Каналы коммуникации переноса

Бессознательные объектные отношения, которые накладываются на нынешние отношения — совместную работу пациента и анали­тика во взаимооговоренных границах психоаналитической ситуа­ции — могут представлять либо набор различных бессознательных объектных отношений, находящихся в конфликте друг с другом, либо защитно функционирующие объектные отношения, активи­рующиеся против нижележащих противоположных отношений, имеющих импульсную функцию. Эти бессознательные объектные отношения могут проявляться через каналы, упомянутые в преды­дущей главе. У пациентов с невротической организацией личнос­ти и на продвинутых стадиях лечения пациентов с тяжелой пато­логией характера и пограничной патологией они в основном проявляются через свободные ассоциации пациентов.

Позвольте проиллюстрировать это клинической виньеткой. Г-жа С., архитектор тридцати с небольшим лет, обратилась ко мне из-за хронических трудностей в межличностных отношениях на работе и тяжелой депрессии, связанной с разрывом внебрачной связи со старшим коллегой по бизнесу, которого она описывала как садис­та. Диагностическая оценка выявила истерическую личность с сильными мазохистскими чертами. Счастливые отношения с отцом в раннем детстве сменились тяжелыми конфликтами с ним в подрос­тковом возрасте, когда у него возникли серьезные проблемы в бра­ке. Г-жа С. воспринимала свою мать как невинную жертву. Нетер­пимая к сексуальности, подавляющая атмосфера в доме была интернализована г-жой С. в качестве ее собственного жесткого вытеснения сексуальных импульсов, продолжавшегося и в течение нескольких лет после начала анализа: она была фригидна с мужем и достигала оргазма только при внебрачных связях.

Через несколько недель после того, как пациентка начала ана­лиз, ее настроение улучшилось; она уже не выглядела депрессив­ной; теперь она производила впечатление покладистой и послуш­ной маленькой девочки, казалось бы, готовой на то, чтобы сделать приятное аналитику. Было видно, что она изо всех сил старалась говорить все, что приходит ей в голову, и содержание ее первона­чальных свободных ассоциаций относилось is основном к ее рабо­те, в особенности к тому, кто занимал более высокое положение и кого она описывала как узколобых, предвзятых, неосведомлен­ных специалистов, которым недоставало оригинального, творчес­кого подхода к проектированию. Пациентка так очевидно дистан-цировалась от этих людей, что сама подняла вопрос на сеансе, не рискует ли она потерять работу. Она уже однажды теряла работу в другой фирме в не столь уже отдаленном прошлом из-за ее межлич­ностных трудностей.

Когда я отметил, что озабочен тем благодушием, с которым она делилась перспективой своего увольнения, г-жа С. признала свое безрассудство, добавив, что ее поведение может быть опасным, но оно также приносит приятное возбуждение. Последующие ассоци­ации обнаружили ее фантазии о встрече со своим начальником, который строго сообщает ей о том, что она должна уйти, и кото­рому она дает знать путем тонких намеков, что она сексуально за­интересована в нем. В фантазии это приводило к сексуальным от­ношениям с ним в тот самый момент, когда тот увольнял ее с работы. Она находила это волнующим — заниматься сексом с че­ловеком, увольняющим ее.

Эта виньетка иллюстрирует раннее появление установки малень­кой хорошей девочки в переносе в качестве защиты от подспудно­го искушения к псевдобунтарскому, провокативно агрессивному отношению к мужчине-авторитету, нацеленному на подспудные, страстно желаемые и наказывающие себя сексуальные отношения (предположительно, с образом садистского отца). Тот факт, что явно позитивные ранние трансферентные отношения приводили к возникновению подспудных склонностей к негативному переносу в содержании свободных ассоциаций пациентки, а не непосред­ственно в самих трансферентных отношениях в действительности. давал нам время для проработки этого бессознательного конфлик­та до его полной актуализации в реальности или в переносе. Вни­мание на содержании свободных ассоциаций, на субъективных переживаниях г-жи С. было доминирующим коммуникативным каналом, через который патогенные объектные отношения прояв­лялись в переносе.

У пациентов с тяжелой патологией характера и пограничной организацией личности доминирующие в переносе бессознатель­ные объектные отношения обычно проявляются посредством не-вербальной коммуникации. Это не означает, что то, что вербаль-но коммуницируется через свободные ассоциации, не имеет значения; скорее невербальная коммуникация становится экономи­чески (т.е. аффективно) доминирующей в сообщении информа­ции аналитику.

Г-н Д., специалист в области охраны здоровья, тридцати лет, обратился ко мне из-за трудностей в отношениях с женщинами, неуверенности в своих профессиональных интересах и будущем и крайней пассивности в работе и повседневной жизни. На своих первых аналитических сеансах г-н Д. погружался в детальные опи­сания ссор, происходивших с его девушкой. Мои попытки про­яснить казавшиеся мне спутанными описания этих ссор вызвали ироническое замечание с его стороны, что я медлительный пеше­ход и не могу уловить тех тонкостей, о которых он мне говорит. Он также ожидал от меня немедленного одобрения его высказыва­ний и поступков в отношениях с девушкой. Я спросил, почему он чувствует потребность в поддержке его поступков по отношению к ней или его оценок. Тогда он злобно обвинил меня в том, что я не сочувствую ему и являюсь традиционным психоаналитиком с непроницаемым лицом игрока в покер.

Вскоре после этого г-н Д. начал также жаловаться, что я не даю ему никакого нового понимания, которое позволило бы ему более эффективно вести себя со своей девушкой. Но когда после луч­шего уяснения того обстоятельства, что в действительности про­исходит в их взаимоотношениях, я поставил под сомнение давае­мые им интерпретации ее поведения и поинтересовался причинами некоторых из его поступков, он обвинил меня в принятии ее сто­роны, в необоснованной предвзятости против него и, более того, в ухудшении отношений с ней путем подрыва его чувства безопас­ности. Он также вьщвинул несколько психоаналитических теорий, объясняющих садистское поведение девушки по отношению к нему, указывая мне, что сам обладает несомненно мазохисте ким характером, и с растущей злобой заявил, что я не делаю своей работы: не провожу связи между тем, что с ним происходит, и его детскими переживаниями.

Хотя моим первоначальным диагнозом г-на Д. было наличие тяжелой патологии характера с параноидными, нарциссическими и инфантильными чертами — и я был готов к бурному развитию переноса, — меня застала врасплох интенсивность его жалоб и об­винений, и я стал очень осторожен в своих замечаниях. Он тут же почувствовал мою осторожность и злобно обвинил меня в том, что я отношусь к нему как к "больному", вместо того чтобы говорить прямо. Затем я сосредоточился на его трудностях в принятии того, что я говорю, если это отличается от его собственных мыслей. При этом я указал на внутренний конфликт, переживаемый им по от­ношению ко мне: он очень хочет, чтобы я помог ему и перешел на его сторону, и в то же время воспринимает все, что от меня исхо­дит как вражцебное и угрожающее или как абсурдное и не имею­щее никакой ценности. Г-н Д. впервые согласился с моей оцен­кой ситуации. Он сказал, что очень нуждается в помощи, но столкнулся с некомпетентным и враждебным аналитиком. Тогда я спросил, действительно ли он считает это правдой, ибо если это так, то естественно было бы спросить, почему он выбрал меня в качестве своего терапевта и не поднял этого вопроса. Его реакци­ей было обвинение в том, что я хочу прогнать его. Я сказал ему, что пытаюсь понять, что он чувствует, и не обязательно должен подтверждать его взгляды относительно меня.

Затем пациент обратился к обстоятельствам, которые застави­ли его обратиться ко мне и выбрать меня в качестве аналитика после нескольких неудачных опытов с другими психотерапевтами. В ходе этого рассказа выяснилось, что г-н Д. был очень польщен, что я принял его в качестве пациента, но чувствовал себя несчастным из-за того. что он воспринимал как громадную разницу в нашем статусе. Он сказал, как было для него болезненно обратиться к специалистам, которых он считает представителями наиболее кон­сервативного психиатрического и психоаналитического истеблишмента. Г-н Д. обратился ко мне, поскольку я был ему очень хо­рошо рекомендован, но сейчас он задавался вопросом: не будет ли более полезным для него краткосрочное лечение терапевтом, при­надлежащим к "антипсихиатрической" школе. Я предположил, что ему было удобно представлять меня некомпетентным и враждеб­ным, поскольку это позволяло ему сохранять свою самооценку, хотя подобное восприятие моей личности также фрустрировало его желание помощи. Другими словами, я начал интерпретировать его действия вовне, действия выражавшие его потребность обесценить и унизить меня, потребность, отражавшую его диссоциированную зависть ко мне.

С самого начала лечения главным каналом коммуникации бес­сознательных объектных отношений, активируемых в переносе, было скорее отношение г-на Д. ко мне, а не содержание его ассо­циаций. Конечно, содержание его вербальных коммуникаций слу­жило важным средством прояснения того, что происходило в его отношениях со мной, но природа поведения г-на Д. доминирова­ла при коммуникации.

На поверхностном уровне пациент обесценивал меня как вызы­вающий восхищение и одновременно завистливо разочаровываю­щий родительский авторитет, сам будучи грандиозным и садистс­ким ребенком. На более глубоком уровне он бессознательно отыгрывал отношения фрустрированного и разъяренного ребенка с родительским образом, который был ему очень нужен, но так же сильно разочаровывал, так как воспринимался как контроли­рующий и обесценивающий. Такой взгляд на родительский объект запускал интенсивную ярость, выражавшуюся прежде всего в же­лании обесценить и разрушить объект, в то время как на более глубоком уровне была бессознательная надежда, что он уцелеет. В действительности потребовалось много недель, чтобы обнару­жить эти бессознательные значения того, что происходило "здесь-и-теперь". Месяцы спустя мы узнали, что эти объектные отноше­ния отражали бессознательные отношения г-на Д. с матерью и что его повторяющиеся неудачи во взаимоотношениях с женщинами следовали паттерну, который был поразительно похож на тот, который описывал его отношения со мной. Все эти женщины оли­цетворяли мать, как это делал я при отыгрывании переноса.

Существует также третий канал коммуникации, который мож­но рассматривать в качестве ответвления второго, за исключением того, что невербальная коммуникация выражается в явном отсутствии какого-либо специфического объектного отношения в пере­носе. Иногда случается, что в течение многих месяцев или даже лет пациент демонстрирует только минимальные признаки трансферен-тной регрессии и почти полное отсутствие агрессии или либиди-нальной заряженности переноса. В другом месте я подчеркивал (1984), что такие пациенты применяют незаметные, всеобъемлю­щие и высоко эффективные трансферентные сопротивления против зависимости от аналитика и связанной с этим регрессии в перено­се. Эту ситуацию я описывал в предыдущей главе как сужение аналитического пространства. Говоря конкретно, главными сопро­тивлениями в лечении становятся отсутствие эмоциональной глу­бины, эмоциональной реальности и фантазии при аналитической встрече.

Г-н Е., около тридцати лет, обратился ко мне из-за неудовлет­воренности споим бисексуальным стилем жизни и растущей сек­суальной заторможенностью. Личность г-на Е. обладала сильны­ми нарциссическими чертами и качествами "как бы" личности. Его мать умерла, когда ему было девять лет, и его старшая сестра взя­ла на себя обязанности хозяйки дома. Данное им описание роди­телей было расплывчатым и противоречивым. Возникало впечат­ление нереальности всей рассказанной пациентом истории. У него была поверхностно адекватная социальная адаптация, но что-то в его внешнем облике было искусственным. Он являлся одним из тех пациентов, чьи "безупречные свободные ассоциации" эффек­тивно имитируют подлинный аналитический процесс. Было в нем что-то очень механическое, но я затруднялся связать это впечатле­ние с какими-либо конкретными проявлениями переноса. Подоб­ную же слабую эмоциональную вовлеченность он демонстрировал со своей девушкой, по отношению к которой, несмотря на про­вокации с ее стороны, он не чувствовал ни малейших признаков ревности.

К третьему году анализа, хотя я был способен поддерживать свой интерес к пациенту, я почувствовал, что он соблазняет меня на странное отсутствие активности, как будто я смотрю театральное представление, которое похоже на двухмерную пленку и не имеет никакой глубины. Пациент, казалось, был не способен признать меня другим, отличным и при этом доступным для него челове­ком, или признать, что он может присутствовать v комнате не только как фиксатор внешней реальности. В конце концов я ре­шил сосредоточиться на природе и симптомах его постоянной недоступности для меня и моей недоступности для него, которая проявлялась в его позиции на сеансах. Я использовал описанную мной ранее (1984) технику представления, как вел бы себя на оп­ределенном сеансе "нормальный" пациент, чтобы сосредоточить внимание на конкретных проявлениях искусственности в отноше­ниях со мной этого человека.

Эффект привлечения мной внимания к "отсутствию" переноса был поразителен: г-н Е. стал испытывать на сеансах тревогу. В течение нескольких недель его тревога возросла, и его ассоциации существенно изменились. У него развилась сильная боязнь меня, восприятие меня как кого-то полностью нереального. В его пере­живаниях я демонстрировал фасад дружелюбного психоаналитика, покрывавший собой пугающее пустое пространство. Он был один в центре опустошающего переживания себя как поврежденного и дезинтегрированного. Как будто бы его окружали только мертвые объекты.

В течение нескольких недель этот человек превратился из почти полностью неодушевленного робота в брошенного, охваченного ужасом ребенка. Интенсивные примитивные объектные отношения активировались в переносе и в качестве части моей контртрансфе-рентной реакции, конкордантной идентификации (Racker, 1957) с этой репрезентацией "Я". Вслед за этим развитием в переносе возникли интенсивные амбивалентные отношения с могуществен­ным отцом с проекцией на меня образа садистского, контролиру­ющего, жестокого отца, которому отвратительны сексуальные фантазии и желания пациента. Короче говоря, элементы, ранее представленные плоской мозаикой, теперь приобрели глубину в переносе. Г-н Е. драматически иллюстрирует преобладание при коммуникации переноса третьего канала, представленного посто­янным, хотя и латентным пространством аналитической встречи.

⇐ Предыдущая20212223242526272829Следующая ⇒

Поделиться: