Р.п. Мокшан, Пензенская область

 

Я никогда не боялся высоты, и вот, когда нужно было закрепить веревку за крест церкви и взрос­лые вначале боялись подняться по веревке к кресту, посылали меня, а чаще я сам навязывался. Мне только снизу кричали, что­бы я обязательно перекрестился и поцеловал крест, а потом уже закреплял веревку. Во время одного из таких событий меня увидела на кресте мать и ... чуть не упала в обморок со страху. Последствием было лишение свободы на несколько дней и запре­щение в дальнейшем участвовать в украшении церкви, но когда приходила следующая пасха, все начиналось сызнова и с такими же последствиями.

     На нашей улице преимущественно жили приказчики, мелкие торговцы и сапожники. Я лично очень дружен был с ребятами, а их было трое, сапожника Плетнева. Мы вместе учились, вместе "играли" и вместе вступили в самостоятельную жизнь. Алексей Митрич, так мы звали отца моих друзей, был очень скромный и, вопреки своему ремеслу, непьющий человек. Очень богомольный и плату за пошив брал по совести, т. е. без запросов, но шил до­бросовестно — на прочность, и я был недоволен, что сшитые им сапоги никак не износишь. Женат он был на бывшей монашке местного монастыря, и была она неряха, всегда грязная и непричесанная, — полная противоположность Алексею Митричу. "Но раз связала меня с ней "судьба", то уже никто, кроме бога, не развяжет". Так он всегда говорил, если кто ему напоминал о неудачной подруге его жизни. Она была очень нетребовательна к посуде и ее чистоте. Первое, например, она варила в горшке с ручкой (ночной), а когда ей говорили, что это неприятно, она соглашалась, "но зато удобно, чем хочешь подденешь за ручку и вытащишь". Из этой же посуды она кормила и собачку и кошку.

     Алексей Митрич был еще и музыкален. Насколько я себя помню, у него в мастерской — кухне, все время у окна висела балалайка с жильными струнами. Играл он на ней очень редко, но зато с душой, и, закрывши глаза, подпевал, преимущественно грустные мелодии или частушки. Мы, конечно, с замиранием сердца слушали, и никто из нас не смел нарушить вдохновение музыканта. Я очень любил у них бывать.

Алексей Митрич знал много разных "историй" из прошлого и много читал из Библии и содержание прочитанного, с своей импровизацией, рассказывал нам. А мы, в детстве, слушали разиня рот, не смея дыхнуть. Мне очень смешно было на эту семью смотреть, когда они садились за обед и частенько усаживали и меня. Перед обедом все обязаны были вымыть руки, прочитать, и обязательно вслух, предобеденную молитву и только после этой процедуры могли все сесть и ждать, когда есть начнет отец. Но если первое было с мясом, а это было не каждый день, то мясо можно брать только при стуке ложкой об миску, из которой ели все. И каждый раз по такому стуку можно было вынимать из миски кусочек мяса. Я не был исключением из этого.

Хозяин дома, как сапожник, преимущественно обувь шил на местный монастырь, куда раз в неделю ходил сдавать и принимать заказы. Оттуда же он взял себе и жену, Марию Нико­лаевну, которая ушла из монастыря, как не угодившая одной из монахинь, а Алексей Митрич ее взял за то, что она усердно чтила бога и поклялась ему в верности до гроба. Алексей Митрич, кро­ме всего, был хорошим воспитателем в семье и ребят нашей улицы. Каждый летний вечер, кроме субботы, около его домика, на бревне под ветлой собирались взрослые и ребята и до темного пели песни и слушали рассказы пожилых, особенно Алексея Митрича, который руководил пением, подыгрывая своей бала­лайкой. И никто из ребят и не мог подумать о нарушении этого вечера. Лишь с противоположной стороны улицы раздавались в тишине вечера, после каждой песни, слова похвалы и просьбы спеть еще ту или иную песню. Правда, иногда тишина вечера и пение нарушались выкриками Долгого Сережи — дурачка, кото­рый жил напротив у просвирни, но его быстро уговаривали и он уходил спать. Этого Сережу мы любили дразнить песней: «У Сереги долги ноги, по печи валяются, в трубу упираются». Его любимым занятием было звонить на колокольне ближайшей церкви, где его тетка, просвирня, торговала просфорами. На этой же улице жили еще два сапожника, один из них, Поляков, сапожничал сам, а другой, Архип Дормидонтович Блиновский, имел двух, а иногда трех мастеров. Эти сапожники, в отличие от Плетнева, "обладали" всеми качествами са­пожников: пьянствовали и дебоширили. Особенно памятен своими выходками мастер Блиновского, молодой парень под именем "Кондырка". Настоящего имени он и не имел у нас. Этот мастер так пил, что после воскресенья являлся в мастерскую в одном фартуке, остальное все оставлял в кабаке. И только в понедельник или во вторник хозяин мастерской выкупал у кабатчика его одеяние. А почему его звали "Кондырка", никто, по-видимому, не знал, а сам он на это прозвище не обижался.

У хозяина "Кондырки" была жена Настасья Петровна, и вот частенько мы наблюдали такую картину. Пьяный и разбуше­вавшийся хозяин начинает через окна выбрасывать имущество жены, а потом выгоняет и свою Настю, которая со слезами на глазах собирает свои вещи в одно место, так как знает, что ког­да наозоруется ее супруг, она опять водворится на прежнее мес­то, до следующей пьянки. Мы, ребятишки, при этой сцене обычно подзадоривали хозяина своими выкриками. Для нас это было развлечением, но Алексей Митрич нас за это бранил, главным образом, словами из библии или евангелия, и мы при этом ему не могли возражать.

На нашей улице (Спириной) еще несколько "заметных" личностей. Вот, например, Ваня Дёмочкин: он казался нам, ребя­там, просто смешным тем, что он при начале и в конце речи всег­да употреблял слово "Таё" или "Тово". Мы над ним часто под­смеивались и звали его "ей, Ваня Таё", он на это и отзывался. И каково же наше было удивление, когда при поступлении нас в приходское училище у него оказалась фамилия Гладков. Он по природе был застенчивым и в озорстве вместе с нами не участво­вал. Он даже, когда мы с ватагой ходили купаться на Мокшу, всегда старался купаться в стороне от всех, боялся, что его уто­пят, да и плавать он до старости не выучился. Учился он до вто­рого класса, а дальше — не одолел. И отец его приспособил к своему делу — мелкой торговле: керосином, дегтем, солью и мы­лом. А фамилию "Дёмочкины" они получили от отчества де­душки, который именовался по уличному "Дементич".

 

 

 

 

Семья Лихачевых

⇐ Предыдущая12345678910Следующая ⇒

Поделиться: