Орыся, мать солдатская. Заметки о войне
Вот наконец-то я на сутках, и, слава Богу, пока затишье, есть время пописать немножко, выполнить обещанное, а то тетрадочки мои в сумке уже все истрепались, вдоль и поперёк исписаны заметочками, отрывочками, а память прячет в свои глубины эти прожитые дни, отмеченные карандашной быстрой строкой в тетрадке, прячет, чтобы потом, если будет время, всплыли эти воспоминания из глубины сердца уже не просто заметочкой, а осмыслением - зачем же нам всё это было нужно.
Господь ничего не даёт человеку пережить просто так. Всё в этой жизни наполнено удивительным смыслом, даже щенячий радостный возраст, когда каждый день, как новый мир, каждый шаг и слово - открытие. Всю жизнь мы потом можем нести в сердце воспоминание об аромате яблока в бабушкином саду, слышать стук скакалки об асфальт, когда прыгаешь через неё с подружками во дворе, и в этих прыжках - радость первого взлёта. А яблоки в бабушкином саду потом станут напоминанием того, что и ты должен посадить свою яблоню, чтобы и твои внуки пришли через время и удивились красным пахучим плодам. Так свивает Господь наши впечатления и идущие за ними мысли, дела в верёвочки нашей жизни, и для кого-то они станут путами, для кого - петлёй, а для кого-то - лестницей в Небо.
Мои заметки в тетрадках о войне со временем превращаются в мысли о мире. Нет, память не хочет и не может забыть всю нереальность и ужас пережитого, но Господь благ, и постепенно всё увиденное, прочувствованное, страшное и безобразное приводит к пониманию того, как же дорог и светел мир. Привычный и каждодневный, который долгие годы не замечали, не ценили, считали само собой разумеющимся, и за который не благодарили Бога. Долгими годами мы жили в тепле, мире, не голодали, не привыкали к чужой ежедневной смерти от войны и всё же не благодарили. И просьбы наши к Богу были какие-то смешные, глупые, по большей части. А теперь за каждый мирный час - благодарю, Господи. Слава Тебе. Как же теперь понятно то, что раньше пролетало мимо ушей, не задерживаясь в душе - блаженны миротворцы... А сейчас в каждом человеке, который ратует за мир, видишь свет. Потому что война, какой бы она справедливой ни казалась, как бы порой ни была неминуема - это боль. Боль и страшная встряска, которую очень тяжело вынести.
Зато как же мы теперь видим мир...Вот он, в разоспавшемся и разрумянившемся Кирюше, нашем беженце, укрытом двумя одеялами и улыбающимся во сне - он уже улыбается, значит, потихоньку отходит от месяца жизни в подвале. Правда, он ещё не отъелся, и по вечерам мы находим у него под подушкой то недоеденный пирожок, а то и с яблоком в руке может уснуть. Или, забирая его из садика с традиционной булочкой, которую он ждёт, и слушая его требования - намажь на булочку крем - а крем-то обувной, купленный тобой для осенних туфель, но в уме изголодавшегося ребёнка слово крем - это уже однозначно что-то вкусное - ты понимаешь, что для маленького Кирюши мир наступил. Его мир в этом тёплом одеяле, в этой булочке и пирожке, в этой улыбке во сне. Господи, пошли Кирюше и нам долгого мира.
И дай, Господи, мира всем тем, кто постарался, чтобы этот пирожок у Кирюши был. Прихожане нашего прихода несут всё, что могут. Это раньше было неловко предлагать кому-то подержанную игрушку и одёжку, сейчас наши ценности переосмысленны. Если ты хоть раз увидел, как ест булочку голодный ребёнок, ты уже всегда отдашь ему самый лучший свой кус. Если ты хоть раз одел по-настоящему замёрзшего, пусть даже и в ношеные и не нужные тебе вещи, увидел его слёзы благодарности, ты в следующий раз снимешь с себя лучшее своё пальто, чтобы ещё раз испытать ту великую радость сопричастности его радости. Потихоньку, понемногу мы начали сбрасывать с себя цепи дьявола - жадность, эгоизм, осуждение других. Соприкоснувшись с болью людей, в одночасье лишившихся всего, мы стали отрывать от себя власть вещей над нами, начали делиться. Значит, нам мало было нищих на улицах и у храмов, мы в сытости своей судили их: пьяницы или тунеядцы. Господь показал нам, как в миг могут лишиться всего и труженики, и трезвенники. Это страшный урок, но, благодаря ему наши сердца становятся мягче, мы перестаём судить и начинаем отдавать с удовольствием.
Мы стали смотреть на мир иными глазами. Вот жили одной семьёй месяц, пока не выбили ребятам общежитие, а как хорошо, что дом звенит голосами. Оказывается, во время войны и беды самое страшное - остаться одному. Вот ведь как странно - то четверо в двух комнатах не умещаются, всё мешает, и вещи не на месте, и музыка громко, весь мир не по масти, а то человек десять в тех же двух комнатах, а спать спокойно и радостно. Сколько не говорю со стариками, когда езжу в зону АТО - самое страшное для них остаться в одиночестве в подвале, в доме. Они не боятся уже ни обстрелов - привыкли, ни холодной зимы, ни голода - бояться умереть в одиночестве в подвале и лежать непогребёнными. Для этих людей мир - в твоих частых приездах, звонках, когда есть связь, для них мир в тех мелочах быта, которыми можешь им помочь - в дровах, в хлебе, лекарствах. Но прежде всего - в памяти о них. И как же они радуются, собираясь, если удаётся привезти на нашей старенькой Волге к маме её брата, чтобы зимовали вместе, или двух подруг свезти в один дом.
Блаженны миротворцы...Звоните своим родным и близким, звоните малознакомым, не отворачивайтесь и не убегайте от чужих, если им хочется поговорить с вами. Война принесла нам понимание: нет случайных людей в твоей жизни. Все люди на твоём пути посланы тебе Богом. Оторви от себя, от своего самолюбования минутку времени, пусти человека в душу с его скорбью и болью, возьми на себя малость его беды - и беды исчезнут, мы растащим их по крупице, и не будет сломленных непосильным грузом горя.
Оказывается, самые тихие и честные слова находятся не во время благоденствия, но во время испытаний. И самые доходчивые слова - это слова мира. Вот ездим на службы субботние и воскресные в наш приход, через блокпост, а после службы приходится ещё везти в общественную благотворительную организацию то, что собрали прихожане для переселенцев. А машина у нас с донецкими номерами, а всё это происходит в Днепре. Вот в последнее время гонения начались на Московский патриархат, а мы и на машине сепаратистской, да и патриархата Московского. Останавливают без разговоров. Наше счастье, что за пять месяцев мы на Донбассе и в наших поездках уже привыкли к автоматам в лицо. Спасибо, сейчас, во время относительного перемирия, рьяных военных на блокпостах поубавилось - наверное, устали, или в отпуска уехали.Солдатик молоденький, уши торчат, замёрз. Всё, как обычно - почему номера донецкие, а прописка Днепропетровская, что везёте. А у нас весь багажник пакетами забит - прихожане и одежку, и утварь, и огородину собрали. Говорим, мол, помощь беженцам, от прихода. Слово за слово - вот и вопрос извечный - какого патриархата. Солдатик почему-то думал, что помощь должен собирать киевский, унитарный. Нет, говорим, мы Московского. А почему ваши хотят с русскими дружить - вопрос. И наш ответ: потому что Господь заповедовал мир людям Своим. Потому что война - это всегда боль. Потому что простым людям нечего делить между собой, и мамы везде плачут одинаково. Вот, поговорили десять минут, яблоками угостили парня, поехали. Не дуль друг другу натыкали, а о мире поговорили. И мир пришёл. Взыщи мира и пожнёшь его, - говорит священный псалом.
Как же страшны слова войны, произнесённые теми, кто её видел только с экрана телевизора, произнесённые сытыми, здоровыми, да еще и опьянёнными - кто жаждой власти, а кто и хмельным зельем. Страшное искушение для меня сейчас - это предвыборные " бигдорды", да услышанные невзначай монологи доморощенных патриотов. Опять, опять всё те же лица по обочинам городов - наши выдвиженцы -политики, демоны нового поколения. Лица, отретушированные фотографами, всё равно полны злобы. Война до победы, Украина понад усе... Это понад усе - значит, несмотря ни на что. Не смотря на детские могилы Донбасса, несмотря на одноногих мальчиков, которые, как грибы после дождя, стали появляться на улицах городов, несмотря на седых женщин в чёрных платках, несмотря на дрожащие руки стариков, считающих копейки у аптек с их сумасшедшими ценами. Это несмотря на то, что курятина в магазинах уже стоит более пятидесяти гривен, а национальная гордость - сало - зашкалило за все шестьдесят. А впереди зима, холод, никому ненужные старики. Украина понад усе. И лица бесноватых на плакатах. Иногда кажется, что вся страна приняла участие в съёмках новой постановки гоголевского Вия, с его мёртвой злющей панночкой, вурдалаками и вампирами, а сами простые украинцы - это Хома Брут, который не знает, каким молитвенным кругом спасти себя. Слова войны поднимают с глубины души муть - гнев, страстность, желание дать по роже. Вот она, грязь моей души прёт. Да ещё и как.
Сплошное искушение - жаждущие войны - сытые и пьяные. Ездим, собираем у людей, готовых делиться всем, что могут дать переселенцам с Донбасса, ведь многие были просто вынуждены бежать от бомбёжек, ничего нет. Вот и везём - от шкафов и кроватей, до трусиков и носочков. Пока мужчины носят и грузят, я у подъездов, двери держу, за машиной слежу. И невольно слушаю разговоры местных аборигенов. Вот они, патриоты Украины - с извечной бутылкой пива в руке, на лавочке и с воплями - Да, Юля права, атомной бомбой - и по Крыму, и по Москве.
Вот тут из глубин моей души вылазит мой бес, ёрник и насмешник, и на чистой украинской мове обращается к сидящим, и поливающим, кстати, на русском же языке, всех и вся гадостью
- А чому, патриоты, не на державний мови говоримо...А почему пиво лакаем, в то время, как солдаты в госпиталях голодные? Почему не сок им на пропитые деньги принесли, а сами нажрались. А почему не на фронте...
Пока мои мужчины вещи снесут - возле подъезда ни одного так называемого патриота нет. Ира справилась. И всё бы хорошо, если бы не подлое чувство удовольствия от избиения младенцев. А вот еду потом и корю себя: не сдержалась, а они ведь - тоже братья мои, хоть умом и обманутые младенцы. А голос внутренний говорит: слаба, матушка, любви не имеешь... Вот теперь лови этого своего беса и суй назад в узы смирения исповедью.
И всё-таки - только миром. Вот пишу, а сама радуюсь - пришёл сегодня во время моего дежурства парень к девушке. Три месяца назад он уже приходил, просился посреди ночи. Тогда схлестнулись с ним - и не положено, да и разговаривал так, что одна беда. Да к тому же он сказал:
- Я завтра на фронт уезжаю...
А для меня тогда все, кто на фронт - это те были, кто едет убивать моих родных и близких на мой Донбасс. Завелась, как дурная. А потом вдруг села, подумала - ну вот принудили парнишку ехать, иначе диплом ему не отдавали, он в юридической академии учился, и, может, это его последняя ночь с девушкой, а что груб - так это от дурости и молодости. Короче, переломала себя. Позвала его, посадила в вахтерской своей на пять минут. Говорю:
- Я тебя пущу к девушке. Только, сынок, если будет у тебя выбор, ты никого на моей Родине, на Донбассе, не убивай. И иконку ему даю свою, великомученицы Ирины, она всегда со мной на работе, маленькая такая. Он смутился так, говорит:
- Я вас тут последними словами укрыл, и на войну против ваших же еду, а вы мне иконку...Да я не верую... А я спрашиваю:
- Крещёный?
Отвечает:
- Крещёный.
Ну, - говорю, - то ты не знаешь ещё - верующий или нет.
Взял иконку, помирились. А сегодня прибежал с утра к девушке своей, а как раз моё дежурство. Кинулся ко мне, обнимает, плачет. Говорит:
- Я живой, ваша иконка со мной была всё время на груди, мы в котёл попали, а я выжил. И венчаться буду. Дурачок, схватил меня на руки, кружит, кричит:
- Я живой, это всё мученица Ирина вымолила. Самый что ни на есть верующий. А потом поставил меня на пол и говорит:
- Приходите к нам на венчание. Пойду. Слава Богу, мир.
