Факторная модель социально-технологической культуры менеджера

Факторный анализ позволяет определить особенности практик, применяемых субъектами процесса формирования со­циально-технологической культуры менеджера, выявить по­тенциал различных социальных институтов, организаций и групп, который может быть использован в ходе этой деятель­ности.

Множество факторов формирования социально-техно­логической культуры менеджера можно свести в следующие группы. Макросоциологические факторы связаны с влияни­ем глобальных, цивилизационных процессов, в частности уровня научно-технического развития и государственной поли­тики в области высоких технологий, парадигмы управления, социокультурными особенностями технологизации социально­го пространства. Факторы мезоуровня представлены особен­ностями институциональной среды, социокультурного про­странства и организационной культуры, а также социально- групповыми особенностями функционирования организации, в которой действует менеджер. Микросоциологические факто­ры обусловлены, статусно-ролевыми, мотивационными и лич­ностными особенностями деятельности менеджера (рис. 2.2).

Эти факторы не однородны с точки зрения управленческо­го регулирования, в частности макросоциологические факторы являются в меньшей степени управляемыми, мезосоциальные частично управляемые, микросоциальные управляемы и само­управляемы в большей степени.

Рис. 2.2. Факторная модель социально-технологической культуры менеджера

 

Рассмотрим подробнее действие ключевых факторов.

Макросоциологические факторы. 1. Уровень научно- технического развития и государственная политика в об­ласти высоких технологий. Современное общество предельно технологизировано. На долю новых знаний, воплощаемых в технологиях, оборудовании, образовании кадров, организации производства в развитых странах, приходится от 70 до 85% прироста ВВП.

Характеризуя особенности современного экономического роста, С.Ю.Глазьев, отмечает ведущее значение научно- технического прогресса и интеллектуализацию основных фак­торов производства^[97]. Внедрение нововведений стало ключе­вым фактором рыночной конкуренции, позволяя передовым фирмам добиваться сверхприбылей за счет присвоения интел­лектуальной ренты, образующейся при монопольном использо­вании более эффективных технологий. Широкое применение информационных технологий многократно расширили возмож­ности генерирования и передачи знаний и, соответственно, НИОКР. Следствием информационной революции стало пре­вращение науки в ведущую производительную силу, которая непрерывно генерирует новые технологические возможности. Переход к экономике знаний вызвал серьезный сдвиг в струк­туре общественного производства, резко увеличив потребности и возможности образования и творческой деятельности^14? .

Кроме того, в качестве характерной черты современного экономического роста отмечается переход к непрерывному ин­новационному процессу в практике управления. Проведение НИОКР занимает все больший вес в инвестициях, превышая в наукоемких отраслях расходы на приобретение оборудования и строительство. Одновременно повышается значение государст­венной научно-технической, инновационной и образовательной политики, определяющей общие условия научно-технического прогресса. Интенсивность НИОКР и качество человеческого потенциала определяют сегодня возможности и уровень эко­номического развития - в глобальной экономической конку­ренции выигрывают те страны, которые обеспечивают благо­приятные условия для научно-технического прогресса^[98].

В настоящее время происходит становление нового — шес­того - технологического уклада. Сегодня формируются ключе­вые направления экономического роста в долгосрочной пер­спективе. Их своевременное развитие закладывает сравнитель­ные преимущества, которые будут определять геополитиче­скую конкуренцию до середины XXI века.

В России, в отличие от развитых стран, системная госу­дарственная научно-техническая политика фактически отсут­ствует⁰⁰. Чтобы ее создать и правильно сориентировать, необ­ходимо четкое понимание, с одной стороны, закономерностей современного экономического роста, и, с другой стороны, сравнительных национальных преимуществ, использование ко­торых должно лечь в основу государственной научно-техни- ческой политики развития.

Дальнейшее снижение конкурентоспособности россий­ской экономики предопределяется профилем ее инновационной системы - по всем показателям инновационной активности она существенно отстает от развитых стран (см. рис. 2.3).

При этом деградация научного потенциала страны про­должается, о чем свидетельствует снижение стоимости основ­ных средств исследований и разработок, и ухудшение их ре­зультативности.

Профиль национальной инновационной системы Рис. 2.3. Профиль национальной инновационной системы

 

На фоне структурной перестройки мировой экономики, разворачивающейся на основе новых технологий, в технологи­ческой структуре российской экономики наблюдается регресс, сужается потенциал роста современного и нового технологиче­ских укладов, экономика теряет способность к самостоятель­ному воспроизводству. При этом государство продолжает пас­сивную экономическую политику, не используя общепринятые в мире инструменты стимулирования НТП и не создавая меха­низмы генерирования долгосрочных инвестиций в освоение но­вых технологий^[99]. Необходимо активизировать сохранившийся научно-технологический потенциал, своевременно провести структурную перестройку российской экономики на передовой технологической основе, кардинально повысить ее конкуренто­способность в условиях нарастающей глобальной конкуренции. Но для реализации этой возможности необходимо кардинальное изменение государственной экономической политики, которая должна обеспечить организацию долгосрочного кредитования перспективных направлений роста производства, модернизацию и структурную перестройку экономики на основе новых техно­логий, перевод на инновационный путь развития.

Как правильно констатируется учеными, единственным выходом из воронок отсталости является не догоняющее раз­витие, а формирование новых траекторий развития посредст­вом концентрации интеллектуального капитала¹⁵^. Секрет лю­бого «экономического чуда» заключается в правильном выборе и реализации приоритетов развития, реализация которых дает возможность «оседлать» очередную волну экономического роста. Но чтобы это сделать, нужно своевременно создать на­учно-информационные, производственно-технологические и интеллектуальные заделы в освоении перспективных техноло­гий, создании передовых социальных технологий.

2. Социокультурный фактор. Практика применения со­циальных технологий у нас в стране показывает, что они дей­ствительно способствуют более или менее эффективному раз­решению общественных проблем, но вместе с тем их реализа­ция встречается со многими трудностями, барьерами наиболее существенным из которых авторы выделяют социокультур­ный¹³". Он связан с особенностями отечественной культурно- исторической традиции, национальным характером.

Преобладающими типами действий в рамках отечествен­ной культурно-исторической традиции были аффективный и традиционный, что предопределило чаще всего иррациональ­ный подход к определению наиболее привычных форм поведе­ния большинством населения, который не просто был легити­мирован русской культурой, но стал одним из формирующих ее факторов, превратившись в своеобразный гипотетический императив¹" ⁴. Раскрывая его содержание, В.Н. Брюшинкин пи­шет: «Русские доверяют бытию. Недоверие к рациональности и культуре в то же время означает, что мы верим в независимое от нас сверхрациональное бытие, которое в целом благоприят­ствует человеку и которое больше и умнее человека и челове­чества. Доверие к бытию сказывается в знаменитом русском «авось». «Кривая вывезет» говорят у нас, противопоставляя бытийственную иррациональную «кривую» рациональной пря­мой, которая, несмотря на весь свой прямолинейный «ясный и отчетливый характер», редко выводит в проектируемый конеч­ный пункт»^[100].

И.Г. Яковенко, исследовавший историю российской госу­дарственности с позиции социокультурного анализа, считает, что синкрезис как представление (образ) о нерасчлененной це­лостности окружающего мира, генетически восходит еще к ро­довому состоянию¹⁵⁰. Синкрезисом И.Г. Яковенко объясняет многие явления культурной реальности, в которой существует российская государственность. К ним относится и «загадоч­ность» русской души, ее исконный эсхатологизм, неприятие реального, немифологизированного государства, не сводимого к образу «народного царя», тяга к личным контактам, непри­ятие формализованных процедур, бунт, смирение, бегство от власти, конфликт установок сердечной привязанности и рацио­нализма, что ведет к неупорядоченности культурного про­странства, его хаотизации. В самом общем виде такие феноме­ны можно охарактеризовать как парадоксальное «сочетание несочетаемого» (Ж.Т. Тощенко)^[101].

Отечественные ученые выделяют комплекс черт, прису­щих российским управленцам, в частности чиновничеству ⁵ которые не вполне отвечают идее социальных технологий как рациональной организации деятельности. Среди них отмечают импульсивность, которая, с одной стороны, настраивает инди­вида на нерегламентированные и спонтанные действия, с про­явлением при этом находчивости (инициативы), с другой сто­роны, предполагает аттрактивную мотивацию (аттрактивный мотив противоположен рациональному: человек выбирает

ценности и осознанно не рассчитывает средства); недоста­точная целесообразность действий, дефицит стратегического мышления, ориентация в большинстве случает на ситуацию, а

не на перспективу: квазирациональность; нерефлексивность

мышления.

Налицо противоречие между требованиями рациональной организации социального управления, идеей технологизации социальных процессов и социокультурной традицией, следст­вием которого может стать вывод о «минимальных предпосыл­ках для принятия идеи необходимости освоения и использова­ния социальных технологий»¹⁶¹. Однако согласиться с таким выводом нам не позволяют следующие соображения.

Во-первых, само понятие рациональности претерпевает значительные изменения, обусловленные критикой прежнего классического типа и попыткой сформулировать принципы не­классического понимания рациональности. В современных фи­лософских и социальных исследованиях уже не раз высказыва­лась мысль о том, что развитие техногенной цивилизации, ос­нованной на ценностях формальной рациональности, подошло к критическим рубежам, которые обусловлены глобальными кризисами (экономическим, экологическим, антропологиче­ским и др.)¹⁶².

Современная наука и техника, сохраняя общую установку на преобразование объективного мира, втягивает в орбиту че­ловеческого действия принципиально новые типы объектов, которые меняют тип рациональности и характер деятельности, реализующийся в производственных и социальных технологи­ях. Речь идет о сложных саморазвивающихся системах, среди которых главное место занимают человекоразмерные, вклю­чающие человека в качестве своего особого компонента, в придании научно-техническому развитию гуманистического измерения, что, в свою очередь ставит проблему нового типа научной рациональности, включающей в себя в явном виде гу­манистические ориентиры и ценности^[102].

Академик В.С.Степин выделяет основные «точки роста» новых ценностей, изменяющих прежнюю стратегию развития, новое отношение к миру, который диктуется ситуациями со­временных социальных изменений^[103].

Первая из них связана с глобализацией человечества, воз­растающей целостностью и взаимозависимостью отдельных стран и регионов, поиском новых стратегий социализации че­ловека и его воспитания в духе толерантности, уважения к дос­тижениям различных культур, поиска консенсуса, согласия при решении конфликтных проблем, что означает пересмотр идеала силы и власти, господства над объектами, обстоятельствами, социальной средой, требуя критического анализа всей новоев­ропейской культурной традиции. Все это постепенно формиру­ет в качестве основной стратегии социальной жизни идеалы ненасилия и приоритета общечеловеческих ценностей.

Вторая связана с тем, что объекты, которые представляют собой развивающиеся человекоразмерные системы, требуют особых стратегий деятельности. Этим системам свойственны синергетические эффекты, и в них существенную роль начи­нают играть несиловые взаимодействия, основанные на коопе­ративных эффектах. Установка на активное силовое преобразо­вание объектов при взаимодействии с такими системами уже не является продуктивной. Третья «точка роста» новых ценно­стей заключается в том, что в стратегиях деятельности со сложными человекоразмерными системами возникает новый тип интеграции истины и нравственности, целерационального и ценностнорационального действия. Реальное воздействие на нее с целью познания или технологического изменения всегда связано с проблемой выбора определенного сценария развития из множества возможных. И ориентирами при этом служат не только знания, но и нравственные принципы, налагающие за­преты на опасные для человека эксперименты с системой и ее преобразованием.

Несмотря на то, что М. Вебер предсказывал в начале XX века рост рациональности в социальной жизни, он не мог предположить, что изменится и сам тип рациональности. Хотя, отмечая несомненные преимущества рационального господ­ства, М. Вебер, тем не менее, признавал его латентные, скры­тые опасности в виде «иррациональных элементов» предупре­ждал о возможности иррациональной рациональности.

Тип научной рациональности сегодня изменяется, но сама рациональность по-прежнему необходима, в том числе и для понимания и диалога различных культур, который невозможен без рефлексивного отношения к их базисным ценностям. «По­скольку всякое развитое общество является сложной иерархи­ческой системой с многочисленными пересекающимися соци­альными и деятельностными структурами, постольку в обще­стве существует не одна единственная, а множество взаимо­действующих, частично совпадающих и одновременно кон­фликтующих рациональностей»^|65.

В универсальном эволюционализме, который считается фундаментальной метапарадигмой современной научной кар­тины мира, управление начинает занимать место одной из ос­новополагающих категорий, с которыми связывают реализа­цию ноосферного потенциала в сохранении жизни на земле и осуществление эпохального перехода к коэволюционному раз­витию природы и человеческой цивилизации^[104]. Управлению придется коренным образом перестраиваться путем пересмотра сложившегося типа рациональности, согласиться с тем, что оно относится к феноменам «неполной рациональности»^[105].

Расширение образа рациональности происходит за счет включения в него экзистенциально-духовного, культурно- исторического и даже обыденного знания. Представление о том, что жизнедеятельность выступает в роли социоприродко- го единства и является выражением субъективного опыта лич­ности (западная традиция) и в одной из своих ипостасей вклю­чает идею Абсолюта и его неразрывного единства с человеком (русская традиция), может стать источником более глубокого и полного понимания проблемы рационального, расширить гори­зонты рациональности в поисках оснований неклассического понимания рациональности.

Во-вторых, традиция не противостоит новациям, это, на наш взгляд, популярное заблуждение. Творческое видоизмене­ние традиции Ш. Эйзенштадт называет реконструкцией^[106]. Итогом реконструкции является усвоение традицией новых об­разов. идей и способностей, в частности, комплексов рацио­нальности и личности. Рациональное мировоззрение сегодня в значительной степени, хоть и с определенными издержками утверждается и в России. Да и в истории России существовали примеры рациональной организации жизнедеятельности, прав­да, на другой идеологической (точнее религиозной) почве - старообрядничество^[107].

В-третьих, целерациональным типом социального дейст­вия не исчерпывается такое сложно-структурное и многофунк­циональное явление, как управление и социальные технологии.

Западная, прежде всего американская традиция в трактов­ке управления как менеджмента не может быть исчерпываю­щей. В США прагматизм выступает как национальная черта характера^[108]. Это не только социально одобряемый стандарт успешного поведения, но и философско-мировоззренческий принцип, развитый трудами Пирса, Джемса, Дьюи и Мида. В иных культурах, и в частности в России, проблематика управ­ления связана с другими моральными ценностями, с представ­лением о взаимопомощи в процессе коллективного труда и со­циальной справедливости. В российской философии (Н.А. Бер­дяев, B.C. Соловьёв, С.Л. Франк) и в науке (А.А. Богданов,

B. И. Вернадский, Н.Д. Кондратьев) всегда были сильны поиски ответов на вопросы более счастливого жизнеустройства наро­да, общества, а не достижение успеха лишь его отдельными представителями. Даже этимологически слова «manage» и «управление» различаются в английском и русском словарях. Если в английском это - действие, направленное на достиже­ние цели, означающее умение обращаться, владеть, усмирять, ухитряться и, конечно, заведовать, стоять во главе, то в рус­ском, у В.И. Даля, оно идет от слов «управа», «управляемое место», от слов «справляться», «правильно вести дело», «пра­вить», «давать ход», «направлять», «преодолевать преграды», «приводить в порядок»^[109]. Это два различающихся «культур­ных кода». Если в первом доминирует целевое воздействие как движение к успеху, то во втором это больше напоминает воз­действие, правильно направляемое и упорядочивающее. В этой связи неслучайным стало разделение понятий «менеджмент» и

«управление» в отечественной социологии

Наличие «культурного кода» позволяет говорить о социо­культурных особенностях социальных технологий, социально- технологической культуры, соответственно о существовании западного типа социально-технологической культуры, восточ­ного, российского и других.

В основу определения российских особенностей социаль­но-технологической культуры, считаем возможным положить описанный в научной литературе^17, и упомянутый выше ком­плекс черт, присущих российским руководителям. Среди ос­новных отличительных особенностей социально-технологи­ческой культуры отметим следующие:

1. Сочетание аттрактивной и рациональной мотивации поведения, основанной на стремлении следовать нормам и ценностям.

2. Коллективизм как способ взаимоотношений россий­ских индивидов.

3. Вертикальная иерархия подчинения. Россию, по выра­жению В.А. Ядова, умом можно понять, если серьезно рас­смотреть вертикальные социальные связи между поколениями. «Институциональные матрицы России формируют по преиму­ществу вертикальные, а не горизонтальные социальные взаи­модействия»^[110].

4. Этическая модель поведения определяется принципом «следуй образцу поведения лидера».

5. Преимущественно импульсивность в поведении и при­нятии решений.

Выделение характерно российских социокультурных осо­бенностей социально-технологической культуры позволяет существенно дополнить требования к проектированию соци­альных технологий, технологизации социальных процессов.

Во-первых, учет аттрактивной, усиление рациональной мотивации поведения основанной на стремлении следовать нормам и ценностям, ориентация на достижение общественных целей, для общего блага, «во имя...» и четкое нормирование (в том числе правовое) технологии деятельности, «что можно, а что нельзя», цельная документальная система регуляции: пове­дения. Организационно это может быть оформлено в виде ри­туала, так как он дает выход чувству социальной принадлеж­ности, и вместе с тем, требует подчинения себе без раздумий и обеспечивает ощущение порядка, формы, поддерживает опре­деленность поведения в неопределенных обстоятельствах, спо­собствует формированию технологической дисциплины.

Во-вторых, поскольку влияние принципа коллективизма прослеживается как в социально адекватных, так и в аномий- ных чертах поведения (аномниные формы возникают тогда, ко­гда действия индивида оказываются под влиянием индивидуа­листической регуляции личной ответственности, личного рис­ка, личного достижения по принципу «что не запрещено, то разрешено»¹⁷³), необходимы групповые формы организации деятельности и ответственности, при этом четкое обозначение зоны личной ответственности.

В-третьих, иерархичная система статусов, чинов, разрядов основанная на преимущественно вертикальных социальных взаимодействиях должна быть организационно дополнена го­ризонтальными связями с возможностью принимать самостоя­тельные решения в пределах компетенций по средствам и сро­кам достижения цели в конкретных проектах, отбор сотрудни­ков по принципу профессиональной компетенции и порядочно­сти, а не личной преданности, объективная оценка кадров, раз­работка системы стимулов управляющих карьерой, работаю­щих как длительный механизм стимуляции. Это позволит, с одной стороны, «выплеснуть» присущую русскому человеку импульсивность, проявить смекалку, инициативу, энтузиазм, с другой стороны, не даст этим качествам принять аномийную форму.

И, последнее, но, вероятно, самое главное: так называемое «правило первого лица» ⁷⁶ в России всегда играло ключевую роль, поэтому особые требования должны предъявляться к этическим, ценностным основаниям модели поведения руково­дителя. Будучи в содержательном отношении нейтральными к намерениям субъектов и объектов социального управления, технологии, как и всякий набор инструментов преобразования общества, зависят от этих намерений в функционально- целевом смысле. Исследователи отмечают, что сегодня любая технология может рассматриваться и применяться только с учетом ценностей ее инициатора-разработчика и заказчика¹'⁷.

Указывая на ключевую роль ценностей, установок и норм в практике социального проектирования, В.А. Луков пишет: «Все эти вопросы и понятия еще относительно недавно не вос­принимались как имеющие отношение к социальному проекти­рованию. Ценностная природа целенаправленных социальных изменений не осмысливалась в связи с конкретными проект­ными разработками и технологией проектирования, эта была сфера чистой теории. Проектной деятельности была присуща установка на немедленную реализацию проекта. В качестве ве­дущих факторов успеха рассматривалась скорость работ и на­личие финансовых, кадровых и материально-вещественных ре­сурсов. Но симптомы надвигающегося экологического кризиса, проявившиеся в 70-е годы (XX века - Б.И.), привели к карди­нальной смене приоритетов в социальном проектировании и в целом к преобразованию проектного мышления. Успех как достижение цели стал недостаточной характеристикой эффек­тивности проекта. В новой парадигме мышления внимание уделяется не только связи цели проекта и ее достижения, сколько самой постановке цели»^[111].

Выполнение представленных требований позволит, на наш взгляд, обеспечить возможность социокультурной легити­мации идеи технологизации российского социального про­странства.

Мезосоциологические факторы. 1. Институциональная среда, социокультурное пространство организации. В со­циологии классический образец анализа социокультурного пространства был дан П.Сорокиным" ⁴. По определению П.Бурдье, социальное пространство - это «ансамбль невиди­мых связей, тех самых, что формируют пространство позиций, внешних по отношению друг к другу, определенных одни через другие, по их близости, соседству или по дистанции между ними. Социокультурное пространство - это не сколько-нибудь устойчивое состояние, а огромный комплекс ни на мгновение не останавливающихся процессов, понимаемых как поток со­бытий»^[112]. Иначе говоря, оно имеет «процессуальный образ»^[113], его материальное содержание - социальные практики индиви­дов, объединенных в коллективы (группы и организации).

Социокультурное пространство системы управления формированием и развитием социально-технологической куль­туры современного менеджера предстает как динамическая сеть социальных взаимодействий, создаваемых усилиями соци­альных субъектов различного уровня (коллективных и индиви­дуальных), их практиками, но вместе с тем имеющее свое осо­бое (системное) качество, которое репрезентируется в виде ус­военных социальных ролей и ценностей менеджеров. При та­ком понимании структурной единицей рассматриваемого со­циокультурного пространства является профессиональный коллектив образовательного или другого учреждения, его структурные подразделения, группы, а основным механизмом создания этого пространства становится социальное и управ­ленческое взаимодействие индивидов и групп.

2. Организационные детерминанты, определяющие куль­турные образцы поведения, социального взаимодействия и вы­раженные в особенностях организационной культуры.

В современной социологии управления интерес к исследо­ванию организационной культуры возрастает. Представлено множество определений понятия «организационная культура», которых только в отечественной литературе насчитывается около ста, различные подходы и концепции ее изучения^[114]. Мы придерживаемся рационально-прагматической концепции ор­ганизационной культуры, которая разрабатывается ведущими зарубежными и российскими специалистами в области социо­логии организаций и управления, такими как Э. Шейн, К. Ка­мерон, Р. Куинн. Ю.Д. Красовский, А.И. Пригожин, В.А. Спи- вак и другими. В ней организационная культура трактуется как атрибут любой организации, как более или менее устойчивый комплекс базовых представлений, ценностей, норм и правил поведения, разделяемых членами организации и реализуемых в совместной деятельности. Культурные образцы, принятые и усвоенные в данной организации, оказывают значительное влияние на различные стороны деятельности организации и, в частности, на властные отношения, межличностные и меж­групповые отношения, на технологию деятельности, мотива­цию и т.д., определяет специфику ролевых требований. Г. Хофстед назвал организационную культуру «коллективным программированием» поведения людей, особенностей их дея­тельности в организации. Более того, А.И.Пригожин считает тип деловой культуры и ее подвид организационную культуру - отношение к труду, традиции, ценности, предопределяющие качество работы, мощным социально-экономическим ресурсом развития общества¹⁸'.

Организационная культура спонтанно или целенаправлен­но складывается в любой организации, получается сложная коалиция индивидуальных культур, формирующая особенность организации. Стихийно может сформироваться не самая благо­приятная организационная культура, но, умело управляя ее формированием, определив функции, мотивацию, развитие от­ношений между работниками, согласование интересов, и т.д. посредством специальных методов, можно развить организа­ционную культуру до высокого уровня, когда интересы и дей­ствия работников максимально ориентированы на цели органи­зации в целом. Таким образом, организационная культура есте­ственно-искусственное образование, развитие которого стано­вится важным управленческим ресурсом, повышающим управ­ляемость социальных процессов в организации.

Организационная культура состоит из взаимоперетекае- мых компонентов: ценности или идеологемы, управленческие установки, правила, традиции или обыкновения, нормы.

Прикладные ценности возникают в ходе сознательного выбора субъектом управления с большим моральным смыслом: например, для формирования и развития социально-техноло­гической культуры менеджера это могут быть такие ценности, как технологичность, рациональность, инновационность, зако- нопослушание, дисциплина, бесконфликтность, качество и т.д. Некоторые из этих ценностей приобретают особую значимость и получают статус идеологемы. Любые идиологемы работают тогда, когда доведены через функции и стимулы до подразде­лений и кадрового состава.

Управленческие установки - решения руководителей в ви­де приказов, распоряжений, заданий, требований, задаваемых функций, критериев оценки, которые все вместе предназначе­ны для воплощения выбранных идеологем в практику деятель­ности организации. Они составляют первый шаг для освоения ценностей, для перевода их на язык конкретных требований к работникам. Например, если для формирования социально- технологической культуры считать главными ценностями тех­нологичность и рациональность, то для кадрового состава должны быть сформулированы или разработаны совместно конкретные технологии организации деятельности, основным содержанием которых будет рациональность действий, поощ­рения за следование этим технологиям, налажен периодиче­ский контроль за ходом их реализации, заложен механизм их совершенствования и т.д.

Правила - договорной порядок, необходимый для осуще­ствления ценностей, идеологем и управленческих установок. Это определенный свод взаимосвязанных правил труда, пове­дения, отношений, в своей совокупности образующих договор­ной (фактический) порядок, действующий наряду с админист­ративно-правовым (формальным) порядком, но в отличие от последнего не имеющий юридической силы, а выступающий в виде «морального контакта» между сотрудниками. Его функ­ции - интеграция, повышение согласованности и взаимопони­мания в целях и действиях сотрудников, укрепление горизон­тальных, вертикальных и диагональных связей в организации, введение большей определенности в организационную среду, формирование ожидаемых норм жизнедеятельности, спонтанно регулирующих фактическое поведение (привычки, традиции).

Традиции или обыкновения - некоторые организационные ритуалы, специально вводимые для подкрепления правил и подтверждения ценности избранной идеологемы. Они пред­ставляют собой регулярные совещания, собрания, конкурсы и т.д. Их назначение - постоянно воспроизводить важность соот­ветствующей ценности, делая процесс ее освоения необходи­мым. Традиции задают тонус и ритм усилиям руководства по изменению организационной культуры.

Самая главная и самая трудная компонента организацион­ной культуры - нормы. Это сложившиеся привычные ценности, фактически определяющее повседневное деловое поведение работников, как складывающиеся спонтанно, неосознанно, так и задающееся целенаправленно в виде идеологем, правил. Нормативная среда однажды сложившись, саморегулируется. Нормы, кроме того, привносятся из деловой культуры окру­жающей среды, прошлого опыта, индивидуальной культуры. Если удастся развить нормы в нужном направлении, то они мо­гут существенно подкреплять управление, становясь его есте­ственным резервом и основой. Однако изменение нормативной среды дается очень трудно, встречает сильное сопротивление, обычно проявляется не открыто, а скорее глухо, вне наблюдае­мых явных проявлений. Нормативная среда организации - сердцевина организационной культуры. Никакие ценности, ус­тановки, никакие программы и стратегии формирования и раз­вития социально-технологической культуры менеджера не бу­дут реализованы, если нормативная среда организации их не принимает, с ними несовместима.

3. Социально-групповые детерминанты, обусловлены особенностями организации социального взаимодействия в группе. Под группой здесь мы понимаем организационно оформленную совокупность взаимодействующих индивидов, ориентированную на достижение определенных целей (струк­турные подразделения организации, отделы, кафедры, студен­ческие группы и т.д.).

В каждой формальной организации существует сложное переплетение формальных и неформальных групп. Эти нефор­мальные объединения часто оказывают сильное влияние на ка­чество деятельности через групповые нормы, групповое созна­ние и ролевую структуру. Групповые нормы определяют, что допустимо и недопустимо в группе, желательно и нежелатель­но, что правильно и неправильно, включают в себя установки и образцы поведения, касающиеся отношения менеджеров к ра­боте или к учебе. Их можно разделить на две категории: а) нормы, которые изначально задает руководитель; б) нормы, выработанные группой. Если для того, чтобы выполнялись нормы, предложенные руководителем, зачастую требуется прилагать значительные усилия, то нормы, выработанные са­мой группой, защищаются членами группы. Группа разраба­тывает собственную систему санкций за нарушение группо­вых норм. Так возникает феномен группового давления. Груп­па осуществляет давление на своих членов, заставляя их под­чиняться этим нормам, используя групповое сознание. Груп­повое сознание касается признания правильности и уместно­сти социальных норм, характерных только для данной группы, а также связи этих норм с нормами культуры организации. Разные члены группы занимают различные позиции, осознают и исполняют различные роли. Ролевая структура предполагает определенное место в формальной и неформальной структуре группы.

Социальные отношения, складывающиеся в группе под­вижны, что порождает описанный в социологии управления феномен групповой динамики^iS4. Она представляет собой, на наш взгляд, процесс самоорганизации социальных отношений в группе. К характеристикам групповой динамики относятся: сплоченность, групповое напряжение, лидерство, неформаль­ные связи, стадии развития группы.

Микросоциологические факторы определяются статус­но-ролевыми, мотивационными и личностными особенностями деятельности менеджера.

Статусно-ролевые факторы или детерминанты, обуслов­лены личностной включенностью менеджера в процесс форми­рования и развития социально-технологической культуры.

Именно статусно-ролевая дифференциация является осно­вой взаимосвязи между членами группы и организации. Роли, которые исполняют менеджеры, являются результатом дейст­вия организационных факторов, таких как требования к выпол­нению поставленных задач, к стилю управления (или лидерст­ва), позиция в коммуникационных сетях, культурные нормы и ценности организации; личностных факторов - ценностей и ус­тановок, потребностей и мотивации, способностей и личных качеств.

Ролевое поведение отличается от ожидаемого во многих отношениях: в интерпретации роли, в личностных характери­стиках, изменяющих шаблоны и образцы поведения, в отноше­нии к данной роли, в возможных конфликтах с другими роля­ми. Ролевое напряжение или ролевой конфликт может возни­кать в связи с неадекватной ролевой подготовкой, ролевой мо­тивацией или неудачами, возникающими при исполнении дан­ной роли.

Кроме ролевых взаимосвязей с членами собственной группы и организации в целом, менеджер связан большим ко­личеством взаимодействий с другими людьми, группами и ор­ганизациями. Эти взаимосвязи составляют личностную роле­вую систему или социальную сеть. Эти взаимосвязи иногда оказывают весьма сильное, порой решающее влияние на вы­полнение ролевых требований.

⇐ Предыдущая12345678Следующая ⇒

Поделиться:

Популярное:

1. I. Естествознание в системе науки и культуры
2. II.3.2. Исследования по семиотике культуры
3. IV. Основные условия культуры
4. А. С. Пушкин как феномен русской культуры
5. Автор-составитель: Мандрица Сергей Анатольевич, проф. каф. теории и методики физической культуры
6. АКСИОЛОГИЧЕСКИЙ КОМПОНЕНТ ПЕДАГОГИЧЕСКОЙ КУЛЬТУРЫ
7. Античность: колыбель европейской художественной культуры.
8. Антропоцентризм культуры Возрождения
9. Б1.В.ОД.7 СОЦИОЛОГИЯ ФИЗИЧЕСКОЙ КУЛЬТУРЫ И СПОРТА
10. Библия как достояние мировой культуры и как инструмент уникального видения мира
11. Бобовые культуры. Цена одной упаковки 30 руб.
12. В рамках Проекта КАРАВАН КУЛЬТУРЫ 2017