Глава двадцать первая. РОБЕРТС И ЕГО ЖЕНА
Неширокий выступ северной части Техаса разделяет штаты Оклахома иНью-Мексико. Амарилло находится в Техасе, и по дороге из этого городка вСанта-Фе нам то и дело встречались живописные местные жители. Два ковбоя гнали стадо маленьких степных коровок, лохматых, как собаки.Громадные войлочные шляпы защищали ковбоев от резкого солнца пустыни.Большие шпоры красовались на их сапогах с фигурными дамскими каблучками.Ковбои гикали, на полном скаку поворачивая своих коней. Все это казалосьнемножко более пышным и торжественным, чем нужно для скромного управлениякоровьим стадом. Но что поделаешь! Это Техас! Тексас, как говорятамериканцы. Уж тут знают, как пасти коров! Не нам, горожанам, давать имсоветы. В старинном застекленном форде тоже ехали ковбои. Этим здоровеннымпарням было тесно в маленькой машине, и они сидели совершенно неподвижно, изредка задевая друг друга жесткими полями своих невероятных шляп. Обгоняяих, мы увидели сквозь стекло грубоватые профили и мужественные бачки. Пятьковбоев, пять шляп и пять пар бачек - это довольно большая нагрузка длятонконогого форда тысяча девятьсот семнадцатого года. Но " старый Генри", скрипя из последних сил, помаленьку двигался вперед. Грузовики с высокими бортами везли куда-то лошадей и мулов.Удивительная все-таки страна! Здесь даже лошадей возят на автомобилях. Можноли выдумать большее унижение для этого животного! Над высокими кузовамипечально торчали длинные уши мулов и изредка показывалась благороднаялошадиная морда, в глазах которой отражалась невыразимая дорожная тоска. Не успели мы отдалиться от Амарилло, как увидели нового хич-хайкера споднятым кверху большим пальцем руки. " Хич-хайкерами" называют в Америкелюдей, которые просят их подвезти. Наш вчерашний солдат морской пехоты тоженосил это звание. Мы остановились. Хич-хайкер опустил руку. Он был вовероле, из-под которого выбивались наружу расстегнутые воротнички двухрубашек. Поверх оверола на нем была еще светлая и чистая вельветовая куртка.Он сказал нам, что направляется в город Феникс, штат Аризона. Мы ехалисовсем не туда, но до Санта-Фе хич-хайкеру было с нами по дороге, и мыпригласили его в машину. Мистер Адамс не стал терять времени и сразу принялся за расспросы. Нашего спутника звали Робертс. Он положил свою черную шляпу на колени иохотно принялся рассказывать о себе. Еще одна хорошая черта американцев -они общительны. Один друг Робертса написал ему, что нашел для него в Фениксе работу поупаковке фруктов, на восемнадцать долларов в неделю. Надо проехать семьсотмиль, денег на такую длинную дорогу у него, конечно, нет. Всю ночь он неспал: ехал в товарном вагоне, и было очень холодно. В вагоне было несколькобродяг. Робертсу было совестно ехать зайцем, и он на каждой станции выходилпомогать кондукторам грузить багаж. Но бродяги спали, несмотря на холод, иникаких угрызений совести не испытывали. Робертс ехал из Оклахомы. Там лежит в больнице его жена. Он вытащил из кармана газетную вырезку, и мы увидели фотографию молодойженщины, полулежащей в белой больничной кровати, и заголовок: " Она улыбаетсядаже на ложе страданий". Мистер Адамс взволнованно замахал руками. - Сэр, - закричал он, - я читал про вашу жену в газете! Несколько часов подряд Роберте рассказывал нам историю своей жизни. Он говорил не торопясь, не волнуясь, не набиваясь на жалость илисочувствие. Его просят рассказать о себе - он рассказывает. Он родом из Техаса. Отец и отчим - столяры. Окончил " гай-скул" -среднюю школу, но на дальнейшее образование не хватило средств. Работал намаленькой сельской консервной фабрике и сделался мастером. Работа на такойфабричке идет только три месяца в году. Нанимают сезонников, которыепостоянно движутся с семьями по всей стране. Сначала они работают на юге, потом постепенно подымаются на север, где уборка урожая начинается позже.Это самые настоящие кочевники. Ничего не значит, что они белые и живут вАмерике. Они были оседлыми людьми, которых современная техника вынудилаперейти к кочевому образу жизни. Мужчинам платят двадцать центов в час, женщинам - семнадцать центов. Товар им отпускают из фабричной лавки, а потомвычитают забранное из жалованья. С фермерами тоже налажены особые отношения.Фермерам хозяин такой фабрики дает в долг семена и заранее, на корню, закупает урожай овощей. Даже не на корню, а еще раньше. Урожай закупается, когда еще ничего не посажено. Фермерам это невыгодно, но хозяин выбирает длязаключения сделок весну, когда фермерам приходится особенно туго. В общем, хозяин этой фабрички умеет делать деньги. Насчет умения делать деньги Роберте выразился не с возмущением, а содобрением. Но его хозяину все-таки живется нелегко. Его мучают местные банки.Будущее неизвестно. Наверно, банки его съедят. Этим всегда кончается вАмерике. Так вот, он был мастером у этого маленького фабриканта и женился на егодочке. Это был очень счастливый брак. Молодые супруги все делали вместе -ходили в кино, к знакомым, даже танцевали только друг с другом. Она былаучительница, очень хорошая, умная девушка. Детей она не хотела - боялась, что они отнимут у нее мужа. И дела у них шли отлично. За четыре годасовместной жизни они скопили две тысячи долларов. У них было восемнадцатьпородистых коров и свой автомобиль. Все шло так хорошо, что лучшего они нежелали. И вот в феврале тридцать четвертого года произошло несчастье. Женаупала с лестницы и получила сложный перелом позвоночника. Начались операции, леченье, и за полтора года все, что у них было, ушло на докторов. В концеконцов это больше походило на налет бандитов, чем на человеколюбивуюмедицинскую помощь. Доктора забрали все - и наличные деньги, и деньги, вырученные от продажи всех восемнадцати коров и автомобиля. Не осталось ницента. Первый госпиталь брал по двадцать пять долларов в неделю, оклахомскийберет теперь по пятьдесят. Жене нужно сделать металлический корсет - этобудет стоить еще сто двадцать долларов. Говоря о докторах, Роберте вовсе не жаловался на них. Нет, он выразилсяочень спокойно: - Ничего не поделаешь. Мне не повезло. Если с Робертсами происходит в жизни беда, то редкий из них будетискать корни постигшего его несчастья. Это не в характере среднегоамериканца. Когда его дела идут хорошо, он не скажет, что его кто-тооблагодетельствовал. Он сам сделал себе деньги, своими руками. Но если делаидут плохо, он не станет никого винить. Он скажет, как сказал нам Робертс: " Мне не повезло" или: " У меня это дело не вышло. Значит, я не умею егоделать". Робертса ограбили доктора, но, вместо того чтобы подумать -справедливо это или несправедливо, он успокаивает себя мыслью, что ему неповезло, и надеждой, что через год ему снова повезет. Иногда даже запискасамоубийцы содержит в себе лишь одну эту примитивную мысль: " Мне не повезлов жизни". Роберте не жаловался. Между тем за один год он потерял все. Жена сталанавсегда калекой, хозяйство и деньги расхватали медицинские работники. Самон стоит у дороги и просится в чужую машину. Единственное, что у него ещеосталось - это поднятый кверху большой палец правой руки. В Фениксе он будет получать восемнадцать долларов в неделю, а жить нашесть-семь. Остальные будет тратить на лечение жены. Бедняжка хочет все-такиработать. Она думает преподавать дома латинский язык. Но кто в Оклахомезахочет брать домашние уроки латинского языка? Это маловероятно. Сумрачно улыбаясь, Роберте снова показал нам газетную вырезку. Подфотографией значилась оптимистическая подпись: " Она знает, что парализована на всю жизнь, но с улыбкой смотрит набудущее. - Ведь со мной мой Робертс! - сказала бедная женщина в беседе снашим сотрудником". Мистер Адамс внезапно схватил руку Робертса и потряс ее. - Гуд бой, - пробормотал он и отвернулся. - Хороший мальчик. Роберте спрятал вырезку и замолчал. На вид ему было лет двадцатьвосемь. Спокойный молодой человек с мужественно красивым лицом и чернымиглазами. Нос с небольшой горбинкой придавал ему чуть-чуть индейский вид.Роберте тут же объяснил, что в нем действительно есть четверть индейскойкрови. Черт бы побрал этих техасцев! Они умеют пасти коров и выносить ударысудьбы. А может быть, примесь индейской крови сделала нашего спутника такимстоически спокойным! Француз или итальянец на его месте, может быть, впал быв религиозное помешательство, а может быть, проклял бы бога, но американецбыл спокоен. Его просили рассказать о себе - он рассказал. Итак, мы разговаривали с ним несколько часов. Мы задали ему сотнивопросов и узнали про него все, что только можно было узнать. Мы ждали, естественно, что он захочет узнать что-нибудь и про нас. Этого тем болееможно было ждать, что мы переговаривались между собой по-русски, на языке, который он вряд ли слышал в своем Техасе. Может быть, звук этой никогда неслышанной им речи вызовет в нем интерес к своим собеседникам? Однако он ни очем не спросил нас, не поинтересовался узнать, кто мы такие, куда едем, накаком языке разговариваем. Удивленные такой нелюбопытностью, мы спросили его, знает ли он оСоветском Союзе, слышал ли он что-нибудь о нем. - Да, - сказал Роберте, - я слышал про русских, но ничего о них незнаю. Но моя жена читает газеты, и сна, наверно, знает. Тут мы поняли, что он не расспрашивал нас вовсе не потому, что былизлишне деликатен. Напротив - американцы даже несколько грубоваты. Нет, этопросто его не интересовало, как, по всей вероятности, не интересовали ниблизлежащая Мексика, ни свой Нью-Йорк. Мы остановились позавтракать недалеко от Санта-Роза, в поселке прижелезнодорожной станции, выжженной солнцем. Хозяин заведения, где мы елисандвичи с сыром и консервированной ветчиной, был мексиканец с большимкостистым носом. Сандвичи делали он сам, его жена, не знавшая ни слова поанглийски, и сын, худой мальчик с кривыми, кавалерийскими ногами и вразукрашенном медью ковбойском поясе. Мексиканская семейка приготовляласандвичи с такими пререканиями и шумом, словно делила наследство. Умелый, спокойный американский " сервис" исчез, будто его никогда и не было. Кстати, и взяли за сандвичи вдвое больше, чем они стоят обычно. На главной улицепоселка находился магазин индейских вещей, - в витрине лежали кустарныеодеяла, стояли расписанные горшки и индейские боги с большущимицилиндрическими носами. Все это железнодорожное богатство было освещеногорячим ноябрьским солнцем. Однако жар был не настоящий, не летний, акакой-то ослабленный, словно консервированный. В каких-нибудь нескольких милях от поселка, по которому мы недавнопрогуливались с гордым видом иностранцев, с нами произошло первоеавтомобильное происшествие. Мы чуть не угодили в канаву. Не будем рассказывать, как это случилось. Так или иначе это было неслишком элегантно. Не будем также сообщать, кто был этому виной. Но можнопоручиться, что это были не миссис Адамс и не ее муж. Одно только можноприбавить в нашу пользу. Когда машина сползала в канаву, никто из нас невздымал рук к небу, не прощался с близкими и знакомыми. Все вели себя какполагается. Напряженно молчали, следя за тем, куда валится машина.Автомобиль однако, не перевернулся. Сильно накренившись, он остановился насамом краю. Мы осторожно вылезли, с трудом сохраняя равновесие (душевноетоже). Не успели мы обменяться даже одним словом насчет того, что с намислучилось, как первая же проезжавшая мимо нас машина (это был грузовик)остановилась, и из нее вышел человек с прекрасной новой веревкой в руках. Не говоря ни слова, он привязал один конец веревки к грузовику, другойк нашей машине и в одну минуту вытащил ее на дорогу. Все автомобилисты, проезжавшие в это время мимо нас, останавливались и спрашивали, не нужна липомощь. Вообще спасители набросились на нас, как коршуны. Ежесекундноскрипели тормоза, и новый проезжий предлагал свои услуги. Это было прекрасное зрелище. Автомобили сползались к нам без сговора, как это делают муравьи, когда видят собрата в беде. Честное слово, дажехорошо, что с нами произошел маленький эксидент, иначе мы не узнали бы этойудивительной американской черты. Только выяснив, что помощь уже не нужна, автомобилисты ехали дальше. Наш спаситель пожелал нам счастливого пути и уехал. На прощанье онпосмотрел в сторону миссис Адамс и буркнул, что автомобилем должен все-такиуправлять мужчина, а не женщина. Миссис Адамс вела себя, как истая леди. Онаи не подумала сказать, что как раз вела машину не она. Вытащивший нас на дорогу американец не пожелал даже выслушать нашейблагодарности. Помощь в дороге не считается в Америке какой-то особеннойдоблестью. Если бы наш спаситель сам попал в беду, ему так же быстро и молчапомогли бы, как он помог нам. О том, чтобы предложить деньги за помощь, дажеи говорить нельзя. За это могут страшно обругать. Через два дня в роли спасителей выступили мы сами. Мы возвращались горной дорогой в Санта-Фе из индейской деревни близгородка Таос. Шел мокрый снег. Дорога обледенела, и наш автомобиль иногданепроизвольно делал довольно опасные повороты, подводя нас к самому краюобрыва. Мы ехали медленно, и на душе было довольно нудно. Внезапно, за одним из поворотов, мы увидели перевернутый грузовичок, лежавший на боку поперек дороги. Возле него в полной растерянности бродилмолодой мексиканец. То, что он был мексиканец, мы увидели еще издали. На нембыли розовая рубашка, голубой галстук, серый жилет, малиновые башмаки, зеленые носки и темно-фиолетовая шляпа. В двух шагах от него, на откосе, лежал на спине в луже крови другой мексиканец - в нежно-зеленых бархатныхштанах. Казалось, он был мертв. Катастрофа, видимо, произошла только что, и уцелевший мальчишканастолько ошалел, что не мог толком объяснить, как она случилась. Он ходилвокруг грузовика и бессмысленно что-то бормотал... Он смахивал насумасшедшего. Лежавший открыл глаза и застонал. Этот ужасный звук привелразноцветного мексиканца в чувство, и он обратился к нам с просьбой отвезтираненого домой, в его деревню - Вилларде. Мы предложили отвезти его вближайшую больницу, но мексиканец настаивал на том, чтоб везти в деревню.Для этого надо было сделать тридцать миль в сторону от нашей дороги. Всевместе мы с трудом посадили раненого в автомобиль. В это время сзади подъехал на машине какой-то американец. Он спросил, не нужна ли помощь. Мы поблагодарили и сказали, что сейчас повезем раненого.Разноцветный мексиканец остался у своего искалеченного грузовика. Дорога была очень тяжелая, и прошло три часа, прежде чем мы добралисьдо Вилларде. К нашей машине немедленно сбежалась вся деревня. Бог знает, чемзанимались местные жители. Несмотря на будний день, они были в новенькихкурточках из кожи и обезьяньего меха. Мы сдали раненого мексиканца егородственникам. Он на минуту пришел в себя и рассказал им все, что произошло.Его понесли в дом. В это время сзади, ныряя в ухабы, подъехала машина самериканцем, предлагавшим нам свои услуги. Оказывается, он все время ехал занами. - Видите ли, - сказал он, - вы очень неосторожны. Ведь этот мексиканецмог умереть в вашей машине. Вы ведь не знаете, насколько тяжело онпострадал. А может быть, он уже умирал? Представляете ли вы себе, что моглопроизойти? Вы приезжаете в мексиканскую деревню, где вас никто не знает, ипривозите труп одного из ее жителей. Мексиканцы первым долгом подумали бы, что это вы его и раздавили. Как вы доказали бы им, что он разбился на своеймашине? Мексиканцы - люди очень горячие, и вам могло бы прийтись довольноскверно. И вот я подумал, не лучше ли поехать за вами и в случае чего статьвашим свидетелем? Поступок этот дает хорошее представление о характере американцев. Когда мы разъезжались каждый в свою сторону, американец дал нам своювизитную карточку. Вдруг его показания по этому делу все-таки понадобятсяТогда пригодится его адрес. Из визитной карточки мы узнали, что нашсвидетель - директор " грэмерскул" - начальной школы. Для того чтобы оказатьнам эту услугу, он сделал громадный крюк в сторону. В характере американского народа есть много чудесных и привлекательныхчерт. Это превосходные работники, золотые руки. Наши инженеры говорят, что, работая с американцами, они получают истинное удовольствие. Американцыточны, но далеки от педантичности. Они аккуратны. Они умеют держать своеслово и доверяют слову других. Они всегда готовы прийти на помощь. Этохорошие товарищи, легкие люди. Но вот прекрасная черта - любопытство - у американцев почтиотсутствует. Это в особенности касается молодежи. Мы сделали шестнадцатьтысяч километров на автомобиле по американским дорогам и видели множестволюдей. Почти каждый день мы брали в автомобиль хич-хайкеров. Все они былиочень словоохотливы, и никто из них не был любопытен и не спросил, кто мытакие. На дороге нас встретила деревянная арка: " Добро пожаловать в Нью-Мексико". Тут же, возле арки, с нас слупили по двадцать четыре цента за галлонбензина. Бензин в Нью-Мексико стоит дороже, чем в Техасе. Гостеприимноеприветствие было несколько отравлено коммерческим душком. В различных штатахбензин стоит по-разному: от четырнадцати до тридцати центов за галлон.Дороже всего он стоит, конечно, в пустынях, куда доставлять его приходитсяиздалека. И часто на границах штатов можно увидеть плакат: " Запасайтесь бензином здесь. В штате Аризона он стоит на четыре центадороже". Ну тут, конечно, не удержишься. Запасешься! Придорожная глина была красного цвета, пустыня - желтая, небо -голубое. Иногда встречались низкорослые кедры. Двести миль мы ехали довольноизбитой гравийной дорогой. Но рядом уже строится грандиозное шоссеЛос-Анжелос - Нью-Йорк. Мы остановились у старого колодца, над которым висело громадноеизвещение: " Ваш дед пил здесь воду, когда шел в Калифорнию за золотом". В другом извещении этот колодец назывался первым в Америке. Рядом систорическим колодцем сидел в будочке хозяин и продавал цветные открытки свидом этого же колодца. У вбитого в землю столба ходили на цепках двамолодых медведика. Хозяин про них сказал, что они очень злые. Но медведи, как видно, не знали английского языка, потому что самым подхалимским образомстановились на задние лапы и выпрашивали у проезжающих угощение. За будочкойвидна была старинная крепость с деревянным майнридовским частоколом. Вообщезапахло сдиранием скальпов и тому подобными детскими радостями. Не хваталотолько индейской стрелы, впившейся в частокол и еще дрожащей от полета. Вместе с нами у колодца остановилась старая, потрепанная машина. В ней, среди подушек и ватных одеял, сидела самая обыкновенная мама с белобрысым изареванным мальчиком на коленях. На подножке, в особой загородке, стояласмирная дворняга с закрученным кверху толстым и добрым хвостом. Муж вылезиз-за руля и разминал ноги, переговариваясь с владельцем историческогоколодца. Утирая сыну нос, мама быстро рассказала нам про свои семейные дела.Семья едет из Канзас-сити в Калифорнию. Муж получил там работу. Всеимущество тут же, в автомобиле. Собака беспокойно вертелась в своей загородке. Рядом с ней на подножкебыл укреплен добавочный бачок с бензином, и его запах душил собаку. Онажалобно смотрела на хозяйку. Ей, наверно, очень хотелось поскорее прибыть вКалифорнию. Вечером мы въехали в Санта-Фе, один из стариннейших городов СоединенныхШтатов Америки.
