Отыгрывание при нарциссических переносах: Проблема активности терапевта

⇐ ПредыдущаяСтр 6 из 10Следующая ⇒

Фундаментальное сопротивление грандиозной самости воздействию психоанализа объясняется ее асоциальной природой, а потому одним из наиболее существенных сопротивлений переносу, встречающихся в процессе аналитической мобилизации вытесненной грандиозной самости, является ее отклонение от зеркального переноса и использование ее инстинктивной энергии в синдроме асоциального отыгрывания. Таким образом, многие формы явного и скрытого делинквентного поведения нарциссических личностей (включая асоциальные действия, возникающие во время аналитической терапии) не обусловлены дефектом Супер-Эго (за исключением косвенного влияния, поскольку недостаточная идеализация Супер-Эго связана с тем, что основная часть нарциссического катексиса сконцентрирована на грандиозной самости) и не объясняются — в случае неосложненной импульсивности — просто слабостью Эго по отношению к влечениям. Отыгрывание у нарциссических личностей является симптомом, который формируется вследствие частичного прорыва вытесненных аспектов грандиозной самости. Таким образом, хотя обычно оно является неадаптивным и во многих случаях деструктивным, его все же можно расценивать как достижение Эго, амальгамирующего грандиозные фантазии и эксгибиционистские побуждения в приемлемые предсо-знательные содержания и рационализирующего их, подобно процессу симптомообразования при неврозах переноса.

Взаимосвязь между тенденцией к отыгрыванию и мобилизацией грандиозной самости является весьма специфической, то есть при анализе нарциссических нарушений возникновение аллопластического отыгрывания вместо образования аутопластических психоневротических симптомов обусловлено тем, что терапевтический процесс одновременно вызывает два важных изменения в психическом равновесии, существовавшем до терапии: (а) гипер-катексис грандиозной самости и (б) ослабление специфических защитных механизмов (вытеснение-контркатексис, диссоциация-отрицание), которые препятствовали вторжению эксгибиционистских и грандиозных импульсов грандиозной самости в реальность Эго. Однако специфическая причина выбора отыгрывания в качестве па-тогномопичного проявления симптоматологии в процессе зеркального переноса, который временно стал неконтролируемым, не объясняется ни интенсивностью (грандиозно-эксгибиционистских) импульсов, ни примитивностью постоянно заявляющих о себе инстинктов (то есть частым возникновением ненейтрализованных оральных требований и орально-садистской мстительности), ни слабостью Эго. Специфической детерминантой отыгрывания является как раз нарциссизм психической организации, способствующий внезапному прорыву грандиозной самости. Специфическая регрессия к точкам патогенной фиксации ведет к ослаблению дифференциации между самостью и тем, что самостью не является, и, таким образом, к размыванию границ между импульсом, мыслью и действием. Другими словами, то, что при поверхностном рассмотрении выглядит как аллопластическое действие, на самом деле является не действием, а аутопластической активностью стадии психологического развития, на которой внешний мир пока еще катектирован нарциссическим либидо.

Какова бы ни была природа склонности пациента к незамедлительному отклонению терапевтически мобилизованной психической энергии от психоаналитической ситуации как таковой, эта тенденция всегда ставит аналитика перед дилеммой — должен он или нет препятствовать действиям пациента. Техническая проблема, должен ли

аналитик проявлять активность, и если да, то в какой области и в какой степени, разумеется, должна рассматриваться не только в аспекте характера психопатологии и метапсихологической структуры активности пациента, которая с нею связана, но и с точки зрения практического вопроса, не стала ли опасность того, что пациент причинит вред себе или другим (угроза суицида, убийство, делинквентные и извращенные действия, которые становятся прямым поводом к расследованию и наказанию, и т.д.), настолько большой, что с этим необходимо что-либо делать. В таких случаях аналитику лучше всего не пытаться соединить выражение своего обоснованного беспокойства с интерпретациями критической ситуации, а просто и откровенно сказать, что пациент, надо надеяться, оставит зловещие планы и откажется от своих рискованных действий. Однако необходимость в таком активном вмешательстве со стороны аналитика возникает в основном в случаях пограничных психозов и в соответствующих случаях тяжелого дефекта Эго, который выражается в необузданной им1гульсивности. Вместе с тем в случаях истерического отыгрывания (которое представляет собой форму инфантильного драматизирующего выражения) активность аналитика имеет иную, строго психоаналитическую цель, которую можно (и нужно) объяснить пациенту. Цель активности аналитика (его совет пациенту перестать драматизировать) — как и цель техники, о которой Фрейд говорил Ференци в связи с анализом фобий (Ferenczi, 1919) — состоит здесь в том, чтобы канализировать бессознательные, вытесненные инцестуозные влечения и с ними связанные конфликты таким образом, чтобы произошла конфронтация с вторичным процессом Эго, то есть чтобы стимулировать во время аналитического сеанса формирование вербальных дериватов фантазий в виде свободных ассоциаций.

Все высказанные выше соображения, особенно те, что касаются непосредственного выражения аналитиком своего беспокойства, когда возникает опасность, отчасти также относятся к анализу отыгрывания у пациентов с нарциссическими нарушениями личности. В целом, однако, отыгрывание здесь следует понимать как форму

коммуникации в тотальном архаичном восприятии мира, которое пока еще не позволяет провести различие между мыслью и действием. Поэтому, хотя порой является необходимым — и эффективным! — обратить внимание Эго пациента на то, что в интересах самосохранения ему нужно изменить свое поведение, не следует затрагивать никаких других тем, кроме практической и реальной проблемы, что с точки зрения царящих в настоящее время нравов пациент своими действиями подвергает себя опасности. Однако помимо необходимости выражения аналитиком реального беспокойства, действия пациента нуждаются в интерпретации, и — в отличие от содержания отыгрываемых драматизации истерических или фобических пациентов — они предоставляют неоценимые возможности для расширения сферы влияния Эго анализанда посредством инсайта. Так, например, когда во время разлуки с аналитиком пациент Д. возвращался к тому, что с риском для себя подглядывал за мужчинами в общественных туалетах, или когда он чувствовал, что аналитик не понимает его, неморализирующие интерпретации, а именно то, что его потребности в зеркальном отражении, одобрении и понимании регрессивно выродились в стремление к архаичному визуальному слиянию, не только помогли ему обрести больший контроль над собой в ситуациях, когда он чувствовал себя отверженным или непонятым, но и способствовали более глубокому пониманию собственной личности и появлению важных соответствующих воспоминаний о своем детстве. Он вспомнил, например, что первый эпизод, связанный с подглядыванием в общественном туалете, случился на сельской ярмарке после того, как он попросил свою мать посмотреть и оценить, как ловко он умеет раскачиваться на высоких качелях. Когда его мать, которая к тому времени была уже серьезно больна (тяжелой формой гипертонии), не проявила никакого интереса к его желанию продемонстрировать свою удаль, он отвернулся от нее и направился в общественный туалет. Движимый силой, которая стала ему понятной только сейчас, но эмоциональный тон которой он все же сумел припомнить, он смотрел на гениталии мужчины и, сливаясь с ними, ощущал свое единение с властью

и силой, которые они символизировали. (Если говорить теоретически, то произошла регрессия от стадии, соответствующей зеркальному переносу, на стадию слияния.)

Трансформация проявлений переноса, как правило, происходит в направлении от более архаичных форм (например, слияния) к более продвинутым позициям (к зеркальному переносу в узком смысле). Поведение пациента Д. при расставании с аналитиком на выходные дни представляло собой временное изменение этого направления в ответ на трансформацию отношений, связанных с переносом в терапевтической ситуации.

Другой пример такой временной регрессии от зеркального переноса к слиянию был предоставлен мне моим коллегой'" *. Описываемый эпизод в определенном смысле аналогичен поведению мистера Д. в выходные дни, однако здесь имеется также существенное отличие. Регрессия пациента Д. происходила на ранних этапах анализа, еще до того, как были достигнуты важные структурные изменения, и она включала в себя очевидные рискованные поступки. В случае мистера И. эпизод произошел па поздней стадии успешного в целом анализа нарциссического нарушения личности и, как следствие важных положительных структурных изменений, которые уже были достигнуты благодаря предыдущей аналитической работе, регрессия не привела к реальному действию, а ограничилась тем, что выразилась в форме сновидения.

Мистер И., двадцатипятилетний рабочий, принес на аналитический сеанс свой старый детский дневник и прочитал его аналитику. Аналитик с интересом отнесся к содержанию дневника, но — хотя он и не осознавал своей эмоциональной сдержанности — пожалуй, отреагировал на чтение дневника без особого энтузиазма, возможно, чувствуя, что пациент пытался отгородиться этими записями от аналитика, то есть что чтение создавало препятствие свободному и непосредственному изложению мыслей и воспоминаний пациента. Как бы там ни было, пациент был разочарован ответом аналитика, о чем мож-

но было судить по его последующей реакции. В эту же ночь ему приснился сон, состоявший из двух частей: (а) он пошел на рыбалку и поймал большую рыбу; он с гордостью принес эту рыбу своему отцу, но отец, вместо того чтобы восхититься подарком, был недоволен; (б) пациенту снился Христос, распятый на кресте, он вдруг затих, его мышцы расслабились, и он умер.

Анализируя сеанс, предшествующий этому сновидению, в свете общего переноса развития, можно сделать вывод, что пациент временно отступил в нем от зеркального переноса in sensu strictiori⁶ к архаичному (мазохистски переживаемому) слиянию. Очевидно, аналитик недооценил того глубокого эмоционального значения, которое имело для пациента чтение дневника — на самом деле это было не сопротивлением коммуникации, а настоящим (то есть аналитически ценным) подарком. Пациент действительно достиг стадии, на которой мог теперь поделиться ранее державшимся в секрете материалом из своего детства. Пациент чувствовал, что аналитик (как и нарцис-сический отец пациента в детстве) негативно отреагировал на прогресс пациента. (В аналогичных случаях я наблюдал тенденцию аналитиков к нарциссическому отдалению от пациента, сделавшего важный шаг в направлении эмоционального здоровья без непосредственной помощи аналитика.) Таким образом, пациент, ожидавший одобрения и принятия (зеркальный перенос на дифференцированном и сдержанном в отношении цели уровне) своего психологического достижения, почувствовал себя отвергнутым и обратился к фантазии о слиянии: умирающий Христос воссоединяется с Богом-отцом («Отче! в руки Твои предаю дух Мой! И сие сказав, испустил дух». Лука, 23, 46). Ситуация и в самом деле вскоре была исправлена, когда аналитик интерпретировал значение этой последовательности событий для пациента.

Предыдущий клинический эпизод относится к поздней стадии успешного анализа нарциссической личности. Несомненно, что в таких случаях для того, чтобы перенос

⁵ Этот анализ проводился моим коллегой, который регулярно консультировался со мной.

^ь В строгом значении (лат.). — Примечание переводчика.

вернулся на соответствующий базисный уровень, не требуется ничего, кроме корректной интерпретации, даваемой, правда, с достаточной степенью теплоты. Вместе с тем вопрос об активности терапевта имеет огромное значение при лечении определенных типов нарцисси-ческих личностей. Айххорн (Aichhorn, 1936), использовавший разработанную им активную технику для создания терапевтически эффективной эмоциональной привязанности к аналитику при лечении делинквентных подростков, как теоретик и практик стал одним из новаторов в этой области. Анна Фрейд описывала технику Айххорна следующим образом: «В силу особой нарциссической структуры своей личности мошенник неспособен сформировать объектные отношения; тем не менее он может испытывать привязанность к аналитику по причине избытка нарциссического либидо. Однако его нарциссиче-ский перенос будет устанавливаться только в том случае, если терапевт способен представить мошеннику... возвеличенную копию его собственного делинквентного Эго и Эго-идеала» (A. Freud, 1951, р. 55).

Полагая, что аналитик должен активно подавать себя пациенту в качестве Эго-идеала, Айххорн и не проводил различия между Эго-идеалом и его предшественником, идеализированным родительским имаго, и не указывал на отдельное и особенное положение грандиозной самости. Тем не менее краткое изложение Анной Фрейд использования активной техники Айххорна в этих специфических случаях вполне сопоставимо с теоретическими формулировками, относящимися к условиям формирования переноса, которые создаются при анализе широкого спектра нарциссических нарушений личности и не ограничиваются случаями подростковой делинквентности. Когда, например, она говорит, что терапевт предоставляет мошеннику «возвеличенную копию его собственного делинквентного Эго и Эго-идеала», эта формулировка отчасти напоминает разграничение переноса, основанного на терапевтической реактивации грандиозной самости (в частности, отношение к терапевту как близнецу или второму «я»), и переноса, основанного на реактивации идеализированного родительского имаго.

Рассмотрение работы Айххорна в свете приведенных выше рассуждений об активности терапевта может оказаться для нас полезным с точки зрения лучшего теоретического понимания этой технической проблемы.

Едва ли имеются сомнения в том, что активные техники Айххорна, стимулирующие установление нарциссического переноса, незаменимы при терапии некоторых форм выраженной делинквентности в целом и подростковой делинквентности в частности; они представляют собой крайние средства, необходимые для того, чтобы создать эмоциональную связь с аналитиком — то есть напоминающую перенос фокусировку на нем грандиозной самости и/или идеализированного родительского имаго, — что в самом начале позволяет удержать пациента от прекращения терапии. Однако оценку активного формирования транс-ферентных связей в этих случаях следует начинать с вопроса о том, с чем соотносится активно созданный перенос — с (делинквентной) грандиозной самостью или с идеализированным родительским имаго. Способность делинквента испытывать привязанность к аналитику, открыто восхищаясь им, может указывать на то, что идеализированное родительское имаго и глубокое желание сформировать идеализирующий перенос уже (предсознательно) существовали, но были скрыты и отрицались. Некоторые подростки (или взрослые, в определенном смысле продолжающие вести себя в жизни, как подростки) нередко демонстрируют свою полную преданность грандиозной самости (предсознательно, поскольку ощущают неловкость из-за того, что идеализирующие установки, как им кажется, свидетельствуют об их слабости, или поскольку боятся быть осмеянными за не свойственную мужчине сентиментальность). Однако за этими предсознательными страхами публичного унижения стоит бессознательный страх травматического отвержения идеализированным объектом их идеализирующей установки или предвосхищение травматического разочарования в идеализированном объекте — другими словами, опасность фрустрации в нарциссической области, которая может стать причиной невыносимого нарциссического напряжения, а также болезненного переживания стыда и ипохондрии.

Хотя психоаналитическое лечение связных синдромов юношеской делинквентности, которыми занимался Айх-хорн, выходит за рамки моего непосредственного клинического опыта, определенные выводы о методах Айххор-на, использовавшихся им в этих случаях для установления нарциссического переноса, можно сделать на основе клинических описаний, принадлежащих самому Айххорну, и на основе опыта работы со аналогичными нарушениями. Я склонен считать, что своим успехом метод Айххорна обязан следующим обстоятельствам. Мы предполагаем, что базисной фиксацией делинквента является фиксация на идеализированном родительском имаго и на доминирующей патогномоничной тенденции — связанной с этой констелляцией — к установлению идеализирующего переноса. Однако на эту ядерную потребность в идеализированном объекте наслаиваются присущие личности делинквента тенденции не только отрицать потребность в идеализированном объекте и идеализированном Супер-Эго, но и, наоборот, во всеуслышанье заявлять о своем презрении ко всем ценностям и идеалам. То есть, другими словами, здесь можно говорить о защитном гиперкатек-сисе грандиозной самости (возможно, исходно возникшем вслед за болезненным разочарованием в идеализированном объекте или после его потери). Бравирование всемогущим, безудержным поведением и гордость делинквента своим умением безжалостно манипулировать окружающими людьми служат подпорой его защит от осознания тоски по потерянному идеализированному объекту самости, а также от ощущения пустоты и недостаточности самооценки, которые сразу бы дали о себе знать, как только прекратилась бы — на словах и на деле — постоянная конкретизация делинквентной грандиозной самости. Если бы терапевт предложил себя такому делинквенту в качестве идеальной фигуры в этом мире ценностей, он не был бы принят. Только особые умения Айххорна и его способность понять своего визави позволяли ему предлагать себя в качестве зеркального имаго грандиозной самости де-линквентного подростка. Поэтому ему удавалось инициировать завуалированную мобилизацию идеализирующих катексисов в направлении идеализированного объекта

самости, не разрушая необходимого делинквенту прикрытия, которое обеспечивалось сформированной в защитных целях грандиозной самостью. Однако как только устанавливалась связь и происходила мобилизация идеализирующих катексисов, становился возможным процесс переработки и происходил постепенный переход от всемогущества и неуязвимости грандиозной самости к более глубокой потребности во всемогуществе и неуязвимости идеализированного объекта (и достигалась необходимая терапевтическая зависимость от него).

Специфические проблемы, создаваемые активной мобилизацией грандиозной самости в процессе психоаналитического лечения нарциссических делинквентов (в частности подростков), не являются главным предметом данной работы. Здесь нас прежде всего интересует анализ типичных нарциссических нарушений личности, при которых делинквентные — в общепринятом значении — формы поведения не являются доминирующими в клинической картине. Однако в процессе аналитического лечения таких пациентов нежелательно создавать ситуации, в которых регрессивная уступчивость анали-занда активно используется для того, чтобы добиться идеализации терапевта. Активное поощрение идеализации аналитика ведет к возникновению сильной зависимости (которая аналогична привязанности, поощряемой организованными религиями), скрывая массивную идентификацию и препятствуя постепенному терапевтическому изменению существующих нарциссических структур. Мы можем также указать на соответствующее предостережение Фрейда, что у аналитика существует «соблазн играть в отношении больного роль пророка и спасителя души», то есть стремление поощрять пациента ставить аналитика «на место своего Я-идеала», — такому образу действия «правила психоанализа диаметрально противоположны» (Freud, 1923, р. 50-51).

Но если искусственное вызывание идеализации аналитика — в аналитическом отношении вещь опасная, то спонтанно возникающую терапевтическую мобилизацию идеализированного родительского имаго или грандиозной самости, несомненно, надо приветствовать и ей не мешать.

Пожалуй, здесь будут уместны несколько общих замечаний по поводу так называемой пассивности психоаналитика во время психоаналитического лечения, поскольку сопротивление аналитиков принятию роли лидера в отношениях с пациентами часто трактуется неверно, словно это моральная проблема (см., например, Hammet, 1965, р. 32), которую можно решить, противопоставив одну систему ценностей (беспристрастность, сдержанность аналитика и т.п.) другой (в соответствии с которой аналитик обязан сознавать свою ответственность в роли лидера для пациента, поскольку он действительно должен знать ответы на некоторые жизненно важные вопросы больного). Выбор, однако, должен основываться на нашем понимании того, какие элементы являются главными факторами в процессе психоаналитического лечения. Если аналитик активно предлагает роль «пророка и спасителя души», то он активно способствует разрешению конфликта посредством грубой идентификации, но препятствует постепенной интеграции пациентом собственных психологических структур и постепенному построению новых. Выражаясь метапсихоло-гически, активное предложение терапевтом роли лидера ведет либо к установлению отношений с архаичным (иредструктурным), нарциссически катектированным объектом (сохранение достигнутого пациентом прогресса зависит впоследствии от реального или воображаемого сохранения этих объектных отношений), либо к массивным идентификациям, которые добавляются к уже существующим психологическим структурам. И наоборот, психоаналитик позволяет переносу развиваться спонтанно (включая отношения к архаичным, нарциссически катектированным объектам), а спроецированные или иным образом мобилизованные структуры трансформируются и постепенно реинтернализируются (преобразующая интернализация) благодаря процессу переработки. Таким образом, качественное различие между стимулирующей терапией и психоанализом в конечном счете можно рассматривать как количественное: первая основывается на активном формировании объектных отношений и массивных идентификаций, вторая — на спон-

танном формировании переносов и на едва заметных процессах (преобразующей) реинтернализации.

Предыдущее в принципе верное утверждение нуждается в корректировке, поскольку необходимо учитывать две стадии, на которых процессы интернализации в ходе анализа нарциссических личностей на самом деле на какое-то время становятся не «едва заметными» и не «преобразующими», как говорилось выше, а грубыми, массивными и неассимилированными. То есть процессы грубой идентификации можно наблюдать либо на относительно ранней стадии терапии (в качестве предшественников или предвестников мелкомасштабной преобразующей интернализации, ведущей к построению структуры), либо на более поздних стадиях, обычно на первом этапе завершающей фазы анализа, когда необходимость окончательно отказаться от объекта нарциссического переноса производит на анализанда квазитравматическое воздействие.

Таким образом, грубые идентификации с аналитиком — его поведением, манерой говорить, установками, вкусами — часто наблюдаются на ранней стадии анализа нарциссических личностей. Они являются благоприятным признаком, особенно если возникают не сразу, а после периода систематической работы над обширными сопротивлениями, противодействующими установлению соответствующего нарциссического переноса, и аналитик должен приветствовать их как первый шаг к достижению условий, обеспечивающих возможность осуществления структурообразующего процесса переработки. Особенно полезно исследовать это изменение паттерна идентификации в процессе анализа, когда профессия анализанда облегчает — и помогает рационализировать! — принятие им профессионального поведения аналитика, которое он наблюдает во время собственного анализа.

Например, в процессе учебного анализа кандидатов в психоаналитики с нарциссической организацией личности или в процессе клинического анализа психиатров иногда возникает такая последовательность событий. В начальной фазе, по всей видимости, реактивированного переноса не происходит. Например, прерывание лечения, по всей видимости, особой реакции со стороны анализанда не вызывает.

После этой стадии наступает период, когда анализанд реагирует на нарушение нарциссического переноса — например, на перерывы в работе — интенсивной, неассимилированной идентификацией с отдельными характерными особенностями аналитика. (Например, в период отсутствия аналитика он покупает какой-либо предмет одежды, который, как он впоследствии к своему великому удивлению обнаруживает, ничем не отличается от одежды аналитика). Но постепенно, по мере того как происходит постоянная переработка этих событий, характер процессов идентификации изменяется: они перестают быть грубыми и недифференцированными и становятся избирательными — усиливается фокусировка на чертах и качествах, которые действительно совместимы с личностью анализанда, и проявляются (доселе бездействовавшие) способности самого пациента. Таким образом, определенные избирательно совместимые, позитивные профессиональные качества и умения аналитика все более ассимилируются пациентом в процессе идентификации; они уже представляют собой инородное тело (как, например, часто встречающаяся идентификация с агрессором, формирующаяся в ответ на действия аналитика, которые переживаются пациентом как наносящие травму) и отбрасываются после того, как они исполнили определенные вспомогательные функции. В конечном счете пациент наряду с постепенным внутренним отстранением от (нарцисси-чески катектированного) аналитика может со спокойной, но глубокой и настоящей радостью обнаружить, что приобрел прочные ядра автономного функционирования и инициативы в своей повседневной и профессиональной жизни, то есть в том, как он воспринимает и понимает своих пациентов, включая его собственную индивидуально-специфическую форму общения с ними.

Некоторые признаки возобновленной тенденции к установлению грубых идентификаций можно встретить также в завершающей фазе (прежде всего на ее ранней стадии) анализа нарциссических нарушений личности. К этому феномену аналитик должен относиться без чрезмерного беспокойства и воспринимать его как материал для аналитической работы, равно как и вышеописанные грубые идентификации на ранних стадиях терапии.

Мистер И., например, отобразил повторную конкретизацию (прежде адекватных, то есть мелкомасштабных) процессов преобразующей интернализации в завершающей фазе анализа в сновидениях, которые приснились ему за несколько месяцев до предполагаемого окончания анализа. В этот период у анализанда попеременно возникали ипохондрические тревоги по поводу стабильности и достаточности своего психологического оснащения, с одной стороны, и уверенность в себе, то есть настроение, в котором он с нетерпением ожидал окончательного расставания с аналитиком, предвкушая удовольствие от своего автономного функционирования, — с другой. В периоды беспокойства у него проявлялись признаки регрессивного восприятия им потребности в усилении своей психологической структуры посредством дальнейших интернализации в форме (ресексуализированных) оральных и анальных инкорпоративных побуждений. Он переедал, и ему снились сновидения пассивно гомосексуального характера, в которых аналитик входил в него через анус. В процессе овладения этими новыми всплесками потребностей в интернализации он отобразил непригодность этой «авральной» попытки получить еще больше от аналитика (или, скорее, самого аналитика) в следующих чуть ли не комических сновидениях (пациент и в самом деле в процессе анализа приобрел некую толику юмора, что является одним из самых надежных показателей успешности анализа в этих случаях). В одном сновидении (в начале завершающей фазы) пациенту снилось, что с помощью рентгеновских лучей аналитик был обнаружен во внутренностях пациента. В другом сновидении (в конце завершающей фазы) пациенту приснилось, что он проглотил кларнет (пенис аналитика или, скорее, его голос, то есть инструмент, с помощью которого он оказывает свое влияние в аналитической ситуации). Однако даже после того как музыкальный инструмент был проглочен, он продолжал играть внутри пациента. (Ср. это сновидение с фантазиями во время мастурбации пациента А. См. в этом контексте также главу 3, примечание 4.)

⇐ Предыдущая 1 2 3 4 567 8 9 10 Следующая ⇒