Полководцы смутного времени

Полководцы смутного времени

Клепиков И.А., Москва, 1918

 

Предисловие

Смутное время – период страшный для нашей истории. Однако и славный период – Смута дала нам многих полководцев, которые одержали замечательные победы, проявили геройство и талант. А также тех, кто, командуя крупными частями, терпели неудачи. Дала патриотов и предателей. В нашей статье мы хотим рассказать о тем, кто на полях сражений вершил судьбу страны.

 

Иван Исаевич Болотников

 

Иван Исаевич Болотников – личность легендарная, для кого-то мятежник и предатель, для кого-то – герой освободительной борьбы.

Мы пока воздержимся от оценок, тем более, что оценивать людей тех времен сложно. Смутное время было периодом настоящей гражданской войны, и потому оценивать этот период, как всякую гражданскую, трудно.

Иван Болотников был некогда холопом князя Телятевского, то ли он добровольно пошел в холопство, не имея денег, то ли был изначально из холопов – источники во мнениях расходятся. Как бы то ни было, от князя он сбежал. Начались его похождения. Он оказался среди крымчан, затем попал в турецкий плен, затем оказался наемником в Венеции, храбро сражался и постиг воинское дело. Услышав о событиях на Руси, он направился в Польшу и предложил свои услуги Андрею Молчанову – человеку, который от имени восставшего Шаховского вел в Польше переговоры и разыскивал нового «Дмитрия». Телятевский, видимо, прекрасно помнил Болотникова и позвал его в свое войско, обещая дать ему командование крупными воинскими соединениями.

Телятевский зла на беглого холопа не держал – не то время. Болотников имел опыт войны в Европе и мог создать и обучить новое войско за короткий период. Именно ему поручили командование над повстанцами из простого народа и дворянскими корпусами Пашкова и Ляпунова.

Болотников, несмотря на невысокое происхождение, имел авторитет железный. Он в скором времени смог из повстанцев создать хорошо вооруженное, обученное, стойкое войско. В нем ключевую роль играли пехотные соединения. Он действовал во многом противоположно Телятевскому – тот уповал на дворянскую конницу, на силы казаков и на маневренную борьбу, на занятие крепостей. Болотников же хотел, не теряя времени, идти прямо на Москву.  Они разделились. Как оказалось впоследствии, это стало ошибкой, но вряд ли они могли бы действовать в одной упряжке.

Боевое крещение нового войска случилось под Ельцом. Войском царя руководили Иван Воротынский и Юрий Трубецкой. Первый бой они выиграли – пехота была просто разогнана конницей дворян, казалась совершенно небоеспособной. Болотников, однако, не унывал: он, опираясь на разведдонесения, узнал, что войско разделилось – Трубецкой шел к Кромам, а Воротынский к Ельцу. Это было большой ошибкой. Болотников нанес удар первым, скрытно подойдя к Кромам и ночью атаковав пехотой конницу. Он рассчитал верно – местность здесь была болотистая и неудобная для действий конницы. Разгром Трубецкого был полным, тот бежал, а затем бежал и Воротынский, также проиграв бой, менее значимый, и во всем обвинив Трубецкого.

После такой победы тут же восстание стало распространяться со скоростью взрыва. Восставшие с особой жестокостью расправлялись с помещиками и царскими воеводами. В ответ был указ от Шуйского: пленных в бою не брать. Болотников двинулся на Москву. Под Пахрой он был встречен Скопиным-Шуйским. Молодой талантливый полководец одержал победу, но не разгромил, а лишь потрепал войско Болотникова. В решающем бою под Троицком войско под командованием Мстиславского потерпело сокрушительное поражение (см. статью о Мстиславском), и Болотников двинулся к Москве и встал станом в селе Коломенском.

Тут Болотников допустил, пожалуй, главную стратегическую ошибку: он не предпринял молниеносного удара по Москве и дал Василию Шуйскому собрать силы. Он надеялся на то, что дело обойдется без кровопролития, писал московским боярам, что Василий разгромлен и низложен. Те тянули время, как могли, и одновременно засылали своих лазутчиков, которые сеяли раздор в войске Болотникова. Конечно, штурм бы привел к крупным потерям, но мог увенчаться успехом, так как Москва совершенно не была готова к отражению удара.

В войске Болотникова начались раздоры. С одной стороны, казаки действовали сами по себе, как всегда, не слишком подчиняясь Болотникову. Дворяне также держались независимо и уже жалели, что выступили на его стороне. Дворяне и простые люди не могли договориться. Все помнили, что Болотников из низов, видели, что он больше доверяет не коннице дворян, а пехоте повстанцев, бывших холопов, которым обещал свободу. Дворян это не устраивало. Казакам было все равно, лишь бы было жалование, но их войско стремительно начинало разлагаться, как только прекращались боевые действия. В итоге Ляпунова смогли переманить первым на сторону Шуйского. Тот ушел в Москву, и там был не только прощен, но и получил чин в армии. Этим Шуйский показывал дворянам, что он им не враг и мстить не будет.

Болотников видел, что его войско тает и теряет боеспособность. Он решился атаковать, но время было уже упущено. Царь поручил командовать обороной Скопину-Шуйскому, который хорошо себя проявил в битве при Пахре. Вторым воеводой стал Андрей Голицын, также человек верный и талантливый.

Болотников нанес удар по Симонову монастырю, но был отбит с большими потерями. Инициатива перешла к Скопину. Болотников снова допустил ошибку – он решился на генеральный бой, вместо того чтобы временно отступить от Москвы и дождаться подхода Телятевского с казаками и конницей. Да еще и решился биться в поле, вместо того чтобы отсидеться в укрепленном Коломенском остроге. План Скопина как раз и заключался в том, чтобы втянуть его в решающий бой и окружить со всех сторон. План сработал. Болотников попался в ловушку. Он рассчитывал в нужный момент нанести контрудар боярской конницей под командованием Пашкова, друга Ляпунова. Это было решением опрометчивым – Пашков просто перешел на сторону Василия Шуйского. В итоге конница Пашкова сама ударила в его тыл. Болотников, построив войско «каре», начал отбивать атаки московского войска и своих изменников, надеясь измотать их и постепенно продвинуться к коломенскому острогу. Однако Скопин-Шуйский и Голицын смогли прорвать боевой порядок, после чего сопротивление стало уже бесполезным. Пехота стала легкой мишенью для прорвавшейся конницы. Болотников смог уйти на коне с горсткой людей к Серпухову, но его войско было уничтожено – пленных не брали и потопили в реке.

Болотников был хорошим тактиком, но неумелым стратегом и не лучшим психологом. Он не просчитал ситуацию до конца и явно переоценил свои силы. Безусловно, он показал удивительное мужество, он во всех боях бился лично и давал пример.

Присутствия духа он не потерял. В Серпухов его не пустили, однако у него были и резервы – они находились в Калуге, из вновь собранных повстанцев. Войско это было не столь боеспособно, как прежнее, однако Болотников тем и отличался, что умел быстро организовать и обучать войска. Шуйский тоже не терял времени – в погоню за Болотниковым выслан был князь Иван Шуйский, брат царя. Снова Болотников поторопился и решил дать в поле бой с не особо подготовленным войском царскому воеводе. Он потерпел ожидаемое поражение, однако войско сохранил и успел укрыться в Калуге.

Иван Шуйский сам не мог взять Калугу и ждал войско Мстиславского. На сей раз ошибку допустил уже царь – он распылил свое войско, надеясь подавить разом очаги восстания по всей России, а потом, соединив войска, добить Телятевского. Войско Мстиславского собиралось достаточно долго, этого вполне хватило Болотникову, чтобы решающим образом укрепить Калугу и обучить новое войско. Костяк его составляли простые люди, повстанцы, вчерашние крестьяне.

Про оборону Калуги мы рассказывали в статье о Мстиславском. Болотников вел сверхактивную оборону, не подпуская к стенам московское войско и постоянно проводя мощные вылазки, страшно деморализующие осаждающих. В это время Телятевский по очереди громил царские войска. Про завершение осады Калуги мы уже говорили. Болотников одержал новую крупную победу.

Болотниковское войско было потрепано, и сам он не мог вести активные действия – вся надежда была на Телятевского, который ее не оправдал – был разгромлен при Ворсме. Болотников приготовился встретить в поле наступающее царское войско. Теперь опорным пунктом была избрана Тула. Болотников тщательно выбрал позицию – в болотистой лесистой местности, сделал засеки, поставил тын, и конница Скопина-Шуйского не могла действовать эффективно. План его состоял в том, чтобы измотать вражеское войско, нанести ему потери и затем контратаковать. Скопин, оценив ситуацию, вынужден был спешить своих конников (именно удар спешенной конницей привел к победе на Ворсме) и в спешенном строе провел скрытный марш в тыл войску Болотникова, а утром, отвлекая демонстрациями с фронта, нанес решающий удар по тылам. Болотниковское войско стремительно отступило в Тулу, однако на плечах его в крепость ворвалась часть войска Скопина. Скопин, показав себя блистательным тактиком, выиграв уже три сражения у Болотникова, на сей раз не довершил победу, не рискнул атаковать всеми силами, развивая успех, и в итоге московские смельчаки погибли в Туле, не получив поддержки.

Скопин подождал все войско. Тула укрепилась. Обороной руководил Болотников. Он ждал помощи от Самозванца, но так ее и не получил. Сдаваться он отказывался, даже несмотря на голод. Возможно, Тула еще продержалась бы долго, но, как всем известно, один человек разработал план, как создать запруду и затопить ее. После этого Болотников сдался, взяв с царя обещание, что тот его помилует.

Василий обещания не сдержал – Болотникова тайно утопили. Так погиб этот известный воин и герой народного восстания.

Болотников был человеком потрясающей храбрости и энергичности, лично честный, искренне хотевший добра народу. Увы, его добрые намерения привели впоследствии к польской агрессии. Слабее он был как стратег. Он хорошо решал конкретные задачи, мог выиграть бой, точно расписав сражение и проведя, как по нотам, но стратегические планы ему удавались хуже. Главной его ошибкой была отсрочка штурма Москвы: ковать железо надо было, пока оно горячо. Болотников хотел предотвратить бессмысленное кровопролитие, забывая, что в случае поражения его люди не имели шанса остаться в живых. Ошибкой стало генеральное сражение под Москвой против Скопина-Шуйского в поле, где он доверился Истоме Пашкову, который его предал. Судя по всему, Болотников тяготел именно к боям в полевых условиях, а не к обороне крепостей. Даже в Калуге ему «не сиделось» - он фактически все время проводил в вылазках. Иногда это качество, как в бою под Москвой, где он не стал отсиживаться в остроге, в бою под Калугой, где он вступил в бой с Иваном Шуйским, и под Тулой, где он рискнул, опять же, биться со Скопиным, играло с ним злую шутку. Болотников имел как крупные успехи, так крупные неудачи в боевой карьере. В частности, все три боя Скопину-Шуйскому он проиграл.

Резюмируя, мы можем сказать, что и Телятевский, и Болотников были яркими, самобытными талантами, и, безусловно, защищая Отечество от внешнего врага, могли принести пользы куда больше, чем бездарные Василий Голицын, Трубецкой, Воротынский, Мстиславский, Дмитрий Шуйский и многие другие. Но в том-то и дело, что Болотников – дитя Смуты, которая выплеснула наружу ряд талантов из бедных княжеских и дворянских родов и вовсе из низов. Верил ли он Дмитрию? Вероятно, да. Он не присутствовал и не был осведомлен о событиях, которые были до того, а Молчанов умел убеждать. К тому же он, очевидно, хотя и бежал от Телятевского, но уважал своего бывшего господина и доверял ему. Любопытно, что все руководители восстания сражались за разные цели: Болотников – за идею освобождения народа от гнета бояр и за «законного» царя, Телятевский – мстил за Годунова и из личной нелюбви к Шуйскому (фигуре и вправду малопривлекательной), Мосальские – за возвращение тех привилегий, которые они имели при Самозванце и которых лишились (сыграла роль клановая солидарность), Михаил Долгоруков, видимо, был недоволен служебным положением, которое у него явно не соответствовало статусу рода. Илейка Лжепетр с целью простой и прозрачной – пограбить. Откровенным авантюристом был только князь Шаховской, который, судя по всему, просто испытывал удовольствие от сознания факта своей важности и искал приключений, надеясь на фарте сделать карьеру. О нем и его похождениях – речь ниже.

 

Князья Трубецкие

 

Трубецкие – род весьма высокого происхождения. Они были, во-первых, Гедиминовичами, что, как мы помним, само по себе было плюсом для карьеры. Во-вторых, не просто Гедиминовичами, а потомками Ольгерда, его старшего сына Дмитрия, знаменитого сподвижника Дмитрия Донского. Трубецкие они – по названию города Трубчевска, родового владения.

Однако Трубецкие долгое время ничем заметны не были. При Иване Третьем, Василии Третьем и добрую половину правления Ивана Грозного их представители лишь время от времени встречаются в разрядах, как занимающие небольшие должности. Тем не менее, род имел две ветви, был довольно многочислен. Из старшей ветви князь Федор Михайлович, начав службу в пятидесятые годы на скромных должностях в пограничных гарнизонах, постепенно благодаря успешным действиям продвигался вверх. Впоследствии он вошел в опричнину, которая дала ускорение его карьеры, а после ее упразднения оказался одним из немногих, кого в земском войске признавали «за своего». В девяностые годы он дослужился до заместителя главнокомандующего (второй воевода главного полка) в походе на Швецию. Не будучи великим полководцем, он был честным, хорошим воеводой. К тому же, случайно или нет, он оказался непричастен ко всем крупным неудачам правления Ивана Грозного – к нашествию 71 года, к поражению при Вендене, неудаче под Ревелем, потере Полоцка.

Завершив военную карьеру, он занял высокое место в думе. Улаживал местнические споры, первенствовал в дипломатических переговорах и шел на первых местах в думских списках. Честной и успешной службой он добился возвышения себя, а значит, и своего клана. Конечно, карьеру ему было сделать легче, чем, скажем, Хворостининым, так как происхождение было «хорошее». Но в то же время ведь до него никто из его клана такой карьеры не сделал.

Его двоюродный брат, Андрей Васильевич, тоже пользовался благосклонностью Ивана Грозного, который вообще к Трубецким благоволил, так как они были далеки от интриг и честно несли службу. Он принимал участие в боевых действиях на завершающем этапе ливонской войны, именно приближение его войска заставило Батория снять с Пскова осаду. Он успешно служил и воевал при Федоре Иоанновиче, но боярство получил лишь при Борисе Годунове. Андрей Васильевич – фигура загадочная. Роль его в событиях проследить весьма трудно, тем не менее, он неизменно в боярской думе на высоких позициях, а, когда учреждена Семибоярщина, он оказывается ее членом. Впрочем, он, видимо, никакой роли особенно не играл, уже был немолод – умер он в 12 году. И сказать про него что-то сложно. Скорее всего, он был просто честным воеводой и боярином, далеким от разного рода интриг, и, имея хорошую репутацию, попал в Семибоярщину.

На нем старшая ветвь пресеклась. Однако именно ее деятельность помогла возвыситься младшей ветви, о которой, собственно, и будет наш основной рассказ.

Юрий Никитич Трубецкой был сыном Никиты Романовича, который также в свое время был в опричнине, но ничем за всю карьеру не отличился, был одним из тех, кто перешел на сторону Самозванца. Юрий Никитич первое важное поручение получил не благодаря заслугам, а благодаря знатности и высокому положению отца. Ему доверили отряд, наступавший на Кромы. Мы уже рассказывали, как Болотников напал врасплох и разгромил отряд Трубецкого, с чего и началось победное шествие Болотникова на Москву. Затем он участвует в неудачной битве под Троицком. В дальнейшей борьбе с Болотниковым и Телятевским он не участвует. Его привлекают к боевым действиям лишь против второго Самозванца. После разгрома огромного войска Дмитрия Шуйского войсками Лжедмитрия (речь об этом впереди) Трубецкой стал вторым воеводой в новом войске. Командует этим войском Скопин-Шуйский. В случае поражения дорога на Москву оказывается для сторонников Лжедмитрия открытой.

Трубецкой оценивает ситуацию. Самозванец только что одержал крупную победу, и теперь имеет преимущество в силах и инициативу. Трубецкой решает перейти со всем войском на сторону Самозванца. Он склоняет к этому воевод Катырева-Ростовского и Троекурова. Скопин-Шуйский заговор вовремя разоблачает и успевает принять меры. Заговорщиков арестовывают. Но, пока происходили разбирательства, Самозванец благополучно обошел царское войско и двигался к Москве. В итоге войско отступило, не дав боя ему в поле.

