Глава двадцатая. ОТ БИТВЫ ПРИ ГОРЕ ГАРГАН ДО ПОХОРОН КРИКСА
Несмотря на то что сражение у Сублаквея было губительным для римлян иКрассу не удалось восстановить понесенный им урон, Спартак не мог извлечьиз своей победы никакой существенной выгоды для себя. Обратив римлян вбегство, Спартак узнал от Мамилия, которому поручено было обследоватьберега Велина, что главные силы Красса переправились в этот день черезреку, из чего фракиец заключил, что, имея у себя в тылу Красса, ему неследует идти на Рим; поэтому вечером того же дня он выступил из Сублаквея, перешел Лирис у его истоков и направился в Кампанью. Что касается Красса, то он пустился в путь лишь вечером того дня, когда гладиаторы оставилиСублаквей, так как вести о разгроме его заместителя дошли до него только квечеру следующего дня. Претор был вне себя от возмущения, вызванного поведением Муммия, а ещеболее его легионов, так как беглецы подошли к самым стенам Рима и в городеначалась страшная паника, когда там распространилась весть о новомпоражении. Успокоение наступило только после того, как явились гонцыКрасса, которым удалось убедить римлян, что сражение под Сублаквеем неимеет того значения, какое ему придает страх; они доложили сенату обистинном положении дела, предложив ему в то же время немедленно отправитьобратно в лагерь претора всех беглецов из легионов Муммия. Через несколько дней все беглецы вернулись в лагерь, и легко себепредставить, как они были пристыжены и в каком угнетенном состоянии духаони находились. Красс собрал на преторской площадке все свои войска и построил их вкаре, посреди которого поставил обезоруженных, посрамленных и подавленныхбеглецов из легионов Муммия. Красс, обладавший даром слова, выступил скрасноречивым обвинением; резко и сурово укорял он беглецов за малодушие, которым они запятнали себя, обратившись в бегство, словно толпа трусливыхбаб, и, побросав оружие, при помощи которого их предки, перенесянесравненно более тяжелые испытания, завоевали весь мир. Он доказывалнеобходимость положить конец глупым страхам, благодаря которым в течениетрех лет по всей Италии свободно бродят полчища гладиаторов, презренныхрабов, которые кажутся сильными и доблестными не по заслугам своим, авследствие трусости римских легионов, некогда стяжавших славу своейнепобедимой мощью, а ныне ставших посмешищем всего мира. Красс заявил, что больше не потерпит позорного бегства: пришло времядоблестных дел и блестящих побед; раз для этого недостаточно самолюбия, чувства собственного достоинства и чести римского имени, то он добьетсяпобед железной дисциплиной и спасительным страхом перед самыми жестокиминаказаниями. - Я снова введу в силу, - сказал в заключение Красс, - наказаниедецимацией, к которой в редчайших случаях прибегали наши предки; первым ееприменил в своих легионах децемвир Аппий Клавдий в триста четвертом годуримской эры. Уже почти два столетия не было печальной необходимостиприбегать к такой мере, но раз вы только и делаете, что бежите от врагов, да еще от каких врагов, и притом позорно бросаете свое оружие, клянусьбогами Согласия, я применю к вам эту кару, начиная с сегодняшнего дня, иподвергну ей те девять тысяч трусов, которые стоят здесь перед вами, чувствуя всю тяжесть своего позора. Посмотрите на них, они стоят бледные, понурив от стыда головы, и из глаз у них катятся слезы слишком позднегораскаяния. Как ни упрашивали Красса самые почтенные трибуны и патриции, которых влагере было очень много, он остался неумолим, не захотел отказаться отпринятого им сурового решения и приказал привести его в исполнение донаступления вечера. Бросили жребий, и из каждого десятка солдат один, отмеченный злополучным роком, передавался сперва ликторам, которые секлиего розгами, а затем ему отрубали голову. Эта ужасная кара, зачастую постигавшая как раз того, кто храбросражался и вовсе не был повинен в бегстве товарищей, произвела в лагереримлян глубокое и чрезвычайно горестное впечатление. Во время этой мрачнойэкзекуции, когда за несколько часов было обезглавлено девятьсот солдат, произошло четыре или пять тягостных эпизодов. За чужую трусость понеслинаказание пятеро или шестеро доблестных легионеров Муммия, чья отвага былаотмечена всеми под Сублаквеем. Среди этих пятерых или шестерых храбрецов, оплакиваемых всеми, наибольшее сочувствие вызывал двадцатилетний юноша поимени Эмилий Глабрион, до последней минуты мужественно выдерживавшийнатиск гладиаторов; он получил две раны и не тронулся с места; раненогоподхватило потоком всеобщего бегства и отнесло далеко от поля сражения.Это было известно всем, все это громогласно подтверждали, но его поразиланеумолимая судьба, - жребий пал, и он должен был умереть. Этот отважный юноша предстал перед претором среди всеобщих рыданий; бледный как смерть, но полный спокойствия и стойкости, достойной МуцияСцеволы и Юния Брута, он громко сказал: - Децимация, примененная тобою, не только полезна и необходима дляблага республики, но и справедлива: два наших легиона заслужили ее своимпостыдным поведением в последнем сражении. Судьба не благоприятствует мне, и я должен умереть. Но поскольку ты, Марк Красс, знаешь, как знают и всемои товарищи по оружию, что я не был трусом и не бежал, а сражался, какподобает сражаться римлянину, мужественно и отважно, хотя я был ранен, какты видишь, - и он указал на свою перевязанную левую руку и наокровавленную повязку, стягивавшую его грудь под одеждой, - я все жеоказывал сопротивление натиску врага, и если ты признаешь мою храбрость, прошу у тебя милости: да не коснется меня розга ликтора, пусть меня толькообезглавят! Плакали все собравшиеся около претора, который был бледен и расстроен.На слова юноши он ответил: - Я согласен исполнить твою просьбу, доблестный Эмилий Глабрион.Сожалею, что строгий закон наших предков запрещает мне сохранить тебежизнь, как ты того заслужил... - Умереть ли на поле брани от руки врага или здесь на претории подтопором ликтора - одно и то же, потому что жизнь моя принадлежит родине. Ярад, что все здесь знают, и в Риме узнает мать моя, узнает сенат и римскийнарод, что я не был трусом... Смерть не страшна мне, раз я спас своючесть. - Ты не умрешь, юноша герой! - закричал один из солдат, выходя из рядоввойска Муммия; он подбежал к претору и, проливая слезы, громко воскликнулдрожавшим от волнения голосом: - Славный Красс, я - Валерий Аттал, римский гражданин и солдат третьейкогорты третьего легиона, одного из двух, которые участвовали в бою ипотерпели поражение под Сублаквеем. Я находился рядом с этим отважнейшимюношей и видел, как он, раненный, продолжал разить врага в то время как мывсе обратились в бегство, в которое и он был вовлечен помимо своей воли.Так как топор ликтора должен поразить одного из десяти бежавших, пусть онпоразит меня, бежавшего, но не его, потому что он, клянусь всеми богами, покровителями Рима, вел себя, как истый римлянин старого закала. Поступок этого солдата, который в минуту паники обратился в бегство, атеперь проявил такое благородство, усилил всеобщее волнение; но, несмотряна трогательное соревнование между Атталом и Глабрионом, из которых каждыйтребовал кары для себя, Красс остался неумолимым, и Глабрион был переданликторам. Стенания в обоих легионах, подвергнутых децимации, стали еще громче; лица тысяч солдат других легионов выражали сострадание, глаза их былиполны слез; тогда Глабрион, обратившись к своим соратникам, сказал: - Если вы считаете смерть мою несправедливой и судьба моя вызывает увас сострадание, если вы желаете, чтобы душа моя возрадовалась и обрела втишине элисия сладостную надежду и утешение, поклянитесь богами Согласия, что вы все скорее умрете, чем обратитесь в бегство перед проклятымигладиаторами. - Клянемся!.. Клянемся!.. - Именем богов клянемся!.. - словно оглушительный раскат грома, загудели одновременно шестьдесят тысяч голосов. - Да покровительствуют Риму великие боги! Я умираю счастливым! -воскликнул злополучный юноша. И он подставил обнаженную шею под топор ликтора, который быстрым иметким ударом отсек светлокудрую голову; орошая землю кровью, онапокатилась среди общего крика ужаса и жалости. Марк Красс отвернулся, чтобы скрыть слезы, катившиеся по его лицу. Когда экзекуция была закончена, Марк Красс снова роздал оружие беглецамиз легионов, сражавшихся под Сублаквеем, и в кратком наставлении выразилнадежду, что они больше никогда в жизни не обратятся в бегство. Приказав предать земле девятьсот убитых, он на следующий день снялся слагеря и принялся преследовать Спартака, который, убедившись вневозможности наступления на Рим, быстрым темпом пересек Кампанью и Самнийи снова повел свои легионы в Апулию, желая увлечь Красса подальше от Рима, который мог бы ежечасно присылать ему подкрепление. Он намерен былсразиться с Крассом и, окончательно разгромив его легионы, идти на Тибр. Спартак продвигался очень быстро, но не менее быстро шли и легионыКрасса, которые после децимации терпеливо сносили все тяготы и жаждалиновых боев. За пятнадцать дней претор догнал гладиатора в Давнии, где расположилсялагерем близ Сипонта. Красс прибыл сюда с намерением прижать гладиаторов кморю и поэтому выбрал для лагеря место между Арпами и Сипонтом и ждалблагоприятного случая сразиться со Спартаком. Уже минуло три дня, с тех пор как оба войска оказались друг противдруга; в самый тихий час ночи, когда в римском лагере наступил полныйпокой, Красса разбудил его контубернал, вошедший в его палатку ссообщением, что явился гонец от гладиаторов, заявивший, что он долженпоговорить с претором о весьма важных делах. Красс вскочил: он был чрезвычайно воздержан и уделял сну очень маловремени; он приказал контуберналу привести к нему гладиатора. Гонец был небольшого роста, в чудесных доспехах, в шлеме с опущеннымзабралом. Только когда он увидел перед собой Красса, он поднял забрало, ипретор увидел его бледное женственное лицо. Это была Эвтибида, явившаяся к Крассу, чтобы предать своих собратьев пооружию. - Ты не узнаешь меня, Марк Лициний Красс? - спросила она с усмешкой. - Да... верно... лицо твое мне знакомо... да... - несвязно бормоталпретор, роясь в своей памяти, стараясь вспомнить имя, воскресить образ. -Но ведь ты не юноша, клянусь всемогущими богами, ты женщина! Возможно ли? Клянусь Венерой Эрициной!.. Ты?.. - Так скоро ты позабыл поцелуи Эвтибиды, которых не может забыть ниодин мужчина? - Эвтибида! - воскликнул пораженный Марк Красс. - Клянусь молниямиЮпитера! Эвтибида!.. Ты здесь? Откуда ты? В такой час? И в этихдоспехах?.. Вдруг он отступил назад и, скрестив на груди руки, недоверчиво вперил вЭвтибиду свои серовато-желтые, тусклые глаза, неожиданно оживившиеся, загоревшиеся огнем. - Если ты являешься, чтобы расставить мне сети, - сурово сказал он, -предупреждаю: ты ошиблась, я не Клодий, не Вариний и не Анфидий Орест... - Это не мешает и тебе быть дурачком, бедный Марк Красс, - ответилагречанка с дерзкой усмешкой, кинув на претора быстрый и злобный взгляд. -Ты самый богатый, - продолжала она после минутного молчания, - но уж никакне самый умный римлянин. - Чего ты хочешь?.. К чему клонишь?.. Говори поскорее. Эвтибида с минуту молчала и, покачивая головой, с насмешливой улыбкойразглядывала римского претора, потом сказал: - Клянусь славой Юпитера Олимпийского, я принесла тебе победу и никакне думала, что буду так принята! Вот извольте делать добро людям!.. Уж ониотблагодарят вас, клянусь богами!.. - Скажешь ты наконец, зачем ты пришла? - нетерпеливо произнес Красс, по-прежнему глядя на нее с недоверием. Тогда Эвтибида красочно и пылко объяснила Крассу причины своейнеугасимой ненависти к Спартаку; рассказала о разгроме при ее содействиидесяти тысяч германцев, поведала претору, как после этого сражения она, помилости эриний, приобрела среди гладиаторов славу доблестной воительницы итеперь к ней питают безграничное доверие; она заключила свою речьуверением, что и это доверие и свою должность контубернала Крикса онажелает использовать для того, чтобы помочь римлянам захватить войскогладиаторов, разделенное теперь на две части, и доставить римлянамблестящую и решительную победу. Красс выслушал Эвтибиду с большим вниманием, не спуская с неепристального испытующего взгляда, и, когда она кончила, медленно испокойно сказал ей: - А может быть, вся твоя болтовня - не что иное, как ловушка: ты хочешьзавлечь меня в сети, расставленные Спартаком. А? Что ты на это скажешь, красавица Эвтибида? Кто мне поручится за искренность твоих слов инамерений? - Я сама. Отдаю свою жизнь в твои руки: вот залог правдивости моихобещаний. Красс, казалось, раздумывал о чем-то и минуту спустя сказал: - А может быть, и это тоже военная хитрость?.. Может быть, жизнь тебене дорога и ты приносишь ее в жертву ради торжества дела этих нищих рабов? - Клянусь твоими богами, Красс, ты слишком недоверчив. Это ужнеразумно. - А не думаешь ли ты, - медленно произнес претор Сицилии, - что лучшебыть чересчур недоверчивым, чем слишком доверчивым? Эвтибида ничего не ответила, только посмотрела на Красса, и во взглядеее была не то насмешка, не то желание выведать что-то. Помолчав немного, она сказала: - Да кто знает? Может быть, ты и прав. Как бы то ни было, выслушайменя, Марк Красс. Как я уже говорила тебе, я пользуюсь полным довериемСпартака, Крикса и остальных вождей гладиаторов. Я знаю, что злоумышляетпротив тебя проклятый фракиец в связи с твоим прибытием в Арпы. - Ты правду говоришь? - спросил Красс полусерьезно, полуиронически. -Что же он замыслил? Послушаем. - Завтра среди бела дня и с возможно более широкой оглаской, так чтобыдо тебя возможно скорее достигла молва, два корпуса под началом Граника иАрторикса - восемь легионов и конница, всего сорок тысяч человек - подобщим руководством Спартака выйдут из Сипонта и двинутся к Барлетте якобыс намерением направиться в область пицентов, а Крикс со своим корпусом втридцать тысяч человек останется в Сипонте, распустив среди жителей слух, что он отделился от Спартака из-за непримиримых разногласий между ними.Как только тебе станет известно, что Спартак ушел, ты, конечно, нападешьна Крикса, но, лишь только между вами завяжется сражение, Спартак, которыйспрячется со своим войском в лесах, окаймляющих дороги от Сипонта доБарлетты, быстро вернется, нападет на тебя с тыла, и все твое- доблестноевойско будет разбито наголову... - О-о! - воскликнул Красс. - Вот у них какой план!.. - Да. - Увидим, попаду ли я в ловушку. - Без моего предупреждения, поверь мне, Красс, ты попал бы обязательно.Хочешь ты сделать нечто большее, а не только избегнуть их ловушки? Хочешьты поймать их в те самые сети, которые они расставят тебе? Хочешь разбитьи окончательно уничтожить тридцать тысяч легионеров Крикса, а затемнапасть на Спартака, имея почти вдвое больше сил, чем у него? - А ну-ка! Что мне надо сделать для этого? - Уйди отсюда завтра до рассвета и направляйся в Сипонт; ты придешьтуда, когда Спартак будет на расстоянии пятнадцати - двадцати миль отгорода. Он будет ждать от меня сведений о твоем продвижении (этоответственное поручение будет доверено мне) и сообщений о том, что тынаходишься в пути и скоро, попадешь в расставленные тебе сети, а вместоэтого я скажу ему, что ты и не думал сниматься с лагеря. Затем явозвращусь к Криксу и скажу, что Спартак приказал ему отправиться к гореГарган и, в случае если ты нападешь на него, защищаться там, сколькохватит сил. Как только Крикс отойдет дальше от Сипонта и будет подходить кгоре Гарган, ты нападешь на него и успеешь разбить его наголову, преждечем подоспеет Спартак, даже если бы он каким-либо образом узнал обопасности, угрожающей Криксу, и поспешил ему на помощь. Красс с удивлением внимал тому, что говорила ему эта преступнаяженщина, с таким тонким искусством и глубокой прозорливостью излагавшаязаконченный план военных операций, быть может гораздо лучший, чем он могбы придумать сам. Долго смотрел Красс на куртизанку, щеки которой алели ярким румянцем отсильного возбуждения, и вдруг воскликнул: - Клянусь Юпитером Освободителем, ты страшная женщина! - Такой меня сделали мужчины, - с жаром ответила Эвтибида и, запнувшись, добавила с горькой усмешкой, но спокойным тоном: - Не стоит обэтом говорить. Что ты скажешь о моих планах и моих расчетах? - В самых страшных глубинах Эреба не придумали бы ничего болееужасного, кровавого и изощренного. Но только, повторяю, я не верю тебе ине полагаюсь на тебя... - Хорошо, выслушай меня. Выступи завтра из лагеря за два или за тричаса до полудня, выслав вперед из предосторожности разведчиков, инаправляйся к Сипонту, - чем ты рискуешь? Если я, допустим, предала тебя, в худшем случае, ты очутишься перед всем войском Спартака. А разве ты нехотел бы вступить с ним в решительный бой? Что за беда, если я, допустим, солгала тебе и, вместо того чтобы встретиться только с Криксом, тызастанешь с ним вместе и Спартака? Красс подумал еще немного, а затем сказал: - Хорошо... Я верю тебе... вернее, хочу верить. Обещаю тебе, если всепойдет именно так, как ты ловко и умно задумала, я щедро вознагражу тебя, и еще большую награду ты получишь от сената, когда я сообщу о важныхуслугах, оказанных тобой ему и народу римскому. - Что мне ваши награды? Что мне народ римский! - сказала гречанкавозбужденным голосом, бросив на Красса злобный и презрительный взгляд; глаза ее блестели от негодования и гнева. - Я пришла предложить тебепобеду, но не ради римлян и не ради тебя - это моя месть. Можешь ли тыпонять эту божественную, невыразимую отраду, которую доставляет несчастьененавистного врага? Его слезы, его кровь! Какое это упоенье, какойвосторг! Лишь бы я смогла стать коленом на грудь умирающего Спартака средипогибших его сотоварищей, услышать его предсмертный хрип на поле, усеянномтрупами! Что мне твои дары, что мне награда сената! Куртизанка была бледна, глаза ее лихорадочно блестели, губы дрожали; низким, мрачным голосом произносила она эти слова, в которых звучалиненависть и жажда крови; черты ее исказились, вид ее был ужасен; в Крассеона возбуждала почти что отвращение, по его телу пробежала дрожь, словноему стало страшно. Однако Красс, серьезно задумавшись над исходом войны, решил не бытьщепетильным в выборе средств, которые могли привести его к победе.Эвтибида вскочила на коня и тихонько выехала из римского лагеря; потом онапустила горячего коня крупной рысью и направилась в лагерь гладиаторов. На рассвете Красс приказал сняться с лагеря и, выслав вперед пять тысячконников, дал им указание осторожно продвигаться на расстоянии трех мильот колонны легионов и обследовать окрестности во избежание какой-нибудьнеожиданной опасности или засады; вскоре после восхода солнца оннаправился к Сипонту, передвигаясь медленно, то ли во избежание ловушки, то ли не желая утомлять свое войско на случай внезапной встречи с врагом. Между тем Спартак, снявшись с лагеря, направился с восемью легионами икавалерией к Барлетте. Крикс со своими шестью легионами остался в Сипонте, и в окрестностях его пошел слух, что войско восставших, из-за несогласий испоров между Спартаком и Крик-сом, разделилось на две части: одна частьзадумала напасть на римские легионы, расположившиеся лагерем близ Арп, адругая решила идти через Беневент на Рим. Такая молва действительно распространилась, и об этом разведчики тотчасже сообщили Крассу. " Пока что сообщения Эвтибиды точны. Обмана нет, - подумал про себяпредводитель римлян. - Это хорошее предзнаменование". Так оно и было в действительности. На следующую ночь, в то время как войска Красса неподвижно и безмолвностояли в засаде в лесистых ущельях Гарганских гор, в четырех милях отСипонта, Эвтибида мчалась во весь опор к Барлетте с приказом Криксапередать Спартаку, что неприятель вышел из Арп и попал в засаду, пустьСпартак немедленно идет обратно к Сипонту. Гречанка явилась к Спартаку, который скрывался со всеми своимилегионами в зарослях, шедших вдоль дороги от Сипонта до Барлетты. Он стревогой спросил ее: - Ну, как? - Красс еще не двинулся из Арп. Хотя он и отправил разведчиков досамого Сипонта, но наши лазутчики сообщили Криксу, что римские легионы ине думают сниматься с лагеря. - Клянусь богами, - воскликнул фракиец, - этот Красс умнее и хитрее, чем я предполагал! Он задумался, затем, повернувшись к Эвтибиде, сказал: - Вернись к Криксу и передай ему, чтобы он не снимался с лагеря, что быни случилось; если же явится Красс и нападет на него, то, как тольконачнется бой, пусть Крикс отправит ко мне трех контуберналов, одного задругим с промежутками в четверть часа, чтобы предупредить меня: один изтрех доедет, что бы ни случилось. Странно. Мне кажется, что это нежеланиеКрасса воспользоваться благоприятным случаем разбить меня и Крикса поотдельности - дурное предзнаменование для нас. И фракиец несколько раз провел рукой по лбу, как бы желая отогнатьпечальные мысли; затем он спросил Эвтибиду: - Сколько времени ехала ты из нашего лагеря сюда? - Меньше двух часов. - Ты мчалась во весь опор? - Посмотри, в каком состоянии мой конь. Спартак опять задумался, потом сказал: - И назад скачи во весь опор. Эвтибида простилась со Спартаком и, повернув лошадь, помчалась галопомв направлении Сипонта. Приехав туда, она сказала Криксу, что Спартак приказал ему двинуться изСипонта к подошве горы Гарган и постараться занять там крепкую позицию. Эвтибида приехала в лагерь легионов Крикса за два часа до рассвета; галл отдал приказ сняться с лагеря и в полной тишине еще до восхода солнцапустился в путь к горе Гарган. Четыре часа спустя они уже дошли до подошвы высокой горы, откудаоткрывался широкий вид на прозрачное Адриатическое море, на волнахкоторого медленно покачивались парусные лодки рыбаков с побережья. КогдаКрикс, находившийся на последнем отроге цепи Гарганских гор, как раз усамого моря, в Удобном и защищенном месте, отдавал приказ расположитьсяздесь лагерем, его легионеры вдруг крикнули: - Римляне! Римляне! Это были легионы Красса: они пришли, чтобы напасть на тридцатитысячноевойско Крикса, находившееся на расстоянии семи часов пути от войскСпартака. Крикс не растерялся при этой неожиданной атаке; со спокойствием итвердостью мужественного полко водца он расположил свои шесть легионов вбоевом порядке, применительно к неровностям почвы; четыре легиона стоялиразомкнутым строем перед неприятелем, и, для того чтобы противопоставитьримлянам возможно более длинную линию фронта, он протянул ее направо дохолма, на котором предполагал разбить лагерь и который охранялся пятым ишестым легионами, оставленными в резерве; левый фланг фронта он протянул кобрывистым и неприступным скалам, у подножия которых с легким шумомплескалось море. Вскоре шесть римских легионов ринулись сомкнутым строем на гладиаторов.Дикие крики сражающихся, оглушительный шум ударов мечей по щитам нарушалиизвечный покой пустынного лесистого берега; эхо от пещеры к пещере, отскалы к скале повторяло эти необычные здесь, печальные и мрачные звуки.Крикс объезжал свои ряды, Красс - свои, оба воодушевляли войска. Бой былужасен; ни та, ни другая сторона не отступали ни на шаг, дрались не нажизнь, а на смерть. Так как римляне шли в атаку сплошным строем, то левое крыло легионовКрикса не подверглось нападению, поэтому свыше трех тысяч человекчетвертого легиона, развернувшись в боевом порядке, стояли: в бездействиии были пассивными зрителями боя, горя нетерпением принять в нем участие.Видя это, начальник легиона самнит Онаций поспешил вперед и стал во главеэтих трех тысяч солдат; скомандовав: " Поворот направо", - он двинул ихпротив правого крыла римлян, и гладиаторы обрушились на врага с такойсилой, сея смерть в его рядах, что легион, составлявший крайнее правоекрыло римского войска, теснимый с фронта и фланга, вскоре пришел в полноерасстройство. Но это была только кратковременная победа; начальник этогокрыла, квестор Скрофа, пришпорил свою лошадь и, прискакав к тому месту, где стояла в резерве римская кавалерия, приказал командовавшему ею ГнеюКввинтию с семью тысячами всадников атаковать левый фланг гладиаторов, оставшийся открытым и незащищенным, несмотря на благие намерения Онацияобойти врага слева и зайти ему в тыл. Квинтий помчался исполнить приказ, ивскоре третий и четвертый легионы гладиаторов подверглись натиску римскойкавалерии с тыла, в результате чего ряды их были расстроены, охваченыпаникой и подверглись страшной резне. Тем временем Красс направил два легиона и шесть тысяч пращников сприказом обойти правый фланг Крикса; с неописуемым пылом и быстротой онивзобрались на вершину находившегося позади холма, где стоял резервгладиаторов, и, спустившись вниз полукругом, стремительно обрушились напятый и шестой легионы; но те, вытянув свой правый фланг, насколькопозволяла местность, образовали новую боевую линию так что оба фронтагладиаторов представляли две стороны треугольника, основанием Которогобыло море, а вершиной - холм. И тут также завязалось ожесточенное сражение. Красс заметил искусный маневр начальников пятого и шестого легионов, Мессембрия и Ливия Грандения и убедившись в том, что ему так и не удастсяокружить правый фланг гладиаторов, воспользовался промахом Онация, такловко уже использованным Скрофой, и бросил сюда не только остаток своейКавалерии, но и два других легиона, приказав им напасть на гладиаторов стыла. И вот, несмотря на чудеса храбрости, проявленные в этом сражениитридцатью тысячами гладиаторов против восьмидесяти тысяч римлян, менее чемв три часа были уничтожены шесть легионов Крикса, окруженные со всехсторон втрое превосходящими силами врага; они даже не пытались спастись и, сражаясь с мужеством отчаяния, пали с честью на этом огромном поле смерти. Крикс сражался до конца с присущей ему отвагой и до самого конца всееще надеялся на приход Спартака; когда же он увидел, что пало большинствоего товарищей, он остановил своего коня (то был уже третий в этот день, так как две лошади были убиты под ним) и бросил взгляд, полный невыразимоймуки, на открывшееся перед ним ужасное побоище; по щекам его потеклигорячие слезы, он взглянул в ту сторону, откуда должен был прийти Спартак, и с дрожью в голосе, в котором звучала вся его великая любовь к другу, воскликнул: - О Спартак! Ты не поспеешь вовремя ни для того, чтобы помочь нам, нидля того, чтобы отомстить за нас!.. Каково будет у тебя на сердце, когдаты увидишь достойную жалости гибель тридцати тысяч твоих мужественныхтоварищей! Он поднес левую руку к глазам, решительным жестом отер слезы и, обратившись к своим контуберналам, среди которых с самого начала сраженияне было Эвтибиды, сказал своим спокойным, звучным голосом: - Братья! Пришел наш черед умирать! Схватив свой меч, обагренный кровью римлян, убитых им в сражении, онпришпорил коня и обрушился на манипул пеших римлян, окруживших восемь илидесять гладиаторов, сплошь покрытых ранами, но все же ещесопротивлявшихся. Вращая своим мощным мечом, Крикс кричал громоподобнымголосом: - Эй вы, храбрые римляне, вы всегда смелы, когда вас трое противодного! Держитесь, иду на смерть! Крикс и четверо его контуберналов валили на землю, топтали конями иразили мечами римлян, которые, несмотря на то, что их было восемьдесят илидевяносто, с трудом защищались от этого града могучих ударов. Рядылегионеров-латинян пришли даже в некоторое.расстройство и отступили, но, по мере того как к ним подходили по два, по четыре, по десять новыхсотоварищей, они все теснее и теснее замыкали в кольцо этих пятерыхсмельчаков, лошади которых уже пали, пронзенные мечами, а всадники снеслыханной яростью дрались теперь пешими; римляне разили спереди, сбоков, сзади, и вскоре сотней ударов прикончили их. Пал и Крикс, все телокоторого было покрыто ранами; падая, он обернулся и пронзил своим мечомримлянина, ранившего его в спину. Но клинок остался в груди легионера: уКрикса уже не было сил извлечь его; пораженный в грудь стрелой, пущенной внего на расстоянии пяти шагов, он тихо произнес: - Пусть улыбнется тебе, Спартак... победа и... Уста его сомкнулись, и в эту минуту другой легионер, метнув дротик вего израненную, окровавленную грудь, крикнул: - А пока что довольствуйся поражением. Смерть тебе! - Клянусь ларами и пенатами, - воскликнул один из ветеранов, - сколькоя сражался под началом Суллы, а никогда не видел такого живучегочеловека!.. - Такого сильного и бесстрашного воина я не видел даже при Марии, когдамы сражались против тевтонов и кимвров, - добавил другой ветеран. - Да разве вы не видите, клянусь Марсом! - сказал третий легионер, указывая на трупы римлян, грудами лежавшие вокруг Крикса. - Посмотрите, сколько он уничтожил наших, да поглотит его душу Эреб! Так закончилось сражение у горы Гарган, длившееся три часа: римлянпогибло десять тысяч, а гладиаторов истреблено было тридцать тысяч. Только восемьсот из них, по большей части раненые, были взяты в плен.Красс приказал распять их на крестах вдоль дороги, по которой римлянесобирались пройти ночью. Вскоре после полудня Красс распорядился трубитьсбор и велел предать сожжению трупы римлян. Он приказал не спешить сустройством лагеря, предупредив трибунов и центурионов, чтобы легионы икогорты были готовы двинуться в путь еще до полуночи. Весь день и всю ночь Спартак в невыразимой тревоге ждал контуберналовКрикса с известиями о передвижении римлян - никто не явился; на рассветеон послал двух своих контуберналов, каждого с сотней конников - одного задругим через полчаса - в сторону Сипонта, приказав им незамедлительнопривезти сведения о неприятеле и о Криксе, тем более что его солдаты, выступив из лагеря, захватили с собою продовольствия только на три дня ипо истечении этого срока остались бы без пищи. Когда первый контубернал Спартака прибыл в лагерь под Сипонтом, он, ксвоему великому изумлению, увидел, что гладиаторов там уже нет. Не зная, что делать, он решил дождаться прибытия второго контубернала ипосоветоваться с ним, что им следует предпринять. Однако оба ониоставались в сомнении и нерешительности и вдруг увидели, что понаправлению к лагерю, на запыленных, тяжело дышащих конях мчатся всадники; это были контуберналы, посланные Криксом к Спартаку при первом жепоявлении римлян: основываясь на донесении Эвтибиды, Крикс предполагал, что Спартак давно уже находится на пути в Сипонт, и хотел, чтобы фракиецускорил переход. Легко понять, в каком состоянии были контуберналы, когда они понялипредательский замысел Эвтибиды и то ужасное положение, в котором очутилсяКрикс. В этих тяжелых обстоятельствах им оставалось одно: мчаться во весьдух и предупредить Спартака. Так они и сделали; но когда они прибыли в то место, где гладиаторыСпартака стояли в засаде, битва у горы Гарган уже приближалась к концу. - О, во имя богов преисподней! - зарычал Спартак и побледнел какполотно, услышав злополучную весть о гнусной измене, страшные последствиякоторой мгновенно стали ему ясны. - В поход, немедленно в поход, кСипонту! Садясь на коня, он подозвал Граника и голосом, в котором слышалисьрыдания, сказал: - Тебе я поручаю вести форсированным маршем все восемь легионов: пустьу каждого вырастут крылья на ногах... Это день великого для наснесчастья... пусть У каждого сердце будет твердым, как алмаз... Летите...летите... Крикс погибает!.. Братья наши гибнут тысячами... Я иду к ним напомощь; помчусь впереди вас с кавалерией... Во имя всего для вас святоголетите, летите!.. Сказав так, он стал во главе восьми тысяч конников и во весь опорпомчался по дороге к Сипонту. За полтора часа всадники примчались туда на взмыленных, измученныхлошадях; и когда Спартак оказался на том месте, где Крикс недавно стояллагерем, он увидел там семь или восемь окровавленных, еле живыхгладиаторов, которые каким-то чудом спаслись из этого ада! - Ради Юпитера Мстителя, скажите, что здесь произошло? - задыхаясь, спросил Спартак. - Мы разбиты... мы уничтожены... от наших легионов осталось одно тольконазвание! - О, мои несчастные братья!.. О, любимый мой Крикс!.. - воскликнулСпартак и, закрыв лицо руками, зарыдал. Начальники конницы и контуберналы молча стояли вокруг Спартака, разделяя его благородное, святое горе; растерянность и тревога, отражавшиеся на всех лицах, усилились при виде слез их вождя, сильногодухом и телом. Долго длилось молчание, пока наконец Мамилий, стоявший рядом соСпартаком, не сказал ему голосом, полным любви и срывавшимся от волнения: - Приди в себя, благородный Спартак... будь тверд в несчастье... - О, мой Крикс!.. Мой бедный Крикс!.. - в отчаянии вскричал фракиец, обняв Мамилия за шею, и, положив голову ему на плечо, снова зарыдал. Так он стоял несколько минут; затем поднял бледное, залитое слезамилицо и вытер глаза тыльной стороной руки. Мамилий говорил ему: - Мужайся, Спартак!.. Нам надо подумать, как спасти остальные восемьлегионов. - Да, ты прав! Мы должны предотвратить грозящую нам гибель и сделатьменее пагубными последствия мерзкого предательства этой гнусной фурии. Он погрузился в размышления и долго молчал, пристально глядя на главныеворота, видневшиеся через частокол соседнего лагеря. Наконец, придя в себя, он сказал: - Надо бежать!.. После кровопролитного боя, в котором они уничтожилинаших братьев, легионы Красса будут в состоянии двинуться от горы Гарганне раньше, как через восемь - десять часов; мы должны выиграть это время, поправить наше положение. И, обратившись к одному из контуберналов, он добавил: - Лети к Гранику и скажи ему, чтобы он не шел дальше, а вернулся сосвоими легионами назад, на пройденную уже им дорогу. И когда контубернал пустил галопом коня, он снова обратился к Мамилию: - Через Минервий и Венусию, делая по тридцать миль в день по горнымдорогам, мы за пять-шесть дней придем в Луканию; там присоединятся к намновые рабы, и, если даже мы не будем еще в силах сразиться с Крассом, мыможем пройти в область бруттов, оттуда пробраться в Сицилию и разжечь тамеще не совсем погасшее пламя восстания рабов. После получасового отдыха, который они дали коням, уставшим от бешенойскачки, он приказал всадникам повернуть назад, захватив с собою восемьизмученных, раненых гладиаторов, спасшихся после разгрома у горы Гарган; затем Спартак направился к восьми легионам, остановившимся на полпути. Призвав к себе Граника, он уединился с ним и сообщил ему свой план, который иллириец нашел превосходным; привести в исполнение этот планфракиец поручил ему, посоветовав в течение двенадцати часов идти безостановки до Гердония, а сам с тремястами конников решил отправиться кгоре Гарган и подобрать труп Крикса. Граник пытался отговорить Спартака, указывая на опасности, которые егоподстерегают; он мог презирать их как человек, но как вождь и душавеликого, святого дела не имел права подвергать себя этим опасностям. - Я не погибну и догоню вас не позже, чем через три дня, на Апеннинскомхребте, я в этом уверен. Но даже если бы мне и пришлось погибнуть, у тебя, мой доблестный и храбрый Граник, хватит опыта, мудрости и. авторитета, чтобы стойко и энергично продолжать войну против наших угнетателей. Сколько Граник ни отговаривал Спартака, тот не отказался от своегонамерения. Он взял с собой отряд конников, обнял Граника и Арторикса, которомувелел беспрекословно исполнять приказания доблестного иллирийца, и, непростившись со своей сестрой Мирцей, лишь поручив ее заботам своих друзей, молчаливый и печальный, он расстался со своими легионами. Послушные егоприказу, они Ушли с преторской дороги и отправились через поля ивиноградники в направлении Гердония. Вечером Спартак прибыл в окрестности Сипонта и выслал вперед нарасстояние в несколько миль отряд конников в направлении горы Гарган, чтобы разузнать о передвижении неприятеля; получив успокоительныеизвестия, он приказал своим конникам спешиться и, ведя коней в поводу, чему он сам подал пример, войти в лес, окаймлявший дорогу, которая вела отСипонта через гору Гарган к морю. Чтобы пробраться с лошадьми сквозьлесную чащу, пришлось мечами рубить ветки кустов и деревьев. Медленнопродвигаясь этим трудным путем, они через два с лишним часа дошли донебольшой поляны, со всех сторон окруженной дубами и елями; на полянестояли хижины нескольких дровосеков, проводивших большую часть года в этомлесу. Первой заботой Спартака было задержать всех этих дровосеков иприставить к ним стражу, чтобы лишить их возможности донести римлянам оего пребывании в этих местах; затем, уверив дровосеков в том, что он несобирается причинить им зло, он приказал потушить все костры, которыемогли привлечь внимание врага, велел соблюдать полную тишину иприслушиваться к малейшему шороху. Все произошло так, как предвидел Спартак. Немного позже часа перв
