Орыся, мать солдатская. Из дневников.

·

·

Девять месяцев мамочка носит в животике новую жизнь - весна, лето и осень. Девять долгих месяцев она двуедина - она и еще кто-то, кто живёт в ней. И третий - Бог. Всегда, ныне и присно и во веки веков... Каких ещё чудес жаждете вы, православные? Посмотрите в глаза мамочки за несколько дней до рождения её ребёнка, девять месяцев вынашиваемого и взращиваемого Промыслом Божиим внутри неё. Во время лихолетья, революций и войны. В этих глазах - вся наша надежда на спасение. Ибо в них мир. Вот, по воле Божьей зачалась новая жизнь, спряталась в глубину материнской плоти, и как бы ни стреляли вокруг, как бы ни горели города и веси, мама защищает до последней минуты своей, ибо и минуты, и секунды жизни её свиты Господом воедино до одного, Ему известного мига, в одну верёвочку жизни с ещё не пришедшим, но таким ожидаемым и удивительным чудом новой жизни. Я везу через войну две жизни, свитые в одном теле Божиим Замыслом. Сегодня я хранитель. И нет у меня задачи на этот день важнее, а, может, и на целую жизнь. Я увожу с разрушенного Донбасса ожидающую чуда пришествия в мир нового дитяти женщину. Вокруг последствия войны - сожжённые степи, замершие, словно в ожидании беды, деревни, суетливые города. Я везу хрустальную чистоту и завтрашний день. И надежду, обязательно надежду. Будет всё: и первый громкий крик новорождённого, и плачущий папа-ополченец, и квохчущие, суетящиеся бабушки, и пелёнки - розовые и кружевные. Мы ждём девочку. До вчерашнего дня я и не знала о её предполагаемом приходе в мир. Я ничего не знала о ее маме Кате, которая сейчас сидит на заднем сидении нашей старенькой Волги и смотрит в окно, обняв живот двумя руками. Я везу будущую Надежду. Везу от бомбёжек, от взрывов, везу в более-менее мирный город Украины, чтобы она могла появиться на свет. Вспоминаются, как ни странно, знакомые кадры из фильма Семнадцать мгновений весны, радистка Кэт... Если мне удастся довезти Катю до больницы, устроить её там, а потом - Господи, будь милостив - узнать, что в четверг всё прошло нормально и наша - уже наша - Надежда появилась на свет - я буду самым счастливым человеком на земле. Вот такая она, война - в ней всё рядом - боль и надежда, слёзы и радость. И дай нам, Господи, победы. И Надежды.

А в в моё отсутствие - Кирюша и Ростик проводят воспитательную работу в душах, ещё не - столкнувшихся вплотную с войной - душах днепропетровцев - воспитательную работу. Приехала, сразу к ним - есть ли что кушать, не заболели ли. А их мама Наташа, ставшая мне сестрой, смеётся - нет, эти живее всех живых. Ростик загоняет в ступор днепропетровских учителей с их предписаниями и новыми предметами. Такой предмет в школе появился - Украина едина - вот наш третьеклассник и задаёт учительнице такие вопросы: " Если мы едины, то почему нас разбомбили, а вам до этого и дела нет...А почему вас не бомбят? " Школьные психологи пьют валерьянку. Или вдруг вопрос малыша на уроке: " Почему я должен учить гимн, в котором сожалеют, что ещё не вмерла Украина? " Вот так. Или такой вопрос: " А почему все не возьмут к себе в квартиры тех, кого разбомбили - вот бы было весело и настоящее единство! " Вот так устами младенцев и глаголет истина.

Танечка, буду писать картинками, как в калейдоскопе, так у меня и свои мысли, и заметки - памятки военные в тетрадке и в голове мелькают. Вот вертится мысль, думаешь, что это она пристала. И думаешь её, думаешь, начало ищешь - что подвигло к размышлениям. Война, несмотря на сжатость времени, всё же порождает задумчивость. Казалось бы, столько времени на самые простые вещи тратишь: добыть воды, еды, лекарств, а приходит свободная минутка - и думаешь, думаешь. Время появилось. Это раньше его не было - куда там - шоу надо посмотреть очередное, страсти-мордасти с соседками обсудить, кто в чём, кто почём. Сейчас всё отпало - нет ни телевизоров, ни нарядов. А ночи бывают длинные, есть время подумать. Или если с больным возишься - тут не до сна, к каждому шороху его дыхания прислушиваешься. Опять время появляется внутрь себя заглянуть. И видишь, что там, внутри, эта наша война и началась. Это уже у постели раненого не до осуждения - за кого голосовал или каких взглядов политических... Какие тут взгляды, когда стонет и мечется. А раньше-то как мы были. Друг друга готовы были в порошок стереть за слово, нам не угодное. Вот и начинаешь понимать, почему у Господа есть на земле калеки и болящие, страждущие и лежащие. Они нам - последний предел. Последний блокпост на пути гордыни нашей. если и перед ними не остановимся, не умолкнем в страстишках наших - погибли мы. Вот в таких размышлениях и начинаю понимать всё то, чего раньше и в ум взять не могла. Всё думала - как это проповедники пошли к людям... Неужели так, как на улицах наших городов ловят за руки проходящих женщины с безумными глазами и кричат: " Я принесла вам благую весть". Так от этих всегда бежать хотелось - и неловко за них, стыдно и страшно. А если не остановишься, так ещё и проклянут в спину. Нет, не так, - думалось. А сейчас начинаю потихоньку понимать. Мне, конечно, до проповедников далеко, но вот стала замечать, что если тихонько сделаешь что-то полезное, доброе, то люди как-то светлеют в ответ. Часто меня спрашивают больные наши, страждущие, донбасские - местная я ли я, как попала в их городок. Отвечаю, приехала. Удивляются - неужели не страшно. Начинаем потихоньку разговаривать, доходим до того, что православная. И не рассказываю вроде ничего о вере, да и на общение времени мало. А смотришь - то перед дорогой Крестное знамение сотворил, то молитву тихо прочитал... Вот есть несколько уже, которые, несмотря на войну, в городках, куда приезжаем, крестились. Вроде бы и не говорили мы им с мужем ничего, а они потихоньку, не сразу, через месяц-другой подошли и спросили, как бы это устроить. И среди войны - радость. Вот и сестра моя венчаться надумала, а ведь до войны все руки или души не доходили. А теперь говорит: " Боюсь мужа потерять в ином мире, тут мы с ним поняли, что родненькие, война все недоразумения семейные откинула, вот и в мире ином хочу рядом с ним быть". И полнятся наши храмы донбасские людьми. И плачем часто на службах, плачем светло и чисто. А если младенца кто крестить принёс - радость огромная.Вот это к раздумьям о войне, как к пробуждению от сна душевного.

Этот раз старички мои и болящие из общества инвалидов нас уж так ждали. Только приехали, зашли к маме в дом, а уже полная комната людей. Заходят так тихо, стеснительно, не помешаем ли... Хорошо, мы в этот раз с гостинцами, не только с лекарствами - ещё удалось три рыбины привезти. Мама картошки наварила, стали всех за стол звать. Так славно - когда много человек за стол садится. И не важно, что он не ломится от яств. Сидим, смеяться потихоньку начинаем. Старушечки наши боевые, медсёстры, чего греха таить, немножко вина откуда-то принесли - пир горой. А Вовка мой всё шутит: вот, говорит, тремя рыбками и картошечкой Господь сподобил десятерых накормить. Смеются. Это хорошо, что смеются, а то наши старички там гаснуть начинают. Дети - кто уехал, кто в ополчении, а они всё сами, да сами.

-Попировали, - говорю - ну, всё, теперь медосмотр и приём жалоб. Достаю аппарат для измерения давления, начинаем мерять, да лёгкие выслушивать, руки-ноги показывать. И не столько той лекарственной помощи, сколько надо им, чтобы их послушали, поговорили с ними. Лекарства, конечно, тоже раздаём, но вот выслушать больного - половина лечения. Всё мне Вовка напоминает из жизнеописаний Амвросия Оптинского читанное, когда к нему приехал молодой да рьяный за духовной беседой, а застал старца за разговором со старушкой о курочках её, да о гусочках. Усомнился тогда заезжий в старце - о таких глупостях, а не о высоком с бабой разговаривает. А старец:

- Кто же с ней о курочках её поговорит...

Вот меня Вовчик всегда этим примером поучает, а то я балаболка, да всё меня на политику тянет. А муж мне: " Слушай людей, слушай внимательно, может, им о курочках сейчас поговорить - самое до души". Вот таким меня мужем Господь наградил.

⇐ Предыдущая6789101112131415Следующая ⇒

Поделиться: