Факты, устанавливаемые без доказывания

Вопрос об основаниях освобождения от доказывания некоторых

но подробно разработан и освещен в гражданско-процес­суальной литературе. Советская же уголовно-процес­суальная теория, по господствовавшему долгое время мнению, придерживалась противоположного тезиса: ни одно из обстоятельств рассматриваемого дела не может быть установлено без доказательств². Поскольку и уго-

¹ См. С. С. Алексеев. О нормативном регулировании в ком­мунистическом обществе. Сб. «XXII съезд КПСС и вопросы государства и права». Свердловск, 1962, стр. 290.

* М. С. С т р о г о-вя ч. Материальная истина.., стр. 231. М. А. "Ч ельцов (Советский уголовный процесс. М., 1951, стр. 153) считает, что общеизвестные факты не подлежат доказыва­нию. С М. А. Чельцовым соглашается и В. Д. А р с е н ь е в, который к не подлежащим доказыванию относит также и преюди­циально установленные факты (В. Д. Арсеньев. О фактах, не подлежащих доказыванию в процессе уголовного судопроизводства. «Правоведение», 1965, № 1, стр. 97)..

6 Заказ 433

73

ловный и гражданский процесс строятся на общей осно­ве — принципе объективной истины, существование таких полярных решений данного вопроса трудно объяс­нить какой-либо спецификой уголовного или граждан­ского процесса. Правда, некоторые различия в законо­дательстве имеются. Так, ст. 55 ГПК (ст. 31 ГПК БССР) устанавливает основания освобождения от доказыва­ния, в УПК же аналогичной нормы нет.

Целью доказывания как в уголовном, так и в граж­данском процессе является познание искомых, неизве­стных фактов. Но если существенные для дела факты уже были ранее познаны, то, очевидно, из принципа про­цессуальной экономии вытекает, что вторичное их позна­ние излишне, является напрасной тратой времени и средств. Поэтому и существуют два основания освобож­дения от доказывания: 1) общеизвестность факта и 2) лреюдициальн-ость.

М. С. Строгович не отрицает того, что доказывание общеизвестных фактов было бы нелепым, однако защищает все же господствующую в уголовно-процес­суальной" литературе концепцию —«все__ должно _быть доказано»,^ ccjwjncoftjia_i _ jr 2 _i jiTOj « He ^§£2 ISEEIIElK 2 SSc -либо" фактических обстоятельств данного конкретного дела (выделено автором), которые в силу их общеизве­стности не_надо_бь1,!Ш„бы доказывать»'. Такое утвержде­ние нельзя признать правильным даже для области уго­ловного процесса, оно является логическим следствием искусственной конструкции «главного факта», который действительно не может быть общеизвестным. Наоборот, юридически значимые отдельные обстоятельства дела могут быть общеизвестными.

В ряде случаев отягчающим признаком состава пре­ступления служит время совершения деяния, например, неповиновение приказу начальника в военное время (ст. 233 УК и др.), место совершения преступления (ст. 198 УК и др.) и другие обстоятельства, которые могут быть общеизвестными. Если установлено, напри­мер, что подсудимые в январе — феврале 1942 г. уча-

¹ М. С. Строгович. Материальная истина.., стр. 233. 74

ствовали в массовых расстрелах мирных граждан на ок­купированной территории СССР, то, очевидно, нет ника­кой необходимости доказывать, что январь — февраль 1942'г. относятся к военному времени. При рассмотре­нии уголовного дела, связанного с проживанием подсу­димого без паспорта в Москве, нет необходимости дока­зывать, чтсгв Москве существуют специальные правила проживания и прописки.

Вопрос об общеизвестности фактов не лишен некото­рого практического значения. Если суду, рассматриваю­щему гражданское дело, закон предоставляет право признавать факты общеизвестными и не требовать их доказательств, то отсутствие такого указания в прави­лах, регулирующих деятельность иных правопримени­тельных органов, приводит иногда к ничем не оправдан­ной волоките.

Так, отдел социального обеспечения Свердловского
района Москвы при оформлении пенсии дрессировщи­
ку белых медведей Э. потребовал от него справку о том,
что белые медведи являются дикими зверями; от артиста
балета Д.— письменное доказательство того, что Госу­
дарственная филармония является театрально-зрелищ­
ным предприятием. И началась длительная переписка⁴
между различными учреждениями вплоть до Государ­
ственного комитета Совета Министров СССР по вопро­
сам труда и заработной платы. Переписка длилась почти,
четыре месяца '.                                                              1

Общеизвестность того или иного факта относительна, так как она зависит от времени, истекшего после собы­тия до его обсуждения в суде, от территориальной рас­пространенности знания о событии, от круга лиц, среди которых распространены эти знания.

В силу этого общеизвестность факта м,ецсет^ конста­тироваться при наличии двух признаков: 1 )ос^ъ&ктив-ном —^3BjecraocTb^aKTa широкому кругу лиц; 2) субъ­ективном — изв"естн:остТГф~а~ктн~втЕм~шген"ам суда. Одного об'ъективногО'тгризнака для констатации общеизвестности недостаточно, так как это противоречило бы принципу оценки доказательств по внутреннему убеждению судей.

¹ См. А. Конкурс в. Белый медведь? Кто он такой? «Изве­стия», 1-1 сентября 11950г. Примеры констатации общеизвестности при рассмотрении гражданских дел см. у К. С. Ю д е л ь с о в а (Про­блема доказывания.., стр. 214).

6*                                                                                                                 75.

 

Нельзя признавать факт общеизвестным и по одному субъективному признаку — знания его судьями, ибо такое установление факта означало бы исключение данного процесса познания из-под контроля участников дела.

Факты, известные широкому кругу лиц, в том числе, например, и членам вышестоящего суда, могут быть признаны общеизвестными не только судом I инстанции, но также и судами, рассматривающими дело в касса­ционном порядке или в порядке надзора. Такой вывод находит юридическое обоснование в том, что ст. 55 ГПК РСФСР, посвященная основаниям освобождения от доказывания, помещена в «Общих положениях» и, следо­вательно, распространяет свое действие на все стадии процесса. В приведенном выше ^примере (дело Аявле и Яртыгина) общеизвестность условий жизни на Крайнем Севере была принята во внимание при рассмотрении дела в порядке надзора.

* * *

Вторым основанием освобождения от доказывания служит п р е ю д и ц и а л ь н_о_с т_ь__ факта. Преюдиция в буквал'ьном~смьГсле"~означает прёдрешен"йе. Под прею-дициальностью следует понимать обязательность установленных вступившим в законную силу постановле-. нием суда выводов о фактах для всех других судебных и внесудебных органов, а также общественных организа­ций при познании данных фактов¹.

Следует отметить, что в уголовно-процессуальной ли­тературе преюдициальность обычно рассматривается как презумпция истинности судебного приговора, которая может быть оспорена в особом порядке², а понятие пре-юдиции употребляется в значении предсудимости³, т. е. так, как это имеет место в буржуазном праве и ли­тературе.

^J Вопрос о преюдиции в области советского гражданского судо--цроизводсгаа подробно освещается К. С. Юд ельс он ом (Про­блема доказывания.., стр. 221), В. М. Семеновым (Взаимная обязательность решений и приговоров в советском гражданском процессе. «Вопросы советского гражданского права и процесса». Госюриздат, 1955, стр. 139) и др.

² См. В. И. Каминская. Учение о правовых презумпциях в
уголовном процессе. Изд. АН СССР, 1948, стр. 115.

³ См. М. С. С трогов и ч. Учение.., стр. 216,

76

~~--<-^=^-—>"~™--

Советское законодательство устанавливает не только взаимную обязательность приговоров или решений, но и приговоров для решений и наоборот. Поэтому отмечен­ное выше разноречие в определении преюдиции ничем не оправдано. Нам представляется правильным то решение вопроса, которое дается в гражданско-процессуальной литературе. В основе любой презумпции лежит вероят­ность, поэтом у "советское право не знает неопровержи­мых презумпций. Говорить о презумпции истинности судебного приговора, т. е. о вероятности содержащихся там выводов о фактах, — значит вступать .в противоречие с принципом объективной истины и с задачами совет­ского правосудия, требующими, чтобы судебные поста­новления в принципе покоились на достоверности, а не на вероятности.

Так называемая «презумпция истинности судебного приговора» существенным образом отличается по своему процессуальному значению от всех известных советскому процессуальному праву презумпций, которые регулируют распределение обязанностей по доказыванию между сторонами и не освобождают суд от проверки истинности презюмируемого факта.

«Презумпция» же истинности судебного приговора регулятором распределения обязанностей по доказыва­нию не является. Она в отличие от доказательственных презумпций запрещает суду проверять преюдициаль­но установленные факты.

И наконец, советское право не содержит правил, у ст а н а в л и в ающих_ itauyjQ.-. либо, церархша-в-раеемотр ен и и су^1^оТш"х^ел₁__ха.к_дазьшае;мую предсудшшс.х,ь', а поэто­му оно и не дает оснований для употребления понятия «преюдиция» в том значении, как это трактуется в бур­жуазной литературе. Нельзя, в частности, усматривать такую предсудимость в правиле, содержащемся в п. 4 ст. 40 Основ гражданского судопроизводства, в силу ко­торого производство по делу подлежит приостановлению в случае «невозможности р а самотрения дан/наго дела до разрешения другого дела, рассматриваемого в граждан­ском, уголовном или административном порядке». В дай­ной норме проявляется требование принципа процес-

¹ См. правильные соображения       о  «предсудимости» К. С. Ю д е л ь г о н а. Указ, соч., стр. 221.

77

 

суальной экономии; её назначение состоит также в пред­отвращении противоречивых суждений суда по одним и тем же фактам. Поэтому данное правило имеет в виду дела, уже н а ходя щл ее я на рассмотрении суда или другого органа, а не устанавливает какую-либо последо­вательность в разрешении судами тех или иных дел.

В основе преюдициальное™ _дежат арищщды. .ойьек-тивной истины"ТГпрсщёссуальной экономии в их взаимо­действии. Незачем вторично осуществлять познание факта, если он уже был ранее познан судом. Процес­суальные условия правосудия у нас одинаковы для всех судов единой судебной системы: .как для уголовного, так и для гражданского судопроизводства, в равной мере руководствующихся принципом объективной истины. Поэтому и нет никаких оснований считать, что суд, однажды уже осуществивший познание неизвестного факта, возможно., ошибся, а другой суд не ошибется лишь потому, что он вторично будет рассматривать те же доказательства, устанавливать те же факты. Если же первоначально суд действительно ошибся, то такая ошибка должна быть исправлена в особом порядке с участием и под контролем более квалифицированного вышестоящего суда, а не однотипным судом.

В силу одинаковых процессуальных условий установ­ления истины по уголовным и гражданским делам, как было отмечено, преюдициальная зависимость существует не только между двумя приговорами или двумя реше­ниями, но и между приговором и решением или, точнее, между любыми постановлениями суда, вступившими в -законную силу (п. 9 ст. 5, ст. 28 УПК, ст. 55 ГПК)- Нам представляется, что ст. 55 ГПК (ст. 31 ГПК БССР) нуж­дается в расширительном толковании ', хотя бы на осно­вании ее сопоставления со ст. 28 УПК, устанавливающей преюдициальность не только судебных решений, но так­же и определений и постановлений судов по гражданским делам. Если определения и постановления судов по гражданским делам обязательны для суда, рассматри-вающего уголовное дело, то нет никаких оснований отри­цать их обязательность для суда, рассматривающего гражданское дело.

¹ Этого, к сожалению, не делает «Научно-практический коммен­тарий к ППК РСФСР». М„ 1966.

78

Таким образом, преюдициальное значение имеет лю­бое постановление суда, вступившее в законную силу.

Каковы же пределы действия преюдициальное™? Поскольку предметом доказывания служат только фак­ты, но не правоотношения, то с объективной сторо­ны преюдициальность распространяется только на фак­ты. Практически это означает, что если суд, например, вынес решение об отказе в иске об истребовании наслед­ственного имущества, сославшись на то, что истец не привял -своевременно наследства (ст. 546 ГК, ст. 541 ГК БССР), а поэтому не стал его собственником, то та­кое решение суда не лишает истца возможности требо­вать признания за ним права собственности на спорное имущество по иным основаниям: сделанный ранее вывод суда об отсутствии у истца права собственности преюди­циального значения не имеет.

Мнение о том, что действию преюдиции подвержены и правоотношения¹, не согласуется ни с понятием пред­мета доказывания, ни с законом (ст. 55 ГПК, ст. 31 ГПК БССР). В приведенном примере это означало бы, что истец был бы лишен возможности требовать защиты своего права по иному основанию, не бывшему предме­том судебного рассмотрения, чем неосновательно были бы ущемлены интересы истца.

Преюдициальное значение могут иметь только юридические факты материально-правового зна­чения, ноле-доказдтельственные факты и не факты_.цро-цессуальндго,^да.чени5Г.""Т^ТГТТыло""отмёчёно, факты про-цёссуально-правового значения носят служебный харак­тер, не влияют на материально-правовые последствия обстоятельств дела и в предмет доказывания не входят. Сказанное подтверждается косвенно и тем, что в отноше^ нии приговора в ст. 55 ГПК прямо указано, что он обя­зателен для другого суда не в отношении любых фактов, указанных в приговоре, а только по вопросу — имело ли место деяние подсудимого и кем оно совершено.

К. С. Юдельсон полагает, что «преюдициальное зна­чение имеет всякое_обстоят_ел1зет1в^.мЖяжё^в^911ММУ о_бвлн£Й2я>>². Более того, из (приводимого К. С. Юдельоо-ном примера видно, что автор считает правильным рас-

¹ См. В. М. Семенов. Указ, соч., стр. 139, 147.

² К. С. Юдельсон. Указ, соч., стр. 230, 233.

79

простравсяяе леяствия преюдициальное™ и за пределы
обвинительной формулы, напри¹:        лосит преюдн-

циальность к установленной в оправдательном приговоре вине потерпевшего (подсудимый—вагоновожатый—об-винялся в нарушении правил движения). Такое мнение означает не основанное на законе (ч. 3 ст. 55 ГПК и ст. 13 УПК 1923 г.) чрезмерное расширение действия преюдициальности приговора.

Поскольку юридическое значение могут иметь как положительные, так и отрицательные факты, то те и дру­гие подвержены действию преюдиции.

Объективные пределы преюдициальности судебных постановлений по гражданским делам иные. Для суда, рассматривающего уголовное депо, согласно ст. 28 УПК, преюдициальное значение имеет лишь вывод суда по во­просу, «имело ли место событие или действие, но не в отношении виновности обвиняемого».

Однако для суда, рассматривающего гражданское дело, объективные пределы преюдициальности ранее состоявшихся судебных постановлений по гражданским делам значительно шире, так как ч. 2 ст. 55 ГПК никаких ограничений этих пределов не устанавливает. Поэтому следует считать, что в данном случае преюдициальное значение будут иметь все юридические факты, установ­ленные ранее судом.

Нельзя не обратить внимание еще на одну особен^ ность преюдициальности судебных постановлений по гражданским делам. В силу презумпции невиновности уголовного процесса все факты «не в пользу» подсуди­мого по уголовному делу должны быть установлены только достоверно. По гражданским же делам суще­ственные для дела факты при определенных условиях могут устанавливаться на основе вероятности. Спраши­вается, как быть, если возникает вопрос о преюди­циальном значении для уголовного дела факта, установ­ленного при рассмотрении гражданского дела на основе вероятности? Ответ, на наш взгляд, может быть только один — такой факт, если он идет во вред интересам под­судимого, преюдициального значения иметь не может.

При рассмотрении спора бывших супругов Б. и Н. о праве на гарнитур каждая из сторон утверждала, что этот гарнитур был приобретен ею на личные средства в день заключения брака, однако, установить с достовер-

80

тью справедлив                                                    ;оз-

,-кно. Если бы суд взыскал гарнитур в пользу истицы, а ответчик затем спорное имущество уничтожил, то уста­новленный на основе вероятности факт принадлежности спорного имущества истице не мог бы иметь преюди­циального значения, например, для уголовного дела по обвинению Н. в умышленном уничтожении личного иму-шества. В противном случае обвинительный приговор был бы предрешен и притом был бы основан на вероят­ности.

По этой же причине не может иметь преюдициаль­
ного значения оправдательный приговор по мотивам
недоказанности для уголовного дела по обвинению в
ложном доносе. Так, против Ш. по заявлению его жены
было возбуждено уголовное дело по обвинению в связях
с врагами народа, однако, по мотивам недоказанности
дело было прекращено. В связи с этим жена Ш. затем
была привлечена к ответственности и осуждена 3J лиж-
ный донос. Судебная коллегия по уголовным делам Вер­
ховного Суда СССР прекратила производство по данно­
му делу. Отметив попутно, что обвиняемая могла добро­
совестно заблуждаться в отношении сведений, указанных
ею в заявлении, Коллегия в качестве главной ошибки об­
винительного приговора отметила: «Прекращение дела
в отношении Ш... (мужа обвиняемой.— С. К.) было
мотивировано не отсутствием в его действиях состава
преступления, а недостаточностью улик для его обвине­
ния... недостаточность улик для обвинения Ш..., хотя и
давала основание для прекращения о нем дела производ­
ством, но, с другой стороны, не может служить бес­
спорным (разрядка моя.— С. К..) доказательством»
вины жены Ш. в ложном доносе, «так ка.к дело ее мужа
прекращено не за отсутствием в его действиях состава
преступления» '.                                                            .

Предметом преюдиции не могут являться факхы^со!-стояния, существующие в момент познания их .судож Такие факта""~после их установления могут качественна измениться. Если, например, суд по иску об изъятии излишней изолированной комнаты установил, что комна­та не является изолированной, и в иске отказал, то в

¹ «Судебная практика Верховною Суда СССР», 1944, пыл. 3, стр. 19—20.

81

дальнейшем спорь:.:     :ата может быть переоборудо-

вана в изолированную, и этот факт снова в суде может стать предметом доказывания.

Действие преюдиции ограничено не толыш..Мъектив-ными.'но и субъективными пределами. Поскольку преюдициальность зиждется на принципе объективной истины, а одной из существенных гарантий последнего является состязательность, использование участниками дела прав по доказыванию, то и преюдициальное значе- ^ ние установленные судом факты могут иметь лишь для) участников дела и их правопреемников.

В ч. 2 ст. 55 ГПК сказано, что факты, установленные вступившим в законную силу решением суда по одному гражданскому делу, не доказываются вновь при разби­рательстве других гражданских дел, в которых «уча­ствуют те же лица». Выражение «те же лица» неверно понимать в смысле полного совпадения субъек­тов 1-го и 2-го процессов. Такое совпадение бывает ред­ко. Указанное выражение закона следует понимать в негативном плане^если заинтересованное лицо не было привлечено к участаю в первом деле, при разрешении которого суд установил факты, значимые с точки зрения интересов такого, не участвовавшего в деле, лица, то эти факты для него не имеют преюдициального значения.

Суд, например, удовлетворил иск потерпевшего к автохозяйству о возмещении вреда. Непосредственный причинитель вреда — шофер — не был привлечен к уча­стию в деле в качестве третьего лица. Поэтому при предъявлении к нему регрессного иска автохозяйством, он вправе будет оспаривать установленные в прежнем решении факты, и суд в силу этого вправе вторично производить исследование данных фактов. Преюди­циальность в данном случае будет действовать только в отношении одного субъекта процесса — автохозяйства, которое участвовало в предыдущем процессе и осуще­ствило свои права по доказыванию. Однако практическое значение действия этой преюдициальности может быть значительно снижено тем, что суд вправе по своей ини­циативе истребовать необходимые доказательства от граждан, учреждений и организаций, а в их числе и от данного автохозяйства. Поэтому в рассматриваемой ситу­ации автохозяйство будет лишено права доказывания факта, имеющего длг него преюдициальное значение, но

82

не освобождено от обязанности представлять л тельства по требованию суда.

Некоторое своеобразие имеется в субъективных пределах преюдициальное™ приговора. Положение о том, что действие преюдиции не распространяется на лиц, не привлеченных к участию в процессе, относится и к подсудимому '. Поэтому, если, например, дело в отно­шении некоторых подсудимых было выделено в отдель­ное производство, при рассмотрении этого дела ни подсудимые, ни суд не будут связаны суждениями суда о фактах в состоявшемся приговоре в отношении других подсудимых.

Из некоторых высказываний М. С. Строговича можно сделать вывод, что, по его мнению, если преюдициаль-ность приговора не действует на не участвовавшего в деле подсудимого в положительной форме, то она действует в отрицательной. Например, пока нет приговора, констатирующего ложность или правильность по­казаний свидетеля, такого свидетеля нельзя привлекать к уголовной ответственности за ложные показания или за ложный до«о.с², а если такое 'привлечение состоялось, то свидетеля, обвиняемого в даче ложных показаний, надо оправдывать, если приговором по первому делу констатирована объективная правильность его по­казаний.

Еще отчетливее будет мысль автора, если проследить ее на примере с соучастниками преступления. Допустим, один из соучастников преступления скрылся от органов следствия, дело о нем было выделено в отдельное про­изводство, а остальные соучастники оправданы. Можно ли привлечь скрывшегося соучастника к ответственности и при наличии оснований вынести обвинительный при­говор? Или, как вытекает из рассуждений М. С. Строго­вича, обязательным условием для этого должна служить обязательная отмена первоначального оправдательного приговора?

¹ М. С. С т р о г о в и ч. Учение.., стр. 218—310. В. И. 'Камин­
ская, по всей видимости, считает, что преюдициальное действие
приговора для лица не зависит от того, принимало ли оно участие
в процессе. «Исходя из принципа материальной истины... мы долж­
ны признать действие презумпции истинности судебного приговора
п ее оспоримость только методами судебного обжалования и в по­
рядке инстанционяо'Го пересмотра дел» ^;(указ. соч., стр. 128—129).

² М. С. С т р о г о в и ч. Учение.., стр. 221.

83

Вз.                1троговнча представляется неправиль-

ным. И:                  ля лица, не участвовавшего в деле,

по дру           ловному делу, в котором это лицо высту-

пает в качестве подсудимого, не может иметь преюди­циального значения ни в положительной, ни в отрица­тельной форме.

В самом деле. Обвиняемый в лжесвидетельстве или в ложном доносе, либо скрывшийся и затем обнаружен­ный соучастник преступления, не зная о содержании первого приговора, признались в совершении преступле­ния, и это признание было подкреплено убедительными доказательствами, не имевшимися в распоряжении су­дов, рассматривавших первоначальные дела. Трудно усмотреть какой-либо смысл в решении, что в этом слу­чае надо все же добиться сначала отмены первоначаль­ного приговора, и лишь потом решать вопрос об ответ­ственности лжесвидетеля, соучастника и т. п.

Ст. 5 УПК РСФСР и БССР в числе обстоятельств, исключающих производство по уголовному делу, не предусматривает преюдиции. Поэтому при зависимости одного уголовного дела от другого речь может идти лишь о приостановлении зависимого дела до разрешения первого, что прямо предусмотрено в ст. 40 Основ граж­данского судопроизводства и, к сожалению, не преду­смотрено в уголовно-процессуальном законодательстве. В УПК есть лишь подобное указание относительно част­ного случая, именно, если раздельное разбирательство связанных между собой дел, одно из которых приоста­новлено, затрудняет установление истины, то приоста­новлению подлежат все связанные дела (ст. 257 УПК).

Следовательно, если первое дело разрешено и при­говор вступил в законную силу, то другое дело, зависи­мое от уже разрешенного, может быть возбуждено и рассмотрено на общих основаниях. Этот вывод находит и положительное подтверждение в институте возобнов­ления дел по вновь открывшимся обстоятельствам. В числе оснований для такого возобновления указана установленная вступившим в законную силу приговором «заведомая ложность показаний свидетеля». Если же согласиться с мнением М. С. Строговича, это правило утрачивает всякое практическое значение.

Можно привести лишь единственный случай, когда приговор суда будет иметь преюдициальное значение для

84

\; деле, при этом как в отрицательно     и в

.ожнтельнон форме. В ст. 10 Устава международного военного трибунала от 8 августа 1945 г. сказано: «Если Трибунал признает ту или иную группу или организацию преступной, компетентные национальные власти каждой из подписавшихся сторон имеют право привлекать к суду национальных, военных или оккупационных трибу­налов за принадлежность к этой группе или организации. В этих случаях преступный характер группы или органи­зации считается доказанным и не может подвергаться оспариванию». Не касаясь вопроса об особом характере дел данного рода, следует отметить, что рассматривае­мое положение оправдано одним уже тем, что для советского народа преступный характер различных фа­шистских организаций является, по существу, общеиз­вестным фактом и в силу одного этого не нуждается в доказывании. Ст. 10 Устава эту общеизвестность лишь нормативно закрепила и сделала обязательной для судов.

Кроме подсудимого, в уголовном деле могут прини­мать участие и другие юридически заинтересованные лица: в качестве гражданского истца либо в качестве гражданского ответчика. Но в отличие от подсудимого на этих заинтересованных лиц не распространяется не­обходимое условие преюдициальности приговора — обя­зательное участие в предшествовавшем процессе (ч. 3 ст. 55 ГПК).

Поэтому если суд будет рассматривать в порядке гражданского судопроизводства иск лица, понесшего ма­териальный ущерб от преступления, к лицу, несущему материальную ответственность за действия осужденного, то состоявшийся приговор суда будет иметь преюди­циальное значение, хотя бы истец и ответчик в рассмо­трении уголовного дела участия не принимали.

Ограничение пределов преюдициальности условием участия субъекта процесса в рассмотрении дела, по ко­торому были установлены судом факты, вызвано, как было отмечено, требованием соблюдения принципа со­стязательности, права на судебную защиту. Такие права закон предоставляет всем участникам дела, обладающим материально-правовой заинтересованностью в исходе дела. Если такой заинтересованности нет, нет основания

85

и для ограничения преюдициальности. Наоборот, в по­следнем случае полностью действует правило об обяза­тельности вступившего в законную силу постановления суда «для всех государственных учреждений, предприя­тий, колхозов и иных кооперативных и общественных организаций, должностных лиц и граждан» (ст. 15 Основ гражданского судопроизводства, а также ст. 54 Основ уголовного судопроизводства).

Следовательно, в отношении всех участников дела, не обладающих материально-правовой заинтересованностью-в исходе дела, например, для прокурора, судебные поста­новления имеют преюдициальное значение независимо от их участия в предшествующем процессе.

Имеют ли преюдициальное значение суждения о фак­тах, содержащиеся не в судебных постановлениях, а в-иных актах: решении исполкома местного Совета депу­татов трудящихся, в постановлении органа дознания, следователя, прокурора о прекращении дела, в решении арбитража или товарищеского суда и т. д.

В литературе этот вопрос недостаточно выяснен. Одни авторы отвечают на него положительно, ссылаясь, как это делает Я- Л. Штутин, на то, что для каждого органа установлен свой порядок разбирательства дел, установления фактов; поэтому суд не может применять присущий ему процессуальный порядок исследования таких фактов, установление которых отнесено к компе­тенции иных органов и происходит в ином порядке '.

На этом основании Я- Л. Штутин считает, что преюди­циальное значение для суда имеют решения комиссий по трудовым спорам и ФЗМК в отношении права трудяще­гося на получение заработной платы за время вынужден­ного прогула или в отношении права потерпевшего на получение возмещения за причиненный ему вред, а в определенных случаях могут иметь преюдициальное значение и постановления следственно-прокурорских органов о прекращении производства по уголовному делу².

Не касаясь пока существа вопроса, отметим, что

приводимый Я. Л.  Штутиным довод нельзя признать

удачным. Судебная форма, в отличие от всех иных, наи-

¹ Я. Л. Штутин. Указ, соч., стр. 154—Ф55.

² Т а м ж е, стр. .156, 164.

86

лее приспособлена к установлению истины. Г

сновывать запрет суду проверять истинность фактов, :ановленных административным органом,— это все равно,- что доказывать недопустимость для инженера проверять и исправлять работу техника.

Другие авторы отвечают на поставленный вопрос отрицательно. Например, К. С. Юдельсон указывает, что «административные акты должностных лиц не имеют, как правило, преюдициальной силы в гражданском процес­се». Исключения же, по его мнению, составляют случаи, когда «определенные вопросы относятся к их исключи­тельной компетенции и не подлежат судебной проверке». В качестве примера К. С. Юдельсон приводит решение народного суда, отказавшего в иске о праве пользования кухней по мотиву, что истец может переоборудовать под кухню имеющееся у него подсобное помещение, в то вре­мя как решение вопроса о переоборудовании относится к компентенции органов коммунального хозяйства¹.

На наш взгляд, К. С. Юдельсон стоял на правильном направлении в решении рассматриваемого вопроса, но не довел это решение до правильного конца. Если же это попытаться сделать, то надо будет прийти к выводу, что утверждения о фактах всех несудебных правоприменя-ющих органов (а не только административных) преюди­циального значения для суда не имеют без какой-либо оговорки.

Как уже неоднократно подчеркивалось, применение права состоит в установлении фактов согласно гипотезе нормы и в определении их юридических последствий со­ответственно диспозиции или санкции нормы.

Компетенция различных правоприменяющих органов по советскому праву разграничивается, как правило, пу­тем отнесения обоих вопросов к юрисдикции определен­ного органа. Исключение составляет особое производство по установлению юридических фактов судом в граждан­ском процессе, так как определение правовых послед­ствий этих фактов производится в этом случае не судом, а иным органом. Но у нас нет обратного положения, как уже было сказано,—предсудимости; т. е. советское зако­нодательство не предусматривает случаев, когда задача суда была бы ограничена только определением правовых

¹ К. С. Юдельс он. Указ.

стр. 244--245.

87

твнй факт            ли бы такие случаи были, то

„чало бы. что акт органа, на основе которого суд будет определять юридические последствия установлен­ных б таком акте фактов, будет играть роль предустанов­ленного доказательства, которое суд не вправе прове­рять. Между тем процессуальное законодательство уста­навливает противоположное правило: «Никакие доказа­тельства не имеют для суда заранее установленной си­лы» (ст. 19 Основ гражданского судопроизводства, ст. 17 Основ уголовного судопроизводства).

Неизбежным следствием появления такого «пред­установленного доказательства» явилась бы возможность нарушения принципа оценки доказательств по внутрен­нему убеждению судей, ибо суд обязан был бы считать за истину суждение административного или иного органа о фактах, хотя бы, по мнению суда, это суждение истиной не являлось. А это противоречит социалистическому правосознанию.

Вторым столь же неизбежным следствием явилась бы возможность нарушения принципа независимости судей и подчинения их только закону, ибо суд стал бы обязан­ным подчиняться административным органам.

Приведенный К. С. Юдельсоном пример никакого отношения, на наш взгляд, к преюдициальное™ факта, установленного административным органом, не имеет. Дело не в том, что суд не вправе устанавливать факт -можно или нельзя переоборудовать подсобное помещение под кухню, а в том, что если такое переоборудование и возможно, то решение о переоборудовании (это уже во­прос права, а не факта) может принимать лишь орган коммунального хозяйства, а не суд. А если суд не вправе принимать такое решение, то является излишним и ис­следование вопроса о возможности переоборудования.

Закон относит к компетенции административных орга­нов установление определенных фактов и определение их юридических последствий. Однако, если с такими факта­ми могут быть связаны юридические последствия, опре­деляемые судом, и в силу этого такие дела попадают в орбиту судебного исследования, то установленные административным и иным органом факты для суда никакого преюдициального значения не имеют.

И не случайно, что в тот период, когда среди совет­ских юристов господствовал взгляд о недопустимости

проверки судом существа дел, возникающих из админи­стративно-правовых отношений ', судебная практика вы­нуждена была все же отыскивать пути для проверки су­щества дела при возникновении сомнений в правиль­ности действий административных органов.

Так, в 1950 г. хозяйство сельской учительницы Н. было привлечено к уплате сельхозналога. При рассмотрении кассационной жалобы Н. на решение народного суда об изъятии имущества в погашение недоимки по сельхоз­налогу Н. объяснила суду, что она проживает с матерью и как сельская учительница имеет право на льготы, ко­торыми и пользовалась до 1950 г. Но в 1950 г. новый налоговый инспектор стал намекать ей, что она может легко лишиться этих льгот. После отказа от вступления в какую-либо сделку с налоговым инспектором, главой хозяйства Н. была объявлена ее мать и привлечена к уплате сельхозналога. Московский областной суд под . предлогом несущественных процессуальных нарушений отменил решение народного суда и одновременно посо­ветовал Н. немедленно обжаловать действия финансовых органов в административном порядке.

Ст. 238 ныне действующего ГПК (ст. 225 ГПК БССР) прямо указывает, что при проверке жалоб на действия административных органов суд обязан проверять, «совер­шил ли оштрафованный нарушение», была ли вина в дей­ствиях оштрафованного, «учтены ли при определении размера штрафа тяжесть совершенного проступка, лич­ность виновного и его имущественное положение».

Ст. 242 ГПК (ст. 230 ГПК БССР) обязывает суд при рассмотрении заявлений о взыскании с граждан недо­имок по государственным и местным налогам и сборам» обязательному окладному страхованию и .самообло-жемию проверить, «имеются ли законные основания для привлечения гражданина к данному платежу».

В связи с этим, на наш взгляд, полностью справедли­во мнение, что при рассмотрении дел, вытекающих из ад­министративных правоотношений, «суд исследует спор в полном объеме», проверяя не только законность, но и обоснованность действий административных органов².

¹ См. С. Н. А б р а м о в. Гражданский процесс. М., 1948, стр. 338.

² А. Т. Бонне р'. Некоторые вопросы производства по делам,
втоникаюииш из административно-правовых отношений. «Правове­
дение», 1934, № 1, стр. 125.

89

Невольно возникает вопрос: а как быть с так назы­ваемыми публичными актами, оспаривание которых по закону возможно лишь в специально установленной форме? Например, в ст. 2 КЗОБСО РСФСР и БССР ска­зано: «Регистрация брака в органах записи актов граж­данского состояния является бесспорным доказатель­ством наличия брака».

Представляется, что и такие акты не имеют преюди­циального значения для суда. Прежде всего термин «бесспорные доказательства» неудачен. Советское про­цессуальное право бесспорных доказательств не знает. И это видно хотя бы из ст. 116 КЗОБСО (ст. 5 приложе­ния I к КЗОБСО БССР), предоставляющей право за­интересованным лицам оспаривать записи в книгах загса. В случаях же, когда оспаривание публичных актов возможно лишь во внесудебном порядке, суд, на наш взгляд, если сомневается в истинности такого акта, дол­жен поставить вопрос о его действительности, а про­изводство по делу до разрешения этого вопроса приоста­новить.

В каком соотношении находится преюдиция с принци­пом оценки доказательства по внутреннему убеждению судей? Как быть, если преюдициально установленный факт, ставший предметом другого судебного разбира­тельства, по внутреннему убеждению судей, возникшему на основе материалов, попавших в орбиту вторичного судебного исследования, установлен был ранее оши­бочно?

М. С. Строгович решает этот вопрос в пользу «вну­треннего убеждения» и считает, что в этом случае пре-юдициальность факта теряет для суда свою силу ^!. Но та­кое решение не согласуется с законом, аннулирует прак­тическое значение преюдиции, приводит к расширению случаев появления противоречащих друг другу постанов­лений суда.

В силу этого существует противоположный взгляд, жертвующий «внутренним убеждением» в пользу пре-юдициальности. Согласно этому взгляду суд на основе преюдиции может объявить за истину то, что сам исти-

' М. С. С т р о г о в и ч. Учение.., стр. 2il6 и далее . Я. О. М о т о-в и л о в « е р (Некоторые вопросы теории советского уголовного про­цесса. Кемерово, )1962, стр. 152) полагает, что презумпция истинности судебного приговора ие может навязывать суду убеждения.

90

ной не считает¹. Но это также нарушение закона и таких важных процессуальных принципов, как оценки дока­зательств по внутреннему убеждению судей, принципа объективной истины.

Не в силах выйти из заколдованного круга, отдельные юристы поступают проще — отрицают правомерность самой постановки вопроса о возможных коллизиях между внутренним убеждением судей и преюдицией на том основании, что сами имеющие преюдициальное значение факты установлены по внутреннему убеждению судей.

Действительно, если, кроме судебного постановления относительно фактов, имеющих преюдициальное значе­ние, в распоряжении суда не будет других доказательств, касающихся этих же фактов, то никакой объектив­ной базы для такой коллизии не будет. Однако в поле зрения суда могут попасть доказательства, вызывающие сомнения в истинности преюдициально установленных фактов. В этом случае и может появиться отмеченная выше коллизия.

В рамках действующего законодательства мы видим лишь одно решение, предотвращающее первое или вто­рое нарушение закона и одновременно отвечающее принципу процессуальной экономии, это — внесение представления в адрес уполномоченных органов об опро­тестовании в порядке надзора постановления суда, обла­дающего преюдициальной силой, и приостановление на это время производства по другому делу, разрешение которого зависит от судьбы первого дела². Это особенно важно в случаях, когда, в силу преюдициальной зависи­мости второго дела от первого, постановление суда по первому делу фактически предрешает вынесение обвини­тельного приговора по второму. Осуждение человека, который по внутреннему убеждению судей является не­виновным, противоречит основам советского правосудия.

Но могут возразить, что защищаемое решение вопро­са не согласуется с содержанием норм, регулирующих порядок приостановления производства по делу. Дей­ствительно, буквальный текст ст. 40 Основ гражданского

¹ В. И. Ка м и н с к а я. Учение о правовых презумпциях в уго­
ловном процессе. Изд. АН СССР, 1948, стр. 128.

² Почта аналогично решает вопрос В. М. С е м е н о в (указ, соч.,
стр. 170).

91

судопроизводства не предусматривает в качестве осно­вания приостановление производства по делу — необхо­димость проверки в надзорном порядке обоснованности судебного постановления, обладающего преюдициаль­ным значением для дела, находящегося на рассмотрении суда. Но, «эк было уже отмечено, смысл этих .норм (даже ст. 257 УПК) позволяет дать их расширительное толкова­ние. И правильнее дать такое толкование закону на осно­ве принципа объективной истины, чем с той или другой стороны нарушать этот принцип, нарушать закон об оценке доказательств по внутреннему убеждению судей.

На основе изложенного можно сделать выводы и о процессуальной роли преюдиции. Во-первых, преюдиция запрещает суду пересматривать и перерешать вопрос об установленных ранее судом фактах.

Во-вторых, как следствие предыдущего, участники дела освобождены от доказывания преюдициально уста­новленных фактов.

В-третьих, участники дела не вправе опровергать преюдициально установленные факты.

Рассмотрим вопрос о бесспорных и презюмируемых фактах. В буржуазной литературе, главным образом в гражданско-процессуальной, до сих пор широко распро­странено мнение, что бесспорные факты не относятся к предмету доказывания. М. Гульденер, например, заяв­ляет, что поскольку в процессе действует принцип со­стязательности, то доказыванию подлежат лишь оспо­ ренные факты, имеющие юридическое значение для дела; напротив, при господстве следственного принципа до­казываться могут и неоспоренные факты, если суд сомне­вается в справедливости утверждений сторон '.

К сожалению, долгое время под гипнозом мнения о том, что «бесспорные факты» не входят в предмет дока­зывания, находилось и большинство советских процес­суалистов. Но затем юристы стали обращать внимание на принципиальное отличие «бесспорности» фактов по

¹ М. Гульденер. Оценка доказательств и бремя доказы­вания в швейцарском гражданско-процессуальном праве. Цюрих, 1955, стр. 1 (на немецком языке).

92

советскому праву от «бесспорности» в буржуазном про­цессе, именно подчинение «бесспорности» фактов в со­ветском судопроизводстве принципу объективной исти­ны, хотя по-прежнему еще продолжали придерживаться мнения, что бесспорные факты не входят в предмет до­казывания, освобождают противоположную сторону от доказывания¹.

Последний шаг в устранении «бесспорности» из числа оснований освобождения от доказывания был сделан А. Ф. Клейнманом². Сейчас число сторонников прежнего традиционного мнения все больше уменьшается. В ли­тературе «бесспорные» (признанные стороной) факты, при принятии признания стороны судом, начинают трак­товаться не KaiK исключенные из предмета доказывания, а как доказанные³. Изменение .взгляда юристов социали­стического лагеря стало приводить и к изменениям в процессуальном законодательстве.

Так, в § 163 ГПК Венгерской Народной Республики⁴ было сказано, что доказывание проводится для выясне­ния спорных фактов; в § 164—что стороны должны доказывать спорные факты. Законом № VIII от 1957 г. термин «спорные» из обоих параграфов был исключен и заменен термином «необходимые».

Ввиду всего этого, а также потому, что в литературе нам не встречались возражения против сделанной ранее критики господствовавшего прежде взгляда⁵, воспроиз­водить эту критику вторично нет ««какой необходимости.

¹ С. Н. Абрамов и др. Гражданский процесс. М., 1948,
стр. 189; М. А. Г у р в и ч. Лекции по советскому гражданскому
процессу. М., 1950, стр. 102.

² А. Ф. К л е и н м а н. Основные вопросы теории доказательств
в советском гражданском процессе. Изд. АН СССР, 1950, стр. 46—47.

³ Л. П. Смышляев. Предмет доказывания и распределение
обязанностей по доказыванию в советском гражданском процессе.
М., 1961, стр. 21.

⁴ Закон № III от 1952 г. и Закон № VI от 1954 г. в единой
редакции. Опубликованы в газете «Мадьяр кезлень», № 46 от 29 ию­
ня 1954 г.

⁶ Подробный анализ понятия «бесспорности» в гражданском процессе, отличие ее от «бесспорности» в уголовном процессе, кри­тику господствовавшего ранее взгляда и литературу по данному вопросу см. С. В. К у р ы л е в. Объяснения сторон как доказатель­ство в советском гражданском процессе. М., 1956, стр. 131 и далее.

93

 

Несколько иначе обстоит дело с п j) e з_умпциям и,, т. е. предположениями о наличии одНих фактов при до­казанности других. Буржуазное право знает разветвлен­ную систему разнообразных, законных и фактических, опровержимых и неопровержимых презумпций. Вопрос о процессуальном значении презумпций в литературе обычно рассматривается вместе с вопросом об общеизве­стности, чем подчеркивается, что презюмируемые, как и общеизвестные факты, не нуждаются в доказательствах, не входят в предмет доказывания, их существование предполагается без доказательств¹, или же сами пре­зумпции рассматриваются в качестве суррогата доказа­тельств².

В основе презумпций лежит вероятность существова-ния презюмируемого факта при наличии другого факта \ J как основания презумпции. Поскольку советское процес­суальное право руководствуется принципом объектив­ной истины, который согласно господствующему взгляду несовместим в принципе с установлением фактов на основе вероятности, то в советской литературе было вы­сказано мнение, что при установлении истины вообще .недопустимы какие-либо (презумпции (предположения)³ или же допустимо установление по предположению лишь отрицательного факта — невиновности обвиня­емого⁴.

В советской гражданско-процессуальной литературе долгое время считалось, что презюмируемые факты не входят в предмет доказывания⁵.

При рассмотрении вопроса о значении презумпций с позиции принципа объективной истины невольно возни­кает вопрос: как быть суду, если при рассмотрении кон­кретного дела возникают серьезные сомнения в действи-

¹ Б. В. П о п о в. Распределение доказательств между сторонами в гражданском процессе. Харьков, 1905, стр. 6—7,

^а В. Эндеманн. Учение о доказательствах в гражданском процессе. Гейдельберг, 1860, стр. 77 (на немецком языке).

³В. С. Тадевосян. К вопросу об установлении материаль­ной истины в советском процессе. «Советское государство и право», 1948, № 6, стр. 71.

⁴ М. С. С т р о г о в и ч. Учение.., стр. 172.

⁶ С. Н. А б р а м о в.'Гражданский процесс. М., 1948, стр. 189—1!91; М. А. Гурвич. Лекции.., стр. 104.

94

тельном существовании презюмируемого факта? Если такой факт не входит в предмет доказывания, значит проверять его наличие, при помощи доказательств нель­зя, факт следует считать установленным без доказа­тельств даже при наличии сомнений в его существовании.

Но такой вывод находится в противоречии с принци­пом объективной истины и с правилом об оценке доказа­тельств по внутреннему убеждению судей. Поэтому во­прос должен решаться иначе: суд не только вправе, но и обязан проверить презюмируемый факт при наличии сомнений в его существовании¹. Следовательно, процес- / суальная роль презумпции состоит не в исключении пре-^чх зюмируемого факта из предмета доказывания.

В настоящее время данное положение разделяется многими процессуалистами². Более того, оно уже нашло ' отражение в законе. Ст. 55 ГПК устанавливает лишь два основания освобождения от доказывания: общеизвест­ность и преюдициальность. К сожалению, ГПК некото­рых союзных республик, например, ст. 31 ГПК БССР, ст. 32 ГПК УССР, ст. 54 ГПК Лат. ССР отдали дань прежней традиции и в основания освобождения от дока­зывания включили также и презумпции.

Возникает вопрос: какую же процессуальную роль играют законные презумпции? Л. П. Смышляев полага­ет, что «значение презумпций полностью исчерпывается ' проблемой распределения обязанностей по доказыванию между сторонами»³. Это в принципе справедливое утвер­ждение нуждается в некотором уточнении.

Во-первых, роль распределителя обязанностей по до­казыванию выполняют не все правовые презумпции, а лишь те из них, которые выводятся из установленных в законе правил распределения доказывания между сто­ронами, т. е. на основании которых устаналиваются фак­ты, имеющие различное значение с точки зрения процес­суальных интересов сторон: в интересах одной стороны и против интересов противоположной стороны. Такое <

¹ С. В. Кур ы лев. Объяснения сторон.., стр. 124—125. Там же приводится пример из судебной практики.

¹ Т. А. Л и л у а ш в и л и. О доказывании предполагаемых фак­тов в советском гражданском процессе. «Советское государство и право», 1962, № 12, стр. 146.

³ Л. П. Смышляев. Указ, соч., стр. 22.

 

J

значение, например, имеет презумпция виновности при-чиннтеля вреда, презумпция добропорядочности истца по иску о защите чести и достоинства. При доказанности факта причинения вреда потерпевший освобождается от доказывания вины причинителя вреда. Эта вина пред­полагается, и опровергнуть данное предположение обя­зан ответчик. Если ответчик не выполнит свою обязан­ность и суд не сомневается в наличии вины, вина будет считаться доказанной. Поэтому процесс доказывания ви­ны в этом случае сокращается.

Ht> есть и такие презумпции, которые действуют в интересах обеих сторон, например, презумпции право­способности, дееспособности, правомерности заключае­мых сделок. Эти презумпции установлены не в пользу истца против ответчика или наоборот, а в пользу всех лиц. Поэтому процессуальная функция таких презумп­ций заключается только в сокращении процесса доказывания и не касается распределения обязанно­стей по доказыванию между сторонами.

Глава III ОБЯЗАННОСТИ ПО ДОКАЗЫВАНИЮ

Если определение предмета доказывания означает решение вопроса о том, что подлежит доказыванию, то вопрос о,б обязанностях доказывания — это вопрос о г том, кто и какие факты, образующие предмет доказыва­ния, должен доказывать. Но прежде, чем решать пробле­му распределения обязанностей по доказыванию, необ­ходимо выяснить юридическую природу самой обязан- * ности (бремени) доказывания, вопрос о которой до сих пор является спорным в литературе.

Согласно господствующему в буржуазной литерату­ре взгляду, разделяемому некоторыми нашими юриста­ми, а также рядом юристов из стран народной демокра­тии, «бремя доказывания» нельзя рассматривать ни в качестве юридической обязанности, ни в качестве юри­дического права: бремя есть «бремя» (тяжесть) ¹,

Другие юристы, стоящие на этой же позиции, пыта­ясь конкретизировать понятие «бремя», указывают, что оно представляет собой «фактическую необходимость» как средство к достижению процессуальной цели — по­лучению решения в свою пользу².

Но у понятий «бремя», «фактическая необходимость» отсутствует юридический характер, законодательство же и юридическая теория оперируют понятиями «право» и «обязанность». Этим, видимо, и объясняются как попытки исключения из юридического обихода понятия «бремя до­казывания», так и попытки перевода «бремени» на юри­дический язык.

¹ А. Никит. Гражданское процессуальное право. Тюбинген,
1952, стр. 317 и далее (на немецком языке); Е. Иод лове ки,
В. Седлецки. Гражданский процесс, часть общая. Варшава, 1958,
стр. Э93 (на польском языке); С. Н. Абрамов. Гражданский
процесс. М., 1948, стр. 198—199.

² М. А. Ч ельцов. Уголовный процесс. М., ,1948, стр. 262:
М. А. Г у р в и ч. Лекции.., стр. 106.

7 Заказ 433

97

Одни из последней группы авторов расценивают «бре­мя» как юридическое право¹, другие— как юридическую обязанность ², третьи — как право и одновременно как обязаиность³.

Центральное место в системе аргументов, выставлен­ных против признания «бремени доказывания» юриди­ческим правомочием или юридической обязанностью, за­нимает ссылка на принцип объективной истины совет­ского правосудия. «...В советском уголовном процессе, целью которого, конечно, еще больше, чем в граждан­ском процессе, является достижение материальной исти­ ны, нельзя говорить о бремени доказывания как о фор­мальной обязанности сторон, невыполнение которой дол­жно повлечь решение неблагоприятное для упустившей стороны (выделено автором)»⁴.

Другим аргументом против взгляда на «бремя дока­зывания» как на юридическую обязанность служит ссылка на необеспеченность «бремени доказывания» юридическими санкциями. М. А. Гурвич пишет: «Иногда говорят: распределение бремени доказывания — это во­прос о том, кто обязан (выделено автором) « что именно доказывать. Понятие «обязанности» применяется при этом неправильно. Об обязанности что-либо совершить или воздержаться от какого-либо действия в точном смысле этого понятия говорят только в тех случаях, ког­да исполнение этой обязанности можно потребовать, а при неисполнении принудить к нему. Право, как и соот­ветствующая ему обязанность, не существует, если оно не может быть осуществлено принудительно в отноше­нии обязанного лица; известно, что нет права без аппа­рата принуждения. Следовательно, об обязанности в полном смысле этого понятия говорить нельзя. В поня­тиях «бремя» и «должен» в применении к доказыванию речь идет о необходимости для стороны, на которой ле­жит «бремя доказывания», доказать соответствующие

¹ К. С. Ю д е л ь с о н. Субъекты доказывания в советском граж­
данском процеосе. «Ученые записки Свердловского юридического
института», т. 2, 1947, стр. 138.

² М. С. Строгови ч. Курс.., стр. .186.

³ А. Ф. К л е и н м а н. Советский гражданский процесс. Изд.
МГУ, 1954, стр. 183.

⁴ М. А. Ч ельцов. Уголовный процесс. М., 1948, стр. 262.

98

ты; иначе на нее лягут невыгодные последствия тоге,

что данное обстоятельство не будет ею доказано... по ос­новному правилу ответственность за непредставление до­казательств лежит на стороне, которая должна была их представить, или, иначе говоря, несет бремя доказыва­ния¹.

Таким образом, вопрос о том, можно или нельзя рас­сматривать «бремя доказывания» в качестве юридической обязанности, решается в зависимости от другого вопро­са — допустимо ли те последствия, которые могут насту­пить при неосуществлении «бремени доказывания», рас­ценивать в качестве юридической санкции.

На наш взгляд, под санкцией как элементом юриди­ческой нормы следует понимать те неблагоприятные юридические последствия, которые закон связывает с правонарушением². Такое понимание санкции и будет служить базой для решения вопроса о юридической при­роде «бремени доказывания».

§ 1. Юридическая природа «бремени доказывания»

Советское правосудие строится на принципе объек­тивной истины. Поэтому в отличие от буржуазного про­цесса неосуществление участником дела лежащего на нем «бремени доказывания» не влечет автоматически неблагоприятных для него последствий. Однако такие последствия могут наступить, если, несмотря на все при­нятые меры, суду не удастся установить абсолютную ие-стинность бытия или небытия искомого фак -а, в связи с чем придется устанавливать бытие или небытие данно­го факта на основе вероятности.

При оправдании подсудимого по мотивам недоказан­ности обвинения сохраняется вероятность, что оправ­данным все же было совершено преступление. Государ­ство в этом случае несет ущерб, выражающийся в утра-

¹ М. А. Г у р в и ч. Лекции.., стр. 106. Л. Розеиберг пишет, что взгляд на бремя доказывания как ,на юридическую обязанность основан на учении о том, что деятельность сторон, их объяснения носят принудительный характер («Бремя доказывания». Мюнхен и Берлин, il966, стр. 54 (да немецком языке).

^а См. статью «Санкция как элемент правовой нормы». «Советское государство и право», 1964, № 8.

99

•••

• те права на наказание преступника. При разрешении гражданского дела на основе вероятности также не ис­ключено, что сторона, против которой было разрешено дело и за которой не было признано спорное право, в действительности таким правом обладала, но после ре­шения суда это п,ра;во уже становится утраченным '.

В силу того', что возможные неблагоприятные послед­ствия недоказанности выражаются в утрате права, их j следует рассматривать в качестве юридических по­следствий, составляющих санкцию правовой нормы, а «бремя доказывания» — в качестве юридической, про­цессуальной обязанности.

Могут сказать, что «бремя доказывания» по послед­ствиям его неосуществления ничем не отличается от лю­бой «фактической необходимости» что-то сделать для достижения поставленной цели². Но это не так.

Чтобы достичь, например, цели возбуждения граж­данского дела, в числе других условий необходимо уплатить государственную пошлину. В противном случае цель не будет достигнута, процесс не возникнет. Однако и в правовом положении истца никаких ровно изменений не произойдет, имеющееся у него право на предъявле: ние иска не исчезнет. Поэтому и отказ в приеме исково­го заявления нельзя рассматривать как санкцию, а необ­ ходимость уплаты государственной пошлины — как юри­дическую обязанность.

Однако неосуществление обязанности доказывания приводит не только к недостижению цели, но и к иным последствиям юридического характера — к невозможно­сти вторичного обращения в суд с тем же иском, к не-' возможности вторичного выдвижения проверенных ранее судом возражений ответчика, даже к невозможности тре­бовать пересмотра дела по вновь открывшимся обстоя­тельствам, ссылаясь на новые, не рассмотренные ранее доказательства. Субъективное материальное право сто-

¹ В исключительных случаях постановление суда может быть
пересмотрено в порядке надзора или по вновь открывшимся обстоя­
тельствам. Однако это 'будут исключительные случаи, ибо в силу
.принципа объективной истины суд I инстанции должен принимать
все меры по привлечению всех объективно существующих доказа­
тельств.

² О. Э. Л е и с т. Санкции в советском праве. М., 1962, стр. 53—54.

100

роны, если оно существовало, в этом случае утрачивается при вступлении постановления суда в законную силу.

Могут сказать, что такая утрата материального субъ­ективного права по юридической природе ничем ие отли­чается от утраты любого другого субъективного права, например, в результате погашения его истечением срока исковой давности. Но с этим также согласиться нельзя.

Утрата субъективного права может произойти либо по воле обладателя права, либо в результате неправо­мерных действий третьих лиц, либо по случайным обсто­ятельствам. Но ни в одном из этих случаев утрату субъ­ективного права нельзя рассматривать в качестве резуль­тата применения санкции, ибо для последней характер­но, что, во-первых, отрицательные юридические послед­ствия наступают помимо воли лица, подвергающегося действию санкции; во-вторых, они наступают в силу за­кона.

Между тем утрата субъективного материального пра­ва как результат неосуществления «бремени доказыва­ния» отвечает обоим указанным условиям: наступает помимо воли стороны, не осуществившей «бремени дока­зывания», происходит на основе закона, а не в результа­те случая или неправомерных действий третьих лиц.

Защищаемая концепция природы «бремени доказы­вания» вызывает и следующее возражение. Если рас­сматривать «бремя доказывания» в качестве юридиче­ской обязанности, то это будет обязанность стороны в процессуальном отношении с судом. А ведь утрата ма­териального права, как санкция, обеспечивающая выпол­нение данной обязанности, относится совершенно к дру­гой области — к материальному правоотношению между сторонами.

Основой такого возражения служит традиционный взгляд на структуру юридической нормы, согласно ко­торому санкция образует третий обязательный ее эле­мент. С этим также согласиться нельзя.

Совершенно не обязательно, чтобы обязанности по гражданскому правоотношению обеспечивались только гражданско-правовыми санкциями, процессуальные обя­занности — процессуальными санкциями и т. д. Выбор способа обеспечения обязанности зависит от законода­теля, от того, какая из санкций будет более эффектив­ной; и советское право знает случаи, когда гражданско-

101

правовая ;       - е процессуальная обязанность обеспе-

чивается уголовно-правовыми санкциями (например, уголовная ответственность свидетеля за дачу ложных показаний).

Против взгляда на «бремя доказывания» как на про­цессуальную обязанность Д. Силяновский и Ж. Сталев возражают ссылкой и а то, что у «бремени доказывания» нет коррелята в шде соответствующего ему права в пользу другого лица '. Это неверно. В соответствии со ст. 16 Основ гражданского судопроизводства установ­ление объективной истины является обязанностью суда. В силу этого суд обязан и имеет право истребовать необ­ходимые для установления истины доказательства от учреждений, организаций или граждан, в том числе и от лиц, участвующих в деле.

Правда, в ст. 50 ГПК (ст. 30 ГПК БССР) по отно­шению к участникам дела говорится не о «требовании», а о «предложении» суда представить дополнительные до­казательства. Ст. ст. 65 .и 70 ГПК (ст. ст. 45, 48 ГПК БССР) устанавливают обязанность представления пись­менных и вещественных доказательств, снабженную санкцией в виде штрафа, лишь для лиц, не участвующих в деле. Но это вовсе не означает, что право суда на ист­ребование доказательств не распространяется на уча­стников дела.

Закон не устанавливает для участников дела санкции в виде штрафа за непредставление доказательств не по­тому, что не считает представление ими доказательств обязанностью, а лишь потому, что такое непредставле­ние снабжено более серьезной для них санкцией — воз­можностью наступления неблагоприятных материально-правовых последствий. Кстати, ГПК некоторых стран народной демократии устанавливают и иные санкции за невыполнение сторонами обязанности по представлению истребованных судом доказательств. Например, согласно п. 2 § 113 ГПК Чехословацкой Социалистической Рес­публики невыполнение стороной данной обязанности вле­чет те же правовые последствия, что и необоснованный отказ от дачи свидетельских показаний, т. е. возмещение расходов, связанных с отказом и штраф до 5000 крон (§ 103 ГПК ЧССР).

¹ Д. Силяновский, Ж. Сталев. Гражданский процесс, т. Л. София, 1958, стр. 347 (на болгарском языке).

102

i •

гарии «суд может считать доказанными факты, в

шении которых сторона создала препятствия к со­биранию допущенных судом доказательств или по ко­торым отказалась дать ответ, дала уклончивые или не­ясные ответы ИЛ'И не явилась в суд для дачи ответа». Следовательно, здесь невыполнение стороной обязанности по доказыванию обеспечено материально-процессуальной санкцией: спорные факты считаются установленными против интересов стороны, не выполнившей обязанности '• по доказан ию. Аналогичным образом поступают и не­которые буржуазные юристы, конструирующие презумп­цию, согласно которой из факта сокрытия или уничтоже- • ния одним из тяжущихся какого-либо доказательства должно следовать, что такое доказательство являлось невыгодным для его интересов в процессе'.

Что же касается употребляемого в советском граж­данско-процессуальном законодательстве термина «суд предлагает» вместо «суд требует», то такое словоупо­требление, на наш взгляд, объясняется спецификой про­цессуального положения сторон и других участников де­ла по сравнению с неучаствующими в деле лицами. «Требовать» представления доказательств можно лишь с того, у кого они должны быть. Однако в гражданском споре одна из доказывающих сторон полностью или час­тично оказывается неправой. И с такой стороны нельзя требовать несуществующих у нее доказательств; до раз­решения же дела суд не может знать, которая из сторон является неправой. Вследствие этого закон и пользует­ся термином «предлагает», что суд вправе адресовать к обеим сторонам, в том числе и к той, которая в резуль­тате судебного разбирательства оказывается неправой в споре. Для тех же случаев, когда у суда могут быть основания считать, что в распоряжении стороны имеют­ся определенные доказательства, закон иногда прямо говорит — не «суд предлагает», а «суд требует», и ука­зывает уже на обязанность стороны представить доказа­тельства.

Так, в ч. 3 ст. 54 УПК (ч. 3 ст. 55 УПК БССР) сказа­но: «Гражданский истец обязан по требованию суда представлять имеющиеся в его распоряжении докумен-

А. Д. К л е и л II .н. Указ, соч., стр. 350.

103

ты, связанные с предъявленным иском». Очевидно, что эта обязанность гражданского истца не перестает быть обязанностью в случаях, если гражданский иск в целом или в отношении размера будет рассматриваться в по­рядке гражданского судопроизводства.

Право суда «предлагать» сторонам и другим участ­никам дела представить доказательства и будет корре­лятом обязанностей сторон по доказыванию. Если бы у суда не было этого права, как и прав на истребование до­казательств от лиц, не участвующих в деле, а у облада­телей доказательств — обязанностей представления их в суд, то суд не смог бы выполнить своей обязанности ус­тановления объективной истины, он вынужден был бы решать дела лишь на основе материалов, представлен­ных самими сторонами, т. е. устанавливал бы формаль­ную истину.

Взгляд на «бремя доказывания» как на юридическую обязанность находит и положительное подтверждение в процессуальном законодательстве. Для доказывания об­стоятельств дела нередко нужны соответствующие де­нежные затраты, например, на оплату вознаграждения свидетелям и экспертам. Оплату этих расходов закон возлагает на заинтересованных в исходе дела лиц, т. е. на тех участников дела, на которых возложена обязан­ность доказывания. Если бы «бремя доказывания» не носило юридического характера и в области доказыва­ния существовала одна обязанность суда по установле­нию объективной истины, то и все расходы, связанные с осуществлением этой обязанности суда, должны были бы приниматься за счет государства и можно было бы лишь думать о частичном возложении их на участников дела в составе государственной пошлины.

Далее. Не может служить возражением против трак­товки «бремени доказывания» как юридической обязан­ности ссылка на то, что неблагоприятные юридические последствия неосуществления «бремени доказывания» не являются юридически обязательными¹, они могут и не наступить, если суду удастся по своей инициативе полу­чить недостающие доказательства. Л. П. Смышляев пи­шет: «Случай решения дела при недоказанности того или

¹ М. А. Г у р в и ч. К вопросу о предмете науки советского граж­данского процесса. «Ученые записки ВИЮН», вып. 4. М., 1955, стр. 45.

104

иного факта в советском гражданском процессе не гут получить широкого распространения, так как при­чиной их может быть лишь объективная невозможность изыскания доказательств в подтверждение какого-либо факта, а не процессуальный порядок доказывания» ².

С этим согласиться нельзя. Причиной решения дела по недоказанности может быть не только объективная невозможность изыскания доказательств, но и процессу­альный порядок доказывания, например, непредставле­ние письменных доказательств в случаях, когда не до­пускаются свидетельские показания, хотя последние и возможно получить. Мыслим и такой случай, когда сто­рона не представляет имеющееся у нее письменное до­казательство в свою пользу из-за нежелания предать огласке определенные содержащиеся там сведения.

И главное. Санкции норм советского права могут носить как безусловно обязательный, так и условно обязательный характер. Условная обязательность санк­ции, обеспечивающей выполнение «бремени доказыва­ния», поэтому не лишает последнее качества юридической обязанности. Условно обязательный характер санкции, обеспечивающей выполнение обязанности доказывания, является следствием принципа объективной истины со­ветского правосудия и не присущ буржуазному процессу, в особенности гражданскому, в котором неосуществление «бремени доказывания» автоматически влечет невыгод­ные для стороны последствия.

Субъективные обязанности носят личный характер, если они могут быть осуществлены только самим субъ­ектом правоотношения, как например, обязанности ра­ботника в трудовом правоотношении. Обязанности, не носящие личного характера, могут быть осуществлены и третьими лицами. К категории таковых и относится обязанность доказывания: она может быть осуществлена как лицом, на которое она возложена законом, так и другими участниками дела или самим судом. Возмож­ность осуществления обязанности доказывания не ее но­сителем, а иными лицами не лишает «бремя доказыва­ния» характера юридической обязанности. Особенность обязанности доказывания, обусловленная ее целевым

¹ Л. П. Смышляев. Указ, соч., стр. 29. Заказ 433

105

назначением (установлением объективной истины) , состо­ит в том, что осуществление обязанности доказывания не ее носителем, а иным участником дела освобождает субъекта от обязанности, в то время, как, например, осу­ществление гражданско-правового обязательства не должником, а третьим лицом не освобождает должни­ка от обязанности, а лишь переносит такую в адрес дру­гого кредитора.

Ст. 24 Основ гражданского судопроизводства в числе

процессуальных прав сторон, а также и других участни-

¹ ков дела, указывает и на следующие: право знакомиться

с материалами дела, представлять доказательства, уча-

ствовать в исследовании доказательств, заявлять хода-

тайства, давать устные и письменные объяснения суду.

i Право на перечисленные действия охватывает пол-

•ностью право на доказывание¹. Следовательно, совокуп-

ность действий, объединяемых понятием доказывание,

составляет одновременно содержание и обязанности и

права лиц, заинтересованных в исходе дела.

Неверно возражать против трактовки «бремени дока­зывания» как процессуального права ссылкой на то, что этому праву не корреспондирует какая-либо обязанность². Такое возражение, на наш взгляд, основано на цивили-стическом подходе к процессуальным правоотношениям. Однако последние обладают важной существенной осо­бенностью, которая, как доказано М. А. Гурвичем, состо­ит в том, что процессуальные права — это права на одно­сторонние действия, а поэтому соответствующая им обя­занность другого субъекта процессуального правоотно-

¹ Особенно отчетливо выступало «бремя доказывания» в каче­
стве права в средневековом процессе. М. М. Г р о д з и н с к и и
пишет, что в процессе раннего феодализма весьма существенное
значение имел вопрос о том, какой из сторон будет предоставлено
право доказываний; особенно важно это было в отношении прися­
ги, которая, как общее правило, обеспечивала исход спора в поль­
зу присягающей стороны («Ученые труды ВИЮН», вып. 7. М.,
1944, стр. 19).

² Такое возражение выдвигает, в частности, Ф. Л е о н г а р д.
(Бремя доказывания. Берлин, :1904, стр. 151—152 (на немецком
языке).

106

шения возникает лишь после и в результате надлежаще­го осуществления права '.

Это справедливо и в отношении права участников де­ла на доказывание. Соответствующая этому праву обя­занность у суда возникает после и в результате заявле­ния участником дела обоснованного ходатайства о со­вершении того или иного процессуального действия по доказыванию.

Но можно ли одновременно рассматривать «бремя до­казывания» и как юридическую обязанность и как юри­дическое право? А. Я. Вышинский, резко критикуя тезис П. И. Стучки об отмирании в советском государстве про­тивопоставления права и обязанности, писал: «Новая Конституция СССР прямо разграничивает права и обя­занности. Мы наказываем по всей справедливости и строгости советских законов за нарушение обязанностей. Но никому не придет в голову наказывать кого-либо за* неиспользование того или другого своего права!»²

Такой взгляд нам представляется неправильным. Под субъективным правом в юридической литературе пони­мают допускаемую и гарантируемую законом возмож­ ность субъекта правоотношения требовать определенного поведения от другой стороны или возможность соверше­ния определенных действий самим субъектом³.

Под юридической обязанностью понимается необхо­димость (долженствование) определенного поведения со стороны обязанного лица.

Употребляемые в данных определениях признаки «возможность» и «долженствование» нуждаются в одном существенном уточнении. «Возможность» и «долженст­вование» следует понимать не в фактическом, а в юри­ дическом плане. Например, собственник вещи облада­ет «юридической возможностью» продать ее, однако у него из-за отсутствия покупателя может и не быть фак-

¹ См. М. А. Г у р в и ч. К вопросу о предмете науки советского
гражданского процесса, Стр. 46.

² А. Я. Вышинский. К положению на фронте правовой тео­
рии. М., 1937, стр. 10.

³ См. Теория государства и права. М., 1965, стр. 475—477.
См. также: С. Н. Б .р а т у с ь. Субъекты гражданского права. М.,
1950, стр. 11; Н. Г. Александров. Законность и правоотноше­
ния в советском обществе. М., 1955, стр. 108. Мы в данном случав
не касаемся вопроса о разграничении субъективного права и право­
мочия.

107

тической возможности это сделать. Каждый гражданин юридически должен не совершать преступлений, хотя со­вершение преступления и может быть в пределах его «фактических возможностей». Наоборот, заемщик юри­дически должен вернуть долг, хотя бы у него и отсутст­вовала фактическая возможность возврата денег.

Субъективное право как «юридическая возможность» и обязанность как «юридическое долженствование» не зависят не только от фактических возможностей, но и от психического отношения, сознания субъекта; юриди­ческая возможность создается только законом. В первобытно-общинном строе не было права. Поэтому, пишет Ф. Энгельс, «для индейца не существует во­проса, является ли участие в общественных делах, кров­ная месть или ее выкуп правом или обязанностью; такой вопрос показался бы ему столь же нелепым, как и вопрос, что такое еда, сон, охота — право или обязан­ность?» '

Трактовка субъективного права и обязанности как юридических, а не фактических возможности и долженствования дает основание для существования та­ких субъективных прав, которые одновременно являют­ся и юридическими обязанностями.

Субъективное право устанавливается законом для удовлетворения собственного интереса, поэтому субъек­тивному праву присуще свойство распоряжаемости, а от­сюда— его независимость от воли контрагента в право­отношении.

Напротив, обязанность устанавливается ради инте­реса другого, поэтому для обязанности характерна свя­занность волей контрагента правоотношения (уполно­моченного).

Но могут быть случаи, когда в выполнении обязан­ности заинтересован не только уполномоченный, но и «само обязанное лицо; для защиты интереса последнего :закон может обязанности придать и качество права. Од­но и то же поведение субъекта правоотношения будет составлять содержание его права, если закон придает этому поведению свойство распоряжаемости. (зависимо­сти от своей воли), и содержание обязанности, если за-

К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 21, стр. 159.

108

кон придает ему свойство связанности (зависимости от воли контрагента правоотношения).

Но одно и то же поведение, допустим, г-на А., в за­висимости от различных обстоятельств может соответ­ствовать либо его интересам, либо, наоборот, интересам контрагента. В первом случае А. заинтересован в том, чтобы данное поведение по закону составляло содержа­ние его права; во втором — в соответствии с интересами контрагента данное поведение должно быть обязан­ностью А.

Если законодатель отдает предпочтение интересам А., то рассматриваемое поведение становится содержа­нием его субъективного права, если такое предпочтение отдается интересам контрагента, на А. будет возложе­на юридическая обязанность. Но если с точки зрения за­конодателя заслуживают внимания в одинаковой мере и интересы А. и интересы его контрагента, то рассмат­риваемое поведение А. может быть сконструировано и как его право и как его обязанность. В этом случае юридическая характеристика поведения будет зависеть от того, по чьему требованию совершается соответст­вующее поведение'.

Именно такой характер и носит «бремя доказывания». Если, например, представление доказательства совер­шается по требованию суда под угрозой невыгодных юридических последствий (сторона может быть и не хо­тела бы использовать данное доказательство), то дей­ствие по представлению доказательства будет осущест­влением О' б я з а и н о с т и доказывания. Если представ­ление доказательства происходит по требованию стороны (суд, не будь заявленного требования, возможно, и обошелся бы без данного доказательства), то пред­ставление стороной доказательства выступает уже в ро­ли осуществления права доказывания.

Сливаясь в «бремени доказывания», процессуальное право и обязанность стороны, однако, не совпадают пол­ностью ни по основаниям возникновения, ни по содер­жанию.

¹ Мнение о том, что право может быть одновременно и обязан-остью, разделял Ф. Регельсбергер (Общее учение о праве. М., -!'7, стр. 40—41), указывавший в качестве примеров право отца на воспитание детей, избирательное право.

109

 

«Бремя доказывания» как право участника дела воз­никает в момент возбуждения процесса в результате осу­ществления субъектом своего права на обращение в суд (права на иск в процессуальном смысле в исковых производствах). Это право не зависит от того, соответ­ствует ли действительности утверждение субъекта о •^спорном факте. Поэтому право доказывания принад­лежит обеим сторонам и, в соответствии с закоиом, другим участникам дела ².

«Бремя доказывания» как обязанность субъекта су­ществует не у любой стороны в гражданском процессе, а лишь у той, утверждения которой о фактах справедли­вы по существу. Говорить о наличии обязанности дока­зывания фактов, которых в действительности не сущест­вовало, это все равно, что утверждать об обязанности введения суда в заблуждение. Если бы обязанность до­казывания лежала не на одной, а на обеих сторонах, то было бы справедливо замечание Л. Розенберга, который, возражая против трактовки «бремени доказывания» как юридической обязанности, пишет, что считать «бремя до­казывания» обязанностью, это равносильно заявлению, что каждая спорящая сторона обязана победить².

Правда, аналогичное соображение может быть вы­двинутой против трактовки «бремени доказывания» как юридического права стороны: если право на доказывание принадлежит обеим сторонам, то, мол, получается, что у одной из сторон есть право вводить суд в заблуждение. Но это соображение неправильно. Право на доказывание •предоставляется обеим сторонам не для того, чтобы од­на из них вводила суд в заблуждение, а для помощи су­ду в установлении истины. Действительно, одна из сто­рон, осуществляя это право, может добросовестно за­блуждаться в своей правоте. Более того, даже возмож­ны отдельные случаи сознательного использования права »а доказывание для введения суда в заблуждение. Но это будет означать не осуществление права вводить суд в

¹ Собирание и исследование доказательств судом следует рас­
сматривать как право и как обязанность, дополнительную к обязан­
ностям сторон, но это будет обязанность перед государством. Она,
в отличие от обязанностей участников дела по доказыванию, обес­
печена иными санкциями: процессуальными (отмена решения), адми­
нистративно-правовыми (дисциплинарные взыскания) и даже госу­
дарственно-правовыми (досрочный отзыв судей избирателями).

² См. Л. Розенберг. Указ, соч., стр. 55.

110

заблуждение, не правомерное действие, а требление правом на доказывание. Однако с такими случаями поневоле приходится мириться, так как до раз­решения спора судом, как правило, бывает невозможно установить, которая из сторон, используя право на до­казывание, добросовестно заблуждается в своей правоте, а которая злоупотребляет своим правом. Суд вынужден иногда даже мириться с очевидными злоупотреблениями правами на доказывание. Так, А. X. Гольмстен воспроиз­водит любопытный случай такого злоупотребления, рас­сказанный А. Н. Геддой. Один брат утвердился в правах наследства, другой не успел. По иску вдовы и детей по­следнего об истребовании наследственной доли имуще­ства ответчик заявил, -что он ие помнит, был ли у него такой брат, чем заставил истицу прибегнуть к сложной процедуре отыскания доказательств родственных от­ношений братьев и надолго затянул процесс'. Злоупо­требление правом «а доказывание здесь выразилось в да­че очевидно ложных объяснений.

По существу, единственным средством, направлен­ным на предотвращение использования права доказыва­ния неправой стороной, служит правило о невозмещении такой стороне судебных расходов, которые ей пришлось понести при осуществлении права доказывания. Допол­нительным процессуальным средством борьбы с злоупо­треблениями процессуальными правами, в их числе и правом на доказывание, служат правила о невозмещении недобросовестной стороне расходов по оплате помощи адвоката, взыскания с нее вознаграждения за потерю времени. Все это — санкции, обеспечивающие установ­ленную ч. 2 ст. 30 ГПК (ч. 3 ст. 86 ГПК БССР) обязан­ность добросовестно пользоваться процессуальными пра­вами. И отсутствие подобных санкций, направленных на борьбу с злоупотреблением правом подсудимого давать суду объяснения, вовсе «е означает, что дача ложных объяснений в уголовном процессе — это не злоупотреб­ление правом, а правомерное действие, осуществление права на защиту, «ак полагает И. Петрухин ².

Осуществление обязанности доказывания связано не с правом на обращение в суд, а с правом на получение

¹ См. А. X. Гольмстен. Учебник русского гражданского су­
допроизводства, 1907, стр. 131.

² «Советская юстиция», 1965, № 7, стр. 15.

111

 

 

благоприятного судебного решения. Поскольку осущест­вление или неосуществление процессуальной обязанно­сти доказывания оказывает влияние не только на про­цессуальные отношения, но может повлечь и материаль­но-правовые последствия, следует признать справедли­вым вывод К. С. Юдельсона о том, что институт «бремени доказывания» является одновременно институтом и про­цессуального и материального права '.

Наконец, если осуществление права на доказывание ограничено лишь условием, чтобы доказательства были относящимися к делу и допустимы ми с точ­ки зрения закона, то для осуществления обязанности до­казывания требуется дополнительно, чтобы представлен­ные суду доказательства были достаточными для установления бытия или небытия искомого факта.

В силу рассмотренных различий между правом и обя­занностью доказывания осуществление «бремени доказы­вания» не всегда выступает в качестве одновременного осуществления и права и обязанности. Доказывание уча­стником дела факта, которого не существовало в дейст­вительности, является осуществлением права, но не обя­занности доказывания.

Поскольку участники дела вправе представлять до­казательства, хотя и в ограниченных пределах, также в суд второй инстанции, то до вступления постановления суда в законную силу нередко нельзя сказать — осуще-ствляла ли та или другая сторона лишь право на дока­зывание или вместе с тем и обязанность. Поэтому прак­тически в процессе рассмотрения дела право и обязан­ность доказывания сливаются.

Но это не освобождает нас от необходимости разли­чать данные понятия. Отсутствие четкого разграничения между правом и обязанностью доказывания является, на наш взгляд, основной причиной того, что в уголовно-про­цессуальной литературе к субъектам обязанностей по доказыванию, кроме прокурора ², щекоторые авторы отно­сят и таких участников процесса, которые обладают лишь

¹ К. С. Юдельсон. Указ, соч., стр. 271—272.

² Как правильно поступает М. С. Строгович (Курс..,
стр. 187). Р. Д. Р а х у н о в. Участники уголовно-процессуальной
деятельности по советскому праву. М., 1961, стр. 43, 46.

112

правом яа доказываиие: суд ', адвоката и других участ­ников процесса, более того — переводчика, секретаря су­дебного заседания². А. В. Арсеньев причислил сюда даже любых посторонних для процесса граждан, учреж­дения и организации ³. Такое беспредельное расширение круга субъектов обязанностей по доказыванию безна­дежно запутывает проблему распределения обязанностей по доказыванию.

Защищаемая же конструкция «бремени доказыва­ния», по крайней мере, свободна от такой неясности и легко доступна для критического обсуждения: право на доказывание имеют все те участники процесса, кото­рым закон предоставляет право на собирание, представ­ление и исследование доказательств; обязанность доказы­вания лежит лишь на том участнике процесса, на кото­рого могут быть возложены материально-правовые по­следствия недоказанности искомого факта. Данное поло­жение может быть избрано в качестве исходного и для решения вопроса о распределении обязанностей по до­казыванию.

Буржуазные юристы, а также некоторые советские ⁴ совместно с вопросом о «бремени доказывания» рассматривают также вопрос о так называемом «бреме­ни утверждения».

Под «бременем утверждения» понимается необходи­мость для стороны заявить суду о фактах, установление которых необходимо с точки зрения интересов данной

¹ См. Ц. М. К а з. Доказательства в советском уголовном про­
цессе. Саратов, 1960, стр. 38; М. А. Ч е л ь ц о в. Советский уголов­
ный процесс. М., 1962, стр. 127.

² См. В. Д. А р с е н ь е в. Вопросы общей теории судебных до­
казательств. М., 1964, стр. 63.

³ Там же, стр. 74.

⁴ См. Т. М. Яблочков. Материальные и процессуально-пра­
вовые основания учения о распределении бремени доказывания.
•Вестник гражданского права», 1917, № 3—5, стр. 64—74; А. Н и-

и. Указ, соч., стр. 317; С. Н. Абрамов. Гражданский процесс.

М., 1948, стр. 197; К. С. Юдельсон. Проблема доказывания..,

^тр. 107. Советский гражданский процесс. Изд. МГУ, 1964, стр. 137.

113

стороны '. При отсутствии такого заявления суд по сво­ей инициативе эти факты (например, те, на которых мо­гли бы быть основаны возражения ответчика) исследо­вать м устанавливать не будет², что, очевидно, может также отрицательно отразиться на интересах стороны, . как и (неосуществление «бремени доказывания». Поэтому в буржуазной литературе нередко говорится, что «бремя утверждения» и «бремя доказывания» неразрывно свя­заны.

Необходимость же разграничения «бремени утвержде­ния» и «бремени доказывания» обосновывается тем, что некоторые «из приводимых тяжущимися обстоятельств не нуждаются в доказывании, например, обстоятельства общеизвестные или признанные противной стороной» ³.

Основанием для такой трактовки связи «бремя утверж­дения» и «бремя доказывания» служат принципы диопози--тивности и состязательности буржуазного гражданского процесса. В условиях советского гражданского процесса она лишена всякой почвы.

Если неосуществление «бремени доказывания», при не^-возможности собирания недостающих доказательств су­дом по своей инициативе, влечет для стороны неблаго­приятные последствия, почему мы и считаем «бремя до­казывания» юридической обязанностью, то неосуществле­ние «бремени утверждения» в силу принципов диспози-тивности и состязательности советского гражданского процесса никаких отрицательных последствий для сто­роны повлечь не может.

Сторона должна лишь выразить суду свою волю от­носительно содержания своих требований (п. 4 и 5 ст. 126 ГПК, п. 4 и 5 ст. 125 ГПК БССР) и их обосно­вание. Как правильная окончательная правовая квали­фикация требований, так и окончательное определение круга фактов, с которыми с точки зрения закона, а не только согласно утверждению стороны, связано заявлен­ное требование, производится судом. Если, например, один супруг просит взыскать алименты с другого супру-

¹ См. Е. В. В а с ь к о в с к и и. Учебник гражданского процесса.
М., 1917, стр. 233.

² См. «Факты, которые не утверждались стороной, суд не прини­
мает во внимание» (§ 622 РО—цит, по Л. Розенбергу. «Бремя
доказывания», 1956, стр. 43).

³ Е. В. В а с ь к о в с к и и. Указ. соч.

114

га, ссылаясь на свою нуждаемость, суд, кроме нуждаемо­сти, включает в предмет доказывания и факты: нетрудо­способность истца, наличие достаточных средств у от­ветчика, хотя бы об этих фактах истец «ичего и не ут­верждал.

Следовательно, вопрос о «бремени утверждения» в советском гражданском процессе лишен всякого само­стоятельного значения. Он целиком охватывается инсти­тутами диспозитивности и иска, а к обязанности доказы­вания никакого отношения не имеет.

⇐ Предыдущая12345678910Следующая ⇒

Поделиться: