Глава 7. Друг обескровленного семейства.

 

 За окном стояли прекрасные и тихие сумерки.

 В эту ночь Командор оставался работать в своём кабинете. Он спокойно перебирал бумаги и доклады, говорящие о состоянии аванпоста в его владении. Лицо хозяина кабинета выражало сосредоточение и спокойствие.

 На улице была спокойная погода. Ночная прохлада мягко проникала в кабинет через открытое окно. Но внезапно  спокойствие и мирное состояние прервал внезапный стук в дверь.

 – Заходите. – Громко сказал Командор.

 Тут же со скрипом открылась дверь, и в кабинет вошёл человек. На нём была накидка с капюшоном, чёрные одеяния и невысокие сапоги.

 – Да, теневик Антоний, тебе что ни будь нужно? – Спокойным, практически мягким голосом спросил Командор.

 – Да, Командор, очень важные доклады. – С явной нетерпимостью ответил Антоний.

 – Ох, а это не может подождать?

 – Нет, не может.

 – Ну ладно, давай.

 Антоний выложил из сумки два белоснежных листка, и положил их на стол, а потом, нисколько по уставу, сколько из–за уважения к Командору и по привычке вытянулся по стойке смирно.

 Командор подобрал первый листок и стал бегло рассматривать доклад.

 На первом листе попался не доклад, а информативный лист, распространявшийся только среди командоров, об операции полк–ордена в Африке.

 Большим вниманием его Командор не наградил, всего лишь сухо и быстро сказал «Хорошо», откинув его в сторону, и сразу же перешёл к настоящему докладу.

 Он его рассматривал довольно долго и вкрадчиво, изучая каждую строчку или абзац. Он ещё несколько минут его рассматривал, пока вновь не заговорил.

 – Очень хорошо. Вы вскрывали квартиру Давиана?

 – Да, Командор.

 – И что же там вы нашли?

 – У него довольно много работ и книг по теме Маркса, Энгельса, Чучхе. Есть много работ связанных с построением равного общества, с равным социальным положением, с…

 – Короче. – Резко прервал Командор теневика.

 Антоний стоял, ещё молча пару мгновений, потом вдохнув воздуха, он вывалил:

 – Он коммунист.

 – Мда, понятно. – Несколько встревожено произнёс Командор. – Ладно, пока всё хорошо, не снимайте наблюдения с Габриеля.

 – Вы же понимаете, что это против священных правил полк–ордена? – Не скрывая обвинительного тона, спросил теневик. – Использовать наши ресурсы в своих личных интересах.

 – Ну, надеюсь, никто не узнает о моей слабости? Так ведь, Антоний? – Будто извиняясь, твердил хозяин кабинета.

 – Несомненно, Командор. Но позвольте задать вопрос?

 – Да, теневик, задавай свой вопрос.

 – А почему мы следим за этим гражданским? Это даже не в нашей компетенции и не в интересах самого полк–ордена.

 Командор опрокинулся на спинку своего кресла и тяжело выдохнул. Воспоминания, промелькнувшие в его сознании, были довольно тяжелы. Но он все, же решил их кратко высказать:

 – Понимаешь. – Тяжело и с печалью в глазах начал Командор. – В своё время я был знаком с его родителями. Это всё произошло в самом конце эпохи Великой Европейской Ночи. В то время, до того как я ещё вступил в полк–орден, они меня спасли от голодной смерти, когда все мои знакомые и друзья умерли на улице, и дали мне приют. Когда же мне пришло известие, что их арестовали за участие в митинге, как сейчас говорят «В идейно–подрывных работах против Рейха», я уже вступил в ряды полк–ордена. Я

немедленно со всех сил помчался к ним. Они уже тогда знали, что Рейх оправданий не выносит, ибо так завещал ещё первый канцлер. И тогда они попросили меня всего лишь об одной просьбе: приглядывать за их сыном. И я взял на себя эту миссию, счёв это самым меньшим, чем я мог отплатить за собственную жизнь. Это мой личный долг.

 – Понятно.

– Есть новости касаемые Канцлера? – Пытаясь сменить на более нейтральную тему спросил Командор.

 – В этом и проблема.

 – Что случилось?

 – Канцлер распустил Высший Капитул.

 – Хм, это должно быть интересным. Я уже знаю это, свои информаторы быстрее любого отчёта или теневика. Вы задержали нашего друга, о котором мы говорили?

 Теневик взглянул на часы, которые были у него на руке и сказал:

 – Операция начнётся через три минуты.

 – Как только возьмёте его, доложите мне и доставьте туда, куда я уже говорил.

 – Да, Командор. Тут ещё одна новость: есть сведения, что Канцлер начинает охоту на наш полк–орден. В доказательствах только перехваченная передача и её половинчатая дешифровка, он передал её по защищённому каналу, который мы ещё не полностью взломали. 

 – Что руководство?

 – Пока молчит.

 Командор немного потупился, в его душе пробежал огонёк противоречий.

 – Дай подумать.

 После этих слов хозяин кабинета встал из–за стола и подошёл к окну. Он около двух минут вглядывался в пустоту. На его лице читалось огромное сосредоточение и задумчивость. Потом он развернулся к теневику и сказал ему:

 – Ладно, вот приказ: иди к моему заместителю здесь и скажи, что б он занимал мой пост. Потом передай по нашей сети, что я перевожусь северо – миланский аванпост, в Менаггио. Там на посту Командора никого нет. Думаю наше руководство обрадуется, что там появится такой умелый руководитель как я. – С наигранным самовосхвалением сказал Командор и добавил. – И держи меня в курсе всех событий.

 – Но…

 – Мне всё равно, просто передай приказ. – Холодно кинул Командор, обрывая теневика.

 – Да, Командор.

 После этого он быстро вышел из кабинета, с недовольной ухмылкой. А Командор отошёл к столу и склонился к нему. Тут ему на глаза попался информативный лист, связанный с Африкой, говорящий о том, что там произошло, и какую работу совершили бойцы полк–ордена. Командор поднял этот лист и стал вчитываться в детали операции, представляя, как это могло быть.

 

Африка, северное побережье Египта, около часа назад.

 

 Это был один из трущобных районов. Всюду стояли только здания, сделанные из мусора, который был повсюду, но все, же являлся дефицитом в этом месте. Только в середине трущобного мегаполиса возвышался старый, посыпавшийся и с богатой паутиной трещин, дворец, в котором сегодня и заседал Совет Синдикатов.

 Этот дворец не был подобен прекрасному великану, который возвышается посреди уродливых и гнилых трущоб. Скорее старому и полусгнившему дереву посреди пней. Это здание постепенно гнило и осыпалось, вливаясь в местные трущобы.

 Дворец был построен в обычном восточном арабском стиле из камня и всевозможного мусора. По своему убранству и декору он полностью уступал дворцам в Объединенной Аравии. Хоть и Аравийский полуостров пережил войну, но из горнила войны он воскрес в новом величии. А здесь этот серый, убогий и рушащийся «дворец» был самым настоящим произведением искусства, с башнями и небольшим прудом внутри, в котором была вода коричневого цвета от ржавчины и грязи в трубах.

 Клановый Советник с опаской шёл по трущобам к дворцу, временами с опаской оглядываясь по сторонам. Советник боялся нападений, даже, несмотря на личную охрану. Он и его стража были одеты в более приличную одежду, нежели большинство жителей трущоб.

 Советник был обычным негром, выходцем из юга, худощавого телосложения. Вокруг него шли четыре человека – его охрана.

 Они буквально пробивались сквозь кривые улочки трущобного городка. Им на пути постоянно попадались нищие, голодные дети, проститутки, бомжи и прочие жители трущоб. Порой нищие и обездоленные кидались на советника, пытаясь получить от него хоть что–нибудь. Но быстрые штыковые ответы или очереди из стареньких АК–74 проредили ряды несчастных, и эскорт оставлял после себя лишь кровавый шлейф на гниющей земле.

 Советник шёл уже довольно долго. Взору всегда представлялась одна картина: разбитые, покосившиеся трущобные домики, сделанные из мусора и кучи отходов, как и обычных, так и биологического происхождения возле которых роились тысячи мух, чьё бесконечное жужжание могло свести с ума.

 В воздухе витал стойкий запах разложения и гнили, человеческих экскрементов и вони от отходов… Запах нищеты и бедствия, уныния и вечного отчаяния. Если бы неподготовленный человек оказался бы в этих трущобах, то ему наверняка бы свернуло лёгкие и желудок от жуткого запаха.

 Советник завернул за угол и вышел напрямую к дворцу. Он увидел, что дворец был окружён сетчатым ржавым забором, а само здание находилось на небольшом возвышении. И советник мог увидеть, что у дворца уже копошатся люди: множественные наёмники и клановые солдаты, охранявшие своих хозяев, вооружённая стража дворца проверяла убогие документы, многие нищие, которых позволяли подпустить, плача  вымогали на коленях милостыню. С самого дворца свисало несколько религиозных стягов. Так же у дворца стояло множество старых, из давно минувших эпох, машин. Неокрашенных, ржавых и еле работающих автомобилей.

 Советник уже более уверенным шагом подошёл охране дворца. Он быстро дошёл до первого поста охраны.

 – Стоять! – Махнув рукой, сказал бравый солдат. На нём были самые обычные лохмотья – майка рваная, изодранные шорты и старые сандалии. Он был довольно невысокого роста с суровым лицом и единственное, что говорило, о том, что он – воин, это старый РПД через плечо.

 – Ваши документы. – Пренебрежительно потребовал воин.

 – Хорошо, вот они.

 Советник вытащил старые скомканные пожелтевшие бумаги и подал их воину. Тот некоторое время сверялся с ними, а потом всё же пропустил советника.

 Советник вошёл во дворец. Но он даже не успел насладиться его скудными видами, советника  тут, же окликнули.

 – Вы опаздываете.

 Советник быстро развернулся в поисках источника голоса.

 – Простите, а вы кто?

 – Я представитель западного синдиката. – Сказал довольно высокий мужчина арабской внешности.

 – Да, простите, трущобы. – Извинительно ответил Советник.

 – Понимаю, а теперь давайте пройдём в зал совета и займём свои места, а то заседание уже скоро начнётся.

 Два человека пошли на второй этаж. Они дошли до огромной залы, где в полукруге на обычных полуразвалившихся разных стульях сидели множество человек.

Эти двое, с одобрения остальных, прошли и сели на отведённые им места.

 – Мда, здесь собрались представители всех синдикатов. – Послышался слабый, едва слышимый голос, наверное, обращённый к определённому человеку.

 Советник своего клана впал в размышления о синдикатах, на которые он работал всю свою жизнь.

 Синдикаты Африки. Эти образования чем–то сменили государства. Вначале это были объединения людей, которые хотели выжить и приумножить свои ресурсы и богатства посреди этого ада, причём их методы были далеки от идеальных. Убийства, массовый террор, подкупы, подсаживание на наркотики и прочие жуткие методы получения власти стали их союзниками. Потом, эти преступные объединенные синдикаты, начали набирать могущество, сметая врагов и поглощая более слабые преступные объедения. И через некоторое время над Африкой установилась власть пяти Гиперсиндикатов. У них не было названия, лишь обозначения сторон света. Западный синдикат на западе, восточный синдикат на востоке, южный синдикат на юге, северный синдикат на севере и центральный синдикат в центральной Африке. Все они имели власть на своих территориях и власть над людьми. Но они не были единственной властью в своей территории, ибо сильнее их всех была таинственная религиозная организация, что безраздельно властвовала над всей Африкой, даже диктуя свою власть синдикатам.  Предтечи синдикатов это банды преступников, которых они пускают вперёд, как собак на охоте, а сами они это преступный террор и насилие. После себя эти кланы оставляли только разорение и шлейф из трупов.  

 Но что было на другой стороне? Эти синдикаты стали чем–то вроде гнилого света в кромешной тьме. Именно они дали работу десяткам тысяч людей и обеспечили кое–какую стабильность на своих территориях. Именно та самая церковь объединила людей, предотвратив многие религиозные войны, уносившие тысячи жизней. Они стали тем самым идеалом, для разодранной земли, последней надеждой. «Если не синдикаты, то никто» – как звучало в одной из африканской проповеди.

  В зале полукругом стояли стулья, а ближе к центру на самодельных тронах седели представители глав своих синдикатов со своей свитой, а посередине трон с пожилой женщиной.

 Это женщина была главой Совета. Её мудрость, по рассказу с ней общавшихся людей, была безгранична. И сейчас она говорила речь. Голос этой пожилой женщины был по–старчески слаб, но в тоже время он был переполнен глубиной и мудростью.

 – Братья и сёстры. Сегодня мы собрались на этот совет, что б решить как жить дальше. Решить, каковы же будут наши дальнейшие действия. Богатый север – наша цель. Там народ живёт в достатке и благополучии, пока наши народы пухнут от голода и умирают от жажды. А по этому…

 Её слова прервала внезапная очередь из автомата, раздавшаяся вне зала. Несколько охранников бегом встали у двери. Многие члены совета со страху подпрыгнули со своих мест. На их лицах появилась маска недоумения и ужаса.

 Послышался звук гранаты, катившейся по полу.

 Мгновенная вспышка всех ослепила, и оглушил пронзительный писк в ушах. Все тут же зажмурились и прикрыли уши. Когда все члены совета смогли прийти в себя, то они увидели убитых охранников и двадцать солдат в броне спецназа с нашивками полк–ордена, которые стояли посреди всех как таинственные и молчаливые призраки, окутанные саваном ужаса.

 – Что вам нужно? – Дрожащим голосом спросил один из советников.

 Никто не ответил. Один из солдат активировал устройство у воротника и заговорил:

 – Брат–Капитан, отделения «снегирь» и «воробей» заняли дворец, что делать с пленными?

 Из бусинки на воротнике послышался статичный шум помех, и слова:

 – Взять представителей синдикатов и доставить их в Рим, а остальных оставьте там. Они нам не нужны. И выбирайтесь оттуда как можно быстрей.

 – Да, Брат–Капитан. – Сказал боец, и активно жестикулируя, стал раздавать приказы.

 …

Командор медленно оторвался от информативного листа, из которого узнал про операцию, и принялся за сбор личных вещей. На его лице вновь пробежала печаль. Каждый подобный лист заставлял его впадать в некое подобие меланхолии. Мысль о том, что надо действовать против людей, которые голодают, умирают и захлёбываются от болезней и нищеты, была поистине чёрной и жестокой, отягощающей душу.

 Он достал из угла небольшую сумку, необходимую для сбора вещей, необходимых для Командора. Он аккуратно складывал свои документы, одежду, личные и вещи и просто некоторые мелочи.

 Внезапно засветился старый электронный планшет, мирно лежавший на столе.

 Командор неохотно обратил на него внимание. Он медленным шагом направился к мигающему устройству, небрежно его взял и просмотрел пришедшее сообщение.

 Немного ухмыльнувшись, Командор бросил сборы, подойдя к дивану, на котором была брошена чёрная кожаная куртка. Он быстро одел её и поспешно вышел из своего кабинета, предварительно его закрыв.

 Командор вышел из здания. На улице было тихо и прохладно. Город полностью спал, и поэтому на улице было ни звука. Ночная прохлада была по своему прекрасна, она всегда падала на кожу человека лёгким прикосновением, позволяя ему проваливаться в глубины своих мечтаний. И Командор вспомнил ощущения своего юношества, проведённые далеко от этого места. Но ему было не до эфемерных и иллюзорных воспоминаний, а их самих он гневно сплюнул на землю и двинулся.

 Он быстрым шагом направился по улице, идя точно к своей цели, ведь время было позднее и, несмотря на удостоверение полк–ордена, что хранило его от ограничений комендантского часа, ему не хотелось попадаться на глаза вездесущих патрулей.

 Всюду в городе висели плакаты и стяги, посвященные Рейху. В воздухе приятные, но стойкие запахи благовоний. С некоторых колонок тихо, стараясь не нарушать сна граждан, пелись молитвы церкви и Культа Государства. Командор мельком заметил пару служителей министерства Ночного Покоя, которые следили за тем, что в тёмное время суток было не слишком громко и спокойно. Их главной целью было, чтобы граждане не нарушали своего сна и спокойно отдыхали перед тяжёлым трудовым днём. 

 Командор прошёл несколько улиц, которые вывели его к небольшой церковной часовне, в окнах которой плавно горел свечной свет.

 Часовня была довольно проста. В небо устремлялся всего один острый, готический купол. Сама постройка была небольших размеров. Она была сделана из обычного камня, её не стали выкрашивать в какой либо цвет, покрыв лишь белой известью.

 Командор покорно совершил крестное знамение и вошёл в часовню с чувством благоговения.

 Он аккуратно отворил двери часовни и вошёл в неё. Внутри спокойно, горели маленькие свечки, от которых мягкий свет слабо заливал помещение, отчего глаза рябились. Висели иконы святых, что своим ласковым взглядом взирали на Командора. В часовне приятно пахло ладаном, но это были не те резкие и приторные благовония, что разжигали на праздниках. Командор знал, что по специальному указу министерства Радости и Ликования Империал Экклесиас и Культ Государства были обязаны на праздник разжигать благовония, подмешивая в них специальные травы и ингредиенты, чтобы народ сильнее веселился и радовался празднику.

 Насладившись запахом в часовне, Командор стал молиться у икон. Он тихо пришёптывал слова молитв, как через несколько мгновений за его спиной появилась довольно рослая фигура, в чёрном монашеском балахоне.

 – Мы ждали тебя. – Сказал человек тяжёлым сиплым голосом с явным французским акцентом.

 – Я знаю, спускаемся?

 – Да.

 Два человека подошли к углу часовни и, громко кряхтя, оттащили небольшую гранитовую плиту. В нос сразу ударил запах погребной сырости. Перед ними открылся проход вниз.

 Первый полез Командор, он по лестнице спустился в небольшой тоннель, сделанный из камня. Вторым тут же спустился человек в балахоне, тяжело подтянув за собой плиту

 Электричество сюда не проводилось, отчего тоннель был освещён многими факелами, которые были расставлены на стенах. Но всё равно свет в тоннеле был довольно тусклым, и по ходу пути глаза несколько рябило.

 Они прошли по прямому пути, никуда не сходя, потом разом свернули и попали в небольшое прямоугольное помещение.

 Оно было довольно простое: стены, выложенные из потрескавшегося красного кирпича, невысокий потолок, большой прямоугольный камень, похожий на огромный строительный блок по пояс рослого человека и несколько факелов на стенах, отчего здесь свет был намного ярче и глаза так сильно не напрягались.

 У камня стояло два человека: один, пожилой человек, в кремовом балахоне от которого веяло благовониями и второй, высокий мужчина средних лет, в плотно прилегающих  к телу чёрных одеждах, стилизованных под броню.

 – Послушник, Дюпон, можете вернуться к службе в часовне. – Строго сказал человек в Кремовом балахоне.

 – Да, ваше святейшество. – Последовал ответ, произнесённым вдохновлённым голосом, после чего послушник развернулся и пошёл прочь из помещения.

 – Ваше Святейшество. – Сказал Командор, преклонил колено и поцеловал ладонь старика. После чего встал и задал свой вопрос. –  Зачем я вам понадобился?

 Рядом два человека стоявших у камня, человека переглянулись. Старик кивнул второму в броне и тот заговорил:

 – У нас есть одна проблема, которую может решить твой полк–орден.

 Командор некоторое время стоял, молча, думая какие слова подобрать.

 – Верховный Инквизитор, Верховный Отец, простите, но у полк–ордена сейчас много забот… и через некоторое время, я уверен, их станет ещё больше. – Неуверенно, но стойко ответил Командор. – Почему бы вам не подать официальное прошение?

 Два человека стояли, молча, но все, же старик развеял тишину:

 – Во–первых, любое прошение отслеживается министерством Отслеживания Переговоров между Департаментами Власти, а мы хотим, чтобы наша операция была скрыта от ока Рейха. Во–вторых, нам и не понадобится помощь всего полк–ордена, скорее только твоя. – Прервался Верховный Отец, но подняв руку на собеседника и указав на стоящий перед ними валун, сказал. –  Карамазов, объясни ему.

 Верховный Инквизитор слегка кивнул. Он подошёл к камню и выложил несколько листков, фотографии и карту.

 – У нас появилась проблема, которую нельзя решить обычными методами. В Территории Великая Пустошь появилась группа сектантов, которую надо немедленно ликвидировать.

 Командор, удивлённым голосом вопросил:

 – А почему туда нельзя направить отряды Трибунала или армии?

 Верховный Инквизитор слегка усмехнулся и ответил:

 – Потому что нам надо поддерживать миф в то, что вера, нисколько в Бога, сколько в Канцлера – непоколебима, а поэтому нельзя прибегать к методам, которые могут вызвать излишнее внимание или привлекать ненужных свидетелей. Нам нельзя пошатнуть веру в рядах служащих.

 – И насколько распространилась эта ересь? – Спросил Командор.

 – Эта секта в пределах одного Суперзавода – Мануфактория, если говорить технически.

 – А, что они исповедают? – Въедливо вопросил Командор.

 Верховный Инквизитор потёр подбородок, потом почесал затылок, и всё же вымолвил:

 – Они пытаются распространять учение, о каком–то многобожии. Я не особо знаю всю тематику их учения, нам хватает этого, чтобы обвинить их в ереси и сжечь этих еретиков.

 Командор стоял с некоторым недоумением, и вот он задал главный вопрос:

 – А почему вы считаете, что я вам помогу?

 Верховный Отец посмотрел на Командора своими серыми и усталыми глазами. Его борода спускалась до груди. Его морщинистое лицо выражало мудрость и огромную усталость.

 – Командор, я ещё помню, как во время Корсиканского Крестового Похода ты взял на себя командование храмовниками, когда убили их капитан–храмовника и капеллана, я помню, как ты повёл их в бой, я знаю, что ты будешь лучшим в предстающем бою. Пойми, почти все наши войны и умелые командиры готовятся к Крестовому походу на Иберию, на её север. Ты просто нужен нам.

 На Командора нахлынули воспоминания того дня. Это была солнечная Корсика, которая только вошла в состав Рейха. И на ней восстали сектанты, хотевшие изменить мир своими наивными идеями. Они прибывали в своём маленьком вымышленном мирке и думали, что их незрелые либеральные идеи смогут избавить мир от тирании и несправедливостей. Они были всего лишь либеральными безумцами, увязшими в своём бесполезном стремлении изменить мир. Но эти сектанты оказались довольно продуманными: впервые дни они захватили военную часть и разграбили её. И Верховный Отец тут же объявил Корсиканский Крестовый Поход. Ещё один крестовый поход, которых за год было не меньше двадцати. Он бросил туда ещё не обстрелянных новеньких храмовников из Корпуса Веры. Командор туда был отправлен как наблюдатель в составе группы ещё зелёных новых храмовников. Их прижали минометным огнём, но им срочно нужно было преодолеть эту улицу или бы их не перемолотили. Командор увидел тут не храбрых воинов, а испугавшихся юнцов. Их капеллан и командир–наставник были убит. Командору пришлось занять место капеллана храмовников и поднять бойцов. Силой своего слова он оторвал их трусливые души от земли и бросил на другой конец улицы…

 В глазах Командора не пробежало и искры, он остался несколько железным, безразличным к сказанному Карамазовым. Но потом все, же заговорил:

 – Простите, я просто не обязан вам помогать. – Сухо сказал Командор и так же холодно добавил – Я знаю, что вы меня просите о помощи не, потому что у меня есть определённые умения или потому что хотите сохранить эту ересь в тайне. Вам просто больше некого просить.

 – Командор, ты о чём? – С театральной угрозой в голосе вопросил Карамазов.

 – Верховный Инквизитор. – Официально начал Командор. – Я тоже немного знаю о положении дел в Рейхе. Знаю, что силы храмовников растянуты по всем регионам, в целях усиления власти и присутствия Империал Экклесиас. А Инквизиция работает на пределе, пытаясь уничтожать всё новых еретиков, которые в последнее время повылезали изо всех нор. Не так ли, господин Верховный Инквизитор? – Дерзящим тоном спросил Командор.

 – Командор, ты забываешься! – Громко, но не без присущей всем инквизиторам угрозы, вымолвил Инквизитор.

 – Обожди, Карамазов. – По–старчески тяжело выдохнув, сказал Верховный Отец.

 Церковный иерарх посмотрел в глаза Командору, между ними будто проходило мысленное противостояние, и тут Отец коварно ухмыльнулся, пустив в бой своего козыря.

 – Естественно, это твоё право, нам не помочь, но я могу обеспечить амнистию двум заключённым, которых ты оттуда выведешь.

 Мужчина недоумевающим взглядом посмотрел на старика, который таинственно примолк.

 – У меня есть достоверная информация о том, что там работают, на этом мануфактории, двое заключённых: Сцилла и Марк – твои друзья, насколько я помню, не давшие тебе умереть с голоду в эпоху долгой ночи, когда они ещё жили в Риме.

 Командор мгновенно поник взглядом. Эта информация просто сломила его волю, ибо ради их вызволения он был готов на всё, что потребуется. В нём вспыхнула мрачная надежда. И он ухватился за неё, желая всей душой помочь своим спасителям, даже если он сам сгинет.

Он подошёл к камню и склонился над листами, став их аккуратно рассматривать, тщательно исследуя каждую бумажку, каждый доклад. В его взгляде была неимоверная печаль, перемешанная с искрой надежды.

 – Ну, сын мой, твой ответ. – Требовательно ввозвал иерарх церкви с блеском в глазах.

 Командор резко поднял голову на Верховного Отца, выпрямился во весь рост со скрипом свой кожаной куртки и холодно вымолвил:  

 – Да, я готов, что нужно делать? – Сокрушённо спросил Командор.

 На лице Отца пробежала лёгкая улыбка, от удовольствия, вызванного тем, что он добился, чего хотел, но он её быстро унял. Постояв несколько мгновений в тишине и поглаживая бороду, Верховный Отец заговорил, излагая детали:

 – Ты в автомобиле Верховного Инквизитора доберёшься до аэродрома, где тебя будет ждать двухместный реактивный сверхскоростной самолёт. Лётчик тебя будет ждать уже в самолёте. Оттуда ты долетишь до Великой Пустоши. На месте тебя будет ждать   Верховный Инквизитор со снаряжением, который доберётся другим самолётом, а оттуда вы доберётесь до объекта. Всё понял.

 – Да, ваше святейшество.

 …..

 Около пяти часов утра. Великая Пустошь.

 Это была великая пустошь. Огромная территория, на которой почти не было городов. В центре Пустоши была большая радиоактивная пустыня. Но некогда это был цветущий край центральной Европы.

 Во время войн первого канцлера, когда ковался Новый Рейх, на этой территории существовало большой союз, на месте Австрии, Венгрии, части Чехии и части Румынии – Конфедерация Свободных Народов, собранная из нескольких стран. Эти государства сумели объединиться, во время ада и кризиса. И объединились они, прежде всего перед канцлером. Их пугал новый железный мир, который несёт с собой новый владыка, одержимый идеей объединить все земли, которые сумеет и возродить древнюю империю золотого орла. Армия Конфедерации была довольно натренирована, обучена, экипирована и сильна, и ни в чём не уступала войскам Рейха. Канцлер терпел большие потери и не продвигался порой даже на йоту. Перед ним стояла реальная угроза потерять армию и проиграть эту войну. Но он не мог себе этого позволить, ибо его армия непобедима, а перед силой нового Рейха должен склониться каждый. И тогда правитель решился на отчаянный шаг: он применил атомное оружие. Несколько ядерных боеголовок сокрушили и дух сопротивления, и государство, и армию врага.

 Но и цена этому была велика. Эта территория превратилась в пустыню с редкой растительностью и разрушенными городами, а так же заражённой землёй, водой и воздухом. Через некоторое время стали рождаться мутанты, люди стали гибнуть от лекимии или лучевой болезни. И люди стали массово покидать эти земли. Край стал превращаться в безлюдный клок земли и грозил вообще опустеть. Но и тут Канцлер нашёл решение, которое было в духе Рейха и всей карательной системы – ссылка.

 Великая пустошь стала огромной территорией для ссылки заключённых и осуждённых. Но их не просто сюда ссылали. По всей Территории было построено множество заводов неимоверных размеров, колоссальных заводов, размером с полдюжины кварталов и высотой как десятиэтажный дом. Такие заводы называли – мануфакторий. Но главное, что было неестественно для Рейха: там многим заключённым давали некоторую степень свободы, и поэтому складывалось впечатление, что на этих заводах работают люди, похожие на обычных работников, нежели на заключённых, на сон спускавшиеся в огромные подвалы этого завода. Провиант, инструмент и одежду этим людям привозили время от времени. Единственным напоминанием о заключении были охранники, в старой военной форме и автоматами из давно ушедших времён.

 И единственным напоминанием о бурной жизни, кипевшей в этих землях, были чёрные руины разрушенных городов, что становились ещё чернее в кислотных дождях, будто предупреждая любого о том, чем может закончиться спор с Рейхом.

 На этих огромных заводах производили многие вещи в массовом количестве: от мелкого ширпотреба для граждан до большущих каркасов, предназначенных этим самым мануфакториям.

 Но тут и некая свобода окупалась по–своему. Здесь труд и экологическая обстановка полностью забирали здоровье человека, превращая его в иссохший и болезненный, но в тоже время до некоторой степени ещё живой труп. Каждый человек, попадавший в эту тюрьму, редко проживал тридцать лет. Средний срок жизни в мануфакториях был около десяти лет.

 И даже несмотря на беспросветную и мрачную обстановку вкупе с огромной концентрацией ненависти к Рейху здесь продолжали проповедовать Империал Экклесиас и Культ Государства. В мануфакториях каждый человек, несмотря на своё наказание и вечное проклятье со стороны Рейха, должен был свято чтить Канцлера. Как было сказано в Фолианте Гражданина: «Даже отвергнутый сын или дочь Рейха, поправшие ласковый свет Солнца, должны свято чтить его и любить как Бога Канцлера своего. Если же они отвергают и эту любовь, то пускай и жизни лишатся». И каждый, будь то обычный заключённый или начальник мануфактория должны были свято следовать постулатам и моральным догматам Рейха. И если человек отказывался их чтить, то его подвергали «Очищению Трудом». Осуждённому вкалывали специальные наркотики и стимуляторы и заставляли работать до такой степени, пока его мышцы не отделятся от костей. Таков был суровый закон Рейха, основанный на идеальном почитании морали и почитания.

 Однако, помимо огромных мануфакториев на Великой Пустоши сохранялось ещё несколько малонаселённых городов, ставших символом стойкости Рейха и знака того, что государство отсюда никуда и не думает уходить и его всевидящее око не оставит в темноте ни одну пядь земли. Но эти городки скорее смахивали на небольшие поселения, нежели города, построенные для персонала Имперор Магистратос и инфраструктуры. Но далеко не каждый жаждал попасть в это место. Для чиновника или служащего Рейха быть назначенным в этот город, значит потерять жизнь впустую и без перспектив под постоянным серым небом и бесконечными кислотными дождями.

Пока Командор пролетал над Великой Пустошью, он успел насладиться её бесконечными радиоактивными пейзажами и чёрным песком. На месте его встретила тактическая группа во главе с Карамазовым, и они начали своё продвижение к огромному заводу–тюрьме.

 По пути разразился напористый кислотный дождь, превращавший почву под ногами в тугую жижу. Но всё же через двадцать минут группа дошла до места назначения.

 Этот мануфакторий располагался в абсолютной пустоши. Четыре километра в длину, один километр в ширину. Этот завод был просто огромен. Гигантские чёрные трубы уходили высоко в небеса, выбрасывая в небеса тонны смольного смога. Железная, серая обшивка блестела на кислотном дожде.

 К заводу вела всего одна дорога, идущая от городка. Завод располагался в котловане из насыпи из радиоактивного серого и безжизненного песка. Сетчатый забор полностью обступал завод по периметру, имея Т – образную форму. Перед гигантскими главными воротами завода был огромный двор, на котором и выгружались грузовые машины, привозя нужный провиант и инструменты, и в тоже время забиралась продукция, произведённая рабским трудом на заводе. Так же на этой площадке, в углу, практически у забора, располагалась и двухэтажная башня связи, блестевшая под дождем, как и весь завод. Периметр усеивали множественные фонари, которые полностью освещали местность.

 Шёл обычный кислотный дождь. Вся площадка перед заводом блестела от дождевой влаги, а сама обшивка, которая звенела под плотными ударами дождевых капель, завода была объята блеском и бликами от фонарей.

 Командор лежал, спрятавшись за насыпью. Некоторые движения давались несколько тяжело, ведь на нём было стандартное обмундирование полк–ордена: боевые сапоги до колен, усиленный боевой комбинезон, укреплённый бронежилет, бронированные наручи и перчатки, шлем – маска с противогазом и модифицированный АК – 899, боевой пистолет, удлинённый боевой нож. И вся экипировка была стандартного для полк–ордена чёрного цвета.

 С ним было ещё одиннадцать человек: три тактических звена храмовников Корпуса Веры, Верховный Инквизитор, который добрался на другом самолёте, и теневик Антоний, которого Командор взял с собой. 

 Отделения были размещены по разным сторонам к заводу, для улучшенного наступления на двор.

 – Теневик Антоний, доложите обстановку. – Потребовал Командор.

 – Да, Командор. Помимо основного входа в завод есть ещё три запасных. Открыть бесшумно их я не смог, замки электронные. Я сейчас скину координаты входов вам на дисплей. Так же вокруг завода я не обнаружил охраны. – Сквозь статические и шумовые помехи, производимые дождём, послышался ответ.

 – Спасибо, теневик. Можешь возвращаться к своему отделению.

 Командор сверил время на дисплее, посмотрел на координаты. Вдруг заработала рация. Представитель полк–ордена активировал её, нажав на бусинку у шеи.

 – Командор, докладывает Верховный Инквизитор, отделение теневика «Сумрак», моё отделение «Благочестие» готово к наступлению. Как ваше отделение?

 – Инквизитор, моё отделение «Молот» готово к наступлению.

 – Да, Командор. Что ж, пора совершить молитву нашему Канцлеру. – Послышался в эфире голос старшего храмовника.

 Под маской лицо Командора исказилась в некотором отвращении, но он все, же спокойно спросил:

 – Это нужно?

 Ярый последователь Империал Экклесиас тут же импульсивно ответил:

 – Это непременно необходимо!

 После чего наступило мгновение молчания, но храмовник тут, же начал зачитывать молитву и все стали повторять за ним в унисон:

 – Dei nos, сохрани и спаси наши души. О, Великий Канцлер, отец народов могучего Рейха и повелитель миллионов жизней, направь нашу руку в предстающем бою. Великий Канцлер, император наш, сохрани жизни наши в бою предст…

 Командор неожиданно прервал молитву Инквизитора.

 – Тише, что–то случается у завода.

 Боец Корпуса Веры с огромной долей ярости возмутился:

 – Какое богохульство, как ты смеешь.

 Командор резко и грубо ответил:

 – Да, посмотри ты во двор!

 У завода начиналась нечестивая месса. Огромные ворота завода распахнулись и из завода стали извергаться толпы людей.

 Вся процессия проходила под дождём. Во главе неё шла фигура в чёрном монашеском балахоне, размахивая перед собой неким подобием кадила. Следом шёл начальник мануфактория, держа в руках бурый штандарт, на котором было нарисовано четыре вертикальных полоски. За ними шли люди толпою, одетые в обычную оранжевую униформу рабочих–заключённых, распевая при этом странные гимны и молитвы, так же рядом с ними шли охранники, ведя с собою пятерых пленных.

 Выйдя на площадку перед заводом, они вывели пленных. Несколько человек несли с собою переносные столбы, пять штук. Они их быстро возвели на площадке и приковали к ним пленных.

 Командор стукнул по визорам, крепившимся на том месте, где были выемки для глаз и на маске и изображение быстро увеличилось. Он стал рассматривать процессию и её активно комментировать.

 – Вижу охрану, начальник завода, … похоже, теперь все пять тысяч рабочих на стороне культа… стоп…

 Командор мгновенно заметил их лица. Он увидел, что Сцилла и Марк среди закованных пленников. Их лица были бледными и изнеможенными, а тела, которые еле прикрывали рваные балахоны, были украшены множественными ссадинами. Под маской его лицо исказилось в гримасе ненависти к культистам. Злоба и ярость переполняли его, он был готов порвать их всех собственными руками.

 – Отделение «Молот» в атаку! – В порыве гнева яростно воззвал Командор.

 – Стоять. Всем сидеть на месте! – Строго, чуть ли не рыча, приказал Карамазов.

 – Ты что! Эти еретики их казнят их сейчас! – Возмущённо кричал в рацию Командор.

 – Командор, не следует идти слепо в бой. Наша защита и оружие, что дарованы Канцлером, безупречны, но не всемогущи. У них численный перевес и где гарантии, что при нашем появлении они не казнят пленников? – Спокойно сказал Инквизитор.

 – Что ты предлагаешь? – Растерянно и дрожа вопросил Командор.

 – Ты, я и твой теневик тихо пройдём в мануфакторий, а старший храмовник Дециан с остальными отвлечёт и оттеснит еретиков к мануфакторию.

 Командору нечего было противопоставить здравому плану Карамазова, лишь безумную и сумасшедшую атаку в лоб, которая будет, скорее всего, встречена ураганным огнём. Рация снова зашипела, и оттуда донеслись команды Верховного Инквизитора:

 – Командор и Теневик, скрытно продвигайтесь точке А, я отметил её у вас на дисплее. Старший храмовник Дециан, берите командование тремя звеньями храмовников и продвигайтесь к станции связи. Огонь только по моей команде.

 – Так точно, господин Верховный Инквизитор. – Послушно произнёс храмовник.

 Теневик и Командор стали спокойно, но, не выдавая своего присутствия стали продвигаться к тому месту, на которое им указал Карамазов.

 У входа на территорию, на пропускном пункте никого не было, все были на нечестивой процессии, а поэтому три наступавших бойца с лёгкостью проникли во двор мануфактория.

 Стояла непроницаемая ночь, несколько фонарей во дворе были обесточены, а стук дождя о металлическую обшивку мануфактория создавали громкий гул, из–за чего все трое смогли незамеченными для культистов, которые были слишком заняты своим ритуалом, что бы следить за тем, что происходит в тени.

 Командор и теневик пришли первыми к необходимому месту. Это оказался один из запасных выходов из завода. Он был представлен массивной чугунной дверью с электронным замком. На самой двери был отчеканен герб Рейха, который был буквально исполосован и залит краской. «С какой же жестокостью, яростью и фанатизмом надо было его пытаться его выводить? » – Подумал про себя Командор.

 Буквально через минуту к ним подбежал Карамазов. С его блестящей и мерцающей от бликов немногочисленных работающих фонарей, брони плавно стекала вода, от чего он становился похож на высокого мистического воина. Но это был не более чем эффект, рождённый в холодном свете фонарей и каплях кислотного дождя. В его глазах не горело огня фанатизма, как это было у других инквизиторов, он был рассудителен и хладнокровен, отчего становился ещё страшнее. В отличие от двух своих спутников он предпочёл сражаться более традиционным способом, ссылаясь на архаичность и плохую оснащённость еретиков. В правой руке он нёс длинный полуторный меч с блестящим лезвием, а правой был полуавтоматический пистолет, стилизованный под оружие семнадцатого века.

 Эта архаичность была присуща только Командору. Порой даже в разговорах Великий Отец называл Командора и Карамазова братьями по духу. И действительно, они были во многом схожи. Оба так же мрачны, умны и яростно преданны своему делу. Только Великий Инквизитор всегда предпочитал оставаться спокойным и следовать рассудку, а Командор зачастую отдавался во власть эмоций, превращаясь в пламенную машину фанатизма.

 – Ну, вы готовы? – Хладно спросил Карамазов.

 – Мы здесь не пройдём. – Неспокойно начал Антоний. – Нам нужны электронные ключи.

 – Вы готовы? – Снова уже требовательно вопросил инквизитор.

 – Да. – С нетерпением ответил Командор.

 Верховный Инквизитор активировал рацию и начал говорить:

 – Старший храмовник, приступайте к захвату башни связи и оттесните этих еретиков обратно к мануфакторию. После того как захватите башню, передайте ближайшему расположению армии Рейха, что нам нужна поддержка.

 Сквозь статику и треск помех послышалось:

– Так точно, господин.

 Инквизитор выключил рацию и тут же мгновенно достал пластиковую карту, приложив её сразу к замку, и мгновенно отворил дверь.

 Где–то вдали послышался отчётливый звук беспорядочной пальбы и крики агонии. Видимо отступники были не готовы к встрече с натренированными храмовниками.

 Но прислушиваться к бою было некогда, каждая секунда была на счету. Командор тяжело отворил массивную и скрипучую дверь, позволив проникнуть всей команде внутрь.

 То, что они увидели дальше, шокировало бывалого теневика, бравого Командора, но не инквизитора.

 Пройдя по небольшому коридорчику, они вышли на пространство производственного этажа. Всюду оказались бесчисленные конвейеры, число которых не поддавалось исчислению. Во взгляд постоянно попадались рабочие места, явно брошенные в спешке. Там, где должны были висеть флаги Рейха, на тех местах свисали уродливые и грязные полотнища ткани, на которых были черным цветом, нарисованы четыре вертикальных полоски, а над ними круг.

 Всюду на стенах попадались надписи, накарябанные гвоздями или нарисованные краской. Надписи больше напоминали несуразицу из опусов сумасшедшего: «Четверо с тобой, они залог нашей свободы», «Око мудрейшего учителя, что дал нам свободу, следит за тобой», «Не согреши против догм, ибо осквернишь свободу».

 Всюду, куда не смотрел Командор, он видел лозунги, в которых была слово «свобода». Похоже, люди настолько помешались на этом понятии, что были отдаться ему в рабство.

 Повсюду в мануфактории попадались множественные свечи, которые были расставлены в хаотичном порядке, будто попирая порядок. Пламя на удивление плавно горело.

 В самом заводе стоял не запах машинного масла или работающих конвейеров, как можно было подумать. Непроницаемой стеной в помещении стоял жуткий запах низкосортных и мерзких благовоний и если бы не респираторы на инквизиторе и теневике, и шлем–маска на командоре, то все бы давно от этого приторного запаха впали в состояние наркотического транса.

 Весь пол был запятнан кровью, которая, как сказал Карамазов, пролилась во время жертвоприношений. Но во имя кого или чего? Не уж то люди пытались спародировать те далёкие жестокие обычаи дикарей, которые во имя своих богов лили кровь невинных и при этом считали себя свободными?

 Командор оглядывался по сторонам. Его внимание привлекали не тысячи станков, конвейеров, рабочих мест или техника. Всюду и в неимоверном количестве были символы «новой власти» – штандарты, свечи, фразы и благовония.

«Они стремились освободиться от гнёта Рейха, и в своём стремлении к свободе стали маленьким подобием подражания и фанатизма. Их свобода и стремление к новому миру, превратилось в рабство к этой свободе и выродилось в фантасмагорию фанатичного и непреклонного почитания этой идеи. Они стали миниатюрным Рейхом, худшей его копией. Но они считают это идеальным. Разве жалкая фальшивка свободы является настоящей волей? » – Подумал про себя Командор.

 – Нам необходимо забраться выше. – Вымолвил теневик, прервав размышления своего командира.

 – В этих мануфакториях есть лифт, ведущий на наблюдательный пост. – Не проявляя ни толики эмоций, отчеканил Карамазов.

 Все замолчали и стоя переглядывались друг на друга.

 – Нам нужен тот, кто будет следить за передвижениями сверху. – Указал глава Инквизиции. И, смотря на Командора понимающим взглядом, добавил. – Теневик Антоний, займите место наверху и направляйте нас во имя Канцлера.

 – Так точно, во имя Его, господин Верховный Инквизитор. – Сказал теневик, смотря на рядом стоящего Командора, сгоравшего от жажды возмездия.

 Весь этаж представлял собой бесконечно длинный и запутанный лабиринт из конвейеров, хаотично расставленных, и видимо в спешке брошенных станков, которых было просто невообразимое количество. Стены суперзавода были окрашены в серый металлик – цвет безысходности судеб тех, кто здесь оказался.

 Сам мануфакторий возвышался на несколько этажей, но только на первом этаже было расположено основное производство, остальные этажи были вспомогательными. На них могли жить охранники, священники, представители Культа Государства или просто храниться инструмент.

 Потолком была представлена только крыша самого гигантского завода, ибо центральное место остальных этажей было представлено пустотой, благодаря которой и просматривалась охранниками ситуация буквально на всех этажах.

 Везде, и неважно были это стены или просто станок свисали бесконечные бумажные свитки, на которых видимо были написаны молитвы и нарисованы непонятные символы.

 Но посреди всего первого этажа стояло четыре колонны, которые явно не были изначально здесь. Сделанные из железа, и мистически поблёскивая под тусклым светом ламп, они высоко возвышались над всем этажом, подобно обелискам новой веры.

 Верховный Инквизитор и Командор подошли к этим «новым памятникам».

 Карамазов присел и провёл рукой по полу у этих колонн.

 – Крошка. Эти колонны были поставлены недавно. – Потерев пальцами, произнёс инквизитор.

 – Что будем делать? – Вопросил рядом стоящий Командор.

 Карамазов ничего не сказал, лишь посмотрел куда–то вдаль. Потом, потерев эфес своего меча, указал на большой лист фанеры, который валялся у станка, буквально в трёх метрах стоящего от столбов.

 Командор его понял без слов. Они быстро спрятались за этим листом и стали ждать начала процессии.

 Они оба, молча, стояли за листом, только изредка в полу присед временами выглядывали из–за листа, высматривая противника.

 – Командор. – Спокойно начал Карамазов, развеяв напряжённую тишину. – Зачем ты решился нам помочь? Ты ведь мог этого не делать. Разве всё так важно?

 На что Командор сокрушённо ответил:

  – Это более чем важно. Эти люди мне некогда спасли жизнь, и теперь я перед ними в неоплатном долгу. И я всё сделаю, чтобы их отсюда вызволить.

 Верховный Инквизитор бесстрастно спросил:

 – Но ты, же приглядываешь за их сыном? Это разве не оплата за то, что они для тебя сделали?

 – Понимаешь. – Печально начал Командор. – Они для меня сделали больше, чем просто спасли жизнь. Они за мной присматривали как почти что за родным. Не дали мне ни пасть духом, ни разумом. Я вечно буду перед ними в долгу. И моя обязанность по надсмотру за их сыном всего лишь маленькая толика того чем я могу хоть как–то загладить долг.

 – Воспитали как родного. – Монотонно повторил Карамазов. – А семья у тебя у тебя есть?

Командор чуть не поник душой от этого вопроса, но всё же он собрался и спокойно ответил:

 – Моя семья осталась на севере, откуда я и родом.

 – А что произошло? – Пытливо вопросил инквизитор, хотя сам был свидетелем тех событий.

 – Ты же сам знаешь. – Без ненужного формализма начал Командор. – Что тогда происходило. Европа была похожа на лоскутное одеяло, которое необходимо было как–то собирать. И собираться стал не только Рейх. То государство, что сейчас величает себя «оплотом прав и свобод». – С неким отвращением произнеся эту цитату, Командор продолжил. – Тоже стало возникать из разрозненных кусков. Но если первый канцлер собрал своё государство железной рукой, основываясь на древней морали, то их методы были куда омерзительней, ибо они стали вбирать себя всю тьму той ночи. Пускай они обошлись без крови и насилия, но они лишили людей своего сознания. Они начали большинство людей превращать в пустую и безмозглую массу потребителей. Людей стали просто лишать сознания. Таков был их идеал. Когда это всё началось, то я с несколькими знакомыми решили бежать оттуда. А семья ты спросишь? Они сами призывали меня бежать оттуда. Когда я их в последний раз видел, то им вменили административное правонарушение за «Оскорбление чувств сексуально отличительных в обществе людей». – С ненавистью в голосе закончил Командор.

 Карамазов всё так же бесстрастно смотрел на своего спутника. И Командору показалось, что его друг только наделён одной эмоцией – праведным гневом, который тщательно сокрыт. Но вот он задал ещё один вопрос, после которого стало казаться, что человеческие чувства ему всё же присущи.

 – Послушай. – Как–то по–человечески и с явными нотками дрожи в голосе начал всегда холодный инквизитор. – Я знаю, что там происходило. Мы с семьёй  жили в старой русской диаспоре. Я там попал в самое пекло нового Содома. И потом я этого навидался при «Пакте Триады»… я хотел тебя спросить: ты хоть там–то имел счастье в любви?

 – Что прости? – С недоумением в голосе и непроизвольной с улыбкой, которою скрывала шлем–маска, спросил Командор.

 – Я читал твоё личное дело. Ты живешь как старый отшельник – немного знакомых, всего один друг и в полном одиночестве. И мне интересно – ты хоть любил. – Явно волнуясь, спросил Карамазов.

 Командор был несколько удивлён человеческой дрожью в голосе Верховного Инквизитора, которого он давно знал. В этом железном мире этот человек занимал особое место, ибо своей ледяной волей он решал судьбы тысяч людей. Своей незыблемой и каменной волей он руководил десятками тысяч инквизиторов, которые ежемесячно выносили более десятка приговоров. Именно этот человек сжёг и казнил сотни тысяч еретиков и отступников мысли по всему Рейху. И сейчас этот человек спрашивает дрожащим голосом у Командора про любовь.

 – Ты же всё знаешь. Я тебе как–то рассказывал. Но я скажу тогда ещё раз. Да, любовь была. – Всё же решив ответить уверенным голосом начал Командор. – Первая и последняя. Счастья она мне не принесла. Всего лишь горе и ненависть к тому, что происходит за той стеной. Но я эту горечь запомнил навсегда.

 – А как её звали?

 – Е…

 Вдруг внезапно прервав речь Командора, зашипела рация у Карамазова, так бестактно прервав важный момент.

 – Докладывайте. – Потребовал инквизитор.

 Через шум статики, помех и вой стрельбы полилась речь старшего храмовника:

 – Господин Верховный Инквизитор, это старший храмовник Дециан. Мы заняли башню связи и вызвали подкрепление. Моторизированная рота армии Рейха прибудет через десять минут. Наступающие еретики безуспешно пытались выбить нас с занятых позиций.

 Вдруг речь оборвалась, и где–то вдали в рации сквозь звон выстрелов послышался приказ:

 – Брат Франциск, уничтожь скорее это звено с тяжёлым пулемётом.

 Потом доклад снова продолжился:

 – Простите, господин Верховный Инквизитор. Так вот, их атаки продолжаются, но большинство еретиков, включая и их предполагаемого предводителя, скрылись в глубинах мануфактория. Их осталось не более шести десятков. Они вооружены небольшими самодельными пистолетами и холодным оружием.

 – Продолжайте держать оборону. – Быстро произнёс Карамазов и выключил рацию.

 Сердце Командора забилось бешеной птицей. Он передёрнул затвор на своём оружии и взял его наизготовку.

 Инквизитор положил руку на автомат и припустил его.

 – Это оружие не для этого пространства. Вот держи. – Произнеся, сорвал он со своего пояса небольшой широкий клинок, больше похожий на старинный гладиус.

 Командор спокойно его взял и прицепил к своему поясу, но автомат убирать не стал. В отличие от своего старого знакомого, ставшему ему чуть ли не побратимом, Командор в оружии предпочитал более современное оснащение.

 Карамазов обхватил рукоять своего клинка и со звонким лязгом вынул его из ножен и вознёс перед собой. Клинок мистически переливался белым светом, который исходил от тусклых ламп. На клинке был выгравирован некоторый текст, который Командор не мог различить.

 – В вашу сторону направляются отступники. – В активированную рацию тихо, практически шёпотом, произнёс Антоний.

 Оба воина стояли замерев. Инквизитор сжимал меч и пистолет, а Командор держал орудие так, как будто сейчас его пустит в дело.

 Буквально через две минуты послышался говор еретиков, которые обсуждали, как будут приносить в жертву пленников. Их разум был наполнен дурманом благовоний, а голос как–то искажён:

 – Аааа, вы чувствуете, какой благодатью здесь пахнет. – Уже опьянённым наркотическими ароматами голосом твердил еретик.

 – Пока нашего пастора нет, я думаю пора начинать. Прикуйте их к столбам, а этого так принесём в жертву нашим великим богам, он будет стоять на коленях… подожди, здесь кто–то есть. – Нервно сказал отступник и вынул небольшой ржавый нож.

 – Пора. – Прошептал Командор.

 – Рано.

 – Давайте вон хоть эту в жертву принесём? – Лихорадочно и безумно вопросил один из отступников.

 Командор не выдержал. Он вышел из укрытия, и даже цепкая рука инквизитора не смогла его остановить.

 Отступники опешили от внезапно появившегося бойца. Они были буквально в шоке, не ожидав здесь кого ни будь увидеть. Их глаза расширились от удивления, но ненадолго. Удивление мгновенно сменилось яростью.

 – Казнить пленных! – Взревел один из мятежников.

 Пистолетные залпы оборвали жизнь четырёх человек. Грязные, замученные и вымотавшиеся они попадали на холодный бетонный пол.

 Командор увидел только, как Сцилла смогла спрятаться за каким–то из чугунных станков от которого со звоном отрикошетили пара пуль. И тут он понял свою ошибку. От досады обиды и ненависти в нём вспыхнула чёрная ярость.

 Командор резко взвёл дуло своего оружия, но тут какой–то отступник за два метра ростом одним ударом молота выбил автомат из рук и резко оглушил рукоятью Командора. От удара он попятился назад.

 Командор увидел, как в бой вступил Карамазов. Его бой был подобен изящному и лихорадочному танцу. Он пару раз выстрелил и пустился в этот холодный пляс. Лезвие его клинка безумно сверкало белым светом и буквально пело кровью. С необычайной грацией и точностью он разил отступников. Каждый удар не рождал ничего более «очищения» осквернённой ересью души. Инквизитор вертелся, крутился в этом ледяном танце, временами пуская в ход пистолет. И уже буквально через несколько мгновений он окружил себя умершими отступниками, не ожидавшими такой скорой расправы. Но на них внимания он не обращал, ибо впереди было ещё более пяти десятка еретиков, одурманенных своими благовониями и идеями.

 Командор быстрым движением руки достал свой клинок. Он мгновенно присел на одно колена и с силой описал широкую дугу перед собой. Впереди стоящий громила выронил свой молот и схватился за живот. Жестокость взяла верх над разумом Командора. Он стал бить наотмашь. Его бой больше напоминал не грациозный танец Карамазова, а жестокую ритуальную пляску. Он рубил с неистовой силой. Под его ударами хрустели кости и рвались мышцы. После каждого взмаха еретики дико вопили и неистово выли, обливая пол алой жидкостью. Он буквально вырезал наступавших отступников. И вскоре через пару минут всё пространство вокруг Командора буквально обагрилось.

 Спустя некоторое время весь пол был усеян убитыми отступниками. Разум Командора ничего кроме мести не знал. Но вот разум Карамазова был необычайно чист. Он постоянно думал про себя: «Как люди так бездумно могут идти на это смерть? Неужели их идея свободы им это позволяет. Не уж то ради этой идеи готовы бездумно жертвовать собой? Они так ненавидят Рейх, что готовы даже ценой смерти хоть как–то навредить ему или они так преданы своей идеи, что готовы умереть за неё? И тогда какая тут свобода? ». Инквизитор не находил ответов. И тем более смотря на Командора, разум которого полностью поглощён чёрной ненавистью, его сознание тоже тянуло в пучину беспросветной злобы. И тут так же бесстрастно лишая жизни одного из отступников он выдернул клинок и посмотрел на надпись, что была на лезвии. На енохианском было выгравировано – «Вера и воля. Не забывай, кому служишь». Но он мгновенно оторвался от лезвия, ибо обстановка требовала максимального сосредоточения.

 Карамазов огляделся по сторонам. Оставшиеся еретики не наступали. Они образовали защитный круг вокруг высокой фигуры в чёрном балахоне. В руках этот «монах» держал странный изогнутый посох с четырёхразветвлённым навершием. Он внимательно всмотрелся в этого предводителя. Этот архиеретик будто взывал к себе, дразнил.

 Командор, расправившись ещё с одним отступником, разрубив ему ключицу, поднял свой затуманенный взгляд вверх. Впереди он увидел, как оставшиеся в живых отступники окружили своего вожака, который был в ответе за всё, что произошло. Его благородство и терпимость, скромность и милосердие были давно отброшены, уступив место звериной и дикой ярости. Он, опустил клинок и мрачно стал продвигаться к предводителю отступников. Оставалось буквально два метра до ересиарха, который к тому времени остался в одиночестве, ибо его последователи в страхе оставили его, как, отступник быстрым взмахом руки достал странное оружие. Оно было страшным гротеском традиционного оружия, лишь отдалённо напоминая его. Эта конструкция с большой трудностью могло напомнить некоторое подобие обреза. И еретик поднял его и вытянул в сторону Командора.

 Оглушительный залп раздался на весь мануфакторий. Уродливое и извращённое оружие в вихре дыма и вспышки просто разлетелось на части, чуть не оторвав руку ересиарху.

 Броня Командора с глухим звуком треснула. Он почувствовал, как части брони были расколоты и давят ему на торс. Он почувствовал, как та раскалённая картечь, что сумела пробить его броню, обожгла ему кожу и внутренности. Но он не почувствовал, как кровь обильно потекла по его груди и животу. Чёрная ярость притупила всякую боль. В нём вспыхнула неистовая жажда мести. Из его горла вырвался дикий и яростный вопль, который громким эхом отозвался, чуть ли не во всём мануфактории.

 Рассвирепевший Командор поднял обогревший клинок вниз и неумолимо пошёл к архиеретику. Тот от страха попятился назад, его движения сковал неистовый ужас.

 Командор вплотную подошёл к отступнику и в его глазах, скрытых за капюшоном он увидел страх и ужас.

 Одним мощным вертикальным от плеча ударом под хруст костей он оборвал жалкую жизнь еретика.

 От вида рассечённого тела отступника у Командора по телу пробежала волна облегчения. Он почувствовал на теле горячую кровь. Его ноги и тело внезапно ослабли. Он медленно, и придерживаясь за крышку рядом стоящего верстака, сполз к полу. Тело начало холодеть, а глаза невольно закрываться.

Командор увидел, как к нему подбежали Карамазов и Антоний, став его оживлять. Инквизитор ему поставил несколько специальных уколов. Он смог запомнить, как к нему подбежала исхудавшая до состояния скелета Сцилла. И её ободрения подействовали лучше уколов Карамазова. Он почувствовал, как его подняли и понесли прочь от завода. В его сознание врезалось площадка перед мануфакторием, буквально укрытая красным ковром из трупов. Его больше убивала не картечь отступника, а мысль о том, что он не смог спасти Марка. И именно его ошибка стала причиной столь бесславной смерти человека, который его некогда спас.

 Карамазов нёс под руку Командора, когда Антоний на руках выносил Сциллу. Она постоянно называло имя Командор, которое вязло в ушах, не достигая сознания, стоявший на грани.

 Последнее, прежде чем впасть во тьму, запомнил Командор, это как его погружают в бронетранспортёр армии Рейха. И когда его голова коснулась сиденья, то всё напряжение ослабло, и мужчина провалился во мрак.

 

 

Глава 8. Фанатики идеи.

  На следующий день. Милан.

Зиждилась заря нового дня. Солнце вновь начинало свой путь, освещая потонувшие в ночном сумраке кварталы города. Золотые лучи солнца проникали всюду, рассеивая мрак и тьму, зависшую над городом.

 Габриель пробудился от вновь зазвучавших граммофонов, прославлявших культ Канцлера. Снова зазвучали слащавые слова, бесконечная медовая похвальба, от которых Габриеля уже тошнило. Они для него звучали как гром во время похмелья, разрыва своей болью душу и разум парня.

 Габриель проснулся с книгой на груди. Он попытался вспомнить, во сколько он заснул, но не смог. Книга унесла его в мир справедливости и честности, где правители уважают свой народ. Там, где некогда к народу прислушивались, а не расстреливали его из автоматов. Где народ реальная власть, а не обслуживающий персонал и мешанина, переполненная фанатизмом или тайной ненавистью к своему государству и правителю. Книга просто открыла для юноши новую вселенную, и кажется, он этим миром, его идеями, начинает жить и дышать. Но это было как лёгкое дуновение ветра перед бурей, им ещё не овладели эти мысли, но они уже его изрядно одолевали, ибо он всё больше начинал ненавидеть Рейх, хотя не представлял уже жизни без его механизмов. Это был всего лишь хруст старых устоев, которые ещё не были устоявшимися в душе парня.

 Габриель кинул взгляд на часы. Было больше восьми. Он медленно встал, предварительно сделав потягивания, подошёл к окну. На улице было тихо и спокойно. Был дан выходной, а значит, на улице было поутру не так уж и много людей. На улочках шастали только слуги Рейха: легионы комиссаров, жаждущие принести воздаяние нарушителям закона, и несметные орды служащие бесчисленных министерств, контролирующие все аспекты жизни большого города.

 Габриель помнил о своём обещании подойти к старому книжному магазину к десяти часам.

 Юноша, посмотрев в окно, и пролистав несколько страниц книги, отнёс её на стол и спрятал в него. Он не хотел, чтобы при осмотре его квартиры вместе с символами Рейха нашли и эту книгу. Потом юноша направился на кухню, поесть, что ни будь перед выходом, ведь вчера, перед тем как прийти домой, он всё же купил себе сыра, хлеба, и лапши на которых стоял герб Рейха, ибо еда тоже могла отмечаться символами Культа Государства.

 Он быстро запарил лапшу и лихо накромсал сыра с хлебом. Его трапеза не была долгой, он всё это быстро проглотил и отправился в свою комнату.

 Там он улёгся на диван, взглянув на часы, он понял, что у него есть ещё немного времени. Зевнув и почесавшись, он потянулся до пульта, что б включить телевизор.

 По телевизору редко шло что–либо интересное, в основном это были то ли скучные новости, празднично рассказывающие об успехах государства или благоговейно повествующее о событиях связанных с политикой или Канцлером. В основном, на телевидении велись программы, прославлявшие всё величие и славу Рейха, но слащавость этих слов, и порой всё их лицемерие, их фантосмогоричное преувеличение приводило Габриеля в ступор. Он всегда удивлялся тому, как люди могли всему этому потоку политических нечистот, как некогда гордый народ мог почитать и верить в тот режим, который установился и неустанно терроризирует людей. Но он всегда находил верным один ответ – страх. Банальный, человеческий страх, который существовал в человеке, с тех самых пор как его создал Бог. Страх всегда был колоссальным мотиватором, великим движущим, что толкает прогресс и само развитие человека. Страх перед болезнью родил лекарства, страх перед стихией породил гигантские города и крепкие дома, страх перед голодом привёл к развитию в самых различных сферах, ну а страх перед режимом породил верность Канцлеру и стабильность самого режима. Именно этот страх скреплял новую империю.

 Габриель нажал пару кнопок, и экран телевизора быстро замерцал картинками новостей. Но эти новости отличались от других, они были скорее воротами характеризующие новую эпоху, чёрную и жестокую эпоху, жесточе прежней.

 В телевизоре появилась приятная женщина средних лет, а за её спиной висела карта Рейха. Он кинула быстрый взгляд в бумаги, лежащие у неё в руках, и с фальшивой улыбкой на лице начала свой репортаж. Из телевизора полился приятный голос.

 – Здравствуйте, жители великого и славного Рейха. Пусть тепло Канцлера греет вас этим днём и защитит ночью. Пусть его милосердие и щедрость одарит каждого гражданина. – С помпезностью она выговаривала эти слова и ещё минуту восхваляла правителя, отчего юноша сильно негодовал. –  Теперь же переходим к новостям. Главной новостью этого дня является новый закон о власти или как его назвали на заседании «Закон об отцовском попечительстве». Теперь ещё больше полномочий переходит в руки нашего славного Канцлера. Отныне его тепло будет ещё сильнее, и мудрое око будет ещё пристальней за нами приглядывать. В данный закон вошли множество мудрых положений, вот некоторые из них:

 Роспуск Верховного Капитула.

 Учреждение Сенатариума, взамен Высшего Капитула.

 Учреждение пятой Личной гвардии Канцлера

 Ограничение права на собрания, в целях предотвращения распространения вредоносных политических еретических религиозных идей.

 Установление новых миллионов камер, которые будут следить за порядком

 Усиление идеологического контроля…»

 Габриель не смог этого долго слушать, он попросту гневно нажал на кнопку и выключил телевизор, после злобно отшвырнув пульт в сторону. В нём постепенно закипало негодование, смешанное с яростью и ненавистью к режиму. Но эта оказалась недолгой.  Габриель вспомнил о своём обещании. Он немного полежал на диване, позволив провалиться себе в мир мрачных мыслей, связанных с Элен. Он представил себе её приятное лицо, с глубокими карими глазами, его несколько круглые черты. Позволил себе помечтать немного о том, как бы они шли по аллеи, как бы разговаривали. Это были самые банальные мысли влюблённого парня, но в этот момент они были подобны успокоительному, заживляющему и врачевающему душу, пострадавшей давно, от рук режима. Габриель постоянно помнил о девушке, но он задумывался, помнит ли она о нём? Но и здесь юноша находил свой отчаянный ответ: она даже просто не смотрела на него, не говоря уже о размышлениях, и только изредка между ними выдавался какой либо разговор. И всё это, эта безнадёжность и отчаяние, бросали бедного юношу в печаль и чёрную меланхолию.

 Вдруг истошный звонок оборвал его мысли. Он приподнял голову и увидел брезжащий телефон, валявшийся на полу. Габриель мгновенно потянулся до него, сразу же проведя пальцем по экрану, и приложил к уху.

 – Здравствуй Габриель. – Послышался добродушный мужской голос.

 – Привет, Верн, что ты хотел?

 – Ох, ты не хочешь с нами пройтись. – Так же непринуждённо и весело продолжал старый друг Габриеля, будто разговор совсем не прослушивался министерством Мониторинга Средств Социальных Коммуникаций.

 – Ну, я не знаю, а кто будет? – Вопросил Габриель.

 – Я, Артий и Элен.

 Габриель недолго сомневался, хотя он помнил, что давал обещание, … но Элен.

 – Да, я с вами. – Уверенно, но с лёгкой дрожью в голосе ответил парень.

 – Вот это хорошо. Подходи сейчас к «Благость Министерств», мы будем тебя ждать там.

 – Хорошо.

 И после непродолжительного разговора Габриель после этого отключил связь. Он знал, что долгие разговоры по телефону не желательны, так как Рейх поддерживал идеалы труда, душевности и консерватизма, а значит, все граждане должны были телефонное общение заменять реальным, и долгие разговоры по телефону обозначены были бы министерством, как «Предание и развращение в лености». А лень, как известно, наказывалась в Рейхе.

 «Благость Министерств» находился рядом с книжной лавкой и это был старый паб, владельцы которого назвали его в угоду Культу Государства, чтобы не терять рейтинг. Габриель знал это, и поэтому решил, что будет правильней, сначала пойти в паб, а потом уже встретиться в книжном магазине.

  Юноша стал одеваться. Он быстро натянул бесцветные потёртые джинсы, грубые чёрные кроссовки дорейховской эпохи, белую кофту с капюшоном и серую тканевую куртку. Всё неброско и серо, как завещал великий канцлер. Он взял сумку через плечо и пошёл прочь из квартиры.

 Выйдя на улицу, он почувствовал лёгкое дуновение ветра. На небе были серые густые облака. Всё шло к дождю. Он оглянулся по сторонам. Где–то ходили люди, где–то размахивая руками «гуляли» уличные комиссары в поисках нарушителей, но в это утро они были довольно спокойны. Юноша увидел на улице служащих министерства по Послепраздничным Делам, опрашивающих людей, насколько им понравился праздник и занимались уборкой города после фестиваля. Он оглянулся и наметил путь, где меньше всего роятся слуги государства, после этого он быстрым шагом направился к пабу.

 По пути он встретил десятки плакатов, оставшихся со вчерашнего фестиваля. Всюду свисали свитки с молитвами Канцлеру, которые развешивал Культ Государства. В воздухе до сих пор витал слабый запах благовоний, разжигаемых под пение псалмов Богу и Канцлеру Империал Экклесиас.

 Всюду в городе он встречал воплощение, того, что в высших эшелонах Рейха называли «принципами идеального государства»: фанатичную преданность государству, тотальная мораль и безграничная, смешанная с детской слепотой, любовь к правителю, а так же почитание их наравне с Богом. Даже Верховный Отец должен был мириться с мыслью, что божественная власть не только в его руках, ибо первый посланник Бога на земле, как говорилось в Новейшем Завете, составленным Культом Государства, был Канцлер, а высший иерарх церкви всего лишь помогает и духовно наставляет правителя в его делах. Глава всей Империал Экклесиас был наставником наместника Бога на земле.

 Габриель помимо этого увидел службы, шедшие в миниатюрных часовенках. Но эти часовни принадлежали не церкви. Они были во владении Культа Государства, что стал, по сути, второй церковью. И в этих часовенках, они без конца с утра до ночи изо дня в день пели псалмы и молитвы, восхваляющие Рейх.

 Идя по улицам города, парень увидел бесчисленное количество служителей Имперор Магистратос: от представителей бессчётных министерств, что до мелочей контролировали и документировали работу других людей, до обычных серых мелких чиновников, либо выполняющих работу своих начальников, либо просто спешащих на свою работу, нервно оглядываясь по сторонам.

 Габриель заметил, как представитель министерства по Послепраздничным Делам бойко руководит командой уборщиков, что тщательно и старательно подметали улицу, сметая бумажки и конфити, разбросанные во время празднества.

 В тоже время парень увидел как целая команда из обычных и серых, практически безликих служащих правительства скорописью записывают за своим начальником поручения на день. Габриель услышал, что начальник одним из поручений указал им, что бы они подходили к людям и спрашивали, понравился ли им праздник. Если они отвечали, что не понравился или не очень или люди затруднялись с ответом, то такого человека следует записать в список «На понижение рейтинга».

 Юноша не особо обращал внимание на всю эту министерскую фантасмагорию государственного абсурда. Хоть Габриель на своём пути и встретил ещё более двух десятков подобных «идеалов» Рейха, он не обращал на них внимания. Юноша просто хотел поскорее встретиться со своими друзьями. И когда на горизонте показались двери заведения, то по телу парня пробежала волна душевного тепла. У входа, его встретили люди, с которыми он успел сдружиться за столь маленький период времени. Они тепло поздоровалась, среди них так и мелькали улыбки, смущавшие рядом проходящих комиссаров.

 Это был обычный старый паб, выполненный в английском стиле эпохи предшествующей Великому Раздору. Несмотря на всю жестокость царившего вокруг безумия, это место оставалось островком свободы и спокойствия, ибо даже атрибутики с символикой Культа Государства здесь практически не было. Само идейное название было весьма значимым аргументом в разговоре с ордами проверяющих структур.

 Атмосфера просто одаривала своей теплотой и душевностью: всюду сидели люди, за кружкой пенного, душевно общаясь, позабыв про тягости жизни. Роскошно выполненные деревянные столы и кирпичные стены создавали особую атмосферу погружённости в старые времена. В воздухе витал приятный запах жареного мяса и хорошего настоящего пива, количество которого строго контролировалось министерством Пищевого Обеспечения, министерством Напитков и ещё рядом структур, следящими за тем, чтобы люди не предавались излишнему чревоугодию и пьянству. Если человек съест выше нормы и выпьет много алкоголя, то ему сразу понижали «рейтинг» и штрафовали на большую сумму. Всё должно было соответствовать идеалам пуританской морали: сдержанности и благочестию.

 Но, несмотря на тысячи догматов министерств, Культа Государства и Империал Экклесиас, здесь было место искреннему и непритворному веселью. Здесь люди находили искренне утешение, то ли от хорошей еды, то ли от выпивки, а может и сама атмосфера ушедшей, когда то мелькнувшей яркой вспышкой в истории свободы.

 Габриель сидел за большим массивным дубовым столом и слегка потягивал кофе, напротив него сидел Верн и пил светлое пиво, а рядом сидели Артий и Элен. Они вели тёплую дружескую беседу, местами шутя и смеясь. Поистине это место становилось островком света и веселья посреди океана тотальной диктатуры и депрессуры.

 – Артий, а как твоя гитара, ты будешь, что–нибудь играть на наше выступление? – Игриво и насыщенно спросила Элен.

 – Ох, я даже не знаю. – Растерянно ответил Артий.

 – Габриель, а ты что ни будь, делаешь? – Спросил Артий. 

 – Я? Да, нет, буду просто за вами наблюдать. – Без напряга ответил парень.

 Верн отпил из бокала, слегка и удовлетворенно выдохнул и непринужденным тоном с улыбкой на тонких губах принялся говорить:

 – Ребят, да вы что, как, будто кто–то особо заморачивается. И давайте просто сменим тему.

 – Кстати, кто знает, во сколько, завтра, на учёбу? – Бархатным голосом спросила Элен.

 – Всё как обычно. – Ответил Габриель.

 – В восемь, что ли?

 – Да.

 – Вот, блин, я думал, завтра посплю. Жалко, что праздник не продлили. – Возмутился Артий.

 – Да, ладно вам мой друзья, хорошо, что вообще дали этот день на отдых, а то, сидели бы сейчас в душном кабинете и выполняли бы какое–нибудь безумное задание дедушки Гюнтера. – Поучительно проговорил Верн.

 Всех ненадолго накрыла волна слабого смеха, ибо они помнили, какие порой задания давал им их самый любимый преподаватель. Габриель мельком заглянул в глаза Элен. Но ответа не заметил. Омрачённый юноша увидел, как она смотрит на Верна. И его разум наполнили серые тусклые мысли. Парень увидел в её глазах блеск, слабую искру, грозившую перерасти в огромный пожар.

 «В этом железном мире остались ещё чувства? » – Удивлённо самого себя спросил Габриель.

 Но его мысли довольно быстро развеялись, подобно утреннему туману. Послышался скрип входной двери, разорвавший тёплую обстановку веселья. В заведение вошли служители Культа Государства.

 Их можно было заметить издалека, ибо для них была предусмотрена особая одежда. Они были облачены в свободные бежевые балахоны, подпоясанные толстой чёрной верёвкой, к которой крепился «Молитвенник Рейху».

 Вошедших было не так много – служителей Культа Государства было всего три человека. Но к их правой нагрудной стороне цеплялась небольшая эмблема – на фоне пламени книга. Это символика самого фанатичного из течений внутри Культа.

 В руках одного из вошедших служителей гордо возвышался штандарт с гербом, второй же зачитывал восемьдесят второй псалом «Слава несущим свет», а третий держал в руках небольшой свёрток.

 Их лица скрывали большие капюшоны, что опускались практически до носа, ибо они обязаны были покрывать лица, дабы с большей праведностью нести свет Рейха в души людей.

 Они остановились практически посредине паба. И один из служителей Культа ловким движением развернул свёрток бумаги и громогласно, но все, же монотонно и нудно стал зачитывать её:

 – Милостью Рейха и Канцлера, по приказам министерства Идеологической Чистоты, министерства Надзора за Частными  Заведениями, министерства Управления Заведениями Общественного Питания, министерства Контроля Мест Собрания Людей, Великого Патриаршия Культа Государства, Трибунала Рейха и священной Империал Экклесиас сейчас буден проведён осмотр и вольный опрос людей в целях поиска предметов и вещей, принадлежащих к классу еретических и являющихся предательской символикой.

 Внезапно Элен, со страхом в глазах, схватилась за алую звезду, что была приколота к её кофте. Ведь давно алая звезда была символикой коммунистов, когда они начали строить своё постгосударство на востоке Европы. Именно первым символом, который избрали «Сыновья и Дочери коммун по Заветам Маркса» и была простая алая звезда.

  И Рейх всегда относил «красную чуму» к числу политических и идеологических ересей.

 Культист так же монотонно продолжал:

 – Сей грамотой закреплено, что в руки проверяющих вложены функции вынесения приговора и исполнения кары для отступников.

 Окончив объявление, и свернув грамоту, три человека в балахонах разбрелись по пабу и стали опрашивать и досматривать людей.

 – Элен. – Беспокойно начал Габриель. – Спрячь звезду.

 Девушка начала судорожно дёргать за кофту, но иголка никак не вынималась.

 – Да ладно вам, как давно этот знак был у коммунистов? Они давно сменили его на другой. – Всё так же непринужденно говорил Верн.

 – Когда это волновало Культ? – Взволнованно, сквозь дрожь, твердила Элен.

 Один из последователей Культа обратил своё внимание на девушку и размашистым шагом направился к ней.

 – Нам конец. – Чуть ли не со слезами заговорила Элен.

 Культист выглядел подобно монахам из древних, давно минувших времён, что усердно, практически беспрестанно молились Богу. Но хоть образ этих людей и соответствовал монахам, но их суть была грубо искажена, если не извращена. Они молились не Богу, а государству и Канцлеру, возводя его в ранг равного Господу. Этот лже–монах был готов карать тех, кто хоть на йоту отличается по своим идеям от него. Он был преисполнен фанатичной злобой к тем, кого в Рейхе называют отступниками и еретиками. В нём вечные монашеские добродетели: любовь, упорство, скромность были подменены на безоговорочную и слепую преданность своему государству: готовность идти на упорный труд, вплоть до смерти от переутомления и отказ от всего, лишь бы оно ушло в казну Рейха.

 Служитель Культа подошёл к ребятам. Он довольно широким жестом скинул с себя бежевый капюшон. Под ним крылось обритое зрелое добродушное лицо. На его щеке была татуировка герба Рейха, а на друзей смотрели душевные карие глаза.

 – Сыны и дочерь Рейха, я должен сейчас вас обыскать. Да благословит вас Канцлер. – С благоговением и в полголоса, но все же утвердительным тоном сказал подошедший «монах».

 Парни быстро ему подчинилась, старясь для Элен хоть время дать, что бы она сняла эту звезду, но девушка была под таким страхом, что с трудом соображала и еле шевелила пальцами.

 Культист быстро обыскал всех парней, не найдя у них ничего запрещённого или подозрительного он обратил свой взор к Элен.

 – Дитя, твой черёд. – Сказал культист девушки, приближаясь к ней вплотную.

 Элен подошла к «монаху» и убрала трясущуюся руку от кофты и под светом ламп в пабе алая звезда засверкала кроваво–красным светом, ещё сильнее притягивая к себе внимание.

 Взгляд последователя Культа мрачной тенью сразу пал на эту звезду. Он буквально впился в этот символ своим, постепенно наливающимся злобой взглядом.

 У Габриеля бешено забилось сердце. Ладони покрылись влагой, а по телу пробежала ледяная дрожь. Он жутко беспокоился за Элен, но ещё сильнее его убивало чувство беспомощности. Парень так и хотел растолкать всех культистов, схватить свою возлюбленную за руку и выбежать из этого заведения и нестись, куда глаза глядят. Но Рейх… Эта империя тотальной слежки и вездесущий пропаганды, где народ прижат таким прессом, что лишний вздох мог быть принят за грех и преступление, присутствует везде. Нет такого места, где можно было укрыться от неустанно смотрящего ока Рейха. И если человек совершил проступок, то Империал Экклесиас, Трибунал Рейха, Армия и ещё легион карательных структур принесут своевременное воздаяние любому отступнику. Парень понимал, что если сейчас он совершит этот проступок, то несметные легионеры имперского правосудия воздадут ему за это. В двадцатикратном размере.

 – Эта алая звезда, это символ еретиков красной чумы и коммунистических отступников. Как можно его носить на территории нашей великой страны? – Фанатично начал «монах». – Как сказано в Фолианте Гражданина: «никто не посмеет на себя надеть символики враждебной державы, ибо это есть грех и преступление против Рейха и священной власти Канцлера». Там же сказано: «Тот, кто примерил на себя враждебную символику, то тот уже является врагом своего отечества». – Яро заявил последователь Культа.

 – Что случилось, брат Бонифаций? – Спросил подошедший «монах».

 Внутри девушки всё провалилось, она думала, что для неё всё кончено. Из её глаз по щеке пробежала горячая слеза.

 – Запретная символика, брат Маний.

 – Откуда у тебя эта звезда, дочь моя? – Спокойно спросил подошедший Маний.

 Элен собралась и утвердительно ответила:

 – Мне её мама подарила, когда я была ребёнком.

 – Что ж, это не отменяет твоего наказания. – Последовал фанатичный ответ. – Здесь приемлемо только очищение болью. – Озвучив наказание, гордо выпрямился «монах»

 Слёзы потекли градом из глаз девушки, он накрыла ладонями лицо. Элен знала, что сейчас её жизнь окончена. Если она выживет после наказания, то её отчислят из «схолы» и понизят «рейтинг» до трёх. А это значит, что её максимум, куда она сможет пойти работать – это уборщица в министерстве, и то, к ней вероятней всего будет приставлен надсмотрщик.

 – Что здесь происходит? – Спросил внезапно подошедший человек.

 Потёртая кожаная куртка, чёрные джинсы и старые туфли, вкупе с матёрым видом. Габриель в нём сразу узнал своего недавнего спасителя – Цируса.

 – Мирянин, это не твоё дело. Оставь нас. Мы вершим благодатное правосудие Рейха здесь во имя Его. – Недовольно ответил один из культистов.

 Мужчина вынул удостоверение и показал его «монахам» со словами:

 – Я не мирянин, я сотрудник Трибунала и требую объяснить, что происходит здесь. – С грубостью в голосе требовал Цирус.

 «Монахи» как то нехотя и недовольно, но всё же ответили ему:

 – У нас мирянка, что носит знаки отступников коммунистической ереси и оскверняет свою душу и отечество своё этой символикой. – С вдохновлённостью в голосе подняв голову, ответил последователь Культа Государства.

 – Хм, но здесь всего лишь красная звёздочка. Если мне не изменяет память, то коммуняки сейчас на своих штандартах рисует другую «свастику».

 – Но…

 – Да и к тому же, как я услышал, эту звезду её подарила родная мать. Это всего лишь подарок, который она чтит. А разве Рейхом, запрещено, что бы дети любили и уважали своих родителей?

 Обескураженные «монахи» таким напором со стороны практически рядового комиссара просто стояли в изумлении и не знали, что можно было ответить.

 – Режим облапошил сам себя. – Тихо и еле слышимо прошептал Артий.

 Слёзы с глаз девушки исчезли, на губах появилась легчайшая улыбка, а в душе разлилась теплота и спокойствие, появилась надежда, ведь она увидела, как эти обескураженные культисты просто не могли ответить.

 – Но ведь Фолиант…

 – Что Фолиант? Призывает судить за то, чего уже нет? – С упрёком вопросил Цирус. – Нет. Он нас призывает к справедливости.

 Взгляд страстных приспешников Культа стал наполняться злобой и нетерпимостью.

 – Ребята. – Обратился Цирус к Друзьям. – Вы можете покинуть это заведение. Я вам разрешаю это от имени Трибунала Рейха.

 – Мы рапорт подадим. – Гневно заявил один из культистов.

 Габриель со своими знакомыми спешно собрали вещи и чуть ли не бегом вышли из паба, стараясь как можно быстрее уйти из этого места, оставив позади этих фанатичных «монахов», так сильно алчущих наказать еретиков мысли.

 Юноша оглянулся и увидел, что у входа в паб последователи культа и Цирус о чём–то активно разговаривают, но парня это уже не интересовало. Он отверзнул взгляд и продолжил путь с ребятами, имитируя, будто ничего и не было.

 – Всё прошло. Слава Богу. Чуть не попались. – Твердил Артий.

 – Я предлагаю просто забыть об этом, хорошо? – Попросила Элен, чувствуя неимоверный стыд за свои слёзы, хотя и знала, что в такой ситуации мало кто смог бы сдержаться.

 Друзья ещё пару минут прошлись в полной тишине, переглядываясь друг с другом и просто не зная, что говорить. Но тут внезапно густую тишину разевал вопрос:

– А, что теперь, куда? – Взволнованно и с лёгкой дрожью спросил Артий.

 После этих слов Габриель глянул на часы. Он не хотел расставаться со своими друзьями, особенно с Элен, но он, же обещал прийти:

 – Ох, ребят, простите, мне пора. – С неподдельной грустью и смотря на девушку, твердил парень.

Верн поднял голову, заглянув прямо в глаза Габриелю, но уже без присущей ему улыбки и посредственности спросил:

 – Тебе же в книжный магазин?

 – Да. – С удивлением в голосе ответил парень, не ожидав такого вопроса.

 – Тогда пошли. – Несвойственно по холодному сказал Верн.

 Габриель был несколько ошеломлён, он не знал, что ни Верн, ни Артий что–то знают о книжном магазине. Но его довольно обрадовала новость того, что Элен тоже знает об этой книжной лавке, ведь она теперь тоже сможет с ним пойти. Это была мысль не более чем влюблённого простачка, и парень отлично понимал это, но что её у него оставалось, кроме этих наивных мыслей?

 Они, молча, пошли к книжному магазину. Всю дорогу друзья просто шли, молча, никто не проронил ни слова. По пути они шли и не замечали идущих им навстречу людей, даже самых ярых слуг режима.

 Дойдя до магазина, они встретили Давиана. Выражение его лица означало недовольство опозданием. Он стоял, сложив руки на груди и нахмурив лицо.

 – Что–то долго вы шли, я ж стал беспокоиться. – Как всегда с требовательностью и высокомерием высказался Давиан.

 – Да, небольшие проблемы. – Сказал Верн.

 – Ну, ладно, пойдёмте. – Снисходительно потребовал юноша.

 После чего он подошёл к двери магазина и ритмично простучал. Дверь открыл тот самый старик, который был владельцем магазина.

 – О, пришли, ну проходите, остальные вас ждут. – Сказал с неким добродушием старик.

 После этих слов друзья прошли в магазин. В нём было всё так же когда они пришли и в прошлый раз, но вот та дверь, которая была рядом со столом лавочника, была открыта, маня тем, куда она может привести. Габриель несколько насторожился неизведанному. Он сильно испугался, ведь то, что они делали, было явно против правил и законов Рейха, и страх перед воздаянием разрывал душу. Но он увидел как его друзья уверенно и спокойно пошли к двери. В нём проснулась толика сомнений, в том, что он сейчас делает. Однако уверенный шаг Элен к этой двери поселил в его сердце больше уверенности, и он довольно расслабленным и уверенным шагом спустился за ней.

 Это было обычное подвальное помещение, ничем не примечательное. Всюду пахло сыростью, разбросанные коробки из–под книг создавали атмосферу торгового беспорядка. Несколько старых круглых столов и подгнивших табуреток и стульев говорили о том, что мебель была не куплена в магазинах, а скорее всего притащена из кладовок. Мусор на полу то тут и там, слабое старое ламповое освещение, давившее на глаза, несколько лавок, так же пару полок, кирпичные стены, покрытые грибком и плесенью, и небольшая трибуна, сколоченная из гнилых досок, создавали ощущение некого бодрящего сопротивления жестокому режиму.

 В этом подвале он узнал много знаком людей. У каждого из них горел в глазах неистовый огонь. Эти люди здесь собрались в надежде укрыться от всевидящего, неустанного и палящего взора Рейха. Каждый присутствующий был просто одержим идей противодействия и бунтарства, желая скинуть с себя ярмо рабства. Пламя неподчинения Рейху здесь сжигало каждого, делая их фанатиками собственных идей.

 Габриель, будучи немного в смущениях от общества в который он попал, аккуратно осмотрелся. В нём играло некоторое стеснение, оттого, что он в этом месте был в первый раз. Он увидел Давиана, и решил у него разъяснить несколько вещей:

 – Давиан, а что вы тут делаете?

 У Давиана в глазах промелькнул нездоровый свет и вспыхнул огонь, схожий с фанатизмом. Он взглянул на Габриеля и пламенно начал говорить:

 – Понимаешь, здесь собираются люди недовольные существующим режимом, недовольные самой настоящей тиранией. У многих кто здесь находится, родители были схвачены именно за то, что те боролись за свободу своего города. Здесь мы можем поделиться хотя бы своими переживаниями и идеями.… Подожди–ка…

 Все вели разговор, разбившись на несколько небольших групп, но вот громогласно  заговорил Давиан:

 – Товарищи, попрошу немного тишины. Я хочу вам сказать: у нас появился новый человек, это Габриель, и теперь он состоит в нашей этакой коммуне.

 Все обратили свой взор на Габриеля. Кто–то улыбнулся и помахал в приветствие, а кому–то было просто всё равно.

 Через пару минут простых разговоров не о чём все начали рассаживаться по лавкам и столам.

– Ну, кто думает начать? – С привычной улыбкой и лёгкой толикой непосредственности в голосе спросил Верн.

– Я бы хотел начать. – С пламенем во взгляде и рвением в голосе ответил Давиан.

 После этих слов парень вышел к импровизированной трибуне. Он немного помялся, показательно кашлянул, и только потом начал говорить, разжигая пламень в сердцах людей:

 – Товарищи, мы сегодня собрались не просто так, мы пришли разделить горе нашего товарища – Алехандро… мне его соседи рассказали, что его арестовали. – По залу пробежала волна негодования и скорби, но Давиан продолжил дальше. – По вине этого режима, этой диктатуры, этого тиранстого нового фашизма мы потеряли нашего товарища. И так на каждом шагу. Нет истинной справедливости, нет опоры на народ, есть только власть элиты и бесконечный вихрь давлений на нашу свободу. И сколько нам это терпеть?!

 В подвале поднялась волна поддержки и чёрного ликования. Все были в полнейшей солидарности к его пламенным речам.

 Давиан переждал пока уйдут ликования, и лишь переждав, он продолжил. Все его речи были пропитаны идеей равенства, справедливости, отсутствия свободы.  Его пламенные слова полыхали изречениями и афоризмами Маркса, Энгельса и прочих коммунистов.

 После того как он закончил свою речь, все радостно заликовали, будучи душевно окутанными пламенем солидарности. За ним было много выступающих, но никто не смог так, же страстно говорить самые обычные вещи, но и его речей было достаточно, души собравшихся людей буквально горели огнём равности, справедливости, честности, а главное ненависти к государству и государственным служащим.

 Но Габриель смотрел не на него. Его взор был устремлён на лицо, фигуру Элен. Его сердце радостно билось при её виде, и когда каждый раз он обращал на неё свой взгляд. И в душе Габриеля пламень чувств перерастал в горячий пожар, грозящий сжечь саму душу. Он стал одержим тем чувством, которое лелеял, постепенно проваливаясь в его пучины.

 

⇐ Предыдущая12345678910Следующая ⇒

Поделиться: