Прокопий Петрович Ляпунов

 

Прокопий Ляпунов – еще одна сложная фигура смутного времени. Герой и мятежник в одном лице.

 

Ляпуновы – род непонятного происхождения. Некоторые их считают бывшими князьями, давно лишившимися титула. Некоторые – дворянами, некоторые – вообще худородными. Прокопий Ляпунов был младшим братом Александра и Захара Ляпуновых. Старший брат, Александр, выдвинулся еще при Иване Грозном. Ляпуновы были в те времена едва ли не на самых нижних ступенях служилой иерархии. Александр Ляпунов решил попытаться с введением опричнины добиться власти своего рода в Рязани и на рязанских землях.

Александр Ляпунов был типичным представителем этакого «древнерусского мафиози» - человека, который держит под неофициальным руководством некоторую территорию, получая с нее всю денежную прибыль. А с Рязани, которая при Иване Грозном значительно разбогатела, получить можно было многое. Вообще, Ивану Грозному такие отношения не очень нравились, но Александр Ляпунов смекнул, с кем ему надо подружиться, с кем делиться, а кого надо отодвинуть. В итоге благодаря его деятельности он стал на Рязанщине «царем и Богом». Басманов, который сам был рязанским владельцем, жил в Москве (вернее – в Александровской слободе), за своими огромными владениями ему было некогда смотреть самому, а Александр за ними смотрел, снабжал Басманова деньгами изрядно и получал за это щедрые подарки. Он и сам договаривался с нужными людьми и помогал им осуществлять «рейдерские» захваты земель. Самым известным стал Шерефетдинов, который с санкции Александра Ляпунова захватывал на Рязанщине земли наглым образом.

«Царь земли Рязанской» вскоре пропал из источников – видимо, умер. Но его род остался править рязанщиной. Именно Захар и Прокопий. Захар и Прокопий сделали ставку на Шуйского после смерти Ивана Грозного и ошиблись. Они помогали свергать Бельского в 84 году – это было выгодно и Годунову, который спокойно избавился от опасного «друга», и Шуйским.

Однако затем Годунов, укрепившись, начал наступать на «хозяев Рязани». Рязань благодаря Ляпуновым превращалась чуть ли не в удельное княжество. Местные воеводы только и совершали суд да руководили гарнизоном, а вся власть, деньги, а главное – авторитет были в руках Ляпуновых. Их беспрекословно слушалось местное купечество и дворянство.

Годунов направлял удар на старшего брата – Захара. В 95 году Годунов решил его отправить на пограничную службу в Елец. Это было для Ляпунова неслыханным оскорблением – его, «Царя Рязани», отправляют служить в какой-то маленький городок! Он самовольно покинул службу. Тут же последовало разбирательство, и его сурово наказали – били батогами прилюдно.

Тем не менее, Годунов не стал особенно прижимать Ляпуновых. Прокопий тогда репрессий и вовсе избежал, и, чтобы не получить в Рязани нового Углича, Годунов договорился. Ляпуновы все поняли, и в итоге стали вести себя «поскромнее», а за это их больше не привлекали к пограничной службе и довольствовались их лояльностью.

Прокопий и Захар, впрочем, спали и видели, как бы подсидеть Годунова. Прокопий, более осторожный, чем брат, затаился и ждал случая. Захар же снова подставился. Дело в том, что он договорился с казаками и поставлял им вино, порох, селитру, серу, вооружение контрабандным способом. На все эти товары была государственная монополия. Надо сказать, что при Иване Грозном казаки были на службе царства, приносили в основном пользу, но при Борисе все больше стали вредными бандитами, мешавшими нашим же купцам, а, кроме того, Годунов задумал жестко бороться с принципом «с Дона выдачи нет». Иван Грозный закрывал глаза на бегства крестьян, Борис же решился действовать жестко. Крестьян ловили и силой возвращали.

В результате расследования в 1603 году Захара снова били кнутом за его торговлю оружием и другим товаром. Но более серьезных наказаний не последовало. Прокопий же выжидал, и наконец дождался момента – нашествия Самозванца. Прокопий и тут не торопился – пока Самозванец был далеко, он сохранял нейтралитет. Надо сказать, что в связи с «художествами» брата Прокопий Ляпунов постепенно занял среди братьев лидерство, а Захар оказался отодвинут несколько на второй план.

Как только судьба преподнесла Ляпунову невиданный подарок – смерть его недруга Бориса, он тут же не только перешел на сторону Самозванца, но еще и отдал ему всю Рязанщину, на которой, как мы видим, его власть была почти неограниченной.

При Лжедмитрии статус Ляпунова как «хозяина рязанской земли» был непререкаем. Ему не нужны были высокие армейские посты и боярство – ему нужно было признание его статуса, чтобы, грубо говоря, власть не лезла в его дела.

Шуйского Ляпунов не признал сразу, поэтому и предателем его в данном случае не назвать. Он просто отказался ему присягнуть. Скорее всего, он из Рязани не совсем верно оценил обстановку. Шуйского он знал, как хитрого царедворца, но без всяких особенных управленческих и военных талантов. Мятеж был в одной Москве. На юге Самозванец был популярен, и Ляпунов верно рассчитал, что юг Шуйского не примет. А за Рязанщину он мог поручиться: что он скажет, то здесь и будет. Иными словами, он видел в Шуйском лишь слабого временщика.

Увы, Ляпунов ошибся – Шуйский сел достаточно крепко. Ляпунов поспешил перейти на сторону Болотникова и готов был принимать участие в боевых действиях. Прокопий Ляпунов не был трусом, он отличался великолепной физической силой, как и его брат Захар. Конницей рязанской земли командовал его большой друг – Истома Пашков.

В составе войска Болотникова он подошел к Москве. Но в Болотникове он быстро разочаровался. Дело в том, что Болотников делал ставку на простой народ, на повстанцев, вчерашних холопов, а это Ляпунову не понравилось. Он взвесил ситуацию. Что будет делать Болотников, взяв Москву? Кого поставит царем? Никакого Дмитрия он не представил, и всем было ясно, что никакого Дмитрия, даже ложного, и нет. Телятевский воюет за свой интерес, тем более он – друг Бориса, а это Ляпунов хорошо помнил. Большого уважения друг к другу Ляпунов и Телятевский явно не питали. Шаховской отыскал смехотворного Лжепетра Илейку, которого никто царем из серьезных людей не признает. В общем, у повстанцев нет никакой единой идеи, после победы они тут же перегрызутся, а главное, самому Ляпунову никакой выгоды не будет, кто бы ни победил из повстанцев. С Шуйским было проще договориться. Ляпунов это и сделал. Он перешел на его сторону вместе со всеми местными дворянами, успешно воевал с Болотниковым и сражался с Телятевским в битве при Ворсме под командой Голицына и Лыкова.

Царь оценил Прокопия Ляпунова и сделал его думным дворянином. В целом, ситуация Прокопия вполне устроила. Он уже убедился, что всякие повстанцы ему никакой пользы не принесут, а потому временно решил делать ставку на Шуйского, которого, однако, уважал очень мало.

Вместе с Хованским Ляпунов воевал против Лжедмитрия Второго, осаждал Пронск. Пронск был уже почти взят, когда Ляпунов был тяжко ранен, передал командование брату – Захару, и в итоге войска отступили. В последующее время Ляпунов поручил именно Захару руководить боевыми действиями, так как сам залечивал ранение.

Захар был скорее наглым, беспринципным и недальновидным человеком. Прокопий был куда умнее. Руководить войсками Захар не умел и не хотел. Ему надо было действовать против вторгшегося в Зарайск Лисовского с крылатыми гусарами, который одерживал одну за другой победы. Действовать он должен был совместно все с тем же Иваном Хованским – верным царю воеводой, но абсолютно лишенным военного таланта, беспечным, пренебрегавшим разведкой. Захар и вовсе «упился пьян». В итоге такое войско прозевало удар крылатых гусаров и было полностью разгромлено, а Лисовский еще и захватил Коломну, где одержал очередную победу над князем Владимиром  Долгоруковым и взял того в плен. Только победа Куракина и Лыкова спасла положение, и Лисовский был вынужден уйти из рязанских пределов, потеряв пленников и награбленное.

Прокопий Ляпунов во время «Тушинского стояния» оставался царю верным, поставлял продукты и подкрепления, и был благодарим царем. Прокопий Ляпунов ставку делал на царя не из личной верности. Он презирал и ненавидел Шуйского за его неумение воевать и управлять. Но Самозванца он ненавидел больше. Ляпунову не чужд был чисто русский патриотизм. Он ангелом не был, но грабители-тушинцы и шайки поляков ему не нравились. Он просто искал достойного вождя для борьбы с Ляхами и повстанцами, на эту роль никак не тянул Шуйский.

Такой человек вскоре возник в лице Скопина-Шуйского. Прокопий послал ему грамоту, где в открытую величал того царем и признавал свое подданство ему. Скопин был честным человеком, и в возмущении грамоту порвал. Сам того не желая, Ляпунов подставил героя и стал невольным виновником его гибели. Это его окончательно привело в ярость. Он вступил в открытую борьбу с Шуйским, хотя уже достойных кандидатов на престол не было. Тем не менее он первым отважился сказать, что Шуйский – убийца, рассылал во все стороны грамоты, призывая свергнуть царя. Его поддержал Василий Голицын, успевший понять, куда ветер дует. И вскоре начался прямой мятеж.

В нем играл ключевую роль его брат Захар, не такой умный, зато очень решительный. Захар отправился в Москву, прямо вошел в палаты и сказал Василию: «ты не умел царствовать, сойди с престола». Царь хватался за меч, крича «как ты смеешь», а Захар, человек богатырского сложения, грозил ему кулаком. Он не был бы так нагл, если бы не собрал предварительно огромную толпу, которую наименовал «земским собором». Его с трудом уговорили выйти его же сообщники из бояр и вежливо сказали Василию Шуйскому, что ты, мол, все сам видишь... Мы, конечно, за тебя, но... Василий Шуйский не слушал намеков и решил до последнего цепляться за власть, его пришлось сводить и постригать силой, а монашеский обет за него вовсе читал князь Туренин.

Захар лично отвез поверженного врага в Чудов монастырь. Этот фарс был назван «земским собором».

Прокопий Ляпунов признал власть новой боярской думы и положительно отнесся к приглашению Владислава на престол, поначалу поставлял в Москву припасы и даже приветствовал Жолкевского, которого знал как человека умного и справедливого. Тем более, ему надо было бороться как-то с Лжедмитрием Вторым, который еще не был побежден.

Прежде чем дальше продолжить рассказ о Прокопии, завершим рассказ о его брате. Он был отправлен в составе посольства в Польщу – просить Владислава на царство. Сигизмунд предложил на царство собственную кандидатуру, и без всяких ограничений, то есть, просто включить Москву в состав польских владений. Захар тут же согласился и предал интересы Москвы, предварительно договорившись с Сигизмундом о том, что он все его вотчинные права сохранит. Захар перешел в открытую на польскую сторону, став активным предателем, и больше о нем мы в источниках сведений не встречаем. Таким образом, Захар Ляпунов – личность, мягко говоря, совсем непривлекательная, классический «мятежник», тем более не отличавшийся никакими талантами.

Прокопий же своими силами боролся против Лжедмитрия Второго, занял Пронск, оборонял его от шаек Лжедмитрия, мужественно отбил все приступы, и затем получил помощь от Пожарского. Видимо, общение с человеком долга оказало влияние на Ляпунова, который вообще-то был человеком патриотично настроенным, просто не всегда мог понять, где благо для Руси, а где зло.

Но, как такового, добра-то и не было. С одной стороны, была Семибоярщина, которая открыто присягнула Сигизмунду и предала интересы Руси, с другой – сам Сигизмунд, с третьей – войска Лжедмитрия Второго, и, наконец, были еще казаки, Лисовский, Сапега, масса отрядов, действовавших сами по себе.

На Ляпунова еще очень подействовали грамоты Гермогена. И он решил... сам стать той силой, которая будет освобождать Русь. Объединить вокруг себя всех, кто хочет борьбы за законность, против шаек Самозванца и против поляков.

У Ляпунова был необходимый авторитет, чтобы возглавить патриотические силы. И вскоре вокруг него стали собираться лучшие люди Руси, в их числе был и Пожарский. Надо было искать союзников. Лжедмитрий был убит, а Трубецкой, его сподвижник, создавал собственное Ополчение. Ляпунов решил с ним договориться. Со смертью самозванца делить им стало нечего, а враг был общий – Семибоярщина и поляки.

Затем к ополчению примкнул еще и Заруцкий с казаками, интересы которого были проще – пограбить побольше. Ляпунову сразу не понравилось это «усиление», но Трубецкой, формально руководивший всем ополчением, его позицию не поддержал. Возникло двоевластие и борьба.

В итоге Ляпунов проиграл эту борьбу. По фальшивому донесению он был убит казаками.

Именно Ляпунов был идейным лидером ополчения, он имел авторитет среди повстанцев и дворянства, какого не имел Трубецкой. Именно на него ориентировались патриоты. Он разрабатывал план нападения на Москву и захвата ее, который провалился из-за происков Заруцкого и преждевременного восстания.

Ляпунов в истории, независимо от своих прежних «подвигов», остался как патриот, верный слуга Отечества. Ляпунов всегда блюл свою выгоду, ради этой выгоды мог пойти и на предательство, как в случаях с Борисом Годуновым и Шуйским. Но он, скажем так, предавал не Русь, а отдельных личностей, которых считал своими врагами. Скажем честно – отчасти его понять можно, так как Годунов и Шуйский вовсе не были идеалами. Но, в отличие от брата, он не был беспринципным человеком. Он искренне хотел добра и себе, и Руси, иногда невольно становясь на сторону зла.

Это был человек авторитетный, умный, сильный, как полководец он не прославился, но, безусловно, талант у него был, а кроме того, он отличался высокой личной смелостью. По праву он считается одним из героев Смутного времени.

 

Князья Мосальские

 

Клан князей Мосальских сыграл немалую роль в истории Смуты. В нем не было личностей сверхъярких, однако целый ряд представителей этого рода сыграл в истории того времени важную роль по разные стороны баррикад, и, как нам кажется, они заслуживают отдельной статьи.

Мосальские – потомки святого Михаила Черниговского, получившие свою фамилию по родовому имению – крупному городу Мосальску. Мосальские имели несколько ветвей. Часть Мосальских перешла на сторону Москвы, часть осталась в Литве и занимала достаточно высокое положение в иерархии литовских аристократов.

На московскую службу Мосальские перешли без земель, а значит, и привилегий особенных не имели. При Иване Грозном Мосальские ничем не выделяются из общей массы. Впрочем, и репрессий они избежали. Выделяться они начинают лишь в Смуту.

Связано их возвышение с личностью Василия Васильевича Рубца-Мосальского. Этот человек нес, как и другие Мосальские, службу в одном из пограничных гарнизонах – в Путивле. Он стал первым из воевод, перешедших на сторону Лжедмитрия, да еще и с важным городом. Лжедмитрию это понравилось. Он сразу Мосальского приблизил к себе. Тот еще и отличился в двух битвах с царскими воеводами – выигранной у Новгорода-Северского и проигранной – при Добрыничах. Остался верен Самозванцу после поражения. Скромный воевода каким-то чутьем понял, что за Самозванцем – будущее, и потому держался за него. Это был его шанс вырваться из рутины гарнизонной службы, в которой проходила вся жизнь множества таких, как он, Рюриковичей. По сути, судьба большинства потомков Рюрика была незавидна – всю жизнь скитания по разным крепостям, участия в походах, где вся слава побед достается главным воеводам, сражения, многие даже не успевали создать нормальную семью. Мосальский же видел перед собой блестящую перспективу – обойти всех тех, кто стоял по местнической иерархии выше него, и стать у самого трона.

Мосальский ради достижения цели пошел на убийство – именно он помогал Голицыну в убийстве семьи царевича Федора. Лжедмитрий высоко оценил службу Мосальского – он сделал его «Великим Дворецким», то есть одним из главных лиц государства. С ним вместе поднялся и весь его клан, который также был на стороне Самозванца. Клан этот возник фактически из небытия. Оказалось, что скромные воеводы обладают непомерным властолюбием и карьеризмом.

Увы, счастье Мосальского было непродолжительным – бояре, которых он обошел, взяли реванш. Мосальского не убили, но сослали в Кенесгольм – дальше всех. Оттуда он был освобожден лишь в 1908 году – воины Лжедмитрия добрались даже до этого заброшенного местечка. Тут же Мосальский стал ярым сторонником второго Лжедмитрия.

Однако, когда Лжедмитрий рассорился с поляками, Рубец-Мосальский решил держаться именно польской стороны, которую видел наиболее сильной. Под конец он и вовсе перешел на сторону Литвы, и в благодарность за это Сигизмунд вернул ему родовое владение – Мосальск. Рубец-Мосальский – характерный пример воеводы Смутного времени. В другое время он бы так и служил незаметно, но честно, но Смута открыла в людях сущность каждого. Каждый показал, чего он стоит и что он за человек. Рубец-Мосальский, в иное время никогда бы не ставший предателем, в Смуту показал себя как один из самых малоприятных персонажей.

Федор Семенович Мосальский – его родственник, был старшим в роду и происходил из старшей ветви Мосальских. Он еще в далеком 66 году начал службу. Но за 40 лет службы он никак не выделился и карьеры не сделал. Он был уже пожилым человеком, когда началась Смута. Перешел с другими Мосальскими на сторону Самозванца. Получил наконец-то повышение, которого так ждал. А когда на престол встал Василий, оказался снова в далеком гарнизоне.

Федор Семенович был очень обижен – все его надежды наконец-то побывать на вершине власти пошли прахом. И он тут же поддержал Болотникова. Он стал одним из активнейших участников восстания – обиженный князь, обойденный по службе не раз. Теперь у него было большое войско под командой. С ним он должен был идти на деблокаду Калуги, где был заперт Болотников.

Мосальский на Вырке встретился с войском под руководством Ивана Романова, Михаила Нагого и князя Мезецкого. Мосальский был уверен в победе и нанес удар первым, но войско московских воевод выстояло, начался встречный бой, где все решала стойкость. Под вечер московское войско стало теснить войско Мосальского, он пытался остановить его, сражаясь в первых рядах, несмотря на свой преклонный возраст. Но он погиб, и войско его, лишившись командира, побежало и было практически уничтожено.

Федор Семенович Мосальский – личность, конечно, не особо привлекательная, но и понять его можно. Особенно любить Шуйского ему было не за что – именно Шуйский сбросил Мосальских с тех позиций, куда их вознес Лжедмитрий. Зато князь Мосальский обладал немалой храбростью, что и показал в последнем бою. Если Василий Рубец-Мосальский был откровенным карьеристом и предателем, то Федора таковым мы бы не назвали. Вообще, оценивая людей той эпохи, следует соблюдать крайнюю корректность и осторожность.

Еще на стороне Болотникова сражались Иван и Дмитрий Мосальские, братья. Оба они выжили, успели перейти на сторону второго Самозванца, а Дмитрий им впоследствии был поставлен воеводствовать в Кострому, где началось восстание против Лжедмитрия. Во время этого восстания Дмитрий Мосальский был убит.

Мы рассказали о Мосальских, воевавших против Москвы, но были и те, кто воевали на ее стороне.

Владимир Васильевич Кольцов-Мосальский был представителем одной из старших ветвей. В восьмидесятые годы он начал свою деятельность – построил новую крепость на юге – Ливны. Его качества оценили, и в 91 году Федор Иоаннович (вернее Годунов) решил ему доверить весьма важную миссию: довершение дела Ермака по покорению Сибири. Годунов проявил неплохой талант в выборе человека на такое ответственное дело. Приходилось вести боевые действия в непривычных условиях. Кучум еще был жив и сохранял большое войско. Кольцов-Мосальский блестяще справился с задачей – он из Тобольска начал стремительное преследование Кучума, несмотря на то, что действовал в неизвестной для себя местности, он смог настичь войско Кучума под Ишимом, и в бою одержал полную победу. Этим он завершил по сути дела покорение Сибири и историю сибирского ханства. Ключевую роль в победе сыграли стрельцы, на которых делал Кольцов-Мосальский ставку – надо сказать, вполне обоснованно.

В 91 году он, вернувшись в Москву, тут же участвует в новом сражении – в отражении Казы-Гирея. Ему поручают весь стрелецкий корпус, и именно его блистательные действия обеспечивают победу над Казы-Гиреем. Он грамотно располагает своих стрельцов, и они ведут могучий и меткий огонь по неприятелю. От огня стрельцов тот несет основные потери. Ранее стрельцы рассматривались скорее как силы вспомогательные, но именно Кольцов-Мосальский впервые с их помощью выиграл крупное сражение.

Кольцов-Мосальский, очевидно, должен был получить повышение, но он получает лишь золотые медали и некоторую прибавку к жалованию. Нечестолюбивый и талантливый воевода – находка для власти, и его снова используют на «черновой» работе. В 95 году именно он строит крепость Кромы. Строит ее, как мы уже видели, удивительно удачно, если не сказать гениально. А затем его отправляют на Яик – строить и там города.

Неудивительно, что Лжедмитрия честный воевода, который построил ряд городов и выиграл две битвы, но повышения серьезного не получил, признал. Впрочем, как весь клан Мосальских. Однако активным его сторонником не был, и Василия тоже признал. В отличии от других Мосальских, он воевал как раз против Болотникова, а значит, и против своей же родни. Казалось бы, это должны были власти оценить. Но – не оценили. Кольцов-Мосальский так и не получил серьезных назначений. Между тем его очевидный талант мог пригодиться в Смуту. Гибнет он в бою с повстанческим отрядом разбойника Салькова.

Наконец, еще одним известным деятелем Смуты стал Василий Андреевич Литвинов-Мосальский.

Впервые этот воевода из младшей ветви появляется в летописях в связи с восстанием второго Лжедмитрия. Он был первым, кто вступил с ним в бой. Силы и у Лжедмитрия, и у Литвинова были еще ограниченные, и в случае победы Литвинов гасил восстание в зародыше. Но он бой проиграл. Подробности того боя неизвестны, ясно лишь, что Самозванец по численности превосходил Литвинова все же ощутимо.

Однако следующее его действие прославило его. Лжедмитрий Второй осадил город Брянск. В Брянске гарнизоном командовали князь Кашин и Ржевский. Они приготовились мужественно оборонять город, хотя припасов и не хватало.

Оборона Брянска была очередным блестящим делом. Лжедмитрий постоянно штурмовал город, но воеводы совершали вылазки в ответ, нанося ему крупные потери.

Между тем на помощь шло войско Куракина. В нем Литвинов получает командование авангардом. Он действует в отрыве от остальных сил, в его задачу входит подготовка плацдарма до подхода основного войска. От войск Лжедмитрия его отделяет широкая река, которая уже покрыта тонким слоем первого льда – дело происходит поздней осенью. Литвинов оценивает ситуацию. Гарнизон Брянска призывает его к немедленной атаке, так как держится из последних сил. Но готов поддержать общей вылазкой атаку Литвинова. В то же время, переправа через широкую и глубокую реку на глазах войска Самозванца связана с огромным риском, так как переправляться придется под огнем войск противника, не говоря уже о ледяной воде. Плюс Самозванец значительно превосходит отряд Литвинова.

И князь Литвинов-Мосальский принимает решение – он кидается первым в реку вместе с конем. Он решает использовать фактор внезапности. Соратники Лжедмитрия не ждали, что он рискнет атаковать, поэтому не успели изготовиться для ведения огня по переправляющемуся войску. Воины плыли на конях, разгребая лед. Вырвавшись на берег, они напали на ошеломленных такой дерзостью врагов, гарнизон сделал вылазку, и самозванец был отброшен. Подошедший Куракин мог довершить успех, но проявил пассивность и позволил Самозванцу собраться с силами.

Казалось бы, такая победа, где Литвинов проявил храбрость, которая граничила с безрассудством, и благодаря этому смог одержать замечательную победу, должна была стать трамплином в его карьере. Увы, всю честь победы себе забрал Куракин. Мосальскому не вполне доверяли, видимо, из-за его «неправильного родства». Тем более, он был совсем молод. В последующих боях он долго не привлекался к большим операциям, хотя и участвовал в обороне Москвы от Тушинцев.

Любопытно, что и Кашину со Ржевским впрок это дело не пошло. Дело в том, что воеводы сильно поссорились. Уже выдержав осаду, изголодавшиеся, израненные, они прибыли ко двору, и получили щедрые награды. И тут они начали выяснять, кто из них отличился больше. Кашину, как князю и первому воеводе, достались награды больше. Ржевский тут же начал недовольно заявлять, что Кашин, дескать, не отличился при осаде, а все делал сам Ржевский. Царь резонно ему заметил, что он – второй воевода. Ржевский опять возразил: именно я всем руководил, а не Кашин. Царь был расстроен этим доведенным до абсурда вариантом местничества. Как видим, воеводы героически выдержали осаду, еле выжили от голода, но в мирной жизни проявляли мелочность и пытались подсиживать друг друга. Особенность эпохи и русского характера! В итоге Василий Шуйский оставил все, как есть, а Ржевского и Кашина больше не привлекал к командованию крупными силами. Обиженный Ржевский впоследствии перешел на сторону Сигизмунда. Нам неизвестно, правду ли он говорил про свое участие в осаде, источники молчат.

Литвинов-Мосальский получил войско лишь во время появления крупной повстанческой банды Салькова. Про талантливого полководца вспомнили и послали его уничтожить повстанцев. Сальков был простым крестьянином, который решил устроить восстание против Шуйского. Естественно, к нему тут же присоединились литовские банды – некого воеводы Млоцкого. Цели у повстанцев были простые – пограбить помещиков. Литвинов действовал неудачно – его заманили в ловушку в лесу, где конники Литвинова не могли успешно сражаться, и побили наголову, используя внезапность. Потом повстанцы побили и второй отряд – воеводы Сукина. Только Пожарский смог справиться с ними.

Затем Литвинов, до конца верный царю, был им отправлен воевать с войсками Самозванца, ушедшего в Калугу. Снова Литвинов бой проиграл – князю Черкасскому, воеводе Самозванца. В итоге, бой под Брянском остался единственной его победой, зато весьма колоритной и перевешивающей все его неудачи.

Семибоярщину он принял без всякой радости, назначенный в Муром, поднял здесь восстание против ляхов и бояр-изменников, самостоятельно вооружил местное население, дал отпор своему бывшему соратнику – князю Куракину, с которым они по злой иронии судьбы оказались теперь противниками. Литвинов был патриотом, верным долгу и присяге. Он вступил с охотой во Второе ополчение. Как хороший воевода, он мог рассчитывать в нем на хорошие должности, но ему предпочли менее талантливого, но более родовитого Хованского – Литвинов больших постов не получил. Видимо, князь не был властолюбив, он спокойно принял и такое назначение. Он прошел с Ополчением весь путь до Москвы, участвовал в боях с Ходкевичем и погиб при штурме Китай-Города смертью воина, которой он жил всю жизнь.

Литвинов-Мосальский – малоизвестная фигура Смуты, однако, на наш взгляд, он заслуживает памяти, как смелый человек, хороший полководец, и, наконец, один из немногих, кто ни разу не запятнал себя предательством, в отличие от своего большого клана.

Судьба Мосальских ярко характеризует Смуту. Представители рода воевали на всех фронтах – за Самозванца, за Шуйского, за Ополчение, за Поляков. Не забудем еще и литовских Мосальских, которые тоже в Смуте принимали участие – например, один из них был послом в Москве. Это было время, когда в прямом смысле слова брат воевал против брата.

 

Михаил Борисович Шеин

 

Пожалуй, одним из наиболее известных героев Смуты является Михаил Шеин. Личность очень известная, но во многом загадочная. Впрочем, обо всем по порядку.

Шеин был из клана Морозовых. Шеины – ответвление этого клана. Морозовы были потомками старомосковской знати и здорово поднялись при Иване Грозном. Отец Шеина погиб в крепости Сокол в боях с Баторием. Таким образом, старт для карьеры Шеина был хороший, у него были все шансы высоко продвинуться по службе, избежав утомительного мотания по дальним гарнизонам.

Шеин впервые упоминается в 98 году. Годунов по случаю избрания на царство предпринял демонстрационный поход против крымчан. Поход никакой особой цели не преследовал – лишь показать мощь нового царя. Шеин уже находится в царской свите. Он породнился с Годуновыми, женившись на Марии Годуновой, родственнице Бориса.

Шеина, однако, родовитая аристократия не хотела признавать. Шеин проявлял твердость в местнических спорах, отстаивая свои права. Он спорил даже с достаточно родовитыми князьями.

Князьям Шеин не особо нравился, его старались не пропускать наверх, и карьера его шла туговато. Понимая, что ему надо как-то отличиться, Шеин в 1602-03 годах участвует в делах не самых, пожалуй, благовидных – в подавлениях восстаний крестьян и холопов. Восстания эти происходили из-за политики Бориса, направленной на дальнейшее закрепощение и усиление зависимости крестьян. В народе уже задолго до Лжедмитрия тлело недовольство. Шеин подавлял восстания в Волоколамщине, и делал это жестоко, по обычаям времени.

В 1604 году он наконец получает под свое командование самостоятельное войско – в Мценске, на случай набегов крымчан. Но набегов не было, отличиться он снова не смог. Зато вскоре появился куда более опасный враг – Лжедмитрий.

Шеин командует стрельцами в войске Мстиславского. Под Новгородом-Северским именно стрельцы Шеина спасают положение – он поспевает вовремя на помощь Мстиславскому, которого уже окружили гусары и ранили, и спасает его. Огнем стрельцы уничтожают гусар, а затем отражают атаки, прикрывая отход основного войска. Под Добрыничами снова его стрельцы обеспечивают победу – об этом мы писали в статье о Мстиславском. Он привозит в Москву известие о победе, пожалован окольничим, и назначен в Новгород-Северский вместо пошедшего на повышение Басманова.

После смерти Бориса Шеин оказался в изоляции. За Годунова он держался до последнего, понимая, что ему вряд ли будут большие награды от Самозванца, так как Шеин был женат на Годуновой. Но, оставшись один, он в итоге перешел в числе последних. Самозванец был на него очень зол, и отправил служить в маленькую крепость Ливны на окраине.

После свержения Самозванца Шеин поддержал нового царя – Шуйского, принеся ему присягу. Однако весь юг его не признал, вспыхнуло восстание Шаховского. Многие царские воеводы были повешены и казнены, Шеин успел уйти из мятежных Ливен к царю. Он принял участие в ряде боев – в сражении под Ельцом в составе войск Воротынского, проигранном, затем в победе при Пахре в войсках Скопина, в осаде Москвы – он командовал полком смоленских дворян. Участвовал он и в осаде Калуги. Ему за ратные подвиги дали сан боярина. Он брал и Тулу.

В 1607 году после завершения борьбы с Болотниковым Шеина отправили воеводой в Смоленск. Это было ответственейшее задание.

Дело в том, что польская угроза становилась все сильнее. Сигизмунд планировал открытое нападение на Русь и лишь выжидал момента. Но Смоленск был ключевым городом на западном рубеже, и взять его было очень непросто.

При Иване Грозном Смоленск уступал по укрепленности Пскову. Борис Годунов взялся всерьез за укрепление Смоленска. Для переоборудования города, защищавшего с запада Русь, был отправлен Федор Конь – виднейший архитектор. Он создал новые стены, причем так, чтобы они были практически неуязвимы для вражеской артиллерии. Что еще важно, под них было трудно подвести подкопы. В свою очередь, крепостная артиллерия могла располагаться наилучшим образом и вести эффективный огонь.

Ни Сигизмунд, ни тушинцы связываться со Смоленском не хотели. В город активно засылали лазутчиков, пытаясь склонить гарнизон к переходу. Но Шеин был непреклонным. Он арестовал всех, кто был готов перейти на сторону тушинцев. Он не забывал оказывать некоторую помощь Шуйскому – так, он послал ему отряд из 2 тысяч «детей боярских».

Шеин создал прекрасную сеть разведки, и отлично знал, что поляки скоро нападут. Он заблаговременно принял все меры – вооружил и обучил ополченцев из Смоленщины, войско его составило около 6 тысяч человек. Посад сожгли, жители его укрылись в крепости. Встал остро вопрос жилища и пищи, который Шеин решил заблаговременно, так как посад жгли не в спешном порядке, а загодя. Шеин создал осадную и вылазную группу. Тщательно расписал службу. Шеин водворил в крепости железный порядок. Вторым воеводой и помощником его был князь Горчаков.

Осада началась в сентябре 1609 года. Однако войско Сигизмунда не имело достаточных для штурма сил, а также тяжелых орудий. На это указал Сигизмунду Жолкевский. Он советовал блокировать Смоленск и идти прямиком на Москву, так как сразу оценил силу обороны города. Сигизмунд отклонил это предложение и решил провести штурм.

План был таким – подрыв петардами двух ворот и прорыв через них в крепость. Однако Шеин заблаговременно поставил у ворот срубы, наполненные землей и камнями, и план был обречен на провал. Все-таки поляки сумели ночью подорвать одни ворота и решили штурмовать восточную стену. Но осажденные не дремали: подпустив врага поближе, они открыли плотный огонь, несмотря на темноту, нанеся страшные потери густо шедшей пехоте. Тогда поляки перенесли удар на северные и западные стены. Но и там не имели успеха – их отбили с громадными потерями.

Сигизмунд изменил тактику – он решил вести подкопы под стены, но русские вовремя успевали вести контрподкопы и уничтожать все работы врага – шла «подземная война». Любопытно, что контрподкопы и раньше успешно делались, например, в Калуге Болотниковым, или в Лавре, но Шеин довел эту тактику до совершенства. Он развязал самую настоящую «подземную войну», сделал систему слуховых ходов, благодаря которым знал обо всех действиях вражеского войска. Он тут же уничтожал вражеские подкопы, во время взрыва одного из подкопов уничтожил и главного инженера польского войска, после чего создание поляками подкопов прекратилось. А впоследствии через подземные ходы проводились и вылазки. В то же время Сигизмунд наращивал войско – у него было 22 тысячи против 5 с половиной тысяч русских. Шеин распорядился вовсе засыпать все главные ворота за ненадобностью, чтобы враг через них не прорвался, и стойко держался. Артиллерия в городе была очень мощная, она била далеко и отдельные ядра даже попадали в стан короля. Осаждающие вынуждены были бить издали, и их огонь не приносил стенам никакого урона.

С наступлением зимы враг перешел к пассивной осаде, а осажденные испытывали ожидаемые трудности. Шеин, до того оборонявшийся пассивно и сберегавший войска от вылазок, начал вдруг их проводить очень интенсивно, изматывая врага, деморализуя, и добывая припасы и дрова. Такие молниеносные вылазки, производимые из подземных ходов, держали в постоянном страхе поляков – враг мог напасть в любой момент и уйти без потерь.

Сигизмунд продолжал осаду, терпел потери от вылазок и надеялся, что город падет. В городе была та же проблема, что и в лавре – голод и эпидемия. Но город держался. Где-то успешно воевал Скопин, Лавра была освобождена, но Смоленск продолжал быть в осаде. На помощь ему послано было войско Шуйского. Сигизмунд отправил Жолкевского навстречу Шуйскому с небольшим количеством воинов, не желая снимать осаду со Смоленска, но бездарнейший Шуйский не воспользовался этим. С его разгромом помощи Смоленску стало ждать неоткуда.

Сигизмунд получил крупнокалиберные орудия, вдобавок ко всему. Но Шеин держался упорно. Он продолжал совершать опасные вылазки и, как мог, мешал подготовке к штурму. Штурм состоялся лишь в августе. После долгих обстрелов удалось пробить огромную брешь в стене с помощью тяжелых орудий, и теперь последовало три штурма – один за другим. И все они были отбиты с огромными потерями. Тут уже было дело принципа – Шеин стоял насмерть, не желая сдаваться, надеясь на чудо, а Сигизмунд, вместо того чтобы идти прямиком на Москву, упорно желал взять Смоленск.

В это время уже не стало и Шуйского, уже появилась Семибоярщина, которая активно готовилась сотрудничать с поляками. Шеину было приказано сдать город. Однако он ответил, что присягал Шуйскому, а не семибоярщине, и будет держаться. Сигизмунд был разгневан, и объявил трехдневный срок для сдачи – в противном случае обещал ворваться в город и казнить всех. Смоляне использовали этот трехдневный срок с пользой – сделали подкоп под батарею тяжелых пушек и взорвали ее. Сигизмунд вынужден был послать за новыми тяжелыми пушками, а смоляне получили еще два месяца передышки.

Шеину уже защищать было некого – не было Шуйского, не было самой Москвы, Москва была в руках поляков. Ему оставалось защищать нечто большее – свою честь. В людях того времени мы много видим прагматизма, властолюбия, желания добиваться власти любой ценой, порой идя по трупам, и в то же время подлинный героизм и верность долгу. Шеин не был бескорыстным человеком – он был властолюбив, любил поместничать, но в нем это уживалось с высоким чувством долга. Он был человеком принципиальным – он не изменил в свое время Годунову, не изменил и Шуйскому.

Интересно сравнить осаду Смоленска с осадами Пскова и Лавры. В чем была разница? Во-первых, Иван Шуйский знал, что помощь ему рано или поздно будет – у царя есть большие резервы, ему лишь надо продержаться. Григорий Долгоруков тоже мог рассчитывать на помощь, хотя надежд было меньше, особенно на первом и самом тяжелом этапе. Шеин после поражения Дмитрия Шуйского на помощь рассчитывать уже не мог, фактически он надеялся лишь на то, что король просто устанет и снимет осаду. То есть, лишь на самого себя.

Во-вторых, осада Смоленска шла не так, как осады Пскова и Лавры. При осаде Пскова враг делал главный упор на мгновенный удар, и вправду – он чуть не взял Псков. Однако ставка была велика – Баторий фактически атаковал Псков, ставя все на карту и, понеся громадные потери, больше уже подобной силы штурма провести не мог. Тем не менее, осада Пскова представляла собой череду штурмов, сильных и не особенно, и ответных вылазок. То есть, в поле шла борьба больше, чем на самих стенах, и передышки не получали ни те, ни другие. Под Лаврой Сапега шесть недель готовился, пытаясь разбить стены, и только потом начал штурм. Под Лаврой также шли штурмы активнейшим образом, а вылазки были еще активнее, превращаясь в настоящие полевые битвы. Однако во всех этих осадах пыл осаждающих иссякал по мере ведения осады.

В случае со Смоленском редкие, но мощные штурмы чередовались с большим периодом долгой осады. Шеин тоже был осторожен – в поле при вылазках таких боев, как под Псковом и Лаврой, не было. Делалась ставка на стойкость тех и других. Это была классическая осада.

Еще одна особенность – под Псков Баторий подкопы не вел, надеясь на мощь артиллерии и умение своих войск, под Лавру подкопы велись уже куда активнее, под Смоленском же велась полномасштабная подземная война, которую русские выиграли полностью. Это, кстати, лишний раз развеивает миф о русской инженерной отсталости.

Смоленск был наиболее крепок из трех крепостей, имел самые мощные стены и наиболее мощную артиллерию. То есть, у Шеина было и преимущество перед Псковом и Лаврой. Кроме того, оборона и Пскова, и Смоленска была подготовлена очень хорошо заранее, к обороне Лавры готовились в пожарном порядке, так как никто и не ждал, что она станет костью в горле для поляков.

Интересно сравнить, кто были защитниками трех крепостей. Псков защищали царские войска – обученные бою дворяне, элита. В этом смысле у Шуйского было преимущество. Лавру защищали вчерашние ополченцы, монахи, казаки, небольшое дворянское войско. Но, несмотря на разнородность, эти люди отличались стойкостью и очень быстро учились боевой науке. Шеин имел под началом как дворян, так и вчерашних ополченцев, но успел их всему обучить.

Сравним трех воевод. Стиль их имел много общего. Так, крайне удачно они располагали артиллерию, отличались стойкостью, верностью долгу. Но были в их тактике и различия.

Иван Шуйский был адептом яркого, контратакующего стиля. Он делал ставку на смелость своих войск, и сам был очень смелым человеком, он мог рискнуть, однако риск его всегда был оправданным, не безрассудным. В самые сложные моменты, когда, казалось, крепость вот-вот падет (из всех трех крепостей к падению был ближе всего Псков), он проявил мужество и хладнокровие. Кроме того, Иван Шуйский был не один – его помощник, князь Андрей Хворостинин, был также человеком высокого боевого искусства.

Григорий Долгоруков был человеком рисковым, он мог поставить все на карту в полевом сражении, из всех трех он был наиболее склонен к активной обороне. Риск себя в итоге оправдал, хотя не раз казалось, что все может закончиться разгромом войска. После каждого штурма следовала обязательная вылазка, и не ограниченными силами, а большим количеством войск. Стиль Григория Долгорукова напоминал стиль Болотникова под Калугой. К тому же, Долгоруков помощника настоящего не имел – второй воевода Голохвастов оказался в итоге предателем.

Шеин был наиболее осторожным – он без нужды в крупных вылазках не рисковал, проводил их в тот момент, когда это было наиболее эффективно. Он берег каждого человека. Упор он делал на четкую оборону, высочайшую дисциплину, отлаженную систему и на подземную работу. Он активно использовал разные технические новинки, и оборона Смоленска с точки зрения военного искусства представляется наиболее совершенной. Насчет второго воеводы – князя Горчакова, сказать что-либо трудно, и оценить его роль в обороне сложно. Несомненно одно – он был по крайней мере верный долгу человек. Оборона Смоленска была сравнительно менее эффектной, но не менее эффективной. И Смоленск держался дольше всех остальных.

Однако вернемся к обороне Смоленска. Снова город голодал, вяземские дворяне решили перейти на сторону Сигизмунда, но Шеин сумел договориться с ними. Наступила зима 11 года...

В декабре наконец-то Сигизмунд решился на новый штурм – его артиллерия разрушила башню и организовала пролом в стене. Шеин быстро смог построить земляной вал вокруг поврежденного участка. Поляки во время штурма ворвались через пролом в город, но попали в ловушку – их окружал земляной вал, а со стен по ним велся дружный огонь. Было отбито три крупных штурма с огромными потерями для поляков, и те на всю зиму «залегли в спячку».

...Весной 11 года город еще держался, но в нем осталось лишь 500 боеспособных человек. Поляки снова предложили договориться, да еще и на условиях приемлемых: Шеин впускает 200 поляков в Смоленск и формально признает власть Сигизмунда, а тот уходит восвояси. Шеин отказался...

На всем периметре уже невозможно было организовать оборону, тем не менее, весной 11 было отбито несколько штурмов. Шеин уже отчаянно рисковал – он стягивал все силы к месту, где поляки проводили штурм, а потом перебрасывал на другое. Потоцкий, сообразив наконец, что надо проводить штурм одновременно с разных сторон, 3 июня 11 года провел штурм одновременно на Авраамиевых и Крылошевских воротах. В город полякам наконец-то удалось ворваться, остатки защитников героически сражались. Поляки зверски расправлялись с женщинами и детьми, тогда все укрылись в соборной церкви. Когда туда ворвались поляки, защитники взорвали собор вместе с собой и с ворвавшимися врагами.

Шеин и Горчаков с 15 ратниками заперлись в башне и оборонялись до последнего. В последнем бою Шеин лично убил 10 врагов. Но в итоге все же был захвачен в плен. Сигизмунд подверг его жестоким пыткам и затем, полумертвого, в кандалах отправил в Польшу...

Смоленск пал, продержавшись почти два года! Однако его оборона не была бесполезным делом. Сигизмунд истощил под ним силы и в Москву с войском так и не пришел. А приди бы он – кто знает, может, и не было бы никакого освобождения Москвы, было бы разгромлено первое, а за ним и второе ополчение. Шеин спас Русь, дав время русским людям собрать силы и освободить Москву. Спас, принеся в жертву себя... Сигизмунд дорого заплатил за взятие Смоленска – он потерял 30 тысяч воинов за время его осады. Проще сказать, каждый русский убил в среднем пять врагов!

Но для героя было бы лучше погибнуть в том последнем бою, как выяснилось...

В плену Шеин провел восемь лет. Его всячески король унижал, Шеин терпел и не покорялся. В итоге, лишь в 19 году по условиям Деулинского перемирия он вернулся на Родину.

С ним вместе освобожден был Филарет, с которым они стали большими друзьями. Шеин занял тут же высочайшее положение, к которому давно стремился, он был главным приближенным царя, главным во время переговоров, ведал Москвой в отсутствие царя, заведовал сыскным приказом и имел титул Тверского наместника – этот титул считался весьма высоким.

Не всем, конечно, нравилось возвышение Шеина. У него, конечно же, появились враги, а сам он опирался лишь на Филарета. Но Филарет был настоящим правителем страны на тот момент.

Шеин стремился к военной службе. В 28 году он возглавил пушкарский приказ. То есть, переводя на современный язык, стал «военным министром». Он теперь отвечал за подготовку армии. Он создал фактически заново армию, доведя ее численность до 100 тысяч, активно реформировал на западный манер, перевооружал, наладил собственное пушечное производство, правда, ручной огнестрел мы пока закупали. Он стремился создать армию на регулярной основе. Фактически, задолго до реформ Петра он пытался проводить те же самые реформы. Но закончить их и создать регулярную армию ему было не суждено...

В 32 году началась новая война – Смоленская. По иронии судьбы, Шеину предстояло брать тот самый город, который он героически защищал. Поляки и русские поменялись ролями.

Увы, наступление, планировавшееся летом, было перенесено, и в итоге произошло осенью. Мешала распутица, и до Смоленска добрались только в декабре – в самый неудачный период для ведения войны. Да еще и подзастряли под Дорогобужем, хотя его все-таки взяли. Под Смоленском войско оказалось без орудий – они были подведены лишь к весне. Однако даром времени не теряли – легкая конница захватила все близлежащие крепости, в том числе Новгород-Северский и Невель. Все эти города представляли собой основательно потрепанные в Смуту крепости, заново не отстроенные. Зато относительно крепкой и стратегически важной была крепость Белая. Ее взял Семен Прозоровский, помощник Шеина. Другим помощником Шеина был еще один талант Смутного времени – воевода Измайлов.

Соотношение сил было примерно таким же, как при обороне Смоленска Шеиным – поляков даже чуть меньше, четыре с половиной тысячи, у Шеина – почти тридцать тысяч. Другое дело, что два года стоять под Смоленском Шеин не мог – брать надо было быстро, так как вражеское войско должно было вот-вот подойти для его деблокады. А тут еще началось нашествие крымчан, и в войске началось шатание. Многие дворяне, имевшие на юге поместья, самовольно покидали войско со своими отрядами и ехали оборонять свои земли.

Шеин осаждал город по всем правилам искусства, взорвал часть стены. Однако польский гарнизон, учтя его собственный опыт, сделал за повреждением земляной вал. Штурм бреши в мае и июне был отбит с большими потерями. Смоленск продержался несколько месяцев, и этого было достаточно. Сказалась плохая подготовка похода и нехватка артиллерии и пороха. Владислав подошел с войском в 30 тысяч. Уже русское войско оказалось в осаде и вынуждено было обороняться, поначалу успешно. Шеин успел построить полевые укрепления. Войско подвергалось атакам со стороны Владислава и гарнизона.

Шеин снял осаду по всему периметру и собрал войско в кулак. Требовалось отступать. Но Михаил Федорович велел ему держаться, обещая выслать войско Черкасского и Пожарского. Шеин укрепился и отбивал все атаки. Однако его положение ухудшилось – отряд Гонсевского взял Дорогобуж, который был перевалочным пунктом. Через него шло все снабжение армии.

Войско Черкасского и Пожарского так и не выступило, по причине медлительности московского правительства. Оно слишком медленно снаряжало его. Шеину посылали разрешение отступить, но было уже поздно – русские гонцы просто не пробились к нему. В итоге Шеин подписал перемирие на условиях почетной сдачи, так как держаться было более невозможно.

Шеин добился права ухода оставшихся у него восьми тысяч ратников. Сохранил и полевые орудия – отдали лишь осадные. А еще поляки добились унижения – русские хотя и сохранили знамена, но, проезжая мимо польского лагеря, должны были их склонить и поклониться королю...

Враги Шеина из старого боярства торжествовали – теперь они могли обвинить во всех неудачах «выскочку», каким они считали Шеина. Комиссия была составлена сплошь из влиятельных бояр, многие из которых лично, либо их отцы, в свое время были предателями и сотрудничали с поляками, но были прощены. Филарет уже умер к тому времени, заступника у Шеина не было, так как Михаил Федорович был, по сути, совершенно бездарным и слабым правителем, не имевшим никакого авторитета и своего мнения.

На Шеина посыпались обвинения. Сначала его обвинили в «мешкотном» пути к Смоленску, затем в неудачной осаде. Естественно, в капитуляции. Обвиняли в плохой подготовке. Всего этого для смертной казни великого полководца было недостаточно. Ему приписали еще более тяжкие обвинения – в том, что он позволял войскам мародерствовать на Смоленщине, договорились в итоге до обвинения в измене. Оказывается, Шеин изменил еще в то время, когда был в плену! Конечно, никаких доказательств собрано не было. Приговор был однозначным – смертная казнь...

Вместе с Шеиным к казни приговорили Измайлова, одного из известнейших полководцев Смуты, и князя Прозоровского, героя обороны Тихвина (о нем речь ниже). Шеин и Измайлов были казнены, Прозоровский помилован. Страна лишилась лучших полководцев.

Казнь Шеина вызвала негодование – в Москве начались восстания, погромы, погромам подверглись многие дома богатых князей. Восстание жестоко подавили. Но многие дворяне в знак протеста ушли с государевой службы...

Казнь Шеина стала самым позорным деянием «доброго» Михаила Федоровича, который, как государь, нес прямую ответственность за все неудачи, но свалил ее на героя Смоленской обороны. Слабость на престоле намного хуже жестокости. В этом нас убеждают фигуры таких людей, как Федор Иоаннович, Иван Второй, Михаил Федорович.

Отвлекаясь немного от эмоций, все-таки проанализируем этот поход еще раз. Конечно, Шеин допустил в нем некоторые просчеты. Прежде всего, он действительно медленно шел под Смоленск. Подготавливать поход должен был он, как начальник пушкарского приказа. То есть, он сам прежде всего отвечал и за подготовку технической части, и за планирование похода, и за тактику, и за стратегию. Недостаток пороха – это тоже во многом и его вина, как «военного министра». Сама осада велась, пожалуй, неплохо, но Шеин взять город не смог, хотя шансы были. В дальнейшем у него выбора уже не было – он, как мог, оборонялся против армии Владислава, которая не только превосходила численно его армию, но была отлично вооружена, подготовлена, обучена, имела очень талантливых командиров. Главную ошибку допустил не он, а Московское правительство, которое замешкалось и не послало вовремя войско Черкасского и Пожарского на выручку.

Все это никоим образом на смертную казнь не тянуло, да у нас и редко казнили за провалы на поле боя. Даже при Иване Грозном за провалы были казнены лишь Репнин, Кашин, Темкин-Ростовский, Прозоровские. Согласитесь – это немного в свете размахов казней тех лет. Тем более, все они были уже и без того под подозрением, и военные неудачи были лишь поводом, а не причиной. Между тем, большинство воевод за поражения серьезно не наказывались. В Смуту вообще за поражения не следовало ни малейшего наказания. Казнь Шеина во многом уникальна. Это единственная подобного рода казнь за всю тогдашнюю историю.

Рискнем предположить, что были бы вместо Шеина и Измайлова, скажем, условные Мстиславский и Воротынский, никаких бы репрессивных мер предпринято вообще не было. Шеин и Измайлов были для князей чужими, выходцами из московского боярства.

Мы говорили о трех героических осадах, сравнивая личности командиров. Любопытно, что и последующая их судьба была чем-то похожей.

Иван Шуйский оказался замешанным в придворной интриге и был подло уничтожен Борисом Годуновым. Справедливости ради, в какой-то мере он сам подставился, однако позиция Федора Иоанновича в отношении героя была столь же малоприятна, как и позиция Михаила Федоровича. Даже расследования по его смерти не проводилось.

Григорий Долгоруков погиб в глупой стычке в Вологде, пав жертвой своей беспечности.

Шеину также не удалось умереть своей смертью.

В нашей памяти Шеин навсегда остался, как образец верности долгу, мужества и искусства в те смутные дни.

 

⇐ Предыдущая45678910111213Следующая ⇒

Поделиться: