Проза. Восточная сказка. Мааэринн. Халиф и Ясмина

Рассказ о том, что вышло у халифа Мизарского с Ясминой, дочерью хозяина кофейни у Западных ворот великой столицы.

Случилось это по воле Божьей (а Бог знает лучше нас, ибо ничто не ускользнет от ока Его в пределах Мира) на шесть тысяч двадцать восьмом году от сотворения Мира и на шестьсот девяносто третьем году правления Великих халифов.

Проснулся утром халиф Мизарский и почувствовал, что скука поселилась в душе его, что лицо побледнело, тело ослабло, а сердце наполнилось тоской и печалью. Велел он позвать своего первого визиря и спросил, что делать ему, чтобы ушла тоска из сердца и тело вновь обрело силу. А визирь халифа по воле божьей был человеком мудрым и праведным, и сказал он:

— О великий халиф, опора Мизара и его светоч! Скука бежит разумных речей и веселого смеха. Если опечалено твое сердце, то позови своих друзей, пусть они говорят с тобой, радуются и смеются, и с Божьей помощью тоска твоя рассеется.

И исполнил халиф по слову визиря: велел подать лучшие яства, позвать ближних своих друзей, сотрапезников и собеседников, приказал искуснейшим из музыкантов усладить слух, а прелестнейшим из танцовщиц порадовать взгляд дорогих гостей, и сидел с ними, и смотрел, и слушал, и спрашивал, и отвечал, и радовался их веселому смеху, только сам оставался невесел.

Увидел это визирь и сказал:

— О повелитель, лев южной пустыни, барс северных гор! Разве есть что желаннее храброму сердцу, чем честный бой? Что потешит барса, как не битва барсов, что порадует льва, как не поединок львов? Если будет на то соизволение Господа, искусство мизарских воинов исцелит твою душу.

И призвал халиф мужей, владеющих оружием, и повелел им показать свое искусство. И бились храбрейшие из храбрых львов Мизара, и сильнейшие из сильных тешились своим умением. И увидел халиф, что велика мощь Мизара, и хвалил бойцов, и награждал победителей, но скука не покинула его сердца.

И вновь вошел к нему мудрый визирь и советовал:

— О повелитель, да будет с тобой милость Господа нашего, великого, славного! День и ночь твои подданные молят Его о твоем выздоровлении, а Господь наш милостив к любимым и любящим. Разве есть для мужчины лучшее снадобье, чем ласки его возлюбленных? Разве есть для глаз вид милее их юных тел, разве есть для языка яства слаще их нежных губ?

В третий раз поступил халиф по слову визиря. Слуги наполнили теплые купальни и выстлали ложе мягким хлопком и струящимся шелком, и вошли к своему господину невольники из числа прекрасных лицом и совершенных телом, и девы расчесали ему волосы, а юноши умастили тело благовониями, и кормили его с рук диковинными фруктами, и поили редкими напитками, и ласкали и нежили, а он что хотел — брал, а что не хотел — отбрасывал. Истомился халиф от ласк, и уснул он в объятиях своих возлюбленных, сытый и довольный. Но не вернулась его телу прежняя сила, не вошла в сердце прежняя радость.

И вот призвал он визиря к ответу:

— Ты всегда был мудр, мой лучший советчик, и твое слово не раз помогало мне, но, вижу, мудрость оставила тебя. Трижды ты мне советовал и трижды оплошал.

Упал ниц первый визирь и взмолился:

— О славный халиф Мизара! О надежда и защита наша пред Господом! Не гневайся на глупого своего раба, позволь лишь в последний раз дать совет, а вновь оплошаю — власть твоя над моей жизнью нерушима: хочешь — изгони, как паршивого пса, а хочешь — руби негодную голову.

— Ладно, — согласился халиф, — говори, и да смилуется Господь великий над тобой, и да вложит в уста твои истину. Если поможет твой совет, Всевышний — свидетель словам моим, будет тебе великая награда, а не поможет и в этот раз — не пощажу.

— Дошло до меня, о повелитель, — начал визирь, — что у Западных ворот Мизара, ведущих в Шиварию и дальше — в Поднебесье, на Пряный путь, есть приметная кофейня. Многие купцы, и из гостей, и из твоих верных подданных, любят бывать там и в жаркий полдень, и тихими вечерами. Но не крепкий кофе они ищут, не сластей, не аромата наргиле, а только лишь дочку хозяина, Ясмину: говорят, девушка эта умна и начитана и знает множество поистине удивительного и поучительного, что случилось в Мире. А еще говорят, что имеет она от Господа великий дар: может рассказом своим и разозлить и задобрить, и взволновать и утешить. Не велишь ли привести ее, мой повелитель?

— Приведи!

В тот же час привели сказительницу и поставили пред взором повелителя. И увидел повелитель Мизара, что вошедшая нехороша собой: смугла, худа телом и малоросла, и исказилось его лицо презрением. Но велико было его уважение к первому визирю и к своему слову, данному перед Господом, потому спросил он:

— Ты ли Ясмина, дочь хозяина кофейни, что у Западных ворот Мизара, моей великой столицы?

Девушка преклонила колени и голову опустила:

— Я, мой повелитель.

— Дошло до моих ушей, что знаешь ты великое множество удивительного и поучительного и славишься мастерством рассказывать. Правда ли это?

— О мой повелитель, разве могу я, последняя из рабов твоих, судить о величии и мастерстве? Волей Всевышнего, знаю я немногое из того, что было в Мире, и, как могу, рассказываю под свою лютню, когда есть охочие слушать, — ответила Ясмина и произнесла такие стихи:

Что Всевышним даровано — все принимай:

И пылающий ад, и сияющий рай,

А судить не берись, коли ты не Всевышний:

Что чужое — не трожь, что свое — забирай.

— Не в обычае благочестивых это — сладкой песней и диковинным рассказом соблазнять чужих мужчин, женщина.

Гневно сошлись брови халифа, а девушка склонилась еще ниже, да только хитро блеснул черный глазок:

— Разве не видишь ты, о мой повелитель, что бог рабе твоей не дал красоты, чтобы мужчин соблазнять?

Не досталась презренной рабе красота:

И лицом не бела, и коса не густа.

Только звонкая лютня досталась бедняжке,

А без музыки жизнь и горька, и пуста.

— Да и лишняя монетка для несчастной большая радость: горсточка орешков в меду, изюма или сушеных фиников.

— И верно: нехороша, — согласился халиф, — любой евнух в моих покоях краше тебя. Но раз уж пришла, потешь меня своим умением, не будет нам беды от этого.

Села Ясмина, дочка хозяина кофейни, у ног халифа, обняла свою лютню и заиграла. Полилась музыка прямо в душу правителя Мизара, и пропала из души скука, омыла песня струн его сердце — и наполнилось сердце отвагой и гордостью, коснулась ушей — и вернулась в тело прежняя сила. И рассказала Ясмина о хитром купце и глупом джинне, и о сокровищах древнего царя и городском попрошайке, а потом рассказала о том, как вор у старого богача украл красавицу-дочь, и о том, как появился в Белой пустыне Золотой оазис Беин Рааф, и многое-многое другое. А халиф слушал и удивлялся, и родилась в его сердце великая любовь к некрасивой девушке со сладкоголосой лютней. Прервал он речи рассказчицы и вскричал:

— Никогда я не встречал такого ума у женщины, никогда не слышал столь удивительных речей! Будь моей женой перед Всевышним, о Ясмина, дочка хозяина кофейни у Западных ворот! Весь Мизар будет у ног твоих, все, что хочешь, проси: все теперь твое, а ты — моя.

Запылали щеки Ясмины, низко склонилась она перед халифом и попросила:

— Дозволь, о мой добрый повелитель, рассказать тебе в последний раз, и потом уже делай, как знаешь. Захочешь взять меня — буду верной рабой среди твоих невольниц, а захочешь наказать — приму кару со смирением. Ведь не зря сказано:

Ты борись, не борись — от судьбы не уйти,

До рожденья размечены наши пути.

Принимай свою участь с достойным смиреньем,

И поможет Господь тебе рай обрести.

Выслушал Халиф слова девушки и нашел их мудрыми и благочестивыми, и повелел:

— Рассказывай, о любимая, я послушаю. А после, как было условлено, ты останешься в моем дворце, взойдешь со мной на ложе и будешь женой среди моих жен, если Господь не решит иначе.

И рассказала Ясмина такую историю:

«Во времена, когда первый из властителей Мизара (да пребудет с ним благословение Всевышнего) еще не родился и не начал путь великих завоеваний во славу Господа и истинной веры; когда Беин Рааф были дики и кровожадны, и сидели на всех западных путях, и убивали, и брали себе имущество убитых, и ни один караван не проходил мимо, чтобы не быть ограбленным; когда в Поднебесье жили крылатые джинны, могучие и ужасные видом, и Мать всех джиннов правила среди них; была в те далекие времена одна страна, и простиралась она от моря и до реки Азур, и был в той стране старый царь. Имя царя, как и имя страны его, по воле Бога мне неведомо (а Бог всеведущ, и власть его над людьми нерушима) а дошло до меня, что был тот царь из могущественных колдунов, и наложил он на свою страну чары такие, что никто не мог стать правителем ни силой, ни хитростью, ни подлым предательством, а только лишь законом и волей самого прежнего царя. И жили в той стране мирно да богато много лет, и были жители веселы и довольны, в ремесле умелы, в торговле удачливы, а в воинском деле беспечны. А еще дошло до меня, о великий халиф, что была у того царя-колдуна жена, юная, как весенний рассвет, прекрасная ликом, как полная луна, с телом мягким, как масло, с кожей нежной, как лепестки бледных роз. Только вложил Творец в грудь ее вместо сердца алмаз, сияющий, твердый и холодный: не знала она любви, оттого и детей у нее не было.

Прошло немного времени, и вот умер старый царь и оставил царство своей луноликой госпоже, и правила она страной, как умела, и спрашивала, и слушала, и судила, и приказывала, и так было два года. А на третий год подступила к молодой правительнице тоска, и стала томить ее сердце и сушить ее тело, и захотела царица узнать, что это за любовь, о которой все говорят, и стихи слагают, и в песнях поют, а одна она не знает. «Неужели я, молодая и прекрасная, так и увяну, не изведав любви? » — думала луноликая, и было ей горько и страшно от таких дум, и пришло к ней по воле Божьей решение во что бы то ни стало найти любовь.

Вот, когда минул положенный срок скорби по умершему мужу, сняла царица белый хлопок и надела цветной шелк, а потом снарядила три сотни гонцов, и послала во все страны Мира, и велела им нести такую весть, что хочет она снова найти себе мужа, что возьмет любого и передаст ему царскую власть, как положено законом и заклятием, чтобы мог ее супруг править страной невозбранно до конца своей жизни. Только желает капризная невеста, чтобы будущий ее муж непременно разжег огонь любви в ее каменном сердце, а иначе пусть уходит, откуда пришел.

Разошлась молва по всему Миру, на каждом базаре каждого города каждой страны говорили об удивительном сватовстве луноликой царицы. И вот стали собираться к воротам ее дворца женихи — лучшие из лучших, какие нашлись. И были среди них и юные сыны царей, и умудренные годами правители, и знатные купцы, объехавшие весь Мир со своими товарами, и великие воины, завоеватели земель — каждый был наделен от Господа всеми достоинствами: и силен, и смел, и ловок, каждый был хорош собой, умен и богат. И каждый верил, что именно он и станет тем самым, который по воле Божьей распалит холодное сердце красавицы. Одни дарили луноликой золото и серебро, жемчуга и дорогие каменья, оборачивали ее стан тонкими тканями и пушистыми мехами, соблазняли богатством и диковинной роскошью. Другие грозно звенели мечами, вспоминали о славных битвах, о тяжелых походах, сходились в поединках в честь царицы и клялись ей в верности. Третьи развлекали приятной беседой и удивительными рассказами, возбуждали красивыми словами, нежными да ласковыми, покоряли мудростью и знанием. Но никто не нравился жестокой царице — она только смеялась над каждым и гнала всех прочь.

А среди тех, кто искал благосклонности луноликой, был правитель страны, что лежала по другую сторону реки Азур. И была та страна велика и богата, а правитель был немолод и некрасив, и не хотел он жены по велению своей души и по страсти своего сердца, а был он властен и тщеславен, и желал он повелевать многими землями, и воевал с соседями, и подчинял и захватывал, только не мог захватить страну за рекой Азур, которую хранили могущественные колдовские чары. И тогда решил правитель (а известно, что он был хитер и любил получать все, что ни замыслит) жениться на луноликой и обрести власть над зачарованной страной, как было обещано ее мужу, но только не знал он, как устроить, чтобы загорелось холодное сердце невесты горячим огнем любви, чтобы не прогнала его жестокая царица, как прогоняла всех, кто приходил раньше него.

Так скитался он вокруг дворца, и по улицам города, и по площадям, где шумел великий праздник, и по базарам, где продавали и покупали, и слушал все, что говорили среди людей, и ждал, что Всевышний поможет ему в его деле и пошлет хорошее решение, и стража его была с ним. И вот на одной из площадей услышал он пение воистину удивительное и заслушался, а сам он не любил песен. Но в этот раз не мог хитрый правитель думать ни о чем другом, только внимал музыке и голосу, и стоял так, пока песня не закончилась. А как смолк голос, затихла музыка, начал он искать глазами певца и увидел, что тот молод, и статен, и красив лицом, и наделен совершенством, как никто другой из людей. А еще увидел хитрый правитель (а был он в людях сведущ и умел читать написанное Всевышним в их душах), что имеет этот юноша великий дар от Господа зажигать любовь в сердцах самых твердых и самых холодных, что суровые воины роняют слезу под его песню, а лица скорбных вдов от его взгляда озаряет улыбка. И понял тут старый плут, как добьется он желаемого и через какие уловки получит луноликую жену и власть над ее страной.

— Эй, юноша, — позвал он певца, — хватит тешить этот нищий сброд. Я хочу, чтобы ты пошел со мной во дворец и спел для своей госпожи-царицы, собирайся.

Но молодой певец только улыбнулся и ответил так:

— Я пою для тех, чье сердце слышит мою песню, для тех, кто плачет и смеется, любит и ненавидит, а у нашей госпожи-царицы, всем известно, вместо сердца камень. Я не буду петь для нее. Ведь не зря сказано:

Кто попросит о песне — тому и пропой,

Песня в горе и в радости будет с тобой.

Но иному что песня, что дикие вопли,

Если сердце не слышит — такому не пой.

Очень рассердился грозный правитель, не было у него в обычае такого, чтобы босоногий мальчишка ему перечил.

— Да как ты смеешь, ничтожный, спорить со мной! Знай, презренный, когда я приказываю, все рады исполнить мою волю в точности, чтобы был я доволен, потому что гнев мой скор, а кара неотвратима. Собирайся!

Но юноша и на этот раз не испугался.

— Я не раб из рабов твоих, — сказал он, — и не можешь ты мне приказывать. А то, что я беден, а ты богат — так перед Богом Всевышним и богач, и бедняк равны, и воля его надо всеми нами, сильными и слабыми, гордыми и робкими, великими и ничтожными, едина: все мы по воле Его родились однажды, а придет час, по Его воле умрем.

Будь ты нищий бедняк или важный купец,

Из единого праха нас создал Творец:

И убогий невольник, и грозный владыка,

Всяк идет из начала, находит конец.

— Иди своей дорогой, добрый человек, а я пойду своей: у нас пути разные.

— Ах, не раб ты? Так будешь рабом! — вскричал правитель страшным голосом: — Эй, стража! Возьмите этого дерзкого, свяжите и доставьте во дворец — хочу сделать подарок дорогой невесте.

Не хотел покориться храбрый юноша, но разве мог он, всего лишь бедный певец, тягаться в силе с лучшими из лучших воинов правителя страны за рекой Азур, которые везде и всюду следовали за своим господином? Скрутили его стражники, связали и как невольника доставили во дворец. И вот явился хитрец и плут к луноликой царице и воззвал к ней у дверей ее покоев:

— О услада очей моих, повелительница души моей, радость и скорбь сердца моего, выйди ко мне во имя Господа нашего, выслушай ради Его милости! Приготовил я для тебя дар столь драгоценный, что возрадуется твое сердце и отыщет по воле Божьей в моем даре все, к чему стремилось!

Но лукавая красавица встретила его лишь упреком да насмешкой:

— Знаю я ваши дары невиданные, насмотрелась уже! Подаришь ли мне богатства несметные? Так золотом и каменьями я, слава Господу, сама богата, нет счету моим драгоценным нарядам, табуны мои столь велики, что под копытами их гнется и стонет земля, а невольники мои сильны и искусны в делах своих, и число их несчетно. Подаришь ли мне древних мудростей да благочестивых поучений? Так и моих визирей не обделил Всевышний мудростью и благочестием. Подаришь ли мне отважное свое сердце да праведную свою душу? Так солжешь, а я не глупа и не верю пустым словам. Уходи, не тревожь меня напрасно.

Так говорила гордая царица, но сама все больше хотела взглянуть, что же принесли для нее в этот раз. Прошло немного времени, и сказала она себе: «Не будет мне ущерба, если я права и дар окажется скучным, но будет горе и досада мне, если упущу я что-то диковинное» и вышла к хитрому правителю, ведь известно, что Господь создал женщину любопытной и неверной слову.

— Показывай свой дар!

А правитель знал, что нельзя верить женщине, кроме как если даст она клятву перед Господом, а сама верует в Бога Единого, Творца всего Мира, и благочестива, и праведна. И сказал он луноликой царице:

— Помнишь ли ты, о услада очей моих, что обещала взять в мужья того, кто найдет средство разжечь любовь в твоем сердце, каким бы то средство ни было?

— Помню, — ответила царица.

— Верно ли слово твое перед Богом?

— Верно. Клянусь перед Богом, Творцом всего Мира, что будет по слову моему: если разожжет твой дар огонь любви в моем сердце, будешь ты моим супругом, будешь владеть мною и моей страной по праву от сего дня и до самой смерти; а если найду я твой дар скучным и ненужным — прогоню тебя туда, откуда пришел. Давай же свою диковинку!

И тогда махнул рукой хитрый правитель и приказал привести пленника, и привели стражники молодого певца и поставили перед царицей на колени. И увидела луноликая, что невольник молод и статен, и совершенен телом, и прекрасен лицом, но голова его опущена, а глаза закрыты, и губы его в крови, а руки связаны.

— Посмотри на меня! — приказала царица.

Поднял юноша взгляд и посмотрел на свою царицу, и наполнилось его сердце великой любовью. И увидела царица, что зажег Господь в душе этого юноши негасимый огонь. И как только искра этого огня упала на каменное сердце луноликой — загорелось сердце. Но не хотела гордая красавица признать, что полюбила нищего раба, усмехнулась она и спросила:

— Что же это за дар, мой дорогой гость? Уж не думаешь ли ты, что любой грязный невольник будет желанен в моих покоях?

— Это не любой грязный невольник, о моя госпожа, и ты сама это знаешь, — ответил правитель страны за рекой Азур, а он был хитер и видел, что произошло у юноши с царицей, — прикажи подать ему лютню и пусть поет для тебя.

И повелела царица развязать своего невольника и промыть его раны, а потом подала ему его лютню и велела петь. И пел молодой певец и о дальних странах, и о родном пороге, и о кровавых битвах, и о великих царях, и о славных героях, и о простых людях. Только о любви не пел.

И слушала луноликая, и светел был ее взгляд, светел, но спокоен.

Надоело правителю ждать, и сказал он:

— О возлюбленная невеста моя, та, что будет женой моей перед Господом, прикажи своему невольнику спеть о любви.

Не хотелось молодому певцу петь о любви, но он был всего лишь бедным юношей, у которого отняли свободу — не смог он ослушаться приказа царей. И как только запел он свою песню, упала луноликая красавица и разрыдалась, а хитрый правитель страны за рекой Азур велел готовиться к свадьбе.

Так соединились две страны по берегам реки Азур, и стал ими править хитрый правитель.

А луноликая царица так сильно полюбила своего певца, что удалилась с ним в сокрытые покои, и ничего ей было не нужно — только его влюбленные взгляды и диковинные песни, только его нежные ласки и горячие поцелуи. И так прошел день, и неделя, и месяц, и год. А через год увидела царица, что переменился ее возлюбленный: хоть и здоров телом, а ликом бледен, хоть и говорит с ней приветливо и выполняет все по первому слову ее, а песен не поет, хоть и любит ее больше жизни, а нет в той любви радости. И подступила она к юноше с вопросами:

— Что случилось с тобой, мой возлюбленный? Не поселилась ли болезнь в твоем теле, не угасла ли любовь к луноликой в твоем сердце?

— О госпожа моя царица, — отвечал молодой певец, — утешь свои печали и не думай обо мне: я здоров и силен и люблю тебя всем своим сердцем, как и в первый день нашей встречи.

— Если не болен ты телом, мой сладкоголосый соловей, и сердце твое по-прежнему полно любовью, почему давно не складываешь ты для меня стихов, почему не слышу я твоих песен? Я скучаю, а разве это хорошо, когда госпожа твоя скучает?

Упал молодой певец на колени, целовал ноги своей госпожи и отвечал:

— Есть у меня стихи, о прекрасная моя госпожа, есть и песни, только не придутся они тебе по нраву. Не вели мне петь!

— Велю! — приказала царица, — Бери свою лютню и пой.

Покорился юноша, ведь был он невольником и перечить не смел, взял свою лютню и запел такие слова:

Нет мне места в покоях твоих, госпожа,

Нет мне неба под сводами царских дворцов,

И еда не вкусна, и вода не свежа,

И стихи — не стихи, и любовь — не любовь.

Твои руки — оковы, а ложе — тюрьма,

Поцелуи не греют остывшую кровь,

Я — твой раб, я люблю, но подумай сама:

Если любишь, как раб, разве это любовь?

Разве царская воля упрячет в кувшин

Черный ветер пустыни, палящий и злой?

Разве солнце — лампада у ног госпожи?

Разве песня — наложница власти земной?..

Как услышала такую песню луноликая царица, то страшно разгневалась: оборвала своего невольника, ударила его по лицу и раз, и другой, и вскричала:

— Да как ты смеешь, неблагодарный?! Сто царей стояли у ворот моего дворца и просили моей любви, сто отважных воинов дни и ночи бились между собой ради моего взгляда, сто мудрецов молили Всевышнего о радости говорить со мной! А я, да простит меня Господь за мою глупость, все отдала тебе, ничтожнейший раб из рабов моих!

Ничего не ответил молодой певец своей госпоже, опустил голову и молчал, только видела царица, что он тверд и непреклонен и не боится ее гнева. И тогда упала она и стала плакать, и стенать, и вопрошать Всевышнего, за что он дал ей такую боль и такое горе, которое сама же она просила. Жалко стало юноше царицу, что так она убивается от любви к нему, обнял он ее, и ласкал, и гладил, и уговаривал, что нет никого в целом Мире, кто был бы краше и желаннее ее, что в жизни его глаза такой красоты не видели и уж больше не увидят.

И посмотрела луноликая в глаза своему невольнику, и увидела, что они прекрасны и что все его речи для нее — истинная правда и Бог тому свидетель и порука. И сказала тогда царица:

— Ты говоришь, что любишь меня, мой сладкоголосый, но просишь освободить и отпустить тебя из дворца, так ли это?

Вздохнул юноша тяжело, но лгать не стал:

— Так, о госпожа моя царица, я люблю тебя всем сердцем, но доля невольника во дворце твоем и наложника в покоях твоих мне ненавистна, потому прошу тебя: если правду ты говорила и сильна твоя любовь ко мне — отпусти.

— А если освобожу тебя из неволи и отпущу из дворца, вернешься ли ко мне по своему желанию?

Камнем легла печаль на сердце молодого певца, но и второй раз он не стал лгать:

— А если отпустишь, о луноликая, пойдешь ли сама со мной от мужа перед Богом, от богатых покоев, от сладкой жизни и царских почестей? Не пойдешь. Станешь ли спутницей и любимой подругой нищего бродяги? Не станешь. Так и я по своему желанию в неволю не вернусь.

И в последний раз спросила царица:

— А правду ли ты говорил о великой своей любви ко мне? Что не видели глаза твои краше меня никого и что больше никого никогда не увидят?

— И это правда, о госпожа моя царица.

И тут поднялась луноликая царица и посмотрела на своего невольника взглядом сияющим, как алмаз, и как алмаз же холодным и твердым. И приказала она громко, чтобы все слышали:

— Да будет по слову твоему, о любимый мой: пойдешь ты свободно из дворца моего, как пришел, со своей лютней и своей песней, ведь песню у певца отнимет только Всевышний, но глаза твои, что по клятве твоей не увидят никого краше своей царицы, навсегда со мной останутся. Позвать сюда палача!

Как закончила Ясмина, дочка хозяина кофейни у Западных ворот Мизара, свой рассказ и замолчала, поднялся халиф Мизарский, и встал перед ней, и поклонился, и сказал ей:

— Господь наш великий свидетель, истину говорю: не видел я среди жен достойных никого умнее и смелее тебя, о Ясмина! Горе мне, что не был я столь мудр и дальновиден, как подобает халифу великой страны! Прости, о любимая, если я обидел тебя своими неразумными речами и скорыми решениями, а в скорости не всегда есть мудрость и благо. Без страха и волнения можешь ты вернуться в дом своего отца, и будут честь и уважение с тобой, но прежде, чем покинешь ты мой дворец, прошу тебя, выбери награду для себя, какую только захочешь.

— О повелитель мой, — ответила Ясмина, — не нужно мне чести большей, чем та, что ты оказал, слушая меня, и не будет мне большей награды, чем еще раз увидеть тебя, опора Мизара и светоч его!

И услышал это халиф, и возликовало его сердце. И сказал он:

— Достойны твои речи, любимая, а я и не ждал других. Но раз такова твоя желанная награда, позволь я сам что-то выберу для тебя.

Так вернулась Ясмина в дом своего отца с радостью и почестями, с дорогими подарками. А халиф Мизара с тех пор всегда был весел, здоров и бодр. А еще говорят знающие, что стал халиф тихими вечерами переодеваться в платье небогатого купца и проводить время в приметной кофейне, что у Западных ворот — уж больно хороша у хозяина дочка, Ясмина-расказчица, вот что случилось по воле Божьей (а Бог знает лучше нас, ибо ничто не ускользнет от ока Его в пределах Мира).

Поэзия

Илинар

Вот уж горе, так уж горе!

— Вот уж горе, так уж горе!

Старый мельник взял да помер…

Сыновей осталось трое.

Вот уж горе, так уж горе…

Старший мельницу захапал.

«Буду мельником, как папа! »

Среднему, по доброй воле,

Дал осла (с намёком, что ли? ).

Младшему — наследства вместо —

Подарил меня. Нечестно!

Подарил… из дома, то есть!

Вот так свинство! Где же совесть?

Тут я вспомнил — мне цыганка

Раз гадала спозаранку.

Думал я тогда — всё лажа!

«Ждёт дорога…» Как же, как же!

Я ж ленивый и домашний.

Мне б топчан да миску с кашей.

Но… однако — вот дорога…

Ой, она сказала много…

Буду я ходить, как будто,

В шляпе, в сапоги обутый…

И вдобавок ко всем бедам

Повстречаюсь с людоедом!

Я, конечно, кот. Не «людо».

Ну, а вдруг, я стану блюдом?!

Иль в судьбу не верить злую?

Постою-ка, подожду я…

Вон идёт хозяин новый…

Сапоги несёт?! Да что вы!

Нет! Бежать! Я не бесправен!

Сам судьбы своей хозяин!

— Где же кот? Вот наказанье!

Я же помню то гаданье…

«Станешь королю ты зятем…

Будешь и богат, и знатен…

Кот маркизом стать поможет...»

Где же кот?! Кис-кис?! О, Боже!

Нет нигде! Ни на крылечке,

Ни на лавке, ни на печке…

Ни в кустах… ни на заборе…

Вот уж горе, так уж горе!

Аривенн

Смотри-ка, бежит мальчишка…

Смотри-ка, бежит мальчишка, он счастлив, как сто китайцев, ему сегодня сказали, что этот мир не один. И вот он бежит, сшибая ногами густые травы, туда, где край радуги виден, где мир переходит в мир. Он знает, что, если успеет, сумеет зайти за границу, и травы за ним сомкнутся, а дальше мы поглядим. Но, если в том мире дождя нет или не светит солнце, то путь назад невозможен, и выбор необратим.

Мальчишки не знают страха, для них слова нет «невозможно», и меж двух миров реально прокинуть крепкую нить. Здесь главное, чтобы кто-то тебя ожидал обратно, ведь крепче слова «прощайте», всегда было слово «любить».

Аривенн

Томми

Том сегодня грустен: опять не удался вечер,

Уже третий подряд, его засмеют теперь.

Его шаг тяжел, будто небо давит на плечи,

Он к стене подходит и мелом рисует дверь.

Том всегда рисует, когда ему очень больно.

Только двери на стенах уже нежилых домов.

А потом все пальцы стирает себе до крови,

Силясь их распахнуть в один из иных миров.

После он твердит, что с ним говорили стены,

Они звали его, просили прийти скорей.

Мама плачет и взгляд с мольбой обращает к небу:

«Боже правый, за что ты караешь своих детей? »

Том быть хочет, как все: чтоб тоже его любили,

Чтобы мама не плакала, глядя в глухую тьму.

Но он слышит голос и с ним бороться не в силах,

Он толкает дверь — и дверь поддается ему.

Позже люди напишут: «Том Нельсон навеки сгинул».

Дело будет закрыто, наверное, к февралю.

Мама ходит по городу, смотрит в рисунки сына:

«Томми, мальчик, вернись, я очень тебя люблю».

Аривенн

Танцуют твои драконы

Когда тебе три, ты веришь, что мир огромен,

Уютен, волшебен — за каждым забором сказка.

И ты убегаешь, чтоб встретить своих драконов,

На тот фронтир, где реальность сменяют маски.

Тебе неважно, что за оградой пустошь,

Колючей проволки рваные километры,

Твои драконы сегодня совсем послушны,

Застыло время, осень не сменит лето.

Когда тебе три, ты не видишь потерь и боли,

И эхо войны до тебя не достанет скоро,

Ты знаешь — мама сверху глядит с любовью,

Застыло время, танцуют твои драконы.

NeAmina

Пушан

От цветов кошачьей мяты пахнет терпко и приятно, в зарослях кошачьей мяты кто-то ходит не спеша…На поляне возле леса нет ни замка, ни принцессы, и не водятся драконы. Там живет один пушан.

Два больших мохнатых ушка, весь — как мягкая игрушка, умный взгляд невинно просит: я хороший, ну, поверь…Выраженье человечье, только нанести увечья может он вполне зверино, потому что это зверь.

Есть на свете, может, страны, где и водятся пушаны, только здесь совсем не знают про подобного зверька. Просто он пришел однажды по траве сырой и влажной, он пришел и поселился у лесного родника.

Он сноровисто и споро под обрывом вырыл норы, вход и выход хитро спрятав в пышных зарослях травы. Он не виден и не слышен, бродит ночью, ловит мышек, змей кусачих не боится — ест их прямо с головы. За лягушками в болото он выходит на охоту, видно, мясо лягушачье для него деликатес.

Но, как ни был бы он занят, лишь сверкнет перед глазами месяц хитрою улыбкой — и пушан уходит в лес. По песку и мелким ямам устремленно и упрямо, страх загнав поглубже в пятки, пробирается пушан. Через тернии и корни он бежит-спешит упорно. Перед лилией цветущей замирает не дыша.

Звезды свет в ладони лилий до краев почти налили, даже ветер затихает, чтоб его не расплескать. И пушан, шагнув отважно, опрокидывает чашу: серебристый свет стекает по прозрачным лепесткам.

Лилии сияют белым. Звездный свет ползет по телу. Исчезает мех пушаний, начиная с головы, с живота сползают клочья… Происходит что-то ночью под совиное кряхтенье и шуршание травы...

Под пушаньей мягкой шкурой, длинношерстной, рыже-бурой, под уютной легкой шубкой, что мохната и тепла, проступает птичье тело: перья острые, как стрелы, крепкий клюв, два умных глаза, белоснежных два крыла. В лунном свете серебрится, может, зверь, а, может, птица…

Он взмывает над поляной, устремляясь в небеса, улетая прочь из леса, где нет замка и принцессы, но случается, бывают вот такие чудеса.

Представляем. Ула Сенкович. Интервью со Львом Капланом

Лев Каплан — архитектор, профессиональный иллюстратор, арт-дизайнер, член Союза художников земли Баден-Вюрттемберг (Германия). А ещё Лев — " сказочный" художник, автор иллюстраций к книгам " Бременские музыканты", " За 80 дней вокруг света", " Лучшие сказки народов мира" и др.

— Ваши работы привлекают проработанностью деталей и какой-то внутренней теплотой, словно рассматриваешь старинную гравюру, выполненную на современный лад. Как бы Вы охарактеризовали свой стиль?

— Я вообще-то против сортировки художников по стилям, но если уж очень надо, то мне нравится то название стиля, коим характеризуют творчество моего любимого Уайета — «магический реализм».

— В какой технике Вы работаете? Вы используете компьютер в творческом процессе?

— Я с красками, техниками, материалами не очень-то экспериментирую. Работаю по старинке — акварелью по бумаге. Иногда использую тушь и цветной карандаш. Единственное, что я взял нового — это акриловая тушь, которая не смывается водой. Поэтому несколько изменилась последовательность работы. Я сначала рисовал тушью, а потом „красил“ акварелью. Ведь когда работаешь с обычной тушью, то сначала используешь акварель, а тушь потом. А так с красками я не экспериментирую, скорее со стилями немножко. Можно сказать, что я более-менее ортодоксальный рисовальщик. Компьютер использую только для поиска материала и для сканирования картинки. А непосредственно для рисования — нет!

— Что побудило вас заняться именно иллюстрацией? Как началось сотрудничество с немецким издательством?

— Иллюстрацией занялся я случайно. На выставке мой знакомый владелец издательства попросил сделать меня иллюстрированную книгу, которой я отнюдь не горжусь сегодня. Но мне это занятие понравилось, и я начал искать издательство, которому подошел бы мой стиль, мое видение текста. Этим издательством стало Thienemann-Esslinger в Штутгарте, и после длительных переговоров мы стали работать вместе. Я очень рад, что работаю с этим издательством.

— Как возникает идея иллюстрации? Делите ли Вы работу на этапы?

— Идея возникает совершенно спонтанно, ниоткуда. Я просто знаю, что надо нарисовать вот так и все тут. Этапы, конечно же, есть. Концепция всей книги, первые эскизики, поиск материала, отрисовка, так называемый «картон» и чистовик.

— При создании иллюстраций Вы руководствуетесь только внутренним видением или учитываете пожелания редактора?

— Пожелание редактора учитывается только в обложке, как в наиболее коммерческой части книги. В остальном я совершенно свободен.

— Что самое сложное в создании иллюстрации, и какие работы даются Вам наиболее легко. Есть любимые работы? Если да, то какие?

— Самое сложное в иллюстрации это то, что в ней НЕ БУДЕТ нарисовано! Больше люблю иносказательные, сюрреалистические иллюстрации. Стараюсь не делать тавтологий с текстом. Любимая обычно та, которую в данный момент рисую.

— Что дает Вам именно такой вид творчества?

— Удовольствие! Ну и в некотором смысле работа над книгами уравновешивает не самую интересную работу в рекламе. Ведь делая иллюстрации, я рисую только для себя!

— Заменит ли в будущем цифровая иллюстрация классическую книжную графику?

— Трудно прогнозировать. Но, глядя на творчество ведущих иллюстраторов, думаю, что нет. Никто из них не работает в компьютере.

— Как давно вы начали рисовать? Почему именно такой выбор творчества? Хотели бы попробовать себя в чем-то новом? Освоить новую технику или попробовать себя в другой профессии?

— Рисую, сколько себя помню. Собственно, я и так попробовал себя и в архитектуре, и в рекламе (и по сей день на хлеб зарабатываю арт-директорством в рекламе), и в свободной живописи. А иллюстрация — это способ пересказать любимые произведения по-своему.

— Любимые писатели и произведения?

⇐ Предыдущая 6 7 8 9 101112 13 14 15 Следующая ⇒