Князь Григорий Петрович Шаховской.

 

Род Шаховских представлял собой одну из ветвей Ярославских князей. Род этот крайне разветвился уже ко временам Ивана Грозного, но ровным счетом ничем замечателен не был. Его представители несли скромную службу в разных гарнизонных городах и не поднимались выше окольничих.

Григорий Шаховской видел перед собой ту же самую перспективу. В юности он попал в польский плен и провел там немало лет, видимо, успев заметить особенности польской политики и быта, и преимущество польского войска перед московским. В 87 он вернулся на Родину. Все правление Федора Иоанновича и Бориса Годунова он несет службу в разных небольших городах на окраинах страны. Таких воевод было у нас не меньше сотни, которые, будучи потомками Рюрика, ничем не выделялись, а многие и известны лишь из родословий.

Его отец, такой же малоизвестный князь Петр Шаховской, принял сторону Лжедмитрия Первого и немного выдвинулся. Григорий надеялся проникнуть ко двору, но большой карьеры при Самозванце не сделал. Однако недовольство нового царя – Василия Шуйского, заслужил, и тот его снова отправил на самые окраины – в Путивль.

И здесь Григорий Шаховской вдруг решил «прославить» свой род и себя – он неожиданно объявил во всеуслышание, что Дмитрий не убит, а жив, и скоро явится. Он учел ситуацию правильно: Лжедмитрия здесь все помнили и любили, эта земля была очагом восстания. Вообще жители этой земли настороженно относились к Москве, так как еще недавно были под польским владычеством. Земли эти были достаточно бедные, жители страдали от частых набегов крымчан, и завидовали богато живущим жителям центральной и восточной Руси, куда стекалось все богатство, где шло активное строительство и торговля.

Восстание вспыхнуло мгновенно. Шаховской прекрасно понимал, что сам он опыта командования не имеет, что ему нужен хороший полководец. Вскоре у него появился такой человек – Телятевский. Тот, в свою очередь, нашел Болотникова.

Шаховской понял, что его присутствие в войске лишь приведет к неприятностям. По местнической лестнице Телятевский был намного выше, но Шаховскому, который и заварил всю кашу, было бы неприятно ходить под ним. Более того – познатнее были и Мосальские, и Долгоруков. В войске Болотникова, где вообще не было князей, а только повстанцы, казаки и дворяне, ему тем более делать было нечего. Шаховской предоставил им самостоятельно вести боевые действия, а сам приступил к переговорам с Литвой.

Ведь Дмитрия-то он только провозгласил спасенным, но понятия не имел, кому можно доверить такую миссию. Человек, как минимум, должен был быть похож на первого Лжедмитрия, которого здесь хорошо помнили, а внешность у него была сравнительно редкая. Кроме того, он должен был обладать рядом качеств, которыми обладал первый, но, сверх того, главным качеством – не забывать, что он лишь номинальный царь, а главный при нем – Григорий Петрович Шаховской, представитель захудалого рода.

Такого человека должен был найти Молчанов, который отправился в Литву. Это был по совместительству дьяк, шарлатан, чернокнижник, цареубийца (убил Федора Борисовича) и довольно изобретательный человек. Он сначала подумывал сам стать Дмитрием, но уж слишком хорошо его все знали. Поиски Дмитрия затягивались. Шаховской понимал, что простой народ будет воевать и сам по себе, но вот дворян и тем более князей призраком Дмитрия не привлечешь.

Он нашел выход – казака Илейку, про которого мы рассказывали. Вся история с ним была шита такими белыми нитками, что, кажется, в нее никто всерьез не верил. Тем не менее, за неимением лучшего Шаховской объявил его временным царем, и начал создавать его двор. Илейка сразу же вознесся почти до небес, начал жаловать направо и налево поместья и титулы вчерашним полухолопам и командовать князем Телятевским, который, на секундочку, был потомком Великих князей Тверских. К счастью, Телятевский понимал, что ссориться не время и что помощь казаков необходима. Казаки – это разведка, это мобильная пехота, это – аналог стрельцов и это – быстрая организация обороны в любом месте, где есть холмики и деревья. Поэтому он, скрепя сердце, принял Илейку, но действовал по своему почину. Илейка, к счастью, не мешал проведению его операций, довольствуясь формальными царскими почестями.

Казалось бы, все были довольны. Однако дела на фронте шли с успехом переменным. Как мы уже говорили, все закончилось весьма печально. Шаховской в битве при Ворсме решился участвовать самолично, трусом он вовсе не был, сражался в рядах войска, причем безоговорочно признал военное руководство Телятевского. В Туле он держался до последнего вместе со всеми, но вынужден был сдаться.

На этом его похождения не закончились. Его отправили далеко – в Спасо-Каменный Монастырь на Кубенском озере. Он все-таки был хоть и захудалым, но князем, и просто утопить, как Болотникова или Илейку, его не могли.

Однако в 1608 году и сюда добрались отряды долгожданного «Дмитрия», и Шаховской сбежал с ними. Новый «Дмитрий» похож был на старого примерно так же, как волк на зайца: он практически во всем отличался от него, начиная от цвета волос и роста и кончая нравом. Шаховского ввели в боярскую думу, и скромный князь получил Тушинское боярство. В думе он занял важное место, но на первенство не мог претендовать: первенствовали здесь ляхи. Шаховской не обиделся: он и так добился хорошего скачка в карьере, а ситуация складывалась так, что, казалось, скоро Лжедмитрий будет в Москве.

Шаховскому доверили командовать солидным войском русских в отряде Зборовского, который был выдвинут против Скопина-Шуйского и Делагарди. Конечно, ходить под поляками Шаховскому было не слишком приятно, но он, что называется, пережил. Войско было разгромлено, а Шаховской бежал. Он остался верным Лжедмитрию и с ним вместе затем из Тушина бежал в Калугу.

После смерти Самозванца Шаховской остался, как и другие его сторонники из русских, в «невесомости». С одной стороны, поляки были теперь им врагами, с другой, в Москве были также враждебные им представители Семибоярщины. Трубецкой, один из соратников Лжедмитрия, решил создать «третью силу» и, выкинув патриотический лозунг: «долой изменников-бояр и оккупантов», организовал ополчение, о котором речь пойдет ниже, в статье о Трубецком. Шаховской как-то в это ополчение не вписался. На некоторое время он пропадает из источников и всплывает... во Втором Ополчении Минина и Пожарского.

В ополчение Пожарского собирались не разнородные сомнительные элементы, как в первое, а в основном люди, прошедшие проверку на честность. Шаховской был явно не таким человеком, тем не менее, он, сообразив, что здесь преставится возможность хорошенько пограбить, а также увидев некоторых своих «старых знакомцев», решил и здесь захватить власть. Пожарского он воспринимал как некого «выскочку», который по служебной лестнице стоял еще ниже него и которого спихнуть казалось несложным делом. Шаховской начал создавать свою партию и пытался подкапываться под Пожарского. Одновременно он всячески ссорил первое и второе Ополчение, прославился грабежами и скандалами. Под конец Пожарский решил избавиться от него, и в боях за Москву Шаховской, который ни разу себя не показал как достойный полководец, уже не участвовал.

На этом его «славный» путь завершился. Вряд ли он умер в те годы, он был еще довольно молод. Скорее, дослуживал остаток жизни где-то в далеких гарнизончиках, вернувшись, собственно, к тому, с чего начал. Больше он не упоминается нигде. Шаховской, в отличие от Телятевского и Болотникова, был просто наглым авантюристом, старавшимся «выбраться наверх» на волне Смуты. Это – один из наименее приятных ее персонажей.

Любопытно отметить, что один из родственников Шаховского – Мирон Михайлович, также был воеводой в Смутное время, но по другую сторону баррикад, он воевал против Тушинского вора, помогал ополчению, и благодаря своей честной службе дослужился до неплохих должностей. Смутное время было в прямом смысле временем, когда брат шел на брата.

 

Князья Трубецкие

 

Трубецкие – род весьма высокого происхождения. Они были, во-первых, Гедиминовичами, что, как мы помним, само по себе было плюсом для карьеры. Во-вторых, не просто Гедиминовичами, а потомками Ольгерда, его старшего сына Дмитрия, знаменитого сподвижника Дмитрия Донского. Трубецкие они – по названию города Трубчевска, родового владения.

Однако Трубецкие долгое время ничем заметны не были. При Иване Третьем, Василии Третьем и добрую половину правления Ивана Грозного их представители лишь время от времени встречаются в разрядах, как занимающие небольшие должности. Тем не менее, род имел две ветви, был довольно многочислен. Из старшей ветви князь Федор Михайлович, начав службу в пятидесятые годы на скромных должностях в пограничных гарнизонах, постепенно благодаря успешным действиям продвигался вверх. Впоследствии он вошел в опричнину, которая дала ускорение его карьеры, а после ее упразднения оказался одним из немногих, кого в земском войске признавали «за своего». В девяностые годы он дослужился до заместителя главнокомандующего (второй воевода главного полка) в походе на Швецию. Не будучи великим полководцем, он был честным, хорошим воеводой. К тому же, случайно или нет, он оказался непричастен ко всем крупным неудачам правления Ивана Грозного – к нашествию 71 года, к поражению при Вендене, неудаче под Ревелем, потере Полоцка.

Завершив военную карьеру, он занял высокое место в думе. Улаживал местнические споры, первенствовал в дипломатических переговорах и шел на первых местах в думских списках. Честной и успешной службой он добился возвышения себя, а значит, и своего клана. Конечно, карьеру ему было сделать легче, чем, скажем, Хворостининым, так как происхождение было «хорошее». Но в то же время ведь до него никто из его клана такой карьеры не сделал.

Его двоюродный брат, Андрей Васильевич, тоже пользовался благосклонностью Ивана Грозного, который вообще к Трубецким благоволил, так как они были далеки от интриг и честно несли службу. Он принимал участие в боевых действиях на завершающем этапе ливонской войны, именно приближение его войска заставило Батория снять с Пскова осаду. Он успешно служил и воевал при Федоре Иоанновиче, но боярство получил лишь при Борисе Годунове. Андрей Васильевич – фигура загадочная. Роль его в событиях проследить весьма трудно, тем не менее, он неизменно в боярской думе на высоких позициях, а, когда учреждена Семибоярщина, он оказывается ее членом. Впрочем, он, видимо, никакой роли особенно не играл, уже был немолод – умер он в 12 году. И сказать про него что-то сложно. Скорее всего, он был просто честным воеводой и боярином, далеким от разного рода интриг, и, имея хорошую репутацию, попал в Семибоярщину.

На нем старшая ветвь пресеклась. Однако именно ее деятельность помогла возвыситься младшей ветви, о которой, собственно, и будет наш основной рассказ.

Юрий Никитич Трубецкой был сыном Никиты Романовича, который также в свое время был в опричнине, но ничем за всю карьеру не отличился, был одним из тех, кто перешел на сторону Самозванца. Юрий Никитич первое важное поручение получил не благодаря заслугам, а благодаря знатности и высокому положению отца. Ему доверили отряд, наступавший на Кромы. Мы уже рассказывали, как Болотников напал врасплох и разгромил отряд Трубецкого, с чего и началось победное шествие Болотникова на Москву. Затем он участвует в неудачной битве под Троицком. В дальнейшей борьбе с Болотниковым и Телятевским он не участвует. Его привлекают к боевым действиям лишь против второго Самозванца. После разгрома огромного войска Дмитрия Шуйского войсками Лжедмитрия (речь об этом впереди) Трубецкой стал вторым воеводой в новом войске. Командует этим войском Скопин-Шуйский. В случае поражения дорога на Москву оказывается для сторонников Лжедмитрия открытой.

Трубецкой оценивает ситуацию. Самозванец только что одержал крупную победу, и теперь имеет преимущество в силах и инициативу. Трубецкой решает перейти со всем войском на сторону Самозванца. Он склоняет к этому воевод Катырева-Ростовского и Троекурова. Скопин-Шуйский заговор вовремя разоблачает и успевает принять меры. Заговорщиков арестовывают. Но, пока происходили разбирательства, Самозванец благополучно обошел царское войско и двигался к Москве. В итоге войско отступило, не дав боя ему в поле.

Трубецкого ссылают в Тотьму, но он бежит оттуда прямиком в лагерь к Тушинскому вору. Тут же он получает боярство от Самозванца и объявлен главой конюшенного приказа.

Трубецкой, после того как самозванец поссорился с польскими соратниками и бежал в Калугу, остался на стороне тушинцев и Рожинского. Тушинские поляки с Сигизмундом конфликтовали, так как Сигизмунд не признавал официально Лжедмитрия и рассчитывал сам занять престол. Трубецкого и Салтыкова отправили послами к нему. Там его боярство было утверждено, и Трубецкой поддержал в итоге кандидатуру сына Сигизмунда – Владислава. Обратно он вернулся прямиком в Москву, решив сотрудничать с Семибоярщиной. Трубецкой рассчитал, что тушинские поляки силы более не представляют, и решил снова быть на стороне тех, кто был сильнее всех.

После убийства Самозванца его сторонники в Калуге были в подвешенном состоянии: на чью сторону перейти? Семибоярщина отправила Трубецкого к своим бывшим соратникам, дабы убедить их признать власть Владислава и Москвы. Трубецкому, однако, рады не были – его предательство все хорошо помнили. Он предавал всех, кого можно – сначала предал Шуйского, затем – Самозванца, который дал ему боярство, перейдя на сторону Рожинского и тушинских ляхов, затем, отправленный ими в Польшу, предал и их и перешел на сторону Семибоярщины. На сей раз ему чуть было не пришлось ответить за свои дела – он был арестован бывшими соратниками и чуть не убит, с трудом сбежал. К слову сказать, руководил его арестом как раз его двоюродный брат – князь Дмитрий Тимофеевич Трубецкой.

Свою карьеру он завершил достойно – его бояре отправили в Польшу, требовать военной подмоги и Владислава на царство. Трубецкому все хитросплетения на Руси порядком надоели, он смекнул, что боярская власть скоро может рухнуть, и решил попросту остаться в Польше. Ему были несказанно там рады, он даже предложил Сигизмунду воевать против Москвы, напомнил ему, что имеет происхождение от Гедиминовичей и, между прочим, его предки владели городом Трубчевском. Сигизмунд ему вернул родовое имение, и Трубецкой разом стал крупным магнатом, он, не задумываясь, сменил и веру, и имя – он стал теперь Юрием-Вигундом-Иеронимом. Более того, он участвовал впоследствии в походах на Москву уже после освобождения ее от поляков, хотя ему, как предателю и к тому же человеку без полководческих навыков, больших должностей не доверяли.

Личность Трубецкого – одна из самых одиозных в истории Смуты. Этот человек предавал, не задумываясь, всех ради собственной выгоды. Любопытно, что прежняя клановая система в ходе Смуты распалась – каждый выплывал, как мог. Трубецкой действовал в одиночку, и часто оказывался с другими членами своего рода по разные стороны баррикад.

Любопытно, что брат его, намного младше его по возрасту – князь Алексей Трубецкой, был деятелем уже времен Михаила Федоровича и Алексея Михайловича. Он был видным полководцем, участником ряда битв, как успешных, так и не особо. Его личность лежит за рамками нашего труда, однако отметим: измена брата никак не сказалась на карьере Алексея. Еще Иван Грозный практиковал принцип личной, а не родовой ответственности. Этот принцип вполне работал и позже.

Двоюродным братом предателя Юрия и полководца Алексея был последний и, пожалуй, наиболее известный представитель Трубецких – Дмитрий Тимофеевич.

Дмитрий был в роду младшим, однако его отец, как и другие Трубецкие, был опричным воеводой и пользовался расположением Ивана Грозного. Не имея больших талантов, он стал боярином и крупным главнокомандующим. Дмитрий, вследствие этого, имел неплохую возможность сделать карьеру.

Начал он ее в 1907 году делом не самым благовидным. Подобно двоюродному брату, он оценил ситуацию: Лжедмитрий стоит в Тушино, царское войско сильным не кажется, под контролем Лжедмитрия – большая часть Руси. Трубецкой решает устроить переворот в Москве в пользу Лжедмитрия, надеясь получить от него благодарность. Заговор раскрыт, и Трубецкой спешно бежит в Тушинский лагерь. Здесь он с охотой встречен Лжедмитрием. Получает он боярство и Стрелецкий приказ. Напомним, его двоюродный брат владел конюшенным приказом.

Однако Дмитрий был благодарнее своего родственника. Он не предал Самозванца, когда тот решил бежать в Калугу, а последовал за ним. С ним он был до самой его гибели. А после гибели его Трубецкой неожиданно оказался руководителем разнородных соратников Лжедмитрия. Тут были и русские повстанцы из простого народа, выродившиеся, прямо скажем, в откровенных разбойников, и казаки, и дворяне. Словом, гремучая смесь. Зато среди них не было никого, кто был бы по знатности равен Трубецкому, и не было поляков. Трубецкой был перед дилеммой – признать ли ему Семибоярщину, или попытаться объединиться с Сигизмундом (в то время между Семибоярщиной и Сигизмундом знак равенства еще не стоял). Трубецкой, видимо, не был закоренелым предателем, и переходить на сторону открытого агрессора – Сигизмунда, не хотел, а боярская власть ему особенно сильной не казалась. Тем более, ему не понравились её переговоры с поляками. Трубецкой решил неожиданно стать патриотом-освободителем, и начал создавать из вчерашних шаек Лжедмитрия первое ополчение. Он кинул клич – против поляков и изменников-бояр, за русского царя. Кого он хочет видеть царем, Трубецкой не уточнял, но весьма вероятно, что он не против был рассмотреть свою собственную кандидатуру на эту должность. Безусловно, у него был определенный авторитет, особенно среди казаков и простых повстанцев.

Трубецкой решил договориться с третьей силой – с группировкой рязанских дворян Ляпуновых, которые свергли Шуйского. Ляпуновы были врагами Шуйского, но патриотами. Они рассорились с Семибоярщиной на той же самой почве, что и Трубецкой – их не устраивала кандидатура Владислава. Общность врагов привела к слиянию этих весьма разных войск. Ляпуновы руководили дворянской конницей, которой в войске Трубецкого не хватало. Третьим человеком, с кем он смог договориться, был популярный атаман Заруцкий, который был раньше сторонником Самозванца, но потом ему изменил и вел свою игру – против поляков, Самозванца и Москвы. Самозванца уже не было, Заруцкому было в одиночку воевать непросто, делить с Трубецким им было нечего. Он влился со своим казачьим войском в ряды первого ополчения.

Таким образом, в ополчении оказалось три войска – дворянская конница Ляпунова, повстанцы и казаки Трубецкого и казачий отряд Заруцкого. Качество этого войска оставляло желать лучшего, хотя количество внушало уважение. Казаки погрязли в грабежах, относились к тушинским повстанцам пренебрежительно, а те, в свою очередь, помнили их предательство. Дворяне держались особняком от «холопов», те платили им недоверием. Возможно, если бы был единый лидер и единая идея, это войско могло бы стать мощной силой. Но лидера не было.

Дело в том, что Трубецкой был, по сути, единственным отпрыском столь знатного рода в этом войске. Конечно, он не имел аристократической спеси и его казаки и повстанцы считали «за своего». Был у него определенный авторитет, но настоящей власти не было. Ляпунов был популярнее, так как отличился не раз в сражениях, чем Трубецкой похвастаться не мог. Для дворян он был чужим, для казаков он тоже своим не мог стать – для них был главным лидером Заруцкий. Трубецкой особенно и не претендовал на первенство, он смирился с тем, что Заруцкий, одержимый властолюбием, стремится руководить войском, а сам по сути довольствовался номинальной властью. А у Заруцкого цели были прозрачные – завладеть в войске всей властью и превратить его в отличное орудие для грабежей и разбоя. Ляпунов же настаивал на немедленном походе на Москву и освобождении ее. Назревал серьезный конфликт.

Трубецкой из борьбы двух сильных личностей – Ляпунова и Заруцкого, самоустранился. В этой борьбе победил Заруцкий, Ляпунов был убит, а войско вскоре лишилось части его сторонников. В таком состоянии оно шло к Москве.

План был войти в Москву, используя восстание, которое было тщательно подготовлено. На сторону Ополчения перешел тайно один из руководителей Семибоярщины – Андрей Голицын, весьма толковый воевода. Правда, его игру поляки раскрыли и заключили его под негласный арест, а вскоре и просто убили без всякого суда, разбойным нападением. Для руководства восстанием в Москве Трубецкой послал наиболее боеспособную рать, состоявшую из наиболее верных долгу людей. Возглавил ее Дмитрий Пожарский. Трубецкой проявил неплохое кадровое понимание. Однако восстание вспыхнуло раньше, чем надо, ополчение шло медленно, рать Пожарского не изменила общей картины. Заруцкий, убедившись, что Москва оказалась орешком крепким, со своими казаками вскоре покинул ополченцев, решив снова действовать самостоятельно.

Трубецкой  оказался единоличным руководителем Ополчения, в котором, помимо патриотов, было много различных полуразбойничьих элементов. Ополчение здорово поредело из-за ухода дворянской конницы и казаков Заруцкого, его лучшие силы погибли в бою за Москву. Однако, став меньше, оно стало лучше управляемым. Трубецкому хватило сил подойти к Москве и обложить ее, но сил на штурм не хватало. Скажем честно: он не имел навыков штурма крупных крепостей, а достойных полководцев в ополчении не нашлось. Не хватало ни артиллерии, ни инженерных приспособлений. Он решил взять Москву осадой. Гарнизон Москвы голодал, но не сдавался, ожидая от Сигизмунда помощи.

Любопытно, что в это время Трубецкому неоднократно задавали вопросы: а все-таки за кого он воюет? Прямо сказать, что я, мол, воюю за то, чтобы стать царем (а так оно, возможно, и было), он, конечно же, не мог. Подвернулся внезапно случай – в Пскове объявился... неубиваемый Дмитрий. Это был уже Третий Лжедмитрий. Звали его на самом деле Сидоркой. Трубецкой всех «обрадовал» этим известием – мол, я воюю за снова спасшегося царевича, чтобы отдать ему царство. Однако особой радости это ни у кого не вызвало. Поняв, что время Дмитриев закончилось и он явно переборщил, Трубецкой вызвал к себе «Дмитрия» и вместо царских почестей повесил его, на чем наконец история с «многократно спасенным» царевичем завершилась окончательно.

В это время появилось второе Ополчение, и его появление Трубецкого не обрадовало. Он рассчитывал сам справиться с задачей, без помощи извне. Новых ополченцев он рассматривал как опасных соперников. Тем более, руководил Ополчением хорошо ему знакомый Пожарский, который намного по таланту превосходил Трубецкого. Второе ополчение было лучше подготовлено, состояло почти целиком из патриотов и имело неплохое вооружение.

Трубецкой смог договориться со Вторым Ополчением и даже признал формально власть Пожарского, понимая, что у того авторитета и умения повыше, а титул и родовые заслуги Трубецкого в бою играют роли мало. Однако его славе и популярности он завидовал, считая, что он, Трубецкой, все сделал сам, а Пожарский пришел «на готовенькое». Ссориться было некогда – подходило огромное войско Ходкевича, и, скажем прямо – если бы ни Второе Ополчение, войско Трубецкого было бы разгромлено первым же ударом, так как не только сильно уступало войску Ходкевича, но и тот был лучшим полководцем Польши, а, вероятно, и всей Европы.

Легендарный бой за Москву описан нами будет в статье о Пожарском. Во время боя Трубецкой вел себя пассивно, о чем также будет сказано, и, когда Пожарский очень рассчитывал на его контрудар, не трогался с места, говоря: «посмотрим, как они справятся! » Вероятно, Трубецкой оценивал уже ситуацию, и надеялся не рубить мостов – в случае поражения Пожарского он мог сослаться на свои действия, которые напоминали самую натуральную измену, и примазаться к победителям. Но, когда он понял, что победа стала вопросом времени, он активно в борьбу включился и помог довершить разгром непобедимого полководца Польши, а потом именно его казаки брали Китай-Город (кстати, именно это событие стало днем народного единства). Хотя опять же, некоторые свидетели утверждают, что это сделали они скорее по собственной инициативе, вопреки желанию незадачливого командира.

После победы Трубецкой готовился «пожинать плоды». Именно его объявили «спасителем Отечества», так как герой Пожарский, несмотря на все свои подвиги, имел «большой недостаток» – он был куда менее родовит, чем Трубецкой. Трубецкой всерьез считал именно себя творцом победы и всей освободительной борьбы и был уверен, что его изберут на царство. Но за ним не стояло серьезных сил. Клана Трубецких как такового не существовало, память о предательстве его двоюродного брата была у всех на устах. Конечно, Дмитрий Тимофеевич открестился от него и даже в свое время чуть не казнил, но все же фамилия была здорово запятнана.

Представителям высшей аристократии Трубецкой никак не импонировал – он был властолюбив, родовит, а потому трудно управляем. Нужна была фигура, которой было легче манипулировать, но которая бы нравилась народу и не была запятнана ничем. Рассматривался даже Пожарский как кандидат, несмотря на неродовитость, но объективных шансов у него не было. Для широких слоев Трубецкой был фигурой запятнанной изменой Шуйскому и сотрудничеством с Лжедмитрием, да и его действия во главе Ополчения не всегда были однозначными. Даже казаки не стояли за него.

В итоге серьезной конкуренции Михаилу Романову Трубецкой не смог оказать. Поскольку его властолюбие не подкреплялось авторитетом, он удовлетворился высокой ролью при новом правительстве, став чуть ли не первым человеком при дворе, но ненадолго. Трубецкой себе друзей не завел за всю Смуту, был один, а в одиночку при дворе было не удержаться. И новые люди при дворе, которых Смута возвысила, решили от него потихоньку избавиться.

В 1614 году его отправили воевать со шведами – с войском Делагарди. Миссия эта была «ловушечная» - его соперники при дворе назначили его «полководцем без войска». Всё войско было задействовано в боях с шайками Заруцкого и Баловня, Лисовским, наконец, в боях с Сигизмундом. На Швецию просто не хватало сил. Трубецкой должен был сам набрать войско из ополченцев и казаков. Для этого ему дали вместо войска деньги. Конечно, миссия была практически невыполнима. Трубецкой войско набрал, но войском оно было только по названию. У него не было ни опыта, ни вооружения – по сути, простое ополчение. Да и Трубецкой военным гением не был. Делагарди, правда, тоже был сильно потрепан при осаде Тихвина. Однако он смог под Бронницами одним мощным ударом рассеять это «воинство».

Наказаний Трубецкой не понес, но от командования крупными соединениями его отстранили, а его место в боярской думе было все ниже. Он проиграл местнические споры Морозову, Ивану Шуйскому, а потом даже Головина поставили выше него. Под конец в 23 году его назначили в Тобольск – наместником всей Сибири, то есть, по сути, в почетную ссылку. Обиженный князь вскоре умер.

Историки о личности Трубецкого спорят. Некоторые склонны видеть в нем настоящего патриота, которому «не везло», и даже «забытого героя освободительной борьбы». Другие историки его, наоборот, считают чуть ли не антигероем и одним из карьеристов того времени.

Конечно, его роль, как создателя Первого Ополчения, нельзя приуменьшить. Вероятно, без этой личности и вовсе не было бы освобождения Руси. Но при этом нельзя не отметить многие его слабости: неумение руководить созданным Ополчением, когда он самоустранился от борьбы Заруцкого и Ляпунова, и никак не отреагировал на убийство последнего, пассивность при боях за Москву. Видимо, это был человек довольно средних полководческих и административных способностей, но желавший добиться высокого положения разными способами. Есть все основания предполагать, что он не прочь был и вовсе стать царем. Конечно, предателем его, в отличие от двоюродного брата, назвать нельзя: единственное его предательство было связано с уходом от Василия Шуйского. Однако не стоит забывать, что Шуйский тоже не был «рыцарем без страха и упрека». Самозванцу он был верен, потом не стал переходить на сторону поляков, а, напротив, организовал борьбу с ними.

Это был один из сложных характеров Смутного времени, к которым трудно подойти с единой меркой.

Завершая рассказ о роде Трубецких, роль которых была велика в Смуту, мы должны резюмировать: судьба рода иллюстрирует, как в Смуту клановые системы, на которых все держалось раньше, начали рушиться. Иван Грозный активно воевал с кланами, он даже мог казнить одного представителя клана, а его брата, напротив, возвысить. В Смуту Трубецкие пошли разными путями. Старший представитель рода был незаметным, но честным боярином, ставшим даже одним из руководителей страны в Междуцарствие. Юрий Трубецкой был предателем, искавшим только выгоды. Дмитрий воевал против Шуйского, будучи верным сторонником Лжедмитрия Второго, а потом и против поляков. И чуть было не казнил своего двоюродного брата.

 

Князья Голицыны

 

Княжеский род Голицыных тоже дал в Смуту нескольких личностей, из которых известнее всего два брата – Василий и Андрей, но известны по-разному. Впрочем, обо всем по порядку.

Начнем мы рассказ с краткой справки о роде Голицыных. Голицыны произошли от старшего сына Гедимина – Нариманта. Его сын Патрикей перешел в подданство Москвы. От него и пошли Голицыны, ставшие в итоге самым старшим родом среди Гедиминовичей.

Самые старшие, как мы помним – не самые главные. Голицыны перешли без владений, особенно богатыми не были, а потому долгое время большой роли не играли. Однако, конечно же, в силу своего происхождения они всегда могли претендовать на важные должности в войсках и при дворе. Основатель рода, Михаил Иванович Булгаков-Голица, как раз благодаря своему происхождению при Василии Третьем получил командование войсками в битве при Орше, где наша армия потерпела страшное поражение от поляков, которыми руководил Константин Острожский. Михаил Булгаков-Голица попал в плен и освобожден был лишь в 51 году, проведя в плену всю жизнь. К его чести, он, не будучи хорошим полководцем, был человеком честным и на сторону поляков не перешел, предпочитая плен измене.

Сын его Юрий был воеводой, ничем не заметным, однако царю Ивану Грозному почему-то род Голицыных нравился. Видимо, потому, что они не были замечены в интригах и в сношениях с Литвою. Про полководческую деятельность детей Юрия – Ивана и Василия, мы уже рассказывали. Деятельность эта была у Василия неудачной, а у Ивана и вовсе провальной. Но они не только не подвергаются наказаниям, а, напротив, весьма высоко забираются по карьерной лестнице.

Любопытна ситуация в княжеских родах – чаще всего самый старший в роду оказывается наименее деятельным, а самый младший, наоборот, отличается. Так было и с Голицыными. Детьми Ивана были Иван и Андрей. Иван, старший в роду, спокойно сидел в думе и ничем себя не проявил. Однако высокое положение сохранял. Его брат, Андрей Иванович Скуриха, личность довольно интересная. Он был нормальным средним воеводой, а в 1600 году... неожиданно решился уйти в монастырь. Он постригся в Иосифо-Волоцком монастыре, променяв боярство и воеводство на монашескую рясу.

Однако именно будучи монахом он совершил свой самый известный поступок. В 1607 году в монастырь пришел большой отряд мятежных казаков-болотниковцев. Голицын их радушно принял, щедро угостил и одарил подарками (вряд ли казаки знали, что монах, который их угощает – бывший воевода и боярин). Он звал их зайти и в другой раз. Когда они снова наведались в гости к гостеприимному монаху, он дал знать московскому войску, которое он заранее предупредил о своем замысле, и то окружило пьяных казаков и взяло в плен. Так князь-монах заманил мятежников в ловушку.

Конечно, повстанцы, друзья тех, кто был схвачен, были не в восторге от «вероломства» старца и приготовились жестоко наказать его. Но старец принял меры – он укрепил монастырь, стал снова воином, возглавил оборону монастыря и отбил все атаки мятежников. В том же году Голицын умер, от него пошла старшая ветвь Голицыных, скоро пресекшаяся.

 

Детьми Василия Голицына, младшего брата, были Василий, Иван и Андрей.

Василий Голицын при Федоре Иоанновиче карьеру имел довольно среднюю, в основном прославившись разными скандалами и местничеством. При Борисе он ничем тоже особо не выделялся. Он был одним из воевод в войске Мстиславского, участвовал в сражении под Новгород-Северским, проигранным московским войском.

После смерти Бориса он мигом сориентировался. Он решил перейти на сторону самозванца, однако, не будучи уверен до конца в его победе, подстраховался: велел себя связать и представить дело так, что он попал в плен. В этом поступке впервые ярко проступили его качества – коварство и хитрость. Поняв, что Самозванец победил, он оценил ситуацию. Как воеводе Бориса, ему не светили особые привилегии в новом правительстве, и он решил оказать Самозванцу важную услугу – убить Федора Борисовича, уже арестованного. Он и был руководителем его убийства, вместе с Василием Рубцом-Мосальским, хотя лично царя и его мать убивали Молчанов и Шерефетдинов. Народу Голицын нагло объявил, что царь отравился.

Несмотря на такую услугу, оказанную Самозванцу, особенной карьеры он при нем не сделал. Самозванец прекрасно понимал, почему Голицын перешел на его сторону, да и вообще не благоволил к крупным княжеским родам. Голицын занимал хорошее место в Думе, но он хотел большего.

Поэтому заговор Василия Шуйского он с радостью поддержал. Однако и при новом правителе Голицыну особенно не доверяли. Шуйский не привлекал его к борьбе с Болотниковым, где отличился, кстати, его младший брат Андрей, начинавший уже обходить Василия. Голицын был, конечно же, очень недоволен.

Впрочем, ему удалось получить наконец-то возможность проявить себя в деле – он был назначен вторым воеводой большого Полка в походе против второго Самозванца. То есть, заместителем главнокомандующего – князя Дмитрия Шуйского. Оба «полководца» имели неуемное властолюбие и желание сделать карьеру, и совершенно не имели никакого полководческого таланта. Про битву у Болхова мы еще расскажем. Голицыну поручили командовать авангардом, он не справился с этим, его авангард был опрокинут и, если бы не контрудар князя Куракина, сражение могло бы закончиться раньше. Затем он бежал вместе со всеми воеводами с поля боя, который был проигран с треском.

На этом его боевая деятельность кончилась. Он показал себя слабо, став, после Шуйского, вторым главным виновником поражения. Василий Шуйский ему и так не доверял – теперь еще меньше. В критической ситуации Василий Голицын подготовил заговор Ляпуновых. Он решил сместить Василия Шуйского, но действовать предпочитал чужими руками, оставаясь в стороне – снова страховался. В случае чего, виновными оказались бы Ляпуновы.

Заговор удался, Шуйский был смещен, и Голицын имел желание стать на его место. Однако он поторопился – никаких особенных заслуг у него не было, а другие бояре его не особо любили, помня его предательство. Его никто не поддержал, в том числе и собственный брат Андрей. В итоге Голицын не только не стал царем, но даже не был допущен в Семибоярщину, как фигура одиозная, куда, напротив, вошел Андрей Голицын. Василия, однако, отправили во главе посольства в Польшу, договариваться о приглашении Владислава.

На должности посла, отдадим ему должное, Голицын проявил твердость в отстаивании интересов Руси. Он четко изложил требования по избранию Владислава на русских условиях, что Сигизмунду не понравилось. Идею Сигизмунда стать самому царем и ввести в Москву ляхов Голицын не поддержал. Его предали другие члены посольства, прежде всего князь Троекуров. Голицын остался на сей раз непреклонен, и поляки просто взяли его под стражу.

Он так и умер в польском плену. В любом рассказе запоминается последнее – так и Голицын запомнился тем, что в конце жизни проявил принципиальность, которой раньше никогда не отличался, и патриотизм. Кстати, куда большую, чем пославшие его бояре. Поэтому и мы не будем излишне усердствовать в негативных отзывах об этой личности, благо от историков ему достается и так немало – и справедливо. Но Голицын, возможно, как и многие другие люди (например, Бельский) смог пересмотреть свою жизненную позицию и вспомнить о долге – в конце концов, люди в те времена верили не ради моды в Бога.

Иван, средний брат, был наименее заметным из трех. Но в целом он держался в русле политики Василия Голицына.

Андрей был младшим. Он в 97 году, еще ничем не отличившись, получил боярство за свою родовитость. В 1603 году ровная, спокойная карьера Андрея Васильевича Голицына вдруг совершила странный поворот – его назначили «воеводой всея Сибири», то есть отправили воеводствовать в Тобольск. Как мы помним, это было фактически почетной ссылкой.

Чем так провинился Андрей Голицын? Братья его в то время в своей карьере не испытали никаких скачков ни вниз, ни вверх, следовательно, дело в нем самом. Прямо сказать ничего нельзя – вероятно, из-за того, что он был женат на представительнице дома Романовых. Однако дело Романовых уже давно было закончено, кого хотели сослать, тех сослали. Наказание было явно запоздалое. Дорогу перейти Голицын кому-то вряд ли мог всерьез, но, как бы то ни было, он отправился в почетную ссылку.

Андрей Голицын не участвовал, таким образом, ни в борьбе с Лжедмитрием, ни в изменах. Однако Лжедмитрий о нем вспомнил, в награду за деятельность его брата вернул в Москву. Роль Андрея в дальнейших событиях долгое время непонятна. Выдвигается он в битве с Болотниковым за Москву. Шуйский в то время активно искал подходящих полководцев, способных оказать сопротивление Болотникову. Главным стал юный Михаил Скопин-Шуйский. Вторым командующим, заместителем Скопина, стал Голицын.

Воеводы оправдали доверие – они смогли, хотя и не без помощи измены, разгромить Болотникова. Так состоялось «боевое крещение» Голицына в крупном бою, вполне успешное.

Затем именно Голицын вместе с Лыковым стал творцом победы при Ворсме – ключевой победы, после чего инициатива окончательно перешла к московским войскам. Голицын и Лыков действовали слаженно, как единый механизм. Они приняли бой в спешенном строю – Голицын не пытался использовать удары конницы, которая была в тех условиях неэффективна, решив сделать ставку на изматывающий пеший бой. Голицын рисковал, так как конное дворянское войско в пешем строю сражалось не так успешно, а до сих пор во встречных боях войско Телятевского не знало неудач. Но в нужный момент он провел контратаку, вместе с Лыковым возглавив ее. Голицын сразу выдвинулся благодаря тому, что проявил себя как лично храбрый, расторопный полководец, победитель Болотникова и Телятевского – двух талантов.

Увы, почему-то в борьбе с Лжедмитрием Вторым его не используют. Под Болховым воеводы нет в составе войска, и потом Скопин-Шуйский действует с Трубецким, Катыревым и Троекуровым, в итоге вместо боя вынужденный арестовывать своих заместителей-изменников. Его тандем с талантливым воеводой Голицыным мог иметь куда более впечатляющий эффект. Вероятно, Шуйский не очень доверял ему, так же как и его брату Василию, хотя Андрей ни в каких кознях замечен не был.

Однако при обороне Москвы Василий Шуйский снова понимает, что положение шаткое, и во главе войск требуются таланты, а не просто самые родовитые люди. Он назначает именно Голицына ответственным за оборону Москвы, а в помощники ему назначаются Борис Лыков, с которым они вместе победили при Ворсме, и другой талантливейший полководец – Иван Куракин.

Андрей Голицын справляется с задачей блистательно. Снова, как и при Ворсме, в генеральном сражении на Ходынке он использует старую тактику: измотать встречным боем, а затем нанести контрудар. На сей раз он снова находит момент для контрудара точно – наносит его тремя частями, одной командует он лично, другой – Лыков, третьей – Куракин. Самозванец разгромлен, и войска москвичей, преследуя отступающего Самозванца, чуть не ворвались в Тушино, лишь заслон казаков Заруцкого смог остановить победителей. После этого поражения Самозванец уже отказывается от активных действий против Москвы. Параллельно успешно воюет Скопин-Шуйский против Сапеги. Благодаря тому, что тушинский вор зализывает раны и всерьез уже не угрожает, Шуйский решает снять крупные воинские части с защиты Москвы и отправить их на помощь Скопину. Командуют ими Лыков и Куракин. Голицын остается руководить обороной Москвы.

Итак, Голицын выиграл третье свое крупное сражение. Его тактика – пеший встречный бой, а потом мощный контрудар по уставшему врагу, срабатывала в полной мере. Похожую тактику использовал, кстати, и Скопин-Шуйский. Времена, когда неожиданные лихие кавалерийские наскоки решали бои, ушли в прошлое. Теперь многое решало умение биться в спешенном строю, стойкость бойцов, умение главнокомандующего вовремя нанести контрудар. Голицын, что важно, лично возглавлял контрудары и проявил недюжинную смелость.

Увы, в бою под Клушиным ему счастье изменило. Шуйский проявил непоследовательность – после внезапной смерти Скопина логично было назначить именно Голицына главнокомандующим, а не «прославившегося» под Болховым Дмитрия Шуйского. Но Голицын был назначен лишь вторым воеводой. Дмитрий Шуйский обладал весьма неприятным качеством – он никак не мог довольствоваться ролью номинального командующего, а желал всё решать лично, лично планировать все операции, не прислушиваясь к чужому мнению. Голицын советовал действовать активно, Шуйский же решил действовать в выжидательной манере, делая ставки на контрудар и копируя, в общем-то, стиль Скопина и самого Голицына. Однако он не учитывал обстоятельств. Скопин и Голицын действовали против войск, превосходящих в численности или минимум не уступавших, здесь же было полное превосходство Шуйского.

Про то поражение мы еще расскажем. Вина самого Голицына в нем представляется минимальной. В ходе боя он проявил себя неплохо, укрепился с частью войска и оказывал сопротивление, но после бегства основных сил вынужден был также бежать со всеми.

Это поражение предопределило свержение Шуйского. Голицын, в отличие от брата, в подковерной борьбе не участвовал и Шуйского не подсиживал. Как отличный полководец и честный боярин, не запятнавший себя ни разу изменой, он вошел в Семибоярщину. Вместе с другими ее членами он хотел звать на престол Владислава. Однако затем, когда вместо Владислава поляки прислали свой гарнизон и решение, что сам Сигизмунд хочет стать царем и не на наших условиях, а на своих, Голицын единственный из всей думы проявил принципиальность (кстати, как и его брат-посол). Он категорически был против введения польского гарнизона и против приезда Сигизмунда.

Именно на Голицына сделали ставку представители Первого Ополчения. Им удалось втайне договориться с ним. Голицын был подходящим человеком на роль предводителя восстания патриотов против литовцев и «продавшейся» Семибоярщины. Литовцы и другие члены Семибоярщины, в том числе и соратник Голицына – Борис Лыков, с которым они вместе одержали две крупные победы, предали Голицына, и он был заключен под домашний арест. А затем, в момент начала восстания, он был убит ворвавшимися в его дом поляками, и, таким образом, восстание осталось без главного вождя и шло стихийно, хотя и при этом поляки подавили его с огромным трудом.

От Андрея Голицына пошел, собственно, основной род Голицыных, которые прославились при Софье, Петре и дожили до наших дней, но о них мы сейчас говорить не будем.

Андрей Васильевич Голицын – малоизвестный герой смуты, совмещавший качества великолепного полководца с личной смелостью и верностью долгу. Он оказался одним из немногих, кто не был замешан ни разу в сомнительных действиях, в предательстве, трусости, бездарном руководстве войсками, двойной игре, проявил принципиальность в трудный момент, когда нависла угроза польского захвата Москвы, и согласился возглавить восстание. Единственное пятно в биографии – причастность к Клушинскому разгрому, но там сложилось вместе столько неблагоприятных факторов, о которых мы скажем ниже, что изменить положение он и не мог, причем как раз сам проявил себя с лучшей стороны.

 

⇐ Предыдущая12345678910Следующая ⇒

Поделиться: