Стихира Преподобному Сергию Радонежскому. Какое счастье — жить под сильной охраной, быть уве­ренным

 

Какое счастье — жить под сильной охраной, быть уве­ренным, что ты в полной безопасности, что о тебе забо­тятся, что тебя любят, что тебя защитят и что никакое зло не коснется твоей души!

Счастливы те дети, которые свое золотое детство про­водят под кровом своих любимых родителей. Счастливы те юноши и девы, которые бурную юную пору жизни на­ходятся в среде своих родных и близких людей. И люди средних лет счастливы, если пора их зрелого возраста протекает среди надежных и верных друзей. А как счаст­лива тихая старость, когда она безопасно и благодатно доживает в скромном родном и теплом уголочке, ожидая заката своих дней... Счастливы все эти люди со своим зем­ным благополучием и удобствами жизни...

Но есть совершенно иное счастье — счастье, далеко превышающее земное благополучие, безмерно полнее и блаженнее объемлющее нашу жизнь. Это счастье — жить под крепкой охраной святыни, под сильной защитой Животворящего Креста. Вот это счастье! Да счастье-то ка­кое! С ним не может сравниться никакое земное богатст­во, никакое земное благополучие.

 

***

 

Это было очень давно. Но непременно это было. Рим­ский воин Никон — славный герой. Он — любимец мате­ри, один у нее. Всю душу свою она отдала ему, любимому сыну. Но сердце матери неспокойно. Она страдает. Она ночей не спит, молясь о сыне... Никон — язычник. Хри- стианка-мать одного только и хочет, чтобы сын ее Никон стал христианином. И тогда она готова спокойно умереть.

Разразилась страшная война. Несметные полчища вар­варов, как черные тучи, нахлынули на римлян. Мать про­вожала своего славного воина на войну. «Никон, сын мой любезный, — говорила она ему, — ты знаешь, сколько слез пролила я за тебя, чтобы ты только был христиани­ном. Но вот ты уходишь на брань, и, может быть, я боль­ше тебя и не увижу. Исполни мою последнюю просьбу. Когда тебе будет угрожать смертельная опасность, огради себя знамением креста, и ты будешь спасен».

...Никон попал в самое пекло войны. И однажды, про­биваясь вперед, он оказался совершенно один среди лю­тых варваров. Их были сотни, а он — один. Вспомнил тог­да Никон совет любимой матери, вспомнил и... первый раз в жизни перекрестился... Вдруг явилась у него неимовер­ная сила. Он, как лев, стал поражать врагов. Они рвались к нему со всех сторон, пускали стрелы, метали копья, зано­сили над ним свои смертоносные мечи — Никон был неу­язвим. Он разил своих врагов смертельно, и много их тогда полегло вокруг одинокого юного воина. Когда всё стихло, Никон ужаснулся. Около него валялись десятки вражиих трупов. Он не мог понять, как это произошло. Сила креста помогла ему! С этой минуты он стал христианином.

Великое счастье жить под силою креста Христова. Но­сить его на своей груди от самого дня крещения. Носить его в своем сердце до самой смерти. Благоговейно с верой ограждать себя им.

Как часто мы забываем, что мы — христиане, что на на­шей груди, как лучшее из всех украшений, сияет крест! Как часто мы неблагоговейно изображаем на себе зна­мение креста! Особенно же в минуты опасности, скорби, искушений. Потому мы так часто падаем в борьбе, так много страшимся, идеже не бе страх (Пс. 13, 5), бываем немощны и раздражительны, а подчас злы, гневливы, не­воздержанны и ленивы, что не прибегаем к силе живот­ворящего победного креста Христова. Правда, мы, люди, живем в миру, среди мирских людей, находимся на службе в совсем недуховной обстановке, едем в поезде среди неве­рующих людей. Как же тут пользоваться крестным знаме­нием? Можно ли свободно креститься? Можно ли на виду у всех людей показывать свою веру? Можно. И нужно. Господь сказал: Итак, всякого, кто исповедует Меня пред людьми, того исповедую и Я пред Отцом Моим Небесным. А кто отречется от Меня перед людьми, отрекусь от того и Я пред Отцом Моим Небесным (Мф. 10, 32-33).

Потому мы с каждым часом слабеем, остываем, да всё прячемся, боимся чего-то, а Бога не боимся.

Когда на воина Никона напали враги, он вооружился не только мечом, но и силой креста Христова. Он побе­дил. А когда на тебя, мой милый друг, нападают невиди­мые враги — злые помыслы, нечистота, блудные мысли, рабская боязнь и прочее, и прочее, — ты стыдишься пере­креститься и потому всегда будешь побежден.

«А как же, — скажешь ты, — ведь будут смеяться надо мной, когда увидят, что я перекрестилась». Пусть посме­ются, если кому захочется. Пусть поглумятся неведаю­щие или враги креста Христова. А другие люди укрепятся в вере, особенно малодушные, слабые. Увидя знамение креста, они воодушевятся и прославят Бога. Вот так дол­жен поступать истинный христианин, любящий Господа и дорожащий своей верой.

«А если мне грозит опасность, мука, смерть, — ска­жешь ты, — тогда тоже креститься? » Слушай, что скажу тебе на это. Господь учит, чтобы мы остерегались людей и не шли на явную опасность. Благодарение Господу, что еще такой опасности нет, а когда будет, тогда Господь укре­пит нас Своей силой. Если кто настолько слаб, что и вправ­ду боится перекреститься, тогда уж надо прибегать к друго­му оружию — имени Господа Иисуса Христа. Надо про себя от всего сердца вздохнуть и сказать: «Господи, помоги мне. Господи Иисусе Христе, Сын Божий, укрепи меня».

Как хорошо, надежно, радостно жить и спасаться под святыней креста Христова, умело пользоваться его силой и метко поражать им невидимых врагов! Какие мы слабые и немощные, но как силен Бог, давший нам непобедимое оружие — крест Христов. Даже святые отцы приходили в удивление от того, как мудро Господь оградил христи­анина: где бы он ни был, где бы ни находился, всё у него могут отнять, всего он может разом лишиться, но вот зна­мение креста всегда будет при нем.

В жизни каждого христианина есть крест: крест детст­ва, крест материнства, крест пастырства. А сколько у нас частных крестов: болезни, скорби, неудачи, искушения, грехопадения, немощи, ссоры — и всё это кресты, кресты, кресты...

 

***

 

Трудно жилось трем малюткам у чужого дяди. Их лю­бимая мама умерла от тяжелого недуга и непосильного труда. Еще невзлюбила их хозяйка дяди. «Едите наш хлеб, дармоеды», — говорила она сироткам, да так грубо и зло, что как ножом по сердцу. Не один раз эти малютки заби­рались в старый сарай и там плакали, плакали о том, что им тяжело жить без мамы. А когда однажды хозяйка озли­лась на них и даже одного ударила поленом, детки-сиротки скрылись. Они ушли на могилку матери и стали там жаловаться, что им без мамы очень, очень и очень трудно. «Маменька милая, — в один голос плакали они, — ты нас бросила одних, а нас тетя не любит, ругает и даже бьет... Мы от тебя не уйдем, нам некуда идти, нас никто не лю­бит, никто не жалеет». Плакали детки, плакали и по-дет­ски всё ждали, что вот-вот мама придет к ним и им будет совсем хорошо, тепло и спокойно.

Зимнее солнце давно уже село за горизонт. Детки и не заметили, как стемнело. Подул сильный ветер, запе­ла свою песнь вьюга, и деткам сильно-сильно захотелось спать. Сначала им было холодно, а потом они, прижав­шись друг к другу, сладко заснули...

Дядя с его хозяйкой поздно хватились ребятишек. По­искали, потужили, погоревали и успокоились. А когда те­плое весеннее солнышко приласкало землю, когда тихие его лучи согрели могилку умершей матери, тогда нашли и сироток. Они, как ранние весенние цветочки, лежали, прижавшись друг к другу на могилке мамы, и будто дет­ские слезы еще не высохли на их влажных глазах. Успо­коились они навечно, с мамой родной им хорошо стало...

Это крест детский, сиротский. Тяжелый это крест, му­чительный. Не дай Бог никому такого сиротского креста в детстве.

Но есть еще крест материнский — материнского стра­дания, когда мать, любя свое дитя, страдает за него мате­ринским сердцем. Как много теперь таких крестов, таких мучениц и даже великомучениц — матерей, которые, терпя непослушание детей своих, перенося их грубости, а подчас и побои, плачут за них кровавыми слезами сер­дца. Очень уж молодежь теперь стала непослушна, гру­ба, непризнательна, невоздержанна. Неблагодарные дети жестоко топчут святыню материнской любви и грубо попирают материнские слезы. И когда смотришь на всё это, то диву даешься, как это возможно при современном высоком уровне образования и культуры? Читатель пусть сам решит этот вопрос. Может быть, это непосредственно касается и его, если он в юных летах. А мне думается, что всё это беззаконие происходит оттого, что наша юность далеко, очень и очень далеко отошла от Бога.

Как цветочек растет и благоухает, когда он купается в нежных лучах теплого солнца, так юная душа цветет до­бротою сердца, нежностью отношений и правильно раз­вивается, если она с Богом.

Мать всегда мученица. Если она терпеливо перено­сит скорби, если не помнит зла, не перестает со слеза­ми молиться за своих детей, — всегда спасется. Хотите, мой дорогой брат, или сестра, или чадо, видеть нагляд­нее всю красоту материнского креста и силу материн­ской молитвы?

 

***

 

Это было поздней осенью. В бурном океане шел ко­рабль. Стихия грозно бушевала. Волны яростно, как лю­тые звери, рвались на палубу корабля. Капитан находился в своей каюте. Он дремал. «Держи на юго-запад», — услы­шал он сквозь сон ясный женский голос. Проснувшись, он подумал, что над ним кто-то подшутил. Пройдя в общий кубрик, где живут матросы, он резко спросил: «Кто по­смел войти ко мне в каюту и разбудить меня? » Все отказы­вались и недоумевали. Успокоенный капитан снова вер­нулся к себе и прилег. И только он закрыл глаза, как снова слышит тот же голос, но более настойчивый и требова­тельный: «Держи на юго-запад! Полный ход! Ради челове­ческих жизней». Капитан вскочил. «Тут что-то не так», — сказал он и быстро вышел на палубу. Океан бушевал. Добравшись до рулевой будки, он приказал дежурному держать на юго-запад. Корабль резко повернул в сторону и стремительно пошел по новому курсу. На палубе стояли матросы и зорко всматривались вдаль.

Спустя полчаса пути по курсу заметили черную точ­ку. Подойдя ближе, все ясно увидели в воде двоих людей: юношу и малого ребенка лет шести. Это были потерпев­шие кораблекрушение — привязанные к обломку мачты, полузамерзшие и потерявшие сознание.

Когда их подняли на корабль и привели в чувство, то, оправившись, юноша рассказал: «Наш корабль разби­ло волнами. Я бросился в море и ухватился за обломок мачты. Рядом погибал ребенок. Я подхватил его, и мы плавали так по океану несколько суток. И когда крайне обессилели, то привязали себя веревками». И вдруг юно­ша зарыдал. «Родная мама, — говорил он, — ты молилась за меня в эту страшную бурю». Капитан, стоявший рядом, прослезился: это ее голос, приказывающий ему держать на юго-запад, слышал он в полудреме. Это она, родная мать, чувствуя гибель на море своего сына, явилась на ко­рабле и побудила капитана изменить курс.

Вот это крест материнский. Мать, страдая душой за спасение своего сына или дочери, идет на любую жер­тву. А сколько история знает подобных поразительных случаев! Сколько и теперь христианка-мать своими слеза­ми и молитвой спасает своих детей, плавающих по бурно­му морю жизни! Да, тяжел крест материнский!

Но есть крест более тяжелый, чем сиротский и мате­ринский, — крест пастырский...

В миру его звали Петр Ионович Зинин. Он пришел во святую обитель Преподобного Сергия уже немолодым иеромонахом. После бурных, тревожных лет скитаний, всевозможных переживаний, скорбей он водворился на­ конец в тихой пристани. По своему нраву он был человек кроткий, безответный, молчаливый. Внешний облик его внушал к себе уважение и даже благоговение. В Лавре его все полюбили. Начальство отвело ему отдельную келию, хотя очень маленькую, бедненькую — можно было толь­ко поставить коечку, тумбочку и стул, а пройти уже было негде. Ну прямо келейка-каморка, безо всяких удобств жизни. Поселился там отец Прокопий (так звали иеромо­наха) и был очень даже доволен.

Где родился, где трудился, где служил до этого време­ни отец Прокопий, мы не знаем. Господь один знает. Но, по всей видимости, он в своей жизни перенес много-мно­го скорбей. Выполняя свое послушание у святых мощей Преподобного Сергия и совершая там ежедневно молеб­ны, он всегда плакал...

А ровно через полгода он ослеп. Это крест слепоты. Нелегкий был крест отца Прокопия. Хотя его скоро на­градили — сделали игуменом, но зрение ему никто вер­нуть не мог...

Кто из нас не видел, как несчастный слепец, протяги­вая руки вперед, идет по улице? Кто из нас не читал трога­тельные евангельские сказания о слепцах, которые, про­тягивая руки к Господу Христу, кричали: «Сыне Давидов, помилуй нас! » Господь жалел слепцов. Он сразу отзывал­ся на их вопли и, как Светодавец, возвращал им зрение.

Отца Прокопия никто не мог исцелить, кроме Спасите­ля Христа. Господь медлил. А батюшка Прокопий не про­сил. Он покорно и безропотно нес, таким образом, два креста — крест пастырства и крест слепоты.

Помню, когда мы вошли в его убогую келию, он сидел на маленькой коечке, высоко подняв седую голову. Почему, мой друг, мы всегда видим слепцов с поднятым к небу ли­цом? Почему они ходят не так, как все, нормальной ровной походкой? Может быть, они выражают этим свой упрек небу о несправедливости наказания, о тяжести наложенно­го на них креста? Нет, отец Прокопий не роптал на Господа. Он знал, что Господь, любя своих детей, не дает им скорби выше их сил. Но хотя батюшка наш и был смиренный сер­дцем, хотя он совсем-совсем не роптал, всё-таки, когда мы вошли в его келию, он седую свою голову держал кверху, и к небу были устремлены его темные глаза.

«Старец Божий, да ты что-нибудь видишь? » — спро­сил отца Прокопия мой приятель. «Совсем нет, совсем нисколечко не видно», — тихо ответил слепой старец. «А чего же ты всё смотришь на небо? » Из темных очей выкатились две крупные слезы. «Там свет негасимый, там всё мое лучшее и там я надеюсь увидеть Христа», — ска­зал он и стал утирать свое лицо ручным платочком. Нам стало не по себе. И мы вышли расстроенные.

Особенно любимым занятием слепого старца была Ии­сусова молитва. В ней он находил всю отраду своей жизни. Как часто бывало, что ему по целым дням не приносили пищи. Забывали его, как не существующего. Старец ни­когда не обижался. Он питался больше от Иисусовой мо­литвы и всегда был спокоен. Припоминаю, как однажды я услышал, что в дверь моей келии будто кто царапал. Кош­ка? У нас их не было. Открываю: стоит слепой старец отец Прокопий, в руках держит маленький деревянный ящи­чек — не то чемодан, не то еще что. Трудно было опре­делить, что это за предмет. «Я принес тебе вот это, пусть постоит». Это было всё богатство старца. Ящичек долго стоял под моей койкой, а когда старца не стало и ящичек открыли, то там оказалось... несколько рваных книжечек, потертый бумажник без денег и разбитые очки...

Кто больше знал отца Прокопия, говорили, что прош­лая его жизнь была неимоверно тяжела. И, видимо, удары этой тяжелой жизни, как молотком, ковали душу угодни­ка Божия. Оттого и нрав его стал таким кротким и покор­ным, оттого он и лишился зрения, что много плакал.

О мой дорогой читатель, возблагодарим Господа, что Он дал нам с тобой видеть красоту Его творения. Видеть дорогие лица близких людей, видеть бесконечно краси­вое звездное небо, усеянное миллионами светил. Видеть на земле малую былинку, цветочек, так мудро и прекра­сно созданные. Да используй же этот дар зрения во славу Божию! Не взирай на соблазнительные вещи и предметы, которые препятствуют тебе спасаться. Не читай соблазни­тельных историй, которые замусоривают твой ум. Взирай лучше на красоту Божия творения и разгорайся любовью к своему Творцу. Как мы с тобой счастливы, видя доро­гой для нас с тобой сладчайший образ нашего Господа, пришедшего на землю во плоти. Как счастливы, что ви­дим Его святых рабов, украшенных красотой смирения, кротости, нежности, целомудрия, любви. «Слава Тебе, показавшему нам свет! » — будем говорить от души, ког­да тихая заря светлого дня загорается на востоке. «Слава Тебе, милосердный Господи, даровавший нам зрение! » — будем повторять, когда каждое утро открываем свои очи на новый возродившийся день...

О милый друг, да не будем никогда забывать еще о свете невечернем, который открывается для каждого верующего человека за гранью смерти, чтобы нам не лишиться и его. Чтобы нам вечно зреть не только красоту дольнего земного мира, но и красоту мира горнего, где вечная красота сияет в смиренных лицах святых ангелов, всех святых, и видеть Красоту неизреченную, неописуемую — Самого Господа.

Вспоминаю, что отец Прокопий очень любил голубой цвет — цвет неба. Голубая лазурь — цвет Богородичных церковных облачений. Как старец любил надевать эти голубые облачения в Богородичные праздники! Даже ко­робочка, в которую старец клал свои очки, была у него голубого цвета. Всё он любил голубое. А когда ему дали однажды маленькую иконочку Богоматери, где Она одета в голубую мантию, которая вся в звездочках, отец Проко­пий заплакал.

И вот теперь он ничего не видел. Постоянная ночь в его темных очах, постоянный непроницаемый мрак всегда перед ним. И старец ни о чем так не скучал, как о голубом цвете. Ведь этот цвет зовет его к небу, на­поминает ему о Боге, о горней жизни. И когда ему было очень тоскливо, скорбно на душе, он вставал с койки и всё шарил, шарил на тумбочке, у святых икон, везде — искал Богоматерь в голубой мантии со звездочками, Ко­торую он так горячо любил.

Еще старец сильно переживал за своих духовных чад, с которыми он теперь был разлучен телом. Он их не ви­дел, не мог им сказать доброго слова. Не мог утешиться встречей с ними. Он был совсем-совсем одинок теперь да в постоянной тьме. Бывало, тихонечко подкрадешься к его двери (жили мы недалеко друг от друга) — дверь от­крыта. Смотришь — старец сидит на своей койке и утира­ет слезы. Одинокий, слабенький, слепенький. Жалко-жал­ко его станет. И уходить-то обратно неохота, так и тянет подойти к нему да чем-нибудь развлечь его. «Батюшка, да что ты всё плачешь? » А он смутится от неожиданности: думал, что никто его не видит. «Да так, — скажет, — вот вспомнил своих (а свои-то у него — эго духовные дети), вспомнил о них да и взгрустнул. Где они сейчас, в каком краю, в какой беде, кто их пожалеет, кто их защитит, кто их оградит от падения и соблазна? Вот я вспомнил о них, и сердце мое обливается кровью. Ведь как трудно теперь им спасаться, как тяжело! Везде над ними смеются, везде глумятся, а то и обидят горько. Вот мне и скорбно о них, и жалко их сильно». И старец снова заплачет свои­ми старческими слезами.

Отец Прокопий готов был на всё, чтобы только помочь своим духовным чадам. Но он был совсем слабенький. Одно сильное средство оставалось при нем — его всемощная пастырская молитва. И он молился...

Крест пастырский...

 

***

 

Стояла осенняя ночь. Лил дождь. В окно дома, где жил священник, постучали: «Отец, отец, открой! » Приехали за батюшкой причастить умирающую старушку. Он бы­стро собрался и поехал. Добравшись до места, он прича­стил умирающую, утешил, ободрил и собрался обратно. Но обратно пришлось идти пешком. Подводу умышлен­но не дали: «Дойдешь и так, не маленький». И батюшка пошел. Почти всю ночь шел. Лил дождь. Он вяз в грязи и промок до костей. Еле-еле добрался до дому. И когда на следующий день за ним приехали хоронить ту бабуш­ку, то отпевать было некому. К вечеру все увидели, как два гроба принесли в церковь...

Пастырь добрый полагает жизнь свою за овец (Ин. 10, 11). Да, тяжел крест пастырский!

В последнее время его, как болящего, перевели в изоля­тор. Старец не возражал. Он простился со своей каморкой. Его взяли под руки. Впереди послушник нес в узелочке его «богатство». И старец, подняв высоко голову, как бы желая вновь увидеть голубое небо, добрался до места но­вого поселения.

В изоляторе он был не один. Там были еще три старца, такие же больные, такие же слабенькие. Но слепец был он один. Жили они дружно, как дети малые. И молились все Иисусовой молитвой. За ними ухаживала старая дева: при­носила горячую пищу, убирала, смотрела, как мать за сво­ими младенцами. В этом изоляторе старцы часто умирали по старости: уже их час пришел. Их настрадавшиеся святые души, как спелые гроздья винограда, Господь брал к Себе.

Пришли мы как-то хоронить одного умершего старца. Рядом, на своем месте, тихонечко лежал старец Прокопий. Он ничего не видел, что происходило около него, а толь­ко слышал. Когда же запели «Со святыми упокой», отец Прокопий сел, и, как всегда, темный взор его устремился к небу. Неожиданно лицо его просветлело, он весь как-то подтянулся, преобразился. Один Господь знает, что видел старец-слепец своим просветленным духовным взором. Может быть, душу своего новопреставленного собрата? Может быть, сонм ангелов светлых, пришедших за нею? А может быть, и самого Преподобного Сергия или Саму Пречистую Деву в голубой мантии, Которую он так лю­бил? Пока братия совершали здесь панихиду, он так и си­дел недвижимо, часто меняясь в лице и устремив свой взор к горнему миру.

Кроме Богородичных праздников, любил старец осо­бенно праздник Преподобного Сергия. Когда он еще ви­дел свет Божий, он не мог налюбоваться на толпы народа, которые, как волны морского прилива, наполняли святую Лавру. Тогда старец радовался как ребенок и переходил с места на место, поднимался на цыпочки и всё хотел боль­ше видеть, как бы хотел всех обнять, приласкать. Ведь это же все свои, близкие, родные. У всех — один Господь и все пришли к одному Сергию Преподобному. А глав­ное-то, в праздники, и особенно в этот день Преподобно­го Сергия, отец Прокопий сильно изнемогал. Со всех кон­цов страны приезжали его духовные чада, и всех их надо было поисповедовать, утешить, духовно укрепить. Ведь они к нему приехали из далеких уголков России, да с ка­кими большими скорбями и бедами! Старец всю ночь исповедовал народ. Всю ночь брал на себя тяготы люд­ские, а утром, когда уже светало, он добирался до своей келии. Спустя час-другой он снова был на исповеди. И так целыми днями, целыми ночами, пока не кончался празд­ник. «Кому праздник, а тебе, старец, работа», — говорили ему братия. А он, бывало, тихонечко улыбнется и скажет: «Жалко их, как птички слетаются они к Преподобному, вот и не жалеешь для них ничего».

Любил отец Прокопий праздники Преподобного Сер­гия, но и доставалось ему в эти дни. А вот однажды, ког­да река жизни несла всех вперед и приближался летний праздник Преподобного Сергия (5/18 июля), отец Проко­пий серьезно заболел. Весь праздник пролежал в постели. А когда народ разъехался по своим домам, старец-слепец отправился насовсем в свой родной Небесный дом.

28 июля (н. ст.) его хоронили. Смерть его была тихая и спокойная. После причащения Святых Христовых Таин он лег отдохнуть, и никто не заметил, как старец почил вечным сном. Только тихая улыбка играла на его старче­ских устах и темные очи были закрыты навсегда. А всё прочее было по-прежнему. Лежал как живой. Как спелая гроздь, сорванная для вечной трапезы.

Под святыней креста старец прошел весь свой жизнен­ный путь. Под лучами непобедимого оружия Христова он пронес все скорби. Тяжелы были его кресты — крест па­стырства и крест слепоты телесной. Но зато Господь удос­тоил его великой награды — венца мученичества.

Помни, мой дорогой читатель, святое имя старца- подвижника. Позаимствуй у него красоту добродетелей, какими сияла его душа. Заручись его святыми молитва­ми, ибо они сильны пред Престолом Святой Троицы. Он шел под святыней креста Христова. Иди и ты под этим великим непобедимым знаменем. Я знаю, мой дорогой и милый друг, что много у тебя скорбей, искушений, зло- страданий, но не смущайся этим. Сила креста Христова всё победит. Только не оскорбляй эту великую святыню своими грехами и небрежением. Смело носи ее на своей груди, ограждай себя крестным знамением и твердо знай, что крест Христов — лучшее украшение твоей жизни. Он есть наисильнейшее утешение в минуту твоих горь­ких страданий. Взирай на крест Христов как можно чаще. Вспоминай распятого нашего Спасителя и Господа. Мо­лись Ему неотступно и со слезами, и твой жизненный крест будет тебе во спасение.

 

В СТРАНУ ЛУЧЕЙ

 

⇐ Предыдущая891011121314151617Следующая ⇒

Поделиться: