Генетические конструкции и реконструкции

Моя точка зрения отличается от мнений других сторонников теории объектных отношений, таких как Кляйн (Klein, 1945, 1946, 1957), Сегал (Segal, 1967), Фейрберн (Fairbairn, 1954) и Малер (Mahler, Pine and Bergman, 1975) в том, что я в меньшей степени фокусируюсь на конкретном периоде прошлого пациента, во вре­мя которого возникли доминирующие в данный момент патогенные конфликты и структура личности. Я считаю необходимым, чтобы аналитик не имел предварительных мыслей об источнике текуще­го бессознательного конфликта и позволял свободным ассоциациям пациента служить гидом на пути к генетическому источнику того, что происходит "здесь-и-теперь", в "там-и-тогда".

Я согласен с Якобсон (Jacobson, 1964) и Малер (Mahler and Furer, 1968), что преобладающая организация психических струк­тур (невротической, пограничной, нарциссической или психоти-ческой) указывает на определенные ключевые периоды развития. Но последующие события делают однозначную связь рискованной. Аналогичным образом, традиционная кляйнианская тенденция фокусироваться на том, что, как считается, должно происходить на первом году жизни, не уделяет должного внимания сложности психосексуального развития.

Поэтому я пытаюсь следовать динамическому принципу интер­претации, идущей от поверхности вглубь и помогать пациенту по­нять бессознательное значение того, что происходит "здесь-и-те­перь" относительно неисторическим способом, в форме "как будто": "Это как будто такой-то ребенок находится в отношениях с таким-то родителем". Ассоциации пациента могут преобразовать это в конкретное воспоминание или фантазию, которые связывают сегодняшнее бессознательное с его генетическим истоком в прошлом (Sandier and Sandier, 1987).

С моей точки зрения, вопрос о том, являются ли конфликты, вызывающие ту или иную психопатологию в основном эдиповы-ми или преэдиповьши, неправомерен. Я никогда не встречал па­циента, у которого проблемы были "либо те / либо те", или па­циента, у которого эдиповы проблемы не занимали бы центральное место. Принципиальная разница между невротиком (в противопо-южность более тяжелой психопатологии) состоит в том, что в юследнем случае налицо более сложный сгусток эдиповых и пре-щиповых проблем. Анальные или оральные конфликты, напримep, могут наблюдаться на всем спектре психопатологии, но ни­когда не являются изолированными от других конфликтов; то же самое справедливо и для конфликтов, возникающих на всех других уровнях психосексуального развития.

В то время мы должны признать, что некоторые имеющие ключевое значение переживания находятся за пределами обычных воспоминаний. В таких случаях реконструкция раннего прошлого опыта, который никогда не был полностью осознан, должна осуществляться с юмощью конструкций, получаемых из доминирующих в настоя-цем бессознательных объектных отношений. Для пациента, кото­рый не может покинуть мой офис в конце сеанса, я могу предло-кить следующую конструкцию: он отчаянно пытается найти юзупречную мать. Подходы, предложенные Малер, Винникот-ом, Кляйн или Кохутом, окажут помощь в определении наибо-iee обоснованного времени датирования конструкции прошлого опыта (реального или фантазийного). Меня вполне устроит, если такая конструкция будет встроена в контекст в качестве "безвременного глубокого тыла", вокруг которого могут быть в конце кон­цов построены другие, более конкретные, специфичные по вре­мени реконструкции.

Конкретное знание прошлого пациента, конечно, очень помо­гает при систематическом анализе бессознательного значения того, что происходит здесь-и-теперь". Выдвижение гипотезы, связыва­ющей бессознательное "здесь-и-теперь" с известными аспектами истории пациента, не включенными до этого в ткань генетических реконструкции, может построить полезный мостик в прошлое. Нам, однако, надо быть очень осторожными, предлагая "объек­тивные факты" из прошлого, особенно с пациентами с тяжелой психопатологией, для которых дистанция между объективными фактами и субъективными переживаниями, между данными о раз­витии и генетическим событием является громадной.

Мы, таким образом, сталкиваемся с парадоксом: у лучше фун­кционирующих пациентов, с которыми реконструкции являются более легкими, они не так необходимы, поскольку ассоциации пациентов легко направляются в бессознательное прошлое. Но при серьезной психопатологии генетические реконструкции очень труд­ны, и даже известные объективные данные о прошлом мало по могают вследствие ограниченной способности пациентов к созна­тельному проникновению в прошлое. Поэтому у меня вызывает вопросы, например, тенденция Розенфельда (Rosenfeld, 1987) свя­зывать такие объективные данные напрямую с тем, что он обна­руживает в переносе психотических и пограничных пациентов.

Контрперенос

Я нахожу наиболее полезными наблюдения Ракера (Rackei. 1957) об идентификациях аналитика и контрпереносе. Ракер раз­личает два типа таких идентификаций: конкордантную идентифи­кацию, когда аналитик идентифицируется с тем, что активирует­ся в пациенте, и комплементарную идентификацию, когда анали­тик идентифицируется с инстанцией, находящейся в конфликте с той инстанцией, с которой идентифицируется пациент. Та инстан­ция, с которой в последнем случае идентифицируется аналитик. является тем, что пациент не может выносить и потому проециру­ет. В терминах объектных отношений мы могли бы сказать, что при конкордантной идентификации аналитик идентифицируется с той же репрезентацией, которая активируется у пациента, "Я" с "Я", объект с объектом. Конкордантная идентификация в контр­переносе имеет центральное значение в качестве источника обыч­ной эмпатии, когда пациент находится в рефлектирующем состо­янии, а также в ситуациях, когда аналитик, сверхидентифициру-ясь с пациентом, может впасть в искушение разделить с пациентом в качестве его уполномоченного его действия вовне.

При комплементарной идентификации пациент и аналитик вре­мя от времени отыгрывают репрезентации "Я" и объекта, соответ­ствующие определенным интсрнализованным объектным отноше­ниям. Если перенос является ссксуализированным, аналитик может вести себя соблазняюще в ответ на страх и искушение па­циента перед эдиповым действием вовне. Более часто, когда до­минирует определенный негативный перенос, аналитик становится агрессивным и угрожающим объектом пациента, а пациент — сво­им собственным испуганным "Я". Или происходит обратное: ана-1итик может чувствовать себя парализованным агрессией пациен-га, реагируя страхом и бессильной ненавистью, поскольку идентифицируется с находящейся под угрозой репрезентацией "Я" пациента; одновременно пациент идентифицируется со своим уг­рожающим объектом.

Обычно при комплементарном контрпереносс аналитик иден­тифицируется с тем внутренним имаго, которое пациент в данный уюмент не может вынести и должен диссоциировать и проециро­вать. Действительно, реакции комплементарного контрпереноса обычно возникают при защитном использовании пациентом про-гктивной идентификации: аналитик начинает эмпатически чувство-нать то, что пациент нс может вынести в себе самом. С помощью гого же процесса аналитик может приобрести важную информацию этносительно объектных отношений в целом, активирующихся в переносе. В этом заключается потенциально наиболее ценная об-часть применения контрпсреноса психоаналитиком. Опасность, конечно же, состоит в искушении отыгрывать эту комплементар­ную идентификацию, а не использовать ее в качестве материала, подлежащего включению в процесс интерпретаций.

Если аналитик способен вынести свой контрперенос, он может использовать его для прояснения доминирующих в переносе объект­ных отношений, обеспечивая, конечно, сохранение профессио­нальных границ. Важно, если происходит отыгрывание контрпере­носа, чтобы аналитик воздерживался от объяснении, за исключе­нием признания того, что мог наблюдать сам пациент.

Анализ сновидений

Фэйрберн (Faiibaiiii, 1954) открыл путь к новому способу ана­лиза сновидений, применив к нему теоретическую модель объект­ных отношений. Он считал, что различные аспекты идентифика­ций пациента могут быть представлены различными персонажами сновидений и что важные объекты душевной жизни пациента могут быть представлены и сновидении несколько раз как функции различных аспектов внутренних отношении пациента и идентифи­кации с ними.

Мельцер (Meltzei. 1984) и Розенфельд (Rosenfeld, 1987) при­менили кляйнианскии подход в объектных отношениях к анализу сновидении. Мельцер систематически, а Розенфельд косвенно с помощью клинического материала, иллюстрирующего централь ное место анализа сновидении в их подходах. Хотя я не согласен со склонностью обоих авторов прямо интерпретировать явное со­держание сновидении как символически отражающее аспекты пер­вого года жизни, я нахожу полезным интеграцию ими формального аспекта сновидения с тем, что доминирует в данный момент и переносе. Этот подход, как мне кажется, чем-то напоминает ак­цент, который делал Эриксон (Elikson, 1954) на формальных ас­пектах отношении пациента во сне, и указывает на возрастающую важность эксперссивных и интсракционных — в противоположность непосредственно символическим — аспектов анализа сновидения

Я стараюсь получить ассоциации к явному содержанию снови­дения, не интерпретируя их непосредственно в терминах бессоз­нательного символического значения. Я обращаю внимание 1) на доминирующие эмоциональные качества содержания сновидения. 2) на то, как сновидение рассказывается, 3) на соотношение со­держания сновидения в терминах доминирующих объектных отно­шений с объектными отношениями, активирующимися во время сообщения сновидения, 4) на общий трансфсрентный фон, на котором происходит повествование о сновидении, и, наконец, 5) на дневные остатки.

⇐ Предыдущая18192021222324252627Следующая ⇒

Поделиться: