Педагогический метод Сократа.

Стр 1 из 12Следующая ⇒

Свою жизнь Сократ проводил в беседах с гражданами Афин (города, где он жил), с теми из них, кто соглашался его слушать. Он любил задавать им вопросы. Касающиеся того или иного предмета, в котором данный человек считался или считал себя сведущим. Сократ представлялся незнающим и просил разъяснить ему (так же он вел себя с учениками, которым, впрочем, было уже известно, что за этим последует).

Собеседник начинал говорить и запутывался. Сократ показывал ему, опираясь на его же слова, что тот на самом деле не может дать определения предмета, за который взялся. «Вот видишь», - говорил Сократ, - «и я тоже не знаю, давай искать вместе».

И далее Сократ «ведет» собеседника, задавая ему одни только лишь вопросы, и ничего не утверждая. Поиск, который ведется таким образом, может окончиться неким результатом, может оборваться произвольным образом /допустим, кто-то вошел и прервал беседу/. Но даже если итог у диалога есть, он не окончательный, это в лучшем случае «точка с запятой», в какой-то момент Сократ оставляет собеседника, демонстрируя ему (а заодно читателю), что дальше он должен искать сам.

Конечно же, в этом сократовском «незнании» много лукавства: Сократ, на самом деле очень много знает и много чему может научить собеседника. Но в то же время, это и не ложь: Сократ задает такие сложные вопросы (вопросы такой степени общности), что это – чистая правда, он не знает на них ответов (он не может ответить на них вполне).

То же, что Сократ знает, он не спешит передавать собеседнику, ибо уверен, что знание – это не такая вещь, которую можно просто передать. Знание нельзя вложить в голову собеседника, оно не подобно воде, которую переливают из сосуда в сосуд. Знание (подлинная мудрость) это то, что можно только выносить и родить самому. А учитель своими вопросами может лишь спровоцировать ученика на мышление /а затем пройти с ним вместе столько, сколько получится/.

То, что он делает, Сократ называет «майевтикой» (искусством родовспоможения). «Я – повитуха, - заявляет Сократ, - только принимаю роды не тела, а души, и не у женщин, а у мужчин».

Знание нельзя вложить в другого, его можно только произвести самому. Поэтому Сократ задает одни лишь вопросы: он убежден, что все прекрасное и мудрое, что в последующем может обнаружиться в душах его собеседников, в них уже содержится, нужно лишь помочь ему появиться на свет.

«Сократическое начало», «платонизм» и платоновский текст.

Но помимо «сократических» диалогов, у Платона есть и другие, где Сократ (то есть Платон) вовсе не ищет и вопрошает, а утверждает и констатирует[2]. Наиболее понятная версия объяснения такого различия: диалоги написаны ранним и, соответственно, поздним Платоном (одни писал молодой мыслитель, вполне проникшийся духом философии своего учителя, другие – человек, преклонных лет, постепенно становящийся догматиком).

Надо сказать, что то, что называется «платонизмом» нигде в платоновских диалогах не излагается в виде системы, теории. Платоновские диалоги представляют собой достаточно вольный /разговорный дискурс/, из которого «теорию Платона» можно именно, что вычитать. То, что известно, как «платонизм», является плодом интерпретации платоновских диалогов. Интерпретации, которая осуществлялась как непосредственными учениками Платона, так и последующими представителями философской традиции. Практически оказывается, что для каждого века, для каждой эпохи – свой Платон и свой платонизм (ставший более или менее «вульгарным», упрощенным, такой, каким его принято излагать в учебниках).

Это (можно так сказать) – две функции одной системы: Платон вопрошающий, оспаривающий (выбивающий у собеседника /пусть заочного/ из под ног почву привычных мнений, которые он ошибочно считает знаниями) и Платон, строящий глобальную теорию охватывающую собой все сущее, теорию, результатом попыток разрушить (или достроить) которую и являются все последующие философские концепции.

Если на дело посмотреть так, то совсем не обязательно, чтобы «сократические» диалоги Платона были написаны раньше несократических. Платон разрушающий и Платон, созидающий (систематизирующий), могли бы быть частями единого замысла, автор которого – философ Платон. /Сократ и Платон могут быть персонажами одной единой драмы, авторство которой принадлежит Платону/.

И, быть может, настоящий спор, который разворачивается внутри платоновских диалогов, - это не спор Сократа с его учениками и оппонентами (они ему не ровня), а спор Сократа с Платоном и Платона с Сократом. Спор, который длится вот уже 25 веков.

Согласно дошедшему до наших дней устному преданию, Платон не слишком серьезно относился к тому, что им написано. Он рассматривал это как сборник упражнений для начинающих в философии. Платон, в принципе, весьма невысокого мнения о письменном слове. По преданию, самое главное он сообщал своим ближайшим ученикам в устной беседе /читал им некую «лекцию» о Благе/.

Но дошли, разумеется, именно письменные диалоги Платона, и они (как в этом можно убедиться) обладают некой провокационной силой. Они (могут) действовать на читателя так, как действовал Сократ на своих слушателей /собеседников/.

Итак, что это за «платонизм», который можно извлечь из текстов, написанных Платоном?

[1] Несколько десятков диалогов. Современное издание сочинений Платона представляет собой трех-, или четырехтомник.

[2] Например: «Государство» «Законы»

Тема 3. Философия Платона.

Теория идей Платона.

«Идея» - ключевое понятие платоновской философии. Мы достаточно часто употребляем это слово в обыденной речи, встречаем в том или ином роде специальной литературы. А что же понимал под «идеями» сам Платон?

Начнем с примеров, отталкиваясь от которых Платон рассуждает об идеях. Платон говорит об идее блага, идее прекрасного, идее мужества, идее добродетели, идее белого и идее равного (в геометрическом смысле).

Ясно, что идеи – не то же самое, что вещи. Прекрасная девушка прекрасна более или менее, белая рубашка более или менее бела. И сверх того, мы можем помыслить прекрасное как таковое или белое. Вещь – более или менее такая-то (а отчасти она таковой не является), а идея – это тот предел определенности, к которому стремится вещь, никогда его не достигая.

В диалоге «Федон» Платон говорит об отношении вещей и идей на примере равного. Я смотрю на эти камни (или бревна), и заключаю, что они равны. Конечно, я понимаю, что чувственно воспринимаемые вещи не могут быть равными совершенно. Но своим суждением (со своей точки зрения, другой может счесть иначе) я утверждаю, что эти камни в достаточной степени равны, чтобы я мог назвать их таковыми[1].

В суждения такого типа присутствует момент сравнения. То есть, чтобы выносить суждения типа «эти камни равны», «эта девушка прекрасна». Я должен уже знать, что такое равенство и что такое прекрасное (чтобы было с чем сравнивать).

Чтобы судить, мыслить[2], я уже должен знать идеи. Они уже должны содержаться в моем сознании.

Платон глубоко убежден, что знание об идеях не может сформироваться на основании опыта. Сколько бы различных существ я не встретил в своей жизни, из одного этого я не выведу идеи прекрасного (или безобразного). Мне нужно уже знать (пусть хотя бы смутно), что такое прекрасное, чтобы назвать то или иное существо «прекрасным», мне нужно уже знать о равенстве, чтобы сравнивать с ним чувственно воспринимаемые вещи как с эталоном.

Платон задает вопрос «откуда мы знаем идеи? ». Вещь мы видим, а идею, как будто бы припоминаем: ты смотришь на вещь, и они отсылает тебя к чему-то, что не есть она, к чему-то, ты когда-то знал, но забыл. /Так Платон описывает это: глядя на вещь, мы припоминаем что-то, что сейчас не видим, но видели когда-то/.

Припоминание /вообще/ случается с нами достаточно часто, на каждом шагу. Допустим, я вижу черную куртку и вспоминаю своего друга, который носит черное (поток ассоциаций). Но это – не то, что имеет в виду Платон. В случае простой ассоциации, одна вещь напоминает нам другую. А здесь вещь напоминает не вещь (а идею).

Хотя «идея» дословно означает «образ», «вид», Платон имеет в виду не тот образ, который можно увидеть телесными глазами. То, что можно увидеть телесными глазами – более или менее такое-то, а идея – это нечто абсолютное (абсолютно определенное).

И Платон делает вывод: наша способность мыслить (тот факт, что мы знаем, что такое прекрасное, что такое благо[3], что такое равное) указывает на причастность человеческой души (нашей мыслящей сути) к иному, более высокому порядку реальности. Человек, согласно Платону – гражданин двух миров, этого, чувственно воспринимаемого и того, умопостигаемого. До того, как начать существовать в этом мире, воспринимать вещи, человеческая душа была там, и видела их прообразы. И когда она была там, она видела ясно.

Мир умопостигаемый Платон характеризует как мир подлинный, действительно существующий /мир, который вполне есть/. Не знающий изменения и исчезновения, убыли и смерти; мир вне времени («божественный мир», как его называет Платон) – мир идей. Наша душа к нему причастна, и поэтому мы можем мыслить.

Итак «идея» («эйдос») – дословно «образ», «вид». Но не тот образ, который можно увидеть телесными глазами, а тот прообраз, который видела душа, когда пребывала в мире идей. Платоновский «эйдос» имеет значение образца, эталона, на который похожи вещи, того предела определенности, к которому они стремятся (в случае с человеком это можно понимать буквально: человек стремится стать мужественным или красивым; в случае же вещи лишь иносказательно /? / вещь более или менее подходит под тот или иной «эталон»).

Отношение идей и вещей Платон понимает как отношение оригиналов и копий. Вещи похожи на идеи, но не столь определенны (а значит, не столь реальны и истинны). По сути дела, Платон говорит о двух мирах: мире идей (мире подлинных сущностей) и мире вещей (чувственно воспринимаемом мире) (мире подобий).

Платоновское понимание отношения этих двух миров хорошо иллюстрирует им же сочиненный миф[4], который он приводит в диалоге «Государство»: Платон говорит там о человеке, который всю жизнь провел в пещере и, наконец, каким-то образом выбрался наружу. Он увидел, что мир на самом деле гораздо более реален и красочен, а то, что он принимал за вещи, это на самом деле всего лишь тени, отбрасываемые настоящими вещами на стены его пещеры.

Подчеркнем и еще раз подчеркнем: Платон наделяет идеи совершенно независимым от вещей существованием. Даже более того: идеи, по Платону, реальней вещей. А так же раньше. 1. Они предшествуют вещам в порядке познания: мы уже знаем идеи, когда начинаем воспринимать вещи. 2. И в порядке бытия: вещи, причастные той или иной идее, исчезают или меняются, с самой же по себе идеей ничего не происходит, она есть и была всегда (белая рубашка может перестать быть белой, прекрасная девушка может перестать быть прекрасной, добродетельный человек может перестать быть добродетельным (или перестать быть), но с самим по себе белым, прекрасным или благим ничего случиться не может.

Платоновское понимание того, что такое «идея» противоположно локковскому (Джон Локк, - философ, живший в конце 17-го, - начале 18-го века). Именно его мы (в общих чертах) подразумеваем, говоря обыкновенно об идеях. Согласно Локку, идеи – это то, что формируется в человеческом сознании в результате опыта: мы живем в мире, воспринимаем вещи, эту разнообразную информацию наш разум способен систематизировать, выделяя главное, повторяющееся, и вырабатывать абстрактные понятия – идеи. То есть идеи – это отражение вещей в нашем разуме (согласно Локку).

По Платону наоборот: вещи – копии идей. А идеи – это вечные, неизменные по своей природе сущности, не зависящие от чьего-либо сознания. Они объективны (они были всегда, их никто не придумал), но наш разум может прикоснуться к ним (помыслить их).

Христианские платоники впоследствии будут истолковывать идеи как мысли /идеи/ в уме Бога (которые он затем материализует в мире), но у Платона идеи абсолютно объективны.

На языке учебника это называется «объективный идеализм»: «идеализм» потому, что идеи, согласно Платону реальней и первичней вещей; а «объективный» потому, что их существование не зависит от чьего-либо сознания.

Например, треугольник, согласно Платону, вечен, не зависим от существования тех или иных /чувственно воспринимаемых/ треугольников. И он существует, независимо от того, мыслит ли его кто-либо, или нет.

Вы возразите, что треугольник (та, или иная геометрическая предметность) существует постольку, поскольку его мыслит кто-либо из людей. Можно указать философов, которые так и утверждают. Но готовы ли вы идти по этому пути до конца? Утверждать, что геометрия – творение человеческого ума? /Если да, то вы действительно антиплатоник. Но так ли чужда нам мысль Платона? /. Ведь, когда мы доказываем, например, теорему Пифагора, мы полагаем ее абсолютно объективную, независимую от человеческого ума истинность.

И когда мы утверждаем, что этот человек красив или что этот человек добродетелен, разве мы не предполагаем, что красота и добродетель есть что-то, что существует безусловно (независимо от того, понимаешь ли ты, или кто-либо другой что-либо в этом или нет).

Если же вы будете утверждать, что добро и зло, прекрасное, или же, например геометрию создал человек, то вам придется отвечать на вопрос, на каких основаниях это будет держаться (каким образом не станет полным произволом).

Так продуманное отношение идей и вещей – краеугольный камень платонизма. Дальше Платон говорит о том, что в высшей степени вероятно. Именно в таком ключе Платон говорит о том, как мог возникнуть чувственно воспринимаемый мир.

12 3 4 5 6 7 8 9 10 Следующая ⇒