С. С. ПРОКОФЬЕВ — H. Я. МЯСКОВСКОМУ. 5, rue Valentin Haüy, Paris XV, France. Марта 1932 г., Париж

Марта 1932 г., Париж

5, rue Valentin Haüy, Paris XV, France.

18 марта 1932

Дорогой Николай Яковлевич.

Во-первых, спасибо за квартетик, доставивший мне большое удовольствие. Смотрел его глазами и играл на рояле — нравится и так и этак. Если что не совсем по вкусу, то это в главной партии 2-я половина первого такта и 1-я второго: этот оборот слишком запользованный. Тоже первые такты вступления напоминают Ваши предыдущие сочинения, хотя, с другой стороны, приятно, что первые две ноты темы переставлены на октаву вверх. Остальное в первой части все хорошо, также и во второй, с ее отличной темой. Немножко только страшновато, что альт в начале долго солирует. Кадрильный финал я очень люблю, даже несмотря на ужасающие 2 + 2 и прочие секвентности и квадратности. Передал ли Вам Держановский мою просьбу прислать голоса? Я уверен, что или здесь, или в Брюсселе этот квартет схватят с удовольствием.

Вчера послал Вам, Держановскому и Асафьеву партитуру моего квартета. Издательство тянуло без конца, пока, наконец, выпустило ее в свет. Награвирована партитура прилично, но слишком крупно: Ваш размер я предпочитаю. Две моих сонатины¹ я, наконец, дописал, однако, хочу подержать с месяц и поиграть домашним образом, дабы сознательно проставить оттенки и лиги. Так что резать можно будет, вероятно, к концу апреля.

В Париже дали клавирабенды Рахманинов² и Метнер ³, первый — с большой публикой и большим траляля, второй скромно. Сыграл Рахманинов пять баллад — Грига, Листа, Шопена и две Брамса; играл с чрезвычайным совершенством и блеском, но сухо; тогда, казалось бы, с чего ударяться в романтическую программу? Была и собственная новинка — довольно длинные вариации на тему Корелли⁴, скорее казенные, хорошо, но не изобретательно сделанные, — словом, учебное пособие. Лишь в конце, после технической коды à grand spectacle*, когда Вам кажется, что уже все закончено, вдруг появляется лирическая пристройка, нечто вроде второй коды — реминисценция добрых старых рахманиновских побочных партий. Будто в его иссохшем мозгу тускло мелькнуло, что он тоже когда-то был талантливым мелодистом.

Игра Метнера оставляла желать лучшего. То есть технически он был безукоризнен, но в звуковом отношении утомителен. Может, он не рассчитал, что рояль был резок, а зал мал. Метнер играл только свои сочинения, на две трети новые; это была такая сушь, архаика, такое тематическое и гармоническое убожество, что казалось, передо мной сидел человек, внезапно сошедший с ума, и, потеряв понятие о време-

 

* в духе пышного представления (франц.).

<стр. 377>

ни, упорствующий в писании на языке Карамзина. Даже его знаменитая и в свое время самостоятельная композиторская техника превратилась в прожевывание уже использованных приемов. Сказки, посвященные Золушке и Иванушке-дурачку⁵, выходили генеральскими остротами. Последней новинкой была соната («Грозовая») ор. 53, № 2 ⁶, и, право же, ничего не нахожу, что можно бы о ней сказать. Наоборот, сыгранные в конце программы и на бис опусы довоенного периода не растеряли своей привлекательности. Пикантная подробность: обоим архаическим клавирабендам предшествовали статьи Сабанеева, написанные в тоне почтительнейшего умиления.

Между прочим, в середине «Грозовой» сонаты начинается фуга, которая на полдороге рассасывается в обыкновенную фортепианную технику. Я не выдержал и спросил у сидевшего сзади меня Глазунова: «А[лександр] К[онстантинович], это настоящая фуга, или только так?» Глазунов дипломатично промычал что-то вроде того, что два проведения он слышал. На том дело кончилось. Так как он жил за городом и у меня была машина, я после концерта предложил отвезти его домой. Тут, кстати, живописным происшествием было, как он влезал в автомобиль: пробовал и передом, и задом, и вперед головой, и сначала ногами — выходило приблизительно, как если бы Вас или меня посадить в пианино. Когда, наконец, мы поехали и добрались до его дома, Глазунов вдруг сказал: «А, пожалуй, фуги вовсе и не было». То есть, несмотря на все происшествия, он целый час неотступно думал над этим вопросом и, в конце концов, справедливость поборола дипломатию.

Глазунов говорил, что он писал Вам, прося Вас постараться разыскать и прислать экземпляр партитуры его «Карельской легенды», вышедшей в Беляевском издании и гравированный по военному времени у Юргенсона⁷. Вашего ответа он не получил. Я взялся повторить Вам его просьбу и постарался убедить его, что, вероятно, просто письмо пропало и что, наоборот, Вы как раз недавно интересовались его новыми квартетами.

В прошлую субботу состоялось первое исполнение «Четырех портретов» из «Игрока»⁸. Кажется, вещь удалась и, после нескольких мелких ретушей и переделки конца у «Полины», можно будет ее напечатать. Метод собирания характеристики отдельного лица со всего протяжения оперы и затем использования этого материала для построения самостоятельных симфонических morceaux * оказался удачным.

Напишите мне, что Вам достать еще из музыки. Если Вам нетрудно, то пришлите мне рекомендованные Вами «Когти».

Крепко обнимаю Вас и желаю, чтобы с наступлением весны все Ваши болести исчезли. Передайте Держановскому, что он по доброму расположению заставил меня написать в Михайловский театр, a оттуда так ничего и не ответили.

 

Ваш С. Пркфв

* пьес (франц.).

<стр. 378>

⇐ Предыдущая108109110111112113114115116117Следующая ⇒

Поделиться: