ИГРОВАЯ ДРАМАТИЗАЦИЯ СТРАХОВ

⇐ ПредыдущаяСтр 10 из 12Следующая ⇒

Ее актуальность продиктована оставшимися после игр № 1—15 страхами. Обычно их не больше 4—5 вместо имеющихся ранее в среднем 15—17 страхов. Их сокращение почти в три раза позволяет говорить о высокой эффективности предшествующей работы. Но нельзя успокаиваться на достигнутом, следует и дальше освобождать детей от страхов и опасений, являющихся отражением невроза в прошлом или настоящем, тем более, что они могут возвратиться в будущем и привести к утяжелению психической травмы при наличии сопутствующих стрессовых обстоятельств. Важно вызвать критическое отношение к паразитирующим в психике страхам и разработать методы своевременной психологической защиты от них. Страх и так является символом какой-то опасности, и если выявить его в процессе специально подготовленной игры, да еще драматизировать и одновременно найти способ противостояния страху, то от него ничего не останется.

Итак, дома ребенок сочиняет почти что сказочную историю, например: «Жил-был мальчик (девочка), однажды... и вот в конце он (она) сумел(ла)...». Финал истории (сказки) должен быть, таким образом, самоутверждающим, рассчитанным на положительное разрешение ситуации, связанной со страхом.

Дошкольники рассказывают, а родители записывают. Школьники не только излагают в письменном виде, но

и могут иллюстрировать историю рисунками, сделать маски или муляжи не самых приятных персонажей истории вроде змеи, паука, скелета, Кощея или слепить Бабу-Ягу из пластилина.

Девочка 5 лет панически боялась Бабу-Ягу: унесла она однажды бедняжку неизвестно куда. Так приснилось девочке, когда она заснула, а родителей не было дома. Мы включ.или ее в игровую группу. И она стала рисовать летящую Бабу-Ягу среди бела дня и ночи. Но самый внушительный результат был достигнут, когда она вылепила Бабу-Ягу и себя, спящую в коляске.

Родители всегда интересуются, насколько они могут помогать в сочинении историй. Ответ очевиден: чем больше помощь, тем меньше терапевтическая отдача от истории, которая будет зависеть не столько от ребенка, сколько от родителя. Из-за неистребимой привычки родителей навязывать свое мнение во что бы то ни стало приходится идти на компромисс — позволять взрослым самостоятельно сочинять историю на темы пережитых ребенком и непосредственно ими самими страхов. Итак, историй уже две, главное же заключается в том, что одна из них все же сочинена ребенком более или менее самостоятельно. При его отказе что-либо придумывать продолжение психотерапии становится проблематичным. Приходится констатировать, что у некоторых детей воображение вообще отсутствует из-за излишней прямолинейности, негибкости мышления, не по-детски раннего рационализма, отсутствия чтения и игр дома. Они являются, с одной стороны, эмоционально ущербными, а с другой — прагматиками, рассуждающими как взрослые и все время высчитывающими, как бы им получить выгоду и добиться победы любой ценой. Так возникает непонимание роли человека в природном мире, проблемы экологии и психической защиты будущих поколений, даже если эти дети становятся потом президентами корпораций или даже стран. Возвращаясь в детство, можно

сказать, что такой ребенок еще до школы не только скажет, сколько будет дважды два, но и начнет рассуждать о причине вопроса и возможных вариантах ответа. В то же время он уже давно забыл, что такое улыбка, непосредственность чувств, запах травы и пение птиц. Он — городской продукт с ускоренным и деформированным психическим развитием, не способный чувствовать даже страдания сказочных героев в их противостоянии злу, а любит он только психопатические фильмы вроде «Ночного дозора».

Чем лучше финансово обеспечены родители, тем охотнее дом наполняется механическими и электронными игрушками, которые если и развивают воображение, то только с целью устранить соперника и одержать победу во что бы то ни стало. Для этого хватает и оружия, и жертв, убиваемых ради сиюминутного удовольствия. Можно, конечно, действовать по принципу «Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не плакало», а в данном случае — не испытывало страхов. И результат не заставит себя ждать: вместе со страхами исчезают и сострадание, и эмоциональная чувствительность ребенка. Тогда мы видим холодных, расчетливых и порой жестоких детей, для которых главный принцип в жизни — получение удовольствия или удовлетворения независимо от способов их достижения. Такой ребенок не только не боится, но становится бесстрашным, что бесконечно радует предприимчивых родителей, не стесненных в средствах для достижения своих целей. Чем это оборачивается для детей, мы знаем из медицинских и криминальных сводок: это и неоправданная, недетская жестокость, и безразличие к страданиям и чувствам других людей, сверстников и взрослых, и наркотическая привязанность к Интернету и игровым автоматам. Что тогда говорить о суперменах, стреляющих по сценарию во всех без разбора и становящихся «национальными героями» для целого поколения детей? Потом мы сетуем на рост преступности,

насилия и жестокости в обществе, забывая о психопатических истоках подобных явлений у взрослых. Между тем следует принимать во внимание российский, в частности русский, менталитет. Ни в одной, даже самой страшной сказке мы не увидим горы трупов и свершившегося злодеяния. Да, угроз хватает, на что особенно щедры Кощей Бессмертный и Баба-Яга, но ни в одной сказке, в отличие, например, от французской «Синей Бороды», нет конкретной реализации угроз, мы не находим описания, каким образом Кощей Бессмертный душит, а Баба-Яга жарит своих жертв в печке. В русских сказках нет непримиримой вражды, зло всегда побеждается таким на первый взгляд, недотепой, как Иванушка-дурачок, и добро всегда одерживает победу. А это, как известно, непросто. Иванушка-дурачок проходит через огонь, воду и медные трубы, радеет за близких и всех хороших людей. То же происходит и в историях, сочиненных детьми: в них видна непосредственность, чистота чувств и решимость противостоять всем опасностям и козням врагов.

Приведем в качестве примера некоторые из них, не выбранные специально, а взятые наугад из папок, в которых находится несколько сотен подобных сочинений.

Первая история, сочиненная пятилетним мальчиком, записана мамой (папа не захотел, хотя именно ему было бы полезно узнать о переживаниями сына) и озаглавлена, как и все истории, самим ребенком, — «Наказание» (стиль изложения оставлен без изменений, а в скобках — комментарий специалиста).

«Я пришел из детского сада домой и стал играть в мяч. Я * мяч отбивал рукой об пол, очень сильно стукнул по мячу. Мяч высоко подпрыгнул и разбил люстру. Мне папа сказал: „Ложись на диван".

* Употребление местоимения «я» два раза говорит о повышенном самолюбии ребенка, как и о его чувстве собственного достоинства.

Я от него долго убегал (в жизни все было быстрее). Наконец папа меня поймал. Он положил меня на диван, снял штаны и стал бить ремнем (рассуждения для психоаналитиков). А когда я лежал на диване, то думал, как бы мне побить так же папу. Когда он меня кончил бить, то поставил в угол, а сам пошел в кинотеатр (ну чем не „психологический садист"? ). Когда он пошел в кинотеатр, то я из угла вышел и стал играть в игрушки. А когда он вернулся из кинотеатра, помыл руки (очень правильный товарищ), то спросил: „Кто в игрушки играл? " Я сказал, что я (дети с неврозами очень правдивые, это часто им вредит). Он снова меня стал бить (отец не может простить несогласие с собой и готов наказывать за это бесконечно). А когда он снова стал бить, то я не выдержал, побежал на кухню, взял там ремень и сам стал папу колотить» (фантазия мальчика).

Можно задуматься о том, почему историю записала мать, на которую похож сын, привязанный к ней благодаря тому, что она добрая женщина и понимает в чем-то хоть переживания сына. Муж же жену недолюбливает из-за ее кроткого, мягкого характера, так как ориентирован только на успех и презирает любые слабости в отношении детей (отца своего он не знал, так как родители развелись, когда ему было два года, а с волевой матерью у него не сложились отношения, хотя он ей во всем и подчинялся). В итоге появилась послушная жена. В случае рождении дочери, может быть, пришлось бы смириться с некоторыми ее вольностями, но поступать подобным образом в отношении сына он не мог. Раз у него не сложилась судьба в детстве, то хотя бы сын должен быть за это в ответе, т. е. быть хорошим, правильным, беззаветно любящим и уважающим отца. Но сын еще не до такой степени эмоционально травмирован, как отец, даже в игрушки играет, мяч бросает, жена сыну это позволяет, а наказывать за эти «страшные прегрешения» опять же приходится отцу.

Таким образом, в истории мальчика прозвучала не только его драма, но и конфликт между родителями — своего рода необъявленная война, которая неизвестно чем

закончится, если закончится вообще. Отец, как можно было предположить, на игру не явился, и его роль взял на себя автор истории, мальчика же изображал специалист. В конце игры реализовались все пожелания мальчика, «отец» каждый раз получал все более решительный отпор, пока не понял, что все это бесполезно, и сам не попросил пощады. Далее все встало на свои места: пациент, научившись сопротивляться и давать сдачи, не позволил «отцу» (специалисту) вести себя как прежде. Другими словами, он смог не так болезненно воспринимать агрессию отца и даже (ужас! ) иногда возражать (разработка «психическая защита»). Как ни странно, решимость сына противостоять жестокости отца в повседневной жизни заставила его задуматься и даже в чем-то изменить отношения с супругой.

Другая история, мальчика 7 лет, лишний раз подтверждает гуманистическую направленность детей с неврозами, в отличие от детей с психопатическим развитием личности. Заглавие истории — «Наводнение».

«Как-то летом налетел сильный ветер, пригнал тучи, и начался дождь. Потом дождь стал сильнее и превратился в ливень. Он был очень опасным, шел очень долго, и все вокруг затопило водой. Началось наводнение. Улицы превратились в реки. Земли нигде не было видно: была везде вода. Она залила подвалы домов, и первые этажи зданий тоже были в воде. Все жители с нижних этажей перебрались выше. А ливень все шел и шел. Дети не ходили в детский сад. Люди передвигались по городу на лодках. На катерах ездили спасательные команды. Животных в городе спасали специальные команды, которые плавали на обычных лодках. Они вылавливали собачек и кошечек. Я попросился в лодку и помогал спасать животных (чем не дед Мазай). Мне было чуть-чуть страшно, но с животными было интересно. Вода была целую неделю. А потом постепенно стала уменьшаться. Она всасывалась в землю. А потом совсем исчезла. И люди все вернулись в свои дома».

История, конечно, напоминает всемирный потоп, что в представлении мальчика почти одно и то же. Все

участники игры изображали стихию — волны — взявшись за руки и приседая время от времени. «Лодка» должна была проплыть между бушующими волнами и не быть отброшенной назад.

В СССР было только три вида рекламы гигантских габаритов, висящей чуть ли не на каждом доме: «Летайте самолетами Аэрофлота» (а чем еще тогда можно было летать? ), «Храните деньги в сберегательной кассе» (кроме нее, хранить деньги было негде), «Не разрешайте детям играть со спичками». Действительно, играть со спичками лучше, не зажигая их. Дети с неврозами могут бояться воображаемого пожара сколько угодно, тем более что об этом постоянно напоминают тревожные и мнительные родители. Послушаем историю мальчика 7 лет, которая называется «Пожар» (у ребенка он продолжал тлеть в подсознании, поскольку он был его свидетелем на даче в два года).

«В одной семье дети остались одни дома. Не послушались наказа родителей и стали играть со спичками. Спички жгли и гасили. И вот у одного мальчика выпала из рук спичка, упала на газету, газета загорелась, и случился в доме пожар. Мальчики побежали к соседям, позвонили к пожарным. Пожарные почему-то долго не приезжали. Но ребята не растерялись. Вспомнили, что у них есть шланг для поливки цветов. Взяли этот шланг и стали тушить огонь. Они чуть-чуть успели загасить пламя, и вскоре приехали пожарные и стали тушить остатки пожара. Вскоре пришла мама и очень испугалась, что так случилось. Но когда увидела, что ее дети не пострадали, то обрадовалась. К тому же мальчики половину вещей успели вынести на улицу. Потом родители получили новую квартиру, а мальчики больше со спичками не играли».

Мальчики не поддались панике, а нашли несколько рациональных решений: вспомнили о шланге и вынесли вещи на улицу. И вывод ясен: не следует совершать импульсивных, непродуманных действий, как это любят делать маленькие, еще не очень развитые дети. Автор истории являлся руководителем игры. Специалист покидал

свое «насиженное место» и вежливо предлагал ребенку занять его, сам же садился на детский стульчик вместе с другими участниками игры. Соответственно, автор истории получал право «командовать парадом» — назначать роли, начиная с себя. Никто не мог ослушаться воли «верховного главнокомандующего» игры — ни специалист, ни родители, ни аспиранты, ассистенты, курсанты и студенты. Именно в праве «командовать», «управлять», «организовывать игру» и заключается один из самых существенных факторов терапевтического действия драматизации страхов. В такой ситуации нет времени задуматься о страхе, если приходится решать, кто есть кто в игре; можно еще посоветовать, как лучше играть, что изображать, т. е. ребенок берет на себя роль режиссера, корректируя свои действия в процессе игры. В игре не участвовал отец, но автор истории решился стать пожарным, вместо себя назначил одного из сверстников, а мамой предложил стать студентке, к чему сама мать отнеслась со скрытым недовольством. И это не случайно: мать постоянно дает советы, но ей не хватает непосредственных, теплых чувств к сыну, которого она, в свою очередь, непроизвольно ассоциирует с упрямым и вечно отсутствующим мужем. Неудивительно, что мать в игре получила роль соседки, которая мечется в тревоге и панике из-за происходящего в соседней квартире (запаха дыма из вентиляционной шахты). Таким образом, мальчик в игре отказался от назначения родителей на главные роли, выразив свое несогласие и протест против невнимания отца и отсутствия тепла со стороны матери. Страхи пожара у него прошли, но его невроз лечился медленно и трудно. После завершения первых игровых занятий он стал меньше бояться, неплохо адаптировался через несколько месяцев в школе, хотя и испытывал проблемы общения со сверстниками своего пола, в чем была «заслуга» отца, так и не пришедшего ни на одно занятие.

Следующая история тоже сочинена мальчиком 7 лет, больным неврастенией, страдающим энурезом и заиканием. У него все было как раз наоборот — в играх участвовал отец, а мать объясняла свое отсутствие любыми причинами (она хотела девочку, и у нее с самого начала не сложились эмоционально приемлемые отношения с сыном). История называется «Укол» *.

«Как-то заболел мальчик, и врач назначил ему уколы. А мальчик очень боялся их и не хотел лечиться. Но доктор сказал, что если он откажется от уколов, то будет долго болеть и не сможет выходить на улицу. И мальчик согласился. Пошел в поликлинику, в процедурный кабинет. Его встретила добрая медицинская сестра. Она посадила его и стала готовить укол. В первую очередь помыла руки (что не такое уж частое явление). Потом взяла пинцетом иголку, шприц. Разбила ампулу и налила лекарство в шприц. Потом поменяла иголку. Взяла маленькую, вставила в шприц. Обмакнула ватку в спирт, взяла шприц и подошла к мальчику. И тут он сначала испугался и заплакал от страха. Но потом подумал, что не очень будет больно, и дал сделать укол. Ведь в коридоре сидело много детей, которые тоже пришли на уколы, и никто не боялся, кроме него. С тех пор мальчик приходил на уколы без страха».

Этот ребенок часто болел в первые годы жизни, ему делали уколы дома и в больнице, причем сестры были раздраженные и торопливые, кричали, когда он сопротивлялся, а то и применяли физическое насилие. С тех пор страх уколов как грубого, внезапного насилия, причиняющего боль, закрепился в его памяти. В истории же он описал, как все нужно делать, чтобы не было лишних страданий. В игре роль мальчика играл отец, крайне нервно реагирующий на приготовления медсестры (роль, которую исполнял мальчик). Но «медсестре» удалось

* Истории могут быть иносказанием, т. е. не обязательно буквально отражать реальную ситуацию, а представлять ее в разных ипостасях в зависимости от воображения, которое скорее будет обрамлением истории, чем ее сутью.

успокоить пациента, и ему сделали даже два укола, один — за прошлый раз. Перемены ролей не потребовалось, так как было понятно, что мальчик будет стоически переносить эту малоприятную, но нужную процедуру. Более того, он даже согласился пойти к зубному врачу, хотя и там ему делали укол, правда обезболивающий. Девочка 9 лет с неврозом страха свою историю назвала «Правдивая история». Мы бы озаглавили ее так — «Никто меня не любит».

«Рекс шел по улице, опустив низко голову. Неделю назад хозяин выгнал его из дома. Хотя дома Рексу жилось и несладко — хозяин бил его, дети дергали за уши и за хвост, — но на улице ему стало еще хуже. Рекса все время тянуло к подъезду, где жил его хозяин. Наголодавшись и намучившись задень, он засыпал где-нибудь на сухих листьях или в пустой коробке. Вот и сейчас он снова подошел к своему дому и лег в мокрую от дождя коробку. А хозяину в эту ночь спалось плохо. Ему снился странный сон, что он — собака и идет по улице. Он пытался объяснить прохожим, что он — человек и очень хочет есть. Но прохожие только смеялись над его лаем. Он очень хотел есть и пошел на помойку. Но там на него стали шипеть кошки. И хозяин побрел куда глаза глядят. Утром он проснулся от мысли, как плохо Рексу на улице. И тотчас же побежал искать его. Только выбежал на улицу, сразу увидел Рекса, спящего в пустой коробке. Хозяин взял его на руки, и после этого Рекс сразу проснулся и лизнул хозяина. Рекс не помнил зла и любил своего хозяина всем своим сердцем».

Вот такая история о бесчеловечности и угрызениях совести. Отец девочки действительно отличался не очень миролюбивым характером и мог в качестве наказания надолго лишить дочь всяких детских радостей. Мать же всецело находилась под влиянием мужа и не могла ни в чем возражать. В данной истории девочка воспитывала отца, показав в аллегорической форме его жестокость. В семье действительно есть Рекс, которого девочка любит, но еще больше его любит отец, который хотел иметь мальчика и не терпит никакого сопротивления.

Назидательное значение истории было подчеркнуто и тем, что роль хозяина взяла на себя девочка, Рексом, естественно, стал отец, остальные играли роли прохожих и кошек. Как мы видим, мать не участвовала в игре, да ее и не было на приеме, за нее все «решил» отец. Поскольку истории детей — только канва сюжета, то режиссуру обеспечивает, как правило, специалист, а дети и родители учатся расширительному и в то же время углубленному психологическому толкованию игры прямо по ее ходу.

В первой части игры хозяин ссорится с собакой (именно так, а не наоборот). Здесь девочка дала волю своей фантазии и показала отцу в роли Рекса, в чем он был не прав, демонстрируя свою бескомпромиссность и жестокость, не оправданные обстоятельствами. Во втором действии на авансцену выступило общество защиты животных (студенты и ассистенты), сурово и, главное, единогласно (хором) отчитывающее отца за выгнанного на улицу пса. В третьем действии возникает спор: кто же все-таки прав — хозяин или Рекс? На стороне хозяина выступают такие же обвинители, как и он, требующие принять решительные меры, если пес заскулил или перестал вилять хвостом (у него был такой же невроз, как и у девочки, посмевшей противоречить отцу). В четвертом действии Рекс оказывается среди чужих злых людей, вызывающих к тому же службу по истреблению бродячих животных. Она вскоре и появляется. Рексу (отцу) приходится убегать что есть сил, чтобы с него не содрали шкуру. В пятом действии Рекс оказывается на помойке среди шипящих и готовых вцепиться в него кошек, дерущихся из-за объедков и даже не подпускающих его близко. Далее — сон хозяина, прозрение и примирение. Как мы видим, пес не озлобился даже несмотря на такое отношение, и это еще раз послужило наглядным примером для отца, изменившего, пусть и не во всем, свое отношение к дочери.

Другая девочка 9 лет, тоже с неврозом страха, рисовала свои страхи во время предшествующих игр, и они постепенно проходили. Но один страх преодолеть не удалось, и это был страшный сон. На предложение нарисовать его она сначала изобразила себя внутри круга, в котором было какое-то месиво. По периферии круга (замкнутого пространства) были нарисованы деревья и цветы. На вопрос, что же это такое, девочка ответила: «Яма». Сама она стояла' в яме спиной к зрителям, а руки ее были высоко подняты вверх (мольба о помощи). Эффекта от рисования не было, страх продолжал преследовать ее. Тогда было предложено нарисовать себя не боящейся. Здесь она уже оказалась вне круга, лицом к зрителям и с опущенными, а не поднятыми руками (возможно, это символизировало страх, не ушедший и на этот раз).

Ее история называлась «Катя в лесу».

«Жила-была девочка. Ее звали Катя. Ей было 9 лет. Она училась в 3-м классе. Однажды Катя со своим классом пошла в поход. Когда они уже ушли далеко от дома, Катя заблудилась. Она кричала, звала свою учительницу и ребят. Но ее никто не слышал. Катя испугалась. Она везде ходила, искала своих ребят из класса. Никто не отзывался. Ей было страшно. Катя думала, что уже никогда не вернется домой. Но она надеялась, что вернется. Катя пошла по тропинке. Она не знала, что впереди ее ждет ловушка. И вдруг неожиданно стала падать в яму. Она испугалась. Катя цеплялась за траву. Думала, что упадет, не сумеет выбраться, но ей это удалось. Катя обрадовалась, что она выбралась из ямы. Теперь она стала осторожной: ходила там, где не было ловушек. И вот она нашла свой класс. Катя обрадовалась. Но в лесу она забыла нужную вещь. Ей пришлось бежать обратно в лес. Она долго искала эту вещь. Наконец она все нашла и вернулась к своему классу. В следующий раз, когда класс опять пошел в поход, Катя снова пошла вместе с ними. И она уже больше никогда не терялась».

Яма — самый подходящий символ для страха замкнутого пространства. Одновременно она отражает и страх глубины, и находящийся в ее первооснове страх

смерти. Яму, как известно, роют и для того, чтобы опустить в нее гроб, из которого уж никак нельзя выбраться, несмотря на желание. Взглянем на историю более отвлеченно. Почему же автор рассказа заблудился, как раньше говорили, «оторвался от коллектива»? Да потому, что у девочки не сложились отношения со сверстниками — очень уж она была самостоятельная и обидчивая одновременно. И боялась слишком многого, опасалась всяких несчастий, благо для этого были предпосылки в тревожности матери и мнительности отца. Бойкот ей в классе не объявляли, но вокруг нее постепенно сформировалась зона непонимания и отчуждения, поэтому никто и не отзывался на ее крик о помощи. Не раз впадая в отчаяние от своей изолированности в классе (будучи почти отличницей), девочка психологически, косвенно, подсознательно хотела «уйти из этой школьной жизни» — «покончить с собой». Так она в яме и оказалась. Но нашла в себе силы выбраться и, более того, проявить свою принципиальность — пойти искать в лесу нужную вещь, и это после всего пережитого. Здесь налицо борьба, если не противостояние страха-эмоции и принципиальности — рационального компонента психики. Истина находится где-то посредине: страх в форме необходимых опасений должен сочетаться с рациональным принятием решений. В истории же, как это обычно бывает у детей с неврозами, две взаимоисключающих, а не дополняющих крайности: или падение в яму, или рациональный императив — искать «нужную» вещь совершенно одной, без класса.

С целью драматизации истории мы предложили несколько вариантов ее развития, но на роли, как мы помним, назначает участников автор. Себя она и стала изображать, маму сделала учительницей, которая не смогла проследить, куда же девался один из учеников, а все остальные составили дружный коллектив класса. В первом действии проводилось собрание, обсуждались

планы на лето, возникали споры, куда пойти в каникулы: то ли взобраться на Эльбрус, то ли просто прогуляться по лесу. Во втором действии все разбрелись по полянкам леса, наша героиня отошла от «любимого» коллектива, проявив самостоятельность, и попала в яму, изображаемую большим обручем — хула-хупом. Сразу все исчезли, наступил полумрак (убавили интенсивность освещения), заблудившаяся стала кричать, но никто не приходил на помощь. В то время как она пыталась выбраться из ямы, на нее накидывали обручи, а она должна была освобождаться от них. В третьем действии она пыталась снова проникнуть в лес, чтобы найти нужную вещь, но не тут-то было. Все участники, сидя, лежа, стоя на игровой площадке, символизируют деревья, корни, сучья. Как только девочка стала проходить мимо, они начали изгибаться под напором ветра, цепляться, хватать ее, и ей стоило немалого труда выбраться из цепких объятий лесных братьев. Мораль была такова: нельзя так опрометчиво снова бросаться в лес, руководствуясь только необходимостью, но забывая о смертельной опасности. Теперь стало понятно, почему отсутствовал терапевтический эффект при рисовании кошмарного сна. Наша героиня слишком рационально подходила к своим эмоциональным проблемам, слишком все рассчитывала, но ее постоянный контроль над собой оборачивался не разумными, а импульсивными поступками в сочиненной истории. Подобного с ней реально не происходило: вспомним, это же страхи того, что может быть. Но в них отражены все ее реальные переживания, страх полной изоляции от сверстников, остракизма и невозможности взаимопонимания. Эта ситуация и символизируется ямой — явлением скорее психологического, чем физического свойства. После игры девочка стала менее напряженной и легче вступала в контакт со сверстниками.

Еще одна фантасмагория отражена в истории-сказке девочки 9 лет с истерическим неврозом.

«Жили на свете король и королева, и была у них дочка Алиса. Около королевства рос красивый лес. Принцессе очень нравился этот лес, и она каждый вечер смотрела на него из окошка. Но однажды вечером, когда девочка посмотрела в окно, то увидела, что лес светится голубым светом, и такую картину она наблюдала несколько дней. Потом она решила сходить к волшебнице и узнать, в чем дело. „Потому, — ответила волшебница, — что там завелись ведьмы". На следующий день принцесса побежала в лес посмотреть на ведьм (такая уж она без оглядки любознательная), но она зашла в такую глушь, что даже птиц было не слышно. Она испугалась и побежала назад, но только еще дальше углубилась в лес. Вдруг недалеко от Алисы замерцал голубой свет, и она увидела, что из света вышла дама в сером. Она подошла к Алисе и спросила, как девочка попала в такую глушь, но принцесса от испуга не могла вымолвить ни слова. Дама взяла ее за руку и пошла к голубому свету. Возле огромного камня была дверь. Они вошли туда, прошли по темному коридору и попали в круглую комнату без окон. На стенах висели летучие мыши, лягушки и змеи. Тут ведьма жутко захохотала и исчезла. Придя в себя, Алиса поняла, что она заперта. Вдруг она увидела в углу на сундуке плащ, расшитый золотом. Когда она подошла к нему, то услышала писк. Это мышка запуталась в плаще. Алиса освободила ее. И мышка рассказала ей тайну плаща: кто его наденет и загадает два желания, они сразу исполнятся. Алиса накинула плащ и загадала: 1) вернуться домой, 2) чтобы все ведьмы исчезли. Раздался гром, и она очутилась дома. И лес был как прежде».

Девочка в придачу нарисовала королеву, лицо которой закрыто вуалью, а на черном платье (мантии) изображен пиковый туз. Чем не Пиковая дама, которой так боятся девочки от 7 до 10 лет? А ведь она чем-то напоминает королеву-мать. Ее реальная мать такая же принципиальная, строгая, постоянно угрожала ребенку. Образ Пиковой дамы всегда содержит в себе неразрешимую загадку — то ли это колдовство, то ли влияние потусторонних сил. Чем же так провинилась мать перед девочкой? Именно своей закрытостью, эмоциональной недоступностью, так что до нее не достучаться чувствительной, впечатлительной и нуждающейся в любви дочери.

Приходится еще раз констатировать неслучайность возникновения у ребенка истерического невроза как результата непереносимого эмоционального напряжения из-за блокирования ее чувств любви со стороны матери. Откликом на это были капризы, своеволие и упрямство дочери, способной, как мы видим, совершать весьма опрометчивые поступки, раз она пошла, не оглядываясь, в лес, пусть и из любопытства.

Можно спросить: а как же король-отец? Он ничего и не мог запретить, поскольку в семье командовала жена, прагматичная во всех отношениях и всегда изрекающая истину в последней инстанции. Муж был мягким и уступчивым, совершенно нормальным, как это часто и бывает в семьях детей, заболевающих истерическим неврозом. Единственным его «недостатком» была покладистость, неконфликтность и неумение настоять на своем там, где это необходимо. Не был он и предрасположен, в отличие от жены, к вере во всякую чертовщину, магию и в рекламируемые в средствах массовой информации способы снятия сглаза и порчи. Следовательно, их взгляды не совпадали, но он ее не обвинял, а молча терпел причуды супруги, которую любил, причем без взаимности. Центральным мотивом в истории было даже не колдовство и прочая мистика, а то, что после доброго поступка девочки — освобождения мыши — исчезли все ведьмы, в том числе и пресловутая Пиковая дама. Вместе с ней исчезли бы и противоречивость отношения матери, непоследовательность и угрозы при любом неисполнении ее желаний и требований.

В игре девочка стала сама собой: очень уж был ей неприятен образ ведьмы. Мышкой, по ее желанию, стала мать. Сложнее было выбрать участника на роль ведьмы. После долгого раздумья девочка выбрала на эту роль одну из курсанток — с распущенными волосами и черными глазами. Эффект игры сказался благоприятным образом на взаимоотношениях матери и дочери, а отец

в роли короля приветствовал это и даже стал издавать указы, которых не смела ослушаться и королева.

Девочка 10 лет с неврозом страха, крайне впечатлительная и с развитым воображением, сочинила историю, названную «Ночные отражения».

«Жили на свете отражения, и ночью, когда дети ложились спать, они появлялись на стенах, шкафах, потолке. Детям становилось страшно. И вот наступила ночь. Люди стали ложиться спать, и в окнах погас свет. Ксюша тоже выключила свет. И только стала она засыпать, как за окном зажглись фонари. Занавески в ее комнате зашевелились, и вместе с уличным светом в окно влетело большое отражению в сопровождении маленьких отражений. Они забегали по шкафам, кроватям, качались на люстрах, заглядывали в зеркала, в которых потом отражались страшные лица. Они всячески мешали Ксюше спать. Ксюша испугалась и забралась под одеяло. Но тут она вспомнила, что если будешь бояться, то отражение унесет тебя в свои владения, а если не будешь бояться, то тогда можно победить свой страх. Ксюша встала с кровати и сказала: „Я тебя не боюсь! " — „Тогда давай с тобой водить хоровод", — сказало отражение. И они среди ночи стали ходить по комнатам, заглядывать в зеркала, плясать. От шума и крика проснулись родители. Увидав страшные отражения, они испугались, но Ксюша сказала: „Не бойтесь, идите сюда, это мои друзья! " ».

Смысл истории весьма непростой. Во-первых, подобные сны наиболее часто встречаются именно у десятилетних детей, которые, как мы установили, обладают в этом возрасте максимальной впечатлительностью и внушаемостью. Отражения как раз и воспроизводят внутренний психологический мир девочки, наполненный тревогами и предчувствиями из-за тлеющих конфликтов в семье и постоянной угрозы развода родителей. Девочка даже готова подружиться с отражениями, лишь бы родители жили в дружбе и согласии между собой. В конце они стали для нее такими же друзьями, какими могли бы стать умиротворенные родители. Эта история была проиллюстрирована рисунками, изображающими

все перипетии сюжета: и как она ложится спать, и что ей чудится, и как она прогоняет страшные лица, а потом дружит с ними. В игре девочка изображала себя, в качестве отражений выступали остальные участники игры, включая родителей. Вначале они укладывали дочь, несмотря на все ее протесты, затем превращались в отражения-призраки, привидения, чертей и прочих пугающих во сне детей персонажей. По очереди все эти малоприятные отражения кошмарных снов заходили за шкаф, где спала девочка (в комнате был полумрак), и всячески пытались ее испугать, но это им не удавалось: она либо продолжала спать крепким сном, как ни в чем не бывало, либо сама переходила к наступательным действиям — кричала: «Цыц, уйди», а то и бросала в них всем, что было под рукой. Тогда, расстроившись, отражения покривели, захирели и решились из последних сил провести «рабочее совещание», где была признана полная неэффективность их действий (совещание проходило по другую сторону шкафа, и девочка все слышала). Наиболее безобидным из персонажей была вынесена резолюция о прекращении агрессивной деятельности и терроризма на всю оставшуюся жизнь и даже после. Все с этим согласились, дружно как никогда, и предложили девочке просто поиграть с ними, раз она все равно уже не может уснуть. Отражения и девочка образовали круг, танцевали, пели, стучали в бубен и барабан. На шум прибежали родители, ужаснувшиеся вначале, но тоже были вовлечены в игру и даже пригласили отражения на чаепитие. Родители сходили за тортом, и все с удовольствием ели и говорили, какая она хорошая девочка, а им нужно перевоспитываться или по крайней мере пройти курс лечения.

В другой истории, девочки 9 лет с неврастенией, невропатией и энурезом, отражаются как в капле воды все ее семейные мучения, обусловленные не очень чувствительной мамой, наказывающей ни за что и требующей

от дочери учиться только на отлично. Папа в воспитании дочери не принимает участия, а в редкие минуты пребывания дома только усиливает ее страдания. Наблюдается у нашей юной пациентки и психологическое самоустранение из семейной жизни, экзистенциальное отчаяние: лучше бы не родиться, чем мучиться в реальной жизни. История не имеет названия, что уже симптоматично.

«Жила на свете одна женщина. Она не могла иметь детей. Из-за этого стала очень злой. И решила она отнимать детей у родителей силой. Для начала она купила большой дом с огромной ямой во дворе, вместо крыши ее закрывала решетка. По ее плану в эту яму и должны были помещаться украденные дети. Однажды я пошла в магазин и увидела странную женщину. Она бежала за детьми, чтобы убить их или забрать. Я спряталась за машиной. Но тут она увидела меня и бросилась за мной. Преследуя меня, даже убила одного человека. Сначала я прибежала к своему дому, но испугалась, что она убьет моих родителей, и побежала дальше. И она догнала меня, притащила меня и еще нескольких детей и посадила в яму. Ш договорились с охранником, что ночью он откроет решетку и выпустит нас. Он так и сделал. Оказавшись на свободе, мы сразу побежали. Вскоре жестокая женщина была арестована».

На роль злодейки была назначена другая мама, тоже не очень предрасположенная к сочувствию и состраданию по отношению к детям. Роли родителей, по замыслу автора, получили мальчик и мать девочки. Детей представляли автор и еще один мальчик, принявший участие в игре. Охранника играл специалист.

⇐ Предыдущая 3 4 5 6 7 8 91011 12 Следующая ⇒