Архитектура Аудит Военная наука Иностранные языки Медицина Металлургия Метрология
Образование Политология Производство Психология Стандартизация Технологии


ИСТОРИЯ МАЛЕНЬКОЙ НАДЕЖДЫ



Маленькая Надежда родилась среди страха, темноты, отчаяния и бессилия, когда жизнь кажется невыносимой, руки опускаются, горло перехватывает, а сердце сжимается от плохих предчувствий. Неприветливым и негостеприимным был этот мир, и многие сдавались, считая, что жить в таких условиях невозможно. Но были и другие – те, кто хотел жить и искал способы существования даже в этом суровом и полном опасностей месте. Именно они искали и находили хоть какую-то опору в Надежде На Лучшее.

Надежда была очень маленькой и невероятно хрупкой, и как она могла противостоять бурям и ураганам, бушующим вокруг, и промозглой стуже, сковывающей все живое, было совершенно не понятно. Но Маленькая Надежда оказалась стойкой. Она не просто выжила – она выросла и окрепла. Забывая о себе, чтобы помочь другим, Маленькая Надежда становилась все больше и больше, разгоралась все ярче и ярче.

Теперь она могла подставить плечо и осветить путь тем, кто слабее, поддержать их и не дать упасть. И благодаря Маленькой Надежде, люди поднимались с колен, расправляли плечи и отваживались наконец-то взглянуть в глаза своим страхам. «Не теряйте надежды, — настойчиво шептала она. – Никогда не останавливайтесь. Выход обязательно есть, нужно просто его искать». И те, кто слышал ее шепот, исполнялись надежды и шли, спотыкаясь, падая и поднимаясь – но все-таки продвигаясь вперед. «Мы надеемся, что однажды кончатся кривые тропы и мрачные ущелья, когда стихнут свирепые ветра… когда наступит день, и мы придем туда, где светло и тепло, где можно будет перестать бороться за жизнь и начать просто жить», — мечтали они. Так надежда питала и поддерживала их, давая силы.

В пути Маленькая Надежда незаметно выросла и однажды превратилась в Крепкую Веру. Она была уже другой – нарастила мощь, стала светлой и спокойной, научилась находить нужные слова. «Ничего невозможного нет. Просто верьте! Верьте в себя. Верьте в будущее. Верьте в мечту!», — убеждала Вера. Благодаря Крепкой Вере исчезали сомнения, рождались дерзновенные идеи, воплощались в жизнь самые смелые планы. Многие поверили, что способны изменить мир, сделать его чище, светлее, добрее, и потихоньку мир становился именно таким. Ведь, как известно, во что мы верим – то и становится нашей реальностью.

Конечно, находились и те, кто не находил в себе сил верить – они отставали, терялись где-то далеко позади и шипели вслед ушедшим: «Их ведет Слепая Вера… заведет их она неведомо куда… может быть, на погибель». Возможно, Вера и была слепой – попробуй-ка, раскрыв глаза, идти сквозь ураган! Но она могла видеть сердцем, а это куда вернее, чем глазами! Поэтому Вера точно знала, что рано или поздно они доберутся до желанной цели. Ведь дорогу может осилить только то, кто идет, и никогда тот, кто стоит на месте. И они продолжали верить и идти.

Тот, кто надеется и верит, обязательно найдет свою Любовь. Так случилось и с Человеком. С Любовью идти было легче и радостнее. Ведь именно ради Любви совершаются самые героические подвиги, именно благодаря ей расцветают души, раскрываются сердца и наполняются смыслом дни. Теперь Вера, Надежда и Любовь шли с человеком рука об руку и вели его за собой. И они же дарили вдохновение для новых великих свершений!

Изменялся мир, изменялся Человек, и вместе с ними изменялась Крепкая Вера. Она становилась все более осмысленной и осознанной, и наступил день, когда Крепкая Вера превратилась в Твердое Знание. «Знайте, что вы – Творцы, — вот что слышали теперь люди. – Знайте, что каждый из вас – частица Огромной Целостности и может влиять на Мироздание точно так же, как оно влияет на свои частицы. Знайте, что случайностей не случается – все закономерно и является частью Узора Мироздания. Знайте, что вы сами, все вместе и каждый в отдельности, творите этот Узор».

И однажды Человек, красивый и сильный, как сама Вселенная, оглянулся и посмотрел на дело рук своих, на весь путь, который ему пришлось пройти, прежде чем он осознал себя Творцом. Он был нелегким и непростым, этот путь, но, тем не менее, он остался позади. А мир теперь был совсем другим – цветущим и изобильным, светлым и радостным, наполненным Любовью, – таким же, как и мысли Человека.

Он с Любовью смотрел на все сущее. А из прошлого человеку улыбались Маленькая Надежда, Крепкая Вера и Твердое Знание.

- Я надеялась на тебя, — тихо сказала Надежда.

- Я верила в тебя, — уверенно кивнула Вера.

- Я знаю, что ты – Творец, — твердо заявило Знание.

- Я люблю тебя, — нежно шепнула Любовь.

- Я благодарен за то, что вы никогда меня не оставляли, – ответил им Человек. – С вами я действительно всемогущ!

- Да будет так! – распахнул объятия новый, свежий Мир, приветливый и доброжелательный, счастливый и смеющийся. Мир Любви, который вырос из Маленькой Надежды.

 

 

МЕЛОЧИ ЖИЗНИ

Вовка был рубаха-парень и душа любой компании, потому что знал множество анекдотов, на раз входил в контакт с кем угодно, к жизни относился легко и по мелочам не парился. И к работе он относился так же – легко и с юмором, тем более что процесс располагал: Вовка трудился в фирме «Мебель на заказ», а заказчик – он тоже разный, знаете ли, бывает…

Вот и на этот раз – бабка одна заказала кухонный гарнитур и теперь методично доставала всякими придирками. Нет, ну не то чтобы совсем дурковала – факты имели место, но, по мнению Вовки, яйца выеденного не стоили. Так, имелись недочеты по мелочам, ну так ими вполне можно было бы пренебречь, а бабка вот зациклилась и требовала сатисфакции. Это она так выразилась, Вовка это слово и за большие деньги не стал бы выговаривать – язык сломаешь. Нет чтобы русским языком сказать – «переделайте, мол, и все тут», а она, можно сказать, матерится тут по-интеллигентному…

А сатисфакции бабка жаждала по следующему поводу: на лицевой панели выявились две длинные царапины, а один шкафчик вообще на место не встал – видать, что-то при замерах напортачили. Ну, шкафчик укоротили, только дверцу пришлось перевернуть, и теперь с обратной стороны наблюдалась лишнее отверстие. Ну, Вовка расстарался – замазал его герметиком, ничего так получилось, если не присматриваться и не ковырять, так и незаметно даже.

Но бабка оказалась упертая, вынь да положь ей радикальное и бесповоротное устранение дефектов.

- Ну вот что вам с этой дырки? – удивлялся Вовка, демонтируя злополучную дверцу. – Это ж мелочи жизни! Ее и не видно вовсе! Шкаф же высоко висит, а я ее на совесть замазал!

- Но я-то знаю, что она есть! – вредничала бабка. – Я что, свои кровные денежки заплатила за ваши внеплановые дырки? Не было такого в договоре!

Вовка не перечил, так как в договоре ничего такого действительно не было. Более того, и сроки они сильно нарушили, и крепления не в полном комплекте поставили, и еще царапины те, будь они неладны. Вовка их черным маркером замазал, и не видно так особо, но бабка и тут оказалась несогласная, затребовала новую панель. Ну, ладно, панель так панель, хотя, по его мнению, на кой столько лишних, необязательных телодвижений производить?

- Легче надо к жизни относиться, бабуся! – сказал Вовка, унося дефективную дверцу. А может не сказал, а подумал только… Но все равно – куда проще жить, если на мелочах не задерживаться. Жизнь, она же гладкой ни разу не бывает, везде рытвины и ухабы, и что, каждый раз ровнять, что ли? Эдак далеко не уедешь и скорости не наберешь! Где замазать, где закрасить, где подсыпать, где замаскировать – вроде и ничего получается. Вовка сам так жил и всем того же желал. А если по всякому поводу морочиться, так и язву нажить недолго.

Зря он про язву подумал, накаркал ведь! Пришел Вовка домой и чувствует – в животе какой-то непорядок. Не то крутит, не то болит. В общем, сигналы подает. Дальше – больше. Засигналил живот, как теплоход на Волге, прямо надрывается. Ну, Вовка наболтал себе проверенного народного средства «от живота» — водки с солью, принял в требуемой дозировке, и вскоре отпустила боль, стихла.

- Во как лечиться надо! – довольно пробормотал Вовка. – Быстро и со вкусом, и врачи не нужны!

Но среди ночи живот заныл с новой силой, да так, что и дышать больно. Он слышал, что такие боли у медиков называются «острый живот», а теперь понял, почему. И правда, словно кто-то ему якорь вставил в самое нутро, и колется он, гад, остриями во все стороны. Спать было уже решительно невозможно, народное лекарство кончилось еще вечером, а жить все равно хотелось, поэтому Вовка подумал и «скорую» вызвал.

«Скорая» ехала так долго, что кто похилее уже бы давно помер, но Вовка жизнь любил и поэтому докторов дождался, хоть и больно было ужас как.

- Чего вы там ковырялись? – сквозь зубы прошипел он. – А если у меня аппендикс лопаться собрался?

- Вот если бы голова лопаться собралась, тогда стоило бы беспокоиться, — рассудительно сказал врач. – А аппендикс – это же тьфу, для современной медицины семечки и проблема позавчерашнего дня, мелочи жизни.

Вовка с этим был в корне не согласен, потому как живот у него болел сегодня и мелочью жизни уж точно не казался, но спорить не стал – не до того было. Это потому что карета «скорой помощи» уже везла его в больницу, и ощущения были того… разнообразные. Вовку с его «острым животом» подбрасывало чуть ли не до крыши, а потом с силой вдавливало в носилки, якорь каждый раз заново врезался в нежные стенки живота, и это не прибавляло ни здоровья, ни оптимизма.

- Что ж вы, убийцы в белых халатах, как дрова везете? – утирая испарину, простонал Вовка. – Тут и здоровый загнется, не говоря уже о больных…

- Парк изношенный, машина старая, дороги никто не чинит, — объяснил врач.

- Так вы бы хоть амортизаторы нормальные поставили.

- А толку их ставить? Все равно через неделю-другую полетят. Так что терпи, пациент! Тяжело в леченье – легко в гробу! Гы-ы-ы-ы!!!

В другое время он бы и сам посмеялся над черным врачебным юмором, но сейчас ему не до смеха было. Кое-как дотерпел до больницы, в приемный покой уже в совсем скрюченном состоянии прибыл.

- А каталка где? – все-таки спросил он, вспомнив американские фильмы. Там обычно больного от машины на кресле таком специальном везут, вокруг медперсонал суетится, кто-то капельницу на ходу прилаживает, и непременно: «Доктор, мы его теряем!».

- Вот со своей каталкой бы и приезжали, — неприветливо буркнула сестра приемного отделения. – Полис где?

- Какой полис??? – взвыл Вовка. – Помираю я, не видно, что ли? Полис – это ж мелочь по сравнению с человеческой жизнью!

- Не сметь помирать без полиса! – взвизгнула медсестра. – Кому мелочь, а кому строгая отчетность! Вот везите полис, а потом болейте себе на здоровье!

К счастью, полис нашелся за обложкой паспорта, и Вовку признали как полноправного пациента, осмотрел его доктор и вынес вердикт:

- Срочно в операционную! Медлить нельзя!

- А что там у меня? – струсил Вовка.

- Вскрытие покажет, — сурово сказал доктор. – В смысле разрежем вас и посмотрим, что там стряслось. А так, поверхностно, кто его знает, что там…

- Так может сначала на УЗИ? Или на этот… как его… рентген?

- УЗИ не работает, рентген всей картины все равно не покажет, — объяснил доктор. – Самое верное дело – своим глазом глянуть. У хирургов глаз-алмаз, нипочем не ошибется!

- Так во мне же дырка будет! – чуть не плача, завопил Вовка.

- Ну и что – дырка? Мелочи жизни, зарастет! Мы ж ее потом заштопаем. Ну, а что шрам – так вы не барышня, вам на обложку «Вог» не сниматься. А мужчину шрамы, как известно, украшают!

Тут Вовку совсем сморило от боли и от ужаса, так что как он оказался в операционной, и сам не помнит. Лежит он, значит, на операционном столе, весь простынями укрытый, ремнями зафиксированный, и слышит, как медики к операции готовятся. Вода течет, металлические предметы лязгают, персонал переговаривается.

- Ой, я перчатку уронила! Ну надо же, перед самой операцией!

- А новых нет, не подвезли! Оперировать-то будете, или отменим?

- А как же, обязательно буду! Ничего, сейчас под краном промою – и сойдет.

- Как сойдет? А вдруг там микробы? – подал голос Вовка.

- Да сколько их там, этих микробов? К тому же быстро поднятое упавшим не считается! Подумаешь, перчатка – мелочи жизни…

- Ничего себе мелочи, — пробурчал Вовка. – От этой перчатки, может, жизнь моя зависит…

- Не суетитесь, больной! Я уже шестой десяток у операционного стола разменяла, и ничего, смертность в пределах нормы!

- Не хочу я в эту статистику, даже если в пределах нор… Сколько, вы сказали, у стола?

- Без двух годков шестьдесят!

- А сколько же тогда вам самой? – холодея от неприятного предчувствия, спросил Вовка.

- Восемьдесят пять! – бодро ответила хирургиня.

- Что??? Сколько??? А если вам во время операции того… плохо станет?

– Вот и молитесь, чтобы мне было хорошо, и прекратите канючить. Подумаешь, возраст, ерунда какая! По сравнению с вашими шансами на благополучный исход это просто мелочи. Вася, давай наркоз.

- Ага, даю.

- Маня, скальпель! Да не тот, который зазубренный, а тот, которым утром добермана резали…

- Какого еще добермана??? – заорал Вовка. – Я требую главврача!

- А как раз его добермана и оперировали. Успешно, кстати! И вас прооперируем, будьте спокойны. Ну, начина…

- Стойте! – задергался Вовка. – Еще же наркоз не подействовал!

- Это ничего, мы пока начнем, а он по ходу дела подействует, — утешила его хирург. – Мелочи же, чего вы, право…

- Да какие мелочи могут быть при операции??? – возмущенно заголосил Вовка.

- А такие же, как при изготовлении мебели, — мстительно ответила докторша, появляясь в поле зрения, и Вовка с ужасом опознал в ней давешнюю заказчику, ну ту, с некондиционной дверцей. Она поигрывала длинными кривыми ножницами, а в другой руке у нее хищно поблескивал скальпель. Похоже, тот самый, добермановский. – Отверстием больше, отверстием меньше, какая разница?

- А-а-а-а!!! – Вовка изо всех сил рванулся с операционного стола – и… проснулся. – Значит, все-таки сон… — ошеломленно проговорил он, тряся головой. Но сон выдался на редкость реалистичным, словно в триллере побывал, даже вон пот холодный выступил… Живот у него уже не болел – видать, с перепугу перестал, решил, что болеть-то себе дороже выходит…

На работу Вовка помчался, едва рассвело, и с утра пораньше взялся за дверцу для бабки. Работал истово, вдохновенно, по принципу «семь раз отмерь, один раз отрежь». Заметил, как практикант Серега болты, не пересчитав, на глазок, к готовому заказу кинул – не промолчал, вмешался:

- Ты чего это, парень? А вдруг не хватит?

- Да ну, сроду мы их не считали, это ж мелочевка! – удивился Серега.

- А вот и плохо, что не считали! – горячо ответил Вовка. – Ты тут не доложишь чего, а от этого, может, жизнь человеческая зависит!

- Че такого-то я сделал? – обиженно пробормотал себе под нос Серега, но болты назад потянул – пересчитывать.

- Давай-давай, молодо-зелено! Мебельное дело – работа тонкая и точная, в ней мелочей нет, — сурово сказал Вовка. – Учись, пока я живой… А то кто тебе потом опыт передаст?

Серега был явно недоволен неожиданной выволочкой, но вот это уже точно были мелочи жизни!

НУЖНИК

Жил-был человек, и жизнь его была не очень веселой. Это потому что куда глаз не кинь – кругом одни нужники, и на вид неэстетично, и запах нехороший, тяжелый. Нужников у него во дворе было не то десять, не то пятнадцать – он уже и со счету сбился, так что, может, и больше.

Как известно, нужник в хозяйстве – сооружение не просто полезное, но и жизненно необходимое. В самом деле: если есть отходы, значит, их нужно куда-то сливать. Вот для этого и строят на подворье будки-скворечники. Даже само название «нужник» уже говорит о том, как он нужен людям.

Устроен нужник просто и незамысловато: деревянная будка, круглое отверстие, а под ним – выгребная яма. Почему выгребная? Потому что время от времени из нее надо выгребать содержимое и отвозить куда подальше, на утилизацию. Можно, конечно, и самому выгрести, но лучше пригласить специалиста, у него есть инструменты и транспорт соответствующий, получается и быстрее, и качественнее. В принципе, все так и поступают, почистили – и можно снова пользоваться нужником в свое удовольствие.

А у нашего Хозяина было по-другому заведено: как только выгребная яма переполнится, он нужник не чистит, а заколачивает досками крест-накрест, а рядом другой ставит. Почему так? А Бог его знает, почему! Все его предки так поступали, а кто он такой, чтобы традиции и устои менять? Забил – и все, нет вопроса. Так что ему по наследству от родичей и так уже несколько нужников досталось, а еще свои потихоньку добавлялись, вот и получился целый лес из деревянных «скворечников», света белого из-за них не видать…

Надо сказать, что Хозяин был человек неглупый и работящий, мог бы, конечно, не ставить новые нужники, а заняться чисткой уже имеющихся, но… Не переносил он ни вида, ни запаха содержимого выгребных ям. Да, конечно, это были произведенные им же отходы, но тем не менее – ну не мог он заставить себя это даже рассматривать, не говоря уже о том, чтобы вычерпывать… А что на помощь никого не позвал или работников не нанял – так это потому что человеком он был добрым и даже немного робким, и не мог он себе представить, что кто-то другой будет ковыряться вот в этом всем «добре»… Уж если ему самому и страшно, и противно от того, что он из себя извергает, как же он это на кого-то другого свалит? Нехорошо это, непорядочно…

И еще одна причина была: жил в нем большой страх, что если кто-то посторонний увидит, какой он внутри, то сразу в ужасе от него отвернется, не будет его уважать и дружить с ним не станет. Он ведь и так жил, можно сказать, одиноко. Боялся он гостей привечать, а вдруг заинтересуются, зачем ему столько нужников, что за хобби такое странное? Вот и жил отшельником, на отшибе… На жизнь же себе зарабатывал тем, что животных лечил – очень уж хорошо у него со зверьем получалось, лучше, чем с людьми.

А вот люди его порой раздражали, ох как раздражали! В отличие от животных, они лгали, воровали, убивали, лжесвитедельствовали, мздоимствовали, прелюбодействовали и вообще нарушали все законы Божьи и человеческие. Порой думалось: «Был бы Творцом, все бы это безобразие к черту разрушил и заново сотворил!», но вслух, конечно, ничего такого он не говорил, держал свое мнение при себе. Вот такие противоречивые чувства его переполняли… Иной раз так его распирает – вот-вот взорвется и всех обрызгает. Чудом, можно сказать, сдерживался, исключительно силой воли.

И вот однажды рано утром постучался в его ворота человек незнакомый, помощи попросил. С собакой у него беда стряслась – его защищая, вступила в смертельную схватку и была сильно изранена. Хозяин отказать не мог – собака и правда плоха была, требовалась срочная помощь. Повздыхал, но впустил на подворье.

Управился он не скоро, вроде починил псину, но надо было еще подождать, пока оклемается. Время к обеду шло, позвал он человека перекусить чем Бог послал.

За трапезой как-то разговорились.

- Собака-то твоя али подобрал где?

- Моя псина, мы, почитай, годков семь уже вместе по свету ходим.

- А ты кто будешь, мил человек, вроде как странник?

- Странствующий золотарь, — ответил тот.

- Золотарь? По ювелирным делам, что ль?

- Можно и так сказать. Работа ювелирная, это точно. Ассенизатор я, нужники чищу.

- Что???

- Выгребные ямы вычерпываю. Профессия редкая, но нужная. Без меня люди захлебнулись бы в своем… прошлом, в общем.

- В чем захлебнулись?

- В прошлом. Ведь то, что в выгребную яму идет, это наше прошлое. То, что мы употребили, переварили и выплюнули. Отходы производства, значит…

- Ох ты… Это что ж за такое производство, если у него такие отходы???

- Золотопромышленное. Жизнь, она ведь штука такая… драгоценный опыт в ней просто так не валяется, его среди всякого мусора и хлама вручную отыскивать приходится, а потом еще переварить и усвоить надобно. В общем, сокровища – в родовую копилку, а остальное – в нужник. Кстати, приметил я, что вроде у тебя во дворе не один нужник, а с целую дюжину будет?

- Больше… — уныло сказал Хозяин.

- А зачем тебе? Или на продажу строишь?

- Да какое там… Мои нужники, собственные.

- А зачем так много? У людей и два-то редко встретишь, обычно одного хватает, а у тебя вон сколько! Вроде и живешь один… На каждый день по нужнику, что ли? В чем прикол, не пойму?

- Да какие тут приколы… Рабочий-то один, а остальные – заколоченные.

- А чего так?

- Дык переполненные, к дальнейшей эксплуатации не пригодны.

- Ну??? А чего не чистишь?

- Да вот так как-то… Тревожить неохота. Его ж не тронь – оно не пахнет. А сунься, всколыхни – такая вонища пойдет, что всем чертям тошно станет. Мне проще новый построить, чем старый разворошить.

- Вот это да!!! Первый раз вижу, чтобы человек так за свое дерьмо держался. Обычно все стараются поскорее от него избавиться. И чем же тебе оно так дорого?

- Да чего там дорогого-то? Ты вот говоришь – «золото». А что-то я никакого золота не приметил. Не было его! Жизнь, если вдуматься, сплошное дерьмо, и столько его, что захлебнуться можно.

- Ну, с таким-то подходом, оно конечно, одного нужника маловато будет…

- Так я и говорю! Пока нужник заколоченный – содержимого не видно, забываешь даже о нем. А в том, которым пользуешься, волей-неволей все это видишь и нюхаешь, и мерзко от того, что жизнь такая дрянная, и сам я все это в себе ношу… Да что я тебе рассказываю, ты же с этим, небось, что ни день сталкиваешься? Не пойму, как вообще можно такой работой заниматься и не повеситься? Небось, каждый день судьбу проклинаешь, а, золотарь?

- Да с чего же мне ее проклинать-то? – удивился тот. – Не работа меня выбирала – я ее. И отец мой золотарем был, и дед – так что, династия, можно сказать. Но никто меня не принуждал, я сам так решил. Хорошая работа, светлая.

- Светлая??? Да ты, золотарь, надо мной смеешься! Тут поверху ходишь – содрогаешься, а ты туда, вниз спускаешься, в самую клоаку, и чего ж там светлого быть может?

- Не смеюсь я, ты что, и не думал даже. Оно конечно, от точки зрения зависит. Моя точка зрения такая: мы, ассенизаторы, Мир от пакости всякой чистим. Выгребная яма, ясное дело, место малопривлекательное. Но когда ты ее вычерпаешь, выскребешь да почистишь – душа поет! Сразу там и солнце, и простор появляются! Хоть и знаешь, что ее немедленно снова наполнять начнут, а все ж хоть на время, да очистилась. А люди мне звонкой монетой за это платят. Идешь домой – карман тяжелый, а душа легкая, и светло там! Это потому что я работу свою хорошо сделал, с любовью и на совесть. Можно сказать, пространство для будущего кому-то освободил!

- Чувство знакомое. Когда встречаю животинку какую, мною вылеченную, тоже на душе легко и светло. Она бежит, хвостом размахивает, кивает и в глаза глядит, видать, помнит меня… Вот в такие минуты жить хочется!

- Ну, вот видишь… Значит, понимаешь меня. Как ты к жизни относишься – так и она к тебе. Ты ее принимаешь – и она тебя примет. Ты ее отвергаешь – ну и она тебя тоже. Ты от дерьма свое пространство не чистишь – ну, чего ж пенять, что тебе все дерьмовым кажется?

- Вон как ты повернул… Так ведь я не сам это придумал, в нашем роду испокон веков так делали. Переполнилась яма – забили и забыли. Всегда новую выкопать можно. А как та заполнится по самое «невозможно» – к следующей переходим. Вот так мои предки и жили…

- Ну так ты уже не малец, можешь все поменять, коли нужда есть. Выгребешь все старое, отжившее, ненужное, ямы лишние закопаешь, нужники древние снесешь, а на этом месте что-нибудь полезное построить можно или цветник разбить. Оставь ты себе один нужник, для повседневного пользования, и вовремя очищай – и сам удивишься, сколько места у тебя для жизни освободится.

- Ты чего такой умный, золотарь? Образованный, что ли?

- Да нет, какое там… Просто нас, золотарей, люди чураются, вроде брезгуют. Да и то сказать – кому понравится, если ты их как бы изнутри видишь, со всеми их внутренностями и непотребностями? Вот поневоле сам с собой разговариваешь, а так философом стать – раз плюнуть. Такие вот дела…

- Значит, и тебе к одиночеству не привыкать…

- Да нет, у меня друг есть. Пес, верный мой спутник и товарищ. Так и ходим по дорогам земным, а останавливаемся там, где много отработанного материала накопилось и очистка требуется.

- Ну, видать, Господь тебя ко мне привел. У меня тут – поле непаханое, а вернее – ямы нечищеные. Помоги, золотарь, в долгу не останусь! Я пока твоей собаке помогу на ноги встать, а ты – мне.

- Идет! – и золотарь поднялся из-за стола. – Собака пусть у тебя побудет, а я за инструментом схожу.

… Такого зловония Хозяин себе представить не мог. Разбередил золотарь старые залежи, смрад поднялся невыносимый. Но он все время вспоминал слова золотаря о том, что в вычищенной выгребной яме сразу и свет, и простор появляются, и место для будущего, и ему сразу легче становилось. Сам он тоже не сидел сложа руки – притащил топор и гвоздодер и «распечатывал» заколоченные нужники.

- Ох и накопил ты, ох и накопил, — качал головой золотарь, вытаскивая на свет божий очередное ведро. – Это ж ты себе своими руками все жизненные каналы перекрыл и грязью всякой законопатил! Ну ничего, глаза боятся, руки делают – вот еще на одно ведро светлее стало!

Он про выгребную яму говорил, а Хозяину вроде и самому светлее становилось, и даже улыбаться с чего-то хотелось – вот дела!

Золотарь свое дело туго знал, у него все спорилось, и вскоре уже Хозяин снес первый нужник – старый, потемневший от времени, с насквозь проржавевшими гвоздями, а за ним второй, третий…

- Ого, какое у тебя огромное подворье! – подивился золотарь, окидывая взглядом освободившееся пространство.

- Сам удивляюсь, — почесал в затылке Хозяин. – Я-то, бывало, расстраивался, что тесно и темно, психовал даже.. А оказывается – вон сколько земли мне в наследство предки оставили!

- Скоро будет еще больше, — пообещал золотарь, направляясь к следующему объекту.

…Понадобился не один день, чтобы заровнять последнюю яму. Теперь все могли разглядеть красивый, крепкий трехэтажный дом с широким крыльцом, к которому от калитки вела выложенная камнем дорожка. Нужник, выкрашенный зеленой краской, как ему и положено, прятался на задворках и в глаза не бросался.

- Хорошо! – с чувством сказал золотарь, озирая подворье, и его выздоровевшая псина восторженно гавкнула, словно соглашаясь с ним. – Чем пространство заполнишь?

- Сделаю теплый вольер для своих пациентов, — не задумываясь, ответил Хозяин. – Давно мечтал, да места не было.

- Место-то было, обзору не было. Обзор-то тебе нужники заслоняли. А теперь – другое дело! Теперь смотри хоть налево, хоть направо, хоть круговым обозрением – красота!

- Красота, — согласился Хозяин. – И настроение у меня отличное, и вроде как в мозгах просветлело, и жизнь мне уже такой мрачной не кажется. А дышится, дышится как!

- Еще бы, — хмыкнул золотарь. – Ты ж с вековыми залежами расстался, свое прошлое разгреб, можно теперь вздохнуть полной грудью.

- А все же я бы так, как ты, не смог, — сознался Хозяин. – Копаться в чужом дерьме – это, знаешь ли, выше моих сил…

- Да ну? – прищурил глаз золотарь. – А то в твоей жизни этого нет? Ты ж вон операции делаешь, живность всякую лечишь, а там кровь, гной, да и экскременты тоже… Только ты их не замечаешь, потому что дело свое делаешь с любовью, от души.

- Ну так то звериное, а то людское, — возразил Хозяин.

- Все под Богом ходим, и звери, и мы, — заметил золотарь. – И что характерно, он нас всех пригревает, никого не гонит. Стало быть, достойны! И ты достоин!

- Достоин… — эхом отозвался Хозяин, словно все еще сомневался в этом.

… По дороге уезжала-громыхала телега с бочкой, за ней, весело взлаивая, бежала собака, а золотарь шел впереди, вел под уздцы лошадь. Летнее яркое солнце бросало на бочку свои лучи, из-за чего она временами и впрямь казалась золотой. Иллюзия, конечно, но все же…

- Надо же… Счастливый ведь человек! – пробормотал, глядя ему вслед, Хозяин. – При такой жизни – и счастливый! Золотарь…

И ему стало даже немножко стыдно, что он потратил столько лет своей жизни на строительство нужников. Но ничего, у него было еще много времени, чтобы изменить свое будущее. Он его уже видел, ведь теперь ему ничего не мешало!

 

 

ПРЕДНАЗНАЧЕНИЕ

 Ягодка-Клюквинка была молодая и поэтому размером невеликая. Хотя симпатичная¸ и щечки приятно так розовели. «Совсем еще зеленая», — вздыхали более крупные соседки. Все ягоды принадлежали к многочисленному и плодовитому роду Клюквы и росли на подступах к болоту, в месте, которое так и называлось – «Ягодник».

В общем, все они считали, что уже вполне созрели, и мечтали об одном: чтобы пришел Человек и забрал их с собой, в Дальние Края. Про Человека ходили легенды. Рассказывали, что он приходит по клюкву всегда в одно и то же время – когда трава начинает желтеть, а по небу тянутся на юг первые стаи птиц. Особенно часто Человек появляется после первых морозов. Это самое хорошее время для перезрелых, лопающихся от сока Клюкв. Они исходят сладостью и готовы сами прыгнуть в руки Человека. Но и до морозов Клюкву Человек не обходит вниманием: главное, успеть вырасти, налиться соком и вовремя высунуться из-под листочка. Тогда есть шанс, что тебя заметят! И найдут! Поэтому обычно Клюквы целыми днями только тем и занимаются, что питаются от земли, загорают на солнышке до густой красноты и сплетничают от скуки.

Про Дальние Края тоже ходили легенды. Рассказывали, что там очень много солнца, совсем другая вода – не темная болотистая, а прозрачная и искрящаяся, что там есть специальные Хрустальные Замки для Клюкв, и Клюквы в тех благоприятных условиях вырастают до невероятных размеров и живут практически вечно.

- Ага, вечно! – насмехался старый Гриб Чага, прилепившийся к стволу покосившейся березы. – Как же, как же! Глупые наивные дурочки! Да Человек вас просто ест! Людоед он, вот он кто! Тьфу ты, то есть клюквоед! Ам – и нету!

- Молчи, гриб ты трухлявый, — хором набрасывались на него Клюквы. – Ты вот вообще никому не нужен, потому и злопыхательствуешь. Завидуешь!

- Было бы чему, — посмеивался Гриб Чага. – Вот поживем – увидим. Попомните еще старого Чагу!

Молодая Клюквинка слушала и не знала, кому верить. С одной стороны, легенды на голом месте не слагаются. Значит, есть во всем этом какая-то доля правды. С другой стороны, из Дальних Краев еще ни одна Клюква не вернулась. Уж если Человек ее забрал – то навсегда. И не у кого спросить про Хрустальные Замки и вечную жизнь. «Замкнутый круг какой-то!», — обиженно думала Клюквинка. Надо отметить, что подумать она очень любила. Может, потому и не зрела – все силы на мысли уходили.

- А какой он, Человек? – допытывалась она у старших соседок.

- Он большой. А иногда и маленький. Он разный, — наперебой начинали просвещать ее Зрелые Клюквы. – Вот что точно — он появляется всегда после восхода солнца.

- Врете вы все, — вмешивался Чага. – Я сам видел, как он ночью тут ломился, шумел, кричал, все какого-то Васю кликал. Так и ушел во тьму, куда – мне неведомо.

- А неведомо – так молчи лучше! – сердито шумел весь Ягодник. – Тоже летописец нашелся! Говорят тебе – с рассветом приходит, значит, так и есть!

- Ну вы не отвлекайтесь, про Человека рассказывайте! – просила Клюквинка.

- У него сверху голова растет, ну вот как у нас с тобой, а снизу – тело с ногами, ну, как будто стебелек такой крепкий, и на конце раздваивается. Сверху Человек всегда разный. На голове обязательно что-нибудь надето. Мы вот листики надеваем, и он тоже, только у него листики разного цвета и формы. А вот снизу, там, где стебель раздваивается, он всегда в резиновых сапогах, — продолжали вспоминать Клюквы. – Это потому что он сырости боится. Дурачок какой, от сырости самый вкусный сок бывает!

- Это вам сок, а ему – простуда! – не выдерживал Чага. – Вы по себе-то не равняйте, балаболки пузатые.

- Да тебе-то что, нашлепка корявая? – возмущались Клюквы. – Притулился там – и молчи! Дай нам девчонке правду-то рассказать!

- Знаете вы правду, как же! – ворчал Гриб Чага. – Одни выдумки у вас на уме. Одно слово – женский пол!

- А в руках у него всегда транспортное средство. Называется корзинка. Или короб. Или ведро. Или горбовик, — вдохновенно продолжали Клюквы. – И он нас туда собирает, чтобы перевезти в Дальние Края.

- А там, а там что? – взволнованно спрашивала Клюквинка.

- А там – Клюквенный Рай, — мечтательно вздыхали Зрелые Клюквы. – Там нас любят, там нас ценят. Там нам Сладкую Жизнь устраивают.

- Да-да-да, — ехидно подавал очередную реплику Чага. – Клюквенное варенье называется. Ну-ну.

- Говорят, если повезет, можно стать Клюквой в Сахаре, — степенно сообщала самая большая, самая красная Ягодка. – У людей это ну прямо высший клюквенный ранг.

- И с высшим рангом, и с низшим, — все одно съедят! – не унимался зловредный Чага. – А вот когда Человек врет, ну как вы, например, — про это говорят «развесистая клюква». Как оно?

- Да ну его, девчонки! – сердилась Зрелая Ягодка. – От него слова доброго не услышишь! Одни гадости!

- Правда-то, она завсегда горькая, — парировал неугомонный Чага. – Да только ее не задушишь, не убьешь! У меня, может, предназначение такое – правду-матку резать!

- А у нас какое предназначение? – спрашивала Клюквинка.

- Известно, какое, — наперебой включались Зрелые Клюквы. – Вырасти, похорошеть и переехать в Дальние Края. А там – в Хрустальный Дворец, в сахаре наслаждаться до скончания веков.

Клюквинка как-то сомневалась, что именно такое у нее Предназначение. Уж больно просто получалось: лежи себе в сахаре, нежься и ничего не делай. Было у нее какое-то смутное предчувствие, что соседки очень даже ошибаются. Но по существу возразить было нечего. И поэтому оставалось только задавать новые вопросы.

…А однажды – свершилось! Лето уже кончилось, и первый морозец ударил. Наша Клюквинка, хоть и не перегнала соседок, но тоже успела загореть и бока нагулять. Стала вся такая глянцевая, крепенькая, сочная, симпатичная. В этот день рано утром раздался какой-то непонятный рев, словно гроза надвигалась, только вовсе это не гроза была – небо ясное, голубое. А потом звук стих, и вскоре появился Человек. А потом еще один. И еще!

Клюквинка смотрела во все глаза. Так вот он какой, Человек! Все, как рассказывали. И головы в разноцветных листьях-не листьях. И стебель раздваивающийся, в резиновых сапогах. И в руках действительно какие-то странные штуки. «Это транспортные средства!» — догадалась Клюквинка.

- Маня! Смотри, какое место офигительное! Ягоды – немеряно! – загромыхал басом самый большой Человек.

- Да уж, попали так попали! – согласился другой, помельче. – Хорошо запасемся! Чур, это моя полянка!

А потом Люди стали складывать ягоду в транспортные средства. Клюквинка видела, что берут не всех, то ли не видят их, то ли не нравятся, и очень волновалась: а ну как ее не возьмут? Но нет – взяли, перенесли в корзинку, и оказалась она среди других Клюковок. Ягоды прижались друг к другу, притихли, взволнованные предстоящим переездом. Тесно было в корзинке, лежали бок о бок, дышать трудно было. А дальше Клюквинку сверху другими ягодами накрыли, и стало совсем темно и ничего не видно.

По ночам ягоды спят, ну Клюквинка и уснула. А когда проснулась и огляделась – только ахнула. Лежала она среди других ягодок на гладкой поверхности – ни травинки, ни мошки. По сторонам тоже все было непривычное, ни на что не похожее. А слева стояли сверкающие Хрустальные Дворцы. Прямо штук 10, в ряд.

Тут появился Человек – тот, что был помельче. И стал ягоду горстями в Дворцы перекладывать. Вот уже и первый Дворец заполнился, и второй… Клюквинка смотрела во все глаза и ничего не понимала: Дворцы забиты до отказа, ягодка к ягодке, опять же не вздохнуть, не повернуться. Да еще сверху Человек на каждый Дворец плоскую такую крышу приспосабливал. Никакого простора! Ни ветерка, ни дождичка! «Неужели это и есть воплощение Заветной Клюквенной Мечты??? — в недоумении думала Клюквинка. – Это и есть, что ли, Предназначение? Непонятно…».

Тут Большой Человек пришел и стал Дворцы уносить куда-то один за другим.

Но Клюквинку во Дворец почему-то так не взяли. А пересыпали вместе с другими Избранными в какое-то новое Транспортное Средство – круглое такое, с высокими краями. «Маня, я клюкву в тазик сложил и на балкон понес», — сообщил Большой Человек тому, который поменьше. «Балкон» отказался совсем недалеко. Клюквинка обрадовалась, потому что увидела хоть что-то привычное: вон травка, вон кустики какие-то, деревца растут, и даже птицы по веткам прыгают. «Неужели будут Сладкую Жизнь устраивать?», — замирая, подумала Клюквинка. И тут увидела своего старого знакомого – старого Чагу. Только он теперь не на дереве рос, а лежал тоже в тазике, только размером поменьше.

- Ну, что уставилась, глазастая? – ухмыльнулся Гриб Чага. – Боишься, небось?

- Да волнуюсь немного, — призналась Клюквинка. – Я ведь так и не разобралась, в чем мое Предназначение.

- Ох уж эта молодежь, — ворчливо сказал Чага. – Все бы вам философию на болоте разводить, думы бесполезные думать. Вот какая тебе разница, «зачем» да «почему»? Живешь – и живи себе! Солнышку радуйся! Придет время – узнаешь, для чего ты на свет родилась. Твое тебя не минует, уж поверь мне, старому грибу! Я знаешь сколько лет на березе просидел? Столько ни одной Клюкве не снилось!

- Но ведь жалко, если просто так вот возьмут – и съедят, — обиженно сказала Клюквинка. – Стоило для этого расти, сил набираться?

- А вот значит и стоило! – непримиримо гнул свою линию вредный Чага. – Съедят – значит, так Природе нужно! Ты ягода маленькая, глупая, откудова тебе знать, зачем тебя Природа придумала? Ась? Не слышу!

- А ты-то, Чага, как здесь очутился? – спохватилась Клюквинка.

- Я-то? Я-то по полному праву здеся нахожусь! – горделиво вскинулся Чага. – Меня когда Человек увидел, знаешь, как обрадовался? Аж затанцевал. Говорит, всю жизнь о таком грибище мечтал! Самолично на березу полез, спиливать-то меня, вот! Уважение, значит, оказал…

- Ах, как все это волнительно… — вздохнула Клюквина. – Скорее бы уж открылось мне мое Предназначение… А то прямо и не знаю, что делать.

- Лежи себе, дремли на солнышке. Законсервируйся, одним словом, — посоветовал Чага. – А то помнешь бочка, соком изойдешься, кому ты потом такая потрепанная нужна будешь?

И Клюквинка последовала совету, потому что мудрого Чагу уважала. Если не ему верить, то кому же? Но очень скоро ее полудрема нарушилась. На балкон пришел Человек помельче и понес тазик с клюквой в дом. Там было много Людей – и побольше, и поменьше, и совсем маленьких.

- Ой, какая прелесть! – стали говорить люди. – Какая клюковка отборная!

Клюквинка смущенно зарделась от такой похвалы. Хотя была согласна: уж что отборная, то отборная.

- Где же вы такое чудо нашли?

- На Ягоднике, — сообщил довольный Большой Человек. – Там ягоды – завались, хоть лопатой греби! Сама в руки прыгает!

И тут Клюквинка возражать не стала – все они и правда мечтали, чтобы их нашли. Но неужели это и было Предназначение?…

- Вот мы и с вами решили поделиться! – сообщил Большой Человек. – Маня, давай кулечки!

И стал распределять ягоду по кулькам.

- Вам, Марья Степановна, со всем уважением!

- Ой, спасибо, сынок, в клюковке – мое спасение, я теперь ее с чесночком перетру и давление в порядок приведу. Только клюквой и спасаюсь, только ею, родимой!

«Ой! Оказывается, мы кого-то спасти можем?», — удивилась Клюквинка.

- А это вам, ребятишки! – дал он по кульку мелким Человечкам.

- Ура! Ура! Будет клюква в сахаре! – запрыгали мелкие.

«Ага! Вот она – Сладкая Жизнь! Повезло же кому-то!», — отметила Клюквинка. А ее все не выбирали да не выбирали.

- А это – тебе, Зоечка, дорогая! У тебя работа на сквозняках, тебе надо!

- И то правда, — простуженным басом согласилась «дорогая Зоечка». – Клюква с медом – милое дело от простуды. Если бы не она – так уж и не знаю, как бы жива была…

«Вот! Еще и от простуды», — отметила Клюквинка, наполняясь гордостью за весь свой клюквенный род.

- Тебе, дедуля, дарю гриб-чагу! – браво отрапортовал Человек. — Знаю, давно ты мечтал!

- Ай, едрить твою в корень! – обрадовался дедок. – Красавец, что и говорить! Я его на стенку приделаю, заместо полочки. У меня так чучело утки стоять будет. Ну, внучек, угодил! Прямо молодость моя охотничья вернулась. Я ить, как этот гриб, хошь и старый, зато крепкий!

- Слыхала? – не преминул вставить Чага. – Вот и мое Предназначение определилось. Буду деду молодость возвращать, поняла, да?

- Поняла, — кивнула Клюквинка. – А я-то, я?

- Ну что, все рады? – спросил Большой Человек. – А сейчас я вас еще больше обрадую. Маня моя с утра тесто завела, и сейчас будем печь Большой Клюквенный Пирог! Раз уж всей семьей собрались – пусть сегодня будет Великий Праздник!

- Ура! Здорово! Вот это дело! Даешь пирог! – загомонила семья. А бабушка стала ягодки перебирать, гладить, с горсти на горсть пересыпать.

- Ой, ягодка-клюковка, да какая же ты хорошая! Да какая крепкая, какая сочная! Ой, спасибо, ягодка, что ты нашлась, в туесок собралась. Как же мы тебе рады! Спасибо матушке-землице, что тебя родит на радость нам, людям!

- Ну вот, дурочка, а ты сомневалась, — не преминул заметить Гриб Чага. – Вот тебе и Предназначение! Поздравляю!

- Что ли мое Предназначение – Пирог? – несказанно удивилась Клюквинка. – И только-то???

- Что значит «только-то»? – оскорбился Чага. – Да и причем тут пирог? Радость нести – вот Предназначение. Все мы рождаемся, чтобы вырасти и кому-то радость принести. Только и всего! И ты радуйся, дуреха, что не сгнила на болоте, а оказалась нужна кому-то. Смотри, как тебе радуются!

- Ой, и точно, радуются, — заулыбалась Клюквинка. – И ведь правда приятно…

… А вскоре ее, как королеву, вносили на большущем подносе в составе Праздничного Пирога. И все встретили пирог аплодисментами. А значит – и ее, Клюквинку.

Пирог очень украсил собой праздничный стол. Его порезали на куски, и каждому досталось по два куска, а то и по три! Все ели и очень хвалили и хозяйку, и ягоду.

И Клюквинка, прежде чем ее съели, успела подумать: «Какая же классная у меня получилась жизнь! Все в ней было – и солнышко, и ветерок, и друг-наставник Чага. И радость я кому- то принесла, значит, не зря на свет родилась. Хорошее Предназначение. Радостное!».

 

 

ПРИЗВАНИЕ

 Художником он стал просто потому, что после школы надо было куда-то поступать. Он знал, что работа должна приносить удовольствие, а ему нравилось рисовать – так и был сделан выбор: он поступил в художественное училище.

К этому времени он уже знал, что изображение предметов называется натюрморт, природы – пейзаж, людей – портрет, и еще много чего знал из области избранной профессии. Теперь ему предстояло узнать еще больше. «Для того, чтобы импровизировать, сначала надо научиться играть по нотам, — объявил на вводной лекции импозантный преподаватель, известный художник. – Так что приготовьтесь, будем начинать с азов».

Он начал учиться «играть по нотам». Куб, шар, ваза… Свет, тень, полутень… Постановка руки, перспектива, композиция… Он узнал очень много нового – как натянуть холст и самому сварить грунт, как искусственно состарить полотно и как добиваться тончайших цветовых переходов… Преподаватели его хвалили, а однажды он даже услышал от своего наставника: «Ты художник от бога!». «А разве другие – не от бога?», — подумал он, хотя, чего скрывать, было приятно.

Но вот веселые студенческие годы остались позади, и теперь у него в кармане был диплом о художественном образовании, он много знал и еще больше умел, он набрался знаний и опыта, и пора было начинать отдавать. Но… Что-то у него пошло не так.

Нет, не то чтобы ему не творилось. И не то чтобы профессия разонравилась. Возможно, он просто повзрослел и увидел то, чего раньше не замечал. А открылось ему вот что: кругом кипела жизнь, в которой искусство давно стало товаром, и преуспевал вовсе не обязательно тот, кому было что сказать миру – скорее тот, кто умел грамотно подавать и продавать свое творчество, оказаться в нужное время, в нужном месте, с нужными людьми. Он, к сожалению, так этому и не научился. Он видел, как его товарищи мечутся, ищут себя и свое место под солнцем, а некоторые в этих метаниях «ломаются», топят невостребованность и неудовлетворенность в алкоголе, теряют ориентиры, деградируют… Он знал: часто творцы опережали свою эпоху, и их картины получали признание и хорошую цену только после смерти, но это знание мало утешало.

Он устроился на работу, где хорошо платили, целыми днями разрабатывал дизайн всевозможных буклетов, визиток, проспектов, и даже получал от этого определенное удовлетворение, а вот рисовал все меньше и неохотнее. Вдохновение приходило все реже и реже. Работа, дом, телевизор, рутина… Его все чаще посещала мысль: «Разве в этом мое призвание? Мечтал ли я о том, чтобы прожить свою жизнь вот так, «пунктиром», словно это карандашный набросок? Когда же я начну писать свою собственную картину жизни? А если даже и начну – смогу ли? А как же «художник от бога»?». Он понимал, что теряет квалификацию, что превращается в зомби, который изо дня в день выполняет набор определенных действий, и это его напрягало.

Чтобы не сойти с ума от этих мыслей, он стал по выходным отправляться с мольбертом в переулок Мастеров, где располагались ряды всяких творцов-умельцев. Вязаные шали и поделки из бересты, украшения из бисера и лоскутные покрывала, глиняные игрушки и плетеные корзинки – чего тут только не было! И собратья-художники тоже стояли со своими нетленными полотнами, в больших количествах. И тут была конкуренция…

Но он плевал на конкуренцию, ему хотелось просто творить… Он рисовал портреты на заказ. Бумага, карандаш, десять минут – и портрет готов. Ничего сложного для профессионала – тут всего и требуется уметь подмечать детали, соблюдать пропорции да слегка польстить заказчику, так, самую малость приукрасить натуру. Он это делал умело, его портреты людям нравились. И похоже, и красиво, лучше, чем в жизни. Благодарили его часто и от души.

Теперь жить стало как-то веселее, но он отчетливо понимал, что это «живописание» призванием назвать было бы как-то… чересчур сильно. Впрочем, все-таки лучше, чем ничего.

Однажды он сделал очередной портрет, позировала ему немолодая длинноносая тетка, и пришлось сильно постараться, чтобы «сделать красиво». Нос, конечно, никуда не денешь, но было в ее лице что-то располагающее (чистота, что ли?), вот на это он и сделал акцент. Получилось неплохо.

- Готово, — сказал он, протягивая портрет тетке. Та долго его изучала, а потом подняла на него глаза, и он даже заморгал – до того пристально она на него смотрела.

- Что-то не так? – даже переспросил он, теряясь от ее взгляда.

- У вас призвание, — сказала женщина. – Вы умеете видеть вглубь…

- Ага, глаз-рентген, — пошутил он.

- Не то, — мотнула головой она. – Вы рисуете как будто душу… Вот я смотрю и понимаю: на самом деле я такая, как вы нарисовали. А все, что снаружи – это наносное. Вы словно верхний слой краски сняли, а под ним – шедевр. И этот шедевр – я. Теперь я точно знаю! Спасибо.

- Да пожалуйста, — смущенно пробормотал он, принимая купюру – свою привычную таксу за блиц-портрет.

Тетка была, что и говорить, странная. Надо же, «душу рисуете»! Хотя кто его знает, что он там рисовал? Может, и душу… Ведь у каждого есть какой-то внешний слой, та незримая шелуха, которая налипает в процессе жизни. А природой-то каждый был задуман как шедевр, уж в этом он как художник был просто уверен!

Теперь его рисование наполнилось каким-то новым смыслом. Нет, ничего нового в технологию он не привнес – те же бумага и карандаш, те же десять минут, просто мысли его все время возвращались к тому, что надо примериться и «снять верхний слой краски», чтобы из-под него освободился неведомый «шедевр». Кажется, получалось. Ему очень нравилось наблюдать за первой реакцией «натуры» — очень интересные были лица у людей.

Иногда ему попадались такие «модели», у которых душа была значительно страшнее, чем «внешний слой», тогда он выискивал в ней какие-то светлые пятна и усиливал их. Всегда можно найти светлые пятна, если настроить на это зрение. По крайней мере, ему еще ни разу не встретился человек, в котором не было бы совсем ничего хорошего.

- Слышь, братан! – однажды обратился к нему крепыш в черной куртке. – Ты это… помнишь, нет ли… тещу мою рисовал на прошлых выходных.

Тещу он помнил, на старую жабу похожа, ее дочку – постареет, крысой будет, и крепыш с ними был, точно. Ему тогда пришлось напрячь все свое воображение, чтобы превратить жабу в нечто приемлемое, увидеть в ней хоть что-то хорошее.

- Ну? – осторожно спросил он, не понимая, куда клонит крепыш.

- Так это… Изменилась она. В лучшую сторону. Как на портрет посмотрит – человеком становится. А так, между нами, сколько ее знаю, жаба жабой…

Художник невольно фыркнул: не ошибся, значит, точно увидел…

- Ну дык я тебя спросить хотел: можешь ее в масле нарисовать? Чтобы уже наверняка! Закрепить эффект, стало быть… За ценой не постою, не сомневайся!

- А чего ж не закрепить? Можно и в масле, и в маринаде, и в соусе «майонез». Только маслом не рисуют, а пишут.

- Во-во! Распиши ее в лучшем виде, все оплачу по высшему разряду!

Художнику стало весело. Прямо «портрет Дориана Грея», только со знаком плюс! И раз уж предлагают – отчего не попробовать?

Попробовал, написал. Теща осталась довольна, крепыш тоже, а жена его, жабина дочка, потребовала, чтобы ее тоже запечатлели в веках. От зависти, наверное. Художник и тут расстарался, вдохновение на него нашло – усилил сексуальную составляющую, мягкости добавил, доброту душевную высветил… Не женщина получилась – царица!

Видать, крепыш был человеком широкой души и впечатлениями в своем кругу поделился. Заказы посыпались один за другим. Молва пошла о художнике, что его портреты благотворно влияют на жизнь: в семьях мир воцаряется, дурнушки хорошеют, матери-одиночки вмиг замуж выходят, у мужиков потенция увеличивается.

Теперь не было времени ходить по выходным в переулок Мастеров, да и контору свою оставил без всякого сожаления. Работал на дому у заказчиков, люди все были богатые, платили щедро, передавали из рук в руки. Хватало и на краски, и на холсты, и на черную икру, даже по будням. Квартиру продал, купил побольше, да с комнатой под мастерскую, ремонт хороший сделал. Казалось бы, чего еще желать? А его снова стали посещать мысли: неужели в этом его призвание – малевать всяких «жаб» и «крыс», изо всех сил пытаясь найти в них хоть что-то светлое? Нет, дело, конечно, хорошее, и для мира полезное, но все-таки, все-таки… Не было у него на душе покоя, вроде звала она его куда-то, просила о чем-то, но вот о чем? Не мог расслышать.

Однажды его неудержимо потянуло напиться. Вот так вот взять – и в драбадан, чтобы отрубиться и ничего потом не помнить. Мысль его напугала: он хорошо знал, как быстро люди творческие добираются по этому лихому маршруту до самого дна, и вовсе не хотел повторить их путь. Надо было что-то делать, и он сделал первое, что пришло в голову: отменил все свои сеансы, схватил мольберт и складной стул и отправился туда, в переулок Мастеров. Сразу стал лихорадочно работать – делать наброски улочки, людей, парка, что через дорогу. Вроде полегчало, отпустило…

- Простите, вы портреты рисуете? Так, чтобы сразу, тут же получить, – спросили его. Он поднял глаза – рядом женщина, молодая, а глаза вымученные, словно выплаканные. Наверное, умер у нее кто-то, или еще какое горе…

- Рисую. Десять минут – и готово. Вы свой портрет хотите заказать?

- Нет. Дочкин.

Тут он увидел дочку – поперхнулся, закашлялся. Ребенок лет шести от роду был похож на инопланетянчика: несмотря на погожий теплый денек, упакован в серый комбинезон, и не поймешь даже, мальчик или девочка, на голове – плотная шапочка-колпачок, на лице – прозрачная маска, и глаза… Глаза старичка, который испытал много-много боли и готовится умереть. Смерть в них была, в этих глазах, вот что он там явственно узрел.

Он не стал ничего больше спрашивать. Таких детей он видел по телевизору и знал, что у ребенка, скорее всего, рак, радиология, иммунитет на нуле – затем и маска, и что шансов на выживание – минимум. Неизвестно, почему и откуда он это знал, но вот как-то был уверен. Наметанный глаз художника, подмечающий все детали… Он бросил взгляд на мать – да, так и есть, она знала. Внутренне уже готовилась. Наверное, и портрет захотела, потому что последний. Чтоб хоть память была…

- Садись, принцесса, сейчас я тебя буду рисовать, — сказал он девочке-инопланетянке. – Только смотри, не вертись и не соскакивай, а то не получится.

Девочка вряд ли была способна вертеться или вскакивать, она и двигалась-то осторожно, словно боялась, что ее тельце рассыплется от неосторожного движения, разлетится на мелкие осколки. Села, сложила руки на коленях, уставилась на него своими глазами мудрой черепахи Тортиллы, и терпеливо замерла. Наверное, все детство по больницам, а там терпение вырабатывается быстро, без него не выживешь.

Он напрягся, пытаясь разглядеть ее душу, но что-то мешало – не то бесформенный комбинезон, не то слезы на глазах, не то знание, что старые методы тут не подойдут, нужно какое-то принципиально новое, нетривиальное решение. И оно нашлось! Вдруг подумалось: «А какой она могла бы быть, если бы не болезнь? Не комбинезон дурацкий, а платьице, не колпак на лысой головенке, а бантики?». Воображение заработало, рука сама по себе стала что-то набрасывать на листе бумаги, процесс пошел.

На этот раз он трудился не так, как обычно. Мозги в процессе точно не участвовали, они отключились, а включилось что-то другое. Наверное, душа. Он рисовал душой, так, как будто этот портрет мог стать последним не для девочки, а для него лично. Как будто это он должен был умереть от неизлечимой болезни, и времени оставалось совсем чуть-чуть, может быть, все те же десять минут.

- Готово, — сорвал он лист бумаги с мольберта. – Смотри, какая ты красивая!

Дочка и мама смотрели на портрет. Но это был не совсем портрет и не совсем «с натуры». На нем кудрявая белокурая девчонка в летнем сарафанчике бежала с мячом по летнему лугу. Под ногами трава и цветы, над головой – солнце и бабочки, улыбка от уха до уха, и энергии – хоть отбавляй. И хотя портрет был нарисован простым карандашом, почему-то казалось, что он выполнен в цвете, что трава – зеленая, небо – голубое, мяч – оранжевый, а сарафанчик – красный в белый горох.

- Я разве такая? – глухо донеслось из-под маски.

- Такая-такая, — уверил ее художник. – То есть сейчас, может, и не такая, но скоро будешь. Это портрет из следующего лета. Один в один, точнее фотографии.

Мама ее закусила губу, смотрела куда-то мимо портрета. Видать, держалась из последних сил.

- Спасибо. Спасибо вам, — сказала она, и голос ее звучал так же глухо, как будто на ней тоже была невидимая маска. – Сколько я вам должна?

- Подарок, — отмахнулся художник. – Как тебя зовут, принцесса?

- Аня…

Он поставил на портрете свою подпись и название: «Аня». И еще дату – число сегодняшнее, а год следующий.

- Держите! Следующим летом я вас жду. Приходите обязательно!

Мама убрала портрет в сумочку, поспешно схватила ребенка и пошла прочь. Ее можно было понять – наверное, ей было больно, ведь она знала, что следующего лета не будет. Зато он ничего такого не знал, не хотел знать! И он тут же стал набрасывать картинку – лето, переулок Мастеров, вот сидит он сам, а вот по аллее подходят двое – счастливая смеющаяся женщина и кудрявая девочка с мячиком в руках. Он вдохновенно творил новую реальность, ему нравилось то, что получается. Очень реалистично выходило! И год, год написать – следующий! Чтобы чудо знало, когда ему исполниться!

- Творите будущее? – с интересом спросил кто-то, незаметно подошедший из-за спины.

Он обернулся – там стояла ослепительная красавица, вся такая, что и не знаешь, как ее назвать. Ангел, может быть? Только вот нос, пожалуй, длинноват…

- Узнали? – улыбнулась женщина-ангел. – Когда-то вы сотворили мое будущее. Теперь – будущее вот этой девочки. Вы настоящий Творец! Спасибо…

- Да какой я творец? – вырвалось у него. – Так, художник-любитель, несостоявшийся гений… Говорили, что у меня талант от бога, а я… Малюю потихоньку, по мелочам, все пытаюсь понять, в чем мое призвание.

- А вы еще не поняли? – вздернула брови женщина-ангел. – Вы можете менять реальность. Или для вас это не призвание?

- Я? Менять реальность? Да разве это возможно?

- Отчего же нет? Для этого нужно не так уж много! Любовь к людям. Талант. Сила веры. Собственно, все. И это у вас есть. Посмотрите на меня – ведь с вас все началось! Кто я была? И кто я теперь?

Она ободряюще положила ему руку на плечо – словно крылом обмахнула, улыбнулась и пошла.

- А кто вы теперь? – запоздало крикнул он ей вслед.

- Ангел! – обернулась на ходу она. – Благодарю тебя, Творец!

… Его и сейчас можно увидеть в переулке Мастеров. Старенький мольберт, складной стульчик, чемоданчик с художественными принадлежностями, большой зонт… К нему всегда очередь, легенды о нем передаются из уст в уста. Говорят, что он видит в человеке то, что спрятано глубоко внутри, и может нарисовать будущее. И не просто нарисовать – изменить его в лучшую сторону. Рассказывают также, что он спас немало больных детей, переместив их на рисунках в другую реальность. У него есть ученики, и некоторые переняли его волшебный дар и тоже могут менять мир. Особенно выделяется среди них белокурая кудрявая девочка лет четырнадцати, она умеет через картины снимать самую сильную боль, потому что чувствует чужую боль как свою.

А он учит и рисует, рисует… Никто не знает его имени, все называют его просто – Творец. Что ж, такое вот у человека призвание…

 

РАБОТНИК РАЯ

 Каждый день Раиса спешила на работу в свою научную лабораторию. Нет, она не была большим ученым. И даже маленьким не была. Она занимала скромную должность лаборанта, и в ее обязанности входило мыть пробирки, колбы и прочие хрупкие стеклянные емкости, а потом стерилизовать их в специальных автоклавах. Потом научные сотрудники забирали все это, чтобы немедленно испачкать разными едкими и липучими веществами и быстренько вернуть Рае, а она снова мыла, оттирала и пропаривала.

И помещение было мрачно-невзрачное: везде белый кафель, металлические столы и мойки, серые и черные технические приспособления, вечно гудящий коричневый короб вентиляции, в общем, ад, да и только.

Раиса считала, что жизнь ее не удалась. Скучные пробирки надоели, а больше она ничего делать не умела. В свое время она очень хотела стать ученым-биологом, но как-то не срослось: в институт не поступила, с горя скоропалительно выскочила замуж, родились ребятишки, быт заел, да так все и покатилось – по накатанной, пыльной и скучной колее. Жила по привычке, звезд с неба не хватала, но и не бедствовала особо. В общем, тянула свою бурлацкую лямку и не жаловалась, только иногда воспоминания одолевали. «Эх, жить бы в Раю, да не с нашим счастьем», — тихо печалилась Раиса, отмывая свои бесконечные пробирки.

И вот однажды старшенький пришел из школы и объявил: «Мам, у нас завтра родительское собрание! Сказали всем быть!». Рая вздохнула, но делать было нечего – сказали быть, значит, надо тащиться.

На собрании выступал лектор. Он рассказывал о том, что родители часто не имеют контакта с собственными детьми, не понимают их, а все потому, что сами забыли, как это – быть маленькими. И что нужно время от времени впадать в детство, чтобы обновить свой взгляд на мир.

Сначала Раиса слушала рассеянно и невнимательно, но постепенно заинтересовалась: лектор говорил очень интересные вещи.

- Дети живут в своем маленьком Раю, — вещал лектор. – Они любят все и всех: и родителей, и гусеницу, и дождик, и плюшевого мишку. Они умеют организовать свое жизненное пространство! Это мы, взрослые, своими запретами и предписаниями приглашаем их поскорее оставить безмятежное детство и создать себе свой персональный Ад, где все серо и скучно, и кругом сплошные обязательства.

Тут Раисе и вовсе стало интересно: уж у нее-то персональный Ад точно имелся, а райской жизни все еще хотелось, не умерла мечта!

- Попробуйте хоть на короткое время побыть ребенком. Понимаю, все вы люди солидные, занятые, выполняете должностные обязанности, и глупостями заниматься вам некогда. Но в таком случае вам будет казаться глупостями все, что не входит в круг ваших обязанностей. То есть почти все, что делают ваши дети. А детям то, что делаете вы, кажется скучным. Какое уж тут взаимопонимание?

Тут Раиса неожиданно для себя вдруг задала вопрос с места:

- А какие глупости вы имеете в виду? Что делать-то?

- Хороший вопрос! – оживился лектор. – Ну, играть в куклы вы вряд ли вот так вот начнете… Побегать босиком по лужам – тоже определенная смелость нужна. А вот знаете что? Для начала дайте имена своим бытовым приборам! И разговаривайте с ними, как с живыми. Глупо? Глупо! Но дети так и поступают. Возможно, у вас даже сказка какая-нибудь сочинится.

В общем, после собрания Раиса пришла задумчивая и даже забыла отругать старшенького за то, что троек нахватал. Потом она закрутилась в домашних делах и так и не нашла времени на глупости. «На работе что-нибудь придумаю», — решила Раиса, и с тем легла спать.

Утром на работе она мыла пробирки и придумывала, какой бы бытовой прибор назначить своим другом и собеседником. Может, стиральную машинку? Или микроволновку? Но дома все время шум, гам, суета, и ей там подумать спокойно некогда, не то что поговорить!

Загружая очередную партию в автоклав, она вдруг замерла: а почему обязательно дома? На работе тоже имеются приборы… Вот, автоклав, например! А что? Вполне симпатичное сооружение, большое и округлое, сверкающее хромированными деталями.

- Я буду звать тебя Автоклава, — сообщила она агрегату. – Назначаю тебя своей подругой. Будем разговаривать!

- Ну наконец-то! – обрадовалась техника. – А я все жду, жду, когда же ты на меня внимание обратишь? А то используешь каждый день, а слова доброго от тебя не дождешься!

- Ой! – вздрогнула Рая. – Это что еще за новости? Это автоклав заговорил, что ли?

- А как же! – подтвердила Автоклава. – Это я говорю. Соскучилась по живому общению. Ну, теперь у нас дело по-другому пойдет!

Дело и правда пошло по-другому. Раисе стало куда веселее целыми днями мыть всякую лабораторную посуду. Да и на работу она теперь шла совсем с другим настроением. Разговаривать с Автоклавой оказалось пусть и глупо, но забавно.

- Раиса, а почему ты столько времени молчала? – поинтересовалась как-то Автоклава.

- А с кем говорить-то, если я в моечной одна? – удивилась Рая.

- Никто никогда не бывает один, — авторитетно заявила Автоклава. – Всегда рядом есть окружающие его люди или предметы.

- Ну, с людьми не всегда можно поговорить, а иногда даже и не хочется, — объяснила Раиса. – А предметы и вовсе молчат.

- Если ты к нам не обращаешься – конечно, мы молчим. А так-то любой предмет имеет свою историю, свое назначение и может рассказать много интересного! – поведала Автоклава. – Надо только уметь слушать. Вот дети умеют! А взрослым, видать, некогда.

- Конечно, некогда, — подтвердила Раиса. – Дети что – при маме и папе, накормлены, напоены, живут себе без забот, без хлопот. Им бы наши проблемы!

- Не надо им ваших проблем, — не согласилась Автоклава. – Да и вам их не надо, только вы сами себе проблемы придумываете, жить без них не можете.

- Ну вот еще, «придумываем»! Скажешь тоже! – нахмурилась Рая. – Они сами заводятся.

- Проблемы – не тараканы, сами не заведутся, — поучающе заметила Автоклава. – Вот если ты не введешь в меня пробирки – разве они введутся сами собой?

- Сравнила: пробирки и проблемы! – фыркнула Раиса.

- А по-моему, одно и то же! – хрюкнула Автоклава. – Да и потом: что считать проблемой? По-моему, все проблемы – это просто задачи, требующие решения. Вот пробирки, да? Они грязные – это проблема. Ты открываешь воду – и смываешь проблему. Потом я прожариваю их – и кто вспомнит, что проблема была?

- Но потом-то они снова пачкаются! – воскликнула Рая. – Не успеешь отмыть, а их уже снова грязными возвращают. И так изо дня в день! Знаешь, как надоело???

- Нет, не знаю, — удивилась Автоклава. – Как может надоесть такое важное и нужное дело???

- Мыть пробирки – важное и нужное дело? – в свою очередь, удивилась Рая. – Вот опыты ставить – это да, важное! Работы научные писать – тоже важное! Доклады на симпозиумах делать – важнее некуда! А пробирки мыть… Да скучнее моей работы просто придумать невозможно!!!

- Ну ты даешь! – возмутилась Автоклава. – Интересно, какие опыты получатся в грязной посуде??? Да если бы мы с тобой не старались, много бы твои ученые работ написали? Нет, подруга, тут я в корне не согласна!

- Знаешь, Клава, а ведь ты права! Я как-то об этом не задумывалась, — призналась Раиса. – Мне всегда казалось, что я самое незначительное звено в процессе.

- Да ты ключевое звено! – внушительно сказала Автоклава. – Между прочим, каждое звено – ключевое. Это же как цепочка: одно звено сломается – и вся цепочка рассыплется. Вот взять хоть меня: одна деталь полетит – и я замру. И ты ведь тоже такая же деталь! Убери тебя – весь процесс встанет!

- Ох, Клава! Как-то странно мне все это слышать, — призналась Раиса. – Я и не подозревала, что мыть пробирки – это так важно. Мне казалось, что это вообще удел неудачников. Кому не удалось пробиться, чего-то достичь – тот и прозябает в моечной…

- Вот здравствуйте! – рассерженно загудела Автоклава. – Хочешь сказать, что и я тут с тобой прозябаю??? Да ничего подобного!!! Я тут выполняю задание государственной важности! Мое дело – микробов уничтожать и доводить лабораторную посуду до немыслимого совершенства! Чем я и занимаюсь со всей душой! Демонстрируя энтузиазм и творческий подход! Я – Творец, понятно??? Какое уж там прозябание, если мне и расслабиться нельзя – до того я важный элемент?

- Клава, да ты не трясись так, а то предохранители еще перегорят, чего доброго! – испугалась Раиса. – Ну, прости, я же не тебя имела в виду, а себя… Это у меня жизнь серая и скучная.

- В голове у тебя все серое и скучное, — медленно остывая, буркнула Автоклава. – А кто за тебя, интересно, раскрашивать будет? Цветочки бы хоть, что ли, развела? Все поярче станет! А если ты намерена и дальше на жизнь жаловаться, то имей в виду: я тебе бойкот объявлю! Я – техника нежная, тонкая, на негативе долго не протяну. Мне положительные эмоции нужны.

- Ладно, ладно! – примирительно сказала Рая. – Не кипятись. До чего ж ты горячая!

- Мы, Автоклавы, такие, — подтвердил агрегат. – Согласно предназначению!

Раиса была женщиной доброй и не ленивой, и предложение про цветочки ей очень запала в душу. Вскоре она принесла несколько горшочков и посадила в них отростки разных цветов. Подоконник сразу оживился, повеселел. Рая осмелела и выпросила у завхоза вместо черной урны яркую голубую, в тон кафелю.

- А я себе думаю, чего все вечно просят, а ты, Раечка, и не зайдешь никогда? – отметил завхоз. — Ну, раз тебе ничего не надо, то и я молчу!

- Мне надо, — ответила Раиса. – Только я раньше не знала, чего мне надо, а теперь начинаю догадываться.

Рая за собственные деньги вместо стандартного белого костюма приобрела красивый, голубенький с синими отворотами, и даже на складе фартук себе поменяла на оптимистично-оранжевый.

Вскоре моечная совершенно преобразилась. Конечно, санитарные нормы не позволяли наклеить обои или разложить повсюду вязаные салфетки, но Раису вдруг осенило: у нее же есть дети, и почему бы не обратиться за помощью к ним? Дети еще не переселились в серый мир взрослых, они обязательно должны были что-то придумать! Пусть даже глупое, зато необычное! К ее удивлению, ребятишки не удивились, зато очень обрадовались.

Она спросила у начальства разрешения, выписала пропуска и привела их к себе на работу – посмотреть, что и как. Им очень понравилось! Особенно Автоклава, хотя она и слова не проронила, но выглядела по этому случаю очень парадной и внушительной.

- Мама, а почему ты нам раньше никогда не рассказывала про свою работу? – спросил старшенький.

- Да вот так получилось, что я ее и за работу не считала, — честно ответила Раиса. — А оказалась – она очень важная и нужная!

Это ребятишки придумали купить цветные наклейки с разными растениями и птицами и прилепить их на кафель. Раиса сделала – и ахнула. Это было совсем другое дело! Теперь, если прищурить глаза, казалось, что вокруг – сад с яркими цветами и причудливыми пернатыми. Красота!

Автоклава была очень довольна.

- Ну вот, я же говорила! – похвалила она. – Никакой серости, ни следа скуки. Очень живенько получилось! Птички, цветочки… Как в раю!

- А что? Разве мы с тобой, творческие работники, не достойны своего персонального Рая? – задорно улыбнулась Раиса.

- Достойны, Рая! – громыхнула Автоклава и замерла. — Ой! Раиса! Ты ж и на самом деле и есть – работник Рая!

- Да! Мы, Творцы, такие, — скромно подтвердила та, загружая в Автоклаву новую порцию лабораторной посуды. – В нашем персональном Раю и работники изобретательные, и Автоклавы просто замечательные! И работник Рая с удовольствием оглядела свой маленький персональный Рай.

«Надо будет как-нибудь взять ребятишек и побегать втроем по лужам, — машинально отметила она. – У меня уже определенно хватит на это смелости!». И она проделала несколько танцевальных па со стулом в руках. Это было, разумеется, глупо – но зато очень, очень позитивно!

 

 

РОЗОВАЯ РЫБКА

 Рыбка была с самого начала маленькая, серенькая и незаметная. Может, икринка ей попалась слабенькая, а может, плохая экология сказалась… В общем, не выросла она до нужных габаритов. Поэтому в большом рыбьем косяке к ней относились пренебрежительно.

- Мелочь пузатая, — вяло махали плавниками в ее сторону более крупные особи.

- Некондиция, — пучили глаза солидные кондиционные рыбины. – В элитные консервы не годится. Даже на уху – и то…

- Замухрышка, прости меня Нептун, — вздыхала старая Медуза. – Сплошная серость.

- Бедняжка! Ни веса, ни роста не набрала, — щебетали легкомысленные Летучие Рыбы.

И только Рак-Отшельник, высовываясь из кораллового грота, бормотал себе под нос:

- Вот так всегда! Добрые вы, что и сказать… Не судите, да не судимы будете! Между прочим, Золотая Рыбка тоже не с белугу ростиком была… Я-то помню…

А Рыбка не унывала. Она шныряла в лабиринтах коралловых зарослей, поднималась на поверхность, туда, где сквозь воду пробивалось сияющее солнце, или, наоборот, спускалась на самое дно, где в сумраке извивались водоросли и зрели россыпи раковин-жемчужниц, а еще любила посмотреть на белые океанские лайнеры, иногда проходящие в ее родных водах. Она не вспоминала прошлый день – она жила и наслаждалась всем, что мог подарить ей каждый ее миг. Зато Рыбка очень любила мечтать. Например, о дальних морях. Или о том, как хорошо было бы родиться русалкой. А еще о Любви – потому что на дне морском тоже разговаривают о Любви, ведь она вездесуща! Так вот Рыбка и проводила свои дни – в движении и мечтах.

Однажды она подплыла близко к берегу, и вдруг сверху что-то промелькнуло, булькнуло, задело ее спинной плавник и стремительно пошло на дно. Рыбка метнулась в сторону и увидела, как среди мелких камешков и песка упало и замерло что-то кругленькое и блестящее. Любая осторожная рыбина уже бы плыла со скоростью катамарана в противоположную сторону, но наша Рыбка осторожной не была. Зато была очень любознательной. Увидев, что маленькое-кругленькое не двигается, она осмелела и подплыла поближе.

- Здравствуйте, — вежливо сказала Рыбка на всякий случай, не очень надеясь, что ей ответят.

- Привет-привет! – отозвалось маленькое-кругленькое. – Приятно, когда встречают…

- Давайте знакомиться, я – Рыбка, — представилась она. – А вы кто? В нашем море такие вроде не водятся…

- А я иностранец, между прочим. Меня Рублик зовут.

- Ой, как интересно! – восхищенно сказала Рыбка. – Никогда не видела живого иностранца! Хотя взрослые рыбы рассказывали… А вы к нам надолго?

- Ну, не знаю… Полежу тут, осмотрюсь, — важно сказал Рублик.

- А вы с какой-то целью или просто посмотреть?

- Естественно, с целью! – гордо сверкнул Рублик. – Даже с миссией, можно сказать.

- С миссией… — завороженно протянула Рыбка. – А что такое миссия?

- Ну, это такое важное поручение, от которого зависят жизни людей, — объяснил Рублик. Казалось, он растет на глазах.

- Людей! – воскликнула Рыбка. – Так вы знакомы с людьми??? Лично???

- Еще бы, — подтвердил Рублик. – Не просто знаком! Он меня в кармане носил, в смысле мой хозяин. Он меня знаешь как любил? Всегда говорил: «Копейка, мол, рубль бережет». Он ко мне с уважением относился… Мы с ним знаешь сколько по миру поездили, пока он меня в море не бросил?

- Он бросил вас в море? – ахнула Рыбка. – Но зачем?

Рублик, казалось, несколько потускнел, но тут же нашелся.

- Ну, понимаешь… Легенда такая есть. Если бросить монетку в море, то обязательно на это место когда-нибудь вернешься.

- Так вы теперь – часть легенды? – восхитилась Рыбка.

- А как же! – немедленно опять засверкал Рублик. – Да что там часть??? Ожившая, можно сказать, легенда!

- Вашему хозяину так понравилось наше море? – продолжала расспрашивать Рыбка.

- Ну, не то чтобы море… Моря мы разные видали. Он тут, понимаешь ли, нашел свою любовь.

- Любовь… — прошептала Рыбка. – Как романтично!

- Ага, романтично, — согласился Рублик. – Представляешь: прибой, ночь, звезды, поцелуи под луной…

- Я так мечтаю побольше узнать о любви, — призналась Рыбка. – У нас здесь особенной любви не водится.. Рак-Отшельник говорит, это потому, что мы – холодные, и у нас «рыбья кровь».

- Сочувствую. У меня таких проблем не бывало. Деньги все любят!

– Я много слышала про Любовь. Какая она? У нас тут говорят, что от нее даже топятся иногда. Это правда?

- Правда, — подтвердил Рублик. – Любовь – штука такая, понимаешь ли, разнообразная… Одни из-за нее горы переворачивают. Другие дерутся. Третьи топятся. Четвертые ее просто за деньги покупают. За много-много рубликов, а лучше в валютном эквиваленте.

- Но что такое Любовь? – не отставала Рыбка.

- Это когда хочется человеку сделать что-то очень-очень приятное. Например, подарить ему счастье. Я знаешь скольким людям счастье подарил? – тут же стал хвастаться Рублик.

- Я тоже хочу подарить кому-нибудь Счастье, — воодушевилась Рыбка. – Только не знаю как.

- Ну, ничего не могу сказать. Конечно, в виде фирменного блюда в хорошем ресторане ты бы, может, и прокатила… Но мелковата ты, да и невзрачная какая-то. Еще и костлявая, наверное! Ты уж подари счастье кому-нибудь своему, местному.

- Не хочу местному, — вильнула хвостиком Рыбка. – Мне неинтересно! Хочу дарить счастье людям! Как ты!

- Ну, что там я, — скромно засиял Рублик. – Хотя, оно конечно… Пробуй! Может, тоже частью легенды станешь.

И Рыбка в задумчивости поплыла к коралловым рифам – переварить то, что ей рассказал Рублик и подумать, как ей воплотить свою новую мечту. Ничего умного придумать не удавалось – людей она видела только издалека, знала плохо, все больше по рассказам сотоварищей, да и о Любви знала не так много. Хотя само слово «Любовь» волновало ее кровь, как будто она вовсе и не была холодной, рыбьей… Рыбка поплыла к Раку-Отшельнику.

Поскольку Рыбка в своей стае считалась вроде изгоя, Рак-Отшельник ее жаловал и беседовать с ней не отказывался.

- У тебя, малышка, какие-то странные мечты, — пошевелил усами Рак-Отшельник. – Странные, но красивые. Есть в них такое, знаешь ли, здоровое безумие. Очень по-человечески!

- Правда? – обрадовалась Рыбка. – Мне так хотелось бы быть рядом с людьми! Дарить им счастье…

- Знаешь, рыбы в основном приносят людям счастье гастрономическое. Едят они нас, понимаешь? – просвещал ее Рак.

- Ну вот ты же рассказывал мне про Золотую Рыбку! Ее же не ели! – возмущалась Рыбка.

- Так она откупалась! Волшебница была, могла откупиться… А ты? Ты чем можешь быть так полезна, чтоб тебя не съели? Хотя – костлявенькая ты. Наверное, не польстятся. Уже хорошо!

- Рак! Ты меня не пугай! – потребовала Рыбка. – Ты мне мудрый совет дай! Ты же Отшельник, все знаешь! С чего мне начать?

- Ну, наверное, имеет смысл быть поближе к людям. Плавай почаще к пляжу, наблюдай, вникай. Да смотри на удочку не попадись!

- Про удочку я знаю, нас учили, — нетерпеливо махнула плавничком Рыбка. – И про дайверов рассказывали…

- Ну, дайверы в тебя все равно не попадут, мелкая больно, — вздохнул Рак. – Так что, малышка, плыви! И храни тебя Нептун!

И Рыбка последовала мудрому совету Отшельника. Поплыла она на мелководье, к берегу, туда, где был пляж, а на песке и в воде – люди. Много людей…

Она проводила много времени у самой поверхности – потому что люди предпочитали находиться именно там, а вниз, в глубину, ныряли редко и не все.

Рыбка быстро поняла, как распознавать Любовь. Если у нее начинали вибрировать плавнички и хвостик, а сама она становилась легкой-легкой – вот-вот взлетишь! – значит, рядом Любовь. Иногда это были Мужчина и Женщина (Рыбка быстро научилась их отличать по форме купальных костюмов), а иногда – взрослые с детьми (этих различать было еще проще – по размеру), а иногда целая компания, забежав в воду, играла, перебрасывая друг другу мяч, и Рыбка понимала, что в их кругу очень много Любви.

На пляж люди приходили загорать. Они часами жарились на солнышке, и с каждым днем их кожа становилась все смуглее и бронзовее. Поскольку Рыбка теперь тоже целыми днями находилась близко к солнышку, неожиданно для себя она тоже загорела! Ее серенькая чешуя словно впитала в себя солнечный свет и стала розовой. Поскольку Рыбка себя со стороны не видела, то этот удивительный факт ей открыл Рак-Отшельник, к которому она время от времени приплывала поболтать и поделиться впечатлениями.

- Малышка, да ты вся розовая и светишься! – качал усами Отшельник. – Не то от солнца, не то от любви. Ты узнала о ней то, что хотела?

- Знаешь, Отшельник, она правда разная! По-моему, ее до конца узнать просто невозможно! Но то, что я вижу на пляже, мне очень-очень нравится! У меня так трепещут плавники, так вибрирует хвостик! Мне кажется, что я могу взлететь выше, чем Летучая Рыба! Или даже чем чайка! Это так приятно! – воодушевленно рассказывала Рыбка.

- Ой, ты еще больше порозовела! – отмечал Рак. – Похоже, ты наполняешься Любовью. Вот ведь как странно бывает… Я уж думал, меня ничем не удивить, а тут… Нет, поистине, Океан неисчерпаем!

- Это точно! – смеялась Рыбка. – Теперь осталось придумать, как приносить людям счастье. Ведь Рублик говорил, что это и есть Любовь! В общем, я поплыла экспериментировать!

И она снова плыла на мелководье – поближе к людям.

Однажды вечером, на закате, когда солнце уже склонялось к горизонту, она заметила пару, которая вошла в воду, взявшись за руки. Зайдя по пояс, они остановились, устремив взоры на солнце. Но при этом казалось, что они смотрят друг на друга. И эта пара распространяла вокруг себя такие вибрации Любви, что Летучие Рыбы устроили вокруг них целый балет, и даже старая Медуза на минутку вышла из своего летаргического сна.

Рыбка пришла в такой восторг, что совсем забыла об осторожности. Ей хотелось быть как можно ближе, и она подплыла так близко, что девушка ее заметила.

- Ой, смотри, какое чудо! – вскрикнула девушка. – Розовая Рыбка!

- Неужели? – удивился ее спутник. – Правда, розовая! Это хороший знак.

- Почему? – спросила Она, не отрывая взгляда от чудесной Рыбки.

- А ты разве не слышала эту легенду? Если кто-нибудь увидит Розовую Рыбку, это значит, к нему пришла Настоящая Любовь. На всю жизнь!

- Нееет… — удивленно протянула Она. – Я только про Золотую Рыбку слышала… А про розовую