в Париж: обеим Жири, Сорелли, а также домой, чтобы узнать, как поживает Эрик-Дааэ. Она ужасно скучала по своему маленькому сынишке и обещала Эрику взять сына с собой в следующий раз, когда они отправятся путешествовать.

 

Эрик же всё свободное время проводил, составляя планы по расширению коттеджа, чтобы все его домочадцы могли перезимовать здесь, и уже неделю спустя нанял подрядчика.

 

— Когда мы вернёмся сюда на зиму, коттедж будет выглядеть уже совершено иначе, — сказал он, нетерпеливо потирая руки.

 

— Жаль, — сказала Кристина, задумчиво улыбаясь. — У меня останутся очень приятные воспоминания о проведённом здесь медовом месяце.

 

Эрик обнял её.

 

— И медовый месяц здесь, с тобой, помог мне излечиться от собственных воспоминаний, что было очень кстати. — В ответ на озадаченный взгляд Кристины он скупо пояснил: — Я здесь болел, очень долго.

 

Эрик замолчал. Он никогда не рассказывал Кристине, что Кавеху и Дариусу пришлось несколько недель следить за ним днём и ночью, чтобы не допустить его самоубийства. На самом деле, ему повезло, что он был слишком слаб, чтобы сопротивляться Кавеху, когда тот заставил его встать с постели и потащил прямиком в море.

 

В первый раз, когда Кавех окунул его в море, Эрик едва не утонул. Кавех держал голову под водой, как ему показалось, часами, пока у Эрика не проснулось чувство самосохранения. Он оттолкнул Кавеха и с трудом выбрался на поверхность, кидая на друга яростные взгляды.

 

Мокрый Кавех, тяжело дыша, кивнул:

 

— Так я и думал. Ты не потерял волю к жизни, иначе позволил бы мне убить тебя, Эрик. А теперь, когда ты осознал, что всё ещё хочешь жить, — может, начнём с начала?

 

В тот вечер Эрик впервые за несколько дней принял пищу, а на следующее утро уже встал с постели и сам оделся. Это усилие так его изнурило, что он сразу же заснул, но на следующий день он сделал это снова и бодрствовал дольше. На следующий день ещё дольше.

 

Кавех не был жестоким человеком. Он лишь сделал то, что было необходимо. Это был тяжёлый урок, но теперь Эрик был за него благодарен.

 

Он уже рассказывал Кристине о других случаях, когда Кавех спасал ему жизнь; когда-нибудь он расскажет и об этом тоже... но ещё не сейчас. Их счастье было пока новорождённым, слишком хрупким и изысканно нежным. Ему даже рисковать не хотелось.

 

По крайней мере, у него были и другие вопросы, требующие решения. У Кристины подходило время для прослушиваний в Оперу. Эрик работал с ней по несколько часов в день, и в один прекрасный момент её голос вернулся в форму, став ещё лучше, чем прежде. Эрик восхищённо вздохнул, услышав, как она самостоятельно распевает гаммы, расхаживая кругами по коттеджу. Её голос звучал лучше, чем когда-либо раньше, даже когда она поставила Париж на колени. Эрик кивнул сам себе. Она пройдёт прослушивания.

 

Когда он сказал ей об этом, она улыбнулась, но затем улыбка исчезла.

 

— Эм, Эрик? А как... как насчёт моих учеников?

 

— А что с ними такое?

 

— Ну, если я буду петь, на что я очень надеюсь, то из-за репетиций не буду успевать заниматься с ними.

 

Эрик нахмурился. По правде говоря, её ученики волновали его меньше всего.

 

— Им придётся найти кого-то другого.

 

— Но больше никого нет, — возразила она. — Никого по-настоящему хорошего. Помнишь, я писала тебе, насколько ужасны нынешние педагоги по вокалу? Я жалела, что не могу найти такого, как ты... — Она внезапно замолчала и, наклонив голову в сторону, задумчиво посмотрела на мужа.

 

— Какие мысли крутятся в твоей прекрасной светловолосой головке, моя дорогая? — игриво спросил Эрик, оборачивая один из её локонов вокруг пальца.

 

— Эрик... почему бы тебе не взять себе моих учеников?

 

— Мне?!

 

— Да! Ты замечательный учитель. Посмотри, что ты сделал с моим голосом!

 

— Начнём с того, что твой голос был сам по себе исключительным, а кроме того, всё, что я сделал для твоего голоса, было сделано лишь из любви к моей ученице, — напомнил он ей.

 

Она растаяла в его объятиях и прижалась к его губам в поцелуе.

 

— И сейчас каждый раз, когда я пою, я делаю это ради любви к учителю, — тихо призналась она.

 

Но озвученная идея продолжала её волновать, отвлекая от поцелуев и ласк.

 

— Тогда подумай о том, что ты будешь обучать будущих оперных певцов, как солистов, так и хористов. Ради качества самой музыки. По крайней мере, пообещай мне, что подумаешь?

 

— Ради качества самой музыки, да? — задумался он. — Следовало догадаться, что ты выберешь один из двух аргументов, против которых я не могу устоять. Хорошо, родная, я подумаю об этом.

 

— Замечательно! Вспомни, что ты сделал с голосом Жана-Мишеля всего за один урок, хотя он даже не подозревал, что ты там находился! Я знаю, что ты бы мог создать лучшую оперную труппу во всей Европе, если бы захотел! — Она помолчала, а затем скользнула одной рукой по его затылку, поигрывая тонкими чёрными волосами. — Просто из любопытства, любовь моя... а какой второй аргумент, против которого ты не мог бы устоять?

 

Он опустил голову и прикоснулся губами к её лбу.

 

— Когда ты позволяешь мне целовать себя, моя дорогая, — сказал он смиренно, — моё сердце тает. И тогда ты можешь делать со мной всё, что захочешь. — Он снова поцеловал её, задержав губы у тёплой, гладкой кожи. — Ох, до чего же хорошо целовать кого-то в лоб, Кристина! — промычал он с наслаждением. — Ты представить себе не можешь, до чего же это хорошо.

 

Кристина притянула его голову к себе и прижалась к его губам в пылком поцелуе.

 

— Ты можешь целовать меня куда угодно, — прошептала она. — Я твоя, Эрик. Вся твоя.

 

После этого тема об учениках Кристины ушла куда-то далеко на второй план.

 

 

Глава 22. Снова дома

Месяц пролетел слишком быстро, и настала пора возвращаться в Париж. Они вернулись в квартиру Кристины всего лишь за два дня до начала прослушиваний в Оперу. На следующий день из Руана прибыли остальные домочадцы.

 

— Маман! Маман! — Эрик-Дааэ с криком распахнул дверь и влетел в квартиру.

 

Его нянька следовала за ним на некотором расстоянии, выглядела она измученной. Кристина, смеясь, опустилась на колени прямо в прихожей.

 

— Здравствуй, дорогой! Скучал по нам?

 

Стоящий за её спиной Эрик готов был расцеловать её за то, что она сказала «по нам», а не просто «по мне».

 

— Да-а-а! — подтвердил мальчик, запрыгивая на руки матери. Задержавшись там на несколько секунд, он снова выскользнул вниз, на пол. После чего подошёл к Эрику и посмотрел на него снизу вверх, для чего ему пришлось высоко задрать голову.

 

— Бонжур, — Эрик поприветствовал ребёнка со всей серьёзностью.

 

— Бонжур. Маман сказала, что вы теперь мой папá.

 

Эрик склонил голову.

 

— Вот как?

 

— Да! И она сказала, что папá — это то же самое, что и маман, только мужчина.

 

— В общем и целом, так и есть. Оба — родители.

 

— Она говорит, что вы будете моим beau-père.

 

Губы Эрика задрожали от сдерживаемого смеха.

 

— Да, теперь я твой beau-père, хотя до beau мне далеко. А ты будешь моим прекрасным пасынком, Эрик-Дааэ.

 

— Да, — согласился тот. — Значит, теперь вы мне как маман, месье?

 

— Можно сказать и так.

 

Эрик-Дааэ кивнул, с решительным и серьёзным видом подошёл ближе к Эрику и крепко обнял его ноги. Затем, охваченный обычной своей внезапной застенчивостью, убежал вверх по лестнице.

 

Эрик смущённо смотрел ему вслед. Кристина улыбалась.

 

— Не волнуйся, любовь моя, он просто поприветствовал тебя так, как, по его мнению, надо приветствовать родителей.

 

— Угу. — Эрик продолжал задумчиво смотреть на верх лестницы. Он любил Кристину больше жизни и с радостью подарил бы ей всё, что она захочет... Но, найдя её и так быстро на ней женившись, он не слишком-то задумывался о своей новой роли отчима. Он ничего не знал о детях, кроме того, что обычно они кричат и убегают в ужасе, когда его видят. Он до сих пор не привык к тому, что Эрик-Дааэ воспринимает его так спокойно.

 

Стать отчимом Эрику-Дааэ... Это определённо будет интересным жизненным опытом.

 

Кавех и Дариус оставались в Руане, пока Эрик и Кристина занимали их коттедж в Провансе, но когда молодожёны вернулись в Париж, они приехали тоже. Ужин в этот вечер, когда все члены семьи впервые собрались за одним столом, был оживлённым. Кристина ела не торопясь, её глаза весело сверкали, когда она слушала, как Эрик и Кавех спорят и подначивают друг друга. За считанные минуты дискуссия накалилась.

 

Когда Дариус предложил ей наполнить бокал вином, она слегка коснулась его руки и тихо спросила:

 

— Они всё время так себя ведут, Дариус? Все пять лет?

 

Пряча улыбку, слуга покачал головой.

 

— Нет, сударыня. В первый год они довольно часто ссорились друг с другом.

 

— Сильнее, чем сейчас? — скептически спросила Кристина, наблюдая за тем, как Эрик, перегнувшись через стол, яростно трясёт пальцем перед лицом Кавеха и что-то выговаривает ему сквозь зубы. Кавех побагровел, наклонился вперёд и так же резко ему ответил.

 

Дариус слегка улыбнулся.

 

— Да, мадам, — сказал он. — Сильнее, чем сейчас.

 

— Понятно, — пробормотала она. — Спасибо, Дариус.

 

На следующее утро мужчины поприветствовали друг друга сердечными улыбками, и Кристина лишь покачала головой.

 

В этот день Ришар и Моншармен проводили открытые прослушивания, и Эрик с Кристиной, проведя неторопливую утреннюю распевку и пообщавшись с Эриком Дааэ после месячного отсутствия, направились в Оперу. Для участия в прослушивании Кристина приготовила новую песню, которую Эрик написал для неё за три дня во время их медового месяца. Эта песня идеально соответствовала её более зрелому голосу, и если раньше после выступления Кристина чувствовала себя истощённой, порой на грани обморока, то эта песня словно наполняла её новой энергией.

 

Это был радостный, триумфальный, едва ли не священный мотив, который горячил кровь и заставлял сердце трепетать от счастья. Эрик сказал ей, что эта мелодия пришла к нему почти целиком во время свадьбы, когда он слушал, как Кристина произносит слова клятвы. По его словам, она в точности передаёт его настроение в тот момент.

 

Моншармен и Ришар пытались выслужиться перед Эриком ещё тогда, когда считали его лишь новым графом де Шаньи, теперь же, когда они узнали, что он является бывшим Призраком Оперы, то буквально лебезили перед ним. Эрику пришлось подойти и совершенно чётко заявить им, что он оставил свою прежнюю деятельность в роли Призрака и что сегодня он находится тут исключительно как преданный и заботливый муж будущей дивы.

 

Нельзя сказать, чтобы он полностью удержался от завуалированных угроз по поводу того, какие «несчастные случаи» могут произойти, если они наймут певцов менее талантливых, чем заслуживает «его» оперный театр. В конце концов, репутацию надо было поддерживать.

 

Кристина спела под аккомпанемент Эрика, и когда музыка стихла, директора и зрители ещё несколько секунд не могли проронить ни слова. Кристина встала и сделала реверанс, Эрик отвесил сдержанный поклон, и они уже почти сошли со сцены, когда оба директора наконец пришли в себя и вскочили на ноги, бешено аплодируя. К ним присоединились уборщицы, пришедшие на прослушивание актрисы и другие сотрудники Оперы, оказавшиеся в пределах слышимости.

 

Таким образом, через пять лет после ухода из Оперы, Кристина была принята обратно теми же директорами, ей предложили главную роль в «Жидовке», которой предстояло открыть оперный сезон.

 

Эрик был доволен. Кристина наконец достигла тех высот, к которым он её готовил. А главное — теперь она принадлежала ему. Ну а поскольку сам он принадлежал ей с самого начала их знакомства, то дисбаланс их отношений был, наконец, исправлен. Жизнь была хороша.

 

Он постепенно наладил более доверительные отношения со своим пасынком, даже играл с ним время от времени. Их любимая игра состояла в том, чтобы разыгрывать сцены из разных опер с игрушечными животными Эрика-Дааэ, однако Эрик — втайне надеясь, что одержимость мальчика оперой Бизе рано или поздно исчезнет, — до сих пор не нашёл ему быка для «Кармен».

 

Застенчивый малыш в конце концов привык к двум незнакомым мужчинам, которые переехали жить в «его» дом. Эрика он принял почти сразу благодаря его музыке и волшебным трюкам, однако ему потребовалось гораздо больше времени, чтобы привыкнуть к Кавеху и Дариусу. В конце концов, Кавех придумал, как расположить его к себе. Он принёс с собой кусок дерева и перочинный нож, и когда малыш играл во дворе со своей нянькой, Кавех, ничего не говоря и не глядя на мальчика, сел на очень заметный камень и начал вырезать.

 

Эрик-Дааэ, заинтригованный, подошёл ближе и почти сорок минут наблюдал за процессом, и когда его любопытство наконец взяло верх, осмелился спросить:

 

— Что вы делаете, месье?

 

Кавех ответил, не поднимая взгляда:

 

— Вырезаю.

 

— Зачем?

 

— Мне нравится вырезать разные предметы из дерева.

 

Это вызвало у ребёнка интерес, он несколько минут молча обдумывал сказанное, после чего задал важный вопрос:

 

— А что это будет?

 

— Бык.

 

— Почему бык?

 

— Мне нравятся быки. А тебе?

 

— О, да, месье! — ответил Эрик-Дааэ, от волнения забыв про застенчивость. — Я хочу сражаться с ними, когда стану большим.

 

— Готов поспорить, ты иногда в мечтах сражаешься с ними даже сейчас, пока ты маленький. Не так ли?

 

— О, да, месье!

 

Кавех наконец поднял взгляд и улыбнулся малышу.

 

— Когда мой бык будет готов, ты не хочешь поиграть им вместе со мной?

 

Эрик-Дааэ слегка подпрыгнул от волнения.

 

— О, да, месье! — его личико сияло.

 

Кавех усмехнулся.

 

— Держу пари, твой папá тоже обрадуется моему быку.

 

Из-за угла долетел тихий, сдержанный ответ Эрика:

 

— Не сомневайся, обрадуюсь.

 

Поскольку игрушечного быка он ещё не достал, ему уже однажды пришлось самому играть роль быка. В этой роли он чувствовал себя нелепо. Он никак не мог привыкнуть играть с сыном так, как Кристина — притворяясь тем или иным персонажем или предметом. Он всегда в таких случаях чувствовал себя глупо. Он уже потихоньку привязался к юному Эрику-Дааэ, но до сих пор не знал, что делать с ребёнком в те моменты, когда нельзя было использовать музыку.

 

К концу дня новый деревянный бык был закончен, испробован в игре, и Кавех перестал быть чужим для сына Кристины. А ещё неделю спустя появилась новая резная лошадь — и он стал «дядей Кавехом» вместо «месье».

 

 

Глава 23. Сплетни

 

Оперный сезон был в самом разгаре, и Кристина часто отсутствовала дома по вечерам. Эрик всегда приходил на её спектакли; он счёл забавным и ироничным выкупить прежнюю свою ложу на весь оперный сезон. Ему никогда не надоедало слушать кристально чистое, ангельское сопрано его Кристины, и завсегдатаи Оперы вскоре привыкли к виду его костлявой и непривлекательной (несмотря на резиновую маску) физиономии, наблюдавшей за представлением из ложи № 5 всякий раз, когда выступала Ла Карпентьер.

 

Его часто сопровождал импозантный джентльмен-иностранец с нефритово-зелёными глазами, а раз или два его видели гуляющим по улице в сопровождении маленького темноволосого голубоглазого мальчика — по слухам, сына прежнего графа де Шаньи, первого мужа Ла Карпентьер. Хотя нынешний граф де Шаньи, месье Карпентьер, шептались сплетники, с виду вроде как хорошо относится к мальчику. Он всегда обращается к малышу с любовью и называет его «мой сын».

 

Кристина была настолько поглощена своей певческой карьерой и новым браком, что понятия не имела о масштабах слухов, которые окружали её жизнь. Так было до закрытия сезона. В тот вечер она в роли Аиды добилась настоящего триумфа в финальной сцене, поразительно передав мучения своей героини. Когда каменная плита захлопнулась, похоронив Аиду с её возлюбленным Радамесом, Кристина представила себе, что должен был чувствовать Эрик, когда смотрел, как она уходит с Раулем, зная, что ему предстоит умереть в одиночестве под Оперой. Страдание, которое она испытывала в этот момент, отчётливо прозвучало в её песне и довело большую часть зрителей до слез.

 

Испытывая небывалый эмоциональный подъём — не только из-за сцены, но и после бурных аплодисментов, которыми её наградили после выхода на поклоны, — Кристина спустилась к ротонде. На несколько секунд она остановилась, чтобы, как обычно, полюбоваться скульптурой Пифии в фонтане. Прожив несколько лет с Раулем, когда она не имела возможности проявлять истинную живость своей натуры, теперь она ощущала нечто привлекательное в растрёпанных на ветру локонах Пифии и первобытной дикости её позы.

 

Ротонда была пуста — большая часть публики уже ушла, пока она переодевалась и смывала сценический грим. Кристина направилась к выходу, чтобы подождать Эрика, который должен был подъехать на их фамильной карете. Прислонившись к колонне возле дверного проема, она оказалась невидимой для парочки хористов, которые прогуливались по ротонде. В огромной круглой каменной комнате акустика была даже лучше, чем на сцене, и ленивая болтовня влюблённых долетела до ушей Кристины.

 

— Ты не поверишь, что я узнала о Ла Карпентьер, — Кристина узнала голос: он принадлежал миниатюрной, смуглой девушке по имени Эфраси, обладательнице грубоватого чувства юмора и сильного, глубокого контральто.

 

— Ты такая сплетница, Эфраси! Ладно, что ты слышала? — ответил юноша. Кристина узнала его голос, это был её ученик, Жан-Мишель, чьё обучение Эрик взял на себя, когда они вернулись в Париж после медового месяца. Кристина и Эрик были очень довольны, когда молодой человек всего через несколько месяцев после начала занятий с Эриком добился зачисления в хор Оперы.

 

— Я слышала, что Ла Карпентьер на самом деле графиня! — доверительно сообщила Эфраси.

 

Жан-Мишель рассмеялся, вызвав эхо в огромной зеркальной комнате.

 

— Ты только что об этом узнала? — насмешливо спросил он. — Мне об этом известно уже давным-давно.

 

— Ты знал?! — воскликнула девушка. — Значит, ты знаешь и то, что она — жена того уродливого типа, который занимает пятую ложу?

 

В голосе Жана-Мишеля послышалось огорчение.

 

— Пожалуйста, не называй его так, Эфраси. Я знаю, он некрасив, но граф де Шаньи заслуживает лишь уважения от любого, кто мечтает стать певцом!

 

— Извини, Жан-Мишель. Я ничего такого не имела в виду. Подожди, так ты что, знаком с графом?

 

— Да, — коротко ответил юноша. — Он мой учитель, а до этого меня обучала сама мадам графиня.

 

Эфраси остановилась. Кристина за колонной развлекалась, передразнивая открытый от изумления рот девушки. Эфраси сменила тему, в её голосе снова послышались лукавые нотки, подсказавшие Кристине, что новая порция сплетен уже на подходе.

 

— Кстати о мадам графине, ходят слухи, что она была замужем и за предыдущим графом де Шаньи. Как это вообще могло случиться?

 

— Я случайно слышал её разговор с мадам Жири, — сказал Жан-Мишель. — О том, как она тогда исчезла прямо со сцены. Видимо, вскоре после этого она вышла замуж за графа Рауля де Шаньи и ушла со сцены.

 

— Я тоже об этом слышала! — воскликнула Эфраси. — Конечно, тогда ведь она носила фамилию Дааэ! Это случилось прямо посреди сцены с тюрьмой в «Фаусте» — она молила, чтобы её забрали ангелы, и сцена погрузилась в темноту. А когда свет снова зажгли, она исчезла!

 

— Что ж, похоже, она вернулась из своего путешествия в рай без каких-либо потерь, — заметил Жан-Мишель. — И кто знает, может, она была частью наследуемого имущества и перешла к следующему графу вместе с титулом и землями.

 

Эфраси шокированно хихикнула над непочтительным высказыванием друга.

 

— Жан-Мишель, ты ужасен! Хотя странно, правда? Подумать только, она замужем за графом — и всё равно продолжает петь на сцене.

 

Кристина выглянула с другой стороны колонны, к которой прислонялась, но парочка стояла вне поля её зрения, и всё, что она могла видеть, — это тени двух хористов, отбрасываемые на стену. Тень Жана-Мишеля пожала плечами.

 

— Нынешний граф — настолько потрясающий музыкант, что совершенно не удивительно, что его жена продолжает выступать. Что касается её предыдущего брака, я ничего о нём не знаю, и мне всё равно. Но с нынешним ей, конечно, повезло — неважно, была это её идея или нет.

 

Эфраси рассмеялась.

 

— А всё же признай, что их брак не похож на договорной.

 

— И правда, не похож. Она очень ему предана.

 

— А он к ней так внимателен! Столько нежности, доброты и уважения. Он каждую неделю дарит ей розы. Нет, это наверняка любовный союз. Ты бы слышал, как вздыхают за его спиной наши девушки всякий раз, когда он приносит цветы или конфеты в её гримёрную! Большинство из них в полном восторге от этого мужчины.

 

— Даже ты? — поддразнил Жан-Мишель.

 

Голос Эфраси казался смущённым.

 

— Возможно. Мы все сходимся во мнении: несмотря на то, что он такой уродливый, Ла Карпентьер всё равно остаётся одной из самых удачливых женщин в Париже.

 

Жан-Мишель рассмеялся.

 

— Он иногда приводит с собой в Оперу друга, персидского джентльмена.

 

— Да, и его друг такой красавец! Но мы всё равно предпочитаем месье де Карпентьера. Он намного романтичнее!

 

— И намного богаче, — добавил Жан-Мишель.

 

— Это правда, но богатство и внешность не так важны, если человек настолько талантлив и предан своей возлюбленной, как граф.

 

— И настолько влиятелен, — добавил Жан-Мишель. — Говорят, директора делают всё, что говорит им граф. Может, стоит передать графу то, что ты рассказала мне о хористках?

 

В ответ послышался вопль и всплеск воды — по-видимому, из фонтана.

 

— Ты не посмеешь!

 

Кристина, прислушиваясь к тому, как молодые певцы удаляются вверх по лестнице, тихонько улыбалась своим мыслям. Она не могла решить, веселит или обижает её мысль о том, что её «передали вместе с титулом», зато ей понравилась лояльность Жана-Мишеля по отношению к Эрику. Гений Эрика давно уже заслуживал общественного признания. И ещё ей было очень приятно услышать мнение хористок, озвученное юным контральто.

 

Значит, богатство Эрика и его внешность были для них неважны: они были в него влюблены, потому что он так любит свою жену! Она всё ещё хихикала, когда их карета подъехала к крыльцу. Эрик помог ей усесться, захлопнул дверь и высунулся в окно, чтобы крикнуть кучеру: «Поезжай!» Когда экипаж тронулся, он взял руку Кристины и поцеловал её запястье над перчаткой.

 

— И что же такое случилось, что вызвало эту восхитительную озорную улыбку на твоих губах, моя дорогая? — спросил он тихим голосом. — Помимо твоего чудесного, но ожидаемого триумфа сегодня вечером?

 

— Я только что услышала весьма забавные сплетни о нас с тобой, — ответила Кристина.

 

Он стянул с её руки перчатку.

 

— Вот как? — И прижал её пальцы к своим губам.

 

— О, да, — сказала Кристина. — Знаешь ли ты, например, что женился на мне лишь потому, что меня передали тебе как часть наследуемого имущества графа?

 

Эрик сперва опешил, затем рассмеялся.

 

— Что?

 

Кристина кивнула.

 

— Да, но ты благородно постарался в меня влюбиться, и теперь известен как самый преданный муж во всей Опере.

 

Эрик немного помолчал, поглаживая пальцы жены, и произнёс:

 

— Надеюсь, что так.

 

— На самом деле, ты так беззаветно мне предан, что в тебя влюблены половина девушек нашего хора, — продолжила Кристина с улыбкой.

 

Эрик, пытавшийся дотянуться до второй руки Кристины, замер посреди движения.

 

— Боже мой! — Он пару секунд внимательно изучал её лицо в тусклом лунном свете. — Ты серьёзно? — Закончив снимать вторую перчатку, он принялся расстегивать её манжеты, чтобы поцеловать запястья.

 

— Более чем. По словам одной из хористок, ты оставляешь за собой штабеля сомлевших девушек в коридорах всякий раз, когда приносишь мне цветы.

 

Эрик резко поднял глаза. Выражение полного шока, безошибочно угадываемое даже сквозь резиновую маску, заставило её захихикать. Услышав её смех, Эрик резко сжал губы и фыркнул.

 

— Пф-ф. Возможно, мне снова придётся начать перемещаться сквозь стены. — Он недоверчиво покачал головой, придвинулся ближе и стал целовать её шею, прошептав ей на ухо: — О чём ещё обмолвились эти достопочтенные субъекты?

 

Кристина вздрогнула, ощутив его тёплое дыхание возле своего уха.

 

— О том, что ты — самая выгодная партия в Париже, а я — самая везучая женщина, — ответила она, слегка затаив дыхание. — Но это я и так уже знала.

 

Эрик улыбнулся и придвинулся ближе.

 

— Это странное мнение, — заметил он, целуя её шею. — Однако я почему-то сомневаюсь, что у меня получится разубедить тебя в этом.

 

— Не получится, — подтвердила Кристина, подставляя лицо его поцелуям.

 

Когда они доехали до дома, Эрик протянул ей перчатки и помог выйти из кареты. Он открыл перед ней дверь их квартиры, но затем, видимо, потерял терпение и подхватил её на руки.

 

Кавех и Дариус, мирно игравшие в шахматы в гостиной, подняли глаза и увидели, как Эрик проносит Кристину мимо двери: её руки крепко обхватывали его за шею, а Эрик, наклонив голову, целовал свою жену. Через несколько секунд Кавех и Дариус услышали, как хлопнула дверь супружеской спальни.

 

Кавех передвинул своего ферзя. Они с Дариусом усмехнулись друг другу.

 

— Мат, — сказал Кавех.

 

Дариус уронил своего короля и кивнул головой в ту сторону, куда ушли их друзья.

 

— Похоже на то.

 

Глава 24. Эпилог

 

1909 год.

 

Клонившееся к закату солнце ярко освещало музыкальную комнату на верхнем этаже. В одном углу за столом серьёзный молодой человек трудился над пачкой чертежей, а его отец, наклонившись, заглядывал ему через плечо. В другом углу высокая темноволосая девушка лет семнадцати стоя играла на скрипке.

 

Вот она дошла до трудного пассажа в пьесе и немного замедлила темп. Мужчины слегка напряглись, их плечи застыли в ожидании. Она одолела пассаж, ускорилась — и оба расслабились, обменявшись быстрой улыбкой, после чего снова сосредоточились на чертежах.

 

Девушка играла, не обращая внимания на реакцию отца и брата. Однако, дойдя до следующего сложного пассажа, она взяла две фальшивые ноты, тут же прекратила играть и виновато взглянула на них. Мужчины смотрели на неё, оба.

 

— Попробуй ещё раз, Дарис, — мягко предложил отец.

 

Она снова прижала подбородок к инструменту, но не смогла взять те же две ноты. Нахмурившись, она попыталась снова, но на этот раз — да и на следующий — фальшиво прозвучали уже три ноты. Она в раздражении топнула ногой.

 

У Эрика-Дааэ к двадцати четырём годам проявилось довольно сухое и язвительное чувство юмора. Он поднял брови и невинно произнёс:

 

— Н-да, ты определённо добавляешь в музыку чрезмерное количество экспрессии. Это самый яростный «Pax et Requiem», который я слышал с тех пор, как сам учился играть.

 

Всё ещё раздражённая Дарис, вопреки своему настроению, улыбнулась прозвучавшей в его словах иронии.

 

— В таком случае, подойди и покажи мне, как это делается.

 

Он откинул со лба мешающую прядь волос и поднялся.

 

— Конечно, если только папа не хочет?..

 

Эрик покачал головой.

 

— Нет, сынок, вперёд. Я на этот раз, пожалуй, просто посмотрю. — Он уселся за стол. Эрик ни за что бы в этом не признался, но теперь, когда его суставы стали менее гибкими из-за артрита, его пасынок мог сыграть эту пьесу намного лучше, чем он сам.

 

Эрик-Дааэ подошёл и взял предложенную скрипку. Устроив её под подбородком, он закрыл глаза, сделал глубокий вдох — и заиграл.

 

Пьеса, которую едва вытягивали ловкие, но неопытные руки девушки, ожила в руках мастера. Эрик-Дааэ не нуждался в нотах: он самозабвенно закрыл глаза, верхняя часть туловища во время игры слегка покачивалась в такт.

 

Он легко и безупречно преодолел трудный пассаж, который поставил в тупик его сестру, и та прищурилась.

 

— Ещё раз, пожалуйста, — прервала она игру брата. Тот любезно повторил с начала сложного места. Дарис внимательно смотрела, полностью сосредоточив на игре Эрика-Дааэ и глаза, и уши.

 

Эрик сидел за столом и наблюдал за ними обоими с улыбкой, кривившей его и без того деформированные губы. Если бы кто-нибудь двадцать пять лет назад сказал ему, что однажды он увидит, как играет на скрипке их с Кристиной дочь, или что он будет гордиться сыном Рауля де Шаньи так, как если бы тот был его собственным ребёнком, то он бы счёл своего собеседника безумцем. Однако теперь это казалось самой естественной вещью в мире.

 

— Хорошо, думаю, теперь я справлюсь, — Дарис снова потянулась к смычку. Взяв скрипку, она прижала её к шее и начала играть. Темп был медленнее, а ноты брались более обдуманно, но когда она дошла до проблемного пассажа, то её золотые глаза встретили взгляд тёмно-синих глаз Эрика-Дааэ, она смотрела на него, не отрываясь, — и сыграла весь пассаж.

 

Брат одобрительно кивнул, и она с улыбкой опустила смычок.

 

Их отец нарушил молчание:

 

— Намного лучше, Дарис. Ты уже играешь почти так же хорошо, как твой брат. — Он улыбнулся, и кожа плотно обтянула его обнажённое, похожее на череп лицо.

 

Дарис вернула улыбку с озорным блеском в глазах.

 

— По правде говоря, я планирую его превзойти. Это должно быть не слишком сложно — теперь, когда вы с ним строите церкви, он явно будет пренебрегать тренировками в пользу своих чертежей... вот как сейчас.

 

Эрик-Дааэ сурово взглянул на сестру.

 

— Ты же знаешь, что конкурс на строительство новой церкви состоится на следующей неделе. Я хотел показать свой план папе и услышать его комментарии, прежде чем представлю проект комиссии. У меня нет привычки пренебрегать тренировками, дорогая сестра.

 

— Нет, но придётся, — не унималась Дарис. — И тогда я буду играть лучше, чем ты, стану первой скрипкой и буду самой популярной женщиной в Париже. Женихи будут выстраиваться в очереди в коридорах Оперы и сражаться друг с другом за возможность поговорить со мной!

 

— Мы с папой, скорее всего, избавим их от необходимости сражаться — заранее убив всех недостойных, прежде чем они хотя бы приблизятся к тебе, — выражение лица Эрика-Дааэ было совершенно невозмутимым. Дарис взглянула на отца, надеясь, что Эрик-Дааэ шутит, но тот лишь кивнул в знак согласия.

 

— Вы не посмеете! — воскликнула Дарис. Она понимала, что, скорее всего, они её дразнят, но не была в этом полностью уверена.

 

Эрик усмехнулся, выражение выглядело слегка нелепо на его костлявом лице.

 

— Никогда, никогда не говори мне этих слов, — посоветовал он.

 

— Ни ему, ни мне, если уж на то пошло, — вмешался его сын. — Ты же понимаешь, что мы посмеем сделать всё, что угодно, чтобы обеспечить твою безопасность.

 

— Воистину! — согласился Эрик.

 

— О, как здорово, — язвительно ответила Дарис. — Полагаю, вы не будете счастливы, пока я не выйду замуж за Луи де Кастело-Барбезака или кого-то вроде него?

 

— Он, по крайней мере, по-настоящему разбирается в музыке, — заметил её брат, — а будучи сыном танцовщицы, никогда не будет снобом — как и мы, дети оперной певицы.

 

Луи был сыном «малышки Мег» Жири, которая вышла замуж за барона де Кастелло-Барбезака, к огромному удовольствию её матери, которая была крепкой и энергичной вплоть до самой своей смерти, которая настигла её внезапно, в возрасте девяноста четырёх лет, в результате несчастного случая с экипажем.

 

— Это правда, — признала Дарис. — Презираю снобов. Тетя Клеменс со своей семьёй никогда нас не любили, несмотря на то, что титул принадлежит не их, а нашей семейной ветви. Она же всегда ведёт себя так, будто считает себя лучше нас.

 

— К счастью, нам не нужно обращать внимания на Клеменс, — заметил Эрик. — Зато у твоей тёти Сильвии более чем достаточно великодушия и благородства — хватит, чтобы компенсировать обеих, и Клеменс, и Мартину.

 

Дети засмеялись и согласились. Сильвия всегда была их любимой тётей. Даже Мартина, в конце концов, остепенилась и стала полноправным членом их семьи, а вот Клеменс так и не простила Эрика за то, что он оказался настоящим графом де Шаньи.

 

— По-моему, тёте Сильвии досталась заодно и вся семейная красота, — заметил Эрик. — Мартина и Клеменс считают себя красавицами, но это не так. Кстати, ваша мать должна к ужину вернуться домой от тёти Сильвии, она собиралась по пути заехать на вокзал и забрать Кавеха.

 

Эрик-Дааэ тут же принялся скатывать чертежи, а Дарис — складывать ноты. Пока они это делали, она спросила брата:

 

— И вообще, почему вы всё время работаете над своим архитектурным проектом здесь, в музыкальной комнате?

 

Сдержанность и задумчивость, присущие Эрику-Дааэ в детстве, никуда не делись и сейчас. Он серьёзно обдумал небрежно заданный вопрос, прежде чем ответить:

 

— Музыка — это по сути своей математика, пропущенная сквозь фильтр человеческой страсти и творчества. Архитектура же — человеческое творчество, выраженное с помощью математики. Работа над одной в присутствии другой помогает мне с обеими.

 

— О! Так вот почему ты обычно занимаешься в Опере?

 

Он кивнул.

 

— Опера — яркий пример творчества и математики, соединённых с красотой. Это лучшее из обоих миров.

 

— Лесть ничего тебе не даст, — мягко сказал Эрик сыну. — Хотя комплимент я оценил. А теперь давайте быстрее вниз. Я хочу увидеть вашу мать, когда она войдёт в дом. А если приедет Кавех, то он наверняка захочет увидеть меня — и будет ворчать, если ему придётся для этого подниматься сюда.

 

Кавех, благодаря безоговорочному покровительству Эрика, периодически помогал парижской полиции в качестве добровольца-консультанта. Жандармам весьма пригодился его многолетний полицейский опыт, а ему самому это позволяло не терять формы. А главное, если бы в Париже кто-нибудь начал задавать вопросы о Призраке Оперы, Кавех бы узнал об этом первым и предупредил бы Эрика. Это было частью того соглашения, которое они заключили между собой задолго до того, как Кавех присоединился к их семейству.

 

Быстроногая Дарис обогнала обоих мужчин и первой спустилась по лестнице. Они услышали, как она приветствует входящего в дом Кавеха.

 

— Привет, дядя Кавех! — послышался снизу её голос. — Как там Париж?

 

Они обменялись поцелуями, и Кавех ответил:

 

— Как всегда, холодно и многолюдно, моя дорогая.

 

— Замечательно, — язвительно пробормотал Эрик. — Он вернулся. Так что можно забыть о намерениях провести этот вечер хоть с какой-нибудь пользой.

 

Эрик-Дааэ засмеялся.

 

— Посмотри на это с другой стороны: если дома Кавех — значит, и матушка тоже.

 

— Верно. — Лицо Эрика просветлело, и он поспешно застегнул маску. Среди членов своей семьи ему было удобнее обходиться без неё, однако в присутствии других — даже своего лучшего друга — он всегда предпочитал закрывать лицо маской.

 

Кристина как раз входила в дом, они встретили её у подножия лестницы. Приняв приветствия мужа и сына, она на минуту отозвала детей в сторонку, чтобы передать им привет от тёти Сильвии. Эрик и Кавех остались в вестибюле наедине, и Кавех тихо произнёс:

 

— Сейчас уже время ужина, Эрик, но после этого мне срочно нужно кое о чём с тобой поговорить.

 

— Полицейские дела? — спросил Эрик — и удивился, когда Кавех отрицательно покачал головой.

 

— Нет, не совсем. Узнаешь.

 

В этот момент служанка объявила об ужине, и Эрик проглотил следующий вопрос. Кавех улыбнулся и повторил:

 

— Позже!

 

Ужин получился праздничным: за последние месяцы это был первый раз, когда вся семья собралась вместе. Эрик-Дааэ жил в Париже, Кавех проводил там же очень много времени, сотрудничая с полицией, и ни один из них не имел возможности возвращаться домой так часто, как им бы того хотелось.

 

Закончился ужин довольно поздно, так как все болтали друг с другом о разных делах, им просто нравилось быть вместе после столь долгого промежутка времени. После этого Кристине захотелось услышать новую пьесу, которую сочинила Дарис, а Эрик-Дааэ вызвался ей аккомпанировать. Они направились в музыкальную комнату, а Эрик с Кавехом поднялись наверх, в кабинет.

 

Кавех с трудом отдышался после подъёма.

 

— Я не могу понять, почему вы все предпочитаете собираться на самых верхних этажах этого огромного дома! Неужели нельзя было сжалиться над старым и немощным человеком?

 

— Мы с тобой ровесники, дарога, — весело напомнил ему Эрик.

 

— Почти ровесники, чёрт бы тебя побрал, — прорычал Каве. — Но ты же кудесник, как тебе известно. Мне кажется, ты мог бы пожалеть нас, простых смертных, и переместить кабинет и музыкальную комнату на нижние этажи!

 

Эрик мрачно покачал головой.

 

— Этому не бывать. Тогда мне придётся чаще общаться с тобой. — Эрик наполнил коньяком два бокала, вручил один Кавеху и уселся напротив него. — Итак, — начал он, — что там у тебя за новости, которые «не совсем» относятся к делам полиции?

 

Кавех сделал глоток.

 

— Это... довольно деликатное дело, Эрик. И связано оно с Призраком Оперы. Я бы не сказал, что это дело полиции, но оно вполне может им стать, если его не уладить как положено. — Он передал Эрику письмо, адресованное «Дароге, улица Риволи, 206».

 

— Это от журналиста, — начал он. — Он каким-то образом узнал историю о призраке в оперном театре и теперь собирает информацию, чтобы написать об этом книгу. Он хочет узнать остальную часть истории.

 

Эрик широко раскрыл глаза, и Кавех увидел, как они засверкали в глубоко запавших глазницах. Голос Эрика прозвучал опасно низко.

 

— Вот как? Остальную часть истории?

 

Кавех кивнул.

 

— Это его третье письмо. В двух первых было много неточностей, но и доля истины немаленькая. Если ему удастся выяснить, кем был настоящий Призрак, то... — он выразительно пожал плечами.

 

Эрик задумался, покачивая в руке бокал с коньяком.

 

— Я понимаю, о чём ты.

 

— Думаю, мне стоит с ним встретиться, Эрик.

 

Эрик резко посмотрел на него и подозрительно прищурил жёлтые глаза.

 

— Что?

 

Кавех развел руками.

 

— Полагаю, нам нужно выяснить, как много он знает.

 

Эрик немного помедлил, нахмурившись, а затем сказал:

 

— Что ж, возможно, тебе действительно стоит с ним встретиться. Но что ты собираешься ему рассказать?

 

Кавех пожал плечами.

 

— В основном, правду.

 

— Поясни, — потребовал Эрик.

 

— Просто мы с тобой заранее решим, какую часть правды я должен ему рассказать. Ты же знаешь, что правду запомнить легче, чем ложь.

 

Эрик несколько минут над этим размышлял, затем поднял глаза.

 

— А что, если рассказать ему всю правду, но поставить точку в середине? — предложил Эрик.

 

— Это как? — спросил Кавех.

 

Эрик по привычке передёрнул плечом.

 

— Когда я отпустил Кристину выйти замуж за того юного щенка, то стал ждать смерти. Только из-за твоего вмешательства этого не произошло. Мы могли бы просто остановить рассказ в этом месте, до вмешательства.

 

Кавех задумался.

 

— Это может сработать, — сказал он. — Даже очень хорошо сработать. Я мог бы закончить историю на том, что Кристина и Рауль сели на поезд, чтобы отправиться в Швецию, а затем просто сказать ему, что, насколько мне известно, они до сих пор ещё там.

 

— Да. И вместо проблемы с настырным журналистом, сующим всюду свой нос в окрестностях Парижа, мы отправим его на охоту за призраками по всей Скандинавии. Он ничего не найдёт. Ничто не связывает семейство Шаньи с Призраком Оперы, кроме моих кузенов и кузин, а они все либо мертвы, либо не знают историю Призрака.

 

Кавех кивнул.

 

— Я сделаю это. Но есть ещё одна проблема...

 

— Сегодня у тебя просто день сплошных проблем, дарога, — с каменным выражением лица заметил Эрик.

 

— Только сегодня? — спросил Кавех с усмешкой. Не дождавшись ответа, он продолжил: — Письма были адресованы на мою старую квартиру на улице Риволи. Её нынешние владельцы на зиму уезжают в Италию, а мой старый сосед забирает почту, он и отдал мне письма. Кажется, журналист думает, что я до сих пор там живу. Не сомневаюсь, мы с тобой вряд ли хотим, чтобы он узнал, где я живу на самом деле, а встреча в кафе не обеспечит нам достаточной конфиденциальности. Я не знаю, где с ним встретиться.

 

Эрик усмехнулся.

 

— О, это не проблема, — беспечно заявил он. — Разумеется, ты встретишься с ним в своей квартире.

 

— Но она уже не моя! И она закрыта на зиму!

 

Эрик улыбнулся и стал разминать пальцы.

 

— Являюсь я Любителем Люков или нет? Ты хоть раз видел замок, который я не смог бы открыть?

 

Кавех хохотнул.

 

— Мы проберёмся в мою старую квартиру, встретимся с журналистом, а потом уйдём?

 

— Ты можешь предложить план получше?

 

— Да хоть дюжину. Но ни один из них, должен признать, не несёт в себе такого развлекательного элемента. Хорошо, я завтра же напишу месье журналисту и договорюсь о встрече. Ты запустишь меня в квартиру, а потом я расскажу тебе, как всё прошло.

 

— О, нет, — возразил Эрик. — Я пойду с тобой. Я хочу увидеть этого журналиста.

 

Кавех заморгал.

 

— Как ты себе это представляешь?

 

— У тебя сохранилась какая-нибудь старая одежда Дариуса?

 

— Подожди, ты собираешься переодеться в моего слугу?

 

— Ты же знаешь, как хорошо я изображаю персов, дарога.

 

Кавех начал улыбаться, когда до него дошёл план Эрика.

 

— Жаль, что его с нами больше нет. Уверен, его бы это изрядно повеселило. Я подыщу для тебя что-нибудь. Завтра, если будет необходимо, подгоним одежду по тебе, и после этого я на следующий же день приглашу журналиста на встречу.

 

К тому времени, когда они закончили обговаривать детали, все остальные члены семьи уже ушли спать. Эрик пожелал другу спокойной ночи и спустился в свою спальню.

 

Кристина была там, она сидела за туалетным столиком и, глядя в зеркало, снимала драгоценности.

 

Эрик с удовлетворением отметил, что на ней надеты лишь те драгоценности, которые купил для неё он. Хотя, будучи вдовой Рауля, она с полным правом могла носить все драгоценности, которые приобрёл для неё юный щенок, она надевала их крайне редко при его жизни, и ни разу — после его смерти. От подарков Рауля она постаралась избавиться вскоре после того, как вышла замуж за Эрика. Клеменс и Мартина были очень рады их заполучить.

 

Теперь же Эрик с удовольствием наблюдал, как она снимает тонкую жемчужную нить, которую он подарил ей на один из первых юбилеев, и подходящую пару крошечных жемчужных серёжек, которые он подарил ей чуть позже в том же году — без какого-либо повода, просто потому, что захотелось.

 

Эрик подождал, пока она снимет драгоценности и аккуратно уложит их в деревянную шкатулку, которую он смастерил для неё очень давно и в которую раньше она складывала памятные письма. Он подошёл ближе и, обняв жену, поцеловал её в шею.

 

— Что скажешь о новой пьесе Дарис? — спросил он.

 

Кристина поднялась и положила голову ему на плечо.

 

— Немного простовата, пожалуй, но мелодия прекрасна. И очень интересная аккордовая последовательность. Думаю, потенциал у неё есть.

 

— Хм-м, — согласился Эрик, уткнувшись лицом в её шею. — Прям как у одной юной певицы, которую я когда-то знал.

 

Кристина улыбнулась и повернулась к нему лицом.

 

— Она всего на пару лет моложе меня в ту пору, когда мы впервые встретились, Эрик, — напомнила она, протягивая руку, чтобы развязать его галстук. — Что ты будешь делать, если года через три Дарис встретит какого-нибудь пожилого музыкального гения с тёмным прошлым, который заберёт её к себе домой и пообещает славу в обмен на её любовь? — Она насмешливо ему улыбнулась.

 

Эрик опустил глаза. Почему-то теперь, имея собственную дочь, он уже совершенно иначе смотрел на некоторые свои резкие действия по отношению к Кристине в ту пору, когда они впервые познакомились. Он сглотнул. После чего он поднял глаза и ответил на взгляд Кристины удручённым пожатием плеч.

 

— Выслежу его и буду душить, пока жизнь не покинет его тело, — честно ответил он. Опустил взгляд и добавил: — Как поступил бы и твой отец со мной, если бы был тогда жив. На что он имел бы полное право.

 

Кристина воспользовалась тем, что Эрик опустил голову, и потянулась, чтобы развязать его маску. Отложила её на туалетный столик и поцеловала мужа.

 

— Вот так лучше, — заметила она, нежно разглаживая пальцами следы от завязок, оставшиеся на его бледной коже. — Никаких масок в спальне, любовь моя, ты же помнишь наш уговор?

 

Эрик кивнул, закрыв глаза и наслаждаясь массажем лица.

 

Кристина улыбнулась тому, как пробудился в Эрике защитный отцовский рефлекс при одной лишь мысли о том, что его дочь встретит кого-то вроде него. Она обхватила его лицо ладонями и заставила его наклонить голову, чтобы поцеловать.

 

— Признай, что для нас всё сложилось наилучшим образом, — сказала она.

 

Он улыбнулся и ответил на поцелуй.

 

— Да, — согласился он. — На сегодняшний день. А теперь моя очередь. — Он жестом велел ей снова сесть в кресло перед зеркалом и стал вынимать шпильки из её волос. Вытащенные шпильки он бросал в корзинку на столе, и вскоре её длинные — ниже пояса — волосы свободно заструились по спине. Эрик взял со столика серебряную расчёску и стал медленно расчёсывать её волосы, любуясь бликами серебра на светлых прядях, скользящих сквозь его пальцы.

 

Кристина удовлетворённо вздохнула.

 

— Что и говорить, Эрик, рассчитать камеристку — это было одно из лучших твоих решений. Она никогда не расчёсывала мои волосы так хорошо, как ты.

 

Эрик пожал плечами.

 

— Ну, мне пришлось её рассчитать, когда ты объявила нашу спальню «зоной, свободной от маски», не так ли? Кроме того, насколько я помню, у неё был роман с Дариусом. Я сделал всё, что было в моих силах, чтобы им помочь.

 

Мысль о Дариусе напомнила ему о плане, который они обсуждали с Кавехом, — выдать себя за Дариуса на встрече с журналистом. Эрик улыбнулся про себя и начал заплетать её волосы.

 

Кристина заметила в зеркале его отсутствующее выражение. К тому же сопровождавшееся едва заметной загадочной улыбкой.

 

— Эрик? — окликнула.

 

Глубоко посаженные золотые глаза встретились в зеркале с синими глазами.

 

— Хм?

 

— Сегодня вечером ты выглядишь необычайно проказливым. Что ты сделал с Кавехом?

 

Эрик улыбнулся шире.

 

— Ничего, дорогая. А разве мне обязательно делать что-то с Кавехом, чтобы выглядеть шкодливым? — Он закрепил косу лентой и, наклонившись к уху Кристины, прошептал: — Иногда мы собираемся похулиганить с ним вместе.

 

— Ой, мамочки, — в шутку испугалась Кристина. — Что вы двое задумали на этот раз?

 

Эрик усмехнулся.

 

— О, всё не так уж страшно. Мы просто разыграем одного любопытного журналиста.

 

Что-то в его тоне привлекло внимание Кристины, она встала и внимательно на него посмотрела. Начав расстёгивать пуговицы его пиджака, она уточнила:

 

— Что это за любопытный журналист?

 

Эрик ощутил её беспокойство и накрыл её ладони своими, успокаивая.

 

— Не о чем беспокоиться, любовь моя, честно. Один журналист связался с Кавехом, желая разузнать о Призраке, обитавшем в Опере. Мы уже придумали, что ему рассказать, и в среду отправимся в Париж, чтобы он с ним встретился. — Эрик нежно провёл по её щеке костяшками пальцев. — Я пойду с ним, чтобы взглянуть на этого журналиста, но он меня даже не увидит. — Он отпустил её руки.

 

— Ты уверен, дорогой? — спросила Кристина, пытаясь поймать его взгляд, пока её руки снова занялись его пуговицами.

 

— Да. — Эрик потянулся к жене, чтобы расстегнуть её платье, а когда с этим было покончено, просто обнял её, пока она заканчивала расстёгивать его пуговицы.

 

— И никто не пострадает? — уточнила она, зная, сколько крови они с Кавехом оставили в прошлом.

 

— Никто, — пообещал Эрик, наклоняясь, чтобы поцеловать её. Затем поцеловал ещё, задержавшись на этот раз подольше, чтобы насладиться вкусом её губ.

 

— Надо же, господин де Карпентьер, — дразнящим голосом сказала Кристина. — Вы определённо целуетесь не как мужчина, которому уже почти семьдесят!

 

— Не торопите мою старость, сударыня, — предостерёг Эрик, накручивая её локон на свои длинные тонкие пальцы. — Знаете ли, в возрасте шестидесяти девяти есть много приятнейших аспектов.

 

Кристина улыбнулась с наигранной застенчивостью, завязывая ленточки на шёлковой ночной рубашке.

 

— Я рассчитываю, что вы мне как-нибудь продемонстрируете каждый из этих аспектов, — сказала она.

 

— До мельчайших подробностей, — пообещал Эрик, взял руку жены и, поцеловав её, потянул за собой. — Идём в постель, Кристина.

 

***

 

Два дня спустя, примерно в половине девятого утра, Эрик аккуратно вскрыл замок старой квартиры Кавеха на улице Риволи. Надев резиновую маску и старый костюм Дариуса, Эрик помог Кавеху устроиться в кресле, укрыв его ноги одеялом, как инвалиду. Прозвенел звонок, мужчины на секунду замерли — и усмехнулись друг другу.

 

Эрик спустился по лестнице и открыл дверь. Посетитель оказался бородатым мужчиной плотного телосложения, с густыми каштановыми волосами и маленькими круглыми серебряными очками.

 

— Гастон Леру, — представился он и вручил Эрику свою карточку. — Я пришёл встретиться с месье Таллисом.

 

— Хорошо, сударь, — почтительно произнёс Эрик. Он проводил гостя наверх и постучал в дверь. — К вам пришёл месье Гастон Леру, мой господин, — объявил он.

 

— А, отлично! — ответил Кавех. — Ты не заваришь нам чай, Дариус? Месье Леру наверняка продрог до костей.

 

Пока вода нагревалась, мужчины вели ни к чему не обязывающий разговор, но чуть позже, когда Эрик возился в углу, наливая чай для своего друга и представительного журналиста, Кавех сам затронул тему Призрака Оперы.

 

— Итак, господин Леру, что вы хотели узнать об оперном привидении?

 

Гость неуверенно посмотрел в сторону Эрика, явно удивлённый тем, что Перс поднял эту тему в присутствии своего слуги.

 

— О, пожалуйста, не беспокойтесь по поводу моего Дариуса, сударь. По правде говоря, я хотел бы, чтобы он присутствовал здесь во время нашей беседы, чтобы подталкивать мою память, если возникнет необходимость. Она уже не такая, как прежде, не так ли, Дариус?

 

Эрик ничего не ответил, но его глаза искрились от удовольствия, когда он, угостив мужчин чаем, занял своё место, встав за спинкой кресла Кавеха.

 

Кавех сделал глоток чая.

 

— В конце концов, — продолжал он, — мы оба должны приложить все усилия, чтобы господин Леру узнал полную и подлинную историю для своей книги, не так ли?

 

— Я был бы вам весьма признателен, сударь, — ответил Леру, добавляя в чай ломтик лимона. — Этой книгой я намереваюсь раз и навсегда доказать, что Призрак Оперы существовал на самом деле.

 

 

Конец.

 

⇐ Предыдущая6789101112131415

Поделиться: