Архитектура Аудит Военная наука Иностранные языки Медицина Металлургия Метрология Образование Политология Производство Психология Стандартизация Технологии |
Факты, устанавливаемые без доказывания
Вопрос об основаниях освобождения от доказывания некоторых но подробно разработан и освещен в гражданско-процессуальной литературе. Советская же уголовно-процессуальная теория, по господствовавшему долгое время мнению, придерживалась противоположного тезиса: ни одно из обстоятельств рассматриваемого дела не может быть установлено без доказательств2. Поскольку и уго- 1 См. С. С. Алексеев. О нормативном регулировании в коммунистическом обществе. Сб. «XXII съезд КПСС и вопросы государства и права». Свердловск, 1962, стр. 290. * М. С. С т р о г о-вя ч. Материальная истина.., стр. 231. М. А. "Ч ельцов (Советский уголовный процесс. М., 1951, стр. 153) считает, что общеизвестные факты не подлежат доказыванию. С М. А. Чельцовым соглашается и В. Д. А р с е н ь е в, который к не подлежащим доказыванию относит также и преюдициально установленные факты (В. Д. Арсеньев. О фактах, не подлежащих доказыванию в процессе уголовного судопроизводства. «Правоведение», 1965, № 1, стр. 97).. 6 Заказ 433 73 ловный и гражданский процесс строятся на общей основе — принципе объективной истины, существование таких полярных решений данного вопроса трудно объяснить какой-либо спецификой уголовного или гражданского процесса. Правда, некоторые различия в законодательстве имеются. Так, ст. 55 ГПК (ст. 31 ГПК БССР) устанавливает основания освобождения от доказывания, в УПК же аналогичной нормы нет. Целью доказывания как в уголовном, так и в гражданском процессе является познание искомых, неизвестных фактов. Но если существенные для дела факты уже были ранее познаны, то, очевидно, из принципа процессуальной экономии вытекает, что вторичное их познание излишне, является напрасной тратой времени и средств. Поэтому и существуют два основания освобождения от доказывания: 1) общеизвестность факта и 2) лреюдициальн-ость. М. С. Строгович не отрицает того, что доказывание общеизвестных фактов было бы нелепым, однако защищает все же господствующую в уголовно-процессуальной" литературе концепцию —«все__ должно _быть доказано»,^ ccjwjncoftjiai _ jr 2 i jiTOj « He ^§£2 ISEEIIElK 2 SSc -либо" фактических обстоятельств данного конкретного дела (выделено автором), которые в силу их общеизвестности не_надо_бь1,!Ш„бы доказывать»'. Такое утверждение нельзя признать правильным даже для области уголовного процесса, оно является логическим следствием искусственной конструкции «главного факта», который действительно не может быть общеизвестным. Наоборот, юридически значимые отдельные обстоятельства дела могут быть общеизвестными. В ряде случаев отягчающим признаком состава преступления служит время совершения деяния, например, неповиновение приказу начальника в военное время (ст. 233 УК и др.), место совершения преступления (ст. 198 УК и др.) и другие обстоятельства, которые могут быть общеизвестными. Если установлено, например, что подсудимые в январе — феврале 1942 г. уча- 1 М. С. Строгович. Материальная истина.., стр. 233. 74 ствовали в массовых расстрелах мирных граждан на оккупированной территории СССР, то, очевидно, нет никакой необходимости доказывать, что январь — февраль 1942'г. относятся к военному времени. При рассмотрении уголовного дела, связанного с проживанием подсудимого без паспорта в Москве, нет необходимости доказывать, чтсгв Москве существуют специальные правила проживания и прописки. Вопрос об общеизвестности фактов не лишен некоторого практического значения. Если суду, рассматривающему гражданское дело, закон предоставляет право признавать факты общеизвестными и не требовать их доказательств, то отсутствие такого указания в правилах, регулирующих деятельность иных правоприменительных органов, приводит иногда к ничем не оправданной волоките. Так, отдел социального обеспечения Свердловского Общеизвестность того или иного факта относительна, так как она зависит от времени, истекшего после события до его обсуждения в суде, от территориальной распространенности знания о событии, от круга лиц, среди которых распространены эти знания. В силу этого общеизвестность факта м,ецсет^ констатироваться при наличии двух признаков: 1 )ос^ъ&ктив-ном —^3BjecraocTb^aKTa широкому кругу лиц; 2) субъективном — изв"естн:остТГф~а~ктн~втЕм~шген"ам суда. Одного об'ъективногО'тгризнака для констатации общеизвестности недостаточно, так как это противоречило бы принципу оценки доказательств по внутреннему убеждению судей. 1 См. А. Конкурс в. Белый медведь? Кто он такой? «Известия», 1-1 сентября 11950г. Примеры констатации общеизвестности при рассмотрении гражданских дел см. у К. С. Ю д е л ь с о в а (Проблема доказывания.., стр. 214). 6* 75.
Нельзя признавать факт общеизвестным и по одному субъективному признаку — знания его судьями, ибо такое установление факта означало бы исключение данного процесса познания из-под контроля участников дела. Факты, известные широкому кругу лиц, в том числе, например, и членам вышестоящего суда, могут быть признаны общеизвестными не только судом I инстанции, но также и судами, рассматривающими дело в кассационном порядке или в порядке надзора. Такой вывод находит юридическое обоснование в том, что ст. 55 ГПК РСФСР, посвященная основаниям освобождения от доказывания, помещена в «Общих положениях» и, следовательно, распространяет свое действие на все стадии процесса. В приведенном выше ^примере (дело Аявле и Яртыгина) общеизвестность условий жизни на Крайнем Севере была принята во внимание при рассмотрении дела в порядке надзора. * * * Вторым основанием освобождения от доказывания служит п р е ю д и ц и а л ь н_о_с т_ь__ факта. Преюдиция в буквал'ьном~смьГсле"~означает прёдрешен"йе. Под прею-дициальностью следует понимать обязательность установленных вступившим в законную силу постановле-. нием суда выводов о фактах для всех других судебных и внесудебных органов, а также общественных организаций при познании данных фактов1. Следует отметить, что в уголовно-процессуальной литературе преюдициальность обычно рассматривается как презумпция истинности судебного приговора, которая может быть оспорена в особом порядке2, а понятие пре-юдиции употребляется в значении предсудимости3, т. е. так, как это имеет место в буржуазном праве и литературе. J Вопрос о преюдиции в области советского гражданского судо--цроизводсгаа подробно освещается К. С. Юд ельс он ом (Проблема доказывания.., стр. 221), В. М. Семеновым (Взаимная обязательность решений и приговоров в советском гражданском процессе. «Вопросы советского гражданского права и процесса». Госюриздат, 1955, стр. 139) и др. 2 См. В. И. Каминская. Учение о правовых презумпциях в 3 См. М. С. С трогов и ч. Учение.., стр. 216, 76 ~~--<-^=^-—>"~™-- Советское законодательство устанавливает не только взаимную обязательность приговоров или решений, но и приговоров для решений и наоборот. Поэтому отмеченное выше разноречие в определении преюдиции ничем не оправдано. Нам представляется правильным то решение вопроса, которое дается в гражданско-процессуальной литературе. В основе любой презумпции лежит вероятность, поэтом у "советское право не знает неопровержимых презумпций. Говорить о презумпции истинности судебного приговора, т. е. о вероятности содержащихся там выводов о фактах, — значит вступать .в противоречие с принципом объективной истины и с задачами советского правосудия, требующими, чтобы судебные постановления в принципе покоились на достоверности, а не на вероятности. Так называемая «презумпция истинности судебного приговора» существенным образом отличается по своему процессуальному значению от всех известных советскому процессуальному праву презумпций, которые регулируют распределение обязанностей по доказыванию между сторонами и не освобождают суд от проверки истинности презюмируемого факта. «Презумпция» же истинности судебного приговора регулятором распределения обязанностей по доказыванию не является. Она в отличие от доказательственных презумпций запрещает суду проверять преюдициально установленные факты. И наконец, советское право не содержит правил, у ст а н а в л и в ающих_ itauyjQ.-. либо, церархша-в-раеемотр ен и и су^1^оТш"х^ел1__ха.к_дазьшае;мую предсудшшс.х,ь', а поэтому оно и не дает оснований для употребления понятия «преюдиция» в том значении, как это трактуется в буржуазной литературе. Нельзя, в частности, усматривать такую предсудимость в правиле, содержащемся в п. 4 ст. 40 Основ гражданского судопроизводства, в силу которого производство по делу подлежит приостановлению в случае «невозможности р а самотрения дан/наго дела до разрешения другого дела, рассматриваемого в гражданском, уголовном или административном порядке». В дайной норме проявляется требование принципа процес- 1 См. правильные соображения о «предсудимости» К. С. Ю д е л ь г о н а. Указ, соч., стр. 221. 77
суальной экономии; её назначение состоит также в предотвращении противоречивых суждений суда по одним и тем же фактам. Поэтому данное правило имеет в виду дела, уже н а ходя щл ее я на рассмотрении суда или другого органа, а не устанавливает какую-либо последовательность в разрешении судами тех или иных дел. В основе преюдициальное™ _дежат арищщды. .ойьек-тивной истины"ТГпрсщёссуальной экономии в их взаимодействии. Незачем вторично осуществлять познание факта, если он уже был ранее познан судом. Процессуальные условия правосудия у нас одинаковы для всех судов единой судебной системы: .как для уголовного, так и для гражданского судопроизводства, в равной мере руководствующихся принципом объективной истины. Поэтому и нет никаких оснований считать, что суд, однажды уже осуществивший познание неизвестного факта, возможно., ошибся, а другой суд не ошибется лишь потому, что он вторично будет рассматривать те же доказательства, устанавливать те же факты. Если же первоначально суд действительно ошибся, то такая ошибка должна быть исправлена в особом порядке с участием и под контролем более квалифицированного вышестоящего суда, а не однотипным судом. В силу одинаковых процессуальных условий установления истины по уголовным и гражданским делам, как было отмечено, преюдициальная зависимость существует не только между двумя приговорами или двумя решениями, но и между приговором и решением или, точнее, между любыми постановлениями суда, вступившими в -законную силу (п. 9 ст. 5, ст. 28 УПК, ст. 55 ГПК)- Нам представляется, что ст. 55 ГПК (ст. 31 ГПК БССР) нуждается в расширительном толковании ', хотя бы на основании ее сопоставления со ст. 28 УПК, устанавливающей преюдициальность не только судебных решений, но также и определений и постановлений судов по гражданским делам. Если определения и постановления судов по гражданским делам обязательны для суда, рассматри-вающего уголовное дело, то нет никаких оснований отрицать их обязательность для суда, рассматривающего гражданское дело. 1 Этого, к сожалению, не делает «Научно-практический комментарий к ППК РСФСР». М„ 1966. 78 Таким образом, преюдициальное значение имеет любое постановление суда, вступившее в законную силу. Каковы же пределы действия преюдициальное™? Поскольку предметом доказывания служат только факты, но не правоотношения, то с объективной стороны преюдициальность распространяется только на факты. Практически это означает, что если суд, например, вынес решение об отказе в иске об истребовании наследственного имущества, сославшись на то, что истец не привял -своевременно наследства (ст. 546 ГК, ст. 541 ГК БССР), а поэтому не стал его собственником, то такое решение суда не лишает истца возможности требовать признания за ним права собственности на спорное имущество по иным основаниям: сделанный ранее вывод суда об отсутствии у истца права собственности преюдициального значения не имеет. Мнение о том, что действию преюдиции подвержены и правоотношения1, не согласуется ни с понятием предмета доказывания, ни с законом (ст. 55 ГПК, ст. 31 ГПК БССР). В приведенном примере это означало бы, что истец был бы лишен возможности требовать защиты своего права по иному основанию, не бывшему предметом судебного рассмотрения, чем неосновательно были бы ущемлены интересы истца. Преюдициальное значение могут иметь только юридические факты материально-правового значения, ноле-доказдтельственные факты и не факты_.цро-цессуальндго,^да.чени5Г.""Т^ТГТТыло""отмёчёно, факты про-цёссуально-правового значения носят служебный характер, не влияют на материально-правовые последствия обстоятельств дела и в предмет доказывания не входят. Сказанное подтверждается косвенно и тем, что в отноше^ нии приговора в ст. 55 ГПК прямо указано, что он обязателен для другого суда не в отношении любых фактов, указанных в приговоре, а только по вопросу — имело ли место деяние подсудимого и кем оно совершено. К. С. Юдельсон полагает, что «преюдициальное значение имеет всякое_обстоят_ел1зет1в^.мЖяжё^в^911ММУ о_бвлн£Й2я>>2. Более того, из (приводимого К. С. Юдельоо-ном примера видно, что автор считает правильным рас- 1 См. В. М. Семенов. Указ, соч., стр. 139, 147. 2 К. С. Юдельсон. Указ, соч., стр. 230, 233. 79 простравсяяе леяствия преюдициальное™ и за пределы циальность к установленной в оправдательном приговоре вине потерпевшего (подсудимый—вагоновожатый—об-винялся в нарушении правил движения). Такое мнение означает не основанное на законе (ч. 3 ст. 55 ГПК и ст. 13 УПК 1923 г.) чрезмерное расширение действия преюдициальности приговора. Поскольку юридическое значение могут иметь как положительные, так и отрицательные факты, то те и другие подвержены действию преюдиции. Объективные пределы преюдициальности судебных постановлений по гражданским делам иные. Для суда, рассматривающего уголовное депо, согласно ст. 28 УПК, преюдициальное значение имеет лишь вывод суда по вопросу, «имело ли место событие или действие, но не в отношении виновности обвиняемого». Однако для суда, рассматривающего гражданское дело, объективные пределы преюдициальности ранее состоявшихся судебных постановлений по гражданским делам значительно шире, так как ч. 2 ст. 55 ГПК никаких ограничений этих пределов не устанавливает. Поэтому следует считать, что в данном случае преюдициальное значение будут иметь все юридические факты, установленные ранее судом. Нельзя не обратить внимание еще на одну особен^ ность преюдициальности судебных постановлений по гражданским делам. В силу презумпции невиновности уголовного процесса все факты «не в пользу» подсудимого по уголовному делу должны быть установлены только достоверно. По гражданским же делам существенные для дела факты при определенных условиях могут устанавливаться на основе вероятности. Спрашивается, как быть, если возникает вопрос о преюдициальном значении для уголовного дела факта, установленного при рассмотрении гражданского дела на основе вероятности? Ответ, на наш взгляд, может быть только один — такой факт, если он идет во вред интересам подсудимого, преюдициального значения иметь не может. При рассмотрении спора бывших супругов Б. и Н. о праве на гарнитур каждая из сторон утверждала, что этот гарнитур был приобретен ею на личные средства в день заключения брака, однако, установить с достовер- 80 тью справедлив ;оз- ,-кно. Если бы суд взыскал гарнитур в пользу истицы, а ответчик затем спорное имущество уничтожил, то установленный на основе вероятности факт принадлежности спорного имущества истице не мог бы иметь преюдициального значения, например, для уголовного дела по обвинению Н. в умышленном уничтожении личного иму-шества. В противном случае обвинительный приговор был бы предрешен и притом был бы основан на вероятности. По этой же причине не может иметь преюдициаль Предметом преюдиции не могут являться факхы^со!-стояния, существующие в момент познания их .судож Такие факта""~после их установления могут качественна измениться. Если, например, суд по иску об изъятии излишней изолированной комнаты установил, что комната не является изолированной, и в иске отказал, то в 1 «Судебная практика Верховною Суда СССР», 1944, пыл. 3, стр. 19—20. 81 дальнейшем спорь:.: :ата может быть переоборудо- вана в изолированную, и этот факт снова в суде может стать предметом доказывания. Действие преюдиции ограничено не толыш..Мъектив-ными.'но и субъективными пределами. Поскольку преюдициальность зиждется на принципе объективной истины, а одной из существенных гарантий последнего является состязательность, использование участниками дела прав по доказыванию, то и преюдициальное значе- ^ ние установленные судом факты могут иметь лишь для) участников дела и их правопреемников. В ч. 2 ст. 55 ГПК сказано, что факты, установленные вступившим в законную силу решением суда по одному гражданскому делу, не доказываются вновь при разбирательстве других гражданских дел, в которых «участвуют те же лица». Выражение «те же лица» неверно понимать в смысле полного совпадения субъектов 1-го и 2-го процессов. Такое совпадение бывает редко. Указанное выражение закона следует понимать в негативном плане^если заинтересованное лицо не было привлечено к участаю в первом деле, при разрешении которого суд установил факты, значимые с точки зрения интересов такого, не участвовавшего в деле, лица, то эти факты для него не имеют преюдициального значения. Суд, например, удовлетворил иск потерпевшего к автохозяйству о возмещении вреда. Непосредственный причинитель вреда — шофер — не был привлечен к участию в деле в качестве третьего лица. Поэтому при предъявлении к нему регрессного иска автохозяйством, он вправе будет оспаривать установленные в прежнем решении факты, и суд в силу этого вправе вторично производить исследование данных фактов. Преюдициальность в данном случае будет действовать только в отношении одного субъекта процесса — автохозяйства, которое участвовало в предыдущем процессе и осуществило свои права по доказыванию. Однако практическое значение действия этой преюдициальности может быть значительно снижено тем, что суд вправе по своей инициативе истребовать необходимые доказательства от граждан, учреждений и организаций, а в их числе и от данного автохозяйства. Поэтому в рассматриваемой ситуации автохозяйство будет лишено права доказывания факта, имеющего длг него преюдициальное значение, но 82 не освобождено от обязанности представлять л тельства по требованию суда. Некоторое своеобразие имеется в субъективных пределах преюдициальное™ приговора. Положение о том, что действие преюдиции не распространяется на лиц, не привлеченных к участию в процессе, относится и к подсудимому '. Поэтому, если, например, дело в отношении некоторых подсудимых было выделено в отдельное производство, при рассмотрении этого дела ни подсудимые, ни суд не будут связаны суждениями суда о фактах в состоявшемся приговоре в отношении других подсудимых. Из некоторых высказываний М. С. Строговича можно сделать вывод, что, по его мнению, если преюдициаль-ность приговора не действует на не участвовавшего в деле подсудимого в положительной форме, то она действует в отрицательной. Например, пока нет приговора, констатирующего ложность или правильность показаний свидетеля, такого свидетеля нельзя привлекать к уголовной ответственности за ложные показания или за ложный до«о.с2, а если такое 'привлечение состоялось, то свидетеля, обвиняемого в даче ложных показаний, надо оправдывать, если приговором по первому делу констатирована объективная правильность его показаний. Еще отчетливее будет мысль автора, если проследить ее на примере с соучастниками преступления. Допустим, один из соучастников преступления скрылся от органов следствия, дело о нем было выделено в отдельное производство, а остальные соучастники оправданы. Можно ли привлечь скрывшегося соучастника к ответственности и при наличии оснований вынести обвинительный приговор? Или, как вытекает из рассуждений М. С. Строговича, обязательным условием для этого должна служить обязательная отмена первоначального оправдательного приговора? 1 М. С. С т р о г о в и ч. Учение.., стр. 218—310. В. И. 'Камин 2 М. С. С т р о г о в и ч. Учение.., стр. 221. 83 Вз. 1троговнча представляется неправиль- ным. И: ля лица, не участвовавшего в деле, по дру ловному делу, в котором это лицо высту- пает в качестве подсудимого, не может иметь преюдициального значения ни в положительной, ни в отрицательной форме. В самом деле. Обвиняемый в лжесвидетельстве или в ложном доносе, либо скрывшийся и затем обнаруженный соучастник преступления, не зная о содержании первого приговора, признались в совершении преступления, и это признание было подкреплено убедительными доказательствами, не имевшимися в распоряжении судов, рассматривавших первоначальные дела. Трудно усмотреть какой-либо смысл в решении, что в этом случае надо все же добиться сначала отмены первоначального приговора, и лишь потом решать вопрос об ответственности лжесвидетеля, соучастника и т. п. Ст. 5 УПК РСФСР и БССР в числе обстоятельств, исключающих производство по уголовному делу, не предусматривает преюдиции. Поэтому при зависимости одного уголовного дела от другого речь может идти лишь о приостановлении зависимого дела до разрешения первого, что прямо предусмотрено в ст. 40 Основ гражданского судопроизводства и, к сожалению, не предусмотрено в уголовно-процессуальном законодательстве. В УПК есть лишь подобное указание относительно частного случая, именно, если раздельное разбирательство связанных между собой дел, одно из которых приостановлено, затрудняет установление истины, то приостановлению подлежат все связанные дела (ст. 257 УПК). Следовательно, если первое дело разрешено и приговор вступил в законную силу, то другое дело, зависимое от уже разрешенного, может быть возбуждено и рассмотрено на общих основаниях. Этот вывод находит и положительное подтверждение в институте возобновления дел по вновь открывшимся обстоятельствам. В числе оснований для такого возобновления указана установленная вступившим в законную силу приговором «заведомая ложность показаний свидетеля». Если же согласиться с мнением М. С. Строговича, это правило утрачивает всякое практическое значение. Можно привести лишь единственный случай, когда приговор суда будет иметь преюдициальное значение для 84 \; деле, при этом как в отрицательно и в .ожнтельнон форме. В ст. 10 Устава международного военного трибунала от 8 августа 1945 г. сказано: «Если Трибунал признает ту или иную группу или организацию преступной, компетентные национальные власти каждой из подписавшихся сторон имеют право привлекать к суду национальных, военных или оккупационных трибуналов за принадлежность к этой группе или организации. В этих случаях преступный характер группы или организации считается доказанным и не может подвергаться оспариванию». Не касаясь вопроса об особом характере дел данного рода, следует отметить, что рассматриваемое положение оправдано одним уже тем, что для советского народа преступный характер различных фашистских организаций является, по существу, общеизвестным фактом и в силу одного этого не нуждается в доказывании. Ст. 10 Устава эту общеизвестность лишь нормативно закрепила и сделала обязательной для судов. Кроме подсудимого, в уголовном деле могут принимать участие и другие юридически заинтересованные лица: в качестве гражданского истца либо в качестве гражданского ответчика. Но в отличие от подсудимого на этих заинтересованных лиц не распространяется необходимое условие преюдициальности приговора — обязательное участие в предшествовавшем процессе (ч. 3 ст. 55 ГПК). Поэтому если суд будет рассматривать в порядке гражданского судопроизводства иск лица, понесшего материальный ущерб от преступления, к лицу, несущему материальную ответственность за действия осужденного, то состоявшийся приговор суда будет иметь преюдициальное значение, хотя бы истец и ответчик в рассмотрении уголовного дела участия не принимали. Ограничение пределов преюдициальности условием участия субъекта процесса в рассмотрении дела, по которому были установлены судом факты, вызвано, как было отмечено, требованием соблюдения принципа состязательности, права на судебную защиту. Такие права закон предоставляет всем участникам дела, обладающим материально-правовой заинтересованностью в исходе дела. Если такой заинтересованности нет, нет основания 85 и для ограничения преюдициальности. Наоборот, в последнем случае полностью действует правило об обязательности вступившего в законную силу постановления суда «для всех государственных учреждений, предприятий, колхозов и иных кооперативных и общественных организаций, должностных лиц и граждан» (ст. 15 Основ гражданского судопроизводства, а также ст. 54 Основ уголовного судопроизводства). Следовательно, в отношении всех участников дела, не обладающих материально-правовой заинтересованностью-в исходе дела, например, для прокурора, судебные постановления имеют преюдициальное значение независимо от их участия в предшествующем процессе. Имеют ли преюдициальное значение суждения о фактах, содержащиеся не в судебных постановлениях, а в-иных актах: решении исполкома местного Совета депутатов трудящихся, в постановлении органа дознания, следователя, прокурора о прекращении дела, в решении арбитража или товарищеского суда и т. д. В литературе этот вопрос недостаточно выяснен. Одни авторы отвечают на него положительно, ссылаясь, как это делает Я- Л. Штутин, на то, что для каждого органа установлен свой порядок разбирательства дел, установления фактов; поэтому суд не может применять присущий ему процессуальный порядок исследования таких фактов, установление которых отнесено к компетенции иных органов и происходит в ином порядке '. На этом основании Я- Л. Штутин считает, что преюдициальное значение для суда имеют решения комиссий по трудовым спорам и ФЗМК в отношении права трудящегося на получение заработной платы за время вынужденного прогула или в отношении права потерпевшего на получение возмещения за причиненный ему вред, а в определенных случаях могут иметь преюдициальное значение и постановления следственно-прокурорских органов о прекращении производства по уголовному делу2. Не касаясь пока существа вопроса, отметим, что приводимый Я. Л. Штутиным довод нельзя признать удачным. Судебная форма, в отличие от всех иных, наи- 1 Я. Л. Штутин. Указ, соч., стр. 154—Ф55. 2 Т а м ж е, стр. .156, 164. 86 лее приспособлена к установлению истины. Г сновывать запрет суду проверять истинность фактов, :ановленных административным органом,— это все равно,- что доказывать недопустимость для инженера проверять и исправлять работу техника. Другие авторы отвечают на поставленный вопрос отрицательно. Например, К. С. Юдельсон указывает, что «административные акты должностных лиц не имеют, как правило, преюдициальной силы в гражданском процессе». Исключения же, по его мнению, составляют случаи, когда «определенные вопросы относятся к их исключительной компетенции и не подлежат судебной проверке». В качестве примера К. С. Юдельсон приводит решение народного суда, отказавшего в иске о праве пользования кухней по мотиву, что истец может переоборудовать под кухню имеющееся у него подсобное помещение, в то время как решение вопроса о переоборудовании относится к компентенции органов коммунального хозяйства1. На наш взгляд, К. С. Юдельсон стоял на правильном направлении в решении рассматриваемого вопроса, но не довел это решение до правильного конца. Если же это попытаться сделать, то надо будет прийти к выводу, что утверждения о фактах всех несудебных правоприменя-ющих органов (а не только административных) преюдициального значения для суда не имеют без какой-либо оговорки. Как уже неоднократно подчеркивалось, применение права состоит в установлении фактов согласно гипотезе нормы и в определении их юридических последствий соответственно диспозиции или санкции нормы. Компетенция различных правоприменяющих органов по советскому праву разграничивается, как правило, путем отнесения обоих вопросов к юрисдикции определенного органа. Исключение составляет особое производство по установлению юридических фактов судом в гражданском процессе, так как определение правовых последствий этих фактов производится в этом случае не судом, а иным органом. Но у нас нет обратного положения, как уже было сказано,—предсудимости; т. е. советское законодательство не предусматривает случаев, когда задача суда была бы ограничена только определением правовых 1 К. С. Юдельс он. Указ. стр. 244--245. 87 твнй факт ли бы такие случаи были, то „чало бы. что акт органа, на основе которого суд будет определять юридические последствия установленных б таком акте фактов, будет играть роль предустановленного доказательства, которое суд не вправе проверять. Между тем процессуальное законодательство устанавливает противоположное правило: «Никакие доказательства не имеют для суда заранее установленной силы» (ст. 19 Основ гражданского судопроизводства, ст. 17 Основ уголовного судопроизводства). Неизбежным следствием появления такого «предустановленного доказательства» явилась бы возможность нарушения принципа оценки доказательств по внутреннему убеждению судей, ибо суд обязан был бы считать за истину суждение административного или иного органа о фактах, хотя бы, по мнению суда, это суждение истиной не являлось. А это противоречит социалистическому правосознанию. Вторым столь же неизбежным следствием явилась бы возможность нарушения принципа независимости судей и подчинения их только закону, ибо суд стал бы обязанным подчиняться административным органам. Приведенный К. С. Юдельсоном пример никакого отношения, на наш взгляд, к преюдициальное™ факта, установленного административным органом, не имеет. Дело не в том, что суд не вправе устанавливать факт -можно или нельзя переоборудовать подсобное помещение под кухню, а в том, что если такое переоборудование и возможно, то решение о переоборудовании (это уже вопрос права, а не факта) может принимать лишь орган коммунального хозяйства, а не суд. А если суд не вправе принимать такое решение, то является излишним и исследование вопроса о возможности переоборудования. Закон относит к компетенции административных органов установление определенных фактов и определение их юридических последствий. Однако, если с такими фактами могут быть связаны юридические последствия, определяемые судом, и в силу этого такие дела попадают в орбиту судебного исследования, то установленные административным и иным органом факты для суда никакого преюдициального значения не имеют. И не случайно, что в тот период, когда среди советских юристов господствовал взгляд о недопустимости проверки судом существа дел, возникающих из административно-правовых отношений ', судебная практика вынуждена была все же отыскивать пути для проверки существа дела при возникновении сомнений в правильности действий административных органов. Так, в 1950 г. хозяйство сельской учительницы Н. было привлечено к уплате сельхозналога. При рассмотрении кассационной жалобы Н. на решение народного суда об изъятии имущества в погашение недоимки по сельхозналогу Н. объяснила суду, что она проживает с матерью и как сельская учительница имеет право на льготы, которыми и пользовалась до 1950 г. Но в 1950 г. новый налоговый инспектор стал намекать ей, что она может легко лишиться этих льгот. После отказа от вступления в какую-либо сделку с налоговым инспектором, главой хозяйства Н. была объявлена ее мать и привлечена к уплате сельхозналога. Московский областной суд под . предлогом несущественных процессуальных нарушений отменил решение народного суда и одновременно посоветовал Н. немедленно обжаловать действия финансовых органов в административном порядке. Ст. 238 ныне действующего ГПК (ст. 225 ГПК БССР) прямо указывает, что при проверке жалоб на действия административных органов суд обязан проверять, «совершил ли оштрафованный нарушение», была ли вина в действиях оштрафованного, «учтены ли при определении размера штрафа тяжесть совершенного проступка, личность виновного и его имущественное положение». Ст. 242 ГПК (ст. 230 ГПК БССР) обязывает суд при рассмотрении заявлений о взыскании с граждан недоимок по государственным и местным налогам и сборам» обязательному окладному страхованию и .самообло-жемию проверить, «имеются ли законные основания для привлечения гражданина к данному платежу». В связи с этим, на наш взгляд, полностью справедливо мнение, что при рассмотрении дел, вытекающих из административных правоотношений, «суд исследует спор в полном объеме», проверяя не только законность, но и обоснованность действий административных органов2. 1 См. С. Н. А б р а м о в. Гражданский процесс. М., 1948, стр. 338. 2 А. Т. Бонне р'. Некоторые вопросы производства по делам, 89 Невольно возникает вопрос: а как быть с так называемыми публичными актами, оспаривание которых по закону возможно лишь в специально установленной форме? Например, в ст. 2 КЗОБСО РСФСР и БССР сказано: «Регистрация брака в органах записи актов гражданского состояния является бесспорным доказательством наличия брака». Представляется, что и такие акты не имеют преюдициального значения для суда. Прежде всего термин «бесспорные доказательства» неудачен. Советское процессуальное право бесспорных доказательств не знает. И это видно хотя бы из ст. 116 КЗОБСО (ст. 5 приложения I к КЗОБСО БССР), предоставляющей право заинтересованным лицам оспаривать записи в книгах загса. В случаях же, когда оспаривание публичных актов возможно лишь во внесудебном порядке, суд, на наш взгляд, если сомневается в истинности такого акта, должен поставить вопрос о его действительности, а производство по делу до разрешения этого вопроса приостановить. В каком соотношении находится преюдиция с принципом оценки доказательства по внутреннему убеждению судей? Как быть, если преюдициально установленный факт, ставший предметом другого судебного разбирательства, по внутреннему убеждению судей, возникшему на основе материалов, попавших в орбиту вторичного судебного исследования, установлен был ранее ошибочно? М. С. Строгович решает этот вопрос в пользу «внутреннего убеждения» и считает, что в этом случае пре-юдициальность факта теряет для суда свою силу !. Но такое решение не согласуется с законом, аннулирует практическое значение преюдиции, приводит к расширению случаев появления противоречащих друг другу постановлений суда. В силу этого существует противоположный взгляд, жертвующий «внутренним убеждением» в пользу пре-юдициальности. Согласно этому взгляду суд на основе преюдиции может объявить за истину то, что сам исти- ' М. С. С т р о г о в и ч. Учение.., стр. 2il6 и далее . Я. О. М о т о-в и л о в « е р (Некоторые вопросы теории советского уголовного процесса. Кемерово, )1962, стр. 152) полагает, что презумпция истинности судебного приговора ие может навязывать суду убеждения. 90 ной не считает1. Но это также нарушение закона и таких важных процессуальных принципов, как оценки доказательств по внутреннему убеждению судей, принципа объективной истины. Не в силах выйти из заколдованного круга, отдельные юристы поступают проще — отрицают правомерность самой постановки вопроса о возможных коллизиях между внутренним убеждением судей и преюдицией на том основании, что сами имеющие преюдициальное значение факты установлены по внутреннему убеждению судей. Действительно, если, кроме судебного постановления относительно фактов, имеющих преюдициальное значение, в распоряжении суда не будет других доказательств, касающихся этих же фактов, то никакой объективной базы для такой коллизии не будет. Однако в поле зрения суда могут попасть доказательства, вызывающие сомнения в истинности преюдициально установленных фактов. В этом случае и может появиться отмеченная выше коллизия. В рамках действующего законодательства мы видим лишь одно решение, предотвращающее первое или второе нарушение закона и одновременно отвечающее принципу процессуальной экономии, это — внесение представления в адрес уполномоченных органов об опротестовании в порядке надзора постановления суда, обладающего преюдициальной силой, и приостановление на это время производства по другому делу, разрешение которого зависит от судьбы первого дела2. Это особенно важно в случаях, когда, в силу преюдициальной зависимости второго дела от первого, постановление суда по первому делу фактически предрешает вынесение обвинительного приговора по второму. Осуждение человека, который по внутреннему убеждению судей является невиновным, противоречит основам советского правосудия. Но могут возразить, что защищаемое решение вопроса не согласуется с содержанием норм, регулирующих порядок приостановления производства по делу. Действительно, буквальный текст ст. 40 Основ гражданского 1 В. И. Ка м и н с к а я. Учение о правовых презумпциях в уго 2 Почта аналогично решает вопрос В. М. С е м е н о в (указ, соч., 91 судопроизводства не предусматривает в качестве основания приостановление производства по делу — необходимость проверки в надзорном порядке обоснованности судебного постановления, обладающего преюдициальным значением для дела, находящегося на рассмотрении суда. Но, «эк было уже отмечено, смысл этих .норм (даже ст. 257 УПК) позволяет дать их расширительное толкование. И правильнее дать такое толкование закону на основе принципа объективной истины, чем с той или другой стороны нарушать этот принцип, нарушать закон об оценке доказательств по внутреннему убеждению судей. На основе изложенного можно сделать выводы и о процессуальной роли преюдиции. Во-первых, преюдиция запрещает суду пересматривать и перерешать вопрос об установленных ранее судом фактах. Во-вторых, как следствие предыдущего, участники дела освобождены от доказывания преюдициально установленных фактов. В-третьих, участники дела не вправе опровергать преюдициально установленные факты. Рассмотрим вопрос о бесспорных и презюмируемых фактах. В буржуазной литературе, главным образом в гражданско-процессуальной, до сих пор широко распространено мнение, что бесспорные факты не относятся к предмету доказывания. М. Гульденер, например, заявляет, что поскольку в процессе действует принцип состязательности, то доказыванию подлежат лишь оспо ренные факты, имеющие юридическое значение для дела; напротив, при господстве следственного принципа доказываться могут и неоспоренные факты, если суд сомневается в справедливости утверждений сторон '. К сожалению, долгое время под гипнозом мнения о том, что «бесспорные факты» не входят в предмет доказывания, находилось и большинство советских процессуалистов. Но затем юристы стали обращать внимание на принципиальное отличие «бесспорности» фактов по 1 М. Гульденер. Оценка доказательств и бремя доказывания в швейцарском гражданско-процессуальном праве. Цюрих, 1955, стр. 1 (на немецком языке). 92 советскому праву от «бесспорности» в буржуазном процессе, именно подчинение «бесспорности» фактов в советском судопроизводстве принципу объективной истины, хотя по-прежнему еще продолжали придерживаться мнения, что бесспорные факты не входят в предмет доказывания, освобождают противоположную сторону от доказывания1. Последний шаг в устранении «бесспорности» из числа оснований освобождения от доказывания был сделан А. Ф. Клейнманом2. Сейчас число сторонников прежнего традиционного мнения все больше уменьшается. В литературе «бесспорные» (признанные стороной) факты, при принятии признания стороны судом, начинают трактоваться не KaiK исключенные из предмета доказывания, а как доказанные3. Изменение .взгляда юристов социалистического лагеря стало приводить и к изменениям в процессуальном законодательстве. Так, в § 163 ГПК Венгерской Народной Республики4 было сказано, что доказывание проводится для выяснения спорных фактов; в § 164—что стороны должны доказывать спорные факты. Законом № VIII от 1957 г. термин «спорные» из обоих параграфов был исключен и заменен термином «необходимые». Ввиду всего этого, а также потому, что в литературе нам не встречались возражения против сделанной ранее критики господствовавшего прежде взгляда5, воспроизводить эту критику вторично нет ««какой необходимости. 1 С. Н. Абрамов и др. Гражданский процесс. М., 1948, 2 А. Ф. К л е и н м а н. Основные вопросы теории доказательств 3 Л. П. Смышляев. Предмет доказывания и распределение 4 Закон № III от 1952 г. и Закон № VI от 1954 г. в единой 6 Подробный анализ понятия «бесспорности» в гражданском процессе, отличие ее от «бесспорности» в уголовном процессе, критику господствовавшего ранее взгляда и литературу по данному вопросу см. С. В. К у р ы л е в. Объяснения сторон как доказательство в советском гражданском процессе. М., 1956, стр. 131 и далее. 93
Несколько иначе обстоит дело с п j) e з_умпциям и,, т. е. предположениями о наличии одНих фактов при доказанности других. Буржуазное право знает разветвленную систему разнообразных, законных и фактических, опровержимых и неопровержимых презумпций. Вопрос о процессуальном значении презумпций в литературе обычно рассматривается вместе с вопросом об общеизвестности, чем подчеркивается, что презюмируемые, как и общеизвестные факты, не нуждаются в доказательствах, не входят в предмет доказывания, их существование предполагается без доказательств1, или же сами презумпции рассматриваются в качестве суррогата доказательств2. В основе презумпций лежит вероятность существова-ния презюмируемого факта при наличии другого факта \ J как основания презумпции. Поскольку советское процессуальное право руководствуется принципом объективной истины, который согласно господствующему взгляду несовместим в принципе с установлением фактов на основе вероятности, то в советской литературе было высказано мнение, что при установлении истины вообще .недопустимы какие-либо (презумпции (предположения)3 или же допустимо установление по предположению лишь отрицательного факта — невиновности обвиняемого4. В советской гражданско-процессуальной литературе долгое время считалось, что презюмируемые факты не входят в предмет доказывания5. При рассмотрении вопроса о значении презумпций с позиции принципа объективной истины невольно возникает вопрос: как быть суду, если при рассмотрении конкретного дела возникают серьезные сомнения в действи- 1 Б. В. П о п о в. Распределение доказательств между сторонами в гражданском процессе. Харьков, 1905, стр. 6—7, а В. Эндеманн. Учение о доказательствах в гражданском процессе. Гейдельберг, 1860, стр. 77 (на немецком языке). 3В. С. Тадевосян. К вопросу об установлении материальной истины в советском процессе. «Советское государство и право», 1948, № 6, стр. 71. 4 М. С. С т р о г о в и ч. Учение.., стр. 172. 6 С. Н. А б р а м о в.'Гражданский процесс. М., 1948, стр. 189—1!91; М. А. Гурвич. Лекции.., стр. 104. 94 тельном существовании презюмируемого факта? Если такой факт не входит в предмет доказывания, значит проверять его наличие, при помощи доказательств нельзя, факт следует считать установленным без доказательств даже при наличии сомнений в его существовании. Но такой вывод находится в противоречии с принципом объективной истины и с правилом об оценке доказательств по внутреннему убеждению судей. Поэтому вопрос должен решаться иначе: суд не только вправе, но и обязан проверить презюмируемый факт при наличии сомнений в его существовании1. Следовательно, процес- / суальная роль презумпции состоит не в исключении пре-чх зюмируемого факта из предмета доказывания. В настоящее время данное положение разделяется многими процессуалистами2. Более того, оно уже нашло ' отражение в законе. Ст. 55 ГПК устанавливает лишь два основания освобождения от доказывания: общеизвестность и преюдициальность. К сожалению, ГПК некоторых союзных республик, например, ст. 31 ГПК БССР, ст. 32 ГПК УССР, ст. 54 ГПК Лат. ССР отдали дань прежней традиции и в основания освобождения от доказывания включили также и презумпции. Возникает вопрос: какую же процессуальную роль играют законные презумпции? Л. П. Смышляев полагает, что «значение презумпций полностью исчерпывается ' проблемой распределения обязанностей по доказыванию между сторонами»3. Это в принципе справедливое утверждение нуждается в некотором уточнении. Во-первых, роль распределителя обязанностей по доказыванию выполняют не все правовые презумпции, а лишь те из них, которые выводятся из установленных в законе правил распределения доказывания между сторонами, т. е. на основании которых устаналиваются факты, имеющие различное значение с точки зрения процессуальных интересов сторон: в интересах одной стороны и против интересов противоположной стороны. Такое < 1 С. В. Кур ы лев. Объяснения сторон.., стр. 124—125. Там же приводится пример из судебной практики. 1 Т. А. Л и л у а ш в и л и. О доказывании предполагаемых фактов в советском гражданском процессе. «Советское государство и право», 1962, № 12, стр. 146. 3 Л. П. Смышляев. Указ, соч., стр. 22.
J значение, например, имеет презумпция виновности при-чиннтеля вреда, презумпция добропорядочности истца по иску о защите чести и достоинства. При доказанности факта причинения вреда потерпевший освобождается от доказывания вины причинителя вреда. Эта вина предполагается, и опровергнуть данное предположение обязан ответчик. Если ответчик не выполнит свою обязанность и суд не сомневается в наличии вины, вина будет считаться доказанной. Поэтому процесс доказывания вины в этом случае сокращается. Ht> есть и такие презумпции, которые действуют в интересах обеих сторон, например, презумпции правоспособности, дееспособности, правомерности заключаемых сделок. Эти презумпции установлены не в пользу истца против ответчика или наоборот, а в пользу всех лиц. Поэтому процессуальная функция таких презумпций заключается только в сокращении процесса доказывания и не касается распределения обязанностей по доказыванию между сторонами. Глава III ОБЯЗАННОСТИ ПО ДОКАЗЫВАНИЮ Если определение предмета доказывания означает решение вопроса о том, что подлежит доказыванию, то вопрос о,б обязанностях доказывания — это вопрос о г том, кто и какие факты, образующие предмет доказывания, должен доказывать. Но прежде, чем решать проблему распределения обязанностей по доказыванию, необходимо выяснить юридическую природу самой обязан- * ности (бремени) доказывания, вопрос о которой до сих пор является спорным в литературе. Согласно господствующему в буржуазной литературе взгляду, разделяемому некоторыми нашими юристами, а также рядом юристов из стран народной демократии, «бремя доказывания» нельзя рассматривать ни в качестве юридической обязанности, ни в качестве юридического права: бремя есть «бремя» (тяжесть) 1, Другие юристы, стоящие на этой же позиции, пытаясь конкретизировать понятие «бремя», указывают, что оно представляет собой «фактическую необходимость» как средство к достижению процессуальной цели — получению решения в свою пользу2. Но у понятий «бремя», «фактическая необходимость» отсутствует юридический характер, законодательство же и юридическая теория оперируют понятиями «право» и «обязанность». Этим, видимо, и объясняются как попытки исключения из юридического обихода понятия «бремя доказывания», так и попытки перевода «бремени» на юридический язык. 1 А. Никит. Гражданское процессуальное право. Тюбинген, 2 М. А. Ч ельцов. Уголовный процесс. М., ,1948, стр. 262: 7 Заказ 433 97 Одни из последней группы авторов расценивают «бремя» как юридическое право1, другие— как юридическую обязанность 2, третьи — как право и одновременно как обязаиность3. Центральное место в системе аргументов, выставленных против признания «бремени доказывания» юридическим правомочием или юридической обязанностью, занимает ссылка на принцип объективной истины советского правосудия. «...В советском уголовном процессе, целью которого, конечно, еще больше, чем в гражданском процессе, является достижение материальной исти ны, нельзя говорить о бремени доказывания как о формальной обязанности сторон, невыполнение которой должно повлечь решение неблагоприятное для упустившей стороны (выделено автором)»4. Другим аргументом против взгляда на «бремя доказывания» как на юридическую обязанность служит ссылка на необеспеченность «бремени доказывания» юридическими санкциями. М. А. Гурвич пишет: «Иногда говорят: распределение бремени доказывания — это вопрос о том, кто обязан (выделено автором) « что именно доказывать. Понятие «обязанности» применяется при этом неправильно. Об обязанности что-либо совершить или воздержаться от какого-либо действия в точном смысле этого понятия говорят только в тех случаях, когда исполнение этой обязанности можно потребовать, а при неисполнении принудить к нему. Право, как и соответствующая ему обязанность, не существует, если оно не может быть осуществлено принудительно в отношении обязанного лица; известно, что нет права без аппарата принуждения. Следовательно, об обязанности в полном смысле этого понятия говорить нельзя. В понятиях «бремя» и «должен» в применении к доказыванию речь идет о необходимости для стороны, на которой лежит «бремя доказывания», доказать соответствующие 1 К. С. Ю д е л ь с о н. Субъекты доказывания в советском граж 2 М. С. Строгови ч. Курс.., стр. .186. 3 А. Ф. К л е и н м а н. Советский гражданский процесс. Изд. 4 М. А. Ч ельцов. Уголовный процесс. М., 1948, стр. 262. 98 ты; иначе на нее лягут невыгодные последствия тоге, что данное обстоятельство не будет ею доказано... по основному правилу ответственность за непредставление доказательств лежит на стороне, которая должна была их представить, или, иначе говоря, несет бремя доказывания1. Таким образом, вопрос о том, можно или нельзя рассматривать «бремя доказывания» в качестве юридической обязанности, решается в зависимости от другого вопроса — допустимо ли те последствия, которые могут наступить при неосуществлении «бремени доказывания», расценивать в качестве юридической санкции. На наш взгляд, под санкцией как элементом юридической нормы следует понимать те неблагоприятные юридические последствия, которые закон связывает с правонарушением2. Такое понимание санкции и будет служить базой для решения вопроса о юридической природе «бремени доказывания». § 1. Юридическая природа «бремени доказывания» Советское правосудие строится на принципе объективной истины. Поэтому в отличие от буржуазного процесса неосуществление участником дела лежащего на нем «бремени доказывания» не влечет автоматически неблагоприятных для него последствий. Однако такие последствия могут наступить, если, несмотря на все принятые меры, суду не удастся установить абсолютную ие-стинность бытия или небытия искомого фак -а, в связи с чем придется устанавливать бытие или небытие данного факта на основе вероятности. При оправдании подсудимого по мотивам недоказанности обвинения сохраняется вероятность, что оправданным все же было совершено преступление. Государство в этом случае несет ущерб, выражающийся в утра- 1 М. А. Г у р в и ч. Лекции.., стр. 106. Л. Розеиберг пишет, что взгляд на бремя доказывания как ,на юридическую обязанность основан на учении о том, что деятельность сторон, их объяснения носят принудительный характер («Бремя доказывания». Мюнхен и Берлин, il966, стр. 54 (да немецком языке). а См. статью «Санкция как элемент правовой нормы». «Советское государство и право», 1964, № 8. 99 ••• • те права на наказание преступника. При разрешении гражданского дела на основе вероятности также не исключено, что сторона, против которой было разрешено дело и за которой не было признано спорное право, в действительности таким правом обладала, но после решения суда это п,ра;во уже становится утраченным '. В силу того', что возможные неблагоприятные последствия недоказанности выражаются в утрате права, их j следует рассматривать в качестве юридических последствий, составляющих санкцию правовой нормы, а «бремя доказывания» — в качестве юридической, процессуальной обязанности. Могут сказать, что «бремя доказывания» по последствиям его неосуществления ничем не отличается от любой «фактической необходимости» что-то сделать для достижения поставленной цели2. Но это не так. Чтобы достичь, например, цели возбуждения гражданского дела, в числе других условий необходимо уплатить государственную пошлину. В противном случае цель не будет достигнута, процесс не возникнет. Однако и в правовом положении истца никаких ровно изменений не произойдет, имеющееся у него право на предъявле: ние иска не исчезнет. Поэтому и отказ в приеме искового заявления нельзя рассматривать как санкцию, а необ ходимость уплаты государственной пошлины — как юридическую обязанность. Однако неосуществление обязанности доказывания приводит не только к недостижению цели, но и к иным последствиям юридического характера — к невозможности вторичного обращения в суд с тем же иском, к не-' возможности вторичного выдвижения проверенных ранее судом возражений ответчика, даже к невозможности требовать пересмотра дела по вновь открывшимся обстоятельствам, ссылаясь на новые, не рассмотренные ранее доказательства. Субъективное материальное право сто- 1 В исключительных случаях постановление суда может быть 2 О. Э. Л е и с т. Санкции в советском праве. М., 1962, стр. 53—54. 100 роны, если оно существовало, в этом случае утрачивается при вступлении постановления суда в законную силу. Могут сказать, что такая утрата материального субъективного права по юридической природе ничем ие отличается от утраты любого другого субъективного права, например, в результате погашения его истечением срока исковой давности. Но с этим также согласиться нельзя. Утрата субъективного права может произойти либо по воле обладателя права, либо в результате неправомерных действий третьих лиц, либо по случайным обстоятельствам. Но ни в одном из этих случаев утрату субъективного права нельзя рассматривать в качестве результата применения санкции, ибо для последней характерно, что, во-первых, отрицательные юридические последствия наступают помимо воли лица, подвергающегося действию санкции; во-вторых, они наступают в силу закона. Между тем утрата субъективного материального права как результат неосуществления «бремени доказывания» отвечает обоим указанным условиям: наступает помимо воли стороны, не осуществившей «бремени доказывания», происходит на основе закона, а не в результате случая или неправомерных действий третьих лиц. Защищаемая концепция природы «бремени доказывания» вызывает и следующее возражение. Если рассматривать «бремя доказывания» в качестве юридической обязанности, то это будет обязанность стороны в процессуальном отношении с судом. А ведь утрата материального права, как санкция, обеспечивающая выполнение данной обязанности, относится совершенно к другой области — к материальному правоотношению между сторонами. Основой такого возражения служит традиционный взгляд на структуру юридической нормы, согласно которому санкция образует третий обязательный ее элемент. С этим также согласиться нельзя. Совершенно не обязательно, чтобы обязанности по гражданскому правоотношению обеспечивались только гражданско-правовыми санкциями, процессуальные обязанности — процессуальными санкциями и т. д. Выбор способа обеспечения обязанности зависит от законодателя, от того, какая из санкций будет более эффективной; и советское право знает случаи, когда гражданско- 101 правовая ; - е процессуальная обязанность обеспе- чивается уголовно-правовыми санкциями (например, уголовная ответственность свидетеля за дачу ложных показаний). Против взгляда на «бремя доказывания» как на процессуальную обязанность Д. Силяновский и Ж. Сталев возражают ссылкой и а то, что у «бремени доказывания» нет коррелята в шде соответствующего ему права в пользу другого лица '. Это неверно. В соответствии со ст. 16 Основ гражданского судопроизводства установление объективной истины является обязанностью суда. В силу этого суд обязан и имеет право истребовать необходимые для установления истины доказательства от учреждений, организаций или граждан, в том числе и от лиц, участвующих в деле. Правда, в ст. 50 ГПК (ст. 30 ГПК БССР) по отношению к участникам дела говорится не о «требовании», а о «предложении» суда представить дополнительные доказательства. Ст. ст. 65 .и 70 ГПК (ст. ст. 45, 48 ГПК БССР) устанавливают обязанность представления письменных и вещественных доказательств, снабженную санкцией в виде штрафа, лишь для лиц, не участвующих в деле. Но это вовсе не означает, что право суда на истребование доказательств не распространяется на участников дела. Закон не устанавливает для участников дела санкции в виде штрафа за непредставление доказательств не потому, что не считает представление ими доказательств обязанностью, а лишь потому, что такое непредставление снабжено более серьезной для них санкцией — возможностью наступления неблагоприятных материально-правовых последствий. Кстати, ГПК некоторых стран народной демократии устанавливают и иные санкции за невыполнение сторонами обязанности по представлению истребованных судом доказательств. Например, согласно п. 2 § 113 ГПК Чехословацкой Социалистической Республики невыполнение стороной данной обязанности влечет те же правовые последствия, что и необоснованный отказ от дачи свидетельских показаний, т. е. возмещение расходов, связанных с отказом и штраф до 5000 крон (§ 103 ГПК ЧССР). 1 Д. Силяновский, Ж. Сталев. Гражданский процесс, т. Л. София, 1958, стр. 347 (на болгарском языке). 102 i • гарии «суд может считать доказанными факты, в шении которых сторона создала препятствия к собиранию допущенных судом доказательств или по которым отказалась дать ответ, дала уклончивые или неясные ответы ИЛ'И не явилась в суд для дачи ответа». Следовательно, здесь невыполнение стороной обязанности по доказыванию обеспечено материально-процессуальной санкцией: спорные факты считаются установленными против интересов стороны, не выполнившей обязанности '• по доказан ию. Аналогичным образом поступают и некоторые буржуазные юристы, конструирующие презумпцию, согласно которой из факта сокрытия или уничтоже- • ния одним из тяжущихся какого-либо доказательства должно следовать, что такое доказательство являлось невыгодным для его интересов в процессе'. Что же касается употребляемого в советском гражданско-процессуальном законодательстве термина «суд предлагает» вместо «суд требует», то такое словоупотребление, на наш взгляд, объясняется спецификой процессуального положения сторон и других участников дела по сравнению с неучаствующими в деле лицами. «Требовать» представления доказательств можно лишь с того, у кого они должны быть. Однако в гражданском споре одна из доказывающих сторон полностью или частично оказывается неправой. И с такой стороны нельзя требовать несуществующих у нее доказательств; до разрешения же дела суд не может знать, которая из сторон является неправой. Вследствие этого закон и пользуется термином «предлагает», что суд вправе адресовать к обеим сторонам, в том числе и к той, которая в результате судебного разбирательства оказывается неправой в споре. Для тех же случаев, когда у суда могут быть основания считать, что в распоряжении стороны имеются определенные доказательства, закон иногда прямо говорит — не «суд предлагает», а «суд требует», и указывает уже на обязанность стороны представить доказательства. Так, в ч. 3 ст. 54 УПК (ч. 3 ст. 55 УПК БССР) сказано: «Гражданский истец обязан по требованию суда представлять имеющиеся в его распоряжении докумен- А. Д. К л е и л II .н. Указ, соч., стр. 350. 103 ты, связанные с предъявленным иском». Очевидно, что эта обязанность гражданского истца не перестает быть обязанностью в случаях, если гражданский иск в целом или в отношении размера будет рассматриваться в порядке гражданского судопроизводства. Право суда «предлагать» сторонам и другим участникам дела представить доказательства и будет коррелятом обязанностей сторон по доказыванию. Если бы у суда не было этого права, как и прав на истребование доказательств от лиц, не участвующих в деле, а у обладателей доказательств — обязанностей представления их в суд, то суд не смог бы выполнить своей обязанности установления объективной истины, он вынужден был бы решать дела лишь на основе материалов, представленных самими сторонами, т. е. устанавливал бы формальную истину. Взгляд на «бремя доказывания» как на юридическую обязанность находит и положительное подтверждение в процессуальном законодательстве. Для доказывания обстоятельств дела нередко нужны соответствующие денежные затраты, например, на оплату вознаграждения свидетелям и экспертам. Оплату этих расходов закон возлагает на заинтересованных в исходе дела лиц, т. е. на тех участников дела, на которых возложена обязанность доказывания. Если бы «бремя доказывания» не носило юридического характера и в области доказывания существовала одна обязанность суда по установлению объективной истины, то и все расходы, связанные с осуществлением этой обязанности суда, должны были бы приниматься за счет государства и можно было бы лишь думать о частичном возложении их на участников дела в составе государственной пошлины. Далее. Не может служить возражением против трактовки «бремени доказывания» как юридической обязанности ссылка на то, что неблагоприятные юридические последствия неосуществления «бремени доказывания» не являются юридически обязательными1, они могут и не наступить, если суду удастся по своей инициативе получить недостающие доказательства. Л. П. Смышляев пишет: «Случай решения дела при недоказанности того или 1 М. А. Г у р в и ч. К вопросу о предмете науки советского гражданского процесса. «Ученые записки ВИЮН», вып. 4. М., 1955, стр. 45. 104 иного факта в советском гражданском процессе не гут получить широкого распространения, так как причиной их может быть лишь объективная невозможность изыскания доказательств в подтверждение какого-либо факта, а не процессуальный порядок доказывания» 2. С этим согласиться нельзя. Причиной решения дела по недоказанности может быть не только объективная невозможность изыскания доказательств, но и процессуальный порядок доказывания, например, непредставление письменных доказательств в случаях, когда не допускаются свидетельские показания, хотя последние и возможно получить. Мыслим и такой случай, когда сторона не представляет имеющееся у нее письменное доказательство в свою пользу из-за нежелания предать огласке определенные содержащиеся там сведения. И главное. Санкции норм советского права могут носить как безусловно обязательный, так и условно обязательный характер. Условная обязательность санкции, обеспечивающей выполнение «бремени доказывания», поэтому не лишает последнее качества юридической обязанности. Условно обязательный характер санкции, обеспечивающей выполнение обязанности доказывания, является следствием принципа объективной истины советского правосудия и не присущ буржуазному процессу, в особенности гражданскому, в котором неосуществление «бремени доказывания» автоматически влечет невыгодные для стороны последствия. Субъективные обязанности носят личный характер, если они могут быть осуществлены только самим субъектом правоотношения, как например, обязанности работника в трудовом правоотношении. Обязанности, не носящие личного характера, могут быть осуществлены и третьими лицами. К категории таковых и относится обязанность доказывания: она может быть осуществлена как лицом, на которое она возложена законом, так и другими участниками дела или самим судом. Возможность осуществления обязанности доказывания не ее носителем, а иными лицами не лишает «бремя доказывания» характера юридической обязанности. Особенность обязанности доказывания, обусловленная ее целевым 1 Л. П. Смышляев. Указ, соч., стр. 29. Заказ 433 105 назначением (установлением объективной истины) , состоит в том, что осуществление обязанности доказывания не ее носителем, а иным участником дела освобождает субъекта от обязанности, в то время, как, например, осуществление гражданско-правового обязательства не должником, а третьим лицом не освобождает должника от обязанности, а лишь переносит такую в адрес другого кредитора. Ст. 24 Основ гражданского судопроизводства в числе процессуальных прав сторон, а также и других участни- 1 ков дела, указывает и на следующие: право знакомиться с материалами дела, представлять доказательства, уча- ствовать в исследовании доказательств, заявлять хода- тайства, давать устные и письменные объяснения суду. i Право на перечисленные действия охватывает пол- •ностью право на доказывание1. Следовательно, совокуп- ность действий, объединяемых понятием доказывание, составляет одновременно содержание и обязанности и права лиц, заинтересованных в исходе дела. Неверно возражать против трактовки «бремени доказывания» как процессуального права ссылкой на то, что этому праву не корреспондирует какая-либо обязанность2. Такое возражение, на наш взгляд, основано на цивили-стическом подходе к процессуальным правоотношениям. Однако последние обладают важной существенной особенностью, которая, как доказано М. А. Гурвичем, состоит в том, что процессуальные права — это права на односторонние действия, а поэтому соответствующая им обязанность другого субъекта процессуального правоотно- 1 Особенно отчетливо выступало «бремя доказывания» в каче 2 Такое возражение выдвигает, в частности, Ф. Л е о н г а р д. 106 шения возникает лишь после и в результате надлежащего осуществления права '. Это справедливо и в отношении права участников дела на доказывание. Соответствующая этому праву обязанность у суда возникает после и в результате заявления участником дела обоснованного ходатайства о совершении того или иного процессуального действия по доказыванию. Но можно ли одновременно рассматривать «бремя доказывания» и как юридическую обязанность и как юридическое право? А. Я. Вышинский, резко критикуя тезис П. И. Стучки об отмирании в советском государстве противопоставления права и обязанности, писал: «Новая Конституция СССР прямо разграничивает права и обязанности. Мы наказываем по всей справедливости и строгости советских законов за нарушение обязанностей. Но никому не придет в голову наказывать кого-либо за* неиспользование того или другого своего права!»2 Такой взгляд нам представляется неправильным. Под субъективным правом в юридической литературе понимают допускаемую и гарантируемую законом возмож ность субъекта правоотношения требовать определенного поведения от другой стороны или возможность совершения определенных действий самим субъектом3. Под юридической обязанностью понимается необходимость (долженствование) определенного поведения со стороны обязанного лица. Употребляемые в данных определениях признаки «возможность» и «долженствование» нуждаются в одном существенном уточнении. «Возможность» и «долженствование» следует понимать не в фактическом, а в юри дическом плане. Например, собственник вещи обладает «юридической возможностью» продать ее, однако у него из-за отсутствия покупателя может и не быть фак- 1 См. М. А. Г у р в и ч. К вопросу о предмете науки советского 2 А. Я. Вышинский. К положению на фронте правовой тео 3 См. Теория государства и права. М., 1965, стр. 475—477. 107 тической возможности это сделать. Каждый гражданин юридически должен не совершать преступлений, хотя совершение преступления и может быть в пределах его «фактических возможностей». Наоборот, заемщик юридически должен вернуть долг, хотя бы у него и отсутствовала фактическая возможность возврата денег. Субъективное право как «юридическая возможность» и обязанность как «юридическое долженствование» не зависят не только от фактических возможностей, но и от психического отношения, сознания субъекта; юридическая возможность создается только законом. В первобытно-общинном строе не было права. Поэтому, пишет Ф. Энгельс, «для индейца не существует вопроса, является ли участие в общественных делах, кровная месть или ее выкуп правом или обязанностью; такой вопрос показался бы ему столь же нелепым, как и вопрос, что такое еда, сон, охота — право или обязанность?» ' Трактовка субъективного права и обязанности как юридических, а не фактических возможности и долженствования дает основание для существования таких субъективных прав, которые одновременно являются и юридическими обязанностями. Субъективное право устанавливается законом для удовлетворения собственного интереса, поэтому субъективному праву присуще свойство распоряжаемости, а отсюда— его независимость от воли контрагента в правоотношении. Напротив, обязанность устанавливается ради интереса другого, поэтому для обязанности характерна связанность волей контрагента правоотношения (уполномоченного). Но могут быть случаи, когда в выполнении обязанности заинтересован не только уполномоченный, но и «само обязанное лицо; для защиты интереса последнего :закон может обязанности придать и качество права. Одно и то же поведение субъекта правоотношения будет составлять содержание его права, если закон придает этому поведению свойство распоряжаемости. (зависимости от своей воли), и содержание обязанности, если за- К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 21, стр. 159. 108 кон придает ему свойство связанности (зависимости от воли контрагента правоотношения). Но одно и то же поведение, допустим, г-на А., в зависимости от различных обстоятельств может соответствовать либо его интересам, либо, наоборот, интересам контрагента. В первом случае А. заинтересован в том, чтобы данное поведение по закону составляло содержание его права; во втором — в соответствии с интересами контрагента данное поведение должно быть обязанностью А. Если законодатель отдает предпочтение интересам А., то рассматриваемое поведение становится содержанием его субъективного права, если такое предпочтение отдается интересам контрагента, на А. будет возложена юридическая обязанность. Но если с точки зрения законодателя заслуживают внимания в одинаковой мере и интересы А. и интересы его контрагента, то рассматриваемое поведение А. может быть сконструировано и как его право и как его обязанность. В этом случае юридическая характеристика поведения будет зависеть от того, по чьему требованию совершается соответствующее поведение'. Именно такой характер и носит «бремя доказывания». Если, например, представление доказательства совершается по требованию суда под угрозой невыгодных юридических последствий (сторона может быть и не хотела бы использовать данное доказательство), то действие по представлению доказательства будет осуществлением О' б я з а и н о с т и доказывания. Если представление доказательства происходит по требованию стороны (суд, не будь заявленного требования, возможно, и обошелся бы без данного доказательства), то представление стороной доказательства выступает уже в роли осуществления права доказывания. Сливаясь в «бремени доказывания», процессуальное право и обязанность стороны, однако, не совпадают полностью ни по основаниям возникновения, ни по содержанию. 1 Мнение о том, что право может быть одновременно и обязан-остью, разделял Ф. Регельсбергер (Общее учение о праве. М., -!'7, стр. 40—41), указывавший в качестве примеров право отца на воспитание детей, избирательное право. 109
«Бремя доказывания» как право участника дела возникает в момент возбуждения процесса в результате осуществления субъектом своего права на обращение в суд (права на иск в процессуальном смысле в исковых производствах). Это право не зависит от того, соответствует ли действительности утверждение субъекта о •^спорном факте. Поэтому право доказывания принадлежит обеим сторонам и, в соответствии с закоиом, другим участникам дела 2. «Бремя доказывания» как обязанность субъекта существует не у любой стороны в гражданском процессе, а лишь у той, утверждения которой о фактах справедливы по существу. Говорить о наличии обязанности доказывания фактов, которых в действительности не существовало, это все равно, что утверждать об обязанности введения суда в заблуждение. Если бы обязанность доказывания лежала не на одной, а на обеих сторонах, то было бы справедливо замечание Л. Розенберга, который, возражая против трактовки «бремени доказывания» как юридической обязанности, пишет, что считать «бремя доказывания» обязанностью, это равносильно заявлению, что каждая спорящая сторона обязана победить2. Правда, аналогичное соображение может быть выдвинутой против трактовки «бремени доказывания» как юридического права стороны: если право на доказывание принадлежит обеим сторонам, то, мол, получается, что у одной из сторон есть право вводить суд в заблуждение. Но это соображение неправильно. Право на доказывание •предоставляется обеим сторонам не для того, чтобы одна из них вводила суд в заблуждение, а для помощи суду в установлении истины. Действительно, одна из сторон, осуществляя это право, может добросовестно заблуждаться в своей правоте. Более того, даже возможны отдельные случаи сознательного использования права »а доказывание для введения суда в заблуждение. Но это будет означать не осуществление права вводить суд в 1 Собирание и исследование доказательств судом следует рас 2 См. Л. Розенберг. Указ, соч., стр. 55. 110 заблуждение, не правомерное действие, а требление правом на доказывание. Однако с такими случаями поневоле приходится мириться, так как до разрешения спора судом, как правило, бывает невозможно установить, которая из сторон, используя право на доказывание, добросовестно заблуждается в своей правоте, а которая злоупотребляет своим правом. Суд вынужден иногда даже мириться с очевидными злоупотреблениями правами на доказывание. Так, А. X. Гольмстен воспроизводит любопытный случай такого злоупотребления, рассказанный А. Н. Геддой. Один брат утвердился в правах наследства, другой не успел. По иску вдовы и детей последнего об истребовании наследственной доли имущества ответчик заявил, -что он ие помнит, был ли у него такой брат, чем заставил истицу прибегнуть к сложной процедуре отыскания доказательств родственных отношений братьев и надолго затянул процесс'. Злоупотребление правом «а доказывание здесь выразилось в даче очевидно ложных объяснений. По существу, единственным средством, направленным на предотвращение использования права доказывания неправой стороной, служит правило о невозмещении такой стороне судебных расходов, которые ей пришлось понести при осуществлении права доказывания. Дополнительным процессуальным средством борьбы с злоупотреблениями процессуальными правами, в их числе и правом на доказывание, служат правила о невозмещении недобросовестной стороне расходов по оплате помощи адвоката, взыскания с нее вознаграждения за потерю времени. Все это — санкции, обеспечивающие установленную ч. 2 ст. 30 ГПК (ч. 3 ст. 86 ГПК БССР) обязанность добросовестно пользоваться процессуальными правами. И отсутствие подобных санкций, направленных на борьбу с злоупотреблением правом подсудимого давать суду объяснения, вовсе «е означает, что дача ложных объяснений в уголовном процессе — это не злоупотребление правом, а правомерное действие, осуществление права на защиту, «ак полагает И. Петрухин 2. Осуществление обязанности доказывания связано не с правом на обращение в суд, а с правом на получение 1 См. А. X. Гольмстен. Учебник русского гражданского су 2 «Советская юстиция», 1965, № 7, стр. 15. 111
благоприятного судебного решения. Поскольку осуществление или неосуществление процессуальной обязанности доказывания оказывает влияние не только на процессуальные отношения, но может повлечь и материально-правовые последствия, следует признать справедливым вывод К. С. Юдельсона о том, что институт «бремени доказывания» является одновременно институтом и процессуального и материального права '. Наконец, если осуществление права на доказывание ограничено лишь условием, чтобы доказательства были относящимися к делу и допустимы ми с точки зрения закона, то для осуществления обязанности доказывания требуется дополнительно, чтобы представленные суду доказательства были достаточными для установления бытия или небытия искомого факта. В силу рассмотренных различий между правом и обязанностью доказывания осуществление «бремени доказывания» не всегда выступает в качестве одновременного осуществления и права и обязанности. Доказывание участником дела факта, которого не существовало в действительности, является осуществлением права, но не обязанности доказывания. Поскольку участники дела вправе представлять доказательства, хотя и в ограниченных пределах, также в суд второй инстанции, то до вступления постановления суда в законную силу нередко нельзя сказать — осуще-ствляла ли та или другая сторона лишь право на доказывание или вместе с тем и обязанность. Поэтому практически в процессе рассмотрения дела право и обязанность доказывания сливаются. Но это не освобождает нас от необходимости различать данные понятия. Отсутствие четкого разграничения между правом и обязанностью доказывания является, на наш взгляд, основной причиной того, что в уголовно-процессуальной литературе к субъектам обязанностей по доказыванию, кроме прокурора 2, щекоторые авторы относят и таких участников процесса, которые обладают лишь 1 К. С. Юдельсон. Указ, соч., стр. 271—272. 2 Как правильно поступает М. С. Строгович (Курс.., 112 правом яа доказываиие: суд ', адвоката и других участников процесса, более того — переводчика, секретаря судебного заседания2. А. В. Арсеньев причислил сюда даже любых посторонних для процесса граждан, учреждения и организации 3. Такое беспредельное расширение круга субъектов обязанностей по доказыванию безнадежно запутывает проблему распределения обязанностей по доказыванию. Защищаемая же конструкция «бремени доказывания», по крайней мере, свободна от такой неясности и легко доступна для критического обсуждения: право на доказывание имеют все те участники процесса, которым закон предоставляет право на собирание, представление и исследование доказательств; обязанность доказывания лежит лишь на том участнике процесса, на которого могут быть возложены материально-правовые последствия недоказанности искомого факта. Данное положение может быть избрано в качестве исходного и для решения вопроса о распределении обязанностей по доказыванию. Буржуазные юристы, а также некоторые советские 4 совместно с вопросом о «бремени доказывания» рассматривают также вопрос о так называемом «бремени утверждения». Под «бременем утверждения» понимается необходимость для стороны заявить суду о фактах, установление которых необходимо с точки зрения интересов данной 1 См. Ц. М. К а з. Доказательства в советском уголовном про 2 См. В. Д. А р с е н ь е в. Вопросы общей теории судебных до 3 Там же, стр. 74. 4 См. Т. М. Яблочков. Материальные и процессуально-пра и. Указ, соч., стр. 317; С. Н. Абрамов. Гражданский процесс. М., 1948, стр. 197; К. С. Юдельсон. Проблема доказывания.., тр. 107. Советский гражданский процесс. Изд. МГУ, 1964, стр. 137. 113 стороны '. При отсутствии такого заявления суд по своей инициативе эти факты (например, те, на которых могли бы быть основаны возражения ответчика) исследовать м устанавливать не будет2, что, очевидно, может также отрицательно отразиться на интересах стороны, . как и (неосуществление «бремени доказывания». Поэтому в буржуазной литературе нередко говорится, что «бремя утверждения» и «бремя доказывания» неразрывно связаны. Необходимость же разграничения «бремени утверждения» и «бремени доказывания» обосновывается тем, что некоторые «из приводимых тяжущимися обстоятельств не нуждаются в доказывании, например, обстоятельства общеизвестные или признанные противной стороной» 3. Основанием для такой трактовки связи «бремя утверждения» и «бремя доказывания» служат принципы диопози--тивности и состязательности буржуазного гражданского процесса. В условиях советского гражданского процесса она лишена всякой почвы. Если неосуществление «бремени доказывания», при не^-возможности собирания недостающих доказательств судом по своей инициативе, влечет для стороны неблагоприятные последствия, почему мы и считаем «бремя доказывания» юридической обязанностью, то неосуществление «бремени утверждения» в силу принципов диспози-тивности и состязательности советского гражданского процесса никаких отрицательных последствий для стороны повлечь не может. Сторона должна лишь выразить суду свою волю относительно содержания своих требований (п. 4 и 5 ст. 126 ГПК, п. 4 и 5 ст. 125 ГПК БССР) и их обоснование. Как правильная окончательная правовая квалификация требований, так и окончательное определение круга фактов, с которыми с точки зрения закона, а не только согласно утверждению стороны, связано заявленное требование, производится судом. Если, например, один супруг просит взыскать алименты с другого супру- 1 См. Е. В. В а с ь к о в с к и и. Учебник гражданского процесса. 2 См. «Факты, которые не утверждались стороной, суд не прини 3 Е. В. В а с ь к о в с к и и. Указ. соч. 114 га, ссылаясь на свою нуждаемость, суд, кроме нуждаемости, включает в предмет доказывания и факты: нетрудоспособность истца, наличие достаточных средств у ответчика, хотя бы об этих фактах истец «ичего и не утверждал. Следовательно, вопрос о «бремени утверждения» в советском гражданском процессе лишен всякого самостоятельного значения. Он целиком охватывается институтами диспозитивности и иска, а к обязанности доказывания никакого отношения не имеет. |
Последнее изменение этой страницы: 2019-04-19; Просмотров: 217; Нарушение авторского права страницы