ОПЫТ ИЗУЧЕНИЯ БЕЗДОМНЫХ В АМЕРИКЕ ПО КНИГЕ «УЙТИ, ЧТОБЫ ОСТАТЬСЯ: СОЦИОЛОГ В ПОЛЕ».

Ирина Олимпиева «Стать бездомным в Америке»

Официальное название Dwyer Center — «Инновационный переходный обучающий центр, предназначенный для поддержки бездомных семей и индивидов». Бездомные живут здесь в отдельных комнатах, где есть все необходимое: кровать (часто двухъярусная для семей с детьми), туалет и раковина, небольшой шкаф для посуды со встроенной электрической плиткой (kitchenette), холодильник и шкаф для одежды. На каждом этаже имеются душевые кабины, прачечная и таксофон. Lobby area — парадная часть Dwyer. Судя по вывешенным здесь правилам поведения, оно служит местом отдыха и общения (socializing).

Большинство обитателей попали сюда из ночлежки. Sam's shelter — типичный приют, постояльцы располагаются по 20-30 человек в больших комнатах с двухъярусными кроватями, большой общей столовой, общественной прачечной и т. д. Постоянные клиенты Sam's shelter — безнадежные алкоголики и наркоманы, женщины, живущие проституцией, нищие — люди, у которых уже нет желания изменить свою жизнь.

Стандартный набор для бездомного (женский вариант, включающий маленькую упаковку стирального порошка, шампунь, крем, зубную пасту, кружку с аббревиатурой Dwyer, гигиенические средства, разовые упаковки соли и сахара и пакетик с конфетами). Я получила также хилую подушку, две простыни и страшное жесткое, тяжелое одеяло, похожее на солдатскую шинель.

Вхождение в поле.

Я совершенно не представляла, каким образом и под каким предлогом можно с ними познакомиться. Никто не заговаривал со мной, не расспрашивал, кто я такая и как сюда попала. Решив, наконец, проявить активность, я отправилась в местную администрацию, было неплохо узнать официальную информацию о постояльцах. В тот же день я завела свое первое знакомство, которое впоследствии оказалось чрезвычайно полезным (вышла покурить, познакомилась с полненькой женщиной лет 50). Она находилась в пост-операционном состоянии, двигалась мало, знала все о происходящем. У нас сложились самые хорошие отношения. Иногда вечером я приходила в ее комнату со своим лэптопом, чтобы воспользоваться телефонной розеткой для выхода в интернет, покупала ей кофе и сигареты.

Серьезным препятствием для меня был язык общения постояльцев Dwyer. Большинство из них говорили между собой на tex-mex — смеси английского и испанского, который распространен на территориях, близких к мексиканской границе. Лексикон большинства обитателей Dwyer был довольно примитивным.

Валидность информации — стандартная проблема в любом интервью, однако в случае общения с иноязыким собеседником она приобретает особую актуальность. Когда недостаток информации не позволяет оценить, насколько рассказ соответствует действительности, исследователь апеллирует прежде всего к своему личному опыту, к здравому смыслу. Однако то, что расценивается как нормальное в России, может выглядеть совершенно парадоксально в Америке. И наоборот.

Борьба русского и английского- проблема, на каком языке вести записи в полевом журнале. Иногда фраза теряет колорит при переводе.

Метод интервью.

Интервьюирование изначально задумывалось как основной метод сбора информации. Опасение, что бездомные=нелюдимые, не оправдалось. Они также спокойно реагировали и на диктофон. Боязнь психологически травмировать информантов тоже подтвердилась лишь отчасти (некоторые неприятные воспоминания). Разговор о том, как информант попал в Dwyer, получался плохо. В ответ либо отговаривались несколькими фразами, либо уходили в рассуждения об отвлеченных материях. Иногда уже в ходе интервью выяснялось, что человек просто психически болен. Для этой группы информантов интервьюирование оказалось действительно слишком жестким методом. Для других же, выросших в бедности, отдельная комната в приюте - чуть ли не предмет гордости. Информанты подробно и практически без эмоций описывали свои беды, рассказывая о неблагодарных детях и злых родственниках, которые выгнали их на улицу или не поддержали в трудную минуту, или о злых мужьях, которые их били и унижали. Интервьюирование имело важное ритуальное значение прежде всего для меня самой. Оно оправдывало мое пребывание в Dwyer, давало ощущение проделанной работы.

Страх перед информантом.

Судя по составу попавших в мою «выборку», я чувствовала себя эмоционально более комфортно с женщинами, чем с мужчинами, и со светлокожими постояльцами (белыми и hispanics) лучше, чем с чернокожими. Постепенно страхи исчезли, я уже не боялась брать интервью в комнате информантов, даже стремилась к этому, т. к. жилище может много рассказать о своем хозяине. Одновременно проходило и недоверие (перестала прятать лэптоп, давала играть).

Наблюдения за жизнью постояльцев Dwyer, информация о системе социальной помощи в Америке, общение с социальными работниками существенно изменили мое отношение к бездомным. Для России бедность и нищета, как правило, соседствуют с безысходностью. При той системе социальной помощи, которая существует в Америке, можно вполне беспроблемно жить будучи бедным и бездомным, что и делали многие обитатели Dwyer: они не особенно старались искать работу, существуя на самые разные социальные пособия. Характерно, что пособия воспринимались ими как нечто само собой разумеющееся.

Я была для них экзотическим персонажем — многие слышали лишь название страны, из которой я приехала, но не представляли точно, где она находится («где-то на севере»).

Ряд событий, произошедших ближе к концу моего пребывания в Сан-Антонио, я расцениваю как свидетельство того, что жители Dwyer меня приняли. Так, Мария стала курить при мне в своей комнате. Кроме того, я считаю важным отметить и то, что со временем некоторые постояльцы стали «стрелять» у меня деньги. Занимать друг у друга небольшие суммы — два-три доллара — нормальная практика, принятая среди жителей Dwyer, при этом долг, как правило, не возвращается.

Месяц, проведенный в Dwyer, дал мне новый исследовательский опыт включенного наблюдения в другой культурной и языковой среде, из которого я получила гораздо больше представления о жизни бездомных и бедных, чем из всей прочей деятельности в рамках проекта.

ОПЫТ ИЗУЧЕНИЯ МОЛОДЕЖНЫХ ТУСОВОК В Г. СОЧИ ПО КНИГЕ «УЙТИ, ЧТОБЫ ОСТАТЬСЯ: СОЦИОЛОГ В ПОЛЕ»

ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ ИЛИ ПОСТОРОННИМ В...: ПУТЕМ КАСТАНЕДЫ

Для того чтобы понять глубинные смыслы, которыми молодые люди наделяют те или иные формы собственного досуга, метод участвующего наблюдения является незаменимым. Это становится особенно очевидным на примере изучения пространства наркотизации. Поскольку господствующие представления об употреблении наркотических веществ отпечатаны в обыденном сознании, 1 табуированные в публичном дискурсе практики употребления наркотиков тщательно скрываются от окружающих.

Учиться этнографии или делать этнографию?

За несколько дней перед поездкой в рамках рабочего семинара мы обсуждали превратности, специфику и возможные трудности участвующего наблюдения, пытаясь определить степень погружения и нашу готовность включиться в повседневные практики наблюдаемой группы. Но мы, трое «обреченных на этнографию», как заговоренные, твердили фразу: «там все будет по-другому! ».

Так все и было

Здравствуйте, можно войти?

Вхождение прошло хорошо, помог личный опыт.

Он же немного помешал – употребление марихуаны в ее тусовке обозначалось по другому.

Когда хорошие варианты не срабатывают

Был готовый пропуск( бывший респондент - Наташа), но потерялся номер. Нашлась замена, но она не сработала. Позже нашлась Катя – не очень помогла. И нашлась Наташа, в конце концов

«Вся этнография на фиг»¹: в поисках объекта

Таким образом, спустя десять дней с момента приезда я познакомилась с тремя различными людьми, которые не могли или не хотели ввести меня в свои компании. Мной овладевало отчаяние. Я злилась на моих информантов за то, что они — несмотря на все обещания помочь — избегали меня, когда я просила о встречах, демонстрировали сильную занятость и не желали общаться со мной иначе, нежели tet-a-tet².

Я пошла гулять с Наташей, познакомилась с компанией скейтеров, и особенно близко с тремя девушками. Постепенно отношения с тремя девочками стали настолько близкими, что они начали приглашать меня в гости и не отпускали вечером домой. Мы ходили с ними гулять отдельно от остальной компании, сидели в кафе, ходили на концерты. Каким-то образом я восполнила существующий у них дефицит общения, а будучи старше и информированнее, была для них источником новых знаний и жизненного опыта. Чувствовала я себя настоящим психотерапевтом: мне рассказывали про личную жизнь, проблемы с родителями, учителями, разборки в школе, а насыщенность нарративов о наркотических практиках — собственных и чужих опытах — превосходила все мои первоначальные ожидания. Некоторые члены этой компании — те, кто появлялся нечасто — восприняли меня как «новенькую» и спрашивали, из какого я района и кто меня привел.

Чужая или все-таки своя?

Одним из самых волнующих в исследовании стал эпизод, когда двое мальчиков, наиболее активно экспериментирующих с наркотиками, позвали меня курить с ними траву. Не скажу, что предложение было для меня неожиданным, т. к. еще задолго до поля я размышляла о том, как далеко смогу зайти, насколько готова включиться в общие практики. Употребление наркотических веществ противоречило моим ценностям и представлениям о безопасности. Буду откровенной: наркотики всегда вызывали у меня внутренний протест, и мне было крайне неприятно общаться с «накуренными» людьми, не говоря уже о том, чтобы самой попробовать. Но я исследователь, и отказ может вызвать недоверие и подозрение, т. к. я окажусь единственной «некурящей», а значит — «не такой как все». Кроме того, без личного наблюдения (подразумевающего участие) трудно узнать важные этнографические подробности и групповые ритуалы, сопровождающие эту практику.

В итоге я попробовала. Думаю, что любой исследователь попадает время от времени в подобную ситуацию выбора между исследовательской необходимостью и собственными ценностными установками. И однозначного ответа, что стоит предпочесть, наверное, не существует, т. к. даже заранее принятое решение может корректироваться «на месте».

Трансформация идентичности: за что боролись...

В итоге двухнедельного интенсивного общения наблюдаемый мной объект разросся до пяти довольно многочисленных и очень различных между собой компаний, две из которых вдобавок тусовались в одном месте, но враждовали друг с другом (что выражалось в демонстративно-презрительном поведении, а иногда и в групповых «разборках»).

Я общалась с многими кампаниями. Они не хотели делить меня, были проблемы с записью информации. В результате, устав от собственных эмоциональных переживаний, многочисленных претензий и обид со стороны моих новых знакомых, я пошла «на жертву» и ограничила свое общение только компанией Андрея и скейтерами, т. к. посчитала, что достигла здесь больших исследовательских успехов, и они являются самым информативным объектом для наблюдения. С другими компаниями я встречалась только эпизодически и случайно.

Границы участия

На третьей неделе пребывания в Сочи я достигла полного физического и психологического изнеможения: мне пришлось совершенно поменять режим дня, к которому я привыкла (спать приходилось гораздо меньше), плюс к этому я начала курить «за компанию» с моими информантами, т. к. ВСЕ они были курящими и постоянно «угощали» меня сигаретами, особенно девочки, которым я была симпатична. Посидеть-поговорить редко удавалось без алкоголя.

И только однажды я «отбилась», во время поездки на турбазу с кампанией, в которой были люди с криминальным опытом. В один момент ситуация вышла из-под контроля, и я, поставив ультиматум Андрею и Оле, уехала оттуда, воспользовавшись первой возможностью. Чувство безопасности оказалось сильнее исследовательского интереса.

«Поле», которое всегда со мной

Итак, моя работа была завершена, приближалось время отъезда. Чувства, которые я испытывала, были очень противоречивы. С одной стороны, я с нетерпением ждала посадки в поезд, т. к. мой психологический дискомфорт достиг предела. Длительное пребывание в непривычной ситуации, в малознакомой среде, общение с людьми, которые только становились мне близкими, требовало немалых усилий. Мой «привычный» мир и круг общения были где-то далеко и проявлялись в редких разговорах по телефону с родственниками и друзьями и перепиской по е-мэйлу.

С другой стороны, расставаться с моими новыми друзьями было крайне тяжело, хотя все воспринимали мой отъезд по-разному. Для одних мое присутствие было всего лишь небольшой и почти незаметной переменой в повседневном времяпровождении, для других — любопытным приключением: не каждый день тебя «изучают» приезжие социологи из города, о котором они прежде даже не слышали. Но было несколько человек, которые расставались со мной с неподдельным сожалением и грустью. Они провожали меня на поезд с надеждой на непременную новую встречу. Именно благодаря этим троим я не вышла из «поля» до сих пор: каждую неделю мне приходят письма, в которых они рассказывают про свою жизнь и наших общих знакомых. Одна девочка, с которой мы очень близко подружились почти перед самым моим отъездом, обещает приехать ко мне (как я могу быть против?! ). Она подробно пишет мне об изменениях в жизни компании с площади, передает мне приветы, пространно описывает свои наркотические эксперименты, дебюты, ощущения, размышляет о «пользе и вреде» употребления, советуется со мной как с близкой подругой. Андрей и Оля пишут про перемены в своей жизни, про свои новые прически и татуировки, присылают свои фото.

Из писем я узнаю много подробностей: о появлении новых людей в тусовке и «изгнании» старых, о причинах межгрупповых конфликтов и столкновений. Появляются новые детали, которые мне не удалось понаблюдать самой, я знакомлюсь с интерпретацией событий из перспективы самих участников. Независимо от моего желания исследование продолжается. И может быть это уже не исследование — оно стало частью моей жизни, а прежние информанты стали активными агентами моей биографии.

⇐ Предыдущая 1 2 3 4 5 67