Глава 10. КУЛЬТУРА ДРЕВНЕЙ РУСИ В XIII—XV вв.

⇐ ПредыдущаяСтр 24 из 46Следующая ⇒

В истории культуры Древней Руси важным событием, наложившим отпечаток на разные стороны духовной жизни русского общества, стало монгольское завоевание и последовавшее за ним установление ордынского ига. Гибли люди, разрушались города и храмы, горели рукописи и иконы, угоняли в неволю мастеров, знатоков тайн средневекового ремесла. Именно в XIII в. прервалось развитие целого ряда отраслей художественного ремесла. Примером может служить заимствованное в свое время из Византии искусство изготовления тончайшей перегородчатой эмали. На ряд десятилетий из-за отсутствия мае\ теров и средств прекратилось каменное строительство.

Наметился упадок и в духовной жизни общества. В XIII в. резко ослабли традиционные связи с византийским и южнославянским миром. Летописание в отдельных землях (там, где оно сохранилось) замыкается в круге местных интересов и становится бедным по содержанию. Русских людей, воспринимавших нашествие и иго как наказание Божье за грехи, охватывал страх и неверие в свои силы.

Древнерусские литературные памятники XIII в. С этими настроениями стремились бороться авторы немногих литературных памятников, созданных в это тяжелое время. Во второй половине XIII в. в Ростове была создана древнейшая редакция жития Михаила Черниговского. Черниговский князь, убитый в Орде за отказ поклониться изваяниям языческих богов, должен был служить примером стойкости, мужества и преданности своей вере. Одним из самых своеобразных памятников русской агиографии стало написанное во второй половине XIII в. во Владимирском Рождественском монастыре «Житие Александра Невского». Князь выступает на его страницах как могучий воитель, не уступающий прославленным героям древности по своей силе и храбрости. Он прекрасен, как Иосиф, силен, как Самсон, мудр, как Соломон. Деяния, ставшие основанием для его прославления, — его победы над врагами Русской земли — немцами, шведами и литовцами, с ним вынуждены считаться и сами завоеватели, оказавшие князю почести при посещении им Орды. Автор рассказывает, что матери ордынцев пугали своих детей словами «Александр едет», а когда он прибыл в Орду, то сам Батый «подивися и рече вельможам своим: «Истинну ми сказасте, яко нест подобна сему князя»». На страницах «Жития» есть и рассказы о подвигах воинов Александра в Невской битве, что сближает этот памятник с появившимися в древнерусской литературе в более позднее время воинскими повестями. Рассказы о подвигах Александра Невского и его воинов должны были стать для русских людей этого времени светлым лучом в общей мрачной картине настоящего.

Размышления о тяжелых бедствиях, постигших Русскую землю, — главная тема третьего значительного памятника второй половины XIII в. — «Поучений» владимирского епископа Серапиона. Резко порицая разные недостатки русской жизни, которые стали причиной Божьего гнева и нашествия завоевателей, епископ вместе с тем давал людям надежду на избавление от ига. Исправление грехов и покаяние вернут русскому народу милость Бога, «и мы с радостью будем жить на земле нашей».

И в это тяжелое время предпринимались усилия для восстановления контактов с южнославянским миром. Киевский митрополит Кирилл II приложил усилия к тому, чтобы на Русь была доставлена новая редакция кормчей — сборника установлений церковных соборов и законов византийских императоров, касавшихся церкви. В этой редакции тексты установлений сопровождались комментариями византийских юристов

XII в. В 1262 г. рукопись кормчей по просьбе митрополита была переписана в Болгарии по приказу деспота Якова-Святослава, родственника болгарского царя Константина. Важно отметить, что сербская кормчая не удовлетворила русских книжников, так как тексты церковных канонов там были даны в сокращенном изложении. Поэтому на Руси комментарии византийских юристов соединили с имевшимся переводом полных текстов. Древнейшая сохранившаяся рукопись так называемой Синодальной кормчей была переписана в Новгороде в 1282 г. При переписке текст был пополнен памятниками права, возникшими на Руси. В их числе — старейший список Пространной Русской Правды. Так русские книжники в тяжелых условиях страшных разрушений, нанесенных нашествием, стремились сохранить и возродить свое письменное наследие.

С XIV в. одновременно с экономическим подъемом и ростом активной деятельности общества наметилось и очевидное оживление культурной жизни.

Традиционная народная культура. В своих основах эта культура оставалась такой же, как и в эпоху домонгольской Руси, представляя собой пеструю смесь христианских и языческих обычаев, в которой постепенно усиливался христианский компонент за счет того, что забывалась связь многих традиционных обычаев с породившим их языческим мировоззрением. Однако были некоторые сферы сознания, где языческие представления сохранялись особенно долго. Это прежде всего сфера аграрной магии. Как видно из «Поучений» Серапиона, и во второй половине XIII в. волхвы пользовались в обществе немалым авторитетом — их добрым заклинаниям приписывали хороший урожай, а со злыми деяниями связывали голод, и тогда волхвов убивали. Сообщение Новгородской Первой летописи под 1227 г. о публичном сожжении четырех волхвов на Ярославовом дворище в Новгороде показывает, что языческих воззрений придерживались не только общественные низы.

Участники Собора 70-х гг. XIII в. во Владимире с огорчением отмечали, что «божественные праздники» паства отмечает, следуя старым языческим обычаям: «с свистанием и с кличем и воплем», с боями на палках «до самыя смерти». В созданной в Новгороде во второй половине XIII в. Синодальной редакции «Устава Владимира» осуждаются те, кто «молится под овином или в рощеньи или у воды», т.е. в традиционных местах языческого культа. Участники владимирского Собора также осуждали обычай, когда «невесты водят к воде». Вместе с тем в традиционном характере народной культуры заметны некоторые важные изменения. Так, со второй половины XIII в. основная масса населения страны начинает систематически обозначаться термином «крестьяне» (производное от «христиане»), который выступает и в народной среде как самоназвание. Это говорит о том, что не только социальные верхи или церковь, но все общество в целом воспринимало свой народ как христианский, в отличие от язычников (а затем — мусульман) ордынцев и язычников-литовцев.

Развитие героического эпоса в XIV—XV вв. Другие перемены заметны при наблюдении за развитием русского героического эпоса, который в известной нам форме сформировался именно в XIV—XV вв. Изучение записей былин XVIII—XX вв. дает возможность различать в их составе разные хронологические пласты. С более ранней традицией, восходящей, возможно, к домонгольскому времени, можно связывать такие былины, как о женитьбе Владимира, для которого добывает невесту в чужой стране богатырь Добрыня, или о поединке Добрыни со змеем. Вероятно, к этой эпохе относится и появление эпических песен, в которых рассказывалось, как богатыри стоят на «заставах богатырских», защищая Русскую землю от врагов.

Вместе с тем можно выделить и такие сюжеты, которые появились в обстановке страшного монгольского нашествия и борьбы русского народа против ордынского ига. Таковы сюжеты былин «Илья Муромец и Идолище», «Алеша Попович и Тугарин», когда «поганый» царь распоряжается в самом Киеве, притесняя киевского князя и вельмож. По-видимому, именно в былинах, создававшихся в это время, образ традиционного противника русских воинов приобретает черты жестокого надменного завоевателя, который приводит к русским городам несметную силу. Как говорится в былине «Илья Муромец и Калин царь», русский богатырь, глядя с высокой горы на татарское войско, «конца-краю силы и рассмотреть не мог». В ордынском стане «от пара кониного» не видно солнца, «от скрипу телег» не слышно голоса человеческого, но эту несметную силу, этого грозного противника обращает в бегство русский богатырь Илья Муромец.

Возможно, именно в эту эпоху Илья Иванович, крестьянский сын из Мурома, стал главным героем русского эпоса, главным защитником Русской земли от врагов. В конце XVI в австрийскому дипломату Э. Лясоте показывали пользующуюся особым почитанием гробницу Ильи Муромца в Киево-Печёрском монастыре.

О важных переменах в народном сознании говорит и такая особенность развития русского героического эпоса, как происшедшее именно в эту эпоху объединение отдельных сюжетов, которые связывались первоначально с разными историческими периодами и разными центрами, вокруг одного центра и одного правителя — Киева во время правления в нем Владимира Святославича — Владимира Красное Солнышко. Сохранившиеся в ряде летописных текстов рассказы об одном из главных персонажей русского эпоса — богатыре Александре (Алеше Поповиче) позволяют наглядно проследить, как происходили эти перемены. Рассказы о подвигах Алеши Поповича в войнах между князьями довольно рано получили финал, которого более ранняя традиция не знала: собравшись у Александра, богатыри приняли решение не участвовать больше в войнах между князьями и «ряд положившее, яко служите им единому великому князю в матери градом Киеве». Отправившись служить киевскому князю Мстиславу Романовичу, богатыри погибли, защищая Русскую землю в битве на Калке. Предание это сложилось достаточно рано, так как сообщения о гибели Александра и других богатырей в битве на Калке встречаются уже в летописных сводах первой половины XV в. Для этой традиции Александр Попович — еще персонаж XIII в., но в тексте Никоновской летописи — памятника 20-х гг. XVI в. — он уже упоминается как один из богатырей Владимира Киевского. В былинах этот богатырь Владимира освобождает Киев от хана Тугарина Змеевича.

В этих переменах отразились осуждение народом раздоров и войн между князьями и его поддержка начавшегося объединения русских земель вокруг Москвы. То, что в эпосе главным центром, вокруг которого объединились его герои-богатыри, стал Киев, говорит, что самые широкие круги русского общества воспринимали формировавшееся Русское государство как исторического преемника Древнерусского государства времен Владимира.

Так как для этого времени героический эпос можно рассматривать как традицию, создававшуюся усилиями всего русского общества в целом, то происходившие перемены можно считать отражающими и перемены в сознании всего русского общества XIV—XV вв.

Сведения о культуре городского населения. Наряду с сельским значительную часть общества составляло торгово-ремесленное население русских городов. В отличие от стран Западной Европы нам неизвестны литературные памятники XIV—XV вв., в которых бы отразились особые вкусы и интересы этого слоя общества. Тексты этого времени, связанные с городской средой, вообще очень немногочисленны. Из них наибольший интерес представляет «Хожение за три моря» — записки тверского купца Афанасия Никитина о его путешествии в Индию, где он находился в 1471—1474 гг. Никитин, занимавшийся заморской торговлей, принадлежал к наиболее предприимчивой и наиболее состоятельной части формирующегося городского сословия. В своем «Хожении» он выступает как внимательный наблюдатель жизни далекой и чужой страны. Привязанность к своей стране и своей вере сочеталась в нем с отсутствием нетерпимости к другой религии, что позволило ему сблизиться с последователями индуизма в мусульманском государстве Бахманидов. Они, по его признанию, «не учали от меня крыти ни о чем, ни о естве, ни о торговле... ни жон своих не учали крыти». Он порицает раздоры между князьями, скорбит о том, что в Русской земле «мало справедливости». Никитин размышляет о том, каковы признаки истинной, «правой» веры. Он — убежденный христианин, когда «пропали книги», страдает от того, что утратил возможность отмечать в нужные сроки праздники и соблюдать посты. И все же в далекой чужой стране Афанасий пытается делать и то, и другое, ориентируясь на мусульманский календарь. Этот пример, хотя и относящийся к экстремальной ситуации, говорит о достаточно высокой религиозности верхушки городского населения.

О достаточно глубоком проникновении христианских верований в среду городского населения говорят известия о появлении в Новгороде и во Пскове во второй половине XIV в. ереси стригольников. В 1375 г. основатель ереси дьякон Карп был казнен с двумя товарищами по приговору новгородского веча. Известия о сторонниках этой ереси встречаются в источниках вплоть до конца 20-х гг. XV в. Еретики не признавали власти над собой «всего чина священнического», поставленного «по мзде», т. е. вносившего плату при поставлении и взимавшего плату за совершение обрядов. Они отказывались подчиняться таким священнослужителям и принимать от них причастие. Ими были написаны и некие «писания на помощь ереси своей», они настаивали на том, что апостол Павел «и простому человеку повелел учити». Нет возможности установить, каковы были конкретные причины, которые привели стригольников к выступлению против всего формирующегося духовного сословия, однако очевидно, что само появление ереси говорит о существовании среди русских горожан из центров Северо-Запада людей, погруженных в религиозные искания, самостоятельно рассуждающих об истинах христианского учения. Сам характер ереси говорит о достаточно широком круге чтения еретиков, в который входили не только тексты Писания, но и постановления церковных соборов, осуждавших «симонию».

Образ жизни и взгляды элиты. Как и ранее, в нашем распоряжении нет достаточных данных, характеризующих образ жизни и взгляды верхов светского общества, даже великого князя московского и его окружения. Разумеется, образ жизни великого князя как воина и правителя заметно отличался от образа жизни большинства его подданных, но в его «частной» жизни обнаруживается много общего с их жизнью. Подробные описания чина великокняжеской, затем царской свадьбы показывают, что во многом она не отличалась от того, что происходило на обычной крестьянской свадьбе. И там и тут жениха и невесту осыпали хмелем, их постель стелили в холодном сеннике на тридевяти ржаных снопах, в головах у постели ставили свечи в кадь с пшеницей. Все это — языческие обычаи, связь которых с языческим мировоззрением уже забылась. Вместе с тем христианскую образованность Ивана Калиты и его потомков не следует преувеличивать. Даже в специальной похвале

Дмитрию Донскому упоминается, что этот правитель «книгам не учен сы добре».

Важные сведения о взглядах и стремлениях этого круга лиц содержатся в памятниках летописания XIV—XV вв. Хотя летописные тексты писались, как правило, духовными лицами, но часто они работали по заказу светской власти, и поэтому закономерно искать в летописных текстах мысли и представления их заказчиков. В XIV в. вместе с общим оживлением жизни русского общества наступило и общее оживление летописной работы — свои центры возникают в XIV в. в Твери, Москве, Нижнем Новгороде, Ростове, Пскове. Книжники, работавшие по заказу правителей, переносили на страницы своих текстов их притязания и приемы агитации. Московские книжники подчеркивали блага длительного мира, который принесла Русской земле политика Ивана Калиты, а тверские говорили о мученичестве, гибели за веру тверских князей — Михаила Ярославича и его сына Александра, убитых татарами, и обвиняли «Ивана московского» в сотрудничестве с ними. Но для изучения взглядов светских верхов древнерусского общества важно, за что книжники хвалили главных героев повествования — правителей, в чем видели их достоинство, так как в этих оценках отразилось общее представление верхов светского общества о том, каков должен быть идеальный носитель верховной власти. В облике правителя на страницах летописей доминируют традиционные черты воина — предводителя дружины, который одерживает победы, приносит мир стране и щедро награждает воинов. В уста умирающего Дмитрия Донского автор похвалы вкладывает такие слова, обращенные к боярам: «...мужествовах с вами на многы страны и противным страшен бысть в бранех». В похвале его сопернику Михаилу Александровичу Тверскому также читаем: «...муж борець бе и не страшив ко брани». В тех же текстах подчеркивается близость между князем и боярами, тесное переплетение их интересов. В старых, традиционных формах автор похвалы Михаилу Тверскому говорит, что он «сладок беаше дружине своей... вся, елико имеаше... подав дружине своей». Автор похвалы Дмитрию Донскому вкладывает в уста князя слова, обращенные к боярам: «...всех любих и в чести держах и веселихся с вами и с вами скорбех; вы же не нарекостасе у меня бояре, но князи земли моей».

Воинские повести. Еще один вид источника, важный для освещения взглядов и вкусов верхов светского общества — это частично также дошедшие в составе летописных текстов воинские повести — рассказы о крупнейших битвах современной истории, прежде всего о битве на Куликовом поле. Одним из ранних произведений, 'посвященных этому самому значительному событию русской истории XIV—XV вв., стала обширная повесть, помещавшаяся в составе летописных сводов первой половины XV в. Автор подчеркивает грандиозное значение происходивших событий: «от начала миру» не собиралось такого большого русского войска, и «от начала миру сеча не бывала такова», как Куликовская битва, завершившаяся победой русского войска. Автор повести воздает должное храбрости и мужеству вождя войска Дмитрия, который, несмотря на уговоры бояр, «бьяшеся с татары тогда, став напреди всех». Единству русских князей, соединившихся для борьбы со страшным врагом, автор противопоставляет вступившего в сговор с Мамаем рязанского князя Олега, «кровопивца крестьянского, нового Иуду предателя». Куликовская битва в этом сочинении — это не только победа русских людей над агрессором, но и победа «христиан» над «погаными», достигнутая благодаря вмешательству божественных сил: двое воевод видели ангелов, мечущих огненные стрелы на татар. В повествовании своеобразно сочетаются черты воинской повести о мужестве и подвигах русских воинов с повествованием о божественном заступничестве, с языком и фразеологией, характерными для «учительной» церковной литературы.

Ближе к традициям светской воинской поэзии стоит «Задонщина» — поэтическое повествование о событии, созданное вскоре после Куликовской битвы. Образцом для создании «Задонщины» послужило «Слово о полку Игореве». Обращение к этому памятнику позволило автору «Задонщины» увидеть происходящее в большой исторической перспективе. Не случайно автор призывает слушателя подняться «на горы киевския», вспоминает о Бояне, воспевавшем первых русских князей, говорит, что русские князья — его современники — потомки Владимира Киевского. Древние времена славы и величия отошли в прошлое, когда Батый разорил русские земли: «и оттоле Русская земля седить невесела... тугою и печалью покрышася». Мамай пытался пойти по стопам Батыя, но русские князья во главе с Дмитрием выступили против него, «помянувшее прадеда своего великого князя Владимира Киевского». Их победа привела к возрождению славы и величия Руси, к крушению власти Орды над русскими землями. Бегущие с поля битвы ордынцы восклицают: «Уже нам, брате, в земли своей не бывать, а в Русь ратью нам не хаживать, а выхода нам у русских людей не прашивать». Как и в «Слове о полку Игореве», в «Задонщине» широко используется образность, свойственная русской воинской поэзии с характерным для нее образом битвы-пира. К «Слову о полку Игореве» с его грустным лиризмом восходят те части «Задонщины», где автор оплакивает погибших, в этих плачах отчетливо слышны отголоски народных причитаний. Но в картине мира, характерной для этого памятника, при сравнении со «Словом» вырисовываются важные изменения — стихии природы, как и ранее, вторят действиям героев, но за ними уже не выступают образы языческих богов, а в ход событий вмешиваются христианские святые. В «Задонщине» отразились и новые реалии в жизни московской знати, только начинавшие складываться в эпоху Дмитрия Донского. Во время битвы великий князь, обращаясь к боярам, вспоминает «московскыя сластныа меды и великия места», которые они могут добыть себе своей храбростью на поле боя.

Летописи о перемене в общественном сознании. Наблюдения над летописными памятниками позволяют выявить и некоторые важные изменения в общественном сознании, которые можно считать характерными для значительной части общества, а не только для кругов духовенства. Первая половина XV в. в истории русского летописания стала временем создания сводов — сложных текстов, в которых были соединены в единое целое летописные записи, сделанные в разных политических центрах Руси. Так, в конце первого десятилетия XV в. при митрополичьей кафедре был создан свод, в котором соединились записи, созданные не только в разных центрах СевероВосточной Руси, но и в Новгороде. Позднее был создан один еще более обширный свод — общий источник Новгородской IV и Софийской I летописей, в котором, помимо материалов из местных центров, были использованы записи южнорусского домонгольского летописания. Это были общерусские своды, создание которых связано с Москвой и митрополичьей кафедрой. Новгородское летописание долгое время развивалось своим особым путем, редко заимствуя материал из исторической традиции Северо-Востока. В XV в. наступили значительные перемены. При создании одного из главных памятников новгородского летописания этого времени — Новгородской IV летописи материал северо-восточных летописей был уже широко использован. Составителям сводов не всегда удавалось примирить разные трактовки одних и тех же событий, которые они находили в своих источниках, да они и не всегда ставили перед собой такую цель. Но благодаря их усилиям создавалась память об общем прошлом русских земель, которая была продолжением исторической традиции о Древнерусском государстве. Появление в разных землях Древней Руси летописных сводов, основанных во многом на сходном материале, позволяет утверждать, что русские земли стали в определенной мере жить общей идейно-культурной жизнью еще до их объединения в едином государстве.

Обращение к памятникам летописания показывает также, какое большое место в сознании русского общества занимала борьба за освобождение русских земель от власти Орды. В рамках рассматриваемого периода наиболее глубокому осмыслению роль этого события в судьбах Северо-Восточной Руси подверглась в произведении под названием «О житии и преставлении великаго князя Дмитрия Ивановича царя Рускаго», дошедшем до нас в составе летописных сводов первой половины XV в. Уже в заголовке великий князь назван «царем», так, как ранее называли византийского императора, а затем — татарского хана. В этом произведении Дмитрий Иванович выступает как «царь» — суверенный правитель Русской земли, своей «вотчины», а все князья Русской земли повинуются его власти, именуя великого князя своим «господином». Он внук Ивана Даниловича, «собирателя Рускои земли». Он не только законный и признанный глава Русской земли, но и ее заслуженный защитник, сражавшийся «с нечестивыми агаряны и поганою литвою». Особенно страшная опасность исходила от Мамая, не желавшего примириться с тем, что «Дмитрии московский себе именует Рускои земли царя». Он хотел истребить русских князей, разорить христианские храмы и отдать русских людей под власть баскаков, но эта опасность была устранена благодаря Дмитрию, собравшему для отпора поганым войско «всей Русской земли». Так утверждалось представление о «Русской земле» как о независимом государстве и о московском князе как ее главе, объединившем ее силы для отпора завоевателям.

Изменения в духовной жизни древнерусского монашества. Вторая половина XIV — начало XV в. стали временем серьезных изменений «ученой» христианской культуры русского духовенства. В отечественной филологии этот период получил название эпохи «второго южнославянского влияния». Действительно, в это время именно из южнославянского мира на древнерусскую почву были перенесены тексты многих ранее неизвестных литературных произведений, оказавших сильное воздействие на всю жизнь русского монашества. Однако в подавляющей своей части это были переводы греческих оригиналов, отражавших интенсивные духовные искания в среде поздневизантийского монашества, связанные с духовным течением «исихазма» (т.е. «молчальничества»). В эту эпоху резко активизировались поиски путей к достижению давно провозглашенного, но трудно достижимого идеала соединения человека (прежде всего, конечно, монаха) с высшим, божественным началом.

Тексты эти, как созданные в XIV—XV вв., так и произведения более раннего времени, интерес к которым обострился именно в поздневизантийскую эпоху, содержали описания глубоко продуманных и тщательно разработанных духовных упражнений, которые должны были привести к очищению души монаха от страстей, привязывающих его к грешному миру, с тем чтобы, придя в состояние постоянной внутренней («умной») молитвы, она оказалась способной восприять исходящий от высшего начала божественный свет. Классическим примером здесь может служить «Лествица» Иоанна Лествичника — византийский памятник XI в., приобретший огромную популярность в русском обществе на рубеже XIV—XV вв. Вместе с этими текстами на русскую почву переносились нормы организации жизни монашеской общины, которая общими усилиями должна была создать условия для духовного совершенствования своих членов.

Монастыри в домонгольской Руси, как правило, располагались в городах или близлежащей городской округе и далеко не всегда были важными центрами духовной деятельности. Характерно, что большая часть известных нам немногочисленных рукописей этого времени была переписана лицами из среды белого духовенства — священниками или дьяконами. Монах, принявший постриг, жил в монастыре на средства принесенного им вклада, продолжая зачастую управлять приобретенным в миру имуществом. Между собой монахов соединяло лишь общее участие в церковной службе.

В среде русского монашества давно назревало недовольство таким положением, отсюда сильная реакция в этой среде на влияния, идущие из внешнего мира. Реакция наиболее наглядно проявилась в изменении внешних форм монастырской жизни. Монастыри с XIV в. стали основываться, как правило, вдали от городов, в пустынных, мало заселенных местах, изменился и сам уклад монастырской жизни. Монастырь этого времени был уже общежитийным, где все принесенное в него имущество становилось общей собственностью коллектива монахов, а вся их жизнь подчинялась строгому общему распорядку, который должен был создать условия для поисков пути к высшему божественному началу. Одним из первых монастырей такого типа стал Троице-Сергиев монастырь, основанный в середине XIV в. Сергием Радонежским. Позднее многие такие монастыри были основаны самим Сергием и его учениками во второй половине XIV — начале XV в.: Симонов, Андроников, Голутвинский Коломенский, Высоцкий Серпуховский, Борисоглебский Ростовский, Савво-Сторожевский Звенигородский, Пешношский Дмитровский. Некоторые монастыри (как, например, Павлов Обнорский) были заложены на покрытых лесами землях Русского Севера. Благодаря характерной для монашества нового типа строгой аскетической практике, его престиж в глазах общества сильно возрос. Об авторитете, которым пользовались наиболее выдающиеся подвижники, говорит тот факт, что к их содействию и помощи обращаются правители в критических и трудных ситуациях. Примерами могут служить благословение Сергием Дмитрия Донского перед битвой на Воже или его поездка в Рязань в 1385 г., когда он добился заключения мира между Москвой и Рязанью.

Поскольку одним из важных компонентов монастырского распорядка стало создание в монастырях скрипториев, то общежитийные монастыри превратились в важные центры духовного просвещения, где репродуцировалась и распространялась духовная литература предшествующего времени и новые создававшиеся в этой среде памятники. Подавляющая часть памятников, созданных в эпоху Киевской Руси и пришедших в ту же эпоху от южных славян, дошла до нас в списках второй половины XIV—XV в. Усиление контактов с византийским и южнославянским миром наложило свой отпечаток не только на устройство монастырской жизни, но и на разные стороны духовной жизни русского общества того времени.

Древнерусская и поздневизантийская культура. Рецепция древнерусским обществом наследия поздневизантийского мира по своему характеру была во многом схожа с тем, что имело место на первом этапе освоения византийского культурного наследия в эпоху Киевской Руси.

В истории Византии поздний период ее существования был отмечен резкой вспышкой интереса греков к своему античному наследию. Именно в эту эпоху образованные византийцы стали называть себя «эллинами», хотя ранее в классической Византии этот термин имел сугубо пейоративное значение — «язычник». Эти течения в византийском обществе не встретили никакого отзвука на русской почве. Соответственно и в этот период не перешли в Россию традиции византийской системы образования, основанной на изучении текстов античных авторов. XIV—XV вв. в истории Византии были временем расцвета религиозно-философской мысли, дававшей теоретическое обоснование «умному деланию» византийского монашества (учение Григория Паламы о «божественных энергиях», доказывавшее возможность приобщения человеческой личности к божественному началу). Проявив огромный интерес к духовным упражнениям, которые должны были приблизить человека к Богу, древнерусское общество осталось равнодушным их теоретическому обоснованию. «Триады» Григория Паламы не были переведены и остались неизвестны древнерусскому читателю. Контакты с поздневизантийским миром ограничились реакцией на те стороны византийского культурного наследия, которые вызывали интерес у древнерусских людей уже в эпоху Киевской Руси.

Внимание русских книжников и на этот раз привлекли к себе такие сочинения, в которых провозглашенный идеал характеризовался яркими конкретными примерами. Особенно плодотворными оказались контакты между памятниками византийской и древнерусской агиографии. С конца XIV в. начался расцвет этого жанра в древнерусской литературе. В XV—XV вв. были созданы десятки житий русских святых. Первые памятники новой агиографии заметно отличались от более ранних образцов этого жанра. Если для героев Киево-Печерского патерика мир был обиталищем дьявольских сил, с искушениями которых следовало бороться, то для современников Сергия было очевидно присутствие в этом мире прежде всего божественного начала, встречи с которым следовало искать. Если в патерике к затворнику Исаакию явился дьявол в образе Христа, то Сергию явилась сама Богоматерь в сопровождении апостолов. Описание движения героя по пути поисков божественного начала, передача его различных эмоциональных состояний требовали выработки новых художественных средств, экспрессивного эмоционального стиля, получившего в научной литературе из-за характерных для него сложных словесных сочетаний наименование «плетения словес». Мастером, владевшим этим стилем с наибольшим искусством, был монах Троице-Сергиева монастыря Епифаний Премудрый, завершивший к 1418 г. «Житие Сергия Радонежского», которое стало образцом для более поздних памятников этого жанра, в которых в разных вариантах воспроизводился созданный Епифанием образ настоятеля — организатора монашеской общины, который властной рукой ведет ее по пути к Богу.

За рамки памятников этого типа выходит другое замечательное произведение Епифания — «Житие» Стефана Пермского. Это жизнеописание христианского миссионера, обратившего в христианство коми-зырян и создавшего для них письменность, роднит с другими сочинениями этого времени взволнованный, эмоциональный стиль изложения, но и сюжет, и характер описания событий уже не находят никаких аналогий в памятниках византийской литературы. Примечательно то, что Стефан обращает пермян исключительно силой своего слова, а не с помощью «чудес» и «знамений», обычных для житий миссионеров.

Живопись и архитектура. Контакты с византийским миром в XIV—XV вв. оказали сильное воздействие и на памятники древнерусского сакрального искусства, хотя это влияние было неравномерным и коснулось не всех его областей.

Наиболее сильный отпечаток контакты наложили на развитие древнерусской живописи, хотя в своих реакциях на внешние влияния русские мастера обнаружили большую самостоятельность. Одно из главных направлений в поздневизантийском искусстве получило наиболее яркое выражение в творчестве нашедшего приют на Руси замечательного художника Феофана Грека. О деятельности на Руси этого мастера, приехавшего из самого центра византийского мира — Константинополя, сообщает в письме Кириллу Тверскому Епифаний Премудрый. Проживший на Руси несколько десятилетий Феофан расписывал храмы в Москве, Новгороде Великом и Нижнем Новгороде. В Москве он расписал также терем великого князя, а у князя Владимира изобразил на стене «саму Москву». Не только искусство, но и личность Феофана производила сильное впечатление на москвичей. Такой высокообразованный книжник, как Епифаний, называл его «преславным» мудрецом и «хитрым» философом. При работе, в отличие от других, художник не смотрел на образцы и, не прекращая работы, беседовал с приходящими. Из выполненных им на Руси фресковых росписей сохранилась лишь одна из ранних работ — выполненные в 1378 г. фрески церкви Спаса на Ильине в Новгороде. Творчество Феофана было связано со стремлением передать драматизм переживаний человеческой личности на пути, ведущем к встрече с Богом, ее потрясение при встрече с божественным светом. Эмоциональное напряжение в его образах находит свое выражение в нервном ритме композиций, резких контрастах света и тени, когда темная основа вступает в противоречие с брошенными на нее сверху бликами — ударами света. Искусство Феофана Грека произвело сильное впечатление на новгородских и псковских мастеров, создателей фресковых циклов в новгородских церквях Федора Стратилата и Успения на Болотове и ряда псковских икон. Новгородским мастерам, использовавшим экспрессивный язык византийского мастера для создания проникнутых движением композиций, оказалось чуждым его стремление передать потрясение человеческой личности при встрече с божественным началом. К московскому периоду творчества Феофана относятся иконы, находящиеся в деисусном ряду Благовещенского собора в Московском Кремле.

Согласно летописному свидетельству, Феофан Грек в 1405 г. расписал этот храм вместе с русским иконописцем Андреем Рублевым. В дальнейшем именно Андрей Рублев стал главной фигурой художественной жизни Москвы первой четверти XV в. В 1408 г. он вместе со своим другом Даниилом Черным по приказу великого князя расписал Успенский собор во Владимире— в то время первый по значению храм в Северо-Восточной Руси. Сохранилась часть икон из иконостаса и фрагменты фресок. Позднее Андрей Рублев вместе с учениками украсил «подписанием чюдным» Спасский собор Андроникова монастыря, пострижеником которого он был. Последней работой, выполненной совместно Андреем, Даниилом и их учениками, стала роспись построенного к осени 1426 г. каменного Троицкого собора Троице-Сергиева монастыря. Сохранился написанный в это время иконостас, в состав которого входит икона «Троица» — лучшее произведение Рублева. Вскоре после выполнения этой работы Андрей Рублев умер.

⇐ Предыдущая 19 20 21 22 232425 26 27 28 Следующая ⇒