Глава девятнадцатая. БИТВА ПРИ МУТИНЕ. - МЯТЕЖИ. - МАРК КРАСС ДЕЙСТВУЕТ

Исход сражения между Спартаком и Геллием нетрудно было предсказать.Пробираясь около полудня между трупами на поле битвы, Эвтибида уже издалиувидела, что римляне оказывают слабое сопротивление неукротимому натискугладиаторских легионов, уже начавших охватывать справа и слева фронтконсульских войск с явным намерением атаковать неприятеля с флангов. В то время как храбрая женщина наблюдала за сражением, думая о том, чтопоражение римлян лишит ее возможности мести, о которой она так мечтала, мимо нее промчался белый конь под голубым чепраком и в чудесной сбруе; ошалев от страха, насторожив уши, с диким взглядом, он мчался, какбешеный, бросаясь то туда, то сюда, спотыкался о трупы, пятился, перепрыгивал через убитых и снова наступал нечаянно копытом на другойтруп. Эвтибида узнала коня: он принадлежал Узильяку, юному контуберналуЭномая, который на ее глазах пал утром одним из первых в кровавом бою.Среди ее лошадей одна тоже была белой масти; своим дальновидным умом, откоторого ничто не ускользало, Эвтибида сразу сообразила, какую выгоду длясвоих коварных замыслов может она извлечь, завладев этой лошадью. Она осторожно двинулась в ту сторону, где конь метался в испуге, сталазвать его, прищелкивая языком и пальцами, всячески стараясь его успокоитьи подманить к себе. Но благородное животное, охваченное страхом, как будто предчувствуяожидавшую его судьбу, не только не успокаивалось и не приближалось ккуртизанке, но чем больше та звала его, тем дальше в испуге отбегало отнее. Вдруг, споткнувшись о труп, конь упал и никак не мог подняться; Эвтибида подбежала и, схватив его за уздечку, помогла ему встать. Поднявшись на ноги, конь попытался освободиться из-под власти Эвтибиды; он бешено тряс головой, дергая уздечку, за которую Эвтибида держала его, прыгал, становился на дыбы, бешено лягался, но девушка крепко держала его, старалась успокоить жестами и голосом; наконец разгоряченный конь пришел всебя, покорился своей судьбе, перестал бояться, разрешил погладить себя пошее и по спине и отдался на волю гречанки, которая повела его за уздечку. В это время войска консула Геллия, разбитые и окруженные численнопревосходящими войсками гладиаторов, отступали в беспорядке к тому полю, где ими были уничтожены войска германцев; солдаты Спартака, оглашая воздухдикими криками " барра", бросились за отступающими и с ожесточениемнакидывались на них с тыла, горя желанием отомстить в кровопролитнойсхватке за гибель десяти тысяч своих товарищей. Все ближе раздавался лязгщитов, звон мечей и страшные крики сражающихся; картина боя, вначалесмутная, становилась все более ясной; Эвтибида, следившая за сражениемненавидящими, злыми глазами, стиснув в гневе свои белые зубы, мрачновоскликнула вполголоса, говоря сама с собой: - Ах, клянусь величием Юпитера Олимпийского! Где же справедливость? Ястолько сделала, чтобы удалить из гладиаторского лагеря германцев, внадежде, что за ними последуют и галлы, а галлы остались в лагере; я всесделала для -того, чтобы Геллий уничтожил эти десять тысяч германцев, внадежде, что два консула сожмут Спартака в железном кольце, а он тут кактут со всеми войсками и бьет Геллия, после чего нападет на Лентула иразобьет его, а может быть, уже и разбил. Да что же это! Неужели оннепобедим? О Юпитер Мститель, неужели он непобедим? Римляне, окруженные со всех сторон, отбивались от нападающих, все ближеподходя к полю, где утром шла такая ужасная резня. Эвтибида, бледная отбешенства, досады и гнева, ушла с того места, откуда она наблюдала заходом боя; ведя под уздцы белую лошадь контубернала, покорно следовавшуюза ней, она направилась к тому месту, где лежал холодный, бездыханныйЭномай; остановившись там между телами погибших, она вынула из ноженкороткий меч, который нашла на земле, когда лежала здесь, притворяясьмертвой, и вдруг дважды всадила его в грудь бедного коня. Раненоеживотное, отпрянув назад с громким отчаянным ржанием, попыталось убежать, но Эвтибида крепко держала его за повод. Сделав два-три прыжка, конь упална колени, затем простерся на земле, обагренный кровью, лившейся из двухшироких и глубоких ран, и вскоре, дрожа и дергаясь всем телом, околел. Тогда гречанка улеглась на земле рядом с мертвым конем, подложив подего шею свою ногу так, чтобы всякому, кто подойдет, было ясно, что всадники конь упали вместе, поверженные рукой врага, - хозяин тяжелораненый, алошадь, пораженная насмерть. Шум битвы все возрастал и приближался к тому месту, где лежалаЭвтибида; все явственнее слышны были проклятия, - которые слали галлылатинянам, и жалобные вопли латинян. Эвтибида все более убеждалась в том, что римляне потерпели полное поражение. Размышляя о столь неожиданном и несвоевременном появлении Спартака и освоих надеждах, утраченных с поражением Геллия, о неудавшейся мести, отрудностях и опасностях, связанных с новыми вероломными кознями, которыеона замышляла, чтобы окончательно погубить и Спартака и дело восставших, Эвтибида чувствовала какую-то растерянность; борьба противоречивых чувствподтачивала ее душевные и телесные силы, она была в изнеможении, какое-тонепонятное недомогание, овладевшее ею, ослабляло ее ненависть и дерзкуюсмелость. Вдруг ей показалось, будто солнце затуманилось и в глазах у неепотемнело; она ощущала резкую боль в левой руке. Прикоснувшись к нейправой рукой, она почувствовала, что левая вся мокрая от крови. Тогда онаприподнялась на левом локте, взглянула на раненую руку: повязка всяпропиталась кровью. Бледное лицо Эвтибиды стало восковым; взор помутился, она хотела позвать на помощь, но из побелевших ее уст вырвался толькоглухой стон; попробовала приподняться, но не могла этого сделать и, запрокинув голову, упала навзничь, застыв без единого слова, без единогодвижения. Тем временем римляне обратились в беспорядочное бегство, яростнопреследуемые гладиаторами, которые неистово их истребляли, увидев трупыпавших своих товарищей, жертв убийственной резни. Войско Геллия былоразбито наголову, в страшной сече гладиаторы уничтожили свыше четырнадцатитысяч римлян. Сам же Геллий, раненный, спасся только благодаря своемубыстроногому коню. Остатки консульского войска бросились бежать во всестороны. Армия, казавшаяся могучей и грозной, пришла в такое расстройство, что не уберегла ни обоза, ни знамени, растеряла и воинский порядок ибоевую силу. Радость этой блестящей победы была омрачена печалью; Спартак приказалсчитать этот день не праздником торжества, а, напротив, днем траура попогибшим. На следующий день гладиаторы приступили к сожжению трупов павшихсобратьев; все окрестные поля покрылись гигантскими кострами, и на нихлежали сложенные сотнями трупы гладиаторов, которых предстояло предатьогню. Вокруг костра, на котором покоилось тело одного только Эномая, безмолвно стояли опечаленные вожди и построенные в каре четыре легиона. На теле доблестного великана-германца было двадцать семь ран. Сперваего обмыли и умастили благовонными мазями и ароматическими веществами, присланными по требованию Спартака жителями соседнего города Нурсии, трепетавшими от страха. Затем труп завернули в белую плащаницу изтончайшего полотна и, осыпав цветами, возложили на костер; Спартак подошелк нему и много раз поцеловал; весь бледный, с глубокой печалью в душе, онпроизнес речь, прерываемую рыданиями. Он восславил непоколебимую отвагу, честность, мужество Эномая, затем, взяв факел, первым поджег костер; вследза ним подожгли костер сотнями других факелов, и он запылал тысячьюбагровых огненных языков, пронизывающих облака ароматного дыма. Прах германца был собран в несгораемую ткань из волокна горного льна ипересыпан в бронзовую урну, также доставленную жителями Нурсии. Спартаквзял ее с собой и хранил у себя как самую дорогую ему реликвию. Из десяти тысяч германцев, сражавшихся с Эномаем, уцелело толькопятьдесят семь человек; их нашли ранеными на поле битвы; девять из нихвыжили, и среди них - Эвтибида. Все считали, что она храбро сражалась иупала тяжело раненная в левую руку; белый конь, придавивший ее своейтяжестью, несомненно, был убит под ней, когда Эвтибида спешила передатьвойскам какие-то приказания Эномая. В легионах гладиаторов превозносили храбрость столь достойной девушки, все восхищались ее доблестью; сам Спартак, великодушный и благородныйчеловек, всегда с уважением относившийся к благородным и высокимпоступкам, оказал гречанке высокую честь: он наградил ее гражданскимвенком через двадцать два дня после сражения под Нурсией на том же самомполе битвы под громкие рукоплескания всего войска гладиаторов. Эвтибида приняла столь ценный знак отличия с видимым волнением, котороеона всеми силами старалась побороть: она была бледна как полотно и дрожалавсем телом. Гладиаторы сочли это волнение признаком скромности и смущения.Как знать, может быть оно было вызвано раскаянием! Получив награду " за самоотверженность и храбрость", Эвтибида, еще невполне оправившаяся после раны, - забинтованная рука ее еще висела наповязке, спускавшейся с шеи, - объявила о своем желании следовать заармией угнетенных; она просила оказать ей честь, назначив ее контуберналомКрикса, и получила на это согласие Спартака и Крикса. Дав воинам восстановить свои силы, Спартак через двадцать пять днейпосле сражения под Нурсией двинулся оттуда к Апеннинам и, перейдя черезних, вновь направился по области пицентов к области сеннонов, намереваясьдойти по Эмилиевой дороге до Пада и, перейдя реку, проникнуть в Галлию. Совершив двухдневный переход, он дошел до Равенны, где и расположилсялагерем в нескольких милях от города, чтобы составить три новых легиона, примерно из пятнадцати тысяч рабов и гладиаторов, примкнувших к нему вовремя его продвижения по области сеннонов. Во главе этих новых легионов были поставлены три военачальника: свободнорожденный гладиатор Гай Канниций, галл Каст и фракиец Идумей, отличившийся исключительной доблестью в сражениях при Камерине и Нурсии.Таким образом, у Спартака образовалась армия в семьдесят пять тысяччеловек, с ней он и двинулся в направлении к Паду. В это время Гай Кассий, который был консулом в прошлом году, а теперьполучил место претора Цизальпинской Галлии, узнав о поражениях, понесенныхконсулами Лентулом и Геллием, и о грозном продвижении Спартака, наскорособрал, сколько мог, отрядов римской милиции и вспомогательных войск; вскоре у него оказалось десять тысяч солдат милиции и столько жевспомогательных сил. С этим двадцатитысячным войском он перешел реку Пад уПлацентии, желая помешать дальнейшему продвижению гладиаторов. Последние же в два перехода достигли Бононии и вечером по своемуобыкновению расположились лагерем у города, который они и не собиралисьосаждать; Спартак хотел выждать здесь несколько дней, пока посланные имконные разведчики разузнают о планах и намерениях врага, привезут точныесведения о его войске и действиях военачальников. На рассвете следующего дня, когда гладиаторы занимались в лагереустановленными упражнениями (каждый из пятнадцати тысяч новых солдатобучался у одного из гладиаторов школ Равенны или же Капуи, образовавшихядро ветеранов в войске Спартака), Эвтибида явилась в палатку верховноговождя и спросила Мирцу. Мирца вышла к ней навстречу, приняла ее ласково и радушно, восхищаясьею как необыкновенной женщиной, которую все войско почитало за храбрость истойкость. Началась беседа, и среди дружеских, искренних излияний простодушнойсестры Спартака и притворных уверений в любви со стороны коварной гречанкиЭвтибида сказала Мирце, что всегда питала к ней живейшую симпатию, и, таккак во всей армии есть только две женщины, ей представляется вполнеестественным, чтобы их связывала тесная и нежная дружба. Мирца с радостью, свойственной ее благородной душе, приняла словаЭвтибиды за чистую монету, и они поклялись во взаимной и вечной дружбе, скрепив этот союз на жизнь и на смерть горячим поцелуем. Они провели взадушевной беседе больше двух часов, поверяли друг другу свои тайны ивсякие пустяки; эта милая болтовня женщин, целиком состоящая из безделиц, напоминала собой щебетание птиц, такое ласковое, красноречивое, хоть инепонятное. Наконец Эвтибида решилась расстаться с Мирцей и, обняв и поцеловав еена прощанье, пообещала опять прийти, если войско не отправится в поход; она ушла, развеселив и очаровав свою новую приятельницу, ловко пустив вход все свои чары, чтобы подчинить себе ничего не подозревавшую сеструфракийца. Что за планы созрели в голове куртизанки, для осуществления каких целейей понадобилась дружба Мирцы, мы увидим из дальнейшего, а пока последуемза Эвтибидой в ту сторону лагеря, где стояли палатки галлов. В уличках, отделявших один ряд палаток от другого, обучались военномустрою пять тысяч гладиаторов, из которых состоял сформированный в областисеннонов четырнадцатый легион: к десяти легионам, которые первоначальносоставляли войско гладиаторов в Кампанье, добавлены были еще два в Апулии, а недавно, под Равенной, еще три; таким образом, в данный момент подБононией у гладиаторов было тринадцать легионов, ибо первые два, состоявшие целиком из германцев, были уничтожены консулом Геллием. Итак, в лагере шли занятия; против каждого солдата-новичка стоялветеран, вооруженный деревянным мечом, и обучал его ударам и парированиюпо всем правилам фехтования. От возгласов команды этих пяти тысячпреподавателей, раздававшихся одновременно в этой обширной части лагеря, ввоздухе стоял непрерывный гул. - В позицию! - Выше щит! - Ниже острие меча! - Смотри мне в глаза! - Голову выше! - Смотри смелее! - Отбей щитом удар в голову! Рази мечом! - Побыстрее, именем Тарана!.. В руках у тебя меч, а не прялка! - Шаг вперед!.. Шаг назад!.. Быстро! Живей, ради Геза! - В позицию! - Колю в голову, отведи удар! - Прыжок направо! - Бей! - Полкруга мечом налево! - В позицию! - Прыжок назад! - Живо! Вперед! Нападай на меня! Вперед!.. Пять тысяч решительных воинственных голосов энергично выкрикивали словакоманды, десять тысяч человек одновременно двигали двадцатью тысячами рук, - это придавало лагерю галлов весьма оживленный вид; глазам того, ктонаблюдал издали, представлялось удивительное и внушительное зрелище. Эвтибида дошла до Квинтанской улицы, которая отделяла палатки третьегои четвертого легионов от палаток пятого и шестого; она остановиласьпосмотреть на эту необыкновенную картину, как вдруг ее внимание привлеклиголоса, доносившиеся из соседней палатки, которая, судя по знамени пятоголегиона, находившемуся около нее, принадлежала начальнику этого легиона, галлу Арвинию. В палатке шла оживленная беседа, вернее спор, насколько могла понятьЭвтибида: несколько голосов раздавалось одновременно, затем смолкали, иодин голос, более сильный, заглушал остальные каскадом убедительных слов. Почти все эти голоса были знакомы Эвтибиде; постепенно она все яснее иотчетливее различала их. Притворяясь увлеченной интересным зрелищемвоенных упражнений галлов, она с самым невинным видом все ближе подходилак палатке. - В конце концов, - кричал кто-то хриплым голосом (Эвтибида узналаголос Орцила, начальника одиннадцатого легиона, состоявшего из нумидийцеви африканцев), - в конце концов мы не стадо баранов, которое гонит пастух! - А кем бы он был без нас? - послышался другой знакомый Эвтибиде голос(говорил свободнорожденный Гай Канниций, начальник тринадцатого легиона).Кем бы он был? - Самым обыкновенным человеком... и даже меньше... всеми презираемымнизким гладиатором, - со злостью произнес Брезовир. - Я и мои африканцы в Галлию не пойдем, клянусь величием бога Ваала!..Клянусь, не пойдем! - добавил Орцил. - Прав был Эномай... - кричал Каст, начальник четырнадцатого легиона, того самого, в котором состояли пять тысяч юных галлов, как раз в этовремя обучавшихся военному делу. - Бедный Эномай!.. Жертва явного предательства Спартака. Теперь мы вэтом убедились, - сказал самнит Онаций, назначенный после смерти Рутилияначальником восьмого легиона. - О, во имя всемогущей силы естества! - гневно воскликнул мощнымголосом эпирот Фессалоний, начальник седьмого легиона. - Спартакпредатель?.. Ну, это уж чересчур, чересчур!.. - Да, предатель, а заодно с ним Крикс и Граник; они предают насримскому сенату. - Все вы предатели и изменники, все, кто хочет вести нас за реку Пад, подальше от Рима. - В Рим! Мы хотим идти на Рим! Семь или восемь голосов единодушно воскликнули: - На Рим!.. На Рим!.. - Я верю Спартаку - он самый благородный, самый честный из всех людей.Я верю Криксу и Гранику - это люди благородной души, самые лучшие послеСпартака в нашем лагере. И со своим легионом, который верит мне, япоследую за ними, а не за вами! - И я! - восклинул Борторикс. - Ну и ступайте с ними. А мы с нашими семью легионами, - произнесрешительно Гай Канниций, - завтра утром выйдем на Равеннскую дорогу идвинемся к Риму. - О, без мудрости и опыта Спартака, который ведет нас, вы свершитевеликие, достойные деяния! - насмешливо произнес Борторикс. - Вас изрубит в куски первый же претор, который наткнется на вас, -добавил Фессалоний. - Восстали и взялись за оружие, чтобы получить свободу, - насмешливовоскликнул Гай Канниций, - а теперь стали рабами такого же раба, как и высами, да еще этот ваш кумир Спартак, может быть, даже ниже вас. - Если свободой вы считаете беспорядок, анархию, смуту, такой свободынам действительно не нужно! - крикнул Фессалоний. - Мы предпочитаемдисциплину и порядок и останемся с тем, кто за два с лишним года показалсебя мудрым и доблестным полководцем. В эту минуту резкий звук труб, призывавший к оружию гладиаторовтретьего легиона, прервал спор и разрушил радость Эвтибиды, воспрянувшейдухом от этих изъявлений ненависти к Спартаку и недовольства многихначальников легионов. Гречанка, вздрогнув, повернулась в ту сторону лагеря, откуда доносилсясигнал тревоги, и направилась туда в ту самую минуту, когда начальникилегионов, собравшиеся в палатке Арвиния, заслышав неожиданный сигнал, вышли все вместе и поспешно отправились к стоянкам своих легионов. Вскоре сигнал тревоги был повторен букцинами четвертого, затем пятого ивскоре всеми фанфарами лагеря гладиаторов. Солдаты побежали в свои палатки, надели панцири и шлемы, захватилиоружие и распределились по манипулам и когортам. Затем прозвучал новый сигнал, данный фанфарой третьего легиона иповторенный всеми остальными, сигнал, означавший приказ сниматься слагеря. Два часа спустя гладиаторы снялись с лагеря, и все легионы, в полномпорядке, соблюдая дисциплину, приготовились к походу. Тогда новый сигналсозвал начальников легионов к верховному вождю. Пришпоривая лошадей, все поспешили на преторий, где Спартак сообщил им, что претор Гай Кассий идет на них и прибудет в Мутину к вечеру этого дня, а поэтому надо сейчас же выступить с целью напасть на него завтра, пока кнему еще не подошли остальные части его войска и не помешали переходучерез реку Пад. Когда Спартак закончил свою речь, никто не отозвался на нее. ГайКанниций, помявшись немного, нарушил молчание и, опустив глаза, в явномсмущении сказал вполголоса: - Против Кассия мы будем сражаться, а через Пад переходить не станем. - Что такое? - воскликнул пораженный Спартак. И, словно бы не уразумевтого, что сказал Гай Канниций, переспросил, вперив в самнита глаза, блестевшие из-под насупленных бровей: - Что ты сказал? - Он сказал, что мы не последуем за тобой на ту сторону Пада, - ответилнумидиец Орцил, дерзко глядя на Спартака. - Семь легионов, - сказал Гай Канниций, - отказываются возвратиться всвои родные страны, они требуют, чтобы мы шли на Рим. - Ах, так? - гневно и вместе с тем с грустью воскликнул Спартак. -Снова мятеж? Несчастные, вам недостаточно печального примера бедногоЭномая? Раздался ропот, но никто ничего не ответил. - Клянусь всеми богами, - после минутного молчания твердо сказалСпартак, - вы или безумцы, или предатели! Мятежные начальники молчали; после краткой паузы фракиец сказал: - Сейчас на нас подымается враг, и вы все будете мне повиноваться, покамы не разгромим Кассия. После этого мы устроим совещание и решим, чтолучше для нашего блага. А теперь ступайте. И повелительным жестом он отпустил начальников легионов. Но в то времякак они уже собирались пришпорить своих коней, он добавил своим мощнымголосом: - Смотрите же, чтобы не было ни малейшего неповиновения во времяперехода и в бою, или, клянусь всевышним Юпитером, первый, кто позволитсебе хотя бы слово или движение ослушания, погибнет от моего меча, никогдаеще не дававшего промаха. И снова он жестом отпустил начальников. Покорясь превосходствуСпартака, они молча отправились к своим легионам. Войско гладиаторов выступило в направлении Мутины и после ночногоперехода прибыло туда за час до рассвета. Кассий расположился здесьлагерем на двух высоких холмах, укрепив его крепким частоколом и широкимирвами. Около полудня Спартак двинул свои шесть легионов против войска претораЦизальпинской Галлии, который, выведя свои легионы из лагеря, расположилих у подошвы холмов, на довольно выгодной для себя позиции. Но численноепревосходство гладиаторов и пыл, с которым они бросились в атаку, вскорепересилили мужество двадцати тысяч римлян: хотя в большинстве своем войскопретора состояло из ветеранов Мария и Суллы, сражавшихся весьма отважно, немногим более чем за два часа оно было разбито и окружено со всех сторон, обращено в бегство и уничтожено все возраставшим натиском гладиаторов. В этом бою, длившемся несколько часов, полегло почти десять тысячримлян, остальные были рассеяны и разбежались по окрестностям; подпретором была убита лошадь, сам он спасся каким-то чудом. Палатки и обозримлян попали в руки победителей, потери которых в этом сражении былиневелики. На следующий день после этой победы, третьей победы, одержаннойСпартаком над римлянами в течение какого-нибудь месяца, легионыгладиаторов были собраны на равнине у берега реки Скультенны и построенытам четырехугольником: их призвали для того, чтобы решить, идти ли впередк переправе через Пад и возвратиться каждому в родную страну или жеповернуть назад, если будет решено идти на Рим. Спартак говорил горячо, живо описывая гладиато-рам пользу ипреимущества первого предложения и гибельные последствия, неминуемые привтором реше-нии; он напомнил об услугах, оказанных им святому делуугнетенных, которому он беззаветно служит уже десять лет. Спартак напомнилоб этом не из тщеславия, но для того, чтобы лучше убедить своих братьев понесчастью, сотоварищей по войне, по горестям, радостям и победам, убедитьих, что если он ратует за оставление Италии, то лишь потому, что считаетэту страну могилой для гладиаторов, как была она могилой для галловБренна, греков Пирра, для карфагенян, тевтонов и кимвров, для столькихчужестранцев, вторгавшихся в нее и желавших воевать на ее земле. Он далторжественную клятву в том, что только благо гладиаторов заставило изаставляет его защищать этот план: пускай они решают сами, он подчинитсяволе большинства. Военачальником ли, простым ли солдатом, но всегда онбудет биться бок о бок с ними и будет счастлив, если судьбой предначертаноему пасть и умереть вместе с ними. Гром рукоплесканий раздался в ответ на слова Спартака. Возможно, еслибы тотчас же перешли к голосованию, его предложение было бы принятобольшинством. Но многочисленные блестящие победы, которые гладиаторы напротяжении двух лет одерживали над римлянами, главным образом благодаряСпартаку, внушили им дерзкую самонадеянность: многие из них, хотя и были вглубине души приверженцами фракийца, противились железной дисциплине, которую он ввел в войсках, - дисциплина не допускала мародерства ихищений. Возникло недовольство и ропот, вначале у отдельных лиц, втайне, но мало-помалу, словно зараза, оно распространилось, проникло в массылегионов и Эвтибиде уже казалось, что для нее пробил час мести иторжества: теперь можно будет извлечь пользу из этого недовольства, свившего себе гнездо в стольких душах, и поднять легионы против Спартака.Мы видели, как для этой цели она искусно подчинила себе Эномая, котороговосставшие могли бы признать достойным преемником Спартака, по крайнеймере по храбрости и мужеству. Но благодаря своей беспредельной энергииКрикс удержал легионы галлов, они не последовали за германцами, и поэтомупланы гречанки рухнули. Пример германцев, разбитых наголову, отнюдь не подействовал на другихотрезвляюще, у многих он только разжег желание идти на Рим: одним хотелосьотомстить за уничтоженные легионы, другие мечтали о грабежах, которыепринесут им богатую добычу, и наконец, многие думали, что, одобряя тотплан, за который ратовал и погиб со своими германцами любимый всемиЭномай, они выражают ему свою любовь совершают что-то приятное его душе идостойное его памяти. Из всех этих бурливших в легионах страстей и мимолетных настроений ГайКанниций сумел извлечь выгоду. До того как продаться в гладиаторы, оншатался по Форуму, заводя всевозможные знакомства, был краснобаем и умелговорить убедительно. Теперь он выступил с речью после Спартака, и, чтобыотвести от себя подозрения в недоброжелательном отношении к фракийцу, чтоснизило бы действие его слов, он сначала воздал хвалу егопредусмотрительности и мужеству, затем яркими красками живописал печальноеположение римлян, невозможность для них в данную минуту оказать должноесопротивление грозному войску гладиаторов, состоявшему из семидесяти тысячдоблестных меченосцев; он призывал легионы не терять счастливого случая, который, может быть, никогда больше не представится, и овладеть Римом; взаключение он предложил завтра же двинуть к Тибру всю армию угнетенных. - На Рим! На Рим!.. - раздался, словно раскаты грома, рев пятидесятитысяч голосов, когда Канниций закончил свою речь. - На Рим! На Рим! Голосование дало следующие результаты: семь легионов единогласноподдержали предложение Канниция, остальные шесть отклонили егонезначительным большинством, и только кавалерия почти единогласновысказалась за предложение Спартака: следовательно, свыше пятидесяти тысячгладиаторов выразили желание идти на Рим, а за предложение фракийцаголосовало менее двадцати тысяч. Легко понять, как был опечален Спартак непредвиденным исходомголосования, которое разрушало все его планы и, вместо того чтобыприблизить, отдаляло Цель восстания - сокрушить тираническую власть Рима. Долгое время он стоял мрачный, подавленный, безмолвный, наконец поднялголову и обратил побледневшее лицо к Криксу, Гранику и Арториксу, молчастоявшим возле него и потрясенным не менее своего вождя: - О, клянусь богами Олимпа, - с горькой усмешкой произнес он, - немногоже я завоевал сторонников среди гладиаторов после стольких трудов, опасностей, забот и испытаний, перенесенных мною ради них!.. Правдусказать, если бы меня не удерживало чувство долга и голос совести, мнеследовало бы сейчас пожалеть, что я отказался от предложений консула МаркаТеренция Варрона Лукулла! Так, хорошо... Отлично! Клянусь Геркулесом! Он снова задумался, потом, встрепенувшись, обвел глазами легионы, вмолчании ожидавшие исхода совещания, и громко произнес: - Пусть так, я подчиняюсь вашему решению: вы пойдете на Рим, но подруководством другого. Я отказываюсь от звания вашего верховного вождя, отказываюсь от чести, оказанной вами мне: изберите себе другого, болеедостойного. - Нет... во имя богов! - крикнул самнит Ливии Грандений, начальникдвенадцатого легиона. - Ты всегда будешь нашим верховным вождем, ведьсреди нас нет никого равного тебе. - Утвердим еще раз Спартака нашим верховным вождем! - крикнул Борториксчто было мочи. - Спартак - наш верховный вождь! Спартак - верховный вождь! - кричаливокруг семьдесят тысяч гладиаторов, потрясая в воздухе щитами. Когда возгласы наконец утихли, Спартак крикнул во всю силу своегоголоса: - Нет... никогда!.. Я против похода на Рим и не поведу вас туда!..Изберите того, кто уверен в победе. - Ты вождь!.. Ты вождь... Спартак!.. Ты вождь! - повторяли тридцать -сорок тысяч голосов. Чтобы прекратить шум, Крикс подал знак, что хочет говорить. Насталатишина, и он сказал: - Пусть нас будет сто тысяч гладиаторов с оружием в руках... пусть насбудет только сто... но лишь один должен быть нашим вождем... Победительпод Аквином, под Фунди, Камерином, Нурсией и Мутиной, только он может идолжен быть нашим вождем!.. Да здравствует император Спартак! По всей долине Панара, на краю которой собрались гладиаторы, разнессяоглушительный крик: - Да здравствует Спартак, император! Возмущенный фракиец отказывался, протестовал, не желал приниматьпредлагаемого звания, делал все возможное, чтобы избавиться от настойчивыхпросьб друзей, но его уговаривали, понуждали, осаждали все начальникилегионов, и в первую очередь Арвиний, Орцил и Гай Канниций, все шестьдесятпять военных трибунов, центурионы и деканы, которых манипулы и отрядыпослали к нему, чтобы они настаивали и просили его оставить за собойверховное командование гладиаторскими легионами. Наконец Спартак, растроганный этим бурным проявлением любви и уважения к нему со сторонытоварищей, хотя и не согласных с ним и воспротивившихся его планам, сказал: - Вы этого хотите?.. Пусть будет по-вашему. Я принимаю командование, так как понимаю, что избрание кого-либо другого неизбежно повело бы квнутренним раздорам; я согласен бороться бок о бок с вами и умереть, возглавляя вас. И в то время как его благодарили, целовали его одежду и руки, восхваляли мужество и заслуги, он добавил с грустной улыбкой: - Я не обещаю, что приведу вас к победе, в этой необдуманной войне я неочень-то надеюсь на победу. Но, как бы то ни было, пойдем на Рим. Завтравыступим в направлении Бононии. Спартак был принужден взяться за дело, которое считал неосуществимым.На следующий день гладиаторы оставили лагерь и двинулись через Бононию кАримину. Однако в рядах войска гладиаторов все чаще стали проявлятьсянеповиновение и нарушение дисциплины. Грозное войско, одержавшее подруководством прозорливого полководца Спартака столько побед над армиямипервого народа мира, начало разлагаться и ослабевать, поддавшись страсти кграбежам. Как ни старался Спартак воспрепятствовать этому, ничто не помогало: тоодин, то другой легион, а иногда даже несколько нападали на городасеннонов, через страну которых они шли, и грабили их. Вред был двоякий: необузданная страсть к грабежам лишила легионы гладиаторов заслуженнойславы хорошо организованного войска, на них смотрели теперь как на бандуразбойников, они возбуждали ненависть и проклятия обиженного иминаселения, а постоянные остановки замедляли быстроту переходов, которая дотех пор была главным залогом побед Спартака. Как сильно огорчал Спартака этот упадок дисциплины, легче себепредставить, чем рассказать. Сначала он сердился и осыпал браньютринадцатый легион, которым командовал Гай Канниций, потому что они первыеподали пример грабежа; он кричал на них, проклинал их; ему правда удалосьнемного утихомирить их, но не уничтожить зло в корне; через два дня, когдаСпартак шел в Фавенцию, пятый и шестой легионы, двигавшиеся в хвостеколонны, вошли в Форум Корнелия и разграбили его; Спартаку и Криксу стремя легионами фракийцев пришлось вернуться назад, чтобы призватьграбителей к порядку. А в то время как он исполнял эту печальнуюобязанность, одиннадцатый легион (африканский) выступил из лагеря подФавенцией, ворвался в Бертинор, небольшой городок сеннонов, и разграбилего. Спартаку пришлось пойти и туда и там учинить расправу надраспущенными солдатами. Между тем в Рим быстро донеслись вести о разгроме консулов, а затем ипретора Цизальпинской Галин. Сенат и римский народ обуяло великоесмятение, а когда пришла весть о том, что гладиаторы приняли решение идтина Рим, всех охватил ужас. Комиции для выборов консулов на будущий год еще не собирались, а послеразгрома Лентула и Геллия число желающих добиться избрания на эти высокиедолжности сильно уменьшилось. И все же как раз последние поражения римлянвоодушевили Гая Анфидия Ореста и побудили его добиваться консульства; поего мнению, не следовало вменять ему в вину его неудачи под Фунди, когдаон с малыми силами был разбит Спартаком, ведь та же судьба постигла и двухконсулов с шестьюдесятьютысячной армией. Сражения под Камерином и Нурсией, по его словам, также служили ему оправданием, больше того, -восстановлением его заслуг, которые несправедливо отрицались и непризнавались, ибо, утверждал он, сражение под Фунди для римлян было менеесокрушительным, а для гладиаторов более смертоносным, чем сражения подКамерином и Нурсией, в которых Спартак разбил наголову войска консулов. Соображения довольно странные и грешили против здравого смысла, ибо тообстоятельство, что он причинил меньше зла, чем другие, еще не доказывало, что у него, Анфидия Ореста, все обстояло благополучно, но состояние умов вРиме, в связи с войной против гладиаторов, было таким подавленным, чторассуждения Анфидия Ореста сочли вполне логичными, да и кандидатов наконсульские должности было очень мало. Вот почему на этот высокий постизбрали на следующий год упомянутого Анфидия Ореста и Публия КорнелияЛентула Фура, родственника консула Лентула Клодиана, которого Спартакразбил под Камерином. Спартак меж тем не мог продолжать наступление на Рим из-за безобразногоповедения и неповиновения тех самых легионов, которые так неистовотребовали, чтобы их туда вели; пришлось на целый месяц задержаться вАримине. Спартак отказался от командования и несколько дней не выходил изпалатки, несмотря ни на какие просьбы, пока наконец все войско не пришлона преторий и, простершись перед палаткой Спартака, стало громко каяться всвоих мерзких поступках и просить за них прощения. Тогда Спартак вышел к войску, бледный, исхудавший, измученный; на егооткрытом благородном лице лежала печать страданий, которые причинило емуповедение его солдат, глаза его были красны, веки припухли от долгихгорьких слез. При виде Спартака покаянные возгласы, крики, выражавшиелюбовь и уважение к нему, стали еще громче. Он подал знак, что хочет говорить, и когда воцарилось молчание, сталстрого и сурово порицать поведение легионов, говорил, что из-за своихгнусных поступков они перестали быть людьми, стремящимися к свободе, апревратились в самых подлых разбойников, совершающих мерзкие дела. Оностается непреклонным в своем решении и дальше не пойдет с ними, еслитолько они не предоставят ему полное и неограниченное право подвергатьлюбому наказанию подстрекателей к грабежу и бунту. Лишь после того как все легионы единодушно согласились на требованиеСпартака, он снова взял на себя командование и начал суровыми мерамивозрождать в гладиаторах угасшее чувство долга и внушать им сознаниенеобходимости строжайшей дисциплины. Он приговорил к смерти нумидийца Орцила как самого дикого и непокорногоиз всех начальников легионов и запятнавшего себя в Бертиноре гнуснымипреступлениями; в присутствии всех легионов Спартак приказал распятьОрцила его же нумидийцам. Затем он велел наказать розгами и изгнать излагеря двух других начальников легионов: галла Арвиния и самнита ГаяКанниция. Кроме того, он приказал распять двести двадцать гладиаторов, которые, как было засвидетельствовано их товарищами, отличились зверскойжестокостью при налетах на население. После всего этого он распустил все легионы и перестроил их, но уже непо национальностям; напротив, теперь в каждый манипул, в каждую когортувходило соразмерное количество солдат различных национальностей; так, манипул в сто двадцать человек состоял теперь из сорока галлов, тридцатифракийцев, двадцати самнитов, десяти иллирийцев, десяти греков и десятиафриканцев. Перестроенное таким образом войско было подразделено на четырнадцатьлегионов, начальниками которых были назначены следующие гладиаторы: 1-й легион - Брезовир, галл. 2-й > > - Фессалоний, эпиреец. 3-й > > - Каст, галл. 4-й > > - Онаций, самнит. 5-й > > - Мессембрий, фракиец. 6-й > > - Ливий Грандений, самнит. 7-й > > - Идумей, фракиец. 8-й > > - Борторикс, галл. 9-й > > - Артак, фракиец. Начальником 10-го легиона был назначен отважный македонянин Эростен; 11-го - нумидиец Висбальд, строгий и серьезный человек воинственногооблика, презирающий опасности; 12-го - Элиал, пожилой, бесстрашныйгладиатор-галл, который на пятидесятом году своей жизни уже насчитывал насвоем теле пятьдесят рубцов от ран. Во главе 13-го легиона стоял молодойиллириец двадцати пяти лет по имени Теулопик; он был благородногопроисхождения, родился в Либурнии, в богатой семье, попал в

⇐ Предыдущая12131415161718192021Следующая ⇒

Поделиться: