НАБЕГИ И ВОЕННЫЕ ЭКСПЕДИЦИИ У АПАЧЕЙ-ЧИРИКАУА.

⇐ ПредыдущаяСтр 10 из 16Следующая ⇒

Набег у апачей являлся важнейшим экономическим аспектом их жизни. Это явление было отображено в их песнях. У чирикауа имелась, в частности, песня, которую они исполняли водя хоровод, и в ней были слова - «фургон едет вперед», - что означало, согласно самим чирикауа: «Они видят фургон. Они рады, потому что знают, что их воины принесут добычу». Слава и расширенный статус являлись побочными продуктами набега; главным было получение практической пользы - захват добычи, месть в военных походах. Ради первого, грабительские партии выходили друг за другом практически непрерывно, так как это было просто жизненно необходимо из-за того, что в Апачерии практически невозможно было прокормиться одной охотой на диких животных и собирательством.

Возвратившиеся с добычей воины, первым делом выделяли долю от неё для неимущих или малоимущих в лагере. Случалось, что часть добытого продавалась более состоятельным людям. Например, воин отдавал сколько-то лошадей родителям своей будущей жены. Один чирикауа так объяснял необходимость совершения грабительских набегов: «Когда люди мало имели и нуждались в еде, мы выходили и получали то, что нам было нужно». К этой работе никто никого не принуждал, всё строилось на добровольных началах. Лидер возглавлял партию, состоящую только из мужчин. Женщины никогда не ходили в грабительские набеги, за единичными исключениями, о чём будет сказано позже. Отец одного информанта-чирикауа Морисса Оплера был большим лидером, и он часто помогал нуждающимся. Однажды он предсказал, что его партия возьмёт много добычи возле конкретного холма. Он сказал всем людям, что караван с продовольствием и разными товарами будет следовать через то место, и они пошли туда, и действительно там оказались фургоны, из которых они забрали всё им необходимое.

В речи лидера, который собирался возглавить грабительскую экспедицию, набег, как правило, изображался как неотложная экономическая необходимость: «Вы любите ваши дома и ваших детей. Но мы собираемся их покинуть. Забудьте о них, так как мы не знаем, что может произойти. Готовьте оружие и не бойтесь. Мы хотим сделать что-то для наших людей и лагеря из-за нужды».

Так как грабительский налет и военные действия в нём обуславливались только экономическими мотивами, человек, не желающий участвовать в нём, обвинялся в лености, но не в трусости: «Если человек не хотел идти на войну, то обычно это происходило из-за того, что он был ленивым, совсем ленивым, и его разум был замутнён. Другому человеку приходилось воздействовать на него, чтобы заставить его что-нибудь делать. Люди, которые не ходили на войну, были просто ленивыми людьми, больше тут нечего сказать. Хотя, возможно, имелись и какие-то трудолюбивые люди, которые не ходили на войну из-за их трусости, но, понятно, что они в этом никогда не признавались. Я думаю, такие люди просто боялись умереть. Но точно нельзя было это сказать, поэтому их обычно обвиняли в лености». Не было никакого терминологического различия между грабительским набегом и военной экспедицией. Оба аспекта имели один термин: «они в разведке», или - «они где-то в набеге». Информанты- чирикауа по-разному об этом говорили. Согласно одному из них, их объединял интерес в получении добычи: «Там не было никакой разницы - между набегом и войной- они собирались принести всё, что могли добыть». Но различие всё же было, и заключалось оно в первичном намерении: «Участники грабительской партии выходили с единственной целью - захватить лошадей, скот или другую собственность противника. Их не бывало много, и они не искали кровопролития». Из описаний типичных грабительских экспедиций видно, что акцент в них делался на получение экономической выгоды без ненужного кровопролития: «В партии насчитывалось пять или шесть человек. Самое большее около десяти. Не всегда, но в основном, в них объединялись сильные в военном отношении люди. Это (выход партии) зависело от каких-нибудь обстоятельств. Каждый человек брал с собой в путь комплект одежды, или даже два. Каждый имел немного еды в мешочке на его поясе. Но часто бывало так, что человек не брал с собой никакой пищи и добывал еду в пути, убивая каких-нибудь животных. Воду несли в небольшом мешке, изготовленном из кишок. Один из партии должен был иметь палочки для добывания огня, которые хранились у него в колчане. Если скот бродил без надзора, они его собирали и уходили; если обнаруживался владелец скота, они, как правило, убегали без боя. Когда они находились в грабительском набеге, они делали всё возможное для того, чтобы их не заметили. Они воровали вокруг всё, что могли. Но они были осторожны и всегда избегали солдат, чтобы не лишиться жизни. Это отличалось от того, что они делали, когда ходили мстить». Набег организовывался каким-нибудь лидером. Он принимал решения. Утром или вечером он появлялся верхом на лошади, или вставал и говорил собравшимся людям: он называл имена всех мужчин, которые пожелали отправиться в набег. Военный танец перед грабительским набегом не проводился. Добыча делилась сразу после её захвата. Если три человека пригоняли немного скота, то, в основном, оставляли его для себя, но если кто-то другой или другие пожелал (и) бы какую-ту часть из этого, они могли поделиться с ним или с ними. Если в набеге участвовало много мужчин, и было захвачено много добычи, то она делилась поровну. Лидер экспедиции порой получал даже меньшую долю, чем другие рейдеры. Лидер обязательно должен был быть щедрым.

Несмотря на то, что кровопролитие в грабительском набеге не планировалось изначально, рейдеры очень часто оказывались в него втянутыми: «Если мы совершали набеги на мексиканцев, то партия вступала в окрестности враждебного поселения и останавливалась в нескольких минутах ходьбы от него, и некоторые из мужчин шли прямо туда и крали лошадей и крупнорогатый скот. Затем партия быстро начинала уходить оттуда, но если солдаты настигали её, начинался бой».

И вот, после того, как какая-нибудь грабительская партия была перехвачена, или когда по её следам приходили преследователи и происходило нападение на лагерь, с убытками для апачей в обоих случаях, формировался настоящий военный отряд. «Иногда, когда чирикауа находились в набеге, враги убивали кого-нибудь из их видных мужчин. Люди, у которых кто-то погиб, прилюдно извещали об этом предводителей, воинов и всех остальных в лагере. Даже если они скорбели, они объявляли для их сторонников военный танец, после которого воины должны были выступить и преследовать врагов повсюду. Все воины обычно соглашались на это, и тогда ночью проводился военный танец. Воины приносили всё их оснащение: ножи, луки, ружья, копья - всё, чем они собирались сражаться».

Атмосфера вокруг этого была иная, нежели при подготовке к набегу. Во время исполнения военного танца они показывали то, что собираются делать, когда встретят врагов. Этот танец означал, что они будут следовать за всеми их врагами, за всеми, кроме членов их собственного племени, за любыми существующими врагами. Это не обязательно должны были оказаться те враги, которые убили их людей. Там были такие слова: «Они идут кавалерийским отрядом в город. Они разгневаны. Чтобы отомстить, они дерутся с кем угодно». Когда они вставали на этот путь, то сражались только ради победы. Когда они уходили, то могли столкнуться с некоторыми из врагов, убивших их людей. Убив, по возможности всех своих врагов, они поворачивали к дому.

В карательной экспедиции, требовавшей отмщения, в первую очередь за гибель родственников и близких, не забывался и интерес к собственности врагов: «Ты несёшь захваченные ружья, сёдла и боеприпасы». И когда победоносные воины появлялись на зрении их лагеря, то все начинали стрелять. Тогда все были довольны.

Когда новость о возвращении военного отряда с победой достигала лагеря (для сообщения об этом специально вперед посылался бегун), он весь приходил в сильное волнение, и люди говорили: «Бейте в барабан и пойте - приветствуйте наших героев». Танцовщики собирались в двух группах: пока одна группа отдыхала, другая продолжала танец.

Когда мужчины уходили в Мексику и сражались там, они возвращались домой со всевозможной добычей - одеяла, лошади и тд. Тогда устраивался танец, который мог длиться сутки напролет с момента, когда они вернулись. Они танцевали вокруг костра и шеста со скальпом, если таковой имелся, а затем женщины танцевали вместе с мужчинами в общественном танце.

Перед мужским танцем, они называли поименно всех смелых мужчин, участвовавших в походе в Мексику, и когда оглашалось чьё-либо имя, мужчины стреляли в небо из их ружей. Названный человек появлялся и шел, чтобы взять его одеяла и вещи, и положить их перед всеми. Затем он говорил женщинам, что они могут всё это разобрать. Иногда он убивал для них корову или лошадь. Но касалось это, главным образом, женщин, которые не имели мужчин способных о них позаботиться. Иногда человек буквально навалом складывал вещи около людей.

(Военный танец апачей после возвращения из карательной экспедиции).

(Апачи в набеге).

После танца большой военный отряд выступал в путь, и делал это обычно в пешем порядке. Все большие военные отряды собирались с целью отмщения смертям. Родственники отца мертвого человека, или его жены, пытались привлечь в отряд как можно больше мужчин, и если они являлись достаточно уважаемыми людьми, то отряд получался большим - добровольцев много набиралось. Если среди агитировавших родственников убитого находился лидер, то именно он брал на себя ответственность за экспедицию.

Военный танец являлся инсценировкой собственно военных действий, а также способом, через который отдельный воин брал на себя обязательство активно принимать участие в походе и вести себя мужественно: «Все выходящие мужчины извещали других, что ночью они собираются провести военный танец, а наутро пойдут на территорию противника. Они называли это- «свирепый танец». Все индейцы собирались в эту ночь. Они не говорили людям, что те обязаны пойти. Они не говорили им -«ты должен пойти, ты, ты и ты». Эти чирикауа и без этого ощущали себя мужчинами. Когда происходили подобные вещи, они сами должны были показывать, что они храбры. Окончательное решение оставалось за конкретной личностью. Они приносили оленью шкуру. И у них был там барабан-горшок, покрытый этой оленьей шкурой. Эту традицию они передавали из поколения в поколение. Они знали как это исполнять; об этом нельзя было говорить. Танцоры одевали мокасины и делали так, чтобы быть похожими на воинов, собравшихся идти на войну. У кого были длинные волосы, связывали их посередине так, чтобы они им не мешали. Мужчина чирикауа имел длинную и широкую набедренную повязку, которая спереди опускалась до точки чуть выше колен, и сзади опускалась до щиколоток. Перед танцем они пропускали заднюю часть между ног вперед, и обернув её вокруг талии, затыкали за пояс. Они не хотели, чтобы нижняя часть крутилась у них под ногами и мешала танцевать, они хотели быть как можно более свободными в движениях. Вот, что получалось, в итоге: «Верха ног были голые. Рубашки, у тех, кто их носил, колыхались туда-сюда вокруг их талий. У некоторых из них имелись патронташи, которыми они были опоясаны через грудь. Немногие имели ружья. Танец всегда начинался с четырех мужчин, которые шли с востока к костру так, как это делают танцовщики в масках. Они становились в ряд, в горизонтальную линию, не один за другим. Они обходили костер четыре раза, а затем двое из них становились с юга от костра, а двое с севера. Певцы и барабанщик находились с западной стороны. Они танцевали на месте, а затем танцевали приближаясь друг к другу, менялись сторонами, поворачивались и двигались в танце обратно. Так они делали четыре раза. Затем начиналось веселье. Они все пели и громко выкрикивали. Женщины повсюду создавали гвалт, как они это делают в большом типи. Теперь каждый мог танцевать, если хотел. Но не было никакой давки.

Другие мужчины были одеты так же, как первые четыре танцора. Они не раскрашивали их лица и не украшали себя каким-то другим образом специально для военного танца, а просто выходили на арену танца. Теперь, все хотевшие танцевать, выхаживали там. У них имелись заряженные ружья и они стреляли из них. Этими своими действиями, они как бы говорили- «так я собираюсь действовать в сражении». Патроны они держали зажатыми между своих пальцев, а некоторые помещали их даже себе в рот. Некоторые мужчины не танцевали. Каждый из них уже обозначил своё намерение идти на войну, когда выходил во время пения и шел вокруг костра один раз. Это означало-«я собираюсь идти». Танцующие мужчины не кричали. Они только издавали шумы своим дыханием, похожие на звук- Ва, Ва. Вы не можете выкрикивать во время исполнения военного танца или непосредственно на войне. Бытовало убеждение, что, если вы будете кричать во время сражения, то многие погибнут. Кричали только те, кто находился по бокам от танцоров.

Танец продолжался. На каждую песню выходили другие мужчины, а ранее танцевавшие отходили в сторону и там стояли. Там всё время были слышны молитвы. Все люди, стоявшие по бокам от танцующих, молились. Когда называлось имя предводителя, он выходил с его людьми. Так они выстраивались в своего рода отдельные команды - у каждой свой лидер. Когда оставались совсем немногие, которые не вышли - несколько парней, смело говорившие, когда они пили тисвин - не останавливая пение, их вызывали каждого персонально по имени. Все танцующие показывали им знаками, чтобы они выходили, и при этом пели-«вы, такой-то, и такой-то, сколько раз вы говорили смело; теперь храбрые люди из Касас Гранде, или Чиуауа, зовут вас». Если и после этого человек, к которому обращались, не выходил на танец, окружающие просто теряли к нему всё уважение, и он становился - «никто». Поэтому несколько мужчин, выжидающих когда же их наконец позовут, сразу вскакивали, услышав свои имена, и присоединялись к танцующим.

Теперь все, уходившие на войну, танцевали - каждый из них находился там- и они все вместе делали четыре круга вокруг костра, стреляя по мере ходьбы, и затем танец считался завершенным».

Этот танец имел для каждого танцующего важное религиозное значение. Имевшие копьё, шляпу и щит приходили с этими вещами на церемонию, чтобы, взывая к Юсену, гарантировать успех и личную защиту в надвигающемся конфликте. Танец вступал в фазу молитвы и её ритуального сопровождения: «Мы танцуем одну ночь, а наутро выступаем». Каждый мужчина, отправляющийся на войну, выпускал дым на четыре стороны и молился: «Позволь мне убить врага. Позволь мне получить еду». Военный танец длился четыре ночи. Информант так описывал действо дальше: «Мы танцевали и молились за успех в войне - не за веселое времяпрепровождение. Мы хотели увидеть нашего врага и победить его. Это была очень могущественная церемония. Мы просили нашу сверхъествественную силу, чтобы она сказала нам, сможем ли мы получить мексиканского генерала или президента (дословно). Мы называли его по имени четыре дня, чтобы иметь возможность захватить или убить его. Мы постоянно называли его по имени, чтобы получить его».

Основной певец военных песен был патриархом, чья сверхъестественная сила полностью ассоциировалась с набегом и войной, и являлась ещё одним связующим звеном между этим танцем и общим ритуальным действом. Группа из певцов-мужчин (женщины не допускались к пению в военном танце) говорила сдержанным речитативом и била по натянутой на гончарное изделие сыромятной шкуре, а шаман первую половину песни пропевал, а вторую проговаривал молитвы. Во время этих молитв другие голоса стихали, и он называл каждого по имени, свидетельствуя его мужественности. Один военный танец содержал такие слова (можно вставить любое имя вместо того, что здесь): «Джеронимо. Они говорят о тебе. Ты! Ты! Они называют тебя снова и снова». Вдохновленный обращенным на него вниманием, выбранный человек соответственно реагировал и выходил на танец. Далее слова информанта: «Шаман сидит в круге воинов. Он называет в его песне такого-то воина, чтобы тот танцевал. К нему подходят один человек за другим, пока не станцуют все. Если шаман кого-то вызвал, обратной дороги уже нет. Уже всё равно, есть ли у него разногласия с шаманом, человек выходит, если он назван. Он бешеный, он вне себя. Это сила молитвы, а не просто человека».

Оглашение имени конкретного человека звучало для него как вызов, пробуждающий неведомые силы: «В военном танце певец называл имя человека. Он должен был очень близко подойти к нему и должен был подать знак - так и так-то, встань и иди на врага! И тот должен был начать действовать, когда услышит это. Он больше не мог оставаться позади, и сохранять при этом чувство собственного достоинства. Когда мы обращаемся к человеку за помощью, мы называем его имя».

Имя человека произносилось в песне, и вслед за этим к нему адресовались следующие слова: «Ты-мужчина! Теперь ты назван. Что ты собираешься делать, когда мы будем сражаться с нашим врагом? Затем человек выходил и начинал танцевать. Если он не хотел танцевать, то просто проходил вокруг костра, тем самым показывая, что он - в «игре». Я (информант Морисса Оплера) видел военный танец в Форт-Апачи в 1883 году, когда скауты чирикауа собрались идти на поиски Джеронимо. Они созвали всех на большую, открытую и ровную площадку. Затем певец называл по имени конкретного человека. Он говорил: «Ты - мужчина. Известно, что ты являешься великим воином. Ты сражался с врагом в ближнем бою. Мы вызываем тебя на танец». Как только он это проговорил, названный мужчина, державший наготове свою винтовку, прыгнул и выстрелил в воздух. Затем они продолжили пение и вызвали другого человека, затем ещё одного и ещё, пока танцующих не стало четверо или пятеро. Женщины присутствовали на военном танце, но они не танцевали и не смешивались с мужчинами. Они находились в шести-восьми ярдах в стороне, образовав круг вокруг костра, и создавали гвалт, наподобе того, что они создают в большом типи во время церемонии половой зрелости девушки. В этом военном танце всех женщины называли - Женщина Закрашенная Белым. Мужчину во время церемонии называли собственным именем только в том случае, когда его вызывали на танец, а обычно обращались к нему - Ребёнок (Дитя) Воды».

Находились такие мужчины, которые оставались глухи к драматическому призыву взяться за оружие. Один парень отказался сражаться с мексиканцами, так как ничего против них ещё не имел. Услышав его слова, один человек направился к нему, чтобы заколоть его, но двое или трое других остановили этого человека. Тогда смалодушничавший парень сел и заплакал. Другие мужчины в группе сильно на него рассердились и сказали, что будет хорошо, если кто-то другой его заколет. Они так ему сказали: Тебе не следовало бы говорить такие вещи! Мексиканцы не остановятся ни перед чем, чтобы убить тебя». Они все его возненавидели и не разрешили ему идти с ними на войну, потому что его чувства могли помешать им в сражении с мексиканцами.

Вслед за «свирепым танцем» воинов шли общественные танцы, в которых участвовали также и женщины. Первый из них- круговой танец, - когда пары (мужчина с женщиной) двигались по кругу, был предназначен для «выказывания негодования к противнику». Он проводился в ту же ночь до ухода военного отряда, после военного танца. В круговом танце могли принимать участие все. После кругового танца наступала очередь партнёрских танцев, которые повторяли предыдущий танец. Точно такой же танец исполнялся ночью во время церемонии половой зрелости девушки. Хотя, вероятно, вносились какие-то изменения в связи с серьёзностью военного предприятия.

Порядок выглядел так: Лидер созывал всех мужчин вместе и проводился совет. Если принималось решение идти на войну, устраивался большой танец. Он проходил в течение четырех дней. Первым шёл «свирепый танец», затем общественные. Все танцевальные церемонии выполнялись по ночам. На рассвете они завершались, и днём люди отсыпались. Военный танец мог проводиться две ночи, затем следовали общественные. По истечении четырех дней и ночей, военный отряд отбывал в путь. Но делалось это не сразу, а после однодневного отдыха, чтобы воины выспались перед тяжелым переходом. То есть, отряд уходил на пятый или шестой день после начала военного танца. Во временном промежутке между объявлением экспедиции и отправлением отряда, шла практическая подготовка: люди изготавливали и проверяли луки, стрелы, ножи, копья, щиты и защитные щетки на запястья. Владельцы огнестрельного оружия тоже проводили необходимые подготовки. Стрелы воин делал из твердой породы дерева или из тростника. К выемке на конце древка присоединялся кусок твердой древесины с наконечником из камня, железа или кремния. С другого конца древка крепились три пера, которые управляли стрелой в полете. Иногда применялся яд. Они изготавливали его, смешивая оленью кровь с ядовитыми растениями. Эта смесь настаивалась, перегнивая, и затем накладывалась на наконечники стрел. Иногда формула яда менялась. Там использовались ядовитые насекомые, смешанные с загнившей печенью животного; смеси, составленные из желудка оленя, его печени, и растений, имеющих шипы -всё это смешивалось и настаивалось до гниения. Человек, поражённый отравленной стрелой, быстро становился чёрным.

Лук и стрелы покоились всегда под рукой в искусно изготовленном колчане. Когда чирикауа находились на марше и им не было нужды использовать стрелы, они несли их так, чтобы перья находились поверх правого плеча. Когда начиналось сражение, они перемещали колчан под левую подмышку и выхватывали стрелы правой рукой. Для левши все действия, соответственно, наоборот. Иногда колчан находился на груди его хозяина, если так ему было удобней.

Несколько мужчин имели щиты, изготовление которых было связано с церемонией получения оружия. Они носили щиты на левой руке, если человек был правшой. Щит привязывался к руке одним или двумя ремнями. Чирикауа не использовали для щита чехол из оленьей кожи. Слова информанта: «Если бы я захотел изготовить чехол, то должен был поступить просто; я должен был пойти к человеку, который знал как это делать, и должен был заплатить ему. Вещи, подобные этой, изготавливались шаманом, и ты должен был заплатить за неё, неважно чем, пусть даже какой-нибудь мелочью. Человек, к которому я шёл, использовал его обряд для моей защиты и делал то же самое с его конструкцией. Большинство щитов имели несколько перьев прямо по центру, и представляли собой закрашенную коровью шкуру. Оленья шкура накладывалась только по краям. Они были очень просты в изготовлении».

Копья тоже изготавливались и украшались - как для самих себя, так и для других - шаманами, обладавшими «способностью получения оружия». Перед встречей с европейцами, копья представляли собой, по сути, длинные и заостренные деревянные колья. Позже на их концы накладывались ножи (лезвия) или штыки. Так как использование копья предполагало сближение воина с противником на расстояние в несколько шагов, то пользовались им, как правило, военные предводители или воины, стремившиеся к получению этого статуса. Копье было незаменимым оружием в сражениях с мексиканцами. Слова информанта: «Я помню время, когда мексиканцы и другие враги использовали однозарядные ружья. Чирикауа использовали стрелы, палицы и копья. Копьё шло в ход, когда враг тратил время на заряжание его ружья. Мексиканцы имели те большие ружья. Солдат выстреливал один раз, а затем индеец подбегал к нему и втыкал в него копьё. Мексиканец часто просто не имел времени на то, чтобы перезарядить своё оружие. После быстрой перезарядки, ружьё было готово к использованию, и ты должен был быть очень проворным и способным воином, чтобы успеть использовать своё копьё. Не все имели копья. Просто мало было таких, кому хватало смелости на то, чтобы орудовать копьём в ближнем бою».

Перед уходом отряда предпринимались действия религиозного характера: приобретались амулеты, изготавливались или ремонтировались защитные шапки и куртки; шаманы проводили консультации насчёт вероятного исхода экспедиции. Слова информанта: «Лидер шёл к шаману и говорил ему - Ты знаешь что-то. Помоги нам. Что должно случиться? -затем шаман пел и молился, после чего сообщал людям, что они могут идти и им будет сопутствовать успех. Но иногда прорицания шамана были не очень обнадеживающими. Перед уходом из лагеря, шаман проводил обряд, через который проходили все воины, и если он почувствовал, что в набеге может произойти что-то неладное, так прямо и говорил об этом, и тогда отряд никуда не выходил».

Рейдерство и война входили в сферу особого интереса того, кто обладал сверхъестественными способностями, которые помогали ему обнаружить врагов или помешать им. Поэтому, один или более шаманов, проверенных в этих видах деятельности, сопровождали любой большой военный отряд. Часто сам лидер отряда обладал не только незаурядными воинскими способностями, но и впечатляющими достижениями на религиозном поприще. Даже если военный отряд по какой-то причине не имел в своем составе видных шаманов, обыкновенные воины не могли выйти без снадобья, над которым была проведена религиозная церемония: «Каждый воин нёс мешочек с пыльцой, которая давалась ему с другими травами, необходимыми для него, если он заболеет в экспедиции».

Когда всё было готово, весь лагерь собирался понаблюдать за отбытием отряда: «Они выходили рано утром. Когда они уходили на настоящую войну, все провожали их. Когда мужчины уходили утром, женщины дарили им свои крики и аплодисменты».

Женщины, и особенно жены отправляющихся в экспедицию воинов, в их отсутствие наделялись определенными обязательствами: «Женщины должны были в аккуратности содержать поленницы, пока мужчин не было в лагере. Поленья необходимо было держать в одном месте, а не раскидывать кругом, и детей надо было держать подальше от них из-за того, что они могли их разбросать, и считалось, что тогда воин - хозяин этих дров - будет потерян. Других ограничений для женщин не было, пока их мужья находились на войне. Некоторые женщины молились за их отсутствующих мужей, но не это было главным. Просто женщина должна была аккуратно обращаться с поленницей, чтобы не навлечь беду на её мужа. Все родственники воина подпадали под это ограничение».

Были случаи, когда известный человек и его многочисленные родственники погибали, или когда происходила атака на неохраняемый лагерь, и это вызывало большой гнев, и люди забывали про всякие предосторожности: «Когда мы находились в состоянии войны и отбывали, чтобы дать сражение, мы шли в светлое время суток прямо по тропе, обращенные лицами к врагам. Нам было всё равно».

Однажды индеец из Сан-Карлоса отрезал голову одному чирикауа, и произошло много неприятностей и, в итоге, мятеж. Информант (Морриса Оплера) находился в конкретной группе чирикауа, когда это случилось. Эта группа не находились в резервации, и офицеры предложили двадцать пять долларов за каждую принесённую голову чирикауа, и тогда они решили сдаться. Они подошли близко к агентству и сели, чтобы поесть. Информант был послан на гребень холма наблюдать за окрестностями. Пришло время, и ему на смену пришел другой юноша -красивый молодой чирикауа. Через несколько минут, когда он сидел на верхе холма с его винтовкой, положенной на колени, индеец из Сан-Карлоса подполз к нему, и выстрелил в него. Затем он сразу накинулся на парня и ножом отрезал ему голову. Вскоре появились остальные чирикауа и увидели, что произошло. Они разозлились как никогда до этого, и побежали в лагерь человека, который это сделал. Но тот был предупрежден и сбежал из него, а его жена и несколько детей остались. Чирикауа убили их всех прямо там. Затем они открыли стрельбу по всему, что двигалось в лагере и его окрестностях. Они так разозлились, что им было всё равно, какие будут последствия от этого. Потом они убежали в холмы. Так начался очередной мятеж.

Но обычно ярость направлялась разумом, и военный отряд выдвигался, соблюдая строгую дисциплину. Слова информанта: «Когда они уходили, два человека посылались вперед и два назад. Когда они собирались остановиться на ночь, то посылали разведчиков вперед и во все стороны, чтобы те искали врагов до наступления темноты. На рассвете делалось то же самое. Эти разведчики возвращались и сообщали об обстановке».

На марше мужчины из каждой группы, или расширенного семейства, держались своего лидера, и каждый человек, при этом, за себя отвечал сам: «Каждый человек обычно сам заботился о провизии для себя. Он брал с собой немного мескаля и сушеного мяса, заворачивая всё это в оленью шкуру или помещая в кожаный мешок, который привязывал к своему патронташу, который был перекинут через плечо. Если у него имелись палочки для добывания огня, он их клал туда тоже. Воду он нёс в ёмкости, изготовленной из кишок животных - он просто связывал концы кишок и получался закрытый с двух сторон сосуд. Он не использовал для переноски воды кувшин, потому что это было неудобно, и потому что, когда он нагревался, вода приобретала нехороший привкус. Некоторые из них передвигались верхом на лошадях, другие пешком. Каждый человек готовил для себя отдельно и ел то, что имел. Если они начинали захват лошадей у противника, каждый человек пытался заарканить ту лошадь, которая ему понравилась, и которая была ему по силам».

Шаман-лидер иногда украшал лица участников военного отряда: «Не было какой-то специальной росписи для всех воинов. Некоторые лидеры, например Джеронимо, который обладал особой силой (сверхъестественной способностью), мог разукрашивать его людей в соответствии с тем, как его сила ему подсказывала. Джеронимо делал метки своим людям на лбу, по бокам лица и на носу. Это был его собственный способ, не принятый для всех чирикауа».

Временами к военному отряду присоединялись новички, хотя, всё же, их старались брать в менее опасные набеги, а не в военные экспедиции: «Новичок, считай мальчик четырнадцати-пятнадцати лет, нёс палку или тростник для чесания самого себя и питья воды через неё. Они должны были в набеге или экспедиции разговаривать только на священном языке. И должны были говорить на нём в лагере в период их ученичества. На тропе войны или в набеге мужчины называли такого новичка - Ребенок (Дитя) Воды».

В пути совет шамана имел огромное влияние на принятие лидером окончательного решения: «Любой большой военный отряд имел в своих рядах шамана, который мог бы сообщить им о том, как можно добиться успеха. Он говорил им что нужно делать, чтобы найти врагов - идти по открытой местности или оставаться в горах. Для этого не годился любой шаман, и, как правило, в военном отряде всегда имелся воин, который обладал такой способностью. Обычно мы атаковали на рассвете, и когда шли в атаку, то соблюдали тишину. В рукопашном бою человек мог наступать или отступать, всё зависело от того как складывается борьба, но все подчинялись в битве лидеру». Лидер в сражении играл центральную роль: «Перед схваткой каждый лидер должен был поговорить с его людьми и ободрить их. В битве он должен был находиться впереди всех и показывать отменное воинское мастерство, чтобы его люди бесстрашно шли за ним. По окончании битвы он должен был отвести своих людей в безопасное место, туда, где была вода».

Один из информантов предоставил простейшее обоснование определенной лицевой раскраски воинов: «Белая краска на лица мужчин Джеронимо наносилась для того, чтобы они выделялись в бою и не стреляли в своих».

Шаман или лидер начинали сражение. Затем каждый из них должен был занять место на одном из флангов. Лидер должен был действовать как командующий офицер, находящийся впереди своих войск. Если враг начинал свой натиск, лидер должен был дать команду его людям на немедленное выдвижение вперед. Лидер всегда находился впереди, увлекая в бой своих людей, а шаман подгонял их сзади. Последний занимал такую позицию не из-за боязни врага, а из-за того, что он должен был «выполнять его церемонию и предотвращать получение травм». Эта функция порой являлась более значимой, чем обязанности лидера, и обрядовая составляющая сопровождала военные действия от их начала и до конца. Информант так описывал действия конкретного военного отряда, в составе которого он и его родственники мстили за смерть другого их родственника: «Когда военный отряд был готов к сражению, шаман прочел молитву, поворачиваясь во все четыре стороны, а затем сказал воинам, чтобы они начали атаку».

Если воины оказывались в непростой ситуации и им угрожала опасность, они применяли нижеописанную стратегию, которая делала бесполезным мексиканское оружие: «Во время одного боя у чирикауа не было винтовок, только луки со стрелами и копья. Мексиканцы из-за этого не боялись их, и поэтому лидер чирикауа послал двоих индейцев на открытое место прямо перед мексиканцами. Эти двое должны были пытаться уклоняться от пуль; шаманы их защищали и их невозможно было поразить. Причиной того, что их послали под огонь, было то, что через некоторое время винтовки мексиканцев так нагрелись, что их пули не летели прямо. Я видел подобное часто, так как ходил на войну почти каждый месяц. Эти два чирикауа находились на открытом месте приблизительно около получаса, а потом возвратились к линии воинов. Затем все они дружно атаковали мексиканцев и убили не меньше сотни их. Индейцы часто убивали всех их врагов. Иногда только конные спасались, но пешие никогда. Мексиканцы могли нанести нам поражение лишь в одном случае, когда большинство мужчин чирикауа находились в разведке и домашний лагерь в их отсутствие был беззащитен».

При необходимости воины прибегали к устройству засад: «Предположим, что в военном отряде насчитывалось от сорока до пятидесяти человек. Враги их преследовали. Воины достигали места, где полно кустарника, и заходили прямо в него. Там часть из них шла вперед, а другие оставались сзади, рассредотачиваясь с левой и правой стороны. Затем, когда враги тоже туда заходили, чирикауа, которые ушли вперед, открывали огонь первыми, и когда враги начинали спешно отступать, огонь по ним открывали чирикауа, расположившиес по флангам. Подобное они проделывали много раз; и они всегда держали по паре разведчиков сзади, по бокам и впереди, которые искали признаки присутствия врагов. Это были, как правило, самые проворные мужчины.

Была ещё одна хитрость, похожая на предыдущую. Если враги догоняли их, они останавливались в каком-нибудь скалистом месте, которое могли найти. Два разведчика чирикауа оставались позади всех и появлялись на зрении врагов, в то время как остальные скрывались. Эти двое вели себя так, как будто они ничего не знают о присутствии поблизости врагов. Они ехали к месту, где залегли их люди, но, при этом, были предельно внимательны, и на случай огня со стороны врагов были готовы к стремительному бегству. Когда, наконец, это происходило, они бежали к своим людям, и эти чирикауа их пропускали и затем поджидали мексиканцев, которые и не подозревали о том, что они находятся прямо под дулами винтовок чирикауа. Подобное проделывалось, как они сами говорили, несколько раз, но к этому нужно было готовиться заблаговременно».

В разгар сражения использование имени было обязательно: «Если во время битвы с мексиканцами, или с любыми другими врагами, я оставался в изоляции от других, наедине с врагами, которые по мне стреляли, достаточно было назвать имя человека, чтобы получить от него помощь. Могло быть, что такой-то человек был последним по отношению ко мне, и он начинал отступать и пробегал мимо меня. Я называл его по имени и говорил: «не оставляй меня здесь одного с этими людьми! » - и тогда он отвечал: «ну, это моё имя» - и он разворачивался и начинал драться рядом со мной».

⇐ Предыдущая 5 6 7 8 91011 12 13 14 Следующая ⇒