Факторы, мешающие рациональному поведению

⇐ ПредыдущаяСтр 10 из 11Следующая ⇒

По мнению лауреата Нобелевской премии по экономике Джорджа Акерлофа и профессора Йельского университета Роберта Шиллера, людям мешают вести себя рационально следующие факторы:

· Доверие. Как положительные, так и отрицательные эмоции могут уменьшать или увеличивать степень рациональности во время принятия решения. Так, уверенность, вызванная рядом успехов, может внушить уверенность, что эта тенденция сохранится и в будущем, несмотря на явные свидетельства обратного.

· Справедливость. Справедливость важна, даже если она противоречит интересам человека. Таким образом, она может препятствовать рациональному поведению.

· Продажность. Нужно учитывать, что власть и деньги влияют на поведение людей, вызывая отклонения от рационального поведения.

· Денежная иллюзия. Склонность людей не учитывать в своих финансовых отчетах инфляцию приводит к неправильным решениям.

· Истории. Интересные истории запоминаются лучше цифр и фактов.

№40. Зависимость от пути предшествующего развития, эффект блокировкии их роль в институциональных изменениях.

Зависимость от пути развития предполагает влияние начальных условий на состояние текущих изменений. Очевидно, что эффект блокировки в науке прямо отражается в прикладной области.

Начальные условия преобразований в России и зависимость от пути развития:

Основные предпосылки традиционной модели рыночной экономики

1. Совершенные рынки капитала заставляют менеджеров действовать в лучших интересах акционеров, а совершенные рынки рабочей силы гарантируют эффективным менеджерам конкурентное вознаграждение от владельцев предприятий.

2. Защита прав частной собственности предполагается беззатратной.

3. Предполагается успешное функционирование рынка, включая надежность денежной единицы.

Когда один из этих элементов дает сбои (например, из-за чрезмерно высокой инфляции или чрезмерных усилий государства в проведении политики перераспределения доходов), экономическая эффективность уменьшается, и стабильность организации, основанной на частной инициативе, оказывается под угрозой.

Институты плановой экономики СССР, как предпосылки формирования начальных условий перехода к рыночной экономике:

1) Институт права собственности и управления при коммунистическом режиме

1. Остаточные права собственности отдельного члена общества по отношению к коллективизированным средствам производства, полностью определялось его или ее положением в иерархии Коммунистической партии. Остаточные права были полностью отделены от формального владения ими и легко могли быть отчуждены.

2. Система коллективной собственности должна была рассчитывать на применение репрессивных санкций в гораздо большей степени, нежели конституционный порядок, основанный на частной собственности. Только государству угрожали намерения приватизировать средства производства, и государство осуществляло исполнение прав собственности. При тоталитарном государстве мотив к использованию суровых санкций был сильным. Машина подавления была неотъемлемой частью механизма плановой экономики, а механизм экономического планирования при Сталине включал: 1) назначение очень жестких, а иногда откровенно «бессмысленных» планов, которые держали субъектов экономической деятельности в постоянном напряжении; 2) молчаливое согласие закрывать глаза на мелкие нарушения; 3) широкомасштабные периодические чистки.

3. Изменения плановой экономики СССР сопровождалось непрекращающейся борьбой между конечными владельцами - представителями высшей государственной власти и членами номенклатурного класса профессиональных менеджеров, стремившихся к упрочению своего фактического владения собственностью.

4. Институт тоталитарной партии в условиях плановой экономики можно считать в каком-то смысле эквивалентом института денег в рыночной экономике. Права на владение собственностью (измеряемые в денежных единицах в рыночной экономике) в плановой экономике измеряются положением в партийной номенклатуре. Список номенклатурных работников (которые получали все больше остаточных прав контроля к закату плановой экономики) включал лиц, соответствующих иерархии, куда входили:

- номенклатура Секретариата ЦК КПСС,

- управленческие должности на уровне союзных министров,

- директоры предприятий и их первые заместители на важнейших предприятиях,

- первые лица в научно-исследовательских институтах,

- главные редакторы в общесоюзных газетах и журналах и др.

Чрезмерная концентрация собственности в руках высшего партийного руководства приводила к терпимости по отношению к «незаконной деятельности своего наемного персонала», чтобы смягчить наиболее отрицательные последствия своего неумения давать этому персоналу правильные инструкции.

Когда институт функционирования иерархии Коммунистической партии стал давать сбои, появилась такая же проблема, которая появляется в странах с рыночной экономики при несрабатывании денежных систем, и таким же образом она имела дестабилизирующий эффект.

2) Основные институциональные особенности плановой экономики СССР к моменту перехода:

1. Функции института денег и иерархии. При рыночной экономике и частной собственности деньги (будь они получены за счет использования политического влияния или другим образом) служат окончательным мерилом силы притязаний на права владения средствами производства. При плановой экономике и тоталитарном государстве эту функцию, выполняет положение человека в иерархии (будь оно получено за счет использования денег или другим образом).

2. Различия в природе прав собственности и зачатки коррупции. Целью тех, кто хотел увеличить свою долю притязаний на общественную собственность, было подняться выше по иерархической лестнице или завести тесное сотрудничество с кем-то, занимавшим на этой лестнице достаточно высокое положение. Так как деньги были необходимы для увеличения личного потребления, между коммунистическими боссами и теми субъектами экономики, которые смогли скопить большие денежные средства, развился естественный симбиоз. Связи были единственным важным достоянием, которое требовалось субъектам экономики, как для обеспечения собственного потребления, так и для продвижения по карьерной лестнице, и эти связи часто «смазывались» как открытым подкупом, так и иными формами перевода денежных средств.

3. Параллельная экономика. Формальные владельцы уже не могли выполнять функции управления и контроля самостоятельно из-за значительного увеличения масштабов и сложности экономики. Государственные предприятия стали нанимать или пользоваться услугами все большего количества людей, чьей единственной задачей было осуществлять посреднические функции между предприятием и параллельной экономикой, а также между параллельной экономикой и надзорными органами. Институты реально существовавшей параллельной экономики не только пережили крушение коммунизма, но и стали впоследствии почти бесспорными властителями посткоммунистической экономики.

4. Основной конфликт стимулов владения собственностью и поведенческие особенности агентов двух систем. До тех пор, пока институт прав собственности в экономике оставался отличным от рыночной экономики, основанной на частной собственности, «конвергенции» двух систем невозможна. Возрастание роли политического влияния и перераспределения доходов в рыночной экономике и возрастание роли денег в плановой экономике не должны приводить к заблуждению относительно той фундаментальной разницы, при которой в конечном итоге расчет притязаний на собственность в этих двух системах производится в совершенно различных единицах измерения. Политическое влияние и перераспределение доходов в рыночной экономике остаются средствами, которые используются агентами для достижения конечной цели (богатства, выраженного в денежной форме), в то время как в условиях плановой экономики деньги остаются средством для достижения конечной цели агентов (богатство, выраженное в форме положения в иерархии) до окончательного распада системы.

5. Системные изменения и внутрисистемный конфликт. Возрастание сложности и объема экономики, смягчение политического подавления и стремление к осуществлению повышения жизненного уровня, заставило руководителей, пришедших на смену Сталину, начать эксперименты с элементами частных стимулов, которые могли бы дополнить плановую экономику. Однако даже их ранние, очень скромные шаги на этом пути вступили в глубокий внутренний конфликт с внутренней логикой тоталитарной плановой системы и не привели к повышению ее эффективности. Неудовлетворенные достигнутыми результатами, руководители коммунистического государства изобретали и внедряли все новые системные изменения, тем самым еще более усугубляя основной конфликт стимулов.

Стратегия перехода: стабилизация-либерализация-приватизация-открытая экономика (СЛПО), и реакция системы

1. Макроэкономическая стабилизация, как часть общей политики, была призвана дополнить политику приватизации. В частности, были надежды на то, что установление жестких бюджетных ограничений для правительства и строгого потолка для увеличения денежной массы центральным банком приведет к ужесточению финансовой дисциплины для предприятий и сократит возможности для погони за доходами рентно-дотационного характера. Столкнувшись со строгими бюджетными ограничениями и свободными ценами, частные фирмы должны были естественным образом изменить структуру своих инвестиций и производства для удовлетворения предпочтений потребителей. Это должно было в итоге привести к эффективному распределению ресурсов.

Ответом хозяйствующих субъектов на меры по макроэкономической стабилизации и уменьшению государственных субсидий стал просто переход на альтернативные средства обмена. Следует ли в таком случае рассматривать стабилизацию как шаг вперед в направлении перехода к рыночной экономике или же, как шаг в сторону от нее? Макроэкономическая стабилизация, конечно, важна, но бoльшая часть сделок выпала из сферы товарно-денежных отношений. Так, например, соотношение денежной массы и номинального ВНП в России (коэффициент Маршалла) в конце 90-х годов составлял около 12% против 70–100% в наиболее развитых индустриальных странах.

Программа макроэкономической стабилизации также имела некоторый видимый эффект, во всяком случае, с 1996 года по первую половину 1998 года включительно. Прямые субсидии правительства (или центрального банка) государственным предприятиям были отменены, и правительство предпринимало усилия для того, чтобы контролировать свой бюджетный дефицит и увеличение денежной массы.

2. Либерализация цен и фактор открытия экономики. Наиболее существенным фактором, обусловившим возможность роста потребительского выбора, была не столько либерализация цен сама по себе, сколько ее сочетание с открытием экономики и выключение России из гонки вооружений. Громадные природные ресурсы страны после распада Советской империи были высвобождены для обмена на западные потребительские товары. Открытие экономики должно было содействовать достижению целей реформ двумя путями, а именно: облегчить для рынков задачу нахождения равновесных цен (установив в России структуру относительных цен, преобладающих в рыночных экономиках) и оказать давление на российских производителей со стороны иностранных конкурентов.

Большинство менеджеров (как приватизированных, так еще и не приватизированных предприятий) поняли, что они уже не могут рассчитывать на помощь правительства для преодоления любых трудностей, с которыми может столкнуться их фирма. Больше внимания уделялось стоимости получаемых поставок и их качеству (что часто приводило к тому, что фирмы, желающие быть конкурентоспособными, переключались на импортные поставки и отказывались от отечественных продуктов). Менеджер начали понимать, что реализация продукта почти так же важна, как и его производство, – мысль, которая была абсолютно чужда для государственных предприятий всего лишь несколько лет назад.

Хотя ценообразование в различных сегментах параллельной экономики подчинено законам спроса и предложения, это не привело к эффективному распределению ресурсов, потому что при развале диктаторского социалистического государства, ему на смену не пришло, да и не могло прийти конституционное и рыночно ориентированное государство. Структуры, унаследованные от социалистического государства, разрывались сегментированными коалициями параллельной экономики, а формальное право на собственность (в отличие от фактического права на собственность, укорененного в параллельной экономике) становилось абсолютно уязвимым и незащищенным.

3. Приватизация и инсайдеры. «Ваучерная» приватизация 1993 года, рекламированная как «народная приватизация», на самом деле была сведена к передаче бывшего государственного имущества в собственность инсайдеров. Однако понятие инсайдеров-собственников не всегда четко определено. В соответствии с программой приватизации, принятой в России, большая часть имущества была формально «коллективизирована», то есть была передана в собственность трудовых коллективов. Тем не менее, рядовые работники в большинстве случаев не имели права голоса при управлении собственностью и часто даже не получали своей скудной заработной платы в течение многих месяцев. Более справедливо считать таких работников аутсайдерами, нежели инсайдерами, по крайней мере, в отношении собственности, в то время как многие члены групп влияния, формально не работающие в фирме, должны рассматриваться как инсайдеры, вне зависимости от официального места работы.

Критерием, который предложен для разграничения понятий инсайдеров и аутсайдеров в контексте переходного периода в России, является не официальное место работы, а методы, которые используются для получения дохода от конкретного государственного предприятия. Этот критерий позволяет понять, что многие из тех, кто определен как собственник-инсайдер (а часто и самые влиятельные из них), формально не принадлежат к фирме. Например, они могут быть представителями главных поставщиков или лидерами финансово-промышленных групп. К ним же могут быть отнесены чиновники региональной и местной администрации, и, часто, члены криминальных группировок. Общая особенность всех фактических инсайдеров, а также действующего руководства самого предприятия (директора, его заместителей и начальников важнейших отделов и/или цехов) – в том, что они извлекают прибыль, пользуясь своим правом контроля, а не вследствие получения дивидендов или повышения рыночной стоимости фирмы. Главными источниками дохода для инсайдеров (в данной интерпретации) являются незаконное присвоение средств предприятия (например, присвоение прибыли от продаж на параллельном рынке) и поиск возможностей для извлечения ренты.

4. Парадокс «регулирования». Параллельная экономика, или черный рынок, обычно возникает как продукт сильно регулируемой экономики. Можно по-разному оценивать скорость процесса дерегулирования после начала реформ, но нельзя отрицать, что Россия в настоящее время имеет меньшую, а не большую степень регулирования экономической активности по сравнению со временами плановой экономики. С достаточной долей уверенности можно утверждать, что российская экономика относилась к самым «свободным» экономикам в мире, если не с точки зрения формального институционального регулирования, то с точки зрения практического осуществления. Свобода предпринимательской деятельности и свободное ценообразование теоретически должны были привести к слиянию официального и черного рынков. Вместо этого масштабы и влияние параллельной экономики за годы переходного периода неизмеримо возросли.

Результаты внедрения СЛПО:

1. Корни переходной экономики уходят в плановую экономику, а та была неспособна создать предпосылки для формирования конкурентных рынков. Государственные предприятия представляли собой монополистические образования, стремящиеся к получению ренты и (или) дотаций из бюджета, как в официальном производстве, так и в пространстве параллельной экономики, окружающем каждое из них. Таким образом, либерализация цен и дерегулирование экономики не могли высвободить конкурентные силы. Вместо этого такие политические шаги освободили укоренившиеся фрагментированные монополии от всякого контроля за их деятельностью.

2. В итоге осуществление плохо продуманного плана приватизации привело к возникновению серьезной институциональной проблемы - уходу огромной части хозяйственной деятельности полностью «в тень». Юридическая форма собственности на предприятии в России практически не влияла на его функционирование. Парадокс «права на частную собственность» в приватизированных фирмах России состоит в том, что в настоящее время различные группы инсайдеров наделены этим правом в гораздо большей степени, чем в любой развитой экономике, основанной на частной собственности. Однако именно по этой причине невозможно установить какие-либо долгосрочные устойчивые правила игры для взаимодействия этих обособленных групп, каждая из которых построила для своих членов нечто вроде мини-тоталитарной экономики. Их неформальное право на собственность в пределах сфер их влияния практически не ограничено никакими нормами – ни юридическими, ни общественными, ни моральными, – но именно поэтому оно почти никак не защищено за пределами этих сфер, поскольку вступает в противоречие со столь же неограниченным «правом на частную собственность» конкурирующих групп. Понятие права на частную собственность теряет смысл, если это право должным образом не ограничено законом, контрактами и социальными нормами.

В такой ситуации «приватизация» не породила новых стимулов для повышения прибыльности бывших государственных предприятий. Параллельная экономика является существенным видом деятельности: сегментированные рынки, очень ограниченный во времени горизонт планирования и другие черты этой экономики создали стимул группы инсайдеров пользоваться своим фактическим правом на собственность для отвлечения прибыли с постгосударственных предприятий и ее привлечения в собственный небольшой частный бизнес. Приватизированными фирмами продолжают управлять их руководители, структуры параллельной экономики и бюрократы среднего звена, как это и происходило в последние годы плановой экономики. У рядовых работников и у большинства номинальных акционеров (за редким исключением) очень мало информации и нет права голоса, позволяющего влиять на процесс управления фирмой. В ряде случаев действующее ранее руководство смещалось не потому, что оно противилось реструктуризации, а потому что оно являлось препятствием для установления полного контроля «параллельных» структур.

Именно вследствие этого, а не только потому, что российская приватизация не смогла принести немедленных результатов в повышении эффективности, ее следует считать одной из самых показательных неудач за всю историю экономических реформ. «Лжеприватизация» породила «лжекапитализм», ново-старые институциональные структуры, которые сейчас, вероятно, уже крайне сложно будет устранить. После формального завершения широкомасштабной программы приватизации в 1994 году, правительство, в рамках мер по продолжению процесса стало даже еще больше ориентироваться в своих практических шагах на крупнейшие группы давления, включающие в себя коммерческие банки, которые ранее поддерживала номенклатура, и конгломераты бывших государственных предприятий

Самый тревожный фактор в институциональной неразберихе, порожденной программой приватизации, – это то, что фактические собственники-инсайдеры при осуществлении контроля над приватизированными фирмами полагаются не столько на правовую систему, сколько на структуры параллельной экономики (в том числе на коррумпированных правительственных чиновников и явных членов криминальных групп). Немногие оставшиеся контролеры-аутсайдеры (бывший руководящий персонал, который в настоящее время управляет посткоммунистическим государством или слился с организованной преступностью) весьма широко пользуются своими возможностями принуждения, как это было и на поздних стадиях плановой экономики, – берут (или вымогают) взятки, не контролируя при этом ни эффективности, ни честности инсайдеров.

Таким образом, в определенном смысле формальное право собственности в современной российской экономике не имеет значения. Однако оно важно совсем в другом смысле. Особая форма фактического права собственности инсайдеров, которая возникла на поздних стадиях плановой экономики, вне зависимости от того, оформлена ли она в виде законной частной собственности или нет, ведет к искажению экономической мотивации в масштабах, неслыханных в истории рыночной экономики.

3. Усилия российского правительства, нацеленные на достижение макроэкономической стабилизации, которые, по существу, не пошли далее отказов платить деньги внутренним обязательствам, на самом деле помогли на микроэкономическом уровне углубить институциональную неразрешенность вопроса господства параллельной экономики. При отсутствии доступа к рынкам капитала и под контролем структур параллельной экономики за большинством аспектов экономической деятельности новый эффективный приток инвестиционных средств невозможен без значительной помощи со стороны правительства. Это не означает, что правительство должно снова заняться инвестиционной деятельностью, оно должно проводить политику (в том числе политику по ссудам) по поддержке малого бизнеса в производственной сфере и, самое меньшее, установить сотрудникам правоохранительных органов достаточно высокую заработную плату, чтобы сами они не становились частью структур принуждения в параллельной экономике.

Все это отрицалось путем акцентирования внимания на «макроэкономической стабилизации» и направления усилий на снижение инфляции. Не делалось различий между средствами, выделяемыми для поддержки убыточных государственных предприятий, и средствами для организации нового бизнеса для увеличения объемов производства. Фактически правительство 90-х годов загнало себя в порочный круг: неограниченное господство инсайдеров подрывало налоговые поступления, и в ответ правительство вынуждено прибегать к частным переговорам с главными неплательщиками налогов, отходя от провозглашаемой цели установления принципа законности. Нехватка производственного оборудования с течением времени становится все более важным фактором, препятствующим возрождению промышленности в российской экономике

4. Либерализация цен и дерегулирование экономики не высвободили конкурентные силы. Вместо этого такие политические шаги освободили укоренившиеся фрагментированные монополии от всякого контроля за их деятельностью. Хотя в определенном смысле устранение такого контроля привело к положительному развитию (например, к прекращению чрезмерной растраты ресурсов на гонку вооружений и на потенциально катастрофические тоталитарные проекты вроде поворота течения сибирских рек с севера на юг).

5. Открытие экономики в определенной степени по ряду параметров отрицательно сказалось на перспективах успешного перехода к жизнеспособной рыночной экономике. Во-первых, резкое освобождение внешней торговли нанесло тяжелый удар по российским производителям в силу массового притока импортных товаров и резкого возрастания цен на ресурсы в силу конкуренции с внешним спросом. Этот шок был усугублен отрицательным воздействием крушения системы государственных заказов и заказов из бывших советских республик и стран СЭВ

Рост цен на энергию оказался в два-четыре раза выше роста цен на промышленные товары. Положительное активное сальдо торгового баланса, полученное за счет экспорта ресурсов, а также международная помощь привели к значительному повышению реального обменного курса. Резкий катастрофический характер, который приняли эти, в общем и целом необходимые изменения в структуре цен, подорвали стимулы к преобразованиям для выпуска конкурентоспособных товаров, которые могли быть у менеджеров российских предприятий, поскольку ситуация оказалась просто безнадежной для большинства из них, не оставляющей шансов на выживание.

6. Таким образом, основная проблема в подходе СЛПО состоит в том, что эта политика принесла некоторые положительные результаты лишь для минимального слоя российской экономики, ориентированной, главным образом, на внешнюю торговлю и потребительский спрос в больших городах. Остальная часть экономики продолжала управляться в условиях институциональной структуры, характерной для состояния краха плановой экономики. Это явилось прямым следствием зависимости от пути институционального развития.

7. Возможность глубоких и серьезных кризисов вследствие зависимости от институционального пути нашла свое подтверждение в правительственном финансовом кризисе 1998 года и в крахе банковской системы, а также в падении доходов от экспорта нефти (в 1999 г.). Ущерб, нанесенный этими событиями шаткой российской «стабилизации», подчеркивает тот факт, что за семь лет перехода к рыночной экономике не было создано новых источников внутреннего роста. Российская экономика почти целиком зависела от экспорта минерального сырья и от притока государственных и частных денежных средств Запада, которые, однако, не вкладывались в восстановление российской промышленности, а по большей части использовались на текущее потребление и на финансирование правительственных расходов.

8. «Достижения» политики макроэкономической стабилизации, таким образом, были иллюзорны, что следует из объемов по бартерным сделкам. В условиях зависимости от пути развития, тесной привязанности текущих экономических норм и правил «игры» к тем, что существовали в условиях тоталитарной экономики, инфляция не лечится путем контроля денежной массы макроэкономическими средствами, – она просто принимает другие формы. Рост доли бартерных сделок и обостряющаяся проблема задолженности по платежам представляют собой подавляемую инфляцию, очень схожую с той, что наблюдалась в последние десятилетия плановой экономики

9. Отмеченный выше симбиоз (между экономической и часто политической властью и «параллельными структурами») представляет собой основную системную черту современной экономики переходного периода. Можно даже пойти дальше и сказать, что этот симбиоз (включая зависимость, часто имеющую криминальный характер) сам является сегодня основополагающим «институтом» современной российской экономики. Соответственно, избавиться от него – очень непростая задача.

10. Поскольку переходный процесс 90-х годов в России развивался согласно сценарию, «подхода СЛПО», защита «частной собственности», защита контрактов и обеспечение их исполнения перешло под юрисдикцию частных групп, выполняющих эти функции путем физического принуждения, и организованной преступности вместе с системой взяток, предлагаемых органам милицейского контроля и другим чиновникам, в том числе прокурорам и судьям. Такая подмена необходимого институционального механизма усугубила экономическую неэффективность (по причине необходимости поддерживать секретность и невозможности применения широкомасштабной экономики), ненадежность (вследствие постоянной борьбы за сферы влияния) и разрушительно повлияла на конкуренцию.

11. Образование новых общенациональных промышленных групп влияния (ФПГ) в посткоммунистической России началось сразу после начала перехода к рыночной экономике и упразднения старых министерств. Эти группы представляют собой довольно пеструю картину, и каждая из них имеет свои уникальные черты. Тем не менее, можно распознать и некоторые общие черты, присущие им всем.

Общей чертой, тесно связанной с процессом образования ФПГ и источниками их неожиданного богатства, является случайный и часто бесцельный состав каждой из них. Большинство промышленных фирм, входящих в ФПГ, являются постгосударственными предприятиями, значительная часть акций которых была приобретена другими членами группы в ходе приватизации. Первоначальная задача таких приобретений состояла в том, чтобы наилучшим образом воспользоваться возможностями, предоставлявшимися почти бесплатным распределением прежней государственной собственности. Политические связи и влияние в правительстве (на федеральном и местном уровне) играли и продолжают играть важнейшую роль, в то время как вопросы стратегического управления оставались (и продолжают оставаться) на периферии внимания.

Ядро практически всех ФПГ и вертикально интегрированных компаний составляют новообразованные частные фирмы (банки, торговые или холдинговые компании). Эти фирмы относятся к квазирыночному сектору российской экономики и, по большей части, управляются людьми, достигшими своего положения в результате посреднической деятельности и/или лоббирования. Российские «олигархи» приобрели доли в больших постгосударственных предприятиях с уже созданными производственными мощностями, инфраструктурой и привычными процедурами принятия решений. Реструктуризация таких предприятий – это задача, которая лежит за пределами возможностей новообразованных холдинговых компаний. Кроме того, постгосударственные предприятия на нижнем уровне создали и поддерживали собственные правила экономической игры, включая неформальные контакты и злоупотребления, задолго до того, как стать членами ФПГ. Возможностей их новых владельцев явно не хватает для того, чтобы изменить правила игры, преобладающие на нижнем уровне экономики. Поэтому все организационные усилия холдинговых компаний подчиняются извлечению дотационных доходов или доходов от управления банковскими счетами постгосударственных предприятий. Иными словами, сравнительное преимущество ФПГ состоит в генерировании политического давления и получении различного вида рентных доходов, а не в том, чтобы возглавлять реструктуризацию. Надежды на то, что банки и ФПГ могут стать альтернативным решением проблемы корпоративного контроля в переходной экономике, характеризующейся отсутствием конкурентных рынков капитала и сильным контролем со стороны инсайдеров, пока что не материализовались ни в коей степени. В отличие от руководителей российских ФПГ, Карнеги, Рокфеллер и Хаттингтон не только лоббировали политиков и образовывали пулы инсайдеров. Они создавали крупные производственные и транспортные мощности там, где их ранее не было. Они были вынуждены бороться с конкурентами из своих же рядов, но им не приходилось сталкиваться с каким бы то ни было заметным сопротивлением новым методам промышленной организации, которые они вводили. Важное отличие в том, что им не надо было инвестировать в реструктуризацию, инвестиции шли только на новое строительство.

Конкуренция между ФПГ за политическое влияние идет главным образом по следующим трем направлениям.

Во-первых, они конкурируют за получение различных налоговых льгот и льгот по импортным пошлинам, равно как и за получение иных форм субсидий от государства, от имени постгосударственных предприятий, входящих в группу. В этом отношении ФПГ являются классическими лоббистскими группами влияния, подобными тем, что изучались М. Олсоном и Г. Беккером.

Во-вторых, они конкурируют за получение государственных банковских счетов. Природа частных коммерческих банков, возглавляющих большинство ФПГ, существенно отличается от той, которая должна существовать в свободной рыночной экономике. Единственным подлинным розничным банком в России по-прежнему остается ранее государственный сберегательный банк (Сбербанк), в котором даже до финансового кризиса августа 1998 года хранилось более 75% всех частных вкладов. Эта доля еще более возросла после августовских событий 1998 года. Частные коммерческие банки в очень большой степени зависят от счетов постгосударственных предприятий, а также от счетов различных центральных и местных государственных органов (включая счета налоговых ведомств, таможенных органов, самого министерства финансов и т.д.). Величина таких счетов часто является вопросом жизни или смерти для каждого отдельного банка, и битвы за получение этих счетов ведутся главным образом путем оказания политического влияния.

И, наконец, третьей важной сферой конкуренции между ФПГ является конкуренция за захват потенциально наиболее привлекательных постгосударственных предприятий, акции которых в ходе продолжающейся приватизации предлагаются на продажу государством.

Эффект блокировки. Понятие эффекта блокировки было использовано Дугласом Нортом для объяснения часто встречающихся на практике ситуаций, в которых институциональное изменение, способное существенно улучшить условия для производства стоимости, несмотря на это, не реализуется на практике, прежде всего, — через действия государства, с помощью принятия законов, издания указов и т. п.

Суть данного эффекта заключается в том, что распределительные выгоды, которые получают при действующих институтах некоторые из организаций, действующих в сферах экономики и/или политики, оказываются столь значительными, что позволяют таким организациям предотвращать возможные изменения соответствующих правил

Способы блокировки потенциально эффективных институциональных изменений, используемые на практике, весьма разнообразны: от идеологических обоснований недопустимости этих изменений, со ссылками на традиции, национальный менталитет и т. п., до прямого подкупа законодателей или руководителей исполнительной власти, в чьей компетенции находится осуществление соответствующего институционального изменения.

Возможности блокирования потенциально эффективных институциональных изменений особенно велики в тех случаях, когда бенефициарами действующих правил оказываются не частные организации, а государство — в целом или в лице отдельных его представителей, облеченных властью. В этой связи Д. Норт приводит пример неэффективных прав собственности:

«Неэффективности существовали вследствие того, что правители стремились избежать конфликтов с влиятельными избирателями и не вводили в действие эффективных прав собственности, которые противоречили интересам последних. Другая причина могла состоять в том, что издержки надзора, исчисления и сбора налогов, возможно, порождали такую ситуацию, при которой менее эффективные права собственности приносили большие налоговые сборы, чем эффективные».

Поскольку неэффективные правила, установленные государством для экономических агентов, в конечном счете, приводят к ослаблению государства, последнее рано или поздно сталкивается с необходимостью проведения экономических реформ, преследующих цель замены удобных для власти, но неэффективных (для создания стоимости) правил, другими, способствующим экономическому развитию.

Кроме того, нельзя забывать и о том, что принуждение к исполнению правил, невыгодных для их адресатов, требует от государства повышенных издержек мониторинга, что негативно сказывается на доходах правителя. В этой связи необходимо подчеркнуть, что весьма широко распространенные представления о практически неограниченных возможностях государства добиваться исполнения вводимых им правил поведения экономических агентов являются достаточно сильно преувеличенными. Другими словами, принятие законодателем того или иного закона, регулирующего хозяйственный оборот, не означает, что он автоматически начинает исполняться адресатами вводимого правила. Следовать или не следовать введенному правилу, определяется, как отмечалось в главе 1, экономическим выбором этих адресатов.

Пример эффективного пути развития науки и устранения эффекта блокировки

⇐ Предыдущая 2 3 4 5 6 7 8 91011 Следующая ⇒