Июля 1928 г., Париж. Н. Я. МЯСКОВСКИЙ — С. С. ПРОКОФЬЕВУ. Июля 1928 г., Москва

Июля 1928 г., Париж

5, Avenue Frémiet, Paris XVI.

9 июля 1928 года

Дорогой Николай Яковлевич.

Прежде всего позвольте Вас поблагодарить за столь лестные отзывы об «Огненном ангеле». Я страшно рад, что он Вам понравился. Асафьев, которому я послал клавир, тоже хвалит его. Месяц тому назад Кусевицкий исполнил с некоторыми пропусками II акт в Париже¹, имевший большой успех, хотя восприятие здешних слушателей, конечно, было довольно поверхностное — и Ваше мнение мне много ценнее. Дягилевская группа отнеслась к этой вещи враждебно, и к их точке зрения почему-то примкнул Сувчинский. По-видимому, они все еще обеспокоены тем, что надо считать современным, последним и самым последним, между тем «Ангел» задуман в 1920 году. Был и комическим случай: ко мне подошли Сабанеев и Гречанинов и начали расхваливать II акт. Тут я сконфузился и решил, что вещь, пожалуй, в самом деле неважная.

Провал «Стального скока» в Москве меня и расстроил, и разозлил. Разозлило, главным образом, то, что Держанулькин подсунул эту партитуру Шавичу², провинциальному дирижеру с весьма скромным горизонтом, который, разумеется, не мог способствовать успеху этой вещи, даже несмотря на то, что москвичи, желая во чтобы-то ни стало быть оригинальными, нашли эту ветряную мельницу «высоко-талантливой». Надеюсь, что в Вашем толковании причин неуспеха Вы окажетесь правы. Мне, по крайней мере, оно показалось очень проницательным (ждали знакомого, а от незнакомого отмахнулись). Во всяком случае, когда я приеду осенью, то надо будет эту вещь как-нибудь реабилитировать. Клавир уже награвирован и прокорректирован. Надеюсь, что в августе или сентябре Вы его получите.

А прислало ли Вам издательство по моей просьбе «Аполлона» Стравинского?³ Я видел и слышал эту вещь в дягилевской постановке и окончательно в ней разочаровался. Материал абсолютно жалким и к тому же нахватанный из самых зазорных карманов: и Гуно, и Делиб, и Вагнер, и даже Минкус. Все это поднесено с чрезвычайной ловкостью и мастерством, каковое было бы исчерпывающим, если бы Стравинским не проглядел самого главного: ужаснейшей скуки. Впрочем, в одном месте, именно в заключительной странице пьесы, он все-таки блеснул и умудрился даже поганую тему заставить звучать убедительно. Обращаю на это Ваше внимание, потому что, играя по клавиру, легко проглядеть впечатление, получаемое в оркестре от заключительной страницы. Впрочем, Стравинский, если не ошибаюсь, очень доволен своим произведением и уже катает новый балет, кажется, на сказку Андерсена ⁴.

<стр. 282>

В течение мая и июня видел довольно много американских дирижеров и убедился, что Ваше имя котируется в этой стране отлично. Не так давно у меня был Крюгер из Сиэтля (огромный город к северу от Сан-Франциско), которому я показывал Вашу Третью симфонию. Он ею очень заинтересовался и, кажется, будет играть в будущем сезоне. Сначала я обрадовался этому, а потом подумал, что, может быть, не стоит давать ее американскую премьеру хоть большому, но провинциальному городу. Как Вы думаете?

3-й квартет Мийо в продаже не существует. Я спросил у автора, когда же его напечатают?⁵ Он ответил, что это будет oeuvre posthume*. Симфония Дукельского оказалась очень интересной и совсем недурно звучала в оркестре. Надо бы поинтриговать, чтобы ее зимою сыграли в Москве.

На днях я переезжаю в деревню, а потому следующий раз пишите мне: Château de Vétraz, par Annemasse, Haute Savoie, France.

Крепко обнимаю Вас. Сердечный привет от Лины Ивановны.

Ваш С. Пркфв

Н. Я. МЯСКОВСКИЙ — С. С. ПРОКОФЬЕВУ

Июля 1928 г., Москва

Москва                                                                                                                  18/VII 1928

 

Дорогой Сергей Сергеевич, наконец, получил от Вас весточку. А то я начал думать, что Вы на меня сердитесь — за «Стальной скок» что ли? — так я думал, — ну, слава богу, кажется, нет. Я боялся, чтобы Вы не усмотрели за моим многословием желание затушевать действительные мысли. Но «Стальной скок» меня действительно поразил, и хотя я с трудом его слушал (Савич поднял невероятный шум всеми дозволенными ему партитурой средствами, — прием который ему вообще свойственен; я должен сознаться, что как исполнитель той программы, которая была в его руках, он на меня тоже произвел хорошее впечатление, но зато более близкое знакомство вызвало некоторое недоверие, — я думаю, что он на малое только способен и что-то в его характере есть «Малько’вское») — с трудом чисто физическим — было больно ушам и даже голове, — но диапазон и склад его тем, его невероятная гармоническая смелость, весь музыкальный облик показался мне захватывающе интересным и необычайным. Не думаю, что разочаруюсь при более близком знакомстве. Я невероятно удивился, когда нашел в афише Кусевицкого номер из «Огненного ангела», да еще 2-й акт (с «Агриппой» или без? вероятно, только «ма-

* произведение, изданное после смерти автора (франц.).

<стр. 283>

гию»?). Здесь мало кто кроме меня еще видел эту штуку, но на всех «действует». Один из моих бывших учеников, чрезвычайный модник, но с отличным вкусом и пониманием, упрекнув Вас в вагнеризме (отжило!), все же присоединился к моему мнению, что это одно из Ваших лучших произведений. Самое трудное, с моей точки зрения, в «Огненном ангеле» это его общий слишком густой характер и колоссальная музыкальная и эмоциональная (это даже не точно, больше чем эмоциональная, я не могу сейчас подобрать слово) напряженность. Я вполне понимаю дягилевцев и даже почему-то Сувчинского. Дело в том, что к «Ог[ненному] анг[елу]» очень трудно (по-моему) подойти со всякими эстетическими критериями, а тем более вкусовыми и т. п. Это слишком крупное для того явление, в нем есть что-то стихийное. Это вовсе не предмет для любования, для спокойных оценок, сравнений и т. п., как какая-нибудь безделушка, хотя бы и больших размеров, как «Эдип» Стравинского. Не думаю, чтобы такое мерило оценки было бы приложимо, например, к циклону, землетрясению и т. д., и хотя стихия Вашей оперы только «человек», но он и выражен с такой силой, так насыщенно, в таком «мировом» аспекте, что звуковые образы, становясь почти зримыми, подавляют своей значительностью. Для меня «Огн[енный] анг[ел]» больше, чем музыка, и я думаю, что подлинная и необычно едкая «человечность» этого произведения сделают его вечным. Мне ужасно тяжело, что наша разобщенность чисто житейская не позволит мне услышать именно это Ваше сочинение. Я рад зато тому, что Вы, видимо, собираетесь приехать. Конечно, «Скок» нужно будет реабилитировать. И нужно, чтобы Вы лично провели репетиции 2-й симфонии. Вы давно перерастаете ту публику, которая Вас «уже поняла», и она скоро будет видеть только Ваши сапоги, и думать, что Вы беднеете и повторяетесь!

Вы пишете насчет симфонии Дукельского. Когда мы с Держановским обсуждали вопрос о симфонических концертах Ассоциации (бывшей» — теперь Всерос[сийское] общ[ество] совр[еменной] муз[ыки]) и... Софила, то, рассуждая о программах Ансерме, как раз думали, не попросить ли его сыграть симфонию Дукельского. Если Вы этого дирижера знаете и можете ему что-либо намекнуть насчет программ, то дайте ему эту мысль, указав на наш интерес. Я боюсь, что иначе трудно будет сделать, так как переписка с ним, наверно, пойдет через другие руки.

Что касается моих девиц, то пусть себе их играют, где и кто хочет. Не все ли равно, будет ли премьера в Сиэтле или Бостоне? А как раз 3-я симфония неожиданно в этом году себя оправдала даже в исполнении не такого первоклассного дирижера, но зато отличного и очень интеллигентного музыканта, как Штрассер. И голоса ее выверены. «Аполлона» Страв[инского] не получил пока. Всего лучшего. Обнимаю Вас. Пишите. Искренний привет Лине Ивановне.

Ваш Н. Мясковский

<стр. 284>

⇐ Предыдущая71727374757677787980Следующая ⇒

Поделиться: