БАРБОНЧИТО И ДОГОВОР 1868 ГОДА.

⇐ ПредыдущаяСтр 9 из 16Следующая ⇒

Барбончито смотрел на исхудавшие, голодные лица вокруг себя - лица навахо, слишком усталые для того, чтобы на что-то надеяться. Сегодня, 28 мая 1868 года, Барбончито понимал, что настало время для решительного разговора с белыми людьми. Через несколько часов он пойдет в штаб в форте и вновь будет разговаривать о 7000 навахо, которые интересуются: вернутся ли они когда- нибудь на священные земли своей родины?

Его Родина - он жаждал увидеть ее! Он вспоминал, как сидел на скале возле входа в каньон де Челли, недалеко от спуска на песчаное дно. Это было семнадцать лет назад - период жизни молодого человека. Но тогда, в июле 1851 года, Барбончито уже не был молод. Он вспоминал как наблюдал за плавным снижением вороны, пока она не приземлилась на песок, чтобы изучить маленький, блестящий предмет в песке. Барбончито видел как ворона добавила свои неровные следы к массе других на песчаном дне ущелья. Скоро будет конец лета, и дожди смоют все следы - останется лишь нескончаемая рябь, как декорация к белым пескам.

«Мы навахо могли перемещаться также, как наводнение, смывая людей, оставляющих следы», -шевелились мысли в его голове. Солдаты, семь рот под командованием полковника Эдвина Самнера, спешно повернули назад. Барбончито и другие главы семей, живущих в каньоне, были благодарны солдатам за то, что они не решились войти сюда - они услышали несколько криков сов и плач козодоя - этого оказалось достаточно. И теперь, среди воинов навахо, разбросанных по крутым склонам и скалам, прозвучал сигнал вернуться в свои дома.

«Когда солдаты вернутся? », - задался вопросом Барбончито. Они оставили только блестящую пуговицу, упавшую с солдатского кителя. Что они оставят в следующий раз?

Его взгляд остановился на скальном гроте на противоположной стене каньона. Это было священное место - лишь одно из многих священных мест каньона. Но там, внутри этого грота, Барбончито начал свою карьеру шамана, трепеща от могущества скал, отражавших эхом его молитвы. Сейчас он был достаточно опытен для того, чтобы проводить Путь Красоты и многие другие обряды. Он любил эту часть своей жизни. Он чувствовал, что обновляется сам после пения над больным. Казалось, что в его родном каньоне даже высокие красные стены отражают тот яркий свет, который он извлекал из каждой церемонии.

Это было так давно, словно много жизней тому назад, когда Барбончито ощущал каждой своей клеточкой окружающий мир. Он пытался оставаться свободным от паутины, которой Заркильос Ларгос был связан с белыми людьми. И он пытался находиться в стороне от пылающего гнева Мануэлито, направленного на белых людей.

Однако паутина окрепла и Барбончито оказался в опасной близости от смертельного врага. В 1858 году его надежды на мир с американцами окончательно рухнули, подобно валуну, катящемуся с обрыва. В этом году солдаты вновь вошли в каньон, но Барбончито и его люди исчезли, и каньон показался солдатам брошенным. Но через несколько дней, как гром среди ясного неба, явился огромный военный отряд ютов. И это было намного хуже. Юты лучше солдат знали, где искать навахо. Барбончито и еще нескольким удалось от них оторваться, и они столкнули вниз на врагов валуны, надеясь спасти семьи навахо, застигнутые врасплох. Барбончито еще несколько дней и ночей после атаки слышал крики и причитания. Двадцать глав семей погибли, а их жены и дети были связаны и увезены в рабство. Превращенные в пепел хоганы и шалаши едким дымом наполнили каньон.

Солдаты возвратились в ноябре этого же года (1858). Теперь Барбончито смело выехал к ним навстречу. Он сказал их командиру, полковнику Диксону Майлсу, что от имени всех предводителей просит о мире. Заркильос Ларгос подтвердил его слова. Так было достигнуто перемирие. Барбончито много лет избегал американцев, но сейчас с радостью был готов подписать бумагу для мира.

Прошло десять лет, и он видел вокруг себя отчаявшихся людей. Первая бумага, которую он подписал, и следующая, в 1861 году, согласно которым он держал свои обязательства, привели к смерти около тысячи его людей. Барбончито поднялся, и еще раз оглядев печальные лица, с отвращением плюнул на кучу мешков из грубой джутовой ткани, на которой он сидел. «Это страшные постели», -нахмурился он, -«но сохраните их все, чтобы нести ваш груз домой». Он не улыбался, но его решительный взгляд привлек к себе глаза окружающих. Приглушенный ропот раздался, когда он пошел за своей последней парой мокасин. «Это моя последняя пара. Я хранил ее много месяцев, и изношу в переходе домой вместе с вами», - сказал Барбончито напоследок перед тем, как направиться в штаб солдат, их охраняющих, и несколько улыбок были ему ответом.

Кроме него туда пришли еще шесть вождей навахо: Мануэлито, Дельгадито, Ларго, Эрреро, Армихо и Торибио.

(Навахо в Боске-Редондо).

Барбончито хотел начистоту поговорить с белыми командирами: генералом Шерманом и полковником Самюэлем Таппаном. Но в этом деле он зависел от переводчика Хесуса Арвизо, который свободно изъяснялся на языке навахо и на испанском. А затем другой человек, Джеймс Сатерленд, переводил уже с испанского на английский двоим уполномоченным.

«Хесус, внимательно следи за мыслями, что я буду высказывать сегодня», - тихо сказал Барбончито. - «Они должны на крыльях отнести нас к нашей родине».

Первым слово взял генерал Шерман: «Уполномоченные прибыли сюда с целью изучения вашего положения, и мы желаем получить правдивое сообщение от вас - ничего, кроме правды. Мы прочитали в наших бумагах и узнали от наших должностных лиц, что в течение многих лет, неважно, справедливо или ошибочно, вы находитесь с нами в состоянии войны».

Сказанное плыло к Барбончито - медленно и через двоих переводчиков. В его голове засели слова генерала о справедливой или ошибочной войне, которую они вели: «Да, справедливо это было или ошибочно? -задал сам себе вопрос Барбончито, ожидая дальнейший перевод. Он избегал сражений и избегал мирных переговоров до 1858 года, когда подписал договор вместе с Заркильос Ларгосом. Много раз он сталкивался с замкнутыми и ожесточенными семьями навахо, и он убеждал их возвращать лошадей или овец, которых похищали их юноши. Барбончито неустанно трудился над исправление вреда, нанесенного молодыми налетчиками, пока, наконец, и его долготерпение не иссякло. Он видел слишком много бедных и голодных навахо, и не понимал, почему мексиканцам разрешают красть их детей. И при этом, навахо нельзя было похищать мексиканских детей. Затем пришел через Наачид, на котором Мануэлито держал пламенную речь. Барбончито передался его огонь, и он проникся его мыслями об изгнании белых людей из страны навахо. Поэтому, в апреле 1860 года, он объединился с Мануэлито в величайшей атаке, что провели навахо за последние 50 лет. В сумерках апрельского утра, более тысячи воинов навахо окружили спящий форт Дифайенс. Единственный звук, который можно было в тот момент услышать, это дуновение легкого ветерка.

Солдаты, захваченные врасплох, постепенно начали оказывать сопротивление, но они сражались лишь с мелькающими призраками. Барбончито держал за палисадом и поленницами дров своих постоянно меняющих позиции воинов, тем самым, делая бесполезным огонь солдат. С рассветом воины Мануэлито и Барбончито исчезли, скрывшись в горах, с которых пришли.

«Справедливо или ошибочно», - размышлял Барбончито. Он думал, что в то время это было справедливо: он все силы положил на то, чтобы удержать мир и не допустить войну. У скольких семей навахо он забрал домашний скот, чтобы удовлетворить требования американцев?! Пришло время, и после Наачид он перестал преследовать навахо. Что еще было делать этим бедным семьям, чьи поля и стада были уничтожены мексиканцами, ютами и американской армией? «И наши дети по-прежнему рабы», - подумал он, -«но, возможно им и повезло, по крайней мере они сытые, и не уподобились сотням, умершим здесь».

Слова генерала Шермана дошли, наконец, до Барбончито через Хесуса Арвизо, и он слушал дальше: «Мы видим, что вы проделали здесь много работы, но, мы также видим, что у вас нет ферм и скота, и вы бедны, как и четыре года назад. Прежде, чем это обсудить, мы должны узнать, как вас обманули в прошлом, и что вы думаете о своей здешней резервации».

Барбончито начал говорить - медленно, но твердо: «Приход сюда вызвал резкое сокращение наших чисел - многие люди умерли, и много животных тоже. Наши деды не думали никогда жить в другой стране, кроме нашей, и я не считаю, что для нас будет правильным делать то, чему нас никогда не учили. Когда навахо были созданы, то с самого начала нам для жизни были определены четыре горы и четыре реки. Это наша страна, и она была нам дана Первой Женщиной племени навахо. Наши предки завещали нам, никогда не ходить на восток от Рио-Гранде, и на запад от Рио-Сан-Хуан, и я думаю, что наш приход сюда, стал причиной многих смертей среди нас и наших животных. Когда была создана Первая Женщина, ей была дана эта часть земли, которая была предназначена только нам, и она давала нам самую белую кукурузу и лучших лошадей и овец».

Барбончито сделал паузу, чтобы Хесус правильно перевел его слова. А пока он вспоминал, как долго он скрывался на крайнем юге каньона (де Челли), где объединился с группой апачей, чтобы оставаться свободным в собственной стране. Но однажды, под вечер, ему пришлось вернуться в свой каньон. Там было пусто и тихо, и он не смог найти ни одного початка и персика, чтобы утолить свой голод - каньон был выжжен и люди ушли. Генерал Карлтон посылал сообщение за сообщением, приказывая сдаться Барбончито и его людям. Но суровый, жилистый навахо игнорировал приказы, пока он мог добывать еду и обеспечивать своих людей одеждой. Он бы так и умер, но не покинул свою страну. Но и сражаться он пока не собирался, упорствуя в том, что он должен жить в мире на своей земле, даже если солдаты придут за ним.

(Навахо в Боске-Редондо).

С 1863 по 1866 год Барбончито сопротивлялся. Мануэлито делал то же, и оба претерпевали много бедствий. Их поле деятельности с каждым годом сокращалось, так как юты и мексиканцы опустошали страну навахо, чтобы питать невольничий рынок. Барбончито с грустью смотрел как Мануэлито осенью 1866 года покидает горы. Пищи становилось все меньше, а набеги ютов более частыми и ожесточенными. В возникшей вокруг пустоте оставались только Барбончито и немного его последователей. Прошли еще два месяца, и наконец, в ноябре 1866 года он сдался.

Слишком поздно было утверждать справедливо это было или ошибочно. Наконец перевод был завершен, и Барбончито вновь заговорил: «Вы можете на них посмотреть (он указал на других предводителей навахо)- они выглядят так всегда. Думаю, когда последний из них уйдет, мир рухнет. Правда то, что мы пришли сюда и начали работать, и мы всегда делали так, как нам говорят. Если скажут принести пепел из очага, мы сделаем это также, как носим воду и пасём стада. Мы никогда не отказывались делать то, что нам говорят.

Эта земля, на которую мы приведены, неплодородная. Мы ее засаживаем, но все бесполезно. Весь скот, который мы сюда привели, сдох. Мы сделали все, что только можно было сделать, но наш труд стал напрасным. По этой причине мы не засаживали поля в этом году. Правда то, что кукурузное семя, посаженное в здешнюю землю, не вырастает больше, чем на два фута (примерно 60 сантиметров, то есть, початок не развивается). Причиной этому является то, как я думаю, что здешняя земля просто нам не предназначена. Мы хорошо знаем как орошать посадки и фермы, но здесь это нельзя сделать.

То была самая, что ни на есть правда, и голос Барбончито звонил о скором и неизбежном наступлении голода. Даже в этот самый момент имеются дети, которые не переживут перехода, если навахо разрешат вернуться домой. В первый сезон они посадили кукурузу и тыквы, и это была та пища, за счет которой они надеялись пережить предстоящую зиму. Посевы хорошо развивались, были плотными и зелеными, и женщины терпеливо дожидались времени уборки урожая, пока их дети страдали и плакали от голода. Но совки (бабочки) убрали урожай первыми, и не было ни единого зернышка для хранения на зиму. Навахо упорно стали дожидаться следующей весны, и теперь уже черви погубили урожай. На третье лето они увидели лишь как кукуруза поднялась на два дюйма в высоту. Но в середине лета облака скопились внизу и град разорвал в клочья будущий урожай.

Пересчитав уполномоченным все эти печали, Барбончито продолжил говорить: «Уполомоченные могут увидеть, что мы сейчас не имеем ни овец, ни лошадей. Почти все животные, которых мы привели сюда, сдохли, и мы стали такими бедными, что у нас нет ничего, на что мы можем их вновь закупить.Теперь мы ничего не имеем в своих домах, кроме грубой, осыпающейся джутовой ткани. Правда также то, что у некоторых из нас сохранилось немного скота, но это очень мало по сравнению с тем, что было несколько лет назад в нашей стране.

Поэтому мой рот сухой и моя голова повисла в печали, от вида тех, кто вокруг меня, когда-то живших в достатке, а сейчас совсем бедных. У нас было много скота, и когда мы хотели поесть говядины, мы ее резали.

Тут ему вспомнились десятилетней давности проблемы Мануэлито с его скотом, и Барбончито, в итоге, даже пришлось замолвить словечко за своего друга перед белыми в Санта Фе. Животные, принадлежавшие Мануэлито, паслись там, где и всегда на протяжении многих лет, и солдатам из форта Дифайенс они внезапно почему-то стал мешать. Войска расположили свой сенной лагерь недалеко от поста - прямо на пастбище, где находились животные Мануэлито. Угрозы офицеров только разозлили его, и он напрочь отказался перемещать свой скот. Он даже угрожал армии открытой войной. Но, несмотря на сердитые обещания Мануэлито, солдаты перестреляли большинство его животных. Чтобы предотвратить войну, Барбончито решился на рискованную поездку через страну пуэбло, через мексиканские поселения, в главный город белых людей (Санта-Фе). До этого случая у него было совсем мало контактов с американцами, и поэтому сейчас он не особо волновался насчет их реакции на его дерзость.

На сегодняшний момент-1868 год- он уже много раз говорил с белыми. Всего месяц назад он ездил в Вашингтон и разговаривал там с Честером Артуром, президентом США. Теперь, единственной вещью, его беспокоившей в переговорах с белыми, являлась их численность и непонимание того, что навахо хотят, чтобы их просто оставили в покое и мире. И ему необходимо было их в этом убедить.

Барбончито вновь указал жестом на своих товарищей - предводителей: «Раньше они были богатыми. Теперь я жалею о том, что пришел сюда. Я не могу с удобствами отдыхать вечером. Мне стыдно ходить в лавку за едой. Когда я был маленьким, мой отец заботился обо мне, и я всегда жил в достатке. С тех давних пор я всегда следовал совету своего отца, и все еще этому придерживаюсь: жить в мире». Здесь он замолчал, так как хотел, чтобы до уполномоченных дошел весь смысл сказанного. Он пристально смотрел на них, как они воспринимают его слова на английском. Два белых мужчины вроде бы слушали, но один из них, при этом, постоянно ерзал на стуле, а другой перекладывал какие-то бумаги на столе. Генерал Шерман слегка кивнул Барбончито, чтобы он продолжал.

Вождь пытался держать свое лицо непроницаемым, чтобы не выдать разочарование. Теперь ему нужно было ждать другого момента донести свои мысли до двух уполномоченных, так как они не прочувствовали смысл сказанного им. Он должен пытаться снова; он должен добиться успеха.

Тут Хесус Арвизо спросил его: «Дед, ты закончил? Уполномоченные спрашивают».

С твердым «нет» Хесусу, Барбончито начал снова говорить, сообщая еще раз о неудачах его людей в выращивании урожая здесь, в форте Самнер: «Мы сделали все, что могли, чтобы вырастить кукурузу и тыквы, но были разочарованы. Я думал когда-то, что весь мир такой, как моя собственная страна, но оказывается я заблуждался. За пределами своей страны, мы не смогли вырастить урожай, но у себя мы это делаем почти везде. Наши семейства и домашний скот там приумножаются, здесь же сокращаются. Мы знаем, что эта земля не любит нас, также, как и вода. Они все нам говорят, что эта земля нам не предназначена. Теперь я считаю правдой, то, что нам говорили наши предки о пересечении границ нашей страны. Кажется, что все, чем мы здесь занимаемся, ведет к смерти. Некоторые работают… заболевают и умирают. Другие умирают с мотыгой в руках. Некоторые заходят по пояс в реку и вдруг исчезают. Другие поражаются и разрываются на куски молнией. Здесь гремучая змея нас кусает и убивает немедленно, а в нашей стране, гремучая змея, прежде, чем укусить, предупреждает нас, чтобы мы ушли с ее пути. Там мы легко находим лекарство, здесь же совсем не можем его найти!

Барбончито еще далеко не все сказал, но позволил переводчикам передать уполомоченным уже сказанное, а затем быстро продолжил: «Когда один из наших самых больших предводителей умер, крики женщин заставили слезы скатиться на мои усы. Мне пришлось задуматься о моем народе. Когда мы сюда пришли, здесь было много мескитовых корней, которые мы использовали как топливо. Теперь, ближе, чем на 25 миль от этого места, их невозможно найти. Зимой многие умирают от холода, болезней и переутомления, когда перетаскивают дрова на большие расстояния. Поэтому мы не можем довольствоваться местом, в котором сейчас находимся. Несколько лет назад, я мог поднять свою голову и в любом направлении увидеть стада скота. Теперь я чувствуя себя жалким, когда думаю о том, что когда-то я имел его много. Я едва могу это вынести».

Барбончито ненадолго замолк, с горечью вспоминая своих друзей, убитых в попытке забрать домашний скот у мексиканцев, чтобы накормить свои семьи. Эти животные заманчиво паслись на самом виду навахо, высыпавших на землю мешки с незнакомыми им пшеничной мукой и кофейными зернами. Пищу из цельного зерна они могли приготовить в сотнях способах, но пшеничная мука была для них необычна, и навахо форта Самнер не знали как ее применить.

Он продолжил: «Я думаю, что все здешние народы против нас. Я имею ввиду мексиканцев и индейцев. Причина этому то, что мы трудолюбивое племя индейцев, и если бы у нас была здесь возможность нормально работать, мы могли бы обеспечить себя сами лучше, чем любой мексиканец или индеец. Команчи против нас. Я знаю это, потому что они приходили сюда и убили много наших людей. В своей стране мы ничего не знали о команчах.

Прошедшей зимой я услышал, что сюда приедет комиссия. Теперь я счастлив, что дождался этого. Мы все заявляем, что не желаем больше здесь оставаться. Если я смогу сегодня довести до конца мои размышления, то выскажу генералу мои наилучшие благодарности и буду думать о нем как об отце и матери моих.

Как только я услышал о вашем прибытии, то изготовил три пары мокасин. Я уже износил две из них, и как вы видите сами, я решителен и крепок. Прежде, чем состариться и заболеть, я хотел бы пойти и увидеть место, где я родился. Теперь я подобен женщине, извините - подобен женщине, попавшей в беду. Я хочу пойти и посмотреть на мою страну. Если мы возвратимся в нашу страну, то будем называть вас нашим отцом и матерью. Если вы только разрешите привязать там козу, мы все будем жить за счет нее, и мы все имеем такое мнение. Я говорю за все племя, за наших животных, от лошадей до собак, а также еще нерожденных. Все, что вы здесь услышали- правда, - и мнение всего племени. Мне кажется, что генерал распоряжается также, как Бог, и поэтому, я надеюсь, что он сделает для моего народа все от него зависящее. Эта надежда живет в моих ногах и исходит из моего рта. Я говорю с вами (смотрит на генерала Шермана) сейчас так, как если бы я говорил с духом, и я хочу, чтобы вы сказали мне, когда вы собираетесь отправить нас в нашу страну».

Теперь они не могли не понять суть его выступления - Барбончито был в этом уверен. Он обещал им такое же высокое уважение, какое навахо оказывают собственным родителям. Он их умолял, и они должны были ему поверить. Его мозг устал приводить столько доводов в пользу простой вещи: Боске-Редондо сделал его людей несчастными, и они хотят уйти домой, чтобы жить независимо и самостоятельно, держа свои головы высоко поднятыми от гордости за творения собственных рук.

Когда генерал Шерман заговорил, то Барбончито с первых же его слов почувствовал облегчение: «Я выслушал все, что вы мне сказали и верю, что это все правда. Вы правы. Мир достаточно обширен для всех людей, и все должны жить в мире со своими соседями. Все люди любят страну, в которой они родились и выросли».

Барбончито слушал очень внимательно, пытаясь правильно оценить следующие слова Шермана: «Но навахо, на самом деле, слишком небольшая величина по сравнению со всеми людьми этого мира - они не более семи листьев из всех листьев, что вы видели. Тем не менее, мы хотим обращаться с вами правильно, также, как будто вы и есть наш народ. Если вы будете жить в мире со своими соседями, значит мы увидим, что и ваши соседи живут в мире с вами. Правительство встанет между вами и другими индейцами и мексиканцами».

Затем Шерман взял небольшой клочок бумаги и протянул его Барбончито, чтобы тот лучше его разглядел. Лидер навахо, чуть заметно, подался вперед - это та самая бумага, которая отправит навахо домой? С интересом он смотрел в нее, пока Шерман говорил: «У нас здесь имеется карта, и если Барбончито сможет ее понять, то я хотел бы показать ему несколько мест на ней, показать ему его собственную страну, места проживания других индейцев, четыре горы, о которых говорилось, и старый форт Дифайенс.

К примеру: в нашей стране каждый занимается земледелием или работает в торговле, все как-то добывают средства к существованию. Тот, кто тяжело работает, становится богатым. Ленивый беден.

Много лет мы собирали индейцев на Индейской территории к югу от Арканзаса, и они там достигли хороших результатов. Мы услышали, что вы недовольны этой резервацией (форт Самнер), и мы решили пригласить некоторых ваших главных людей в страну чероки, и если они полюбят ее, то мы дадим вам резервацию там. Также мы дадим вам скот и кукурузу».

Сердце Барбончито съежилось; в ушах у него запульсировало; мысли прокручивались в его мозгу. В отчаянии он слушал оставшуюся часть речи Шермана, но едва улавливал их смысл: «Значительно дешевле будет устроить вас там, чем оставить здесь. Дадим вам школы, чтобы обучать ваших детей английскому или испанскому языкам, и будем заботиться о вас, пока вы сами не сможете позаботиться о себе. Мы не хотим, чтобы вы верили нам на слово, и поэтому посылаем ваших мудрейших мужчин посмотреть на все самим».

Барбончито отказывался верить услышанному. Что, генерал Шерман считает навахо детьми? Ребенком, которому нужна заспинная доска и постоянное внимание матери? Гнев и отчаяние затопили Барбончито. Он почти заставил поверить своих людей в то, что они скоро возвратятся домой. Страна чероки? Она далеко от дома, и там может оказаться даже хуже, чем в Боске.

Генерал Шерман все еще говорил: «Если вы не хотите этого, то мы обсудим другие ваши доводы насчет возвращения в вашу страну, и если мы согласимся, то установим пограничную линию, за которую вы не должны будете выходить, за исключением с целью торговли. И мы должны ясно определить эту границу и точно знать, где ваша земля. Вы должны будете жить в мире и не должны сражаться с другими индейцами. Если кто-то вас побеспокоит, вы должны будете обратиться в ближайший военный пост и сообщить старшему офицеру, который накажет тех, кто вас потревожил. Армия станет сражаться, и вы будете жить в мире. Если вы пойдете в свою страну, то юты окажутся ближайшими к вам индейцами. И если они, или апачи, придут в вашу страну с ружьями и луками, то вы, конечно, можете выгонять их, но не должны пересекать границу. Вы не будете разрешать своим молодым людям воровать у ютов, апачей и мексиканцев, но вы сможете ходить торговать в мексиканские города. Любой навахо получит свою часть земли, но он должен будет соблюдать законы нашей страны. Наше предложение: сейчас вы посылаете некоторых из вас на Индейскую территорию, южнее Канзаса, или, если вы хотите возвратиться в свою страну, вы пойдете туда, но не все сразу, а частями, численность которых должна быть четко определена».

Барбончито видел жуткие лица навахо вокруг себя, и представил как их умножить в 7000 раз - все люди, чьи надежды в возвращении домой зависели только от него, и сейчас. Он обратился к генералу Шерману. Без какого-либо подобострастия он открыто посмотрел на генерала Шермана и заговорил: «Я молился Богу, чтобы вы не попросили меня идти в другую страну, кроме моей собственной. Только это может исключить другое Боске-Редондо. Когда мы шли сюда, нам тоже говорили, что это место хорошее, но когда мы сюда пришли, то это оказалось совсем не так! ».

Он резко замолчал. Он уже высказал наилучшие доводы, которые имел, и теперь с тяжелым сердцем ожидал окончательного решения.

Генерал Шерман заговорил: Мы просто предложили вам идти в низовье реки Арканзас, и подумайте серьезно над этим. Завтра, в 10 часов, я хочу, чтобы все племя собралось позади больницы, и вы должны представить десять ваших человек, чтобы идти и определить границы вашей страны, которые нанесут на бумагу, и они должны будут ее подписать».

Барбончито почувствовал как у его сердца растут крылья. Он хотел, чтобы сейчас разговор закончился и его народ немедленно услышал последние слова. Но генерал Шерман смотрел на него в ожидании ответа. Барбончито сделал усилие над собой, чтобы его речь текла плавно и медленно, не дрожа от радости подобно какой-нибудь женщине. Он ответил: «Я очень рад тому, что вы сказали, и если мы возвратимся в свою страну, то станем следовать всем распоряжениям, которые нам будут отданы. Мы не желаем идти направо или налево, мы желаем идти прямо, в нашу страну».

«Ну что ж. Сегодня мы все сказали. Завтра мы встретимся снова», - подвел итог собрания генерал Шерман. Он и Таппан, стоя начали приводить в порядок бумаги, и Барбончито воспринял это как сигнал, чтобы удалиться, наконец-то, и с благодарностью.

Люди ожидали его в гнетущей тишине, в напряжении из-за неопределенности и в надежде - 7000 отдельных молитв и планов, и страхов. Солнце, казалось, заходит медленнее, чем вчера, но люди терпеливо ждали. Наконец, дверь небольшой постройки, в которой располагался штаб, открылась. На солнечный свет горделиво шагнули лидеры навахо. Их подбородки были высоко подняты, а спины выпрямлены - они шли с достоинством. Губы Барбончито были плотно сжаты, но в их уголках образовались складки, указывая на то, что он еле сдерживается, чтобы не улыбнуться - люди поняли, что их мольбы не пропали даром.

После того, как все семь вождей вернулись в свои лагеря и сообщили о решении, по Боске-Редондо, словно лесной пожар, прошла волна возбуждения. Тысячи навахо не могли просто физически услышать новость, но по этому возбуждению они поняли, что произошло, и собрались вокруг вождей.

А Барбончито ощущал себя совершенно выжатым человеком, и больше всего ему хотелось лечь и заснуть. Однако сотни его друзей собрались вокруг него в нетерпении получить известие лично из его уст. И поэтому «Большой Оратор» начал вновь говорить, почти слово в слово сообщая свой разговор с генералом Шерманом. Вместе с Барбончито собравшиеся пережили напряжение момента, когда генерал предложил навахо жить на земле навахо. И вместе с ним они порадовались его последним словам: они должны пойти домой!

Но у него была еще работа. Не откладывая назавтра необходимо было обсудить с навахо границы будущей резервации, которые должны войти в договор. Представители всех кланов собрались к жилищу Барбончито, и тысячи людей вновь окунулись в ожидание, разбившись на небольшие группы, а последователи Барбончито вновь рассказывали историю совещания, - так, как это они сами услышали от своего лидера. Много маленьких детей сильно разволновались из-за того, что они не знали никаких других мест, кроме этого форта, и родители начали сообщать им чудные рассказы об их родной стране, прекрасных охотничьих землях, высоких прохладных горах, теплых, зеленеющих долинах, и еде, обильной еде для оголодавших животов. Молодые глазенки округлялись в удивлении от «кукурузных полей», что «равны расстоянию с этого места и до реки, и кукуруза там выше, чем человек», - сказал один. «Дров так много, что возле своего хогана за три дня вы их соберете на всю зиму», - добавил другой. Эти дети уже почти перестали верить в чудеса. Жизнь в форте Самнер каждый раз подвергалась смертельности опасности, когда семье нужно было топливо, и приходилось оставлять дома больных и хныкающих детей, возможно умирающих, чтобы отправиться за реку Пекос в изнурительном двадцатипятимильном путешествии, с риском утонуть или подвергнутся нападению. Дети не могли поверить, что сбор дров мог быть таким легким и безопасным занятием. Родители должны были говорить. В течение долгих лет они сдерживались, не желая бередить души своих детей тем, чего они, возможно, никогда не узнают. На протяжении большей части их юных жизней, эти дети слышали только страшные рассказы горения и убийств на родине своих родителей. И по мнению последних, эти истории заставляли многих детей кричать в ночи и хвататься за своих матерей или теток, или старших сестер. С той же грустью они сообщали своим детям: «Видите, видите, здесь вы в безопасности. Солдаты здесь не сжигают наши дома…..вы в безопасности». Болезнь, голод, и, как следствие, смерть - эти вещи дети уже научились принимать. Они не знали другой жизни. Но теперь, эту ночь родители тратили на счастливые воспоминания, стирая страшные вещи, которые происходили в их стране с тех пор, когда испанцы начали заселять территорию Новая Мексика.

На вечернем совете у Барбончито добавились еще четыре предводителя: Чикито, Муэрто, Де Омбре, Нарбоно и Омбро. Все собравшиеся вожди избрали Барбончито главным докладчиком, и когда дело было улажено, они тоже начали вспоминать. Поговорив из вежливости какое-то время, Барбончито вышел наружу, чтобы найти уединенное место, где он мог бы спокойно все обдумать. Сам по себе сбор навахо и их переход в свою страну был не единственной проблемой. Их поля выжжены, домашнего скота не было и не было никаких семян для посева. Им нужны инструменты на замену тем, что сгорели в домах. Им нужны овцы, крупнорогатый скот и лошади, чтобы перевезти больных и старых. Им нужна шерсть, чтобы изготовить одежду тем оборванным остаткам, что они сейчас носят. Молодые люди должны понять и согласиться с тем, что захват теперь невозможен, если только они не хотят принести опустошение во всё племя. В общем, Барбончито имел много чего обсудить с белыми людьми. На сон ему осталось только два часа.

Время прошло быстро, и более 7000 навахо собрались наутро в назначенном месте, с десятью вождями, занявшими свои места спереди. Генерал Шерман спросил огромную толпу, согласны ли они с мнением десяти своих лидеров, и навахо единогласно ответили: «Да». Барбончито официально был назначен главным вождем, и генерал продолжил свою речь: «Теперь вы должны будете делать то, что Барбончито вам скажет. Мы только с ним будем иметь дело, чтобы делать вам хорошо. Когда мы уедем отсюда в нашу страну, вы должны делать то, что он вам говорит, и когда вы прибудете в свою страну, вы должны ему во всем подчиняться, или он вас накажет. Если у него не будет сил так делать, то он позовет солдат и они сделают это. На марше вы должны держаться все вместе. Вы не должны разбредаться, потому что некоторые ваши молодые люди могут сделать что-нибудь неправильное и вы все получите проблемы. Все сказанное будет написано на бумаге, и завтра эти десять человек подпишут эту бумагу. Теперь мы желаем знать все о стране, в которую вы хотите пойти. Мы слышали вчера о ней от Барбончито. Если есть кто-то несогласный с ним, то пусть говорит сейчас. Мы также желаем знать, хотите ли вы школ в вашей стране, магазины, кузнецов и плотников. Если «да», то мы все это поместим на бумаге, чтобы в дальнейшем не было недопонимания между нами. Мы желаем знать, все ли навахо здесь представлены, и согласны ли они подчиняться действиям этих десяти человек.

И опять голоса навахо поднялись ввысь в единогласном порыве: «Да». И слова Барбончито прозвенели как колокол, так, что все могли их услышать: «То, что вы здесь сказали, я никогда не забуду. Правда то, что я никогда не любил это место и сожалею о том, что я здесь. Отсюда мы хотим возвращаться той же дорогой, что пришли - через Телакоте, Бернал, Тихерас и Перальта. Все люди на той дороге мои друзья. После переправы через Рио-Гранде, я хочу посетить деревни индейцев пуэбло. Я хочу с ними поговорить и подружиться. Затем я направлюсь в каньон де Челли. Всех навахо я сначала туда отведу. Оставлю там все свое семейство (имеется ввиду клан), а других расселю между горой Сан-Матео и рекой Сан-Хуан. Это - сердце страны навахо. Там есть гора под названием Сьерра-Чуска, или «Гора Земледелия», откуда вытекает в избытке вода, образуя обширные песчаные отмели, где навахо выращивают кукурузу. Это прекрасное место для земледелия и скотоводства. Есть еще гора – Меса Калабаса, где мы носим бусы на наших шеях, которые передаются из поколения в поколение, и где наши предки сказали нам никогда не покидать эту страну. Поэтому я хочу вернуться туда как можно быстрее, а не оставаться здесь еще на один день. Когда навахо возвратятся в свою страну, я хочу их разместить в разных местах. Они не могут жить вместе как здесь. Если их разделить, они станут еще более трудолюбивыми. Есть только одно семейство (клан), чье намерение я не знаю - Себольетас. Я не знаю, хотят ли они возвратится в свою страну». Он сделал паузу, перебирая в уме все ли он сказал. Он ясно указал Шерману на намерения людей навахо, и обозначил важные межевые знаки, которыми хотел выделить землю своего народа. Многие пункты еще необходимо было обсудить: охота, торговля, поставки вещей, без которых навахо не могли все начать заново, и самый животрепещущий вопрос- возвращение навахо из новомексиканского рабства. Стране навахо нужно были все руки, чтобы выбраться из положения, в котором они оказались.

Генерал Шерман затронул тему людей Себольета: «Если они желают, то могут пойти и расселиться среди мексиканцев этой территории, но если они так сделают, то потеряют все преимущества, обусловленные этим договором». Для генерала Шермана этот вопрос был решенным, но Барбончито все еще сомневался. Себольета никогда не были близки другим навахо. Как ему только удавалось их контролировать?! Поэтому он решил внести ясность: «Я упомянул их как раз из-за того, что они могут остаться с мексиканцами. Я не могу отвечать за их поведение. Вы вчера говорили со мной об поселении нас в резервации с обозначенными границами. Я не думаю, что будет правильно ограничивать нас где-либо. Мы хотим торговать и охотиться за границами».

«Вы можете выходить за границы, чтобы охотиться. Вы можете ходить в мексиканские города торговать, но ваши фермы и дома должны располагаться внутри границ, за пределами которых у вас нет прав на землю», -ответил Шерман.

У Барбончито сразу поднялось настроение, так как граница служила бы сдерживанию других людей, пока другие навахо мирно торговали. Теперь нужно было переходить к рабам навахо, и он напряг все свои умственные способности. Многие его люди вчера говорили с ним об этом, и теперь они ждали ответ. Он обратился к генералу: «Это то самое, что я и хотел. Я отдаю уполномоченным свои наилучшие благодарности. Когда мы вернемся в свою страну, она оживет новыми красками, и навахо станут такими же счастливыми, как и их земля. Там вырастут черные тучи и прольется много дождя. Будет много кукурузы. Сегодня день, когда все выглядит не так - черное или красное. Все должно быть белого или желтого цвета, представляя цветок или кукурузу.

Теперь я хочу оставить этот разговор и поговорить о детях навахо, которые удерживаются в мексиканском плену. Некоторые из присутствующих здесь потеряли брата или сестру, и я знаю, что они в руках мексиканцев. Нескольких из них я видел своими глазами».

⇐ Предыдущая 4 5 6 7 8910 11 12 13 Следующая ⇒