У нас есть все основания утверждать, что раскаяние Патриарха Тихона было взвешенным, ответственным и мудрым шагом.

⇐ ПредыдущаяСтр 4 из 23Следующая ⇒

Впрочем, до сих пор не умолкают голоса с критикой этого шага как непоследовательного и ошибочного - но это голоса тех, кто не сумел в своей душе провести водораздел между Богом и миром, между церковью и политикой...

Сразу же после освобождения Патриарх Тихон обратился с рядом посланий к верующим, которые были опубликованы в советской печати. Так, в послании от 15/28 июня он заявил:

" Я, конечно, не выдавал себя за такого поклонника советской власти, каким объявляют себя церковные обновленцы, но зато я и далеко не такой враг ее, каким они Меня выставляют... Я решительно осуждаю всякое посягательство на Советскую власть, откуда бы оно ни исходило. Пусть все заграничные и внутренние монархисты и белогвардейцы поймут, что я Советской власти не враг".

В послании от 18 июня/1 июля Патриарх заявил, что осознает " свою провинность перед Советской властью", выразившуюся в ряде " активных и пассивных антисоветских действий".

" Мы, - продолжает Патриарх, - по долгу христианина и архипастыря - в сем каемся и скорбим о жертвах, получившихся в результате этой антисоветской политики... Мы осуждаем теперь такие действия и заявляем, что Российская Православная Церковь аполитична и не желает отныне быть ни " белой", ни " красной" Церковью. Она должна быть и будет Единою, Соборною, Апостольской Церковью, и всякие попытки, с чьей бы стороны они ни исходили, ввергнуть Церковь в политическую борьбу должны быть отвергнуты и осуждены".

Возможно, с политической точки зрения, Патриарх Тихон и проявляет непоследовательность, осуждая прежние действия, которые в свое время и в иной ситуации были совершенно правильны и принесли ценные духовные плоды. Но в такой " непоследовательности" больше смирения, больше любви и верности Христу, Церкви и своему народу, чем в негибком и упорном политическом ригоризме. Церковная же его позиция была безупречна и прежде и теперь. Подавляющее большинство верующих сердцем поняли это и приняли решение Патриарха с одобрением и радостью.

* * *


	Содержание

Для христианского сознания главный вопрос, связанный с революцией, есть вопрос о допустимости насилия, вопрос о том, при каких обстоятельствах и во имя каких целей может быть проливаема человеческая кровь? Приняв на себя еще при императоре Константине полноту духовной ответственности за мир, " лежащий во зле" (I Ин., 5, 19), Церковь не могла встать и никогда не вставала в отрешенную позицию " непротивления злу насилием". Но когда в конкретных обстоятельствах нужно " подставить левую щеку" (Мф.5, 39), а когда нужно поднять меч " в наказание делающему злое" (Рим.13, 4)? Русская Церковь с самого начала своего исторического бытия многократно ставилась перед этим ответственным, порой мучительным вопросом.

В пору своей христианской юности Россия уже испытала страшные последствия каинова греха братоубийства. И в ответ на этот грех Русская Церковь прославила князей Бориса и Глеба, как " страстотерпцев", осознав в их подвиге особый вид святости: подражание Иисусу Христу как искупительной Жертве за грехи Своих братьев. Выражая церковное и народное представление о духовном смысле совершенного ими подвига, летописец вкладывает в уста Бориса, отпустившего свою дружину и смиренно ожидающего подосланных убийц, такую молитву:

" Господи Иисусе Христе! Как Ты в этом образе явился на землю нашего ради спасения, собственною волею дав пригвоздить руки Свои на кресте, и принял страдание за наши грехи, так и меня сподобь принять страдание. Я же не от врагов принимаю страдания, но от своего же брата, и не вмени ему, Господи, это в грех".

Молитву Бориса подхватывает Глеб, решившийся идти тем же путем, вслед за своим возлюбленным братом:

" Увы мне, Господи! Лучше бы мне умереть с братом, нежели жить на свете этом. Если бы видел я, брат мой, лицо твое ангельское, то умер бы с тобою: нынче же зачем я остался один?... Если доходят молитвы твои к Богу, то помолись обо мне, чтобы и я принял ту же мученическую кончину."

" Повар же Глеба именем Торчин, - повествует летописец, - зарезал Глеба, как безвинного ягненка. Так он был принесен в жертву Богу, вместо благоуханного фимиама жертва разумная".

И через много столетий, на новом роковом рубеже русской исторической жизни, вторит летописцу Патриарх Церкви Российской, говоря о новых жертвах братоубийственной вражды: "... Жертва благовонная во очищение грехов Матушки России".

" Слава они князей наших и заступники земли русской, ибо славу этого мира они попрали, а Христа возлюбили, по стопам Его решились идти. Овцы Христовы добрые, они не противились, когда влекли их на заклание, не уклонились от насильственной смерти! Потому-то и с Христом воцарились в вечной радости..." - эти слова древней летописи как будто написаны сегодня.

И как будто к нам, многие десятилетия пожинавшим горькие плоды нового ига, проистекшего из новой русской междоусобицы, обращена проповедь святого летописца:

" Да никто не дерзнет говорить, что ненавидимы мы Богом! Пусть этого не будет! Ибо кого так любит Бог, как нас возлюбил Он? Кого так почтил Он, как нас прославил и превознес? Никого! Потому именно гнев Свой воздвиг на нас, что больше всех почтены бывше, мы худшие всех совершили грехи. Ибо больше всех просвещены бывше, зная волю Владычную и презрев ее и красоту, горше других наказаны".

Мы верим, что Русская Церковь, а с ней - Россия, а с Россией, быть может, и мир - спасены подвигом Бориса и Глеба, тысячекратно (если не миллионократно! ) повторенным новыми страстотерпцами Русской земли. В них - свидетельство, что мир стоит любовью, а не насилием; правдой, а не ложью; что по-прежнему Крест - хранитель Вселенной; что дело Христово не умерло на земле. И с новой силой звучат для нас слова древнего исповедника: " Мученики - семя Церкви".

Мы, нынешние дети Русской Церкви, - та земля, в которой должно прорасти это семя. Не будем же сухой землей! Живое церковное предание донесло до нас весть о том, что они, совершая свой духовный подвиг, молились и о нас, своих духовных наследниках; они, которые, по слову Апостола,

" испытали поругания и побои, а также узы и темницы; были побиваемы камнями, перепиливаемы, подвергаемы пытке; умирали от меча; скитались в милотях и козьих кожах, терпя недостатки, скорби, озлобления. Те, которых весь мир не был достоин, скитались по пустыням и горам, по пещерам и ущельям земли. И все сии, свидетельствованные в вере, не получили обещанного, потому что Бог предусмотрел о нас нечто лучшее, дабы они не без нас достигли совершенства" (Евр. 11, 36-40).

При значительных различиях индивидуальной судьбы, всех новомучеников Русской Церкви объединяет то, что они были свидетелями и исповедниками Царствия Божия. Государь со своей семьей и верными слугами пролил жертвенную кровь именно за то, что был христианским Царем-Помазанником, имевшим власть быть проводником воли Божией в земных государственных делах. Епископы, священники, монахи и миряне, пострадавшие за неучастие в братоубийстве, повторили подвиг Бориса и Глеба, понесенный за утверждение евангельского идеала в народной социальной и политической жизни. Верующие, погибшие за защиту церковных святынь от осквернения, видели в этих святынях Божие достояние, вещественные островки Царствия Божия на земле. Святые, чьи мощи были подвергнуты поруганию, пострадали посмертно за народную веру в преображающую силу Бога, в грядущее воскресение тела. Духовенство и церковный народ, отказавшиеся от выражения нравственной солидарности со строителями нового мира, не возглавлявшегося Христом, тем самым свидетельствовали о своем глубинном чаянии подлинного Христова Царства.

Тяжкие испытания в эту эпоху выпали не только на долю христиан - они разделили эти испытания со всем народом. Пролитая кровь, чья бы она ни была, вызывает естественное чувство вины и сострадания во всяком человеке, не окончательно потерявшем совесть. Христианские святые отличаются лишь тем, что они шли на свой подвиг, движимые глубокой верой. В ту меру, в какой они полагались на Бога и доверяли себя Ему, их мысли и чувства переставали быть только их мыслями и чувствами, они становились созвучны, синергетичны мыслям и чувствам Божиим. Поэтому так бесконечно важно для нас постичь, во имя чего, с каким духовным настроем они совершали свое жертвенное служение. Церковная канонизация новомучеников, прославление их подвига всем народом - в той или иной форме уже происходит, и остановить этот процесс никому не удастся. Но в каком именно духе они будут прославлены, какой именно смысл будет обретен в их подвиге - от этого зависит очень многое, если не все. Здесь неизбежно возникнет глубокое разномыслие и, возможно, длительный духовный поиск, прежде чем откроется и восторжествует Правда Божия. Но когда это свершится, это будет началом новой эпохи: понять и признать подвиг святости - значит приобщиться к нему и к его плодам.

Почин великому делу канонизации новомучеников положила " Русская Церковь за рубежом" на своем Соборе 1981 года. Однако канонизации этой придан сугубо политический, " антибольшевистский" и антикоммунистический характер. Соборные тексты и сопутствующие им иконы новомучеников вызывают не столько благоговение перед их верой и жертвенностью, сколько ненависть к тем, от чьей руки они пострадали. Трудно представить себе ошибку более тяжелую. Канонизация никогда не может быть направлена против кого-либо, она не должна подразумевать какую-либо политическую оценку и осуждение революции и связанных с ней событий. Речь не о том, что христианин может быть безразличен к спорам о революции - но о том, что дело канонизации не должно зависеть от его позиции в этом споре. Перед подвигом новых страстотерпцев могут склонить свою голову и те, кто полностью отвергают идеалы и цели революции, и те, кто их частично разделяют. Не имеет решающего значения, от чьих конкретно рук пострадали страстотерпцы, какими намерениями и мотивами руководствовались те, кто их умертвил: эти вопросы важны для понимания революции, но не для понимания смысла и содержания христианского исповедничества. Здесь имеет значение только искренность и глубина жертвенного самосознания тех, кто эту смерть и эти страдания приняли.

Канонизация не может быть актом, углубляющим застарелую, в недрах душ затаившуюся вражду - она, напротив, может и должна стать актом русского национального примирения, восстановления подлинного, непоказного духовного единства. Это будет шаг к примирению также со всеми другими народами, которые так или иначе были захвачены стихией революции и приняли в ней участие - на той или другой стороне. Таким - примиряющим - был дух самих новомучеников, ради мира народного принесли они свою жертву. Изменять этому - значит нарушить их волю и чаяние, значит использовать их нравственный авторитет и славу их имени в своих самозаконных целях.

С утешением и надеждой вдумываемся мы в слова откровения, которое Иисус Христос дал Своему возлюбленному ученику:

" После сего взглянул я, и вот, великое множество людей, которого никто не мог перечесть, из всех племен и колен, и народов, и языков, стояло перед престолом и перед Агнцем в белых одеждах и с пальмовыми ветвыми в руках своих... И начав речь, один из старцев спросил меня: сии облеченные в белые одежды кто, и откуда пришли? Я сказал ему: ты знаешь, господин. И он сказал мне: это те, которые пришли от великой скорби; они омыли одежды свои и убелили одежды свои Кровию Агнца. За это они пребывают ныне перед престолом Бога и служат Ему день и ночь в храме Его, и Сидящий на престоле будет обитать в них. Они уже не будут ни алкать, ни жаждать, и не будет палить их солнце и никакой зной: ибо Агнец, Который среди престола, будет пасти их и водить на живые источники вод; и отрет Бог всякую слезу с очей их" (Откр.7, 10-17).

Пусть же ныне явит и нам имена и лики тех, " которые пришли от великой скорби, которые омыли одежды и убелили одежды свои Кровию Агнца...".

Некоторые верующие усматривают в этом апокалиптический смысл: символическую передачу власти А р х и с т р а т и г у Михаилу, в соответствии с древним пророчеством: " И восстанет в то время Михаил, князь великий, стоящий за сынов народа твоего; и наступит время тяжкое, какого не бывало с тех пор, как существуют люди..." (Дан.12, 1).

ПАТРИАРШЕСТВО И СОБОРНОСТЬ

Взаимное влияние и глубокое единение Церкви и государства - основной стержень константиновской эпохи христианской истории. В частности, если вся таинственно-литургическая структура Церкви определилась до начала этой эпохи, концентрируясь вокруг простой формулы: " где Епископ - там Церковь", то организация ее как целого, выразившаяся в образовании Митрополий и Поместных Церквей, сложилась уже под сильным влиянием римской государственности.

Крушение основных очагов этой государственности: западно-римской, византийской и, наконец, российской - каждый раз ставило Церковь перед необходимостью выяснения и закрепления тех основ церковной организации, которые вытекали из самой природы Церкви и должны были сохраняться, невзирая на изменения в жизни человеческого общества. И каждый раз это была подлинно творческая, если не сказать более - пророческая задача. Гибель православной монархии вынудила соборный разум Русской Церкви приложить огромные духовные усилия к решению этой задачи, неожиданно приобретшей первостепенную практическую важность.

Задача эта продолжает решаться и ныне. Мы призваны теперь по-жать плоды того исключительного по глубине и содержательности опыта, который приобрела Русская Церковь в борьбе за прояснение и развитие канонических основ своего бытия как единого духовно-телес-ного организма. Быть может, приобщение к этому недостаточно осоз-нанному опыту поможет найти путь к восстановлению ныне утраченно-го единства Православной Российской Церкви. Более того, автор дер-зает предположить, что этот опыт необходим не только для свершения грядущих судеб Русской Церкви, но окажется ценным вкладом в иска-ния и усилия Церкви Вселенской, стремящейся осознать и осуществить свою онтологическую структуру в соответствии с Божественным Замыслом.

* * *


	Содержание

Основу Православной Церкви как единого целого образует Епископат. Согласно древнейшим православным канонам, Епископ обладает всей полнотой учительной, распорядительной и тайносовершительной власти в пределах своей Епархии. Пресвитеру (священнику) эта власть, и при том не в полном объеме, лишь делегируется Епископом. Только за Епископом сохраняется абсолютное и решающее право " воспроизводства" иерархической структуры Церкви - он может рукополагать не только священников, но и других Епископов. Наконец, только Собор Епископов правомочен принимать решения, касающиеся судеб Поместной Церкви в целом.

Именно решающая роль Епископата в Церкви побудила Петра I и его наследников принимать самые энергичные меры к тому, чтобы лишить русского Епископа какой-либо самостоятельности, превратить его в почетного, но безвластного государственного сановника. По свидетельству Лескова, замечательного церковного бытописателя прошлого века, Епископ представлял собой своего рода " живую икону", чисто символическую фигуру, почитаемую народом, но лишенную с ним реальной связи. Существовал глубокий разрыв между Епископатом (и приближенным к нему высшим " ученым монашеством" ), с одной стороны, и рядовым духовенством и монашеством, погруженными в толщу верующего народа, с другой. Образно говоря, кровообращение между главой и телом Российской Церкви на протяжении веков было крайне затруднено.

Процесс восстановления нормальной церковной жизни, начатый трудами митрополита Филарета Московского, шел очень медленно, встречая могущественное сопротивление со стороны придворных кругов. Только Николай II решился по-настоящему пойти навстречу восстановлению русской церковности. Развернувшаяся при нем деятельность церковной группы Антония Вадковского (митрополита Санкт-Петербургского) и затем Предсоборного Присутствия - под-готовила церковное сознание к предстоявшим глубоким реформам. От-ражением этой подготовительной работы была, в частности, программа последнего " предреволюционного" московского митрополита Питирима (Окнова) (до этого он был ректором Санкт-Петербургской семинарии, затем Экзархом Грузинской Церкви, где служил на грузинском, минг-рельском, осетинском и абхазском языках и осуждал политику русифи-кации Кавказа). Вот некоторые характерные пункты этой программы: уничтожить разделение епархий на " хлебные" и " нехлебные"; прек-ратить перемещения епископов; значительно увеличить число епархий и епископов, уравнять их территориально и материально; приблизить епископа к пастве; восстановить митрополичьи округа для удобства управления; проводить поместные соборы епископов два раза в год, согласно Апостольским Правилам; учредить епископские кафедры в столицах Западной Европы; перевести богослужебные и святоотеческие книги на европейские языки; вступить в состязание с католическим миссионерством. Тенденция к повышению роли Епископа, к укрепле-нию соборного начала, к освобождению Церкви от государственного вмешательства в этой программе очевидна. Но вот что существенно - в этой же связи митрополит Питирим категорически возражал против уч-реждения Патриаршества! Не только он, но и многие другие церковные реформаторы того времени опасались, что Патриаршество лишь усилит бюрократическую централизацию Церкви, окажется препятствием для развития самостоятельности приходов и епархий. А без такой самос-тоятельности не могло быть и речи о подлинной соборности!

⇐ Предыдущая 1 2 345 6 7 8 9 10 Следующая ⇒