Дюги Леон. Общество, личность и государство.

Первая лекция

Я боюсь окончательно рассориться и с социалистами, и с ортодоксальными юристами. Я действительно предполагаю защищать то мнение, что учение о борьбе классов есть отвратительная доктрина, и что, если буржуазия не имеет исключительного права обладать орудиями производства, то рабочий класс, коллектив также не имеют этого права, и что ни классы, ни общество, ни сами индивиды не имеют как таковые, никакого права.

Я имею в виду утверждать, что если общество не имеет прав, если различные общественные классы не имеют прав, то и индивид также не обладает ими. Я считаю, что понятие субъективного права, то есть понятие принадлежащей человеку власти противопоставить другому свою индивидуальность, есть понятие метафизического порядка, которое не должно иметь места в позитивной организации современных обществ. Эта концепция субъективного права, которую некоторые предлагают нам как абсолютную истину, была только моментом в вечно меняющейся истории учреждений и идей, моментом важным, я с этим согласен, но не более.: Я полагаю, что те, кто еще желает основать политическую и гражданскую систему на этой дряхлой концепции, готовят законодательство, лишенное практической ценности, и создают юридическую технику независимо от фактов, что является пустой схоластикой. Словом я думаю, что вырабатывается новое общество, из которого будут исключены как понятие принадлежащего коллективу права повелевать индивидом, так и понятие принадлежащего индивиду права противопоставлять себя коллективу и другим индивидам. И если для удобства изложения мы олицетворяем коллектив в государстве, то я отрицаю и субъективное право государства и субъективное право индивида.

Говоря о социальном праве и об индивидуальном праве, я имею в виду не предлагать, после тысячи других, новую систему согласования прав коллектива и прав индивида, а только показать, что ни коллектив, ни индивид не имеют прав, что нет ни права социального, ни права индивидуального.

I. НОРМА ПРАВА, ИЛИ ОБЪЕКТИВНОЕ ПРАВО

Я глубоко убежден, что люди уже вследствие того, что они являются частью социальной группы и даже всего человечества, подчинены обязательному для них правилу поведения. Я думаю, что у индивидов нет прав, что и коллектив не имеет их, но что все индивиды обязаны повиноваться социальной норме, так как они суть существа социальные, что всякий индивидуальный акт, нарушающий эту норму, непременно вызывает социальную реакцию, проявляющуюся в различных формах в зависимости от времени и места, и что всякий индивидуальный акт, соответствующий этой норме, получает социальную санкцию, также не одинаковую сообразно эпохе и стране.

Эта социальная норма, какое бы название и основание не подыскивали для нее, безусловно существует, не может не существовать, так как без нее не существовало бы и общества. Всякое общество есть дисциплина; и так как человек не может жить без общества, то он может жить не иначе, как подчиняясь дисциплине.: Я также думаю, что социальная норма, о которой я говорю, основана на факте социальной солидарности.: В солидарности я вижу только факт взаимной зависимости, соединяющей, в силу общности потребностей и разделения труда, членов человеческого рода и, в частности, членов одной социальной группы.

Итак, люди подчинены социальной норме, основанной на соединяющей их взаимозависимости.

К этому я прибавлю только два замечания. Прежде всего, эта норма поведения есть не правило морали, а норма права. Она касается только внешних проявлений человеческой воли; она не обязательна для внутренней жизни человека; она есть норма его внешних актов, а не норма мыслей и желаний, каковой должна быть всякая нравственная норма. Более того, она делает обязательными для человека только акты, имеющие социальное значение, и именно потому, что они имеют это значение.

В то же время мы видим отсюда (это второе мое замечание), какая глубокая пропасть отделяет мою концепцию социальной нормы, которую я называю нормой права, от прежней концепции естественного права. Последняя есть концепция права идеального, абсолютного, правильного, как геометрическая истина, к которому люди должны стремиться возможно более приблизиться. Наоборот, наша норма права не имеет ничего абсолютного. Она - не идеал, а факт. Она по существу изменчива, как и человеческие общества; она берет свое начало в их бесконечно меняющейся структуре, то есть изменяется вместе с различными формами жизни, какие представляют нам человеческие общества.

Наконец, традиционная доктрина естественного права покоится на признании за всяким человеческим индивидом известных прав, естественно принадлежащих ему в силу того, что он - человек, в силу: высокого достоинства человеческой личности. Эти права я энергично отвергаю, потому что это априорные метафизические понятия, не могущие служить основанием для позитивной политической системы.

Более того: эта социальная норма не может создать настоящих прав ни в пользу индивида, ни в пользу общества. Она только заключает в себе для индивидов, обладающих силой, власть организовать общественную реакцию против тех, что нарушает эту норму. Она заключает в себе также для всех власть свободно исполнять обязательства, установленные ею. Словом, она не дает ни коллективу, ни индивиду субъективных прав, то есть власти противопоставлять другим свою личность как таковую, личность коллективную или индивидуальную. Она только создает всякому индивиду известное положение в обществе, тесно ограниченное положением других и принуждающее его к известному активному или пассивному образу действий. Она создает для всех извест-ное состояние, которое мы могли бы определить как объективное положение, чтобы противопоставить его субъективному праву, которое я отрицаю. Таким образом, никто в социальном мире не имеет иной власти, как исполнять то, к чему обязывает его социальная норма, или, если угодно, к чему обязывает его положение, занимаемое им в системе взаимозависимости (то есть солидарности. - Сост.), соединяющей членов одной социальной группы.

: В настоящее время, по моему мнению, создается общество, из которого исключается метафизическая концепция субъективного права, чтобы дать место понятию объективного права, содержащего в себе социальную обязанность каждого исполнить некоторую миссию и власть совершить акты, необходимые для выполнения этой миссии.:

Итак, на основе уничтожения субъективных прав создается новый политический и социальный строй.

II. МЕТАФИЗИЧЕСКИЙ ХАРАКТЕР ПОНЯТИЯ СУБЪЕКТИВНОГО ПРАВА

Я уже определил субъективное право, как власть лица утверждать свою индивидуальность, как таковую, противопоставляя себя другим лицам, каким бы это лицо ни было - индивидуальным или коллективным. О лице, носителе права, говорят как о субъекте права; о лице, которому противопоставляется право, иногда говорят как о пассивном субъекте этого права. Определение, данное мною субъективному праву, встречается часто в вариантах, в которых легко заметить влияние доктрины Гегеля.

Если это понятие субъективного права удержалось до наших дней, то, разумеется, лишь благодаря могучей броне, в которую одели его римские юристы. Из фактической власти более сильных индивидов над менее сильными они создали два субъективных права: imperium, или публичную власть, когда эта власть принадлежит коллективу или его представителям, и dominium, или собственность, когда эта власть принадлежит индивидам. И отдельные части этого учения были так сильно скреплены друг с другом, что на них долгое время смотрели, да и теперь смотрят, как на абсолютные истины, тогда как это были лишь случайные решения социальных проблем, совершенно не похожих на те, которые ставятся ныне.

: В настоящее время французское общество окончательно освобождается от этих метафизических концепций dominium'a и imperium'a и создает политический строй, совершенно свободный от понятия публичной власти, и экономический и социальный режим, где безусловно не будет также понятия dominium'a, то есть понятия собственности, субъективного права индивида. Я не говорю, что исчезнет индивидуальная собственность; я говорю только, что она перестает быть индивидуальным правом, чтобы сделаться социальной функцией.

III. ОТСУТСТВИЕ ПУБЛИЧНОЙ (ГОСУДАРСТВЕННОЙ) ВЛАСТИ, ПОНИМАЕМОЙ КАК СУБЪЕКТИВНОЕ ПРАВО.

Я хорошо знаю, что для юриста, и особенно для профессора государственного права, слишком парадоксально защищать мнение, что публичной власти не существует, что это понятие не находит себе оправдания в действительном мире, что, к счастью, оно исчезает и в близком будущем исчезнет. И все же я в этом глубоко убежден. Публичная власть есть пустая схоластическая форма, концепция, в известное время отвечавшая потребности и оказавшая услуги, но теперь бесполезная и опасная.

Политические теоретики, чтобы оправдать фактическое состояние, правительственную силу, утверждают существование за нею суверенной субстанции, личности нации. Они говорят о национальной душе, о суверенной субстанции и ее атрибутах, как говорили когда-то об индивидуальной душе, о мыслящей субстанции и ее способностях. Все это - схоластические формулы, не выдерживающие критики перед лицом действительности. Для доказательства этого не нужно много времени.

Все согласны признать, что преимущественное свое выражение государственная власть получает в законе. Как же в действительности создается закон? Если он прямо голосуется народом, то непременно образуется большинство и меньшинство, и большинство вотирует закон. Таким образом, закон в действительности не есть проявление (эманация) воли; он создается только большинством индивидов, составляющих народное собрание. Имеется закон, принятый большинством, например, 10000 граждан и обязательный для 5000 других, - и только, не больше. Что власть числа - факт, и притом факт первостепенной важности, никто не спорит. Что следует за всеми обеспечить право участия в создании законов, под этим я подписываюсь обеими руками. Но что власть числа создает субъективное право публичной власти, это я безусловно отвергаю.

IV. СОЦИАЛЬНАЯ ОПАСНОСТЬ ПОНИМАНИЯ ПУБЛИЧНОЙ ВЛАСТИ, КАК СУБЪЕКТИВНОГО ПРАВА

Революция 1848 года дала нации или, скорее, большинству, выразителю ее мнимой воли, пользование властью, принадлежавшею нашим прежним королям. Говорят революция заменила божественное право короля божественным правом народа.: Государственная власть сохранила все характерные свойства права абсолютного, неделимого, неотчуждаемого и непогашаемого, изменив лишь своего обладателя. Она принадлежала королю; она будет принадлежать отныне олицетворенной нации, выражающей свою волю через посредство большинства избирательного корпуса.

Во Франции и Германии юристы вырабатывают теории суверенитета и создают стройную конструкцию по всем правилам старой юридической техники: суверенитет есть субъективное право давать безусловные приказания. Государство есть олицетворенная нация, находящаяся на известной территории и обладающая этим правом.

Скажут, что это - настоящая демократическая доктрина. Да. Но это - та же доктрина, которая дает возможность немецким легистам обосновать всемогущество императора, якобинцам - оп-равдать всемогущество конвента, а коллективистам - требовать от всемогущественного государства конфискации орудий производства и еще большего усиления власти.

При такой концепции государство действительно становится грозной властью. Будучи великой в то же время, когда она находила воплощение в одном человеке, государственная власть становится безграничной, когда она воплощается в нации. Государство тогда есть в самом деле Левиафан Гоббса.

Чтобы ограничить это всемогущество государства, придумали теорию индивидуальных прав. Однако было бы химерой думать, что этим можно достигнуть действительного ограничения действий государства. Прежде всего, доктрина индивидуальных прав теоретически недоказуема.: Наконец, государство, имея всегда возможность ограничить право каждого в интересах прав всех и являясь единственным судьей этого ограничения, в действительности не знает других границ своей деятельности, кроме тех, которые оно само себе ставит.

Таков политический режим, исходящий от римского права и завершенный революцией. Но люди XX столетия не желают больше этой государственной формы. Они не хотят ее, потому что она покоится на догме, а они не верят больше ни в какие догмы. Они не хотят ее потому, что она является орудием господства и во всякое время способна превратиться в тиранию.

Я энергично отрицаю большую часть доктрин революционного синдикализма, но я все же готов принять сказанное Эдуардом Бертом, одним из наиболее выдающихся представителей этой школы: < Во Франции понятие государства подвергалось умалению в сознании рабочих. Произошло огромной важности событие, дело неизмеримого значения - смерть этого фантастического ужасного существа, занимавшего в истории столь колоссальное место. Погибло государство>.

Да, государство умерло, или, вернее, умирает его форма - римская, королевская, якобинская, наполеоновская, коллективистская, которая в разных этих видах представляет одну и ту же форму государства. Но в то же время создается новый государственный строй, более широкий, более эластичный, более защищающий и более гуманный, элементы которого мне и остается определить.

Их два: понятие социальной нормы, обязательной для всех, или объективное право, и децентрализация, или синдикалистский федерализм.

ВТОРАЯ ЛЕКЦИЯ

Я думаю, что мы приближаемся к некоторого рода федерализму классов, организованных в синдикаты, и я предполагаю, что этот федерализм будет скомбинирован центральной властью, по-прежнему сохраняющейся, всегда живой, но имеющей уже совершенно другой характер и другое действие, чем какие существовали в прежнем государстве, и сводящейся к функциям контроля и надзора.

Это преобразование центральной власти на основе объективного права я резюмирую в следующих четырех положениях:

1. Государственная власть перестает быть правом. Она есть факт. Государство перестает быть юридическим лицом, облеченным субъективным правом приказывать. Государство существует, когда в определенном обществе отдельный индивид, группа индивидов или большинство монополизируют власть. Этих лиц я называю правящими.

2. Эти люди, индивиды или группы, монополизирующие наибольшую силу, не имеют никакого права. Но, как члены общества, они подчинены норме права, основание и значение которой мы показали в начале первой лекции, и как таковые обязаны употребить силу, которой они располагают, на обеспечение соблюдения и применения этой нормы права.

3. Они могут делать свою волю обязательной для других, но не абсолютно, потому что в этом случае она была бы уже высшей волей, а только относительно, так как их воля обязывает лишь постольку, поскольку соответствует норме права.

4. Роль правящих должна неизбежно уменьшаться с каждым днем и, наконец, свестись к контролю и надзору, так как все экономические и социальные функции мало-помалу распределятся между различными социальными классами, получающими, благодаря развитию синдикализма, определенную юридическую структуру и имеющими таким образом возможность, под контролем правящих, дать импульс и направление выпавшей на их долю части общественного труда.

I. ГОСУДАРСТВЕННАЯ ВЛАСТЬ - ПРОСТОЙ ФАКТ

Я говорю прежде всего, что государственная власть есть не право, а простой факт, факт существования наибольшей силы.

Если это противоречие между фактом и правом налицо, то отсюда следует, что класс пролетариев, значительный по своей численности, должен стремиться получить действительную политическую власть посредством захвата власти и социализации орудий производства. Но я полагаю, что политическая эволюция ориентируется не в этом смысле. Я думаю, что мы прогрессируем - с замедлениями и препятствиями - к политической форме, где наибольшая сила будет принадлежать не какому-либо привилегированному классу, но действительному большинству из представителей всех классов и всех партий.

Господство класса должно прекратиться; мы отрицаем господство как пролетарского, так и буржуазного класса. Может быть, я нахожусь во власти иллюзии, но мне кажется, что большой прогресс, сделанный в последнее время во всех партиях и всех областях нашей страны идеей пропорционального представительства партий (комбинированного с профессиональным представительством, о котором я буду говорить в следующей лекции), доказывает, что эволюция происходит именно в указываемом мною смысле. Долг каждого - трудиться по мере своих сил над осуществлением этой реформы и над уничтожением единоличного и мажоритарного голосования, так как оно является орудием всеобщей деморализации и подкупности.

Итак, правящие являются представителями этого большинства, образованного сознательным и урегулированным участием всех классов и всех партий. Вследствие этого они обладают наибольшей силой и располагают материальным принуждением. Прав они не имеют и не могут их иметь. Но, подчиняясь норме права, они обязаны употреблять свою наибольшую силу для применения этой нормы, констатируя ее, подавляя все индивидуальные акты, нарушающие ее, и санкционируя все индивидуальные акты, соответствующие ей. Одним словом, единственная власть, которой они обладают, есть власть исполнять обязанность относительно применения своей силы в защиту социальной взаимозависимости. А отсюда следует целый ряд следствий.

II. ИСТИННЫЙ ХАРАКТЕР ЗАКОНА

Прежде всего - концепция закона, коренным образом отличная от революционной концепции. Известно, что Декларация прав 1789 г. (ст. 6) определила закон, как выражение общей воли. Отсюда вытекало, что закон имеет обязательную силу на том основании, что этого желает коллектив, и что закон есть то, чего желает коллектив.

Истина - в том, что закон есть выражение не общей воли, которой не существует, и не воли государства, которой также нет, а воли нескольких голосующих человек. Во Франции закон есть воля 350 депутатов и 200 сенаторов, образующих обычное большинство в палате депутатов и в сенате.

Если закон есть выражение индивидуальной воли депутатов и сенаторов, то он не может быть обязательным для других воль. Он может быть обязательным только как формулирование нормы права или как применение ее и лишь в этих пределах.

В действительности все законы делятся на две большие категории: на законы, формулирующие норму права, и на законы, принимающие меры к ее исполнению. Я называю первые - нормативными законами, а вторые - конструктивными законами. Но дело - не в словах. В сущности, ни те, ни другие не заключают в себе велений, адресованных высшей волей подчиненным волям. Однако они обязательны, так как или формулируют или осуществляют норму, которая обязательна как таковая.

IV. ОБЯЗАННОСТИ ПРАВЯЩИХ

Устранив двойное понятие личности и суверенитета государства, мы можем установить принцип действительного, строгого, отрицательного и положительного ограничения деятельности правящих лиц. Я хорошо знаю, что доктрина личного суверенитета считает себя способной ограничивать деятельность государства. Это - возможно, хотя, по-видимому, факты говорят противное. Во всяком случае, она в состоянии ограничивать лишь отрицательно, но не может обязать государство к положительным действиям.

Вместе с тем ясно, что в политическом строе, основанном на концепции объективного права, вспоможение, обучение, страхование от безработицы станет обязанностью правящих. Они - такие же люди, как и все другие, а не органы мнимой коллективной личности. Как и все, они подчиняются норме права, возлагающей на них обязательства соответственно их положению в обществе и обязывающей их употреблять наибольшую силу на служение социальной взаимозависимости. Они должны не только воздерживаться, но и действовать, и эта необходимость переходит в юридическую обязанность обеспечить обучение и гарантировать труд.

V. ИСТИННЫЙ ХАРАКТЕР АДМИНИСТРАТИВНЫХ АКТОВ

Административный или судебный акт исходит от индивидуальной воли, и воля главы государства, министра, префекта или судьи, решающего дела, ничем не отличается от моей собственной воли. Я не могу допустить, чтобы говорили об актах власти, о государственной власти и ее делегации, о чиновниках, обладающих частицей государственной власти. Это все - слова, бессмысленные и, кроме того, опасные, так как от акта государственной власти недалеко до правительственного акта, не подлежащего обжалованию, а от режима государственной власти до диктаторского и тиранического строя - один только шаг.

Я определяю юридический акт как изъявление воли, исходящее от правоспособного лица, имеющее объектом вещь, способную быть предметом желания, определенное законной целью и сделанное с намерением создать юридическое положение. Правовой эффект в действительности производится не волевым актом. Проявление воли индивида, будь это частное лицо, император, король, президент республики, министр, префект или мэр, не в состоянии само по себе произвести правовой эффект. Правовой эффект есть социальный факт, так как является не чем иным, как социальным принуждением, обязывающим одну или несколько воль что-нибудь делать или от чего-нибудь воздержаться.

Итак, акты государственных агентов суть акты индивидуальной воли. Воля администратора или судьи нисколько не является высшей сравнительно с волей частных лиц. Нельзя говорить, что они - уполномоченные или органы суверенного лица, государства; это будет лишь фикцией, и мы знаем, что именно следует думать о ней. Если акт государственного агента вызывает эффект, то потому и только потому, что это - юридический акт, исходящий, подобно всякому другому акту, от индивидуальной воли и под условиями, обязательными для всякой индивидуальной воли.

VII. ОТВЕТСТВЕННОСТЬ ГОСУДАРСТВА

В настоящее время юриспруденцией все более и более утверждается общий принцип ответственности государства. Эту ответственность признают в тех с каждым днем учащающихся случаях, относительно которых сторонники классического понимания государственной власти не могут отрицать, что государство действует в них, как власть. И, сохраняя освященное временем выражение < государственная власть> в действительности так применяют его, что в сущности отрицают его.

Следует, однако, поставить вопрос в общей форме и спросить: если законодатель издает закон, применение которого причинит ущерб некоторым лицам, то обязывает ли его правовая норма внести в закон принцип вознаграждения их?

Я, не колеблясь, отвечаю: нет; и этот ответ является логическим выводом из понимания нами природы закона. Я считаю закон констатированием объективного права, формулированием или применением нормы права. Если бы законодатель вознаграждал тех, кто вследствие издания закона понес ущерб, он признал бы, что изданный им закон не формулирует права и даже для некоторых противоречит праву. А это противоречит самому понятию закона.

То, что мы называем ответственностью, вовсе не предполагает личности государства.

Эта ответственность не всегда связана с одним и тем же принципом. В некоторых случаях основанием для нее служит необходимость возместить из коллективного фонда частный ущерб, понесенный индивидом в коллективном интересе.

В других случаях наоборот: государственный механизм функционировал плохо; был нарушен закон о государственной службе, была ошибка, и поэтому государство ответственно. Но ошибка совершена чиновником, а не государством, простой абстракцией. Если говорить о вине государства, то лишь метафорически.

Таким образом, эти новые понятия закона, отрицательных и положительных обязанностей правящих лиц, административного акта, ответственности государства показывают нам, как вырабатывается новый политический строй, из которого будут окончательно изгнаны метафизические концепции личности и суверенитета, ничтожность и опасность которых я и стремился доказать.

ТРЕТЬЯ ЛЕКЦИЯ

В то время, как центральное правительство преобразовывается и организуется на основе объективного права, возникает другое общественное явление большой важности, которое я называю децентрализацией, или синдикалистским федерализмом. Различные социальные классы начинают сознавать и свою автономию и свою взаимозависимость. В синдикализме они получают определенную юридическую структуру, они даже стремятся захватить управление общественным трудом, который фактически лежит на них; они ограничивают действия центрального правительства, предполагая в будущем: отвести ему простую роль контроля и надзора. Я убежден, таким образом, что синдикалистское движение после более или менее продолжительного периода смут и, может быть, насилий, сможет дать будущему политическому и экономическому обществу сцепление и целостность, которых наше французское общество уже не знает целые века.

I. КРИТИКА РЕВОЛЮЦИОННОГО СИНДИКАЛИЗМА

Я совершенно верю в глубину и важность синдикалистского движения, но должен указать, в каких определенных пунктах я энергично отрицаю учение революционного синдикализма.

Прежде всего я со всей энергией отвергаю то, что революционные синдикалисты: торжественно и шумно называют теорией насилия и мифом всеобщей стачки.

Против этого я и протестую энергично. Насилие по существу разрушительно; оно в действительности есть источник страдания и смерти.

С другой стороны, следует опасаться вводить в нашу политическую и общественную деятельность дух религиозной веры: им вызвано достаточно страданий в мире, и наступило, наконец, время его вне социальных отношений и видеть в нем только состояние индивидуального сознания.

Наконец, я отвергаю слишком узкий взгляд революционных синдикалистов на синдикалистское движение. Допуская колоссальную ошибку, по следам Карла Маркса, революционные синдикалисты видят в современных обществах: только два оппозиционных друг другу и находящихся в борьбе класса: класс буржуазный или капиталистический, и класс рабочий или пролетарский, или, как они говорят, паразитов и производителей; они проповедуют на всех перекрестках вооруженную борьбу с капиталистами.

Эти боевые клики не выражают социальной действительности. Структура наших современных обществ значительно сложнее, чем думают коллективисты, а за ними и революционные синдикалисты. Существует много других классов во всех современных обществах.

II. ПРАВИЛЬНОЕ ПОНЯТИЕ СОЦИАЛЬНОГО КЛАССА

Что такое социальные классы? : Это - не группировка индивидов, подчиненных определенным и различным юридическим режимам. Это очевидно в странах, где: осуществлено равенство гражданское и равенство политическое. Так как дифференциация классов не определена юридически, то границы между ними очень неясны: перемещения из класса в класс бывают очень часты и много лиц находится на пограничной линии, отделяющей два соседних класса.

Я приведу лишь несколько примеров. Во Франции значительное количество лиц, и даже может быть большинство, одновременно - и капиталисты и рабочие. Сюда относятся крестьяне, мелкие собственники, : а также владельцы торговых и промышленных заведений, которые своим личным трудом увеличивают принадлежащий им небольшой капитал.

Элементы социальных классов очень многочисленны и сложны. Но один из них является особенно характерным и существенным. По моему мнению, он ясно виден, если связать классовую дифференциацию со структурой общества и определить современные общественные классы как собрания индивидов, принадлежащих к данному обществу, между которыми существует особенно тесная взаимозависимость ввиду выполнения ими одинаковой работы в разделении общественного труда.

III. ИСТИННЫЙ ХАРАКТЕР СИНДИКАЛИСТСКОГО ДВИЖЕНИЯ

Если таково понятие социального класса, то легко понять истинную природу синдикалистского движения и влияние его на глубокое преобразование политического режима. В действительности синдикалистское движение не есть война, начатая пролетариатом, чтобы погубить буржуазию, чтобы захватить в свои руки орудия производства и управление им.: Это не средство социальной войны и раздоров, наоборот, мне кажется, оно является могучим средством мира и единения. Оно несет с собой преобразование не только рабочего класса, оно проникает во все социальные классы и содействует их координации в гармонической связи.

Синдикализм есть организация этой бесформенной массы индивидов, образование сильных и сплоченных групп с определенной юридической структурой, составленных из людей, уже соединенных общностью социальной работы и профессиональных интересов. Пусть не говорят, что это - поглощение индивида синдикальной группой и уничтожение в ней. Нисколько. Человек, как давно было сказано, является общественным животным; чем общественнее индивид, то есть чем в большем количестве общественных групп он становится частью, тем более он - человек.

IV. СВЯЗЬ МЕЖДУ СИНДИКАЛИСТСКИМ ДВИЖЕНИЕМ И ПРЕОБРАЗОВАНИЕМ ПОЛИТИЧЕСКОГО СТРОЯ

Образование могущественных синдикатов из всех индивидов всех социальных классов, путем коллективных соглашений, определяющих юридические отношения, даст могучую, единственно надежную гарантию против всемогущества правящих лиц, я желаю сказать - против всемогущества класса или партии, или большинства, фактически монополизирующих силу. В этом синдикальном образовании будет прочное устройство, которое сможет противодействовать применению всякой притеснительной меры. Это будет как бы постоянной оборонительной организацией против притеснения. Совершенно естественной органической формой этой силы сопротивления будет профессиональное представительство, широко и прочно организованное.

Только палата, составленная из выборных от синдикальных групп, может стать противовесом могуществу палаты, избранной хотя бы даже по пропорциональной системе для того, чтобы представлять индивидов. Разделение властей между человеком, облеченным исполнительной властью и парламентом, облеченным законодательной властью, ни в каком случае не является ограничением политической власти.

Это разложение парламентарного режима будет существовать до тех пор, пока не организует профессионального представительства наряду с представительством пропорциональным. Я не знаю, можно ли назвать будущий режим парламентарным; но я убежден, что он послужит надежной гарантией против произвола правительства, которому будет поручен только контроль, надзор, защита и приведение в действие государственной силы и к этой роли оно и принуждено будет свести свою деятельность.

V. ЧИНОВНИЧИЙ СИНДИКАЛИЗМ

Синдикалистское движение еще другим путем приходит к гармонии с новой государственной формой. Оно готовит в действительности децентрализацию государственной службы посредством образования синдикатов чиновников, которые неизбежно будут обладать широкой автономией.

Государственная служба есть известная деятельность, исполнение некоторой работы, которая в данный момент считается настолько важной для социальной группировки, что на правительство ложится юридическая обязанность обеспечить ее выполнение.

Таким образом, социальный класс чиновников втянут в великое синдикалистское движение. Подобно другим общественным классам он стремится получить определенную юридическую структуру. Чиновничий синдикализм не есть нечто особое. Он является одним из элементов общего синдикалистского движения, простирающегося на все части общества.

Будучи удержан в намеченных мною границах, чиновничий синдикализм безусловно приведет в ближайшем будущем к тому, что я называю децентрализацией государственной службы, которая отвечает, по моему мнению, определенной потребности.

VII. ОБЩИЕ ВЫВОДЫ

Мне кажется, я уже достаточно говорил:, в каком направлении вырабатывается мало-помалу новый политический строй, призванный заменить собой режим, основанный на ложной и опасной идее суверенитета и личности государства. Наверху правящие лица будут представлять действительное большинство индивидов, составляющих социальные группы, будут обладать не правом государственной власти, а обязанностью употреблять наибольшую силу для осуществления права в широком смысле слова; действие же их сведется к технической деятельности контроля и надзора. Общество составится из синдикалистских групп, сильно интегрированных, вошедших в федерации по профессиям и наделенных политическим представительством, обеспечивающим сильное ограничение власти правительства. Борьба классов или прекратится, или сильно ослабеет благодаря принятию по взаимному соглашению регламентов, определяющих отношения классов между собой, классов, проникнутых ясным сознанием своей взаимозависимости. Государственные службы исполняются и направляются корпорациями чиновников, ответственных за свои ошибки по отношению к частным лицам и состоящих под контролем и надзором правительства.

Но вы скажете: это мечта. Вы ошибаетесь. В действительности я только резюмирую главные элементы происходящей ныне эволюции, являющейся необходимым результатом уничтожения субъективного права государственной власти.

В то же самое время происходит и другое преобразование, как следствие гибели субъективного права, представляющего синтез всех индивидуальных прав: уничтожение права собственности, преобразование, заслуживающее продолжительного и глубокого изучения. Я не думаю, что исчезнет в будущем, хотя бы и отдаленном, индивидуальное присвоение, даже по отношению к капиталам. Но, без сомнения, понятие собственности, как субъективного права, исчезает, чтобы уступить место понятию собственности, как социальной функции. Обладатель богатства не имеет на него никакого права; это только фактическое состояние, принуждающее его к выполнению известной социальной функции, и обладание его имуществом получает охрану только в той степени, в какой он выполняет эту социальную функцию.

Я желал бы, чтобы в обществе будущего не было ни священников, ни военных. Но юристы будут существовать непременно и даже займут наиболее важное место, так как в их компетенцию войдет определение функций и обязанностей каждого индивида и каждого класса. Юристы будут стремиться, как этого хотел Огюст Конт, к утверждению того положения, что никто не имеет иного права, кроме права выполнять свой долг. Наконец, я от всей души желаю, чтобы в этом новом и возрожденном обществе перевелись демагоги.

Документ № 51.

⇐ Предыдущая 32 33 34 35 36 373839 40 41 Следующая ⇒