Архитектура Аудит Военная наука Иностранные языки Медицина Металлургия Метрология
Образование Политология Производство Психология Стандартизация Технологии


Глава восемнадцатая. КОНСУЛЫ НА ВОЙНЕ. - СРАЖЕНИЕ ПОД КАМЕРИНОМ. - СМЕРТЬ ЭНОМАЯ



Когда исчезла всякая надежда на то, что Сергий Катилина возглавит армиюгладиаторов, восставшие приняли предложение Спартака: решено было веснойдвинуться к Альпам и после перехода через них распустить войскогладиаторов; каждый отправится в свою страну; там они постараются поднятьее население против Рима. Спартак обладал здравым умом и дальновидностью, что делало его одним из лучших полководцев своего времени, и он прекрасноотдавал себе отчет, что дальнейшая война с Римом на территории Италиимогла бы окончиться только победой квиритов. И вот в конце февраля 682 года Спартак выступил из Апулии с двенадцатьюлегионами по пяти тысяч человек в каждом; кроме того, у него было еще пятьтысяч велитов и восемь тысяч конников, - в общей сложности свышесемидесяти тысяч солдат, отлично обученных и превосходно вооруженных; сэтим войском он двинулся к Самнию, держась ближе к морю. После десятидневного похода он дошел до области пелигнов, где получилсведения, что консул Лентул Клодиан собирает в Умбрии армию в тридцатьтысяч человек с целью перерезать гладиаторам дорогу к реке Паду, а изЛатия идет другой консул, Геллий Публикола, с тремя легионами ивспомогательными войсками и собирается напасть на него с тыла, чтобыотрезать ему путь к возвращению в Апулию, а следовательно, к спасению. Раздражение, вызванное в сенате позором восстания и чувствомоскорбленного достоинства, уступило место страху и сознанию опасности, исенат отправил против восставших, как на одну из труднейших и опаснейшихвойн, двух консулов; им были даны две большие армии и поручено раз инавсегда покончить с гладиатором. Через несколько дней после своего назначения оба консула собрали своивойска, - один в Латии, а другой в Умбрии; однако опыт этой войны ипоражения, которые потерпели претор Вариний, квестор Коссиний и сам Орест, ничему не научили ни Лентула, ни Геллия, и они были далеки от мысли осовместном выступлении против Спартака то ли из чувства соперничества ижажды личной славы, то ли из-за неправильных тактических соображений; такили иначе, но они решили врозь наступать на Спартака, так что Спартак могодолеть и разбить каждую армию в отдельности, как он это и делал вистекшие два года. В Риме все же возлагали большие надежды на поход этих двух консулов ирассчитывали, что теперь навсегда будет покончено с этой позорящей Римвойной против рабов. Узнав о намерениях своих врагов, Спартак ускорил продвижение своеговойска через Самний и решил сперва напасть на Геллия, который должен былнаступать на него из Латия. Фракиец надеялся повстречаться с консулом надороге между Корфинием и Амитерном. Но, придя в эту местность, Спартак узнал от рабов окрестных городов, -они не отваживались убежать в лагерь гладиаторов, но оказывали им большиеуслуги сообщением важных сведений, - что Геллий еще находится в Анагнии, где ждет прибытия своей кавалерии, и двинется оттуда недели через две, нераньше. Вождь гладиаторов решил идти дальше и направился в Пицентскую область, надеясь встретиться там с Лентулом, идущим из Умбрии, разбить его всражении, вернуться затем назад и разбить Геллия, а потом направиться кПаду или же, не завязывая сражения ни с тем, ни с другим, идти прямо кАльпам. Дойдя до Аскула на реке Труенте, он узнал от своих многочисленных ипреданных разведчиков, что Лентул идет из Перузии с войском в тридцатьтысяч с лишним человек, и двинулся навстречу ему в Камерин. Спартак выбралдля себя сильную позицию и, расположившись на ней лагерем, хорошо укрепилего; здесь он решил выждать четыре-пять дней, то есть столько времени, сколько требовалось консулу, чтобы прибыть в Камерин, где Спартак решилдать бой. Итак, гладиаторы разбили лагерь близ Аскула. На следующее утро Спартаквыехал во главе тысячи конников для осмотра окрестностей. Он ехал одинвпереди своего отряда, погруженный в глубокое и невеселое раздумье, судяпо его мрачному лицу. О чем думал он? С того дня, как Эвтибида сделалась любовницей Эномая, германец, подпавпод власть куртизанки, мало-помалу становился все угрюмее, мрачнее и нераз показывал, что у него больше нет прежней любви и уважения к Спартаку.На последнем совещании военачальников в лагере под Гнатией, после известияоб отказе Катилины стать во главе войска гладиаторов, один только Эномайвысказался против принятого решения отойти за Альпы и каждому вернуться всвою страну. Противореча предложениям Спартака, он употребил по отношениюк нему грубые и резкие выражения, произносил какие-то загадочные иугрожающие фразы, бормотал что-то бессвязное о несносном деспотизме, онадменности, злоупотреблении властью, которых больше невозможно терпеть, оравноправии, ради завоевания которого гладиаторы взялись за оружие; онзаявлял, что оно теперь стало пустым звуком из-за диктаторской власти, подкоторую гладиаторы подпали, что уже пришло время перестать ей подчиняться.Хвала богам, они уже не дети, которые страшатся розги наставника! Спартак вскочил с места, разгневанный нелепой выходкой германца, затемснова сел и заговорил дружески и ласково, стараясь успокоить дорогого емучеловека. Но Эномай, видя, что Крикс, Граник и другие военачальники настороне Спартака, в бешенстве выбежал из палатки, не желая большеучаствовать в совещании своих соратников. Фракийца очень беспокоило поведение Эномая: в течение нескольких днейон избегал встреч со Спартаком, а если они случайно встречались, незаговаривал и смущенно молчал, уклоняясь от объяснений, которых Спартакхотел от него добиться. А происходило вот что: под влиянием Эвтибиды Эномай стал дерзким ираздражительным, но когда оказывался лицом к лицу с фракийцем, весь гневего угасал перед добротой, сердечностью и бесконечной простотой Спартака, не изменявшей ему и в дни его величия; честная совесть германца восставалапротив злобных вымыслов гречанки, и, встречаясь с великим вождем, ончувствовал стыд и поневоле бывал вынужден признать его душевное иумственное превосходство; он всегда любил и уважал Спартака и теперь немог относиться к нему с неприязнью. Спартак доискивался и никак не мог найти причины этой внезапнойперемены в Эномае, к которому он питал искреннюю глубокую привязанность. Эвтибида, превратив Эномая в кроткого, послушного ей ягненка, сумелаокружить глубокой тайной свою преступную связь с военачальником германцем, и Спартаку - по натуре честному и благородному - даже не приходила вголову мысль, что всему причиной коварные ухищрения и темные интригикуртизанки, в которые она необычайно ловко вовлекла Эномая; он и подуматьне мог, что в странном, необъяснимом поведении германца повинна Эвтибида; он о ней совершенно позабыл, а она избегала встреч с верховным вождемгладиаторов. Как только Спартак, печальный и задумчивый, вернулся из поездки поокрестностям Аскула, он удалился в свою палатку и приказал одному изконтуберналов позвать к нему Эномая. Контубернал отправился выполнить приказание вождя, а Спартак, оставшисьодин, погрузился в свои думы; контубернал вернулся очень скоро и доложил: - Я встретил Эномая, он сам шел к тебе; да вот он уже тут. И контубернал отошел в сторону, чтобы пропустить Эномая. Тот, насупившись, подошел к Спартаку. - Привет тебе, верховный вождь гладиаторов, - начал он. - Мне надопоговорить с тобой и... - И я хотел поговорить с тобой, - прервал его Спартак, поднявшись соскамьи, и сделал знак контуберналу, чтобы тот удалился. Затем, обратившиськ Эномаю, он сказал мягко и ласково: - Привет тебе! Добро пожаловать, брат мой, Эномай, говори, что ты хотелсказать мне. - Я хотел... - произнес с угрозой в голосе и с презрительным видомгерманец, все же опустив перед Спартаком глаза. - Я устал, и мне надоелобыть игрушкой... твоих прихотей... Если быть рабом... то я предпочитаюбыть в рабстве у римлян... я хочу воевать, а не прислуживать тебе... - Ах, клянусь молниями Юпитера? - воскликнул Спартак, горестновсплеснув руками, и с сожалением поглядел на германца. - Не иначе, как тысошел с ума, Эномай, и... - Клянусь чудесными косами Фреи! - прервал его германец и, поднявголову, посмотрел на Спартака своими маленькими сверкающими глазами. - Япока еще в своем уме. - Да помогут тебе боги! О каких таких прихотях ты говоришь? Когда это япытался тебя или кого другого из наших товарищей по несчастью и по оружиюпревратить в игрушку? - Я этого не говорю... и не знаю, ты ли... - в замешательстве ответилЭномай, вновь опустив глаза. - Не знаю, ты ли... но только знаю, что вконце концов я тоже человек... - Разумеется! Честный, мужественный и храбрый человек! Таким ты былвсегда и таким можешь быть и в будущем, - сказал Спартак, устремивсверкающий, зоркий взгляд на Эномая, как бы желая прочесть самыесокровенные его мысли. - Но какое отношение имеет все сказанное тобой ктому, о чем ты хотел поговорить со мной? Когда же это я ставил подсомнение твой авторитет в нашем лагере? Как могла прийти тебе в головумысль, что я не то что презираю тебя, но хотя бы не отдаю тебе должного? Ведь твоя храбрость, твоя смелость внушают уважение каждому, кто тебя хотьсколько-нибудь знает! Как же ты мог так подумать обо мне? Откуда у тебятакие подозрения? Какая причина вызвала твое непонятное, необъяснимоеотношение ко мне? Чем я обидел тебя?.. В чем я провинился перед тобойлично или перед нашим общим делом, которое я взялся осуществить и которомубезраздельно посвятил всю свою жизнь? - Обидел... провинился... да, собственно говоря... нет... по правдесказать, ты ничем не обидел меня... ни в чем не провинился перед всеминами... Напротив, ты опытный, искусный полководец... ты это не раздоказал... Тебе всегда сопутствовала удача, ты многократный победитель...Толпы гладиаторов, пришедшие к тебе, ты поднял до уровнядисциплинированного войска, которое внушает страх врагам... Что иговорить... мне не на что жаловаться... Так отвечал Эномай, и речь его, вначале грубая и заносчивая, мало-помалу, незаметно для него самого, стала мягкой, покорной, и закончилон ее совсем в другом тоне, ласковом и дружелюбном. - Но почему же ты вдруг так изменил отношение ко мне? Почему так плохоговоришь обо мне? Ведь я всегда только и думаю о благе и о победегладиаторов; я ничего не делал и не добивался звания верховного вождя, хотя меня не раз избирали; со всеми своими товарищами по несчастью, а стобою в особенности, я всегда жил в дружбе и вел себя с ними, как истинныйдруг их и соратник. Так говорил Спартак, и его благородное лицо выражало печаль иогорчение; он беседовал с Эномаем, стараясь проникнуть в тайники его души. - Погоди, Спартак, - не надо так говорить, не смотри на меня такимиглазами! - сердито бормотал Эномай, однако по голосу чувствовалось, что онрастроган и с большим трудом сдерживает свое волнение. - Я ведь неговорил... У меня и в мыслях не было... Я не хотел сказать... - Если я отстаивал мысль о возвращении каждого в его страну, то толькопотому, что после долгого и зрелого обсуждения я убедился, что, сражаясь водной только Италии, мы никогда не одержим полной победы над Римом. Рим!..Победить Рим, сокрушить его могущество... уничтожить его тираническуювласть! Неужели же ты думаешь, что мысль об этом не нарушает ночью мойпокой, не преследует меня в сновиденьях?.. Стать выше Бренна, Пирра, Ганнибала!.. Свершить то, чего не могли достигнуть самые прославленныеполководцы!.. Да разве это не было бы для меня великой честью? Но ведьРим, с которым воюют в пределах Италии, - это Антей: побежденный иповерженный Геркулесом, он встает еще более сильным, чем прежде. Допустим, что мы разобьем с великим трудом римские легионы, прольем немало крови, -через несколько дней Рим выставит против нас новые и новые армии, двинетна нас еще шестьдесят, семьдесят легионов, пока не разобьет, не уничтожитнас окончательно. Чтобы победить Антея, божественный Геркулес не повергего на землю, а задушил, подняв на воздух своими мощными руками; чтобыпобедить Рим, мы должны поднять против него одновременно все угнетенныенароды, мы должны взять империю в кольцо и наступать со всех сторон наИталию, все теснее и теснее сжимать это кольцо вокруг стен Сервия Туллия ис армией в шестьсот - семьсот тысяч воинов осилить, задушить этот роковойнарод и роковой город. Это единственная возможность победить Рим, этоединственный путь к уничтожению его могущества; если нам не удастсясовершить это, наши внуки, наши правнуки этого добьются, но это произойдеттолько так: никакая иная война, никакая иная борьба с Римом невозможна; Митридат будет побежден так же, как был побежден Ганнибал, народы Рейна, парфяне и карфагеняне, греки и иберийцы; только единый союз всехугнетенных против единого угнетателя даст им победу над этим гигантскимвампиром, который медленно, постепенно, но непреодолимо протягивает своиогромные щупальца по всей поверхности земли. Спартак воодушевился и, весь горя, говорил со страстью вдохновения, глаза его сверкали; и, слушая его, Эномай, честный, искренний человек ипреданный друг Спартака, чувствовал, как его, почти помимо воли, влечет кфракийцу; он был очарован его красноречием и чувствовал, как в душе егоутихает гнев, который Эвтибида разожгла с таким трудом своими хитроумнымиухищрениями. Когда же вождь гладиаторов умолк, германец, сам того незамечая, оказался совсем близко около него и, умоляюще протянув руки кпрекрасному и величественному спасителю рабов, окруженному в эту минутукаким-то ореолом волшебного сияния, произнес дрожащим от волнения голосом: - О, прости, Спартак, прости меня... ты не человек, ты полубог!.. - Нет... я самый счастливый из людей, потому что в тебе я вновь обрелсвоего брата! - воскликнул рас-троганный фракиец, открывая объятия Эномаю, который порывисто бросился к нему. - Ах, Спартак, Спартак... я люблю тебя и почитаю еще больше, чемпрежде! Оба друга молчали, соединившись в братском объ-ятии. Первым освободилсяиз объятий Спартак и голосом, в котором еще чувствовалось пережитоевол-нение, спросил германца: - Теперь скажи мне, Эномай, зачем ты пришел ко мне? - Я?.. Но... да я уж и не знаю... - ответил германец сконфуженно. - Кчему вспоминать?.. Не стоит и говорить об этом! Он умолк на мгновение, а затем с живостью добавил: - Раз уж я пришел и ты, верно, считаешь, что пришел попросить тебя очем-то, то я прошу тебя, чтобы я и мои германцы заняли самые опасныепозиции в предстоящем сражении с консулом Лентулом. Спартак поглядел на него ласково, с любовью и воскликнул: - Ты верен себе! Так же храбр, как и честен!.. Будешь сражаться насамом опасном участке. - Ты твердо обещаешь это? - Да, - ответил Спартак, протягивая Эномаю руку, - ты ведь знаешь, чтов моей душе нет места ни лжи, ни страху. И, беседуя с другом, Эномай ушел с претория вместе со Спартаком, который хотел проводить его до палаток германцев. Не успел Спартак отойти и на четверть стадия от преторской площадки, как его догнал спешивший к нему Арторикс, которого вождь гладиаторов тридня назад отправил во главе тысячи конников на разведку в направленииРеаты собрать сведения о войске Геллия. Узнав, что Спартак только что ушелс Эномаем, Арторикс пошел вслед за ними и догнал их у палаток германскихлегионов. - Привет тебе, Спартак! - сказал он. - К Геллию пришла часть егокавалерии; они уже выступили из Анагнии и идут в Карсеолы, а завтравечером направятся оттуда в Реату и нападут на тебя не позже чем черезпять дней. Спартак стал размышлять над этим известием и после некоторого раздумьясказал: - Завтра вечером мы снимемся с лагеря и пойдем в направлении Камерина; придем мы туда послезавтра, за несколько часов до полудня последесятичасового перехода, который будет нелегким; по всей вероятности, Лентул прибудет туда послезавтра вечером, самое позднее на четвертый деньутром; его войска придут усталыми, а мы к тому времени уже отдохнем и сосвежими силами обрушимся на Геллия; не может быть, чтобы мы не одержалинад ним победу. После этого мы беспрепятственно продолжим свой путь доАльп. Что ты об этом думаешь, Эномай? - Превосходный план, достойный великого полководца, - ответил Эномай. Когда Спартак отпустил Арторикса, германец при-гласил друга к себе впалатку и усадил за стол вместе со своими контуберналами, среди которых нехватало только Эвтибиды: у нее было слишком много оснований непоказываться на глаза Спартаку. В дружеской беседе, сопровождавшейся возлияниями терпкого, нопревосходного вина, быстро проходили часы, и уже настала ночь, когдаСпартак вышел из палатки Эномая. Германец, уже успевший охмелеть, так какпо своему обыкновению пил, не зная меры, хотел было проводить Спартака допреторской площадки но фракиец не позволил ему этого, и, только уступаяпросьбам контуберналов Эномая, вождь гладиаторов разрешил им проводить егодо преторской палатки. Лишь только Спартак ушел и Эномай остался один, на пороге небольшогоотделения, отведенного для нее в палатке начальника германцев, появиласьЭвтибида, бледная, с распущенными по плечам густыми рыжими косами; скрестив на груди руки, она стала перед скамьей, на которой сидел Эномай, охваченный думами о фракийце. - Так вот что... - начала Эвтибида, устремив на него гневный ипрезрительный взгляд. - Значит, Спартак опять поведет тебя, куда емувздумается, как ведет за собою свою лошадь, опять будет пользоваться твоейсилой и храбростью, чтобы возвеличиться самому? - Ах, ты опять? - глухо и с угрозой произнес Эномай, бросив на неедикий взгляд. - Когда же ты наконец прекратишь свою подлую клевету? Когдаперестанешь отравлять мне душу ядом своих измышлений? Ты злее волкаФенриса, проклятая женщина! - Хорошо, хорошо!.. Клянусь всеми богами Олимпа! Теперь ты, грубиян идикарь, животное, лишенное разума, обрушиваешься на меня со всей злобой...а я, глупая, недостойная женщина, люблю тебя, вместо того чтобы презиратьи не обращать на тебя никакого внимания... Поделом мне! - Но почему же, если ты любишь меня, тебе непременно надо внушать мнененависть к Спартаку, благороднейшему человеку, человеку великой души исветлого ума? Я не обладаю ни одной из украшающих его добродетелей. - Ах, глупый человек, ведь и я тоже была введена в заблуждение егомнимыми высокими качествами и добродетелью, я тоже считала, что он нечеловек, а полубог, хотя я умом и образованностью выше тебя. Долгое времяя верила, что в душе его живут самые высокие чувства, но, к великомусвоему сожалению убедилась в том, что Спартак - лжец, каждый его поступок, каждое его слово - притворство, лицемерие и в сердце его горитодно-единственное чувство - честолюбие; я узнала, я поняла, я убедилась вэтом, а ты глупец, глупее барана... - Эвтибида! - весь дрожа, произнес Эномай, и голос его был похож наглухое рычание льва. - Глупее барана, - храбро продолжала Эвтибида, и глаза ее засверкали отгнева. - Ты ничего не увидел и не видишь. Ведь только что, срединеумеренных возлияний, ты простирался перед ним ниц, как самый жалкий раб, и пел ему гимны. - Эвтибида! - еле сдерживаясь, повторил германец. - Не боюсь я твоих угроз, - презрительно ответила гречанка. - Зачем яповерила твоим словам любви, теперь я могла бы ненавидеть тебя так жесильно, как я презираю тебя. - Эвтибида! - громовым голосом воскликнул Эномай; он в ярости вскочили, угрожающе подняв кулаки, подошел к девушке. - Посмей только! - надменно произнесла Эвтибида и вызывающе топнуланогой, гордо глядя на гладиатора. - А ну-ка, смелей, ударь, бей, задушибедную девушку своими звериными лапами... Это принесет тебе больше чести, чем убивать своих соотечественников в цирке... Ну, смелее! Смелей!.. При этих словах Эвтибиды Эномай в ярости бросился к ней и готов былзадушить ее, но, подойдя к любовнице, вдруг опомнился и, задыхаясь отгнева, глухо произнес, потрясая кулаками: - Уходи... Эвтибида... уходи, ради богов твоих... пока я не потерялпоследнюю каплю рассудка!.. - И это все, что ты можешь ответить женщине, которая любит тебя, единственному на земле существу, любящему тебя? Так-то ты платишь мне замою любовь? Вот она, благодарность за все заботы, которыми я окружилатебя, признательность за то, что вот уже сколько месяцев я думаю только отебе, о твоей славе, о твоем добром имени! Хорошо же! Отлично! Этогоследовало ожидать! Вот, делайте добро людям, - добавила она более мягко инервно забегала взад и вперед по палатке, как только увидела, что Эномайопустился на скамью. - Думаешь о счастии и благополучии людей, близкогочеловека - и вот награда! Как я глупа! К чему мне было думать о тебе, заботиться о твоей славе? За что ты обрушил на меня свой зверский гнев иэти страшные проклятия, за что? Ведь я старалась спасти тебя от черныхкозней, которые замыслили против тебя. И помолчав, она добавила дрожащим, взволнованным голосом: - Нет, напрасно я так поступала. Мне не надо было вмешиваться. Пусть бытебя растоптали, пусть привели бы к гибели... О, если бы я только моглаостаться к этому равнодушной! По крайней мере, я избежала бы сегодня этихстраданий, они для меня тяжелее смерти... Терпеть оскорбление от тебя...от человека, которого я так любила... который мне дороже жизни... О, этослишком!.. Я так страдаю... Как бы ни были велики грехи мои в прошлом, такого горя я не заслужила! И Эвтибида зарыдала. Этого было более чем достаточно, чтобы сбить с толку бедного Эномая; его ярость стихла и уступила место сомнению, неуверенности, затем в немзаговорила жалость, нежность и, наконец, любовь, и когда Эвтибида, закрывлицо руками, пошла к выходу, он вскочил и, загородив ей дорогу, произнессмиренно: - Прости меня, Эвтибида... я сам не знаю, что говорю... что делаю... непокидай меня так... прошу тебя! - Отойди, во имя богов, покровителей Афин! - сказала куртизанка, гордоподняв голову и глядя на германца с презрением; глаза ее были еще влажныот пролитых слез. - Отойди... оставь меня в покое и дай мне вдали от тебяпережить свой позор, свое горе, предаться сладким воспоминаниям о своейотвергнутой, разбитой любви. - О нет... нет... я не допущу того, чтобы ты ушла... я не отпущу тебя, не позволю, чтобы ты так ушла... - говорил германец, схватив девушку заруки и ласково увлекая ее в глубь палатки. - Ты должна выслушать моиоправдания... Прости меня... прости меня, Эвтибида... прости, если яобидел тебя... сам не знаю... как будто бы не я говорил... гнев обуялменя... Выслушай меня, молю тебя. - Неужели я опять должна выслушивать поношения и оскорбления? Отпусти, отпусти меня, Эномай, я не хочу испытать самого ужасного горя: увидеть, как ты снова набросишься на меня. Я не хочу умереть от твоей руки, сострашной мыслью, что ты - мой убийца! - Нет, нет, Эвтибида, не считай меня способным на это, не пользуйсяправом, данным мною тебе сегодня, презирать меня, не пользуйсяблагоприятным положением, в какое тебя поставила моя звериная злоба... несводи меня с ума; выслушай меня, выслушай, Эвтибида, или, клянусьсвященной змеей Мидгард, я перережу себе горло на твоих глазах! И он выхватил кинжал, висевший у него за поясом. - Ах, нет, нет!.. Во имя молний Юпитера! - с притворным ужасомвосклицала куртизанка, умоляюще протягивая к великану руки. И слабым голосом она произнесла печально: - Твоя жизнь слишком дорога для меня... слишком драгоценна... о мойобожаемый Эномай, о любовь моя! - О Эвтибида! О моя Эвтибида! - произнес он нежно голосом, в которомзвучала искренняя любовь. - Прости меня, прости мой неразумный гнев, прости, прости меня... - Ах, золотое сердце, благородная душа! - растроганно проговориладевушка, улыбаясь, и обвила руками шею колосса, простершегося у ее ног. -Прости и ты меня за то, что я разгневала тебя и довела до ярости. Крепко прижав Эвтибиду к груди, германец покрывал поцелуями ее лицо, аона шептала: - Я так люблю тебя! Я не могла бы жить без тебя! Простим друг друга изабудем о случившемся. - Добрая... великодушная моя Эвтибида! И оба умолкли, слившись в тесном объятии. Эномай стоял на коленях передЭвтибидой. Первой нарушив молчание, она вкрадчиво спросила: - Веришь ли ты, что я люблю тебя? - Верю, так же, как верю во всемогущество бессмертного Одина и в то, что он разрешит мне в тот день, когда душа моя расстанется с телом, пройтипо великому трехцветному мосту в великий град блаженных и отдохнуть подсенью исполинского ясеня Идразила. - Тогда скажи, во имя золотых стрел Дианы, как же ты мог хотя бы одномгновение усомниться в том, что я желаю тебе добра? - Я никогда в этом не сомневался. - А если ты в этом не сомневался и не сомневаешься, почему же тыотвергаешь мои советы, почему веришь вероломному другу, который предаеттебя, а не женщине, которая тебя любит больше жизни и хочет, чтобы ты былвеликим и счастливым? Эномай вздохнул и, ничего не ответив, поднялся и стал ходить взад ивперед по палатке. Эвтибида украдкой наблюдала за ним; она сидела на скамье, облокотившисьна стол, и, подпирая голову правой рукою, левой играла серебрянымбраслетом, изображавшим змею, кусавшую свой хвост; браслет этот она снялас руки и положила на стол. Так прошло две минуты. Оба молчали, потом Эвтибида, как будто говорясама с собой, сказала: - Может быть, я предупреждаю его из корысти? Предостерегаю его отчрезмерной откровенности его благородного сердца, от слепой доверчивостиего честной натуры; указываю ему на все хитросплетения козней, которыесамая черная измена готовит ему и бедным гладиаторам, восставшим в надеждена свободу, совершающим чудеса храбрости, меж тем как они обречены научасть во сто крат худшую, чем прежняя их судьба, - может быть, делая всеэто, я забочусь о своей выгоде, не так ли? - Но кто же так говорил когда-нибудь? Ни у кого этого и в мыслях небыло! - воскликнул Эномай, остановившись перед девушкой. - Ты! - строго сказала куртизанка. - Ты! - Я?! - переспросил пораженный Эномай, приложив обе руки к груди. - Да, ты. Одно из двух: либо ты веришь, что я люблю тебя и желаю тебедобра, и тогда ты должен поверить мне, что Спартак предает вас и изменяетвам; либо ты уверен, что Спартак - воплощение честности и всехдобродетелей, а тогда ты должен считать, что я лживая притворщица иизменница. - Да нет же, нет! - чуть не плача, восклицал бедный германец; он не былсилен в логике и в спорах, и ему хотелось избежать разрешения такоймучительной дилеммы. - Невозможно понять, по какой причине я могла бы предать тебя, -продолжала Эвтибида. - Прости меня, моя божественная Эвтибида, я не только не понимаю, я иподумать не мог, что ты можешь или хочешь предать меня. Ведь ты дала мнестолько доказательств своей любви... но прости меня... я не вижу, не могупонять, по какой причине Спартак может меня предать? - По какой причине? По какой причине? - вскочив, спросила Эвтибида иподошла к Эномаю, который склонил голову, словно боясь ее ответа. - О!.. - воскликнула через минуту девушка, сло-жив свои маленькие ручкии подняв сверкающие глаза к небу. - И ты еще спрашиваешь? Слепой безумец! И, помолчав, она добавила: - Скажи мне, легковерный ты человек, разве после сражения у Фунди неговорил вам Спартак, что консул Варрон Лукулл явился к нему и предлагалему высокие посты в испанской армии или же префектуру в Африке в томслучае, если он согласится покинуть вас на произвол судьбы? - Да, он это говорил, но ты ведь знаешь, что Спартак ответил консулу... - Ах ты, бедный глупец! Ты не понимаешь, почему он так ответил? Дапотому, что ему предлагали слишком мало за услуги, которых от неготребовали. Эномай, не произнеся ни звука, ходил взад и вперед, склонив голову. - Он считал недостаточным для себя чин квестора или должностьпрефекта... Эномай молчал, продолжая свою прогулку. - Теперь ему сделали новые предложения, удвоили, утроили посулы, а онвам об этом ничего не сказал. - Откуда ты это знаешь? - спросил Эномай, остановившись передЭвтибидой. - А как ты думаешь, зачем Рутилий, переодевшись апулийскимкрестьянином, отправился в Рим? Думаешь, для того, чтобы предложитьКатилине принять командование над войском гладиаторов? - Да, думаю... - Спартак мог, конечно, уверить вас в этом, - он хитрый и коварныйчеловек... Но меня ему не обмануть, я прекрасно поняла, что гонец былпослан в Рим для возобновления переговоров, начатых в Фунди консуломЛукуллом. Эномай опять зашагал по палатке. - А если это не так, то почему же был отправлен Рутилий, именно Рутилий- латинянин и свободнорожденный? Эномай молчал. - А почему же, когда Рутилий таинственно погиб, Спартак, непосоветовавшись ни с кем из вас, хотя вы такие же военачальники, как и он, и, может быть, более достойные и храбрые, чем Спартак, почему же онсамовольно отправил в Рим преданного ему Арторикса, переодетогофокусником? Почему именно Арторикса, любовника сестры его Мирцы? Почемуименно его, и никого другого? И Эвтибида сделала паузу, глядя на Эномая, шагавшего по палатке из углав угол, и продолжала: - И скажи, мой любимый, откуда такие перемены? Лишь только Арториксвернулся из Рима, Спартак настоял на том, чтобы принято было решениепокинуть Италию и вернуться во Фракию, в Галлию, Иллирию и Германию? Эномай остановился и, опустив голову, устремил неподвижный, дикийвзгляд на одно из железных колец, державших натянутое полотнище, прикрепленное к крюку, вбитому в землю; он грыз ногти пальцев правой руки, а левой машинально уперся в бок. - Разве все это естественно? Логично? Справедливо и честно?.. - сказалачерез минуту Эвтибида и, помолчав, добавила: - Как! Обессиленный Рим незнает где набрать легионы, чтобы противопоставить их победоносным войскамСертория в Испании, Митридата в Азии, а у нас, в этот роковой для Римачас, имеется семидесятитысячная армия, прекрасно дисциплинированная, отлично вооруженная, одержавшая столько побед, и, вместо того чтобыповести ее в наступление на вражеский город и без труда овладеть им, мыбежим от него! Разве это логично? Разве это естественно? Эномай стоял, застыв на одном месте, и только медленно время от временипокачивал головой. - Лентул, Геллий, две их армии. Да ведь это просто басни, выдуманныеСпартаком для того, чтобы оправдать и чем-нибудь объяснить постыдное инепонятное бегство, скрыть от глаз обманутых людей страшное и слишкомочевидное предательство! Геллий!.. Лентул!.. Их армии! - продолжаларассуждать Эвтибида, как будто говорила сама с собой. - Но почему же наразведку о движении пресловутого войска Лентула отправился он сам стысячей всадников? Почему же наблюдать за воображаемым войском Геллия уРеаты он послал Арторикса? Почему этот Арторикс все время разъезжает тосюда, то туда? Почему он никого другого из вас не посылает? - Ты права!.. К сожалению... ты права... - бормотал едва слышно Эномай. - О, клянусь всеми богами небесных сфер! - вскричала Эвтибида. -Проснись же от роковой летаргии, в которую тебя ввергла измена, проснисьво имя всех твоих богов, открой глаза, взгляни, тебя завлекли на крайстрашной бездны и хотят низвергнуть в нее. Вот куда тебя завела рукатвоего друга... И если тебе нужны еще доказательства измены, если тыжелаешь знать причины, которые могли толкнуть на нее этого человека, товспомни, что он безумно любит римскую партицианку Валерию Мессала, вдовуСуллы, и ради нее и ради своей любви он всех вас предаст римскому сенату, а тот в награду за предательство даст ему в жены любимую патрицианку, авдобавок виллы, богатства, почести и славу... - Постой! Это правда! Правда!.. - крикнул Эномай пораженный этимпоследним доводом и окончательно побежденный роковым скоплением улик. Всевместе взятые они с полной очевидностью доказывали измену фракийца! -Спартак - проклятый предатель! Так пусть же чудовищный, мерзкий песМанигармор вечно терзает его в пропастях Нифльгейма. При этих проклятиях германца глаза Эвтибиды загорелись огнем дикогозлорадства, она подошла к Эномаю и, задыхаясь, зашептала торопливо: - Чего же ты медлишь? Неужели ты хочешь, чтобы тебя и верных тебегерманцев завели в какое-нибудь горное ущелье, где они лишены будутвозможности сражаться и поневоле позорно сложат оружие? И вы все будетераспяты или отданы на растерзание диким зверям на арене цирка! - О нет, клянусь всеми молниями Тора! - громоподобным голосомвоскликнул, не помня себя от гнева, германец. Он поднял лежавшие в углупалатки гигантские латы и облекся в них; надевая шлем, пристегивая кперевязи меч, надевая на руку щит, он выкрикивал: - Нет... я не допущу, чтобы он предал меня... и мои легионы... Немедленно, сейчас же... яоставлю лагерь изменника. - А завтра за тобой последуют все остальные: галлы, иллирийцы исамниты. С ним останутся только фракийцы и греки... Тебя провозгласятверховным вождем. Тебе, тебе одному достанется честь и слава за взятиеРима... Иди... иди... И пусть твои германцы подымутся тихо-тихо... Сделайтак, чтобы бесшумно поднялись и все легионы галлов... И уходи... Уйдемэтой же ночью... Послушайся моих советов. Ведь я так люблю, боготворю тебяи хочу, чтобы ты покрыл себя славой и был самым великим среди всех людей. И, говоря так, Эвтибида тоже надевала на себя латы и шлем; увидев, чтоЭномай выходит из палатки, она крикнула ему вслед: - Иди, я прикажу седлать лошадей! Через несколько минут букцины германских легионов протрубили сигнал, именее чем через час десять тысяч солдат Эномая свернули палатки и, выстроившись в боевом порядке, приготовились выступить из лагеря. Часть лагеря, занятая легионами германцев, была расположена у правыхбоковых ворот. Эномай сказал пароль начальнику стражи, стоявшему у этихворот, и приказал своим легионам без шума выходить из лагеря. Букциныгерманцев разбудили и галлов, их соседей; некоторые решили, что всемувойску приказано сняться с лагеря, другие - что к лагерю подошел враг; всевскочили, наспех надели доспехи, вышли из своих палаток, и без всякогоприказа трубачи затрубили подъем. Вскоре весь лагерь был на ногах, и вселегионы взялись за оружие среди суматохи и беспорядка, которые всегдавозникают даже в самом дисциплинированном войске при неожиданном появлениинеприятеля. Одним из первых вскочил Спартак и, выглянув из палатки, спросил устражи, стоявшей на претории, что случилось. - Как будто неприятель приближается, - получил он ответ. - Как так? Откуда? Какой неприятель?.. - спрашивал Спартак, удивленныйтаким ответом. Он бросился в палатку, но так как на войне ничего нет невозможного, тоСпартак подумал, - хотя это его чрезвычайно удивило, - что один изконсулов мог прийти из Аскула ускоренным маршем по какой-нибудьнеизвестной дороге; и, бросившись в палатку, фракиец поспешно наделдоспехи и тотчас направился к центру лагеря. Там он узнал, что Эномай со своими легионами выходит из лагеря черезправые боковые ворота и что другие легионы, вооружившись, готовятсяпоследовать его примеру в полной уверенности, что приказ исходит отСпартака. - Да как же это? - воскликнул Спартак, ударив себя по лбу ладонью. - Данет же, не может быть! И при свете горевших там и сям факелов он быстрым шагом направился куказанным воротам. Когда он пришел туда, второй германский легион уже выходил из лагеря. Прокладывая себе путь своими мощными руками, Спартак успел обогнатьпоследние ряды и очутился за воротами. Тогда он бросился вперед и, пробежав расстояние в четыреста - пятьсот шагов, достиг того места, гдеЭномай верхом на коне, окруженный своими контуберналами, ждал, показакончится прохождение его второго легиона. Какой-то человек, тоже в полном вооружении, обогнал Спартака; фракиецсразу узнал его: это был Крикс. Когда они оба добежали до Эномая, Спартакуслышал, как Крикс своим звучным голосом, запыхавшись от бега, кричал: - Эномай, что ты делаешь? Что случилось? Почему ты поднял на ноги весьлагерь? Куда ты направляешься? - Подальше от лагеря изменника, - получил он ответ. Голос у Эномая былмощный, вид невозмутимый. - Советую и тебе сделать то же самое, если ты нехочешь стать жертвой подлого обмана и предательства со всеми твоимилегионами. Уходи со мной. Пойдем на Рим сообща! Крикс собирался ответить на эти поразившие его слова, но в это времяподоспел Спартак и, тяжело переводя дыхание, спросил: - О каких предателях ты говоришь, Эномай? На кого намекаешь? - О тебе говорю, тебя имею в виду. Я воюю против Рима и пойду на Рим, не хочу я идти к Альпам, чтобы попасться среди горных теснин в когтинеприятелю, " по несчастной случайности", разумеется! - Клянусь всеблагим и всесильным Юпитером, - вне себя от гневавоскликнул Спартак, - ты, верно, шутишь, но шутка твоя самая скверная извсех, до каких может додуматься только безумный человек. - Я не шучу, клянусь Фреей... не шучу... Я говорю серьезно и в полномрассудке. - Ты меня считаешь предателем? - крикнул Спартак, задыхаясь от гнева. - Не только считаю, но совершенно уверен в этом и объявляю это вовсеуслышанье. - Ты лжешь, пьяный дикарь! - закричал Спартак громоподобным голосом и, вытащив из ножен огромный меч, бросился на Эномая; тот тоже выхватил меч ипогнал лошадь на Спартака. Но тотчас контуберналы Эномая уцепились за него, а Крикс, стоявшийрядом с ним, схватил его лошадь под уздцы и, осадив назад, закричал: - Эномай, если ты не сошел с ума, о чем свидетельствуют твои поступки, то я ут

Поделиться:



Последнее изменение этой страницы: 2017-03-15; Просмотров: 455; Нарушение авторского права страницы


lektsia.com 2007 - 2024 год. Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав! (0.015 с.)
Главная | Случайная страница | Обратная связь