Большевистский Центромур без коммунистов

⇐ ПредыдущаяСтр 2 из 8Следующая ⇒

Втянувшись в Кронштадте в общественно-политическую жизнь флота, я, естественно, заинтересовался этой стороной дела в Мурманске.

При знакомстве с общественными организациями Мурманска я не обнаружил заметной деятельности местного Совдепа, у меня даже сложилось впечатление, что он в тот период не функционировал. Однако, я мог не ощутить деятельность Совдепа как гражданского органа, т.к. флотские учреждения играли доминирующую роль в городе и имели свою выборную организацию.

Мой новый знакомый офицер с линкора «Чесма» ответил мне с достоинством либерала: «А как же, у нас имеется выборный Военный совет, который и является демократическим представительством флотилии».

При более детальном ознакомлении оказалось, что демократичность этого учреждения пришлось взять в кавычки.

После смерти Бестужева-Рюмина новый начальник Кольского района и отряда судов обороны Кольского залива капитан 1-го ранга Рощаковский нуждался в поддержке со стороны выборной организации флота и предложил создать при нём и под его председательством Военный совет, состоящий из 9-11 членов: 1-го офицера флота, 1-го армейского офицера, 1-го кондуктора флота, 3-х матросов, 3-х солдат и 2-х рабочих[14].

12 мая было организовано объединенное собрание делегатов армии и флота (ОСДАиФ). Присутствовало 58 делегатов. Председательствовал матрос Полухин Владимир, по специальности гальванер. Тов. Полухин, расстрелянный в следующем году в составе 26-ти бакинских комисаров, был хорошо грамотным и развитым партийцем.

На первом заседании ОСДАиФ был поставлен один вопрос: выборы членов в Военный совет[15].

13 мая под председательством Рощаковского при секретаре Полухине Военный совет на 1-м заседании занялся разработкой Устава. Было принято, что Совет собирается по решению начальника района для рассмотрения вопросов по повестке им же утвержденной.

Совет объявил себя исполнительным комитетом ОСДАиФ и контрольно-совещательным органом при начальнике района. В задачи Совета входили мероприятия: против злоупотреблений на флоте, выяснение недоразумений между командами и офицерами, наблюдение за хозяйственной деятельностью на кораблях и в частях флотилии и подготовка к выборам в Учредительное собрание.

Как по программе, так и по практической работе видно, что начальник района искал в этой организации орудие своей служебной деятельности. Повестки перегружались текущими делами, обычно спорными, которое не выполнялись административным распоряжением начальника района или его подчиненных.

Однако, двуличие этой организации вскоре было выявлено, и она потеряла авторитет.

В конце июля начальник района, сменивший Рощаковского, генерал-майор Рыбалтовский разразился жалобами на то, что Кольская рота и некоторые судовые комитеты не выполняют постановления Военного совета. По этим причинам 1 августа Совет на двенадцатом своем заседании постановил сложить с себя полномочия.

В Военном совете, кроме Полухина, участвовали: с «Аскольда» радиотелеграфист Володин, которого я встретил в 1923 г. в качестве ответственного работника Политического управления Балтийского флота, Чернышев – машинный унтер-офицер и Павлов Владимир – минный машинист, делегат Кольской роты. О дальнейшей судьбе Павлова я узнал зимой 1918-1919 гг. в Астрахани от командующего Волго-Каспийской флотилией Раскольникова. Судя по его словам, Павлов погиб комиссаром одного из эсминцев на Балтике, команда которого предалась англичанам и эстонским националистом. Он был расстрелян на острове Эзель.

Параллельно с Военным советом функционировало ОСДАиФ. Заседания этой организации проводилось относительно регулярно до конца июля 1917 г., после чего она была реорганизована в Центральный комитет Мурманской флотилии (Центромур) с перевыборами на новых началах.

ОСДАиФ имело около 20 заседаний, почти во всех случаях под председательством начальника Кольского района.

Количество присутствовавших делегатов с 58 человек непрерывно уменьшалось и на последних собраниях не превышало половины.

Для оживления деятельности этой организации она переизбиралась в начале июля месяца и неоднократно пополнялось довыборами. Во втором созыве участвовали аскольдовцы – Володин, Седнев, Чернышев, Самохин, я и др.

ОСДАиФ пришлось заниматься разнообразными вопросами, из которых значительную часть составляли бытовые, личные и текущие потребности команд, начиная с заявления комитета плавучей мастерской «Ксения» о присылке людей для выгрузки 2 вагонов кокса, о сапогах, о револьверах, отображенных у офицеров, об удовлетворении различного рода нужд и чаще всего об отпусках.

Только на третьем заседании 18 мая был создан президиум и комиссии. Председателем ОСДАиФ был избран инженер-механик лейтенант Алексеев с линейного корабля «Чесма», который, по-видимому, располагал к себе простотой обращения и неоднократно руководил в 1917 г. выборными организациями флота.

Почти весь состав делегатов распределился по четырем комиссиям (секциям): личного состава, технической, хозяйственной и культурно-просветительной. Эти комиссии в начале активно занялись вопросами об отпусках, заработной плате, но вскоре погрязли в текущих мелочах, и об их продуктивной деятельности не было слышно.

В то же время развитие событий в Центре доходило в Мурманск, и массы выдвигали жгучие вопросы современности: об отношении к войне и миру, о доверии Временному правительству, об Учредительном собрании. По всем этим вопросам в ОСДАиФ принимались резолюции эсеровской программы.

Поддерживалось всеобщее наступление, проводимое Керенским, требовалось прекращения братания на фронтах, и только некоторые добавления, вносимые с мест, говорили о классовом чутье их авторов. В пункте о доверии правительству добавили «под усиленным контролем», а в конце – «полное доверие Всероссийскому Съезду Советов рабочих и крестьянских депутатов». В то же время Керенского поздравляли с победами и т.п.

В этом отношении сказывалось воспитание матросов и, главное, отсутствие партийного большевистского руководства.

Боевые лозунги партии летом 1917 г. по-разному воспринимались в массах, что можно видеть из следующего примера.

В середине июля вечером члены Военного совета и ОСДАиФ Чернышев, Корнилов и Старчук, проходя в близи здания отдельной Кольской флотской роты в Мурманске, обратили внимание на скопление людей у забора, подойдя к толпе, они увидели воззвание с призывом к неповиновению Временному правительству.

В воззвании указывалось, что правительство нас обманывает, ведёт к кровавой бойне, и [воззвание] заканчивалось словами: «Не верьте! » Воззвание подписал Левщенко[****]. Последний был мотористом указанной роты, он стоял здесь же и разъяснял воззвание, возбуждая матросов, солдат и рабочих, окружавших его.

По настоянию Чернышева и других членов ОСДАиФ Левщенко сорвал свою листовку, но продолжал агитировать толпу против Правительства и Военного совета.

Военный совет, узнав об этом случае, постановил списать моториста Тимофея Левщенко в Балтийский флотский экипаж в Кронштадте, откуда он прибыл.

Рыбалтовский подписал соответствующий приказ на имя начальника Кольской роты. Председатель комитета роты Павлов провёл общее собрание команды, на котором решили не давать согласие на списание Левщенко и передать дело на рассмотрение местного Совдепа.

Вторично вопрос о выполнении решения Военного совета разбирался на общем собрании роты с участием Чернышева, который заявил в конце своего выступления, что за невыполнение приказа понесет ответственность вся рота. Тайным голосование только 6 человек требовали выполнения приказа, а 52 были против.

Вопрос вновь был доложен на пленуме ОСДАиФ, где, наоборот, преобладающее большинство требовало выполнения приказа. Кольская рота всё же не сдалась и провела своё постановление через горсовет, который назначил комиссию для расследования, а впредь до решения предложил Рыбалтовскому оставить Левщенко в его части. Вопрос о Левщенко был предметом горячих споров на всех кораблях и превратился в борьбу между левыми и правыми, последних поддержали формалисты, считавшие незыблемым приказ, который надо было выполнить, а не обсуждать.

Сепаратное представительство офицеров и кондукторов флота в Военном совете отстаивалось многими лицами командного состава и руководством района; критика такого «демократизма» вызывала недовольство начальства.

Во второй половине июля в разгар агитации против Военного совета командир крейсера Кетлинский вызвал меня к себе и после нескольких фраз по служебным делам сказал, что он слышал о моих выступлениях на собраниях и считает их демагогическими. В связи с этим он решил выяснить мою психологию, как офицера*.

– Вы подрываете авторитет Военного совета и этим разжигаете антагонизм между командой и командованием. Мне трудно поверить, что Вы, офицер, можете искренне возражать против той самостоятельности, которая осталась ещё за нами в Военном совете. Я понимаю Вас. Вы хотите до поры до времени потакать матросским инстинктам, добиваясь авторитета. С этой точки зрения я, пожалуй, нахожу оправдание Вашей демагогии, но я хотел бы знать Ваши дальнейшие планы.

– Простите, Казимир Филиппович, Вы меня озадачили своим пониманием моих высказываний. Неужели я смахиваю на провокатора, и моя искренность не производит впечатления? – возразил я.

– Ну, провокатор, это уж слишком! – попытался Кетлинский превратить в шутку своё замечание, – но в искренность Вашу поверить трудно. Неужели Вы не замечаете, что кают-компания расценивает Вас как карьериста? Подумайте о Вашем будущем. По-отечески советую, об этом подумайте!

– Всё значительно проще, господин капитан 1-го ранга, – перешел я на официальный тон, – дело в том, что, усвоив структуру и деятельность флотских организаций в Кронштадте, я излагаю их здесь без всякой задней мысли, т.к. считаю, что они должны быть образцом.

– Ах, вот как, – холодно заметил командир, – смотрите, не доведите флотилию до кронштадтских эксцессов, – и перешел на служебный разговор.

Высказанный Кетлинским взгляд офицеров крейсера произвел на меня сильное впечатление. После разговора создалось ещё большее отчуждение. Я терзался необходимостью жить и работать в коллективе, который видит во мне карьериста и предателя. Может быть, в команде не верят в мою искренность?

Логика подсказывала, что матросы не могут считать меня, офицера, своим идеологом.

Такое размышление привело к тяжелому раздумью. Глухая вражда с кают-компанией с каждым днем углублялась: при входе – разговоры прерывались, со мной почти не разговаривали, ограничиваясь короткими репликами. Эти отношения и переживания знакомы каждому офицеру старого флота, ставшему в то время на большевистский путь, и кончились бы они печально для нас, если бы советский строй не окреп и не вдохнул бы силы для борьбы с саботажем и старым корабельным укладом.

Наконец, 31 июля на заседании ОСДАиФ, которое ещё за несколько дней до этого решило переименоваться в Центральный комитет Мурманской флотилии, было внесено решение: «учитывая некоторые недочеты в организации» ОСДАиФ и «желая пойти навстречу пожеланием, выраженным в резолюциях» команд кораблей, произвести реорганизацию по типу Архангельского комитета – Целедфлота – и провести перевыборы на общих собраниях кораблей и частей без различия по чинам; все действительные члены Центромура являются депутатами местного Совдепа[16]. Новый состав Центромура собрался, как и намечалось, 4 августа 1917 г. С этого дня берет начало история Центромура без административного вмешательства начальства[17].

Можно отметить значительную роль Полухина в деле создания этой организации. Полухин возвратился в конце июля из Архангельска, где, освоив опыт и работу Целедфлота, он увидел ненормальности в Мурманске, поддержал резолюцию аскольдовцев, поставил вопрос о реорганизации ОСДАиФ и ликвидации Военного совета.

Непосредственного участия в работе Центромура он не принимал, т.к. ещё 26 июля был избран ОСДАиФ членом Центрофлота и в начале августа уехал в Петроград, где работала эта всероссийская флотская организация.

Я был морально удовлетворен, когда, по-видимому, под влиянием аскольдовцев, меня единогласно избрали председателем Центромура. Этим закончились мои душевные терзания, и мною был сделан решительный второй шаг после Кронштадта – влево, на сближение с большевистским мировоззрением. Помню, что после этого мне было значительно легче обращаться со своими коллегами-офицерами, я стал независим и вскоре даже приобрел авторитет для тех, кто искал новую платформу.

Уравновешивание сил «про» и «контро» и закрепилась после суда над Кетлинским и другими офицерами, который произошел на «Аскольде» в июле месяце и который более подробно будет освещен в следующей главе.

На этом суде в церковной палубе на общем собрании команды было отмечено доверие нескольким офицерам, которым польстило такое выражение симпатии, и они примкнули ко мне, создав либеральное течение среди офицеров. Лёд был расплавлен тёплым дыханием взаимной любви к русскому флоту. Не раз командиры и матросы крейсера в недалёком прошлом одинаково подвергали опасности свою жизнь на море в десантных операциях.

Большинством простили Кетлинского за репрессии в 1916 г. и Штайера за мордобойство. Первый проявил себя как отличный командир крейсера, а второй был талантливым артиллеристом, прославившим корабль в союзной эскадре. Мичман Гунин был избран старшим офицером.

В этот период легче всего было находить общий язык с командой по вопросу о защите Родины от немцев. При этом авторитет союзников, особенно англичан, стоял очень высоко. Близкий контакт команды крейсера с англичанами и французами в заграничном плавании и в совместных операциях оставил впечатление мощных сил, в которых положение матроса было завидным для наших нижних чинов царского времени.

Это подтверждается приведенными выше данными о тайном голосовании по вопросу о мире с Германией, а так же беседой с начштабом Петровым и выступлениям членов Центромура.

Высказанные однажды соображения, что многие аскольдовцы погибли в Средиземном море за интересы английских империалистов, которые ничем не отличаются от немецких, воспринимались массой как-то теоретически и не вызывали реакции.

Центральный комитет Мурманской флотилии с 4 августа и по февраль 1918 г. можно назвать большевистским, хотя в его составе не было членов РСДРП(б), т.е. коммунистов с партийными билетами.

Деятельность Центромура этого периода в основном отвечала задачам, которые ставила революция в большевистском понимании. Правда, в настоящее время, когда прошло более сорока лет, у меня изменился взгляд на комитеты. Когда вспомнишь некоторые подробности своей деятельности в Центромуре, то становится даже неловко, настолько она кажется сквозь призму десятилетий наивной. Господствовали горячая искренность, восторженное излияние радости освобождения и мечта о будущем в самых радужных красках.

До решения принципиальных вопросов доходили своим умом – как подсказывало внутреннее чувство, и выходило, что им самим хотелось поступить так, как указывала партия.

За время большевистской деятельности Центромура мне врезалась в память его организация с 4 августа и в период руководства Самохиным до конца января 1918 г., о котором будет сказано позже.

Как я, так и Самохин ставили перед собой задачи разрушения старого порядка, разгром его остатков, общественный контроль и установление Советской власти.

Разрушительную часть этой программы было нетрудно проводить с моряками, и в этом направлении господствовало общее единство, а в созидательной части программы, особенно по вопросу об организации власти, были крупные столкновения.

Длительная служба в корабельных условиях, пребывание за границей отразились на мировоззрении матросов, основным контингентом которых было крестьянство. Многие из бедняков или оторвавшиеся от земли дошли до […]* анархизма – всеотрицающего бунтарства. Матросы из зажиточных крестьянских семей, понявшие в революции возможность обогащаться землей, тяготели к эсерам. Я неоднократно убеждался, что в содержании программы этой партии они не разбирались, а приняли на веру, что эсеры – это те, которые за крестьянство!

Особую революционизирующую роль сыграли матросы, репрессированные в царское время за политические настроения и возвратившиеся на свои корабли, это были аскольдовцы; большинство из них охватывали события более глубоко с пролетарским мировоззрением.

На кораблях появились вожаки различных политических направлений. Однако, громадное большинство из состава этих групп объединялось ненавистью к старому режиму и желанием уехать домой, покинув стальную коробку, где все надоели друг другу за много лет замкнутой службы.

Хотелось как можно скорее попасть в родные края, где всё перевернулось и делилось.

На следующий же день после создания Центромура, т.е. 5 августа, были приняты меры по усилению работы местного Совдепа и его реорганизации на следующих началах.

Совдеп состоит их двух секций: военной и гражданской, а т.к. в Мурманске не было армейских частей, несущих военные обязанности, то военную секцию составляли делегаты Центромура по выбору. Центромур, т.е. военная секция, обсуждает только свои морские дела, вопросы же политические и городские решаются пленумом Совета. Совет имел исполком в составе исполкома Центромура и исполнительного комитета рабочей секции. Эта структура Совета и взаимоотношения неоднократно пересматривались, но я помню, что почти до конца 1917 г. Центромур был значительно активнее Совета и не чувствовал существенных ограничений с его стороны.

В отношении контроля за деятельностью начальствующих лиц и организаций флотилии с начала августа Центромур начал выделять комиссии, эти комиссии были преддверием института комиссаров и фактически несли их функции.

Вся деятельность Центромура проходила под давлением матросских масс, у которых доминировало желание разъехаться по домам в длительные отпуска или совсем демобилизоваться. Центромур вёл борьбу с этими настроениями, но без достаточных успехов. Кроме агитации и призывов к судовым комитетам, в конце августа была произведена попытка поднажать на командный состав, на офицерство.

2 августа исполнительный комитет Центромура постановил:

«Ввиду массовых упущений по службе, ведущих к полному упадку дисциплины и боеспособности флота, Центральный комитет Мурманской флотилии постановляет: обратиться к командному составу частей с предложением точно исполнять инструкции и приказы, а также следить и требовать точного выполнения возлагаемых на судовой состав обязанностей. ЦКМФ напоминает судовым комитетам, что главной их задачей является наблюдение за добросовестным исполнением каждым своих служебных обязанностей и поддержание дисциплины.

Судовой комитет должен требовать от офицерского состава распорядительности и энергичной работы, как исполнения долга в это критическое время.

Судовым комитетом предписывается немедленно составить ротные и корабельные суды, создать их и инструктировать.

Всякое неисполнение обязанностей, и особенно умышленное, должно быть рассмотрено комитетом для принятия мер и, в случае надобности, передачи в суд».

Этим постановлением имелось в виду подтянуть комсостав и ликвидировать проявление саботажа. Среди матросов были целые группы, которые не только поддерживали это постановления, но вносили даже более сильные формулировки, например, машинист Дробовский с «Аскольда» предлагал установить судебную ответственность комитета за невыполнение распоряжений Ценромура.

Однако, многие решения Центромура не выполнялись и председателям приходилось часто ставить вопрос о доверии и переизбрании. Устав Центромура неоднократно обсуждался, но при мне так и не был сформулирован; все соглашались, что это учреждение является высшим органом управления Мурманской флотилией, контролирующим в то же время деятельность главного начальника Мурманского района и его учреждений. Впоследствии, с декабря 1917 г., распоряжения гланамура и его штаба признавались действительными только при наличии подписи комиссара при нём.

В начале деятельности Центромура комиссии были назначены при гланамуре, начальнике базы, заведующем плавучими средствами, при начальнике разгрузочных операций порта, при начальнике артиллерии Кольского залива и на железнодорожном участке от Мурманска до Кеми.

Заседания Центромура непрерывно учащались, бывали периоды ежедневных длительных собраний; чтобы сделать их более мобильными был создан исполнительный комитет, который состоял из президиума Центромура и 5 членов.

Повестки заседаний перегружались текущими делами, в обилии поступающими с мест, и часто вызывали горячие споры, т.к. в основном это были шкурные вопросы.

Работа в Центромуре отнимала у меня много времени, и это отражалось на механической службе крейсера, она быстро приходила в расстройство.

С сентября я остался на корабле единственным инженером-механиком, проводилась приготовления к зимовке. Слышалось недовольство моей непредусмотрительностью. Стало очевидным, что для выполнения обязанностей председателя Центромура у меня нет времени.

По новому положению о гланамуре при нём должно было состоять совещание из представителей местных организаций[18]. Ещё в середине октября перед Центромуром был поставлен вопрос о выделении в эту организацию представителя. Подыскивали подходящую кандидатуру.

Учитывая с одной стороны важность этого совещания, а с другой – мои неоднократные жалобы на занятость, президиум Центромура, наконец, остановился на моей кандидатуре в «советники» к Кетлинскому, и пленум утвердил её.

Центромур был переизбран. С конца октября я стал близок к работе гланамура.

Кетлинский сумел использовать совещание, в основном, как планирующий орган, как «крайплан».

Именно здесь он ставил и совместно прорабатывал вопросы об использовании местных природных богатств. Были обсуждены формы рыболовных и зверобойных промыслов, наметились товарищества и трудартели. Прототипных документов в Мурманске не было, Кетлинский интересовался постановкой дел в Англии и Норвегии.

Здесь же получали заключение инициативные предложения, помню, о добыче угля и сооружении гидростанций.

Именно тогда я впервые познакомился со схемами и даже конструкциями малых водопадных станций в Норвегии.

Закончив проработку той или иной проблемы, составляли доклад в Морской генштаб с изложением экономических обоснований и просьбой о средствах[19].

Некоторые вопросы гланамур выделял для сообщения в горсовете или Центромуре, где они получали одобрение. Для меня не было сомнения в том, что Кетлинский с общественными организациями сумел бы добиться в Центре продвижения основных вопросов развития экономики края, но нелепая смерть прервала эту деятельность, и Генштаб все материалы подшил к делу.

Примерно в октябре из состава Центромура были выделены комиссии – продовольственная, труда, дефектная и следственная. Созданием этих комиссий пытались обеспечивать более глубокую подготовку вопросов и облегчить проведение заседаний пленума.

Однако, комиссии не могли удовлетворить, например, запроса береговых батарей о присылке докладчиков. Агитационная работа организованна не была.

Сталкиваясь с неповиновением, Центромур устраивал заседания совместно с судовыми комитетами и реже организовывал специально делегатские съезды; ими активизировалась деятельность демократических организаций флотилии.

Оторванность от центральных организаций флота и отсутствие информации сказывались на многом, так, например, причины разгона Центрофлота, проведенного Морским военным комитетом 28 октября в Петрограде, не были ясны для нас, и мы несколько раз обсуждали телеграмму Центрофлота, но решения, ясно выражающего волю флотилии, принять не могли ввиду непроверенности сведений.

Правда, флотские комитеты в Александровске приняли решение: «Обсудив выступления большевиков в Петрограде, протестуем против попытки насильственно захватить власть, остаёмся твёрдо на стороне Временного правительства и будем способствовать подавлению выступления против Временного правительства». Подписал Матвеев.

Из-за оторванности от центра события большой политической важности обычно освещались приехавшими из Петрограда очевидцами. Информации заслушивали и принимали к сведенью, так же как и некоторые запоздавшие официальные документы.

Более тесную связь Центромур имел с Архангельским Целедфлотом, в работе которого принимали участие делегаты Мурманской флотилии. Однако, до ноября Целедфлот был нейтрален, заняв выжидательную политику, и только 3 ноября на Первом делегатском съезде с представителями комитетов было принято решение о поддержке Совета Народных Комисаров.

Среди местных вопросов неоднократно возбуждался вопрос об офицерах. В конце ноября Центромур решил затребовать из штаба списки всех офицеров и назначить комиссию для проверки их работы.

Почти все корабли стояли у стенки или на якоре без угля и превратились в плавучие общежития, которые свободно могли обходиться без специалистов – офицеров.

К концу года и в 1918 г. все больше и больше чувствовался недостаток в угле для флота. Надвигались осень и зима, потребность в угле на текущие нужды определялась в 9 тыс. т в месяц, а запас угля в Кольском заливе составлял не более 3 – 5 тыс. т, причём весь уголь находился в распоряжении Британского адмиралтейства, без разрешения которого даже местное английское командование расходовать его не могло. Вообще же англичане посадили нас на голодный паек – одного угольщика в 3 – 3, 5 тыс. т в месяц.

Центромур неоднократно выносил решения в 1917-1918 гг. о переводе кораблей на камельковое отопление; такой план был проработан даже для крейсера «Аскольд».

Нет сомнения в том, что англичане угольным лимитом регулировали деятельность нашей флотилии. Центромур пытался создать запасы топлива посылкой русских пароходов непосредственно в Англию, а также рассматривал соображения о добыче угля на Шпицбергене, Новой Земле и в других отдаленных местах. Однако, должной активности ни Центромур, ни учреждения базы не проявляли, и предложения были препровождены в Петроград, где их и похоронили.

Наибольшей революционной деятельности Центромур достиг в период руководства Самохина, т.е. с 16 ноября 1917 г. по февраль 1918 г.

Самохин Степан, призыва 1911 г., кочегар, на «Аскольде» дослужился до звания ст. унтер-офицера, но в 1916 г. был списан, как политически неблагонадежный, на фронт в состав Чудской флотилии. Самохин считал себя анархистом – коммунистом.

С течением времени деятельность местного Совета начала активизироваться, происходило это постепенно и, с моей точки зрения, этому помогли, во-первых, снижение роли флотилии, уменьшение её численности и, возможно, влияние гланамура Кетлинского, который, занимаясь общегражданскими делами и имея значительную оппозицию в Центромуре, искал опору в Совдепе.

Уже в конце ноября Центромуру пришлось обсудить вопрос о своих отношениях с Советом. Вынесли декларативное постановление о необходимости идти в контакте, ввести 5 членов Центромура в исполком Совета, а все члены Центромура должны быть членами Совета.

29 ноября состоялось объединенное заседание исполнительных комитетов Центромура и горсовета под председательством бессменного председателя Совета Архангельского.

По вопросу о контакте постановили, что все военно-морские вопросы решает Центромур – самостоятельно, а политические и областные[††††] – совместно с Советом. Сам Архангельский предложил, чтобы армейские дела также разбирались в Центромуре, т.к. солдат в Мурманске мало, и таким образом Центромур явится военной секцией Совета, что и было формально принято.

Самохин предложил иметь 4 комиссаров: при гланамуре, на базе, заведующем плавучими средствами и начальнике артиллерии Кольского залива. Архангельский добавил гланамуру комиссара по гражданской части, на железную дорогу – военного и гражданского, на базстройку и портостройку – по одному гражданскому, а на пристань – военного.

Постановили комиссарам выработать наказы: военным – Центромур, а гражданским – Совет. Первые назначаются и отчитываются перед Центромуром, а гражданские комиссары – перед Советом. Утверждение всех комиссаров должно было производиться Советом. Архангельский имел в виду из состава всех комиссаров составить Высшую военную коллегию или Совет комиссаров, но моряки не согласились с этим предложением.

Уже 2 декабря Центромур выбрал комиссаром при гланамуре делегата от Кольской роты Хребтовского и заместителем Носкова, первый вскоре отказался от этой работы, и функции комиссара выполнял Носков.

При начальнике Кольской базы комиссарами были назначены Белович* и с «Аскольда» Коваленко, который уже получил практику работы в продовольственной комиссии.

При заведующем плавучими средствами, на пристани, при заведующем разгрузочными работами первыми комиссарами были Никитенко, Кошуба, Середин, Новичков, Пахоров и Тихонов.

Несмотря на значительную чистку офицерства, произведенную на кораблях, недоверие к офицерству оставалось, и Самохин в этом отношении недоучитывал его значение и уступал требованию определенных групп корабельных команд и Центромура.

Корабли не выполняли боевых заданий, в основном, они являлись общежитиями, в которых начальство было только обузой. Да и офицерство, в целом, пошло по линии приспособляемости к простейшим формам пребывания на кораблях и тянуло повседневное расписание без служебного рвения, в основном, кое-как «существовало», в ожидании чего-то, что во многих случаях истолковывалось как проявление саботажа.

Когда был поднят вопрос об обеспечении членов ЦК жильем не берегу, то последовало постановление об осмотре квартир офицеров штаба, это было поручено Огневскому и Прудникову, которые переусердствовали, допустив угрозы и грубости, для обеспечения в первую очередь себя.

Сам Самохин 4 декабря, узнав о вечеринке в доме начальника службы связи Коркунова Н.Н. явился к нему вооруженный в сопровождении понятых и, застав значительную компанию с дамами, составил акт о пьянке, отметив, однако, что водки не было, пили только вино.

Дело бы и обошлось без инцидента, но Самохин, увидев английских офицеров, сказал: «Товарищи, не беспокойтесь! » На это помощник командира линкора «Чесма» Томашевич подвыпившим голосом ответил: «Я тебе не товарищ! »

Самохин заявил о своем положении председателя Центромура, на что Томашевич крикнул: «Ну, и убирайся вон! »

Самохин хотел его арестовать, но воздержался ввиду присутствия двух английских офицеров. Одна из дам, подойдя к нему, сказала, что иностранцы относят этот акт нетактичности как недоброжелательное отношение к ним.

Всё же дело о Томашевиче было передано в народный суд и кончилось тем, что Центромур своим постановлением снял его с корабля и списал в распоряжение Генерального штаба в Петроград, однако, он остался в Мурманске, т.к. был реабилитирован военным трибуналом.

Самохин мне говорил, что, подходя к дому, где была вечеринка, он слышал пение, как ему показалось, «Боже, царя храни! », однако, на заседании Центромура он об этом не сказал.

На повестках дня Центромура часто стояли вопросы о рассмотрении инцидентов с офицерами и о недовольстве ими команд.

Революционная деятельность Центромура и его власть всё нарастала, и если при мне вводились только комиссии, контролирующие, в основном, деятельность военно-морской базы, то далее, особенно при Самохине, были завоеваны важные позиции и приняты на себя крупные распорядительные функции.

Гланамуру Кетлинскому пришлось ставить вопрос о вмешательстве Центромура в оперативную деятельность штаба, но в дальнейшем он постепенно к этому привык и пытался своей эрудицией и администрированием добиться решающего влияния в Центромуре, но вскоре он обнаружил большие возможности своего влияния через горсовет и постепенно перенес центр деятельности туда.

Центромур был вынужден заниматься многими вопросами мелкими по существу, но игравшими для того или иного корабля большую роль, например: вопросы выдачи зимнего обмундирования, об увеличении штатов, назначении специалистов на тральщики, которые ещё выполняли те или иные операции с выходом в море.

Среди подобных вопросов особое значение получил вопрос об отпуске матросов-украинцев на родину. Украинцы линейного корабля «Чесма» первыми запросили решение Центромура по этому вопросу, сославшись на телеграмму Украинской Рады и обещания народного комиссара Дыбенко с указанием не задерживать репатриацию.

Выяснение общего числа «хохлов» на флотилии затянулось, и только в декабре Самохин запросил Морскую коллегию об увольнении в распоряжение Рады украинцев, которых набралось 600 человек. Ответ, кажется, не был получен, т.к. к этому времени определилась антисоветская линия поведения Рады.

Объявив себя верховной властью на флоте, Центромур не ставил себе ограничений и «властью на местах» решал вопросы общегосударственной компетенции: об отпусках, об удлинении их для Мурманского края, о демобилизации «старых годов» и др.

Самохин много раз ставил вопрос о доверии и перевыборах президиума, но его уговаривали и оставляли председателем Центромура.

В двадцатых числах декабря, помню, аскольдовец Князев делал доклад на корабле о положении в Центромуре перед очередным переизбранием его. Князев уже пару месяцев работал в этой организации и быстро приобретал авторитет.

В 1924 г. я знал его уже как начальника Управления безопасности кораблевождения (УБЕКО Севера) в Архангельске, а в 1927 г. застал руководителем УБЕКО Дальнего Востока во Владивостоке. Возвращаясь к предвыборному докладу Князева на крейсере, нужно сказать, что им уже тогда была нарисована картина внутренних столкновений различных группировок в Центромуре и недоверия к штабу гланамура.

4 декабря был созван Первый делегатский съезд Мурманской флотилии под председательством Самохина, целью этого съезда было поднятие авторитета Центромура[20].

От «Аскольда» были выбраны Пакушко, Карпов, Дробовский, Андреев, а от Центромура вошли аскольдовцы Самохин, Князев, Чернышев и др.

Надо отдать справедливость, что Самохин при всей загрузке повестки как съезда, так и Центромура текущими делами сумел выделить принципиальные политические вопросы и, в первую очередь, о Советской власти, хотя делегат Кольской роты Радченко и упрекал его в слабой политической выявленности комитета*. Так ещё 15 ноября Самохин, выступая в Центромуре, говорил о том, что при переходе власти в народные руки необходимо объединить все демократические организации вокруг Советов, как это сделано на Балтике, и кончил свое выступление лозунгом: «Вся власть Советам! »

В этой установке он встретил серьезную оппозицию со стороны таких говорунов, как машинист Карпов, который заявил, что он согласен принять власть Советов, но в единении с другими социалистическими партиями; он явно тяготел к эсерам.

На делегатском съезде в начале декабря Карпов и его сторонники отмечали, что большевики много делают на словах, но ещё ничего не провели в жизнь для облегчения положения трудящихся.

– Бумажные лозунги – все терпят! Выпускают декрет за декретом, которые остаются на бумаге.

– Почему преследуются социалистические партии, разве они добиваются восстановления монархии? Кто боролся с царизмом, жертвуя жизнью. Кто убивал царских сатрапов? Это были передовые борцы, а не контрреволюционеры! – Выкрикивали эсеры.

Несмотря на такие разногласия, значительным большинством делегатский съезд принял резолюцию о поддержке власти Советов под большевистским руководством и работе в контакте с местным Совдепом.

⇐ Предыдущая 123 4 5 6 7 8 Следующая ⇒