Трубецкого ссылают в Тотьму, но он бежит оттуда прямиком в лагерь к Тушинскому вору. Тут же он получает боярство от Самозванца и объявлен главой конюшенного приказа.

Трубецкой, после того как самозванец поссорился с польскими соратниками и бежал в Калугу, остался на стороне тушинцев и Рожинского. Тушинские поляки с Сигизмундом конфликтовали, так как Сигизмунд не признавал официально Лжедмитрия и рассчитывал сам занять престол. Трубецкого и Салтыкова отправили послами к нему. Там его боярство было утверждено, и Трубецкой поддержал в итоге кандидатуру сына Сигизмунда – Владислава. Обратно он вернулся прямиком в Москву, решив сотрудничать с Семибоярщиной. Трубецкой рассчитал, что тушинские поляки силы более не представляют, и решил снова быть на стороне тех, кто был сильнее всех.

После убийства Самозванца его сторонники в Калуге были в подвешенном состоянии: на чью сторону перейти? Семибоярщина отправила Трубецкого к своим бывшим соратникам, дабы убедить их признать власть Владислава и Москвы. Трубецкому, однако, рады не были – его предательство все хорошо помнили. Он предавал всех, кого можно – сначала предал Шуйского, затем – Самозванца, который дал ему боярство, перейдя на сторону Рожинского и тушинских ляхов, затем, отправленный ими в Польшу, предал и их и перешел на сторону Семибоярщины. На сей раз ему чуть было не пришлось ответить за свои дела – он был арестован бывшими соратниками и чуть не убит, с трудом сбежал. К слову сказать, руководил его арестом как раз его двоюродный брат – князь Дмитрий Тимофеевич Трубецкой.

Свою карьеру он завершил достойно – его бояре отправили в Польшу, требовать военной подмоги и Владислава на царство. Трубецкому все хитросплетения на Руси порядком надоели, он смекнул, что боярская власть скоро может рухнуть, и решил попросту остаться в Польше. Ему были несказанно там рады, он даже предложил Сигизмунду воевать против Москвы, напомнил ему, что имеет происхождение от Гедиминовичей и, между прочим, его предки владели городом Трубчевском. Сигизмунд ему вернул родовое имение, и Трубецкой разом стал крупным магнатом, он, не задумываясь, сменил и веру, и имя – он стал теперь Юрием-Вигундом-Иеронимом. Более того, он участвовал впоследствии в походах на Москву уже после освобождения ее от поляков, хотя ему, как предателю и к тому же человеку без полководческих навыков, больших должностей не доверяли.

Личность Трубецкого – одна из самых одиозных в истории Смуты. Этот человек предавал, не задумываясь, всех ради собственной выгоды. Любопытно, что прежняя клановая система в ходе Смуты распалась – каждый выплывал, как мог. Трубецкой действовал в одиночку, и часто оказывался с другими членами своего рода по разные стороны баррикад.

Любопытно, что брат его, намного младше его по возрасту – князь Алексей Трубецкой, был деятелем уже времен Михаила Федоровича и Алексея Михайловича. Он был видным полководцем, участником ряда битв, как успешных, так и не особо. Его личность лежит за рамками нашего труда, однако отметим: измена брата никак не сказалась на карьере Алексея. Еще Иван Грозный практиковал принцип личной, а не родовой ответственности. Этот принцип вполне работал и позже.

Двоюродным братом предателя Юрия и полководца Алексея был последний и, пожалуй, наиболее известный представитель Трубецких – Дмитрий Тимофеевич.

Дмитрий был в роду младшим, однако его отец, как и другие Трубецкие, был опричным воеводой и пользовался расположением Ивана Грозного. Не имея больших талантов, он стал боярином и крупным главнокомандующим. Дмитрий, вследствие этого, имел неплохую возможность сделать карьеру.

Начал он ее в 1907 году делом не самым благовидным. Подобно двоюродному брату, он оценил ситуацию: Лжедмитрий стоит в Тушино, царское войско сильным не кажется, под контролем Лжедмитрия – большая часть Руси. Трубецкой решает устроить переворот в Москве в пользу Лжедмитрия, надеясь получить от него благодарность. Заговор раскрыт, и Трубецкой спешно бежит в Тушинский лагерь. Здесь он с охотой встречен Лжедмитрием. Получает он боярство и Стрелецкий приказ. Напомним, его двоюродный брат владел конюшенным приказом.

Однако Дмитрий был благодарнее своего родственника. Он не предал Самозванца, когда тот решил бежать в Калугу, а последовал за ним. С ним он был до самой его гибели. А после гибели его Трубецкой неожиданно оказался руководителем разнородных соратников Лжедмитрия. Тут были и русские повстанцы из простого народа, выродившиеся, прямо скажем, в откровенных разбойников, и казаки, и дворяне. Словом, гремучая смесь. Зато среди них не было никого, кто был бы по знатности равен Трубецкому, и не было поляков. Трубецкой был перед дилеммой – признать ли ему Семибоярщину, или попытаться объединиться с Сигизмундом (в то время между Семибоярщиной и Сигизмундом знак равенства еще не стоял). Трубецкой, видимо, не был закоренелым предателем, и переходить на сторону открытого агрессора – Сигизмунда, не хотел, а боярская власть ему особенно сильной не казалась. Тем более, ему не понравились её переговоры с поляками. Трубецкой решил неожиданно стать патриотом-освободителем, и начал создавать из вчерашних шаек Лжедмитрия первое ополчение. Он кинул клич – против поляков и изменников-бояр, за русского царя. Кого он хочет видеть царем, Трубецкой не уточнял, но весьма вероятно, что он не против был рассмотреть свою собственную кандидатуру на эту должность. Безусловно, у него был определенный авторитет, особенно среди казаков и простых повстанцев.

Трубецкой решил договориться с третьей силой – с группировкой рязанских дворян Ляпуновых, которые свергли Шуйского. Ляпуновы были врагами Шуйского, но патриотами. Они рассорились с Семибоярщиной на той же самой почве, что и Трубецкой – их не устраивала кандидатура Владислава. Общность врагов привела к слиянию этих весьма разных войск. Ляпуновы руководили дворянской конницей, которой в войске Трубецкого не хватало. Третьим человеком, с кем он смог договориться, был популярный атаман Заруцкий, который был раньше сторонником Самозванца, но потом ему изменил и вел свою игру – против поляков, Самозванца и Москвы. Самозванца уже не было, Заруцкому было в одиночку воевать непросто, делить с Трубецким им было нечего. Он влился со своим казачьим войском в ряды первого ополчения.

Таким образом, в ополчении оказалось три войска – дворянская конница Ляпунова, повстанцы и казаки Трубецкого и казачий отряд Заруцкого. Качество этого войска оставляло желать лучшего, хотя количество внушало уважение. Казаки погрязли в грабежах, относились к тушинским повстанцам пренебрежительно, а те, в свою очередь, помнили их предательство. Дворяне держались особняком от «холопов», те платили им недоверием. Возможно, если бы был единый лидер и единая идея, это войско могло бы стать мощной силой. Но лидера не было.

Дело в том, что Трубецкой был, по сути, единственным отпрыском столь знатного рода в этом войске. Конечно, он не имел аристократической спеси и его казаки и повстанцы считали «за своего». Был у него определенный авторитет, но настоящей власти не было. Ляпунов был популярнее, так как отличился не раз в сражениях, чем Трубецкой похвастаться не мог. Для дворян он был чужим, для казаков он тоже своим не мог стать – для них был главным лидером Заруцкий. Трубецкой особенно и не претендовал на первенство, он смирился с тем, что Заруцкий, одержимый властолюбием, стремится руководить войском, а сам по сути довольствовался номинальной властью. А у Заруцкого цели были прозрачные – завладеть в войске всей властью и превратить его в отличное орудие для грабежей и разбоя. Ляпунов же настаивал на немедленном походе на Москву и освобождении ее. Назревал серьезный конфликт.

Трубецкой из борьбы двух сильных личностей – Ляпунова и Заруцкого, самоустранился. В этой борьбе победил Заруцкий, Ляпунов был убит, а войско вскоре лишилось части его сторонников. В таком состоянии оно шло к Москве.

План был войти в Москву, используя восстание, которое было тщательно подготовлено. На сторону Ополчения перешел тайно один из руководителей Семибоярщины – Андрей Голицын, весьма толковый воевода. Правда, его игру поляки раскрыли и заключили его под негласный арест, а вскоре и просто убили без всякого суда, разбойным нападением. Для руководства восстанием в Москве Трубецкой послал наиболее боеспособную рать, состоявшую из наиболее верных долгу людей. Возглавил ее Дмитрий Пожарский. Трубецкой проявил неплохое кадровое понимание. Однако восстание вспыхнуло раньше, чем надо, ополчение шло медленно, рать Пожарского не изменила общей картины. Заруцкий, убедившись, что Москва оказалась орешком крепким, со своими казаками вскоре покинул ополченцев, решив снова действовать самостоятельно.

Трубецкой  оказался единоличным руководителем Ополчения, в котором, помимо патриотов, было много различных полуразбойничьих элементов. Ополчение здорово поредело из-за ухода дворянской конницы и казаков Заруцкого, его лучшие силы погибли в бою за Москву. Однако, став меньше, оно стало лучше управляемым. Трубецкому хватило сил подойти к Москве и обложить ее, но сил на штурм не хватало. Скажем честно: он не имел навыков штурма крупных крепостей, а достойных полководцев в ополчении не нашлось. Не хватало ни артиллерии, ни инженерных приспособлений. Он решил взять Москву осадой. Гарнизон Москвы голодал, но не сдавался, ожидая от Сигизмунда помощи.

Любопытно, что в это время Трубецкому неоднократно задавали вопросы: а все-таки за кого он воюет? Прямо сказать, что я, мол, воюю за то, чтобы стать царем (а так оно, возможно, и было), он, конечно же, не мог. Подвернулся внезапно случай – в Пскове объявился... неубиваемый Дмитрий. Это был уже Третий Лжедмитрий. Звали его на самом деле Сидоркой. Трубецкой всех «обрадовал» этим известием – мол, я воюю за снова спасшегося царевича, чтобы отдать ему царство. Однако особой радости это ни у кого не вызвало. Поняв, что время Дмитриев закончилось и он явно переборщил, Трубецкой вызвал к себе «Дмитрия» и вместо царских почестей повесил его, на чем наконец история с «многократно спасенным» царевичем завершилась окончательно.

В это время появилось второе Ополчение, и его появление Трубецкого не обрадовало. Он рассчитывал сам справиться с задачей, без помощи извне. Новых ополченцев он рассматривал как опасных соперников. Тем более, руководил Ополчением хорошо ему знакомый Пожарский, который намного по таланту превосходил Трубецкого. Второе ополчение было лучше подготовлено, состояло почти целиком из патриотов и имело неплохое вооружение.

Трубецкой смог договориться со Вторым Ополчением и даже признал формально власть Пожарского, понимая, что у того авторитета и умения повыше, а титул и родовые заслуги Трубецкого в бою играют роли мало. Однако его славе и популярности он завидовал, считая, что он, Трубецкой, все сделал сам, а Пожарский пришел «на готовенькое». Ссориться было некогда – подходило огромное войско Ходкевича, и, скажем прямо – если бы ни Второе Ополчение, войско Трубецкого было бы разгромлено первым же ударом, так как не только сильно уступало войску Ходкевича, но и тот был лучшим полководцем Польши, а, вероятно, и всей Европы.

Легендарный бой за Москву описан нами будет в статье о Пожарском. Во время боя Трубецкой вел себя пассивно, о чем также будет сказано, и, когда Пожарский очень рассчитывал на его контрудар, не трогался с места, говоря: «посмотрим, как они справятся! » Вероятно, Трубецкой оценивал уже ситуацию, и надеялся не рубить мостов – в случае поражения Пожарского он мог сослаться на свои действия, которые напоминали самую натуральную измену, и примазаться к победителям. Но, когда он понял, что победа стала вопросом времени, он активно в борьбу включился и помог довершить разгром непобедимого полководца Польши, а потом именно его казаки брали Китай-Город (кстати, именно это событие стало днем народного единства). Хотя опять же, некоторые свидетели утверждают, что это сделали они скорее по собственной инициативе, вопреки желанию незадачливого командира.

После победы Трубецкой готовился «пожинать плоды». Именно его объявили «спасителем Отечества», так как герой Пожарский, несмотря на все свои подвиги, имел «большой недостаток» – он был куда менее родовит, чем Трубецкой. Трубецкой всерьез считал именно себя творцом победы и всей освободительной борьбы и был уверен, что его изберут на царство. Но за ним не стояло серьезных сил. Клана Трубецких как такового не существовало, память о предательстве его двоюродного брата была у всех на устах. Конечно, Дмитрий Тимофеевич открестился от него и даже в свое время чуть не казнил, но все же фамилия была здорово запятнана.

Представителям высшей аристократии Трубецкой никак не импонировал – он был властолюбив, родовит, а потому трудно управляем. Нужна была фигура, которой было легче манипулировать, но которая бы нравилась народу и не была запятнана ничем. Рассматривался даже Пожарский как кандидат, несмотря на неродовитость, но объективных шансов у него не было. Для широких слоев Трубецкой был фигурой запятнанной изменой Шуйскому и сотрудничеством с Лжедмитрием, да и его действия во главе Ополчения не всегда были однозначными. Даже казаки не стояли за него.

В итоге серьезной конкуренции Михаилу Романову Трубецкой не смог оказать. Поскольку его властолюбие не подкреплялось авторитетом, он удовлетворился высокой ролью при новом правительстве, став чуть ли не первым человеком при дворе, но ненадолго. Трубецкой себе друзей не завел за всю Смуту, был один, а в одиночку при дворе было не удержаться. И новые люди при дворе, которых Смута возвысила, решили от него потихоньку избавиться.

В 1614 году его отправили воевать со шведами – с войском Делагарди. Миссия эта была «ловушечная» - его соперники при дворе назначили его «полководцем без войска». Всё войско было задействовано в боях с шайками Заруцкого и Баловня, Лисовским, наконец, в боях с Сигизмундом. На Швецию просто не хватало сил. Трубецкой должен был сам набрать войско из ополченцев и казаков. Для этого ему дали вместо войска деньги. Конечно, миссия была практически невыполнима. Трубецкой войско набрал, но войском оно было только по названию. У него не было ни опыта, ни вооружения – по сути, простое ополчение. Да и Трубецкой военным гением не был. Делагарди, правда, тоже был сильно потрепан при осаде Тихвина. Однако он смог под Бронницами одним мощным ударом рассеять это «воинство».

Наказаний Трубецкой не понес, но от командования крупными соединениями его отстранили, а его место в боярской думе было все ниже. Он проиграл местнические споры Морозову, Ивану Шуйскому, а потом даже Головина поставили выше него. Под конец в 23 году его назначили в Тобольск – наместником всей Сибири, то есть, по сути, в почетную ссылку. Обиженный князь вскоре умер.

Историки о личности Трубецкого спорят. Некоторые склонны видеть в нем настоящего патриота, которому «не везло», и даже «забытого героя освободительной борьбы». Другие историки его, наоборот, считают чуть ли не антигероем и одним из карьеристов того времени.

Конечно, его роль, как создателя Первого Ополчения, нельзя приуменьшить. Вероятно, без этой личности и вовсе не было бы освобождения Руси. Но при этом нельзя не отметить многие его слабости: неумение руководить созданным Ополчением, когда он самоустранился от борьбы Заруцкого и Ляпунова, и никак не отреагировал на убийство последнего, пассивность при боях за Москву. Видимо, это был человек довольно средних полководческих и административных способностей, но желавший добиться высокого положения разными способами. Есть все основания предполагать, что он не прочь был и вовсе стать царем. Конечно, предателем его, в отличие от двоюродного брата, назвать нельзя: единственное его предательство было связано с уходом от Василия Шуйского. Однако не стоит забывать, что Шуйский тоже не был «рыцарем без страха и упрека». Самозванцу он был верен, потом не стал переходить на сторону поляков, а, напротив, организовал борьбу с ними.

Это был один из сложных характеров Смутного времени, к которым трудно подойти с единой меркой.

