Ответа от изменений в воспроизведении вопроса

Аналогичные выводы были получены в других методических экспериментах. Так, Садмэн и Бредберн показали, что более опытные интервьюеры с большим полевым стажем чаще отклоняются от анкетной формы вопроса, что не сказывается на адекватности восприятия ответа [Sudman, Bradburn, 1979]. Однако, если отклонения от формулировки анкетного вопроса допускают новички, то это может приводить к значительным смещениям в ответах респондентов [Fowler, Mangione, 1990]. Сравнивая стиль интервьюера с опытом его работы, количеством полученных отказов и эффективностью проведения интервью[23], Прессер и Чжао пришли к выводу, что “возможно изменение анкетной формы вопроса не оказывает влияние на процесс формирования ответа, а, значит, не приводит к смещениям в ответах респондентов” [Presser, Zhao, 1992, p. 239][24].

Изменение текста анкетного вопроса, допускаемое интервьюером, может быть связано как с проблемами в формулировке анкетного вопроса, так и со значительной разницей между речью интервьюера и письменной формой вопроса[25]. Если первую причину изменения формулировки можно нивелировать посредством изменения текста анкетного вопроса, то вторая — естественное следствие различия между письменным текстом и устной речью. Поэтому во многих методических исследованиях зафиксированы частые случаи изменения интервьюером текста анкетных вопросов при их устном произнесении [Brenner, 1982; Cannell, Lawson, 1975; Martin, Campanelli, Fay, 1991; Presser, Zhao, 1992]. Проводя различие между текстом и устной речью, следует отметить, что разговор идет о множестве отличающихся друг от друга языков, а не письменной и устной версии одного и того же языка. Соссюр замечал, что язык является областью артикуляций, в которой идея закрепляется звуком, а звук становится знаком для идеи [Соссюр, 1998, с. 110]. Соответственно, “естественною для человека является не произносимая речь, а именно способность образовывать язык, т. е. систему раздельных знаков, соответствующих раздельным понятиям” [Соссюр, 1998, с. 16]. Другое дело, что язык, формирующийся в процессе интервью, определяется исключительно традициями устной речи, возникающей в ситуации коммуникативного действия, что и позволяет проводить основное различение между устной речью и письменный текстом, подразумевая под этим рассмотрение двух языков. Конечно, сравнивая два иностранных языка, исследователь без труда обнаружит, насколько существенно различия между ними превосходят различия между языком, складывающимся в процессе интервью, и языком анкетных вопросов. В то же время определение совокупного текста, произносимого в процессе интервью, лишь как речи не позволяет исследователю увидеть структурную организацию этих текстов. Ведь речь всегда выступает как индивидуальное фатическое действие, задающее множественность интерпретаций. При таком подходе невозможно объяснить, каким образом в процессе интервью воспроизводятся одни и те же тексты с примерно одинаковой стилистикой, фонацией и эмотивной функцией. Возможность выделения существенных различий между структурными элементами совокупного текста интервью и анкетного вопроса позволяет рассматривать оба текста “как если бы” они были написаны на разных языках.

Основной прием адаптации текста к устной речи — добавление семантически незначимых слов или замена вводной конструкции вопроса на синонимичные словосочетания[26]. Поэтому наибольшая частота изменения текста вопроса наблюдается по переменным “добавление незначимых слов”, “замена слов” и “пропуск слов” — 38, 2%, 32, 9%, 28, 6% [табл. 2.5].

 

Таблица 2.5 [27]

Характеристики изменения текста анкетного вопроса [28]

 

	Перестановка слов c² =33, 04 p< 0, 218	Добавление незначимых слов c² =11, 302 p< 0, 004	Добавление значимых слов c² =21, 359 p< 0, 000	Пропуск слов c² =15, 808 p< 0, 000	Замена слов c² =52, 722 p< 0, 000
вопросы	N	%	N	%	N	%	N	%	N	%
Первая группа		21, 1		29, 2		5, 8		18, 1		12, 9
Вторая группа		27, 5		42, 5		22, 5		36, 5		46, 5
Третья группа		31, 3		52, 1		22, 9		33, 3		47, 9
Всего		25, 3		38, 2		15, 8		28, 6		32, 9

 

Показателен пример со словом “пожалуйста”, которое включено в текст вопросов 5, 9 и 25 (приложение 1). В письменной речи это слово выступает маркером стиля, подчеркивая уважительное отношение к респонденту. В устной же речи слово “пожалуйста” — сугубо функционально. Оно произносится для регулирования дистанции между интервьюером и респондентом или “смягчения своеобразного вторжения на чужую территорию” [Карасик, 1992, с. 44], поэтому уместность его употребления связана исключительно с контекстом ситуации опроса, а не с конкретной формой или содержанием задаваемых вопросов. Если рассмотреть вопросник ПЕНТА в целом, то общее количество слов “пожалуйста” сбалансировано по числу написанных вопросов, однако формальная сбалансированность не может учесть контекст каждого интервью, поэтому слово “пожалуйста” наиболее часто пропускалось или добавлялось при артикуляции вопросов.

ИЗМЕНЕНИЕ АРТИКУЛИРОВАННОГО ВОПРОСА

Внося изменения в конструкцию вопроса, интервьюер преобразует текст в привычную для него речь, что обеспечивает непринужденность в разговоре с респондентом. Он произносит вопрос как бы от себя лично, снимая формализм, присутствующий в любом тексте. Это существенно изменяет характер коммуникации между ним и респондентом.

Во-первых, изменяется кинесика интервьюера. Свободно излагаемая речь требует и соответствующих жестов: открытое движение рук при дословном произношении вопроса наблюдается всего в 45% случаев, в то время как при внесении изменений в текст анкетного вопроса — в 70% (c²=23, 908 p< 0, 000).

Во-вторых, изменяется характер восприятия интервьюером ответа респондента. Интервьюер в среднем чаще использует речевые акты, направленные на фиксацию одобрения и поддержки ответа: “угу, хорошо, да, действительно” и т. д. При дословном произношении вопроса поддержка ответа наблюдалась в 44% случаев, при изменении текста вопроса — в 64% c²=15, 624 (< 0, 000).

Поддержка ответа определяется речевыми актами одобрения, что выходит за рамки формальной схемы ведения интервью, задаваемой вопросником. Любой речевой акт — индивидуальное действие, поэтому его воспроизведение требует мобилизации дополнительных ресурсов, заложенных в невербальных возможностях коммуникации. Другими словами, речевые акты подтверждаются соответствующими им кинемами. Поддержка интервьюером ответа, сопровождается его более раскованным невербальным поведением (табл. 2.6). Таким образом, форма вопроса не сводится к его лексической структуре. Кинесика, проксемика, эмотивно-фатический компонент речи оказывают значительное влияние на коммуникацию в течение опроса, определяя стили и задавая стратегии, используемые интервьюером.

 

Таблица 2.6

Речевая поддержка ответа

И кинемы интервьюера

 

Поддержкаответа	Движение головой c² =18, 712 p< 0, 000	Закрытое положение рук c² =3, 638 p< 0, 056	Открытое движение рук c² =6, 892 p< 0, 009	Прямой взгляд на респондента c² =2, 972 p< 0, 085	Смех c² =8, 479 p< 0, 004	Рука у лица c² =12, 392 p< 0, 000
	N	%	N	%	N	%	N	%	N	%	N	%
Нет		36, 5		21, 0		53, 6		90, 1		8, 8		16, 6
Есть		57, 8		13, 9		66, 2		94, 5		19, 0		31, 6

 

Доброжелательность, поддержка ответа и свободный стиль в общении обеспечивают возможность продолжения интервью[29] и сближают его с обычным разговором.

Грайс выделяет следующую отличительную черту “обычного разговора”: люди руководствуются максимами успешной коммуникации, предписывающими манеру ведения разговора, его продолжительность и качество сообщаемой информации [Grice, 1975]. Согласно рациональной модели успешной коммуникации, собеседники пытаются определенным образом структурировать собственную речь, добиваясь, чтобы она была понятной, релевантной ситуации, правдивой и информативной.

Основное отличие интервью от обычного разговора заключается в том, что цели коммуникации заданы извне и поэтому не зависят от ее участников [Bingham, Moore, 1934]. Садмен и Бредберн указывают на следующие различия между интервью и простым разговором: “Интервью — это, прежде всего, взаимодействие двух людей, связанных особыми нормами поведения: интервьюер не должен высказывать никаких суждений по поводу ответов и обязан обеспечивать их конфиденциальность; респонденты, в свою очередь, должны отвечать на вопросы правдиво и осмысленно. В обычном разговоре мы можем игнорировать неприятные вопросы, давать двусмысленные, не относящиеся к делу ответы, или отвечать вопросом на вопрос. Однако во время интервью сложнее уйти от вопроса подобными способами. Опытный интервьюер либо повторит вопрос, либо попытается подвести респондента к однозначному и уместному ответу” [Sudman, Bradburn, 1982, p. 5]. Попытки удержать беседу в рамках целей, заданных анкетными вопросами, могут входить в противоречие со стратегией поддержки и одобрения ответов респондента. С другой стороны, прямой перенос модели “обычного разговора” в практику проведения интервью приводит к снижению адекватности ответов. Поэтому интервьюер вынужден балансировать между необходимостью поддержания приятного тона беседы и принуждения респондента отвечать лишь на поставленные вопросы.

Кэннел и Оксенберг предлагают решить эту задачу, интерпретируя интервью, как процесс обучения респондента адекватно отвечать на поставленные вопросы [Cannel, Oksenberg, 1988, р. 108]. В этом случае интервьюер — не только человек, задающий вопросы. Он формирует у респондента стратегию ответа и корректирует его вербальное поведение в случае возникновения неадекватных ответов. Тем самым первые вопросы в интервью становятся буферными, основная задача которых — снятие контекстуальных эффектов и обучение респондента представлению релевантных ответов. Помогая респонденту адаптироваться к ситуации опроса, интервьюер использует следующие техники: предварительное инструктирование; уточнение ответа и вынесение суждений об адекватности ответа.

Техника вынесения суждений об адекватности ответа построена на двух видах высказываний: одобрительных репликах (“угу, да, хорошо” и т.д.) — при адекватном ответе; указании на недостатки ответа — при отклонении от поставленного вопроса (“наверное, Вы ответили слишком быстро на этот вопрос”) [Cannel, Oksenberg, 1988, p. 115]. Таким образом, одобрительные реплики являются маркером адекватного ответа, позволяя респонденту соотнести собственное суждение с оценкой интервьюера. Если же вербальная поддержка ответа осуществляется немотивированно, то подобное поведение приводит к снижению адекватности. В настоящем исследовании интервьюеры не были инструктированы о стратегии поддержки ответа, поэтому ее спонтанное проявление связано с более низким процентом адекватных ответов: при поддержке ответов 52, 7% из них были адекватны поставленному вопросу, в то время как при отсутствии поддержки количество адекватных ответов возросло до 63, 9% (c²=5, 203 p< 0, 023).

Профессионально подготовленный интервьюер интерактивно решает задачу определения собственного стиля поведения. Оставаясь в рамках прагматики опроса — получение адекватных ответов на сформулированные заранее вопросы — интервьюер вынужден корректировать собственное поведение с целью снятия влияния внешней среды, коммуникативных особенностей респондента и формулировки вопроса. Можно ли решать такую задачу, рационально взвешивая последствия выбранных стратегий? В большинстве случаев ответ будет отрицательным. Хотя рациональные схемы объяснения различных ситуаций широко распространены в социальных науках, неоднократно предпринималась критика ограниченности таких подходов и тем более перенесения результатов подобных исследований на повседневную практику. Вебер отмечал, что, по сравнению с ценностно-рациональным, аффективным или традиционным типами действий, рациональные действия встречаются редко. Среднестатистический интервьюер не бывает виртуозом, способным активно участвовать в личной коммуникации, одновременно отслеживать влияние основных факторов на возможные смещения в адекватности ответов и предпринимать корректирующие действия. Попытка требовать от интервьюера подобного поведения приведет к существенному увеличению стоимости опросного инструмента. Однако наблюдение за интервьюером и анализ стратегий, выбираемых им в течение опроса, позволяет расширить схему объяснения смещений, получаемых в личных интервью.

Вербальное поведение интервьюера в коммуникативном переходе описывает пять переменных: стимулирование, повторение, уточнение, прерывание и поддержка ответа (приложение 3). Рассматривая эту группу переменных, можно выделить два латентных признака, характеризующих стратегии проведения опроса, которые использует интервьюер: давление на респондента и поддержка (табл. 2.7).

 

Таблица 2.7

Стратегии опроса [30]

 

Исходные переменные	Компонента
Давление	Поддержка
Стимулирование ответа	0, 697	0, 209
Повторение ответа	0, 705	-0, 181
Уточнение ответа	0, 646	0, 262
Прерывание ответа	0, 200	0, 578
Поддержка ответа	-0, 004	0, 830

 

Обе стратегии определяются активным поведением интервьюера и непосредственно вытекают из представлений об интервью как процессе обучения [Cannel, Oksenberg, 1988, p. 108]. В проведенном нами эксперименте первая стратегия операционализируется с помощью переменной “поддержка ответа”, которая указывает на предоставление респонденту эмоционально-лексического ресурса для более адекватного формулирования ответа. К поддержке ответа относится как эмотивная составляющая вербального поведения интервьюера (высказывания одобрения и жесты, подтверждающие ответ), так и готовность интервьюера предлагать подсказки, если у респондента возникают трудности с поиском в памяти релевантной информации (Р: Как Верхняя палата называется? И: Совет Федерации). Вторая стратегия описывается серией переменных: прерывание, стимулирование, уточнение и повторение ответа (приложение 3). Казусом представляется факт, что при проведении факторного анализа переменная “прерывание ответа” не вписывается в стратегию давления. До вращения осей факторная нагрузка данной переменной по фактору давления составляет 0, 47, что показывает ее слабую связь с фактором давления. Пока подобное распределение факторных нагрузок не вписывается в теоретическую схему и не имеет правдоподобной интерпретации целесообразно его игнорировать, сформулировав как казус и оставив для дальнейших исследований.

Если рассматривать двумерное пространство, где по оси x отложены значения латентного признака “давление” в соответствии с их возрастанием от минимальной до максимально возможной величины, а по оси y — значения латентного признака “поддержка”, то данное пространство разбивается на четыре квадрата (рис. 2.7). Первый и четвертый, характеризуемые максимальными значениями по одной из осей и минимальными по другой, отражают описанные стратегии поддержки и давления.

 

 

Рис. 2.7. Коммуникативные стратегии интервьюера

 

Стратегия нейтрального или отстраненного поведения интервьюера определяется как незначительное проявление или полное отсутствие признаков, отнесенных к первым двум стратегиям. Нейтральная стратегия в точности соответствует требованиям стандартизированного интервью. Если же интервьюер активно использует стратегии как поддержки, так и давления, то можно говорить о виртуозном исполнении им роли, предписанной в рамках понимания интервью как процесса обучения респондента отвечать на поставленные вопросы.

После того, как построено пространство признаков, описывающих стратегии проведения опроса, можно разместить в нем анализируемые вопросы. Если по шкале “давление” граничное значение было определено в 20%, то по шкале “поддержка” — 60% (рис. 2.8). Возможно, что одной из причин столь частых речевых актов, идентифицируемых как поддержка, был лишь стиль интервьюирования. В то же время давление интервьюера на респондента наблюдалось значительно реже, поэтому целесообразно проводить дифференциацию вопросов, смещая границу к минимальным значениям переменной.

 

 

Рис. 2.8. Распределение экспериментальных вопросов
по осям “давления” и “поддержки”

 

Артикулированный вопрос изменяется не только вследствие активных действий интервьюера. Второй фактор, определяющий изменение вопроса на коммуникативном переходе, — это вербальное поведение респондента, задаваемое типом восприятия вопроса. Прерывание, повторение, уточнение и переспрашивание вопроса представляют собой явные переменные, описывающие поведение респондента.

Прерывание вопроса свидетельствует о том, что респондент еще до завершения вопроса сформулировал суждение, которое может быть ответом, а может представлять собой уточняющий вопрос. Респондент как бы показывает, что для него вопрос абсолютно понятен и не требует дальнейшего развертывания. При наличии прерывания вопроса среднее время ответа на него сокращается: M = 25, 71 секунд при прерывании вопроса, М = 38, 41 секунд при его отсутствии (t(416) = -2, 51 p< 0, 012). Исследователю необходимо определить, с чем связано сокращение времени, затрачиваемого на когнитивный переход.

Прерывание вопроса происходит в трех случаях. Во-первых, в случае продолжения уже проговоренной темы, когда смысл вопроса во многом определяется контекстуально, исходя из предыдущего диалога. Контекст создается как при повторении интервьюером вопроса, так и при тематической или логической связанности разных вопросов. Первый случай подтверждает статистически значимая связь между итерацией вопроса и прерыванием (c²=28, 265 p< 0, 000), т. е., каждое новое повторение вопроса увеличивает вероятность его прерывания респондентом. Второй случай может быть проиллюстрирован на примере вопросов 5, 9 и 25 (приложение 1), направленных на выявление положительных установок. Отвечая на эти вопросы, респонденты вначале вспоминали политиков или действия Путина, а уже затем оценивали, понравились им эти действия или нет. В результате респонденты приводили имена или события как понравившиеся, так и вызвавшие негативное отношение, хотя от них требовалось назвать только то, что понравилось. Вторая часть ответа неадекватна вопросу, однако она фактически относится к следующему за ним вопросу, отражающему негативные представления (вопросы 6, 10, 26). Поэтому по второй группе вопросов наблюдается значительный процент прерываний. Хотя разделение вопросов, выявляющих негативные и позитивные установки, широко распространено в зарубежной практике [Gallup, 1972, 1978; Index to..., 1980], более удачным представляется другой подход. Вначале следует спрашивать о событиях или фактах, активизируя тем самым поиск в памяти информации, потом просить оценить вспомнившиеся события (в когнитивном переходе это соответствует формулированию суждения).

Во-вторых, прерывание возникает в случае поспешного ответа, когда респондент начинает отвечать, не имея полной информации. Решающую роль при этом играет коммуникативный стиль респондента[31], направленный на утверждение собственной статусной позиции. Склонны к прерыванию люди, стремящиеся к доминированию, считающие, что молчание воспринимается как более низкий статус человека [Карасик, 1992, с. 50]. Подобное поведение также определяет недостаток речевой компетенции: прерывание вопроса наблюдалось чаще у респондентов с более низкой речевой компетентностью (c²=4, 848 p< 0, 089), хотя статистическая значимость этой связи не высока[32].

В — третьих, в случае ошибок, допущенных в форме вопроса: неадекватной обсуждаемой теме длины вопроса, повторов, загромождения фоновыми оборотами, использования неоднозначных понятий и т. д.

В эксперименте наибольшее число прерываний зафиксировано по альтернативным вопросам: 49-му и 50-му (приложение 1). В 42% случаев они были прерваны респондентами, и число прерываний, приходящихся на два вопроса из девяти, составляет 55%[33]. Основными причинами столь частых прерываний альтернативных вопросов выступают их формулировка и контекст. Здесь можно выделить две группы: (1) респонденты начинают отвечать, прослушав лишь первую часть вопроса — “Одни считают, что власть намерена ограничить свободу слова. А...” для вопроса 49, “Одни считают, что Государственная Дума должна поддерживать В. Путина во всех его начинаниях...” для вопроса 50; (2) респонденты прерывают концовку вопроса — “с каким мнением...” или “с какой точкой зрения...”. Первая группа прерываний определяется тем, что респондент, воспринимая законченную мысль, предполагает, что смысл вопроса исчерпывается услышанной фразой. Вторая группа частично вызвана аналогичной причиной, но основной фактор это все же контекст интервью. Большинство прерываний, относящихся ко второй группе, происходили либо при повторном произнесении вопроса, либо при переходе к последующему вопросу с аналогичной структурой. Влиянием контекста вызвано и значительное превышение прерываний, допущенных в вопросе 50 по отношению к вопросу 49 (55% против 29%) — вопрос 50 задавался сразу после вопроса 49. Кроме того, респонденты более склонны прерывать вопросы, задаваемые в конце интервью, нежели в начале (c²= 61, 047 df = 8 p< 0, 000). Большое количество прерываний пришлось на вопросы с порядковой шкалой (23, 24, 29) — 27%. Не дослушивая всех вариантов ответа, респонденты выбирали первый из них.

Айидиа и Макклендон выделяют три основные причины, усиливающие эффект ответа в личном интервью по сравнению с почтовым опросом: (1) время, отпущенное на обдумывание ответа, (2) уровень образования респондентов и (3) заинтересованность в вопросах [Ayidiya, McClendon, 1990, р. 230]. В личном интервью респонденты не расположены долго задумываться над ответом. Хипплер и Шварц считают, что в личном интервью респонденты скорее говорят то, что непосредственно вспоминается (“top-of-the-head” response), чем действительно обдумывают заданный вопрос [Hippler, Schwarz, 1987, р. 104]. Прерывание вопроса подчеркивает эту особенность. Далее. В личных интервью участвует больше людей с низким уровнем образования, чем в письменных опросах, когда от респондента требуется внимательно читать и письменно оформлять собственные ответы, что приводит к отсеву низкообразованных людей [Bailey, 1987, р. 149-159; Dillman, 1978, р. 53]. Наконец, в личном интервью доля респондентов, для которых задаваемые вопросы не представляют никакого интереса, существенно выше, чем в почтовом опросе [Bailey, 1987; Dillman, 1978, р. 53]. Прерывание вопроса может быть следствием как адекватного, так и неадекватного восприятия респондентом вопроса; как полного, так и частичного прохождения им четырех шагов когнитивного процесса [Krosnick, 1991]. А значит и адекватность ответа не связана с этой переменной (c²=0, 565 p< 0, 754).

Повторение и уточнение вопроса. Респондент никогда не повторяет вопрос полностью. То, что он произносит — это лишь отдельные фразы, которые составляют вопрос. Так, в вопросе 5 (“Назовите, пожалуйста, несколько политиков, действия и высказывания которых за последнюю неделю вам запомнились и понравились”.), при ответе на который допущено наибольшее количество повторений (34% от общего количества ответов на данный вопрос), респонденты ограничивались следующими фразами: “...запомнились и понравились...”, “за последнюю неделю...”, “высказывания политиков...”. Такие повторения маркируют лексические элементы, на которых сконцентрировано внимание респондента. Вопрос 5 достаточно труден для понимания. В нем присутствуют, по крайней мере, четыре области, требующие мобилизации когнитивных ресурсов: (1) имена политиков; (2) их действия и высказывания; (3) действия и высказывания за прошедшую неделю, (4) запомнившиеся и понравившиеся действия и высказывания. Сталкиваясь с трудностями мобилизации собственных когнитивных ресурсов, респондент пытается снизить семантическую сложность вопроса, выделяя наиболее значимые с его точки зрения смысловые единицы. Повторение вопроса выступает вербальным проявлением эффекта, описанного Белсоном: “Если вопрос представляется для респондента слишком трудным, он может модифицировать его таким образом, чтобы ответ был более легким” [Belson, 1981, р. 371]. В этом случае респонденту требуется дополнительное время, затрачиваемое на восприятие и перефразирование вопроса [Bassili, 1996, р. 331-332]. Об этом свидетельствует увеличение средней продолжительности паузы между завершением вопроса и началом ответа c 2, 02 секунд при отсутствии повторения вопроса до 3, 05 секунд при наличии повторения (t(416) = 2, 836 p< 0, 05); а также увеличение средней продолжительности самого ответа с 31, 45 секунд до 62, 35 секунд (t(416) = 5, 520 p< 0, 000). Затраты дополнительного времени на восприятие вопроса связаны с сокращением усилий на прохождение оставшихся шагов когнитивного перехода, что может привести к значительным смещениям в ответах респондента.

Вопросы 35, 9 и 25, на которые вместе с вопросом 5 приходится 77% всех повторений (приложение 1), имеют аналогичную пятому вопросу форму. Так в вопросе 35 (“Какие события прошедшей недели, о которых рассказывали средства массовой информации, больше всего заинтересовали Вас, привлекли Ваше внимание? ”) также выделяется четыре области, требующие особого внимания: (1) события; (2) события прошедшей недели; (3) события, о которых рассказывали средства массовой информации; (4) события, которые больше всего заинтересовали и привлекли внимание. В вопросе 9 (“Назовите, пожалуйста, несколько современных российских политиков, к которым Вы лично относитесь положительно, с доверием”) — три области: (1) современные российские политики; (2) политики, к которым относятся положительно; (3) политики, которым доверяют. В вопросе 25 (“Перечислите, пожалуйста, несколько высказываний, решений и действий В. Путина за прошедшую неделю, которые Вам запомнились и понравились, не вызвали возражений”) таких областей уже пять: (1) высказывания Путина; (2) решения Путина; (3) действия Путина; (4) высказывания, решения и действия Путина за последнюю неделю; (5) высказывания, решения и действия, которые запомнились и понравились.

Повторение респондентом отдельных смысловых единиц вопроса позволяет интервьюеру скорректировать вопрос и внести в него необходимые уточнения. Задавая его второй или третий раз, интервьюер надеется получить более адекватный ответ. Подобная стратегия неотвратимо приводит к увеличению совокупного текста ответа. Однако любое увеличение артикулированного текста ответа приводит к снижению его адекватности семантическому заданию вопроса (рис. 2.9).

Повторение респондентом вопроса — отправная точка для его обсуждения и внесения в него необходимых уточнений, что приводит к отклонению от семантического задания вопроса и созданию фальшответа. Наибольшая доля повторений встречается тогда, когда респондент испытывает колебания, изменяет ответ или затрудняется выбрать какую-либо из предложенных альтернатив — 29, 2% против 8, 3% повторений при адекватном ответе и 13, 6% — при неадекватном ответе (c²=24, 529 p< 0, 000). Повторение отдельных семантических единиц вопроса приводит к созданию другой версии вопроса[34]. Респондент маркирует отдельную семантическую единицу вопроса и выстраивает весь ответ вокруг нее. На этот же феномен указывает Белсон: “респондент не обязательно слышит каждое слово вопроса и воспринимает все определения, вкладываемые исследователем в используемые слова” [Belson, 1981, р. 76-86].

 

 

Рис. 2.9. Зависимость количества адекватных ответов
от объема совокупного ответа [35]

 

Обнаружив низкую адекватность собственного ответа[36], респондент может попытаться уточнить вопрос и посредством этого преодолеть первоначальное акцентирование лишь на отдельных семантических единицах вопроса. Так, в 38% случаях, когда наблюдалось повторение вопроса, в процессе ответа следовало его уточнение (c²=19, 784 p< 0, 000). Однако дополнительное обращение к семантике вопроса в редких случаях может привести к предъявлению в дальнейшем адекватного ответа: менее чем в 34% случаях, в которых наблюдалось уточнение вопроса со стороны респондента, был получен адекватный ответ (c²=20, 808 p< 0, 000). Уточнение вопроса определяется проблемами активизации оперативной памяти и поддержания в ней необходимого уровня информации. Респондент буквально забывает произнесенный ранее вопрос. Отсюда возникает сомнение в адекватности собственного ответа и последующее уточнение вопроса. Поэтому уточнение вопроса встречается чаще тогда, когда респондент не может адекватно ответить на поставленный вопрос (c²=21, 124 p< 0, 000). Райсмен и Глазер утверждают, что отклонения от адекватного ответа, которые допускают люди, в меньшей степени связаны с их леностью или стремлением найти более легкие способы ответа [Riesman, Glazer, 1948]. Зачастую люди склонны приписывать определенную значимость отдельным лексическим единицам вопроса, решая тем самым воображаемую задачу того, что является наиболее важным для интервьюера. Ссылаясь на Бергера и Брейдака [Berger, Bradac, 1982], Карасик называет такую ситуацию преодолением когнитивной неопределенности: “когнитивная неопределенность (уровень знания) понимается как неопределенность в отношении представлений и установок партнера по коммуникации и / или самого говорящего...” [Карасик, 1992, с. 27]. В 60% случаев после окончания интервью респонденты спрашивали интервьюера о том, насколько приемлемы были ответы и способствовали ли они целям исследования. Более того, одна дама, не сумев адекватно ответить на большинство вопросов, связанных с политикой, отказывалась принимать вознаграждение за участие в интервью. Подобная ситуация становится возможной потому, что в самих вопросах заложено предположение о необходимости ответов. И если респонденту не удается ответить хотя бы на несколько вопросов (выбирает вариант “затрудняюсь ответить” или “не знаю”), он чувствует себя дискомфортно [Sudman, Bradburn, 1982, p. 38].

Переменная “уточнение вопроса” не имеет статистически значимой связи с образованием (c² =2, 102 p< 0, 552) и речевой компетентностью респондентов (c²=0, 26 p< 0, 987). Это позволяет предположить, что основные причины уточнения вопроса связаны с его формулировкой и способом представления.

Переспрашивание вопроса свидетельствует о том, что респондент не смог преодолеть первый шаг когнитивного перехода. Он не стал создавать фальшвопрос, а решил обратиться за поддержкой к интервьюеру. Это может потребовать от интервьюера либо повторения вопроса, либо его уточнения. Оба варианта направлены на то, чтобы попытаться подвести респондента к однозначному и уместному ответу [Sudman, Bradburn, 1982, р. 5]. Однако уточнение интервьюером вопроса после того, как респондент переспросил вопрос, приводило к адекватному ответу лишь в 37, 2% случаев (c²=9, 889 p< 0, 002).

 

 

Рис. 2.10. Восприятие респондентом вопросов

 

Если после вопроса респондента интервьюер начинает уточнять анкетный вопрос, пытается прокомментировать отдельные понятия, он невольно преобразует стандартизированное интервью в беседу, которая отличается от обычного разговора лишь заданным извне фокусом. Подобное поведение приводит к многократному расширению обсуждаемой темы и уводит от смысла прозвучавшего ранее вопроса. Этим объясняется столь низкий процент адекватных ответов при таком поведении интервьюера. Переспрашивание вопроса не зависит от того, дословно или недословно артикулировал интервьюер вопрос (c²=0, 01 p< 0, 919) и допускал ли при этом фоностилистические отклонения (c²=0, 149 p< 0, 699). Оно характеризуется наиболее выраженной статистически значимой связью с вопросами, сгруппированными по адекватности полученных на них ответов (рис. 2.10).

Типы восприятия вопроса. За явными переменными, описывающими восприятие респондентом вопроса, расположены два латентных признака, характеризующих рефлексивное и агрессивное восприятие вопроса (табл. 2.8). Расположение вопросов в пространстве двух латентных признаков позволяет выделить четыре типа восприятия (рис. 2.11). Агрессивный тип характеризуется нежеланием респондента дослушать вопрос до конца, ощущением понятности прозвучавшего текста. В этом случае респондент не склонен обсуждать вопрос, давать дополнительные комментарии, обосновывая (c²=0, 069 p< 0, 793) или уточняя (c²=0, 754 p< 0, 385) прозвучавший ответ.

 

Таблица 2.8

Рефлексивное и агрессивное восприятие вопроса [37]

 

Переменные	Факторы восприятия вопроса
рефлексивное восприятие	агрессивное восприятие
Прерывание вопроса	-0, 04	0, 97
Уточнение вопроса	0, 72	0, 15
Повторение вопроса	0, 67	-0, 22
Переспрашивание	0, 76	0, 11

 

Если рассматривать схему когнитивного перехода, то все его шаги, начиная с восприятия вопроса и заканчивая формулированием суждения, сокращаются до минимума. Следовательно, рассмотрение когнитивных процессов вряд ли даст какие-либо значимые результаты. Анализируя агрессивный тип восприятия, целесообразно оперировать схемой “стимул-реакция”, когда респондент (“как если бы”) не размышлял, а лишь реагировал на вопрос.

Рефлексивный тип, напротив, определяется сомнением респондента в адекватности восприятия вопроса и желанием понять его смысл. Респондент более расположен рассуждать, дополнять, обосновывать собственный ответ, нежели давать четкие и односложные ответы. Выбирая подобный тип поведения, он становится восприимчив к логическим аргументам и может изменить собственную точку зрения, если обнаружит ее нелогичность. Если интервьюер будет поддерживать респондента при таком поведении, то когнитивный переход может потребовать много времени как за счет рефлексии по поводу вопроса, так и за счет формулирования суждения. Такой тип восприятия приводит к увеличению вероятности отклонения от семантического задания вопроса и созданию собственной темы разговора.

 

 

Рис. 2.11. Типы восприятия вопроса респондентом

 

12345678910Следующая ⇒

Поделиться: