Лекции Двадцатая, Двадцать Первая, Двадцать Вторая и Двадцать Третья
Духовничество
Первохристианство не знало исповеди, как непременного предварения причастия. Горение веры и превращение жизни в бессменное исповедничество, способное в любой момент превратиться в мученичество, обусловливали готовность всех участников литургии к Святой Трапезе, а если кто чувствовал на душе грех - каялся он публично, очищая так свою душу. Тяжек был грех, - рождалось состояние запрещения, и оно было также открытым, как явны были и проявления раскаянности в содеянном грехе. Исповедь частная, тайная, как обычное и обязательное условие допущения к Св. Причастию, возникла и развилась в обстановке иной, когда христианин увидел себя уже погруженным в обыденную жизнь, а самое христианство перестало быть горением исповедничества в чужой и враждебной среде, а стало явлением обыденным, мирным. Эпоха вселенских соборов и была той эпохой, когда сложился привычный нам порядок: каждый христианин специально готовится, говеет, создавая для себя исключительные по сравнению с обыденностью условия жизни, способствующие возгреванию в душе покаянных чувств, очищает душу исповедью пред духовником, получает от него отпущение грехов - и только так обретает возможность подойти к Чаше. Не каждый священник мог быть духовником, да обычно и вообще то был не священник: монахи, иеромонахи и игумены, вот пред кем принято было на Востоке открывать на исповеди грехи, а если то были священники, то особо епархиальной властью уполномоченные на то. Не будем подробно останавливаться на том, что известно нам о древнем Востоке и славянских странах, а более обратимся к теме, более нам близкой: посмотрим, как с духовничеством обстояло у нас, на Руси, в древности. Пользуемся для этого монографией, этой теме посвященной, профессора С.Смирнова.
Не соглашаясь с Голубинским, Смирнов полагает, что у нас не было особо уполномоченных духовников, а каждый приходской священник мог быть и духовником, каковыми были, конечно, и монахи-иереи - непременно иереи, так как те обстоятельства, которые иногда на Востоке (гонения! ) обусловливали допущение к духовничеству простых монахов, у нас отсутствовали. На севере, где священники были редки, выбранный (он же часто и наследственный! ) приходской священник был естественно и общим духовником - так его акты и называют иногда " приходским отцом духовным". В остальной России духовничество могло быть независимо от настоятельств. Храмов было много, и, хотя приходы были мелки, и в них было порой по несколько священников. Было и безприходное, бродячее духовенство. " Полон мир попов, но на дело Божие мало их ся обретает" - обличал древний проповедник. Выбор духовника был свободен, - то было делом совести каждого: " покаяние бо вольно есть", по выражению одного памятника. " Подобает, -учит Домострой, - изыскати отца духовнаго добра, и боголюбива, и благоразумна, и рассудительна, а не потаковника, ни пьяницу, ни сребролюбива, ни гневлива". Не было ограничений существенных и для духовных отцов в приятии чад, если не считать поздно, с половины XVII века, появившегося запрета монахам исповедывать мирян, особенно женщин. Таким образом, духовническая связь возникла в итоге двух моментов: наречения себе верующим духовника и усыновления последним первого посредством исповеди. То была тесная связь и весьма ответственная для духовника, могущего погибнуть или от своей неопытности, или от нераскаянности грешника. Приходящего надо было испытать: " всем ли сердцем кается, и всею верою, и заповеди Господни хотети ли начнет прияти, и творити повеленное... радостным сердцем и веселым". Если того не было, можно было сказать: " да иди, человече, поищи себе отца по своему хотению и по сердцу и такого потаковника, якоже хощеши, и оба зде насладитася своего хотения: в будущем же веце чужа будета добрых детелий. Мы же... грешницы паче всех человек отягчаеми, с чужими грехы не хочем погибнути..."
Так возникала у духовника " покаяльная семья" - большего или меньшего размера. Посошков не советует сыну своему умножать детей духовных более сотни. У популярных духовников бывало, конечно, и много больше. Связь отца и детей не была формальна. " А отца своего духовного паче родившего тя отца почитай и во всем пред ним рабствуй: яко бо душа честнее плоти, тако и отец духовный плотского честнее есть".
Выслушав исповедь и прочитав над покаяльным сыном молитвы, духовник поднимал его с земли и возлагал его руку на свою шею: " на моей выи согрешения твоя, чадо, и да не истяжет тебе о сих Христос Бог, егда приидет во славе Своей на суд страшный" - вот какой обычай находим мы в древнерусской духовнической практике. Духовник - поручник стада своего, ведущий его в вышний Иерусалим, чтобы, приведя к Престолу Божию, сказать: " се аз и дети, яже ми еси дал". Отсюда и власть духовного отца. " Отца духовного слушайте, а чтите его яко Бога и не раздражайте его ни в чем". " Нарек мя еси себе отцем духовным, - слушай же мене". Стоглав предписывает, чтобы православные христиане " отцов своих духовных чтили и повиновались им о Бозе во всем... без всякого прекословия". " Боле же всего покаяльного отца слушайте, - говорит древнее поучение, - Такоже и вы глаголете: Бога ся бою, а отца духовнаго не слушаю, ложь таковый есть пред Богом и не может спастись". В старинном епитимийнике читаем: " аще кто не имать отца духовного слушати, то удалися не токмо покаяние, но христианства чюж" . С ним обращаются, как с " внешним" - и приношения от него не принимают, и сорокоуст не поют! И слушаться надо всякого духовного отца, не подвергая его критике: " Еще ти, сыне, нечто поведаю: аще у тебя отец покаянный горд и величав, и ты его не осуждай, и не зазри ему ни в чем, и творися сам пред ним мал, аще еси и велик саном, а поп нищ, и также не горди им, но буди послушлив и покорлив. А даст тебе епитимью противу твоих грехов, и ты, сыну, сохрани с любовью, да и сам собою епитимью себе прибави ради спасения... Аще ли у тебя отец духовный не прозорлив и мало научит тя в правду, а ты, сыну, сам своею мыслью благою подвигнися на истинный путь к Богу и от погибельного, от злого пути дьяволя возвратися". А Посошков пишет так: " И ни в чем пред ним ты не высься. Каков ты богат или честен ни будеши, а пред отцом духовным буди яко сын перед отцом родным, но яко раб пред господином своим покорен и низок тако, яко самый последний человек".
Идеал - отказ полный от своей воли. Четко поучение: " Человече, аще хощеши спасен быти, то останися своих воль и приими волю учащего те добрым заповедям и, приим, спасешися; аще ли ни, то ни" . По сравнению одного древнего Слова о покаянии, духовный сын - нива, рождающая одни сорные травы без своего делателя, духовного отца. Поэтому спрашивать его надо " по вся дни", слушать " во всем", исполнять его заповеди, по его благословению творить пост, молитву, поклоны, обеты. " Мене духовного отца послушай, и ничто же без повеленного ти мною не твори: ни поста, ни молитвы, ни оброков своих ни в чем", - говорит духовническое поучение. Даже самочинной ревности благочестия боялась древняя Русь, чтобы не появилось высокомнение, не возникло презрения духовнических повелений, не родилось еретичества или раскола. В самочинных подвигах - нет благодати! Паломничество кто задумал, - благословись у духовного отца. Так тесна была связь, что стеснялся поставить обетную свечу верующий не у своего духовника. Крепкая и молитвенная, конечно, связь соединяет духовника с теми, кто пребывает " под паствою отца духовного". Оба молятся друг за друга. Духовник день и ночь молится за исповедующихся ему, кладет за них ежедневные поклоны. Посошков рекомендует на молитве: " за отца духовного поклон, за родного отца поклон, за мать родную поклон".
Примечателен институт передачи покаяльной семьи - при отъезде, пред смертью. За отсутствием передачи возникло сиротство, люди не знали, куда идти на исповедь. Им и разъяснилось тогда, что они свободны в выборе: " покаяние бо вольно есть" . Посошков, советуя сыну при вдовстве идти в монахи, тут же дает такой совет: " Врученное ти стадо отдаждь иному пастырю. И отдаждь их не просто, не яко наемник, но буди добрым пастырем. Прежде попроси о том Бога, дабы тебе избрал преемника ти доброго. И егда усмотришь по воле Божией пресвитера богоязливого и о пастве радетельна, такова же, каков ты был, или и лучше себя изыскав, вручи стадо свое именно и, кто каков был, дай ему знать. И детям своим духовным всем заповеждь, дабы они лучше того пастыря себе не искали. И кии тому твоему повелению послушны будут, те яве, яко прямые овцы суть Христовы, а кии не послушают, тии яве есть яко хощут по своим прихотям ходити. Обаче ты пред Богом будеши прав, понеже ты им пастыря избрал добраго, а они под такой паствою быть не восхотели, но пошли по своей воле, и который человек из паствы твоея погибнет, на тебе Бог не взыщет, но свободен ты погибели их будеши".
В идеале духовник несменяем, подобно старцу и физическому отцу. Ведь от последнего только " тогда сын свободен, егда кости родителю спрячет". Даже епископская тут власть имела свой предел! Но впоследствии, в XIV-XV вв. тяжкие вины духовника открывали возможность уходить от него чадам его. Возникает и чин отпуста " для дальняго разстояния или нужа ради". Читается особая молитва, дается иногда и прощальная грамота, удостоверяющая отсутствие епитемии. " Достоит и слезам быти ту". Московский собор 1666-67 гг. переход к другому духовному отцу обусловливал наличием " отпускных". Если раньше мы не находим следов контрольных мер, то это определяется не тем, что правило не соблюдалось, а напротив того, тем, что нравственная связь сама по себе оставалась достаточно действительной. Позднейшие меры диктовались уже новыми условиями, вызванными возникновением раскола и отсюда вытекавшей церковной смутой.
Нормальным явлением было, конечно, хождение к исповеди к одному духовному отцу. Переменялся обязательно духовный отец с пострижением - теперь таким мог быть только монах. Возникала необходимость в ином духовном отце при походе или дальнем отъезде. Связь оставалась по возвращении с вторым духовным отцом, но совместное духовничество - не допускалось. " Ежели сам был яко и у того, тако и сего, несть ти пользы". Посошков сообщает: " Инии же при смерти своей сыскивают отцов своих духовных прежних, аще и в дальнем разстоянии. И тако тии мнозии, не хотяще у близ сущих пресвитеров исповедатися, помирают без покаяния".
" Покаяльная семья" патриархальна: епископская власть остерегается вмешиваться. Духовник налагает епитимьи, отрешает от Чаши - даже отгоняет непокорного от себя с запрещением идти к другому! Если епископ вмешивался, то преимущественно там, где надо было укрепить власть духовника. Усилие надзора относится к половине XVII в. и объясняется, как неисправностью говений, так и появлением старообрядчества, с которым Церковь боролась - и кто мог быть лучшим авторитетом тут, если не духовник!
Духовный отец - близкое семье лицо, почетный гость. Обращение к нему вот какое предлагается в старом формулярнике: " Апостольских преданий хранителю и божественных дохмат рачителю и Церкви Божии достойному предстоятелю, священно-отцу и воеводе духовному, и учителю Христова стада словеснаго, корения же греховнаго от сердец искоренителю, государю моему имярек". Была и материальная сторона взаимоотношений: горе, если стяжание замешивалось сюда! " Чужая грехи емы", образно обличает эту язву проповедник. Дары должны идти от сердца. Домострой указует: " А пошлет Бог каких овощев в своем огороде, ин в начале убрати, что поспело от всяких плодов, первее же к церкви Божией принести, ино священники освятят, да сами вкушают и строителя винограда да благословляют, и ко отцу духовному в дом послати же". Обычаем древней Руси было десятину доходов давать церкви - из нее получал и духовник. Особо даяния пред лицом смерти. Отказы были обычаем на помин души. Плата за сорокоуст называлась " задушье за мертвых". Оставлялось и лично духовным отцам - не мало. При составлении духовных завещаний он - естественный свидетель - " сидел над головой", иногда сам писал духовную, утверждал своей рукой и печатью. Близок он был и к прижизненным гражданским делам, как свидетель, как грамотей близкий. Но главное, конечно, значение его - нравственного руководителя, органа надзора, ответчика пред Богом и Церковью. Он - руководитель совести. Он - утвердитель богомыслия правильного. Он - искоренитель всякого злочестия, еретичества, вольномыслия, превозношения. Орудие, коим пользуется он для насаждения крепкого благочестия - практика епитимийная, очень разветвленная и вносящая в домашний быт элементы аскетизма, в идеале приближающегося очень близко к монашеству.
Учительная роль духовника тем значительнее, что проповедь отсутствовала, заменялась чтением поучений в церкви - и водительством тайным духовника. Когда проповедь стала приходить из Киева, возмущенные ревнители старины говорили: " Заводите вы, ханжи, ересь новую, единогласное пение, да людей в церкви учить, а мы прежде людей в церкви не учивали, учивали их в тайне, беса вы имате в себе, все ханжи". Духовническая учительность имела, конечно, не отвлеченный, а прикладной характер душепопечения. Книжность заключалась в умении найти ответ Священного Писания, церковной мудрости благодатной на любой вопрос жизни, мысли, чувства. Стоглав определял задачу пастырской грамотности так: " Чтобы могли церковь Божию содержати и детей своих духовных православных христиан управити могли по священным правилам". То, что священники оказались в этом отношении не на высоте, было предметом жалоб и обличений. Сильно говорит в этом смысле Посошков. Идеального мастера духовного врачевания можно себе представить в образе преп. Даниила: " И мнози прихождаху к нему, и вельми пользовахуся, и мнози к нему исповедху грехи своя. Преподобный же… человеческая греховныя страсти и язвы душевныя и всяческы за совесть от прегрешения погруженныя отчаянием, яко премудрый и искусен врач, целяше милостивыми словесы, лечебное былие прилагая, и с рассуждением божественными заповедьми обязуя, и многих от грех престати увещая, и покаянием исправляя, и к Божией любви приближая; и никого же не стыдяшеся безчинника, или ближнему обиду и немилосердие творяща, или что неподобное дело и о всех спасении промышляше. И вси в сладость его послушаху и повиновахуся ему, яко истинному учителю". О высоте учимого свидетельствовать может послание преп. Кирилла Белозерского к князю Можайскому Андрею Дм. " Ты поставлен от Бога властелином в вотчине своей затем, чтобы унимать людей от лихаго обычая: чтобы судьи судили праведно, без поклепов, подметов, посулов и мзды. Озаботься, чтобы в вотчине твоей не было корчмы, потому что в ней великая пагуба, и души их гибнут, также и мытов, а где перевоз, там позволительно взять труда ради; чтобы не было разбоя и татьбы! Унимай подвластных людей своих от сквернословия и брани. Если не исполнишь этого, все то взыщется на тебе. Не ленись сам давать управу христианам, и это тебе вмениться выше молитвы и поста. Пусть уймутся они от пьянства и дают милостыню по силе; так как вы поститься не можете, а молиться ленитесь, то милостыня восполнит этот недостаток. Пойте по церквам молебен Спасу, Пречистой Его Матери, Заступнице христианской и не ленитесь ходить в церковь. В церкви же следует стоять со страхом и трепетом, потому что она земное небо. Особенно остерегайся, господин мой, стоя в церкви беседовать и празднословить, возбраняй и вельможам своим и простым людям, потому что это прогневляет Бога". Очень характерны и послания преп. Иосифа Волоцкого о епитимьях: мы видим воочию, как строго проводился покаянный подвиг. Сила власти, находящейся в руках духовника, сказалась в одном столкновении между преп. Мартинианом Белозерским и Василием Темным, его духовным сыном. Тот вероломно поступил с неким боярином, возвратившимся в Москву при содействии преподобного. Явившись к князю " с великой печалью", святой обратился к нему " и рече: тако ли, самодержавный князь великий, и ты праведно судити научился еси? Почто еси душу мою грешную продал и послал еси во ад? Почто еси боярина того, иж мною призванного и душею моею, оковати велел и слово свое преступил? " Князь пришел в великий гнев, - но затем смирился, снял опалу с боярина и просил прощения у своего духовного отца, который " и сам от него прощения взят". После того князь еще больше полюбил своего духовника и во всем его слушал и почитал.
Как часто происходила исповедь? Древнерусские поучения советуют - " по вся дни, исповедующе своя грехи" , не задерживая и малые согрешения, или - каждую неделю... Но обычно происходила она постом, предваренная говением. Дело духовного отца было определить для каждого пищу, поклоны и т.д. - пасти свою семью духовную. " А постныя дни духовною радостию проводим, говорит древний проповедник, с чистотою, страх Божий имеющие в сердцах своих отца духовного послушающе, заповеди Господни храняще, да достойни и упасени будем честными иереи".
Существовала и публичная епитимья. Известны собором назначенные епитимьи Иоанну Грозному за четвертый брак и Висковатому за мудрование об иноках. Но практиковались, по-видимому, такие епитимьи и духовниками. Иногда такая епитимья связывалась с запретом отогнанного кому бы то ни было принимать в свое окормление. Это было как бы отлучение, падающее на голову " непокорника". Пример: господин лишнее взял с раба, ищущего свободу - на него падает жестокая кара, ищи-де себе " потаковника" - а я тебя отгоняю. Логика здесь ясная: " не слушающе бо иерея, наказывающа добре, то почто ся и каяти? " Эта мера вывелась к XVI веку. Публичная епитимья являлась высшей исправительной мерой - средством сломить злую волю. Тайная епитимья являлась врачевством, искусством применения которого и определялась высота дарований духовника. Назначалась публичная епитимья и за явные грехи, нарочито преследуемые. Список их длинен. " Покаяльники", т.е. несущие тяжелую епитимью, вместо Св. Таин, причащались в Пасху богоявленской воды.
Насколько глубоко было воздействие духовничества на быт, можно судить по тому, что, по мнению Забелина, Домострой явился порождением духовнических наставлений. Епитимейники показывают, как утончена, была совесть в защите всего слабого и угнетенного. " Скота и птицы не убил ли до смерти напрасно? " " Или похулил еси нищего, и осудил, и милостыни не дал еси ему? " - " Изгнав из дому своего нищего, 30 дний сухо яст"... " Согреших, отче, кается древний русский человек, нищему не дал воды испити или от собаки не проводил". Презрением пользовались попы-потаковники, которые " дару деля", не налагали епитимьи и допускали недостойных к причащению.
* * *
Покаяние занимает особое место среди других Таинств по признаку особого напряжения воли, особенного горения духа, которое в нем должно быть явлено - и притом с обеих сторон: и духовника, и кающегося грешника. То - личная встреча идущего к Богу грешника, утратившего силою обуявшего его греха благодать чистоты от греха, дарованную ему крещением и, силою покаянного чувства стремящегося вернуть утраченное, с одной стороны, и с другой стороны, свидетеля Христова, Божия иерея, не просто принимающего это покаяние, но соучаствующего в его обнаружении дарованною ему благодатью Святого Духа и, по признании покаяния действенным, то есть достаточно глубоким, искренним, твердым, проникнутым одушевлением борьбы с грехом и ненавистью к нему, отпускающего грехи и тем восстанавливающего утраченную чистоту.
Отсюда возникает вопрос не только об исключительно повышенной ответственности пастыря в деле духовничества, особой его собранности и духовной напряженности, но даже и о самой нравственной пригодности пастыря для совершения таинства. Другими словами, возникает вопрос о том, не является ли самая действительность таинства зависимой от личности священника? Этот вопрос был поставлен в древности преп. Исидором Пелусиотом. Он обличал современное ему духовенство в продажности, сделавшей из покаяния статью доходов. Если раньше " и цари, впадшие в грех, уцеломудривались", то теперь этого " не бывает и с богатыми простолюдинами". Он обличает некоего недостойного пресвитера Зосиму, который разрешил богатого клятвопреступника за несколько рыб. Какой же делает отсюда преподобный общий вывод? " Господь изрек сие (" аще свяжете… аще разрешите…" ) чтобы по удовлетворении за отнятое, иереи, молясь и постясь вместе с согрешившими, приобретали им разрешение с Неба, не давая в уме своем и места такой мысли: пойдем и примем в наследие себе Божие святилище. Ибо они служители, а не сообщники; ходатаи, а не судии; посредники, а не цари". Принося жертвы и о своих грехах, они " не могут самовластно отпускать грехи непокаявшимся". Господь " узаконил, чтобы они (священники) были храмом невинности и всякой чистоты" . Отсюда получают, по толкованию преподобного, особый смысл и слова Спасителя: " Приимите Дух Свят", предваривший уполномочием: " Имже отпустите…" Какой это смысл? " Если ради Духа Божия прияли власть, то грехами своими удаляющие от себя Духа не имеют сей власти, имеют же только знающие Духом Святым, кто достоин оставления, и кто - осуждения. Поелику превышало это ум человеческий, то Утешитель - сообщник Божией сущности и славы, соделался для достойных Его приятия учителем неисследимого уму человеческому". Иными словами: отпустительная молитва священника не есть некая магическая формула, по произволу священника произносимая и механически с собою несущая отпущение грехов. Пред нами встреча покаянного духа грешника и молитвенного духа Божия иерея, являющегося носителем Духа Святого. В итоге такой встречи и происходит Таинство, превышающее наше разумение: новое благодатное очищение души возникает, восстанавливающие ту чистоту, которая дана была крещением, а потом утрачена грехом.
Всю могущественную силу этого обновления можно лучше всего ощутить, восстанавливая пред своим мысленным взором картину первохристианства, когда люди, являющиеся христианами, постоянно поддерживали в себе горение веры и тщились, сознательно (в трудном, длительном или мгновенно-благодатном, но всегда до глубин души дошедшем подвиге приуготовления) прияв христианство, соблюсти чистоту крестильных риз и во всей своей последующей жизни. Отсюда и возможность, и необходимость, естественная потребность быть участниками каждой евхаристической трапезы. Обязательного предварения ее исповедью и отпущением греха в таинстве покаяния не было. Почему? Таков подъем был духа! Если возникала потребность в очищении, то можно мыслить это в форме, подобной открытию помыслов старцу. Такое частное покаяние и исповедание грехов пред священником могло совершаться каждый день… Многозначительно звучит указание Киприана: " коль во многих, на всяк день не приносящих покаяния и не очищающих свою совесть исповеданием грехов, вселяются нечистые духи". При каждодневной евхаристии такое повседневное исповедывание как бы обеспечивало душу от загрязнения и от утраты крестильной благодати. Должны были произойти исключительные события, чтобы совлечена была эта благодать - и тогда, естественно, должны быть принимаемы исключительные меры, способные восстановить утраченное. В этом плане встает пред нашим мысленным взором и тот, так обстоятельно разработанный, институт публичного покаяния, который стоял в центре тогдашней жизни.
Обыденное покаяние и исповедание грехов пред священником могло быть (и обычно было) тайным, но могло быть и открытым. Климент Римский (I в.) говорит: " если в чье сердце вкрадется какое-либо зло, то пекущийся о своей душе да не устыдится исповедаться в этом настоятелю, чтобы от него, при помощи слова Божия и советов, получить исцеление". Ориген в III в. говорил, что " для грешника, жаждущего оправдания пред Богом - средство стяжать оное состоит в исповедании греха своего священнику Божию и в этом находить врачевство". " Будем же исповедывать, братия, - говорит священномученик Киприан, - свои согрешения, доколе мы еще в мире, доколе еще возможна исповедь, - доколе удовлетворение и прощение грехов чрез священников угодны Богу". Но тут же у Оригена читаем, как он, советуя исповедать грех и тем его извергнуть, такое дает наставление: " Сыщи прежде врача, пред которым бы тебе поведать причину немощи, и который умел бы немоществовать с немощным, плакать с плачущим, соболезновать и сострадать с ним, и что он скажет и присоветует, то и делай и исполняй. Если он найдет слабость твою такой, что ее должно исповедать и излечить в собрании Церкви всей, и что это может послужить к назиданию и других, и к благонадежнейшему исцелению тебя самого: то обдуманным и благоразумным советом такого врача должно воспользоваться".
Нечто совсем иное - публичное покаяние, как результат тяжкого греха - столь тяжкого, что порывается уже связь с Церковью: бывший ее член подпадает под " маран-афа", по слову апостола Павла. Можно думать, что, в представлении первохристианских учителей, такое покаяние было неповторимым, подобно крещению. Такое покаяние, по суждению Тертуллиана, " требует, чтобы грешник питал и укреплял душу молитвою, постом, воздыханием и слезами, чтобы день ночь вопиял Богу своему, чтобы преклонял колена пред священниками, повергался ниц пред престолом Божиим и просил братий своих молиться за него". Только так человек способен избавиться от грозящего ему ада!
Тут имеются ввиду не " апостаты", т.е. отступники, ушедшие в язычество сознательно и добровольно. Такие далеки были от покаяния. Не то отрекшиеся по слабости, из страха преследований или под тяжестью их. Такие " падшие" и имеются здесь в виду. Делятся они на классы. Меньше вины у откупившихся от гонений покупкой свидетельства о не принадлежности к христианству, но оставшихся тайными христианами. Хуже положение принесших жертвы идолам. Тут строгость требуемого покаяния сообразовалась с тем, в какой мере вынужденным было такое отречение. Худший класс - предатели, выдававшие христиан, их убежища, книги священные, церковное имущество. Приобщаются к " падшим" и тяжкие преступники - убийцы, прелюбодеи, а впоследствии и еретики.
Как же протекало в таких случаях покаяние? Оно являет собою целую лествицу. Первая ступень - плач о своем грехе, открыто пред всеми совершаемый. Так и называются кающиеся " плачущими", а иногда безпокровными, обуреваемыми, так как стоят вне притвора, на открытом месте в любую погоду, умоляя верных молиться за них. Церковное покаяние, в строгом смысле слова, было следующей ступенью, когда кающиеся допускались, наравне с оглашенными, в притвор. Они именовались " слушающими", так как вместе с оглашенными, начальными, могли слушать чтения и поучения, пока не закрывались двери храма. Такое состояние длилось нормально три года. После этого кающиеся допускались в храм и могли молиться в обществе верных, свое покаянное настроение выражая в постоянном коленопреклонении. Отчего и имя им было: " припадающие". Только пробыв известное время в такой покаянной молитве, могли они уже встать с колен, отчего эта ступень так и называлась: " стоянием". Преимуществом их пред оглашенными было то, что кающиеся этой степени оставались с верными и на Евхаристию, хотя и не имели еще права приступать к ней.
От кающихся требовалось, помимо внутренней скорби о грехе и открытое его исповедание с самоосуждением, с испрашиванием молитв за себя с плачем и воплем. Киприан обращается к падшим: " Сотворите совершенное покаяние, печалью и стенанием докажите свою скорбь… Молиться подобает прилежнее и просить, день в плаче препровождать, нощи в бдениях и слезах, время все употреблять на слезные рыдания, поверженными на земле лежать, в пепле и вретище валяться, по погублении одеяния Христова не хотеть уже никакой одежды, после пищи дьявольской лучше желать поста, к праведным делам прилежать, коими грехи очищаются, часто подавать милостыни, коими души от смерти избавляются". Самые решительные формы внешнего обнаружения покаянной настроенности были требуемы и как явное свидетельство отчуждения от верных. Рядом с этими отрицательными проявлениями покаянного подвижничества, стояли и положительные подвиги любви, благочестия, благотворения, труда (в частности, ухода за больными и погребения умерших). Только близость смерти опрокидывала всю эту требовательность. Тут наблюдались трогательные проявления заботливости о том, чтобы никто не покинул этот мир, не будучи воссоединен с Церковью. Так, есть сведение о том, как один добрый старец, отпавший во время гонений, разрешен был своим внуком, малым дитятей. Внук послан был дедом к пресвитеру с просьбой разрешить его как можно скорее, ввиду приближения смерти. Священник, сам больной, передал дитяти частицу, уполномочив его, смочив ее немного, дать старцу в рот. Дитя исполнило порученное, и старец умер непосредственно после приобщения Святых Тайн. Если, однако, опасения не оправдывались, то строгость покаянного подвига восстанавливалась. Безусловное возвращение в состав Церкви в качестве полноправных членов ее происходило лишь в итоге формального принятия в нее актом возложения рук (хиротесии), торжественно совершаемого епископом. Оно совершалось над коленопреклоненным кающимся во время литургии. После этого следовало приобщение его Святых Тайн.
Мы останавливаемся на этих явлениях древности, так как нельзя счесть их отошедшими в прошлое без всякого следа в условиях современной практики исповеднической. Обе эти формы покаяния - одна, почти лишенная знамений внешней действительности, а другая, напротив, обставляющая допущение к Святому Причастию длительным и сложным покаянным подготовлением к нему - обе эти формы и ныне существуют в идеале, как некие два полюса, между которыми находит себе место каждый конкретный акт современной исповеди. Бывают и сейчас случаи, когда налагается епитимья, отрешающая от Чаши на долгое время и заключающаяся в несении подвига покаяния, пусть не столь демонстративного, как в древние времена, но, по заданию, столь же глубокого и истинного. И одна лишь угроза смерти открывает возможность приобщения Святых Тайн - с восстановлением подвига покаяния, если восстанавливается здоровье или вообще отпадает угроза смерти. Пусть в таких случаях не в форме торжественной хиротесии происходит воссоединение с остальными верными в трапезе Евхаристической - актом огромной важности является снятие епитимии запретительной и для современного христианина. Наблюдаются, с другой стороны, случаи, когда настолько возгнетается огонь евхаристического благочестия, что исповедь приобретает значение относительно малое - в полной аналогии с вышеописанными явлениями первохристианства. Так, например, общая Чаша всех участников, какого-либо общения в Пасхальную Ночь, после того, как все участники этого общения очистили себя покаянием и приобщились в тот или иной предшествующий день Страстной Седмицы. Здесь как бы очищается только загрязненный верхний покров души, чтобы достойно подойти к Чаше - души, прошедшей покаянно все долгое поприще Великого Поста и тем себя к Богу приблизившей. Рядом с такими явлениями, исключительными и касающимися целых скоплений людей, можно в этом же плане отметить явления индивидуальные, но зато не эпизодические, а длящиеся: мы имеем в виду практику частого приобщения Святых Тайн в условиях душепопечения, приближающегося к типу старческого окормления в условиях уклада жизни монашеского или к нему близкого.
То, повторяем, - полюсы. Наше время выработало обычную исповедь, типа иного. Привычное отчуждение от церковной жизни как бы прерывается эпизодическим к ней приближением вплотную - для какового потребно радикальное обновление души (говение), вызываемое не каким-либо паде-нием, а просто фактом повального погружения всего церковного общества в жизнь, далекую от Церкви. Такая исповедь кумулирует в себе черты обоих типов, древности известных: некая то средняя форма, которую можно с одинаковым правом рассматривать или как сильно смягченную форму покаянного воссоединения с Церковью, или как сильно сгущенную форму допущения к Чаше постоянных участников евхаристического общения. Но в каждом почти отдельном случае, если он фактически не является уродливым искажением исповеди, можно оттенить большую окрашенность в том или ином направлении: или в смысле большего приближения к типу воссоединения с Церковью, или большего приближения к типу подготовления к очередному Причастию привычному. Особенно наглядна аналогия с первым типом исповеди в случаях так называемой исповеди за всю жизнь, или исповеди после очень долгих сроков отчуждения от Церкви.
* * *
Какое положение занимает духовник во время исповеди - активное или пассивное? Выслушивает он или испытывает? Оставляет на усмотрение кающегося широту и глубину покаяния, диапазон и захват его или стремится вынести на Божий свет все таящееся в душе кающегося, хотя бы и бежало этого света укрывающееся в глубине совести, а может быть, себя в очах кающегося и еще не обнаружившее, зло? Склонны иногда даже опытные и рачительные духовники уклоняться от излишней активности, исходя из предположения, будто не ляжет на совесть духовника наличие неполноты исповеди - дело то, будто бы, совести кающегося. Это, конечно, не так. Сознательное и намеренное умолчание - другое дело. Но любое попустительство духовника, хотя бы выражающееся в недостатке активности, в отсутствии инициативы, в неприменении наводящих вопросов и т.д. - в разрез то идет с назначением исповеди. Чтобы в этом убедиться, достаточно вчитаться хотя бы в то, что дает нам требник. Между молитвами и разрешительной молитвой протекает длительный и сложный процесс обследования душевного хозяйства кающегося, совершаемого по широкому плану. Убеждается прежде всего духовник, что не страдает кающийся самой тяжкой болезнью - грехами ума, а верует строго учению Церкви, " недвижимо и непременно пребывающей", не сомневаясь ни в каком ее предании. И если он так именно верует - " православно и несумненно", то читает он тут же Символ Веры. Исследование идет дальше: " Рцы ми чадо: не был ли еси еретик или отступник; не держался ли еси с ними, их капища посещая, поучения слушая, или книги их прочитовая? Не любиши ли чесого мирских, паче Творца твоего? Не лжесвидетельствовал ли еси? Не преступил ли еси коего обета Богу обещанного? Писания Божественныя на кощуны не приимовал ли еси? ". Далее идет вопросник обстоятельный, касающийся сексуальных грехов и пороков. Далее - убийство и кража. В случае обнаружившейся кражи предполагается приостановка исповеди: возвращено должно быть похищенное и совершена епитимья. Далее новая серия вопросов: " Не ротился ли еси, и како ротился, волею, или неволею, и по нужде? Не предал ли еси немощнаго в руце сильнаго? Не обидиши ли кого? Или обидел еси в куплях, или в ином чем? ". И тут так же вознаградить должен кающийся и только потом продолжается допрос - о чародействах, которые воспринимаются как столь тяжкие грехи, что повинные в них запрещаются на шесть лет, а " художник" волхований запрещается наравне с убийцей, на двадцать лет! Далее идут новые вопросы, сначала конкретизуемые вокруг нескольких общих тем, а потом применительно к семи смертным грехам: гордости, лихоимения, блуда, зависти, чревобесия, гнева и ленивства, причем тут должно быть проявлено духовником " разсудное испытание, смотряя различие лиц". Затем высказывается кающемуся " завещание": " От сих всех отныне должен еси блюстися, понеже вторым крещением крещаешися, по таинству христианскому, и да положиши начало благое, помогающу тебе Богу: паче же не поглумися на тожде обращаяся, да не твориши человеком смеха, сия бо христианом не суть прилична: но честно, и право, и благоговейно пожи<
Популярное:
|