Завершая рассказ о роде Трубецких, роль которых была велика в Смуту, мы должны резюмировать: судьба рода иллюстрирует, как в Смуту клановые системы, на которых все держалось раньше, начали рушиться. Иван Грозный активно воевал с кланами, он даже мог казнить одного представителя клана, а его брата, напротив, возвысить. В Смуту Трубецкие пошли разными путями. Старший представитель рода был незаметным, но честным боярином, ставшим даже одним из руководителей страны в Междуцарствие. Юрий Трубецкой был предателем, искавшим только выгоды. Дмитрий воевал против Шуйского, будучи верным сторонником Лжедмитрия Второго, а потом и против поляков. И чуть было не казнил своего двоюродного брата.

 

Князья Голицыны

 

Княжеский род Голицыных тоже дал в Смуту нескольких личностей, из которых известнее всего два брата – Василий и Андрей, но известны по-разному. Впрочем, обо всем по порядку.

Начнем мы рассказ с краткой справки о роде Голицыных. Голицыны произошли от старшего сына Гедимина – Нариманта. Его сын Патрикей перешел в подданство Москвы. От него и пошли Голицыны, ставшие в итоге самым старшим родом среди Гедиминовичей.

Самые старшие, как мы помним – не самые главные. Голицыны перешли без владений, особенно богатыми не были, а потому долгое время большой роли не играли. Однако, конечно же, в силу своего происхождения они всегда могли претендовать на важные должности в войсках и при дворе. Основатель рода, Михаил Иванович Булгаков-Голица, как раз благодаря своему происхождению при Василии Третьем получил командование войсками в битве при Орше, где наша армия потерпела страшное поражение от поляков, которыми руководил Константин Острожский. Михаил Булгаков-Голица попал в плен и освобожден был лишь в 51 году, проведя в плену всю жизнь. К его чести, он, не будучи хорошим полководцем, был человеком честным и на сторону поляков не перешел, предпочитая плен измене.

Сын его Юрий был воеводой, ничем не заметным, однако царю Ивану Грозному почему-то род Голицыных нравился. Видимо, потому, что они не были замечены в интригах и в сношениях с Литвою. Про полководческую деятельность детей Юрия – Ивана и Василия, мы уже рассказывали. Деятельность эта была у Василия неудачной, а у Ивана и вовсе провальной. Но они не только не подвергаются наказаниям, а, напротив, весьма высоко забираются по карьерной лестнице.

Любопытна ситуация в княжеских родах – чаще всего самый старший в роду оказывается наименее деятельным, а самый младший, наоборот, отличается. Так было и с Голицыными. Детьми Ивана были Иван и Андрей. Иван, старший в роду, спокойно сидел в думе и ничем себя не проявил. Однако высокое положение сохранял. Его брат, Андрей Иванович Скуриха, личность довольно интересная. Он был нормальным средним воеводой, а в 1600 году... неожиданно решился уйти в монастырь. Он постригся в Иосифо-Волоцком монастыре, променяв боярство и воеводство на монашескую рясу.

Однако именно будучи монахом он совершил свой самый известный поступок. В 1607 году в монастырь пришел большой отряд мятежных казаков-болотниковцев. Голицын их радушно принял, щедро угостил и одарил подарками (вряд ли казаки знали, что монах, который их угощает – бывший воевода и боярин). Он звал их зайти и в другой раз. Когда они снова наведались в гости к гостеприимному монаху, он дал знать московскому войску, которое он заранее предупредил о своем замысле, и то окружило пьяных казаков и взяло в плен. Так князь-монах заманил мятежников в ловушку.

Конечно, повстанцы, друзья тех, кто был схвачен, были не в восторге от «вероломства» старца и приготовились жестоко наказать его. Но старец принял меры – он укрепил монастырь, стал снова воином, возглавил оборону монастыря и отбил все атаки мятежников. В том же году Голицын умер, от него пошла старшая ветвь Голицыных, скоро пресекшаяся.

 

Детьми Василия Голицына, младшего брата, были Василий, Иван и Андрей.

Василий Голицын при Федоре Иоанновиче карьеру имел довольно среднюю, в основном прославившись разными скандалами и местничеством. При Борисе он ничем тоже особо не выделялся. Он был одним из воевод в войске Мстиславского, участвовал в сражении под Новгород-Северским, проигранным московским войском.

После смерти Бориса он мигом сориентировался. Он решил перейти на сторону самозванца, однако, не будучи уверен до конца в его победе, подстраховался: велел себя связать и представить дело так, что он попал в плен. В этом поступке впервые ярко проступили его качества – коварство и хитрость. Поняв, что Самозванец победил, он оценил ситуацию. Как воеводе Бориса, ему не светили особые привилегии в новом правительстве, и он решил оказать Самозванцу важную услугу – убить Федора Борисовича, уже арестованного. Он и был руководителем его убийства, вместе с Василием Рубцом-Мосальским, хотя лично царя и его мать убивали Молчанов и Шерефетдинов. Народу Голицын нагло объявил, что царь отравился.

Несмотря на такую услугу, оказанную Самозванцу, особенной карьеры он при нем не сделал. Самозванец прекрасно понимал, почему Голицын перешел на его сторону, да и вообще не благоволил к крупным княжеским родам. Голицын занимал хорошее место в Думе, но он хотел большего.

Поэтому заговор Василия Шуйского он с радостью поддержал. Однако и при новом правителе Голицыну особенно не доверяли. Шуйский не привлекал его к борьбе с Болотниковым, где отличился, кстати, его младший брат Андрей, начинавший уже обходить Василия. Голицын был, конечно же, очень недоволен.

Впрочем, ему удалось получить наконец-то возможность проявить себя в деле – он был назначен вторым воеводой большого Полка в походе против второго Самозванца. То есть, заместителем главнокомандующего – князя Дмитрия Шуйского. Оба «полководца» имели неуемное властолюбие и желание сделать карьеру, и совершенно не имели никакого полководческого таланта. Про битву у Болхова мы еще расскажем. Голицыну поручили командовать авангардом, он не справился с этим, его авангард был опрокинут и, если бы не контрудар князя Куракина, сражение могло бы закончиться раньше. Затем он бежал вместе со всеми воеводами с поля боя, который был проигран с треском.

На этом его боевая деятельность кончилась. Он показал себя слабо, став, после Шуйского, вторым главным виновником поражения. Василий Шуйский ему и так не доверял – теперь еще меньше. В критической ситуации Василий Голицын подготовил заговор Ляпуновых. Он решил сместить Василия Шуйского, но действовать предпочитал чужими руками, оставаясь в стороне – снова страховался. В случае чего, виновными оказались бы Ляпуновы.

Заговор удался, Шуйский был смещен, и Голицын имел желание стать на его место. Однако он поторопился – никаких особенных заслуг у него не было, а другие бояре его не особо любили, помня его предательство. Его никто не поддержал, в том числе и собственный брат Андрей. В итоге Голицын не только не стал царем, но даже не был допущен в Семибоярщину, как фигура одиозная, куда, напротив, вошел Андрей Голицын. Василия, однако, отправили во главе посольства в Польшу, договариваться о приглашении Владислава.

На должности посла, отдадим ему должное, Голицын проявил твердость в отстаивании интересов Руси. Он четко изложил требования по избранию Владислава на русских условиях, что Сигизмунду не понравилось. Идею Сигизмунда стать самому царем и ввести в Москву ляхов Голицын не поддержал. Его предали другие члены посольства, прежде всего князь Троекуров. Голицын остался на сей раз непреклонен, и поляки просто взяли его под стражу.

Он так и умер в польском плену. В любом рассказе запоминается последнее – так и Голицын запомнился тем, что в конце жизни проявил принципиальность, которой раньше никогда не отличался, и патриотизм. Кстати, куда большую, чем пославшие его бояре. Поэтому и мы не будем излишне усердствовать в негативных отзывах об этой личности, благо от историков ему достается и так немало – и справедливо. Но Голицын, возможно, как и многие другие люди (например, Бельский) смог пересмотреть свою жизненную позицию и вспомнить о долге – в конце концов, люди в те времена верили не ради моды в Бога.

Иван, средний брат, был наименее заметным из трех. Но в целом он держался в русле политики Василия Голицына.

Андрей был младшим. Он в 97 году, еще ничем не отличившись, получил боярство за свою родовитость. В 1603 году ровная, спокойная карьера Андрея Васильевича Голицына вдруг совершила странный поворот – его назначили «воеводой всея Сибири», то есть отправили воеводствовать в Тобольск. Как мы помним, это было фактически почетной ссылкой.

Чем так провинился Андрей Голицын? Братья его в то время в своей карьере не испытали никаких скачков ни вниз, ни вверх, следовательно, дело в нем самом. Прямо сказать ничего нельзя – вероятно, из-за того, что он был женат на представительнице дома Романовых. Однако дело Романовых уже давно было закончено, кого хотели сослать, тех сослали. Наказание было явно запоздалое. Дорогу перейти Голицын кому-то вряд ли мог всерьез, но, как бы то ни было, он отправился в почетную ссылку.

Андрей Голицын не участвовал, таким образом, ни в борьбе с Лжедмитрием, ни в изменах. Однако Лжедмитрий о нем вспомнил, в награду за деятельность его брата вернул в Москву. Роль Андрея в дальнейших событиях долгое время непонятна. Выдвигается он в битве с Болотниковым за Москву. Шуйский в то время активно искал подходящих полководцев, способных оказать сопротивление Болотникову. Главным стал юный Михаил Скопин-Шуйский. Вторым командующим, заместителем Скопина, стал Голицын.

Воеводы оправдали доверие – они смогли, хотя и не без помощи измены, разгромить Болотникова. Так состоялось «боевое крещение» Голицына в крупном бою, вполне успешное.

Затем именно Голицын вместе с Лыковым стал творцом победы при Ворсме – ключевой победы, после чего инициатива окончательно перешла к московским войскам. Голицын и Лыков действовали слаженно, как единый механизм. Они приняли бой в спешенном строю – Голицын не пытался использовать удары конницы, которая была в тех условиях неэффективна, решив сделать ставку на изматывающий пеший бой. Голицын рисковал, так как конное дворянское войско в пешем строю сражалось не так успешно, а до сих пор во встречных боях войско Телятевского не знало неудач. Но в нужный момент он провел контратаку, вместе с Лыковым возглавив ее. Голицын сразу выдвинулся благодаря тому, что проявил себя как лично храбрый, расторопный полководец, победитель Болотникова и Телятевского – двух талантов.

Увы, почему-то в борьбе с Лжедмитрием Вторым его не используют. Под Болховым воеводы нет в составе войска, и потом Скопин-Шуйский действует с Трубецким, Катыревым и Троекуровым, в итоге вместо боя вынужденный арестовывать своих заместителей-изменников. Его тандем с талантливым воеводой Голицыным мог иметь куда более впечатляющий эффект. Вероятно, Шуйский не очень доверял ему, так же как и его брату Василию, хотя Андрей ни в каких кознях замечен не был.

Однако при обороне Москвы Василий Шуйский снова понимает, что положение шаткое, и во главе войск требуются таланты, а не просто самые родовитые люди. Он назначает именно Голицына ответственным за оборону Москвы, а в помощники ему назначаются Борис Лыков, с которым они вместе победили при Ворсме, и другой талантливейший полководец – Иван Куракин.

Андрей Голицын справляется с задачей блистательно. Снова, как и при Ворсме, в генеральном сражении на Ходынке он использует старую тактику: измотать встречным боем, а затем нанести контрудар. На сей раз он снова находит момент для контрудара точно – наносит его тремя частями, одной командует он лично, другой – Лыков, третьей – Куракин. Самозванец разгромлен, и войска москвичей, преследуя отступающего Самозванца, чуть не ворвались в Тушино, лишь заслон казаков Заруцкого смог остановить победителей. После этого поражения Самозванец уже отказывается от активных действий против Москвы. Параллельно успешно воюет Скопин-Шуйский против Сапеги. Благодаря тому, что тушинский вор зализывает раны и всерьез уже не угрожает, Шуйский решает снять крупные воинские части с защиты Москвы и отправить их на помощь Скопину. Командуют ими Лыков и Куракин. Голицын остается руководить обороной Москвы.

Итак, Голицын выиграл третье свое крупное сражение. Его тактика – пеший встречный бой, а потом мощный контрудар по уставшему врагу, срабатывала в полной мере. Похожую тактику использовал, кстати, и Скопин-Шуйский. Времена, когда неожиданные лихие кавалерийские наскоки решали бои, ушли в прошлое. Теперь многое решало умение биться в спешенном строю, стойкость бойцов, умение главнокомандующего вовремя нанести контрудар. Голицын, что важно, лично возглавлял контрудары и проявил недюжинную смелость.

Увы, в бою под Клушиным ему счастье изменило. Шуйский проявил непоследовательность – после внезапной смерти Скопина логично было назначить именно Голицына главнокомандующим, а не «прославившегося» под Болховым Дмитрия Шуйского. Но Голицын был назначен лишь вторым воеводой. Дмитрий Шуйский обладал весьма неприятным качеством – он никак не мог довольствоваться ролью номинального командующего, а желал всё решать лично, лично планировать все операции, не прислушиваясь к чужому мнению. Голицын советовал действовать активно, Шуйский же решил действовать в выжидательной манере, делая ставки на контрудар и копируя, в общем-то, стиль Скопина и самого Голицына. Однако он не учитывал обстоятельств. Скопин и Голицын действовали против войск, превосходящих в численности или минимум не уступавших, здесь же было полное превосходство Шуйского.

Про то поражение мы еще расскажем. Вина самого Голицына в нем представляется минимальной. В ходе боя он проявил себя неплохо, укрепился с частью войска и оказывал сопротивление, но после бегства основных сил вынужден был также бежать со всеми.

Это поражение предопределило свержение Шуйского. Голицын, в отличие от брата, в подковерной борьбе не участвовал и Шуйского не подсиживал. Как отличный полководец и честный боярин, не запятнавший себя ни разу изменой, он вошел в Семибоярщину. Вместе с другими ее членами он хотел звать на престол Владислава. Однако затем, когда вместо Владислава поляки прислали свой гарнизон и решение, что сам Сигизмунд хочет стать царем и не на наших условиях, а на своих, Голицын единственный из всей думы проявил принципиальность (кстати, как и его брат-посол). Он категорически был против введения польского гарнизона и против приезда Сигизмунда.

Именно на Голицына сделали ставку представители Первого Ополчения. Им удалось втайне договориться с ним. Голицын был подходящим человеком на роль предводителя восстания патриотов против литовцев и «продавшейся» Семибоярщины. Литовцы и другие члены Семибоярщины, в том числе и соратник Голицына – Борис Лыков, с которым они вместе одержали две крупные победы, предали Голицына, и он был заключен под домашний арест. А затем, в момент начала восстания, он был убит ворвавшимися в его дом поляками, и, таким образом, восстание осталось без главного вождя и шло стихийно, хотя и при этом поляки подавили его с огромным трудом.

От Андрея Голицына пошел, собственно, основной род Голицыных, которые прославились при Софье, Петре и дожили до наших дней, но о них мы сейчас говорить не будем.

Андрей Васильевич Голицын – малоизвестный герой смуты, совмещавший качества великолепного полководца с личной смелостью и верностью долгу. Он оказался одним из немногих, кто не был замешан ни разу в сомнительных действиях, в предательстве, трусости, бездарном руководстве войсками, двойной игре, проявил принципиальность в трудный момент, когда нависла угроза польского захвата Москвы, и согласился возглавить восстание. Единственное пятно в биографии – причастность к Клушинскому разгрому, но там сложилось вместе столько неблагоприятных факторов, о которых мы скажем ниже, что изменить положение он и не мог, причем как раз сам проявил себя с лучшей стороны.

 

Григорий Леонтьевич Валуев

 

Григорий Леонтьевич Валуев – полководец Смутного времени. Как и многие другие личности, он являет собой противоречивый характер.

Род Валуевых был старинным боярским родом, его представители были еще при Дмитрии Донском московскими боярами. Постепенно род начал терять свое значение и совсем растворялся среди других. При Иване Грозном отец Валуева, Леонтий, отличился при обороне Ленвардена вместе с Елецким, об этой обороне мы упоминали в статье об Иване Грозном. Он был там вторым воеводой.

Сын его, Григорий, впервые появляется в деле не самом хорошем – он является убийцей Лжедмитрия Первого, то есть цареубийцей. Не дожидаясь суда, он выстрелил в него. Как некоторые считают, сделал он это не только из лихости, а еще из боязни, как бы на допросах Лжедмитрий не рассказал много такого, чему бы лучше было остаться втайне. Конечно, не про самого Валуева, который был фигурой незначительной – скорее его попросил это сделать кто-то из более важных людей.

Царю Шуйскому такая «служба» понравилась, и он вскоре использует Валуева в борьбе с Болотниковым. Валуев – хороший специалист по артиллерии. И вскоре он уже командует под Тулой всей московской артиллерией, которая действует вполне удачно. Царю такая служба нравится. Замечает его и Скопин-Шуйский.

В бою под Болховым он снова командует артиллерией, на сей раз полевой. В целом, отличиться он здесь не имеет возможности, но и вины в поражении прямой за ним нет. Кстати, именно то, что Шуйский раньше времени отвел артиллерию от основного места действия, испугавшись демонстрационных ударов во фланг, предопределило неудачу.

Шуйский именно Валуева, как расторопного и талантливого воеводу, отправил на усиление Скопину. Валуев со Скопиным уже воевал. И Скопин ценил его. Именно Валуеву Скопин доверял самые ответственные поручения. Валуев командовал авангардом. Он отличился в Калязинской битве, про которую мы подробно расскажем в соответствующей статье. Именно он был тем, кто заманил на начальной стадии боя под удар вражеское войско. Затем он, командуя авангардом, взял важный опорный пункт ляхов – Переяславль-Залесский внезапным ночным ударом. Участвовал он и во всех последующих сражениях Скопина. Затем, снова командуя авангардом, он сыграл важную роль в снятии осады Троице-Сергиевой Лавры. Собственно, именно его войско и деблокировало Лавру, правда, Сапега боя не принял и ушел в Дмитров.

Следующим самостоятельным действием Валуева был поход на Иосифо-Волоцкий монастырь, где находился крупный отряд пана Руцкого. Руцкой попытался отступить, но стремительный Валуев догнал его и разгромил, причем освободил Филарета Романова и других знатных пленников.

После смерти Скопина Валуева назначили вторым воеводой после князя Федора Елецкого – оборонять Царево-займище. Он снова командовал авангардом, в задачи которого входило занять Царево-Займище раньше войск Жолкевского, укрепиться там и продержаться до подхода основной армии Дмитрия Шуйского. Хотя Елецкий номинально был первым воеводой, но настоящим командиром был Валуев. Любопытный тандем: отцы Валуева и Елецкого вместе обороняли Ленварден еще при Иване Грозном. Случайное ли это было совпадение, сказать трудно. Царево-Займище было простой деревенькой, неприспособленной к обороне. Однако Валуев действовал грамотно – он сделал засеки против конницы, по опыту Скопина, укрепил позиции деревянным тыном и приготовился отражать атаки отборной конницы Жолкевского, лучшей в Европе. Несмотря на то, что засадный полк стрельцов, который по плану должен был в момент атаки открыть фланговый огонь по наступавшей коннице, был обнаружен Жолкевским и уничтожен, уничтожить основной русский отряд не получалось. Отряд Валуева и Елецкого держался. Увы, огромное войско Шуйского под Клушиным было наголову разбито. Почувствуйте разницу – маленький авангардный отряд сохранял боеспособность и так и не был побежден, а громадное войско было разгромлено в пух и прах. Сказался, конечно, талант Валуева, который усвоил лучшие качества Скопинского искусства.

После поражения основных сил, в которое Валуев и Елецкий сначала не верили, они вынуждены были сдаться.

Валуев до сих пор в нашем повествовании – воевода талантливый, разноплановый. Он был командиром артиллерии, потом командовал летучими авангардными соединениями, действовал оперативно и решительно, идеально выбирал момент для атаки, как было с Переяславлем, а в Царево-Займище оказался мастером оборонительного боя. Но далее начинается не самый лучший период в его карьере.

Валуев стал сотрудничать с поляками. Не потому, что был закоренелым изменником – просто пленник встретился с русскими послами, которые подтвердили, что теперь ведутся переговоры с поляками и они больше не враги для Москвы. Запутаться тут было немудрено. Валуев согласился им помогать и был возвращен в Москву в составе войск Жолкевского. Кстати, Жолкевский высоко оценил боевые качества Валуева, и оказывал ему протекцию. Именно по его протекции Валуева бояре назначили воеводой в Псков. Здесь он столкнулся с войском Лжедмитрия Второго – казаками атамана Просовецкого. Этот атаман пытался взять Псков, но был отражен с потерями. Валуев показал себя теперь и как осадный воевода.

В Пскове он переждал все события Первого и Второго ополчений, и, когда стал царем Михаил, присягнул ему с охотой. Конечно, измену Валуева не забыли. Его талант, тем не менее, использовали и дальше, отправив его в составе войск Лыкова, еще одного бывшего изменника и по совместительству отличного полководца, на подавление казачьих войск атамана Баловня, свирепствовавшего в Вологодчине. Сам Валуев стал вторым воеводой в Вологде. Операция прошла успешно.

В 17-18 году Валуева снова привлекли к военным действиям против Владислава, наступавшего на Москву. Он был поставлен вторым воеводой, первым был князь Борис Лыков. Простили, как видим, обоих. Оба были яркими, самобытными талантами. Задачей воевод было занять город Можайск и оборонять его до подхода основной армии, которой руководили Черкасский и Пожарский.

Литовцы уже взяли Дорогобуж, Вязьму, Козельск, а потеря Можайска означала потерю последнего укрепленного пункта по пути к Москве. Можайск крепостью не был – старые стены были снесены, новые не построены – его защищал лишь земляной вал. Однако Лыков и Валуев приготовились его защищать. Пригодилось умение Валуева, которое он продемонстрировал под Царевым-Займищем. Более того – князь Лыков поручил ему провести атаку на вражеский авангард, который занимал... то самое Царево-Займище, где в Смутное время Валуев с горсткой бойцов отбивал атаки отборной кавалерии Жолкевского. Валуев справился с задачей блистательно – он нанес в своем стиле решительный и неожиданный удар, уничтожив вражеский отряд. Затем началась оборона Можайска, которой Лыков руководил крайне успешно. В тех боях отличился и Валуев. Об этом мы подробнее расскажем в соответствующей статье.

Формально бои закончились победой поляков, но на деле они понесли столь крупные потери, что больше уже не могли серьезным образом атаковать и вскоре согласились на мир, с минимальными приобретениями. Главное – Москва была спасена. И в этом роль Валуева была велика.

Впрочем, вместо возвышения последовала почетная ссылка – воеводу отправили в Елец, который был в смуту полностью разрушен. Ему было указано отстроить город фактически заново, с чем он и справился, показав себя еще и как градостроитель. Венцом его службы стало воеводство в Астрахани.

Валуев какой-то головокружительной карьеры не сделал – он при дворе практически не находился, всю жизнь проводил на военной службе, так как обладал редким талантом – универсальностью. Он мог выполнить абсолютно любую боевую задачу: оборона ли опорного пункта, наступление ли, командование ли артиллерией. Однако повышения не происходило по причине сравнительной незнатности. Его отец, герой Ленвардена, тоже ведь не сделал великой карьеры. Тем более, клана Валуевых практически не существовало вовсе, а, как мы помним, одиночка вне клана сделать карьеру не мог. Конечно, Астраханское воеводство – это не самое замечательное завершение карьеры одного из выдающихся полководцев.

Валуев, конечно, был дитя эпохи. Большинству тех, о ком мы уже рассказали, и тех, о ком еще пойдет рассказ, была присуща двойственность характера. Валуеву она также была присуща. В его карьере есть много замечательных дел, а есть и менее замечательные. Например, убийство Самозванца, которое ну никак не объяснишь возмущением жизнью последнего. Валуев тогда действовал по чьей-то указке. Возможно, этот самый человек помог ему занять сходу важный пост – командир всей артиллерии в двух крупных походах. В случае, если бы бой под Болховым завершился победой, это могло бы стать ступенькой для его дальнейшего подъема по карьерной лестнице. Кто был этот его «тайный покровитель», можно только гадать. Затем его путь – путь честного полководца, весьма удачливого, лучшего из командиров в войске Скопина-Шуйского (наряду с Барятинским). Попав в плен, он стал сотрудничать с Жолкевским и перешел на сторону поляков. Можно ли его укорить за это, когда и Семибоярщина, ставшая верховной властью в России, встала на путь сотрудничества с поляками? Трудно сказать. Жолкевский был полководцем особенным, мало похожим на большинство польских полководцев – это был честный, достойный воин, один из лучших полководцев в истории Польши, он уважал Россию и хотел действительно соблюдения договора между Семибоярщиной и Сигизмундом. Он вообще был изначально против открытой агрессии Сигизмунда и потом был против его решения самому стать во главе Русского государства. такой человек мог заслуживать при личном общении лишь уважения. Сигизмунд, кстати, его не любил и терпел лишь как гения полководческого искусства. Жолкевский и Валуев, что называется, «нашли» друг друга – два смелых и талантливых воина, два достойных противника. Жолкевскому еще никто такого отпора, как Валуев, не оказывал – это и предопределило его уважение к нему и желание заполучить в союзники. Валуев тоже не мог не уважать человека, который разгромил войско Дмитрия Шуйского, превосходившее его в разы по численности. Вероятно, наложилась обида на Василия Шуйского из-за отравления Скопина, с которым Валуев столь успешно воевал и который, видимо, был для него идеалом. Все это вместе предопределило решение Валуева сотрудничать именно с Жолкевским. Вероятно, бояре тоже понимали, что Валуев не поддержит новую власть в виде Гонсевского, который был совсем иным человеком – полной противоположностью Жолкевскому, жестоким, расчетливым и коварным. Поэтому его отправили служить довольно далеко – в Псков. Валуев не участвовал в боях с патриотами – только с тушинцами. Непростое было время...

Дальнейший путь Валуева – снова путь воина, а потом и администратора, восстановившего разрушенный город. По нашему мнению, это один из малоизвестных русских героев смуты, и наша статья, возможно, поможет оценить его в должной мере.

 

Петр Федорович Басманов

 

Петр Федорович Басманов – герой и предатель в одном лице. многим он известен благодаря драме Пушкина «Борис Годунов». При всем уважении к великому Русскому Писателю и Поэту, который пытался Басманова представить героем, и измену-то совершающим после серьезной нравственной борьбы и из желания избежать лишнего кровопролития, мы позволим себе не согласиться с его оценкой данной личности.

Прежде всего, обратимся, как всегда, к происхождению. Происхождение – ключевая вещь при определении позиции тех или иных людей того времени. Басманов был внуком знаменитого Алексея Басманова, о котором мы много рассказывали в нашем труде «Иван Грозный: Альтернативный взгляд». Алексей Басманов был фактически творцом опричнины и почти десять лет определял всю внутреннюю политику Царства. Но потом он был уничтожен соперниками вместе с сыном – Федором, отцом Петра.

Петр тогда еще был очень молод, и воспитывался в семье Василия Юрьевича Голицына. Василий Голицын – воевода времен Ивана Грозного, лояльный, пользовавшийся повышенным кредитом доверия от царя, не слишком талантливый.

По своему рождению Басманов уже не имел особых привилегий, и ему предстояло делать карьеру в условиях нелюбви большинства знати, которая прекрасно помнила деятельность его отца. Ориентироваться он сразу же стал на Годунова – бывшего опричника. И ориентировался правильно.

Прямого пути в боярскую думу ему не было, для этого ему, как его деду, надо было совершить что-то особенное. Случай представился лишь в 1604 году. Он был помощником новгород-северского воеводы – Никиты Трубецкого. Скажем так, средняя должность. Однако он стал фактически руководителем обороны.

Басманова часто представляют, как человека, верного долгу. По нашему мнению, все было не совсем так. Он прекрасно понимал, что вот он – случай отличиться! В победу Самозванца он, рассудив, не верил, так как войско Бориса было намного больше войска Самозванца, надо было лишь его дождаться. Трусом он, конечно же, не был. Он был карьеристом, а карьеру в те годы нельзя было сделать, не отличившись на поле боя. Вспомним – и его дед героически воевал, пробившись благодаря своим подвигам наверх. И отец его был человеком смелым. И его отчим – князь Голицын, всю жизнь провел в походах.

Басманов возглавил оборону города, так как Трубецкой был уже немолод и талантами не обладал. Он отбил первый штурм, а затем был предпринят генеральный. Он был отбит с огромными потерями для нападавших, после чего в стане Лжедмитрия чуть не начался открытый конфликт. Басманов очень умело распределил оборону и тревожил врага мощными вылазками, благодаря которым Лжедмитрий не мог вести эффективный артогонь.

Правда, войско Мстиславского было побеждено под стенами Новгорода-Северского. Царь Борис высоко наградил Басманова – вызвал его в Москву, оказал великие почести и ввел в боярство. Басманов добился своей цели – возвышения. Но в войске он был, пожалуй, на тот момент нужнее, так как талантов явно недоставало. Кстати, Трубецкой, видимо обиженный, что о нем забыли, вскоре перешел на сторону Самозванца.

Басманов еще и получил большие денежные награды и поместья. Но его властолюбие лишь нарастало. Он хотел командовать всеми войсками. Это было невозможно по требованиям местничества. И новый царевич Федор поставил его вторым воеводой в войске князя Андрея Телятевского.

Басманов был очень сильно обижен. Телятевский ничем не запомнился на поле боя, зато был родней Годуновых. Басманов пытался напомнить, что его дед был главой опричнины, в которую входил отец Телятевского, но эти рассуждения никем не принимались. Басманов в итоге задумал отомстить. Он оценил ситуацию – Годунова уже нет, войско царское не может даже Кромы взять, Самозванец усилился. И тогда Басманов решил склонить чашу весов на сторону Самозванца. Он, пользуясь тем, что в войске Годунов непопулярен, открыто перешел на сторону Лжедмитрия вместе с войском, рассчитывая на большую благодарность.

Измена Басманова фактически завершила борьбу, так как в Кромском войске тоже был разброд – Голицын (кстати, человек, с которым вместе рос Басманов) и Салтыков перешли на сторону Самозванца.

Самозванец высоко оценил заслуги Басманова. Он уважал его и как полководца. В итоге Басманов добился той же высоты, что и его дед. Он стал ближайшим сподвижником Самозванца, первым лицом в государстве.

Басманову опереться было не на кого – клана у него не было. Его дед опирался на свой клан и на нужных людей среди аристократии и духовенства. У Басманова клана не было – Плещеевы в те годы не были активными участниками событий. Голицыны вели свою игру и держали нос по ветру: с одной стороны, они поддерживали самозванца, с другой, поддерживали связь с княжеской оппозицией, которая была недовольна тем, что Лжедмитрий, став царем, отодвинул ее от управления. Басманов прекрасно понимал, что аристократия недовольна его возвышением.

Главным врагом он видел князя Василия Шуйского. И решил его уничтожить при случае. Шуйский, сам всегда рвущийся к власти, но с осторожностью, объединял вокруг себя всех недовольных – тут были и Воротынский, и Трубецкие, и другие княжеские рода. Сами по себе они не могли представлять угрозы – нужно было уничтожить лидера. Басманов смог распутать сети заговора и убедить Лжедмитрия арестовать Шуйского.

Более того, Басманов стремился к казни Шуйского. Он напоминал мнимому Дмитрию, как действовал «отец» в данных условиях. Видимо, он надеялся, что постепенно Лжедмитрий будет уничтожать врагов Басманова, как делал Иван Грозный в отношении врагов его деда. Лжедмитрий, однако, родовой аристократии побаивался. Басманов убеждал – она слаба. В итоге убедил его казнить Шуйского. Лжедмитрий уже отвел Шуйского на плаху... а потом передумал и заменил казнь ссылкой.

Басманов понимал, что опасность не минует, пока Шуйский жив. Тем не менее, временно заговор был прекращен. Самозванец, однако, слишком сильно ориентировался на поляков, не соблюдал русские обычаи, чем обижал всех. Басманов пытался его уговаривать, но на Самозванца влияние имели польские магнаты – соперники Басманова.

Вскоре Самозванец еще и вернул Шуйского из ссылки и восстановил в правах в боярской думе. Самозванец не понимал, что Шуйский не прощает ничего. И на сей раз возник новый заговор. Его поддержали все князья. Басманов был одинок. Он ничего уже не смог поделать. Лжедмитрий его не слушал.

Басманов трусом не был, и не стал выпрашивать жизнь у восставших. Он решил биться до последнего за Самозванца и остался ему верным, хотя уже не на что было рассчитывать. Его убил при восстании Михаил Татищев.

Справедливость впоследствии восторжествовала – Михаил Татищев был также растерзан народом по обвинению в измене. Это произошло в Новгороде, перед походом Скопина-Шуйского. Скопин хотел произвести суд, но народ произвел суд самостоятельно. К Татищеву вернулось его зло бумерангом.

 

Петр Басманов был последним представителем рода Басмановых, который имел всего четырех личностей в составе, но – очень ярких. Он не был бескорыстным героем, он был лишь храбрым карьеристом, способным на все, чтобы добиться власти: как на подлость и измену, так и на героизм, смотря что было выгоднее. Во многом он похож методами действия на своего деда. И, как и дед, он в итоге получил вполне по заслугам.

 

Прокопий Петрович Ляпунов

 

Прокопий Ляпунов – еще одна сложная фигура смутного времени. Герой и мятежник в одном лице.

 

Ляпуновы – род непонятного происхождения. Некоторые их считают бывшими князьями, давно лишившимися титула. Некоторые – дворянами, некоторые – вообще худородными. Прокопий Ляпунов был младшим братом Александра и Захара Ляпуновых. Старший брат, Александр, выдвинулся еще при Иване Грозном. Ляпуновы были в те времена едва ли не на самых нижних ступенях служилой иерархии. Александр Ляпунов решил попытаться с введением опричнины добиться власти своего рода в Рязани и на рязанских землях.

Александр Ляпунов был типичным представителем этакого «древнерусского мафиози» - человека, который держит под неофициальным руководством некоторую территорию, получая с нее всю денежную прибыль. А с Рязани, которая при Иване Грозном значительно разбогатела, получить можно было многое. Вообще, Ивану Грозному такие отношения не очень нравились, но Александр Ляпунов смекнул, с кем ему надо подружиться, с кем делиться, а кого надо отодвинуть. В итоге благодаря его деятельности он стал на Рязанщине «царем и Богом». Басманов, который сам был рязанским владельцем, жил в Москве (вернее – в Александровской слободе), за своими огромными владениями ему было некогда смотреть самому, а Александр за ними смотрел, снабжал Басманова деньгами изрядно и получал за это щедрые подарки. Он и сам договаривался с нужными людьми и помогал им осуществлять «рейдерские» захваты земель. Самым известным стал Шерефетдинов, который с санкции Александра Ляпунова захватывал на Рязанщине земли наглым образом.

«Царь земли Рязанской» вскоре пропал из источников – видимо, умер. Но его род остался править рязанщиной. Именно Захар и Прокопий. Захар и Прокопий сделали ставку на Шуйского после смерти Ивана Грозного и ошиблись. Они помогали свергать Бельского в 84 году – это было выгодно и Годунову, который спокойно избавился от опасного «друга», и Шуйским.

Однако затем Годунов, укрепившись, начал наступать на «хозяев Рязани». Рязань благодаря Ляпуновым превращалась чуть ли не в удельное княжество. Местные воеводы только и совершали суд да руководили гарнизоном, а вся власть, деньги, а главное – авторитет были в руках Ляпуновых. Их беспрекословно слушалось местное купечество и дворянство.

Годунов направлял удар на старшего брата – Захара. В 95 году Годунов решил его отправить на пограничную службу в Елец. Это было для Ляпунова неслыханным оскорблением – его, «Царя Рязани», отправляют служить в какой-то маленький городок! Он самовольно покинул службу. Тут же последовало разбирательство, и его сурово наказали – били батогами прилюдно.

Тем не менее, Годунов не стал особенно прижимать Ляпуновых. Прокопий тогда репрессий и вовсе избежал, и, чтобы не получить в Рязани нового Углича, Годунов договорился. Ляпуновы все поняли, и в итоге стали вести себя «поскромнее», а за это их больше не привлекали к пограничной службе и довольствовались их лояльностью.

Прокопий и Захар, впрочем, спали и видели, как бы подсидеть Годунова. Прокопий, более осторожный, чем брат, затаился и ждал случая. Захар же снова подставился. Дело в том, что он договорился с казаками и поставлял им вино, порох, селитру, серу, вооружение контрабандным способом. На все эти товары была государственная монополия. Надо сказать, что при Иване Грозном казаки были на службе царства, приносили в основном пользу, но при Борисе все больше стали вредными бандитами, мешавшими нашим же купцам, а, кроме того, Годунов задумал жестко бороться с принципом «с Дона выдачи нет». Иван Грозный закрывал глаза на бегства крестьян, Борис же решился действовать жестко. Крестьян ловили и силой возвращали.

В результате расследования в 1603 году Захара снова били кнутом за его торговлю оружием и другим товаром. Но более серьезных наказаний не последовало. Прокопий же выжидал, и наконец дождался момента – нашествия Самозванца. Прокопий и тут не торопился – пока Самозванец был далеко, он сохранял нейтралитет. Надо сказать, что в связи с «художествами» брата Прокопий Ляпунов постепенно занял среди братьев лидерство, а Захар оказался отодвинут несколько на второй план.

Как только судьба преподнесла Ляпунову невиданный подарок – смерть его недруга Бориса, он тут же не только перешел на сторону Самозванца, но еще и отдал ему всю Рязанщину, на которой, как мы видим, его власть была почти неограниченной.

При Лжедмитрии статус Ляпунова как «хозяина рязанской земли» был непререкаем. Ему не нужны были высокие армейские посты и боярство – ему нужно было признание его статуса, чтобы, грубо говоря, власть не лезла в его дела.

Шуйского Ляпунов не признал сразу, поэтому и предателем его в данном случае не назвать. Он просто отказался ему присягнуть. Скорее всего, он из Рязани не совсем верно оценил обстановку. Шуйского он знал, как хитрого царедворца, но без всяких особенных управленческих и военных талантов. Мятеж был в одной Москве. На юге Самозванец был популярен, и Ляпунов верно рассчитал, что юг Шуйского не примет. А за Рязанщину он мог поручиться: что он скажет, то здесь и будет. Иными словами, он видел в Шуйском лишь слабого временщика.

Увы, Ляпунов ошибся – Шуйский сел достаточно крепко. Ляпунов поспешил перейти на сторону Болотникова и готов был принимать участие в боевых действиях. Прокопий Ляпунов не был трусом, он отличался великолепной физической силой, как и его брат Захар. Конницей рязанской земли командовал его большой друг – Истома Пашков.

В составе войска Болотникова он подошел к Москве. Но в Болотникове он быстро разочаровался. Дело в том, что Болотников делал ставку на простой народ, на повстанцев, вчерашних холопов, а это Ляпунову не понравилось. Он взвесил ситуацию. Что будет делать Болотников, взяв Москву? Кого поставит царем? Никакого Дмитрия он не представил, и всем было ясно, что никакого Дмитрия, даже ложного, и нет. Телятевский воюет за свой интерес, тем более он – друг Бориса, а это Ляпунов хорошо помнил. Большого уважения друг к другу Ляпунов и Телятевский явно не питали. Шаховской отыскал смехотворного Лжепетра Илейку, которого никто царем из серьезных людей не признает. В общем, у повстанцев нет никакой единой идеи, после победы они тут же перегрызутся, а главное, самому Ляпунову никакой выгоды не будет, кто бы ни победил из повстанцев. С Шуйским было проще договориться. Ляпунов это и сделал. Он перешел на его сторону вместе со всеми местными дворянами, успешно воевал с Болотниковым и сражался с Телятевским в битве при Ворсме под командой Голицына и Лыкова.

Царь оценил Прокопия Ляпунова и сделал его думным дворянином. В целом, ситуация Прокопия вполне устроила. Он уже убедился, что всякие повстанцы ему никакой пользы не принесут, а потому временно решил делать ставку на Шуйского, которого, однако, уважал очень мало.

Вместе с Хованским Ляпунов воевал против Лжедмитрия Второго, осаждал Пронск. Пронск был уже почти взят, когда Ляпунов был тяжко ранен, передал командование брату – Захару, и в итоге войска отступили. В последующее время Ляпунов поручил именно Захару руководить боевыми действиями, так как сам залечивал ранение.

Захар был скорее наглым, беспринципным и недальновидным человеком. Прокопий был куда умнее. Руководить войсками Захар не умел и не хотел. Ему надо было действовать против вторгшегося в Зарайск Лисовского с крылатыми гусарами, который одерживал одну за другой победы. Действовать он должен был совместно все с тем же Иваном Хованским – верным царю воеводой, но абсолютно лишенным военного таланта, беспечным, пренебрегавшим разведкой. Захар и вовсе «упился пьян». В итоге такое войско прозевало удар крылатых гусаров и было полностью разгромлено, а Лисовский еще и захватил Коломну, где одержал очередную победу над князем Владимиром  Долгоруковым и взял того в плен. Только победа Куракина и Лыкова спасла положение, и Лисовский был вынужден уйти из рязанских пределов, потеряв пленников и награбленное.

Прокопий Ляпунов во время «Тушинского стояния» оставался царю верным, поставлял продукты и подкрепления, и был благодарим царем. Прокопий Ляпунов ставку делал на царя не из личной верности. Он презирал и ненавидел Шуйского за его неумение воевать и управлять. Но Самозванца он ненавидел больше. Ляпунову не чужд был чисто русский патриотизм. Он ангелом не был, но грабители-тушинцы и шайки поляков ему не нравились. Он просто искал достойного вождя для борьбы с Ляхами и повстанцами, на эту роль никак не тянул Шуйский.

Такой человек вскоре возник в лице Скопина-Шуйского. Прокопий послал ему грамоту, где в открытую величал того царем и признавал свое подданство ему. Скопин был честным человеком, и в возмущении грамоту порвал. Сам того не желая, Ляпунов подставил героя и стал невольным виновником его гибели. Это его окончательно привело в ярость. Он вступил в открытую борьбу с Шуйским, хотя уже достойных кандидатов на престол не было. Тем не менее он первым отважился сказать, что Шуйский – убийца, рассылал во все стороны грамоты, призывая свергнуть царя. Его поддержал Василий Голицын, успевший понять, куда ветер дует. И вскоре начался прямой мятеж.

В нем играл ключевую роль его брат Захар, не такой умный, зато очень решительный. Захар отправился в Москву, прямо вошел в палаты и сказал Василию: «ты не умел царствовать, сойди с престола». Царь хватался за меч, крича «как ты смеешь», а Захар, человек богатырского сложения, грозил ему кулаком. Он не был бы так нагл, если бы не собрал предварительно огромную толпу, которую наименовал «земским собором». Его с трудом уговорили выйти его же сообщники из бояр и вежливо сказали Василию Шуйскому, что ты, мол, все сам видишь... Мы, конечно, за тебя, но... Василий Шуйский не слушал намеков и решил до последнего цепляться за власть, его пришлось сводить и постригать силой, а монашеский обет за него вовсе читал князь Туренин.

Захар лично отвез поверженного врага в Чудов монастырь. Этот фарс был назван «земским собором».

Прокопий Ляпунов признал власть новой боярской думы и положительно отнесся к приглашению Владислава на престол, поначалу поставлял в Москву припасы и даже приветствовал Жолкевского, которого знал как человека умного и справедливого. Тем более, ему надо было бороться как-то с Лжедмитрием Вторым, который еще не был побежден.

Прежде чем дальше продолжить рассказ о Прокопии, завершим рассказ о его брате. Он был отправлен в составе посольства в Польщу – просить Владислава на царство. Сигизмунд предложил на царство собственную кандидатуру, и без всяких ограничений, то есть, просто включить Москву в состав польских владений. Захар тут же согласился и предал интересы Москвы, предварительно договорившись с Сигизмундом о том, что он все его вотчинные права сохранит. Захар перешел в открытую на польскую сторону, став активным предателем, и больше о нем мы в источниках сведений не встречаем. Таким образом, Захар Ляпунов – личность, мягко говоря, совсем непривлекательная, классический «мятежник», тем более не отличавшийся никакими талантами.

Прокопий же своими силами боролся против Лжедмитрия Второго, занял Пронск, оборонял его от шаек Лжедмитрия, мужественно отбил все приступы, и затем получил помощь от Пожарского. Видимо, общение с человеком долга оказало влияние на Ляпунова, который вообще-то был человеком патриотично настроенным, просто не всегда мог понять, где благо для Руси, а где зло.

Но, как такового, добра-то и не было. С одной стороны, была Семибоярщина, которая открыто присягнула Сигизмунду и предала интересы Руси, с другой – сам Сигизмунд, с третьей – войска Лжедмитрия Второго, и, наконец, были еще казаки, Лисовский, Сапега, масса отрядов, действовавших сами по себе.

На Ляпунова еще очень подействовали грамоты Гермогена. И он решил... сам стать той силой, которая будет освобождать Русь. Объединить вокруг себя всех, кто хочет борьбы за законность, против шаек Самозванца и против поляков.

У Ляпунова был необходимый авторитет, чтобы возглавить патриотические силы. И вскоре вокруг него стали собираться лучшие люди Руси, в их числе был и Пожарский. Надо было искать союзников. Лжедмитрий был убит, а Трубецкой, его сподвижник, создавал собственное Ополчение. Ляпунов решил с ним договориться. Со смертью самозванца делить им стало нечего, а враг был общий – Семибоярщина и поляки.

Затем к ополчению примкнул еще и Заруцкий с казаками, интересы которого были проще – пограбить побольше. Ляпунову сразу не понравилось это «усиление», но Трубецкой, формально руководивший всем ополчением, его позицию не поддержал. Возникло двоевластие и борьба.

В итоге Ляпунов проиграл эту борьбу. По фальшивому донесению он был убит казаками.

Именно Ляпунов был идейным лидером ополчения, он имел авторитет среди повстанцев и дворянства, какого не имел Трубецкой. Именно на него ориентировались патриоты. Он разрабатывал план нападения на Москву и захвата ее, который провалился из-за происков Заруцкого и преждевременного восстания.

Ляпунов в истории, независимо от своих прежних «подвигов», остался как патриот, верный слуга Отечества. Ляпунов всегда блюл свою выгоду, ради этой выгоды мог пойти и на предательство, как в случаях с Борисом Годуновым и Шуйским. Но он, скажем так, предавал не Русь, а отдельных личностей, которых считал своими врагами. Скажем честно – отчасти его понять можно, так как Годунов и Шуйский вовсе не были идеалами. Но, в отличие от брата, он не был беспринципным человеком. Он искренне хотел добра и себе, и Руси, иногда невольно становясь на сторону зла.

Это был человек авторитетный, умный, сильный, как полководец он не прославился, но, безусловно, талант у него был, а кроме того, он отличался высокой личной смелостью. По праву он считается одним из героев Смутного времени.

 

Князья Мосальские

 

Клан князей Мосальских сыграл немалую роль в истории Смуты. В нем не было личностей сверхъярких, однако целый ряд представителей этого рода сыграл в истории того времени важную роль по разные стороны баррикад, и, как нам кажется, они заслуживают отдельной статьи.

Мосальские – потомки святого Михаила Черниговского, получившие свою фамилию по родовому имению – крупному городу Мосальску. Мосальские имели несколько ветвей. Часть Мосальских перешла на сторону Москвы, часть осталась в Литве и занимала достаточно высокое положение в иерархии литовских аристократов.

На московскую службу Мосальские перешли без земель, а значит, и привилегий особенных не имели. При Иване Грозном Мосальские ничем не выделяются из общей массы. Впрочем, и репрессий они избежали. Выделяться они начинают лишь в Смуту.

Связано их возвышение с личностью Василия Васильевича Рубца-Мосальского. Этот человек нес, как и другие Мосальские, службу в одном из пограничных гарнизонах – в Путивле. Он стал первым из воевод, перешедших на сторону Лжедмитрия, да еще и с важным городом. Лжедмитрию это понравилось. Он сразу Мосальского приблизил к себе. Тот еще и отличился в двух битвах с царскими воеводами – выигранной у Новгорода-Северского и проигранной – при Добрыничах. Остался верен Самозванцу после поражения. Скромный воевода каким-то чутьем понял, что за Самозванцем – будущее, и потому держался за него. Это был его шанс вырваться из рутины гарнизонной службы, в которой проходила вся жизнь множества таких, как он, Рюриковичей. По сути, судьба большинства потомков Рюрика была незавидна – всю жизнь скитания по разным крепостям, участия в походах, где вся слава побед достается главным воеводам, сражения, многие даже не успевали создать нормальную семью. Мосальский же видел перед собой блестящую перспективу – обойти всех тех, кто стоял по местнической иерархии выше него, и стать у самого трона.

Мосальский ради достижения цели пошел на убийство – именно он помогал Голицыну в убийстве семьи царевича Федора. Лжедмитрий высоко оценил службу Мосальского – он сделал его «Великим Дворецким», то есть одним из главных лиц государства. С ним вместе поднялся и весь его клан, который также был на стороне Самозванца. Клан этот возник фактически из небытия. Оказалось, что скромные воеводы обладают непомерным властолюбием и карьеризмом.

Увы, счастье Мосальского было непродолжительным – бояре, которых он обошел, взяли реванш. Мосальского не убили, но сослали в Кенесгольм – дальше всех. Оттуда он был освобожден лишь в 1908 году – воины Лжедмитрия добрались даже до этого заброшенного местечка. Тут же Мосальский стал ярым сторонником второго Лжедмитрия.

Однако, когда Лжедмитрий рассорился с поляками, Рубец-Мосальский решил держаться именно польской стороны, которую видел наиболее сильной. Под конец он и вовсе перешел на сторону Литвы, и в благодарность за это Сигизмунд вернул ему родовое владение – Мосальск. Рубец-Мосальский – характерный пример воеводы Смутного времени. В другое время он бы так и служил незаметно, но честно, но Смута открыла в людях сущность каждого. Каждый показал, чего он стоит и что он за человек. Рубец-Мосальский, в иное время никогда бы не ставший предателем, в Смуту показал себя как один из самых малоприятных персонажей.

Федор Семенович Мосальский – его родственник, был старшим в роду и происходил из старшей ветви Мосальских. Он еще в далеком 66 году начал службу. Но за 40 лет службы он никак не выделился и карьеры не сделал. Он был уже пожилым человеком, когда началась Смута. Перешел с другими Мосальскими на сторону Самозванца. Получил наконец-то повышение, которого так ждал. А когда на престол встал Василий, оказался снова в далеком гарнизоне.

Федор Семенович был очень обижен – все его надежды наконец-то побывать на вершине власти пошли прахом. И он тут же поддержал Болотникова. Он стал одним из активнейших участников восстания – обиженный князь, обойденный по службе не раз. Теперь у него было большое войско под командой. С ним он должен был идти на деблокаду Калуги, где был заперт Болотников.

Мосальский на Вырке встретился с войском под руководством Ивана Романова, Михаила Нагого и князя Мезецкого. Мосальский был уверен в победе и нанес удар первым, но войско московских воевод выстояло, начался встречный бой, где все решала стойкость. Под вечер московское войско стало теснить войско Мосальского, он пытался остановить его, сражаясь в первых рядах, несмотря на свой преклонный возраст. Но он погиб, и войско его, лишившись командира, побежало и было практически уничтожено.

Федор Семенович Мосальский – личность, конечно, не особо привлекательная, но и понять его можно. Особенно любить Шуйского ему было не за что – именно Шуйский сбросил Мосальских с тех позиций, куда их вознес Лжедмитрий. Зато князь Мосальский обладал немалой храбростью, что и показал в последнем бою. Если Василий Рубец-Мосальский был откровенным карьеристом и предателем, то Федора таковым мы бы не назвали. Вообще, оценивая людей той эпохи, следует соблюдать крайнюю корректность и осторожность.

Еще на стороне Болотникова сражались Иван и Дмитрий Мосальские, братья. Оба они выжили, успели перейти на сторону второго Самозванца, а Дмитрий им впоследствии был поставлен воеводствовать в Кострому, где началось восстание против Лжедмитрия. Во время этого восстания Дмитрий Мосальский был убит.

Мы рассказали о Мосальских, воевавших против Москвы, но были и те, кто воевали на ее стороне.

Владимир Васильевич Кольцов-Мосальский был представителем одной из старших ветвей. В восьмидесятые годы он начал свою деятельность – построил новую крепость на юге – Ливны. Его качества оценили, и в 91 году Федор Иоаннович (вернее Годунов) решил ему доверить весьма важную миссию: довершение дела Ермака по покорению Сибири. Годунов проявил неплохой талант в выборе человека на такое ответственное дело. Приходилось вести боевые действия в непривычных условиях. Кучум еще был жив и сохранял большое войско. Кольцов-Мосальский блестяще справился с задачей – он из Тобольска начал стремительное преследование Кучума, несмотря на то, что действовал в неизвестной для себя местности, он смог настичь войско Кучума под Ишимом, и в бою одержал полную победу. Этим он завершил по сути дела покорение Сибири и историю сибирского ханства. Ключевую роль в победе сыграли стрельцы, на которых делал Кольцов-Мосальский ставку – надо сказать, вполне обоснованно.

В 91 году он, вернувшись в Москву, тут же участвует в новом сражении – в отражении Казы-Гирея. Ему поручают весь стрелецкий корпус, и именно его блистательные действия обеспечивают победу над Казы-Гиреем. Он грамотно располагает своих стрельцов, и они ведут могучий и меткий огонь по неприятелю. От огня стрельцов тот несет основные потери. Ранее стрельцы рассматривались скорее как силы вспомогательные, но именно Кольцов-Мосальский впервые с их помощью выиграл крупное сражение.

Кольцов-Мосальский, очевидно, должен был получить повышение, но он получает лишь золотые медали и некоторую прибавку к жалованию. Нечестолюбивый и талантливый воевода – находка для власти, и его снова используют на «черновой» работе. В 95 году именно он строит крепость Кромы. Строит ее, как мы уже видели, удивительно удачно, если не сказать гениально. А затем его отправляют на Яик – строить и там города.

Неудивительно, что Лжедмитрия честный воевода, который построил ряд городов и выиграл две битвы, но повышения серьезного не получил, признал. Впрочем, как весь клан Мосальских. Однако активным его сторонником не был, и Василия тоже признал. В отличии от других Мосальских, он воевал как раз против Болотникова, а значит, и против своей же родни. Казалось бы, это должны были власти оценить. Но – не оценили. Кольцов-Мосальский так и не получил серьезных назначений. Между тем его очевидный талант мог пригодиться в Смуту. Гибнет он в бою с повстанческим отрядом разбойника Салькова.

Наконец, еще одним известным деятелем Смуты стал Василий Андреевич Литвинов-Мосальский.

Впервые этот воевода из младшей ветви появляется в летописях в связи с восстанием второго Лжедмитрия. Он был первым, кто вступил с ним в бой. Силы и у Лжедмитрия, и у Литвинова были еще ограниченные, и в случае победы Литвинов гасил восстание в зародыше. Но он бой проиграл. Подробности того боя неизвестны, ясно лишь, что Самозванец по численности превосходил Литвинова все же ощутимо.

Однако следующее его действие прославило его. Лжедмитрий Второй осадил город Брянск. В Брянске гарнизоном командовали князь Кашин и Ржевский. Они приготовились мужественно оборонять город, хотя припасов и не хватало.

Оборона Брянска была очередным блестящим делом. Лжедмитрий постоянно штурмовал город, но воеводы совершали вылазки в ответ, нанося ему крупные потери.

Между тем на помощь шло войско Куракина. В нем Литвинов получает командование авангардом. Он действует в отрыве от остальных сил, в его задачу входит подготовка плацдарма до подхода основного войска. От войск Лжедмитрия его отделяет широкая река, которая уже покрыта тонким слоем первого льда – дело происходит поздней осенью. Литвинов оценивает ситуацию. Гарнизон Брянска призывает его к немедленной атаке, так как держится из последних сил. Но готов поддержать общей вылазкой атаку Литвинова. В то же время, переправа через широкую и глубокую реку на глазах войска Самозванца связана с огромным риском, так как переправляться придется под огнем войск противника, не говоря уже о ледяной воде. Плюс Самозванец значительно превосходит отряд Литвинова.

И князь Литвинов-Мосальский принимает решение – он кидается первым в реку вместе с конем. Он решает использовать фактор внезапности. Соратники Лжедмитрия не ждали, что он рискнет атаковать, поэтому не успели изготовиться для ведения огня по переправляющемуся войску. Воины плыли на конях, разгребая лед. Вырвавшись на берег, они напали на ошеломленных такой дерзостью врагов, гарнизон сделал вылазку, и самозванец был отброшен. Подошедший Куракин мог довершить успех, но проявил пассивность и позволил Самозванцу собраться с силами.

Казалось бы, такая победа, где Литвинов проявил храбрость, которая граничила с безрассудством, и благодаря этому смог одержать замечательную победу, должна была стать трамплином в его карьере. Увы, всю честь победы себе забрал Куракин. Мосальскому не вполне доверяли, видимо, из-за его «неправильного родства». Тем более, он был совсем молод. В последующих боях он долго не привлекался к большим операциям, хотя и участвовал в обороне Москвы от Тушинцев.

Любопытно, что и Кашину со Ржевским впрок это дело не пошло. Дело в том, что воеводы сильно поссорились. Уже выдержав осаду, изголодавшиеся, израненные, они прибыли ко двору, и получили щедрые награды. И тут они начали выяснять, кто из них отличился больше. Кашину, как князю и первому воеводе, достались награды больше. Ржевский тут же начал недовольно заявлять, что Кашин, дескать, не отличился при осаде, а все делал сам Ржевский. Царь резонно ему заметил, что он – второй воевода. Ржевский опять возразил: именно я всем руководил, а не Кашин. Царь был расстроен этим доведенным до абсурда вариантом местничества. Как видим, воеводы героически выдержали осаду, еле выжили от голода, но в мирной жизни проявляли мелочность и пытались подсиживать друг друга. Особенность эпохи и русского характера! В итоге Василий Шуйский оставил все, как есть, а Ржевского и Кашина больше не привлекал к командованию крупными силами. Обиженный Ржевский впоследствии перешел на сторону Сигизмунда. Нам неизвестно, правду ли он говорил про свое участие в осаде, источники молчат.

Литвинов-Мосальский получил войско лишь во время появления крупной повстанческой банды Салькова. Про талантливого полководца вспомнили и послали его уничтожить повстанцев. Сальков был простым крестьянином, который решил устроить восстание против Шуйского. Естественно, к нему тут же присоединились литовские банды – некого воеводы Млоцкого. Цели у повстанцев были простые – пограбить помещиков. Литвинов действовал неудачно – его заманили в ловушку в лесу, где конники Литвинова не могли успешно сражаться, и побили наголову, используя внезапность. Потом повстанцы побили и второй отряд – воеводы Сукина. Только Пожарский смог справиться с ними.

Затем Литвинов, до конца верный царю, был им отправлен воевать с войсками Самозванца, ушедшего в Калугу. Снова Литвинов бой проиграл – князю Черкасскому, воеводе Самозванца. В итоге, бой под Брянском остался единственной его победой, зато весьма колоритной и перевешивающей все его неудачи.

Семибоярщину он принял без всякой радости, назначенный в Муром, поднял здесь восстание против ляхов и бояр-изменников, самостоятельно вооружил местное население, дал отпор своему бывшему соратнику – князю Куракину, с которым они по злой иронии судьбы оказались теперь противниками. Литвинов был патриотом, верным долгу и присяге. Он вступил с охотой во Второе ополчение. Как хороший воевода, он мог рассчитывать в нем на хорошие должности, но ему предпочли менее талантливого, но более родовитого Хованского – Литвинов больших постов не получил. Видимо, князь не был властолюбив, он спокойно принял и такое назначение. Он прошел с Ополчением весь путь до Москвы, участвовал в боях с Ходкевичем и погиб при штурме Китай-Города смертью воина, которой он жил всю жизнь.

Литвинов-Мосальский – малоизвестная фигура Смуты, однако, на наш взгляд, он заслуживает памяти, как смелый человек, хороший полководец, и, наконец, один из немногих, кто ни разу не запятнал себя предательством, в отличие от своего большого клана.

Судьба Мосальских ярко характеризует Смуту. Представители рода воевали на всех фронтах – за Самозванца, за Шуйского, за Ополчение, за Поляков. Не забудем еще и литовских Мосальских, которые тоже в Смуте принимали участие – например, один из них был послом в Москве. Это было время, когда в прямом смысле слова брат воевал против брата.

 

Михаил Борисович Шеин

 

Пожалуй, одним из наиболее известных героев Смуты является Михаил Шеин. Личность очень известная, но во многом загадочная. Впрочем, обо всем по порядку.

Шеин был из клана Морозовых. Шеины – ответвление этого клана. Морозовы были потомками старомосковской знати и здорово поднялись при Иване Грозном. Отец Шеина погиб в крепости Сокол в боях с Баторием. Таким образом, старт для карьеры Шеина был хороший, у него были все шансы высоко продвинуться по службе, избежав утомительного мотания по дальним гарнизонам.

Шеин впервые упоминается в 98 году. Годунов по случаю избрания на царство предпринял демонстрационный поход против крымчан. Поход никакой особой цели не преследовал – лишь показать мощь нового царя. Шеин уже находится в царской свите. Он породнился с Годуновыми, женившись на Марии Годуновой, родственнице Бориса.

Шеина, однако, родовитая аристократия не хотела признавать. Шеин проявлял твердость в местнических спорах, отстаивая свои права. Он спорил даже с достаточно родовитыми князьями.

Князьям Шеин не особо нравился, его старались не пропускать наверх, и карьера его шла туговато. Понимая, что ему надо как-то отличиться, Шеин в 1602-03 годах участвует в делах не самых, пожалуй, благовидных – в подавлениях восстаний крестьян и холопов. Восстания эти происходили из-за политики Бориса, направленной на дальнейшее закрепощение и усиление зависимости крестьян. В народе уже задолго до Лжедмитрия тлело недовольство. Шеин подавлял восстания в Волоколамщине, и делал это жестоко, по обычаям времени.

В 1604 году он наконец получает под свое командование самостоятельное войско – в Мценске, на случай набегов крымчан. Но набегов не было, отличиться он снова не смог. Зато вскоре появился куда более опасный враг – Лжедмитрий.

Шеин командует стрельцами в войске Мстиславского. Под Новгородом-Северским именно стрельцы Шеина спасают положение – он поспевает вовремя на помощь Мстиславскому, которого уже окружили гусары и ранили, и спасает его. Огнем стрельцы уничтожают гусар, а затем отражают атаки, прикрывая отход основного войска. Под Добрыничами снова его стрельцы обеспечивают победу – об этом мы писали в статье о Мстиславском. Он привозит в Москву известие о победе, пожалован окольничим, и назначен в Новгород-Северский вместо пошедшего на повышение Басманова.

После смерти Бориса Шеин оказался в изоляции. За Годунова он держался до последнего, понимая, что ему вряд ли будут большие награды от Самозванца, так как Шеин был женат на Годуновой. Но, оставшись один, он в итоге перешел в числе последних. Самозванец был на него очень зол, и отправил служить в маленькую крепость Ливны на окраине.

После свержения Самозванца Шеин поддержал нового царя – Шуйского, принеся ему присягу. Однако весь юг его не признал, вспыхнуло восстание Шаховского. Многие царские воеводы были повешены и казнены, Шеин успел уйти из мятежных Ливен к царю. Он принял участие в ряде боев – в сражении под Ельцом в составе войск Воротынского, проигранном, затем в победе при Пахре в войсках Скопина, в осаде Москвы – он командовал полком смоленских дворян. Участвовал он и в осаде Калуги. Ему за ратные подвиги дали сан боярина. Он брал и Тулу.

В 1607 году после завершения борьбы с Болотниковым Шеина отправили воеводой в Смоленск. Это было ответственейшее задание.

Дело в том, что польская угроза становилась все сильнее. Сигизмунд планировал открытое нападение на Русь и лишь выжидал момента. Но Смоленск был ключевым городом на западном рубеже, и взять его было очень непросто.

При Иване Грозном Смоленск уступал по укрепленности Пскову. Борис Годунов взялся всерьез за укрепление Смоленска. Для переоборудования города, защищавшего с запада Русь, был отправлен Федор Конь – виднейший архитектор. Он создал новые стены, причем так, чтобы они были практически неуязвимы для вражеской артиллерии. Что еще важно, под них было трудно подвести подкопы. В свою очередь, крепостная артиллерия могла располагаться наилучшим образом и вести эффективный огонь.

Ни Сигизмунд, ни тушинцы связываться со Смоленском не хотели. В город активно засылали лазутчиков, пытаясь склонить гарнизон к переходу. Но Шеин был непреклонным. Он арестовал всех, кто был готов перейти на сторону тушинцев. Он не забывал оказывать некоторую помощь Шуйскому – так, он послал ему отряд из 2 тысяч «детей боярских».

Шеин создал прекрасную сеть разведки, и отлично знал, что поляки скоро нападут. Он заблаговременно принял все меры – вооружил и обучил ополченцев из Смоленщины, войско его составило около 6 тысяч человек. Посад сожгли, жители его укрылись в крепости. Встал остро вопрос жилища и пищи, который Шеин решил заблаговременно, так как посад жгли не в спешном порядке, а загодя. Шеин создал осадную и вылазную группу. Тщательно расписал службу. Шеин водворил в крепости железный порядок. Вторым воеводой и помощником его был князь Горчаков.

Осада началась в сентябре 1609 года. Однако войско Сигизмунда не имело достаточных для штурма сил, а также тяжелых орудий. На это указал Сигизмунду Жолкевский. Он советовал блокировать Смоленск и идти прямиком на Москву, так как сразу оценил силу обороны города. Сигизмунд отклонил это предложение и решил провести штурм.

План был таким – подрыв петардами двух ворот и прорыв через них в крепость. Однако Шеин заблаговременно поставил у ворот срубы, наполненные землей и камнями, и план был обречен на провал. Все-таки поляки сумели ночью подорвать одни ворота и решили штурмовать восточную стену. Но осажденные не дремали: подпустив врага поближе, они открыли плотный огонь, несмотря на темноту, нанеся страшные потери густо шедшей пехоте. Тогда поляки перенесли удар на северные и западные стены. Но и там не имели успеха – их отбили с громадными потерями.

Сигизмунд изменил тактику – он решил вести подкопы под стены, но русские вовремя успевали вести контрподкопы и уничтожать все работы врага – шла «подземная война». Любопытно, что контрподкопы и раньше успешно делались, например, в Калуге Болотниковым, или в Лавре, но Шеин довел эту тактику до совершенства. Он развязал самую настоящую «подземную войну», сделал систему слуховых ходов, благодаря которым знал обо всех действиях вражеского войска. Он тут же уничтожал вражеские подкопы, во время взрыва одного из подкопов уничтожил и главного инженера польского войска, после чего создание поляками подкопов прекратилось. А впоследствии через подземные ходы проводились и вылазки. В то же время Сигизмунд наращивал войско – у него было 22 тысячи против 5 с половиной тысяч русских. Шеин распорядился вовсе засыпать все главные ворота за ненадобностью, чтобы враг через них не прорвался, и стойко держался. Артиллерия в городе была очень мощная, она била далеко и отдельные ядра даже попадали в стан короля. Осаждающие вынуждены были бить издали, и их огонь не приносил стенам никакого урона.

С наступлением зимы враг перешел к пассивной осаде, а осажденные испытывали ожидаемые трудности. Шеин, до того оборонявшийся пассивно и сберегавший войска от вылазок, начал вдруг их проводить очень интенсивно, изматывая врага, деморализуя, и добывая припасы и дрова. Такие молниеносные вылазки, производимые из подземных ходов, держали в постоянном страхе поляков – враг мог напасть в любой момент и уйти без потерь.

Сигизмунд продолжал осаду, терпел потери от вылазок и надеялся, что город падет. В городе была та же проблема, что и в лавре – голод и эпидемия. Но город держался. Где-то успешно воевал Скопин, Лавра была освобождена, но Смоленск продолжал быть в осаде. На помощь ему послано было войско Шуйского. Сигизмунд отправил Жолкевского навстречу Шуйскому с небольшим количеством воинов, не желая снимать осаду со Смоленска, но бездарнейший Шуйский не воспользовался этим. С его разгромом помощи Смоленску стало ждать неоткуда.

Сигизмунд получил крупнокалиберные орудия, вдобавок ко всему. Но Шеин держался упорно. Он продолжал совершать опасные вылазки и, как мог, мешал подготовке к штурму. Штурм состоялся лишь в августе. После долгих обстрелов удалось пробить огромную брешь в стене с помощью тяжелых орудий, и теперь последовало три штурма – один за другим. И все они были отбиты с огромными потерями. Тут уже было дело принципа – Шеин стоял насмерть, не желая сдаваться, надеясь на чудо, а Сигизмунд, вместо того чтобы идти прямиком на Москву, упорно желал взять Смоленск.

В это время уже не стало и Шуйского, уже появилась Семибоярщина, которая активно готовилась сотрудничать с поляками. Шеину было приказано сдать город. Однако он ответил, что присягал Шуйскому, а не семибоярщине, и будет держаться. Сигизмунд был разгневан, и объявил трехдневный срок для сдачи – в противном случае обещал ворваться в город и казнить всех. Смоляне использовали этот трехдневный срок с пользой – сделали подкоп под батарею тяжелых пушек и взорвали ее. Сигизмунд вынужден был послать за новыми тяжелыми пушками, а смоляне получили еще два месяца передышки.

Шеину уже защищать было некого – не было Шуйского, не было самой Москвы, Москва была в руках поляков. Ему оставалось защищать нечто большее – свою честь. В людях того времени мы много видим прагматизма, властолюбия, желания добиваться власти любой ценой, порой идя по трупам, и в то же время подлинный героизм и верность долгу. Шеин не был бескорыстным человеком – он был властолюбив, любил поместничать, но в нем это уживалось с высоким чувством долга. Он был человеком принципиальным – он не изменил в свое время Годунову, не изменил и Шуйскому.

Интересно сравнить осаду Смоленска с осадами Пскова и Лавры. В чем была разница? Во-первых, Иван Шуйский знал, что помощь ему рано или поздно будет – у царя есть большие резервы, ему лишь надо продержаться. Григорий Долгоруков тоже мог рассчитывать на помощь, хотя надежд было меньше, особенно на первом и самом тяжелом этапе. Шеин после поражения Дмитрия Шуйского на помощь рассчитывать уже не мог, фактически он надеялся лишь на то, что король просто устанет и снимет осаду. То есть, лишь на самого себя.

Во-вторых, осада Смоленска шла не так, как осады Пскова и Лавры. При осаде Пскова враг делал главный упор на мгновенный удар, и вправду – он чуть не взял Псков. Однако ставка была велика – Баторий фактически атаковал Псков, ставя все на карту и, понеся громадные потери, больше уже подобной силы штурма провести не мог. Тем не менее, осада Пскова представляла собой череду штурмов, сильных и не особенно, и ответных вылазок. То есть, в поле шла борьба больше, чем на самих стенах, и передышки не получали ни те, ни другие. Под Лаврой Сапега шесть недель готовился, пытаясь разбить стены, и только потом начал штурм. Под Лаврой также шли штурмы активнейшим образом, а вылазки были еще активнее, превращаясь в настоящие полевые битвы. Однако во всех этих осадах пыл осаждающих иссякал по мере ведения осады.

В случае со Смоленском редкие, но мощные штурмы чередовались с большим периодом долгой осады. Шеин тоже был осторожен – в поле при вылазках таких боев, как под Псковом и Лаврой, не было. Делалась ставка на стойкость тех и других. Это была классическая осада.

Еще одна особенность – под Псков Баторий подкопы не вел, надеясь на мощь артиллерии и умение своих войск, под Лавру подкопы велись уже куда активнее, под Смоленском же велась полномасштабная подземная война, которую русские выиграли полностью. Это, кстати, лишний раз развеивает миф о русской инженерной отсталости.

Смоленск был наиболее крепок из трех крепостей, имел самые мощные стены и наиболее мощную артиллерию. То есть, у Шеина было и преимущество перед Псковом и Лаврой. Кроме того, оборона и Пскова, и Смоленска была подготовлена очень хорошо заранее, к обороне Лавры готовились в пожарном порядке, так как никто и не ждал, что она станет костью в горле для поляков.

Интересно сравнить, кто были защитниками трех крепостей. Псков защищали царские войска – обученные бою дворяне, элита. В этом смысле у Шуйского было преимущество. Лавру защищали вчерашние ополченцы, монахи, казаки, небольшое дворянское войско. Но, несмотря на разнородность, эти люди отличались стойкостью и очень быстро учились боевой науке. Шеин имел под началом как дворян, так и вчерашних ополченцев, но успел их всему обучить.

Сравним трех воевод. Стиль их имел много общего. Так, крайне удачно они располагали артиллерию, отличались стойкостью, верностью долгу. Но были в их тактике и различия.

Иван Шуйский был адептом яркого, контратакующего стиля. Он делал ставку на смелость своих войск, и сам был очень смелым человеком, он мог рискнуть, однако риск его всегда был оправданным, не безрассудным. В самые сложные моменты, когда, казалось, крепость вот-вот падет (из всех трех крепостей к падению был ближе всего Псков), он проявил мужество и хладнокровие. Кроме того, Иван Шуйский был не один – его помощник, князь Андрей Хворостинин, был также человеком высокого боевого искусства.

Григорий Долгоруков был человеком рисковым, он мог поставить все на карту в полевом сражении, из всех трех он был наиболее склонен к активной обороне. Риск себя в итоге оправдал, хотя не раз казалось, что все может закончиться разгромом войска. После каждого штурма следовала обязательная вылазка, и не ограниченными силами, а большим количеством войск. Стиль Григория Долгорукова напоминал стиль Болотникова под Калугой. К тому же, Долгоруков помощника настоящего не имел – второй воевода Голохвастов оказался в итоге предателем.

Шеин был наиболее осторожным – он без нужды в крупных вылазках не рисковал, проводил их в тот момент, когда это было наиболее эффективно. Он берег каждого человека. Упор он делал на четкую оборону, высочайшую дисциплину, отлаженную систему и на подземную работу. Он активно использовал разные технические новинки, и оборона Смоленска с точки зрения военного искусства представляется наиболее совершенной. Насчет второго воеводы – князя Горчакова, сказать что-либо трудно, и оценить его роль в обороне сложно. Несомненно одно – он был по крайней мере верный долгу человек. Оборона Смоленска была сравнительно менее эффектной, но не менее эффективной. И Смоленск держался дольше всех остальных.

Однако вернемся к обороне Смоленска. Снова город голодал, вяземские дворяне решили перейти на сторону Сигизмунда, но Шеин сумел договориться с ними. Наступила зима 11 года...

В декабре наконец-то Сигизмунд решился на новый штурм – его артиллерия разрушила башню и организовала пролом в стене. Шеин быстро смог построить земляной вал вокруг поврежденного участка. Поляки во время штурма ворвались через пролом в город, но попали в ловушку – их окружал земляной вал, а со стен по ним велся дружный огонь. Было отбито три крупных штурма с огромными потерями для поляков, и те на всю зиму «залегли в спячку».

...Весной 11 года город еще держался, но в нем осталось лишь 500 боеспособных человек. Поляки снова предложили договориться, да еще и на условиях приемлемых: Шеин впускает 200 поляков в Смоленск и формально признает власть Сигизмунда, а тот уходит восвояси. Шеин отказался...

На всем периметре уже невозможно было организовать оборону, тем не менее, весной 11 было отбито несколько штурмов. Шеин уже отчаянно рисковал – он стягивал все силы к месту, где поляки проводили штурм, а потом перебрасывал на другое. Потоцкий, сообразив наконец, что надо проводить штурм одновременно с разных сторон, 3 июня 11 года провел штурм одновременно на Авраамиевых и Крылошевских воротах. В город полякам наконец-то удалось ворваться, остатки защитников героически сражались. Поляки зверски расправлялись с женщинами и детьми, тогда все укрылись в соборной церкви. Когда туда ворвались поляки, защитники взорвали собор вместе с собой и с ворвавшимися врагами.

Шеин и Горчаков с 15 ратниками заперлись в башне и оборонялись до последнего. В последнем бою Шеин лично убил 10 врагов. Но в итоге все же был захвачен в плен. Сигизмунд подверг его жестоким пыткам и затем, полумертвого, в кандалах отправил в Польшу...

Смоленск пал, продержавшись почти два года! Однако его оборона не была бесполезным делом. Сигизмунд истощил под ним силы и в Москву с войском так и не пришел. А приди бы он – кто знает, может, и не было бы никакого освобождения Москвы, было бы разгромлено первое, а за ним и второе ополчение. Шеин спас Русь, дав время русским людям собрать силы и освободить Москву. Спас, принеся в жертву себя... Сигизмунд дорого заплатил за взятие Смоленска – он потерял 30 тысяч воинов за время его осады. Проще сказать, каждый русский убил в среднем пять врагов!

Но для героя было бы лучше погибнуть в том последнем бою, как выяснилось...

В плену Шеин провел восемь лет. Его всячески король унижал, Шеин терпел и не покорялся. В итоге, лишь в 19 году по условиям Деулинского перемирия он вернулся на Родину.

С ним вместе освобожден был Филарет, с которым они стали большими друзьями. Шеин занял тут же высочайшее положение, к которому давно стремился, он был главным приближенным царя, главным во время переговоров, ведал Москвой в отсутствие царя, заведовал сыскным приказом и имел титул Тверского наместника – этот титул считался весьма высоким.

Не всем, конечно, нравилось возвышение Шеина. У него, конечно же, появились враги, а сам он опирался лишь на Филарета. Но Филарет был настоящим правителем страны на тот момент.

Шеин стремился к военной службе. В 28 году он возглавил пушкарский приказ. То есть, переводя на современный язык, стал «военным министром». Он теперь отвечал за подготовку армии. Он создал фактически заново армию, доведя ее численность до 100 тысяч, активно реформировал на западный манер, перевооружал, наладил собственное пушечное производство, правда, ручной огнестрел мы пока закупали. Он стремился создать армию на регулярной основе. Фактически, задолго до реформ Петра он пытался проводить те же самые реформы. Но закончить их и создать регулярную армию ему было не суждено...

В 32 году началась новая война – Смоленская. По иронии судьбы, Шеину предстояло брать тот самый город, который он героически защищал. Поляки и русские поменялись ролями.

Увы, наступление, планировавшееся летом, было перенесено, и в итоге произошло осенью. Мешала распутица, и до Смоленска добрались только в декабре – в самый неудачный период для ведения войны. Да еще и подзастряли под Дорогобужем, хотя его все-таки взяли. Под Смоленском войско оказалось без орудий – они были подведены лишь к весне. Однако даром времени не теряли – легкая конница захватила все близлежащие крепости, в том числе Новгород-Северский и Невель. Все эти города представляли собой основательно потрепанные в Смуту крепости, заново не отстроенные. Зато относительно крепкой и стратегически важной была крепость Белая. Ее взял Семен Прозоровский, помощник Шеина. Другим помощником Шеина был еще один талант Смутного времени – воевода Измайлов.

Соотношение сил было примерно таким же, как при обороне Смоленска Шеиным – поляков даже чуть меньше, четыре с половиной тысячи, у Шеина – почти тридцать тысяч. Другое дело, что два года стоять под Смоленском Шеин не мог – брать надо было быстро, так как вражеское войско должно было вот-вот подойти для его деблокады. А тут еще началось нашествие крымчан, и в войске началось шатание. Многие дворяне, имевшие на юге поместья, самовольно покидали войско со своими отрядами и ехали оборонять свои земли.

Шеин осаждал город по всем правилам искусства, взорвал часть стены. Однако польский гарнизон, учтя его собственный опыт, сделал за повреждением земляной вал. Штурм бреши в мае и июне был отбит с большими потерями. Смоленск продержался несколько месяцев, и этого было достаточно. Сказалась плохая подготовка похода и нехватка артиллерии и пороха. Владислав подошел с войском в 30 тысяч. Уже русское войско оказалось в осаде и вынуждено было обороняться, поначалу успешно. Шеин успел построить полевые укрепления. Войско подвергалось атакам со стороны Владислава и гарнизона.

Шеин снял осаду по всему периметру и собрал войско в кулак. Требовалось отступать. Но Михаил Федорович велел ему держаться, обещая выслать войско Черкасского и Пожарского. Шеин укрепился и отбивал все атаки. Однако его положение ухудшилось – отряд Гонсевского взял Дорогобуж, который был перевалочным пунктом. Через него шло все снабжение армии.

Войско Черкасского и Пожарского так и не выступило, по причине медлительности московского правительства. Оно слишком медленно снаряжало его. Шеину посылали разрешение отступить, но было уже поздно – русские гонцы просто не пробились к нему. В итоге Шеин подписал перемирие на условиях почетной сдачи, так как держаться было более невозможно.

Шеин добился права ухода оставшихся у него восьми тысяч ратников. Сохранил и полевые орудия – отдали лишь осадные. А еще поляки добились унижения – русские хотя и сохранили знамена, но, проезжая мимо польского лагеря, должны были их склонить и поклониться королю...

Враги Шеина из старого боярства торжествовали – теперь они могли обвинить во всех неудачах «выскочку», каким они считали Шеина. Комиссия была составлена сплошь из влиятельных бояр, многие из которых лично, либо их отцы, в свое время были предателями и сотрудничали с поляками, но были прощены. Филарет уже умер к тому времени, заступника у Шеина не было, так как Михаил Федорович был, по сути, совершенно бездарным и слабым правителем, не имевшим никакого авторитета и своего мнения.

На Шеина посыпались обвинения. Сначала его обвинили в «мешкотном» пути к Смоленску, затем в неудачной осаде. Естественно, в капитуляции. Обвиняли в плохой подготовке. Всего этого для смертной казни великого полководца было недостаточно. Ему приписали еще более тяжкие обвинения – в том, что он позволял войскам мародерствовать на Смоленщине, договорились в итоге до обвинения в измене. Оказывается, Шеин изменил еще в то время, когда был в плену! Конечно, никаких доказательств собрано не было. Приговор был однозначным – смертная казнь...

Вместе с Шеиным к казни приговорили Измайлова, одного из известнейших полководцев Смуты, и князя Прозоровского, героя обороны Тихвина (о нем речь ниже). Шеин и Измайлов были казнены, Прозоровский помилован. Страна лишилась лучших полководцев.

Казнь Шеина вызвала негодование – в Москве начались восстания, погромы, погромам подверглись многие дома богатых князей. Восстание жестоко подавили. Но многие дворяне в знак протеста ушли с государевой службы...

Казнь Шеина стала самым позорным деянием «доброго» Михаила Федоровича, который, как государь, нес прямую ответственность за все неудачи, но свалил ее на героя Смоленской обороны. Слабость на престоле намного хуже жестокости. В этом нас убеждают фигуры таких людей, как Федор Иоаннович, Иван Второй, Михаил Федорович.

Отвлекаясь немного от эмоций, все-таки проанализируем этот поход еще раз. Конечно, Шеин допустил в нем некоторые просчеты. Прежде всего, он действительно медленно шел под Смоленск. Подготавливать поход должен был он, как начальник пушкарского приказа. То есть, он сам прежде всего отвечал и за подготовку технической части, и за планирование похода, и за тактику, и за стратегию. Недостаток пороха – это тоже во многом и его вина, как «военного министра». Сама осада велась, пожалуй, неплохо, но Шеин взять город не смог, хотя шансы были. В дальнейшем у него выбора уже не было – он, как мог, оборонялся против армии Владислава, которая не только превосходила численно его армию, но была отлично вооружена, подготовлена, обучена, имела очень талантливых командиров. Главную ошибку допустил не он, а Московское правительство, которое замешкалось и не послало вовремя войско Черкасского и Пожарского на выручку.

Все это никоим образом на смертную казнь не тянуло, да у нас и редко казнили за провалы на поле боя. Даже при Иване Грозном за провалы были казнены лишь Репнин, Кашин, Темкин-Ростовский, Прозоровские. Согласитесь – это немного в свете размахов казней тех лет. Тем более, все они были уже и без того под подозрением, и военные неудачи были лишь поводом, а не причиной. Между тем, большинство воевод за поражения серьезно не наказывались. В Смуту вообще за поражения не следовало ни малейшего наказания. Казнь Шеина во многом уникальна. Это единственная подобного рода казнь за всю тогдашнюю историю.

Рискнем предположить, что были бы вместо Шеина и Измайлова, скажем, условные Мстиславский и Воротынский, никаких бы репрессивных мер предпринято вообще не было. Шеин и Измайлов были для князей чужими, выходцами из московского боярства.

Мы говорили о трех героических осадах, сравнивая личности командиров. Любопытно, что и последующая их судьба была чем-то похожей.

Иван Шуйский оказался замешанным в придворной интриге и был подло уничтожен Борисом Годуновым. Справедливости ради, в какой-то мере он сам подставился, однако позиция Федора Иоанновича в отношении героя была столь же малоприятна, как и позиция Михаила Федоровича. Даже расследования по его смерти не проводилось.

Григорий Долгоруков погиб в глупой стычке в Вологде, пав жертвой своей беспечности.

Шеину также не удалось умереть своей смертью.

В нашей памяти Шеин навсегда остался, как образец верности долгу, мужества и искусства в те смутные дни.

 

Михаил Глебович Салтыков

 

Выше мы рассмотрели деятельность двух человек, которые были гордостью Руси в Смутные дни. Пришло время рассказать об очередном деятеле, кто стал ее позором, и чье имя стало синонимом предателя.

 

Михаил Глебович Салтыков – отпрыск старомосковского боярского рода Салтыковых. В местнической иерархии они были середнячками. И Салтыкову была уготована долгая служба в разных гарнизонах, на второстепенных должностях в войсках, без особого шанса на хорошую карьеру.

Салтыков начал службу еще при Иване Грозном, в 76 году, и к концу правления Федора Иоанновича дослужился лишь до первого воеводы в Рязани. Не очень сильное повышение за 22 года непрерывной службы. Увы, это была судьба большинства воевод того времени. Салтыков постоянно в походах, участвует в ряде боев, командует гарнизонами. Его путь – путь честного служивого воеводы. Если бы ни смута, Салтыков так и остался бы в истории простым воеводой, честно исполнявшим долг, известным лишь историкам, но это было бы лучше, чем та известность, которую он приобрел.

При Борисе Салтыков наконец-то замечен и повышен. Борис вообще больше благоволил к неродовитой знати. Салтыков был как раз из таких – честный и расторопный воевода из не самого большого рода. Годунов его попробовал в делах посольских. Побывав в посольстве в Польше, Салтыков впервые посмотрел на то, как живет «Запад». Видимо, деятельность его в посольстве Борису Годунову понравилась. Он пожаловал Салтыкова боярством. И вчерашний воевода пограничных городов попал в Думу, и начал теперь вести не военную, а дипломатическую деятельность. Фактически, постепенно он стал чуть ли не главным дипломатом Бориса Годунова.

Когда началось восстание Самозванца, Салтыкова отправили на фронт, как имевшего большой боевой опыт. Сначала его назначили в Брянск вместе с князем Звенигородским, то есть в ближайший тыл, а потом – второй воеводой в полку князя Василия Голицына. Именно Салтыков возглавлял первый штурм Кром, но провел его неудачно и был отражен с большими потерями.

После смерти Годунова Салтыков стал вторым воеводой при воеводе Иване Годунове. Ему вполне доверяли, как человеку, во многом обязанному возвышением лично Годуновым. За Бориса Салтыков держался, хотя и в боевых действиях ничем особо себя не проявил. Но за Федора держаться не захотел и совершил первое свое предательство – вместе с Голицыным переметнулся на сторону Самозванца.

Самозванец прилично возвысил Салтыкова, однако не так, как последний рассчитывал. Он стал несколько ниже при троне, чем находился при Борисе. Поэтому он охотно присоединился к восстанию Шуйского.

Однако Шуйский не любил воеводу. Салтыков очень уж дружил с Голицыным, которого Шуйский тоже, мягко говоря, недолюбливал, но Голицына трогать было опасно, поэтому он просто отодвинул его на время от важных государственных и военных дел. А от Салтыкова Шуйский решил поскорее избавиться и отправил его воеводствовать сначала в Ивангород, потом – в Орешек, то есть на самый север. Пост, с одной стороны, второстепенный, с другой – важный: Орешек и Ивангород были воротами на Русь.

Салтыков наблюдал за событиями на Руси, и, когда увидел, что Лжедмитрий Второй достаточно усилился, перешел на его сторону и объявил Ивангород его владением. Когда сюда прибыл Скопин-Шуйский, Салтыков не пустил его и вовсю старался помешать его переговорам со шведами. Однако он вовремя понял, что надо побыстрее бежать из Ивангорода, так как миссия Скопина была слишком уж удачной. Он оставил Ивангород и бежал в Тушино.

В Тушино было неспокойно – сторонники Лжедмитрия из русских и казаков враждовали с поляками, осада всем надоела, тем более подливали масла в огонь успехи Скопина и неудачная попытка взятия Москвы, когда войско Самозванца едва не было полностью разгромлено. Салтыков сориентировался в ситуации и поддержал вместе с Юрием Трубецким польскую сторону. Он и Трубецкой вокруг себя собрали группу из пропольской знати, которой не нравился Лжедмитрий.

Когда Лжедмитрий бежал, Салтыков остался на стороне поляков и отправился в посольстве с Трубецким к Сигизмунду. Он перешел открыто на сторону поляков, активно поддерживал Владислава, и вместе с Юрием Трубецким в составе войск Гонсевского прибыл в Москву. Салтыков добился наконец долгожданной власти. Поляки ему очень доверяли, а Семибоярщина была ниже его. Он, долгое время служивший в разных пограничных гарнизонах, теперь был выше Мстиславского, Воротынского и других аристократов. Фактически, из всех русских поляки больше всего ставили на него. Салтыков получил от Сигизмунда за то, то тот первый перешел на его сторону, огромные владения, которые были прежде за Годуновым и Скопиным. Стал большим магнатом.

Деньги надо было отрабатывать. Салтыков решил новым хозяевам оказать еще большую услугу. Дело в том, что патриарх Гермоген занял активную антипольскую позицию, рассылал по всей Руси грамоты, где призывал всех в Первое Ополчение. Салтыков прекрасно понимал, что это Ополчение может быть весьма опасным. Он открыто пытался склонить Гермогена угрозами к сотрудничеству, но Святитель был непреклонен. Салтыков в гневе обнажил меч, но Гермоген бесстрашно объявил ему: «будь проклят ты, предатель, в сем веке и в будущем! » Салтыков спрятал меч, чуть не совершив необдуманный поступок, и распорядился бросить Святителя в тюрьму.

Салтыков был фактически частью оккупационной администрации и ближайшим помощником Гонсевского. Однако он оценил ситуацию – дело начинало приобретать оборот неблагоприятный. Он, как и Трубецкой, предвидел грядущие события. В 1611 он отправился в качестве посла в Польшу – просить подкрепления и отпуска Владислава в Москву. Он решил, как и Трубецкой, обратно не возвращаться, и остался в Литве, где получил имения в Смоленском воеводстве. Умер он с именем предателя, лишь одно немного его отличает от второго такого же персонажа – Юрия Трубецкого: он не изменил по крайней мере Православию, а его дети даже основали на пожалованных землях Православный монастырь.

Салтыков – дитя эпохи. Такой же, как Шаховской и Рубец-Мосальский, которые в другое время вряд ли бы были заметными личностями. Если б ни Смута, вряд ли он бы выдвинулся из общего ряда воевод. Но Смута дала ему возможность сделать карьеру, которая завершилась вполне удачно – он стал крупным магнатом, добился, чего хотел. Но добился ценой неоднократного предательства. Салтыков стал одним из одиознейших личностей Смутного времени.

 

Заключение

 Конечно, те, про кого мы здесь рассказали, это лишь самые яркие личности Смутного времени. Сколько было еще полководцев в то тяжелое время! Одни из них проявили редкостный героизм, другие, наоборот, стали предателями и врагами своего Отечества. О каждом из них можно написать интересную статью – но... нельзя объять необъятное.

Мы видим, как Смута дала путь наверх талантливым людям, в другое время обреченным держаться на низших должностях. Григорий Долгоруков, Григорий Шаховской, Дмитрий Пожарский, Михаил Шеин, Григорий Валуев, Мосальские – в другое время о них вряд ли бы кто-то услышал. Смута переписала заново все разрядные книги. Она нанесла сильнейший удар по местничеству.

Второе ополчение – классический пример того, как уже не происхождение, а талант, авторитет и верность делу играли первенствующую роль. Князь Хованский был намного родовитее Пожарского, но был вторым воеводой и, более того, не роптал на это, понимая важность общего дела.

При Михаиле в столкновение вступили родовитость и заслуги. Родовитая знать себя либо не показала никак, либо отрицательно. Вспомним еще раз – Василий Голицын был постоянно одним из предателей, Трубецкие, находясь по разные стороны баррикад, проявили себя большей частью также скорее негативно, Мстиславский был лишен талантов и положительных качеств характера, Воротынский был человек честный, но не очень талантливый, и так далее. Многие запятнали себя сотрудничеством с врагом. Все это и приводило к разным конфликтам и подковерной борьбе, вершиной которой стала позорная казнь Шеина.

Смута местничества так и не уничтожила. Мстиславский, например, так и продолжал оставаться на самой вершине власти и быть богатейшим человеком страны. Но местничеству был нанесен серьезный удар, подготовивший его окончательное уничтожение. Уже при Алексее Михайловиче местничество существовало лишь формально, и Федор Алексеевич, уничтожив его окончательно, фактически утвердил сложившееся положение.

Еще важный урок Смуты – именно во время этих дней народ, как новая самостоятельная сила, заявил о себе. Раньше народ был некой бессловесной массой. Впервые о нуждах народа задумался Иоанн Грозный, он советовался с народными представителями по разным вопросам, старался создавать для всех более-менее равные права и значительно улучшил положение простых людей, однако народ все же субъектом политики не воспринимался.

В Смуту же народ уже открыто заявлял о своих правах и предпочтениях. Народ поддержал первого Самозванца, хотя тот, если говорить прямо, больше ориентировался не на народ, а на поляков, казаков и измену воевод. А вот восстание Болотникова (правильнее, конечно, говорить восстание Шаховского) было чисто народным. Пехота, созданная из вчерашних простых крестьян, громила дворянскую конницу.

Болотников победить не смог, однако выводы были сделаны. Выводы эти сделал Скопин-Шуйский. Именно он, используя опыт Болотникова, делал ставку снова на простой народ, который вооружал и из которого создавал пехоту. Дворяне – конники, не сражающиеся в пешем строю. А тяжелая пехота – это вчерашние крестьяне. Войско Скопина – это не просто войско нового образца, это переосмысление подхода к роли народа в войне и политике.

Первое, а особенно Второе Ополчение также было народным по своей сути.

Народ помнил свои права и заслуги, и при избрании царя уже простой народ был важным действующим лицом на Земском Соборе. И все правление Михаила Федоровича народные представители входили в Земский Собор, практически непрерывно заседавший, и участвовали во всех важнейших решениях. Смута дала путь к демократизации Руси, к повышению роли простого народа.

Увы, история наша пошла по другому пути. Земская монархия выродилась уже при Алексее Михайловиче, и власть противопоставила себя народу, что выразилось в двух крупных бунтах, в расколе и в восстании Разина. А потом Петр Первый окончательно установил абсолютизм.

 

Оглавление

Введение стр. 1

Князь Федор Иванович Мстиславский   стр. 1

Князь Андрей Васильевич Телятевский  стр. 7

Иван Исаевич Болотников стр. 10

Князь Григорий Петрович Шаховской стр. 14

Князья Трубецкие стр. 15

Князья Голицыны стр. 21

Григорий Леонтьевич Валуев стр. 25

Князь Иван Семенович Куракин стр. 28

Князь Борис Михайлович Лыков стр. 30

Князь Михаил Васильевич Скопин-Шуйский стр. 32

Князь Дмитрий Иванович Шуйский стр. 40

Князь Григорий Борисович Роща-Долгоруков стр. 45

Петр Федорович Басманов стр. 49

Прокопий Петрович Ляпунов стр. 51

Князья Мосальские стр. 55

Михаил Борисович Шеин стр. 58

Князь Семен Васильевич Прозоровский стр. 65

Михаил Глебович Салтыков стр. 67

Князь Иван Михайлович Воротынский стр. 69

Князь Дмитрий Михайлович Пожарский стр. 72

Заключение стр. 80

 

Полководцы смутного времени

Клепиков И.А., Москва, 1918

 

Предисловие

Смутное время – период страшный для нашей истории. Однако и славный период – Смута дала нам многих полководцев, которые одержали замечательные победы, проявили геройство и талант. А также тех, кто, командуя крупными частями, терпели неудачи. Дала патриотов и предателей. В нашей статье мы хотим рассказать о тем, кто на полях сражений вершил судьбу страны.

 

12345678910Следующая ⇒

Поделиться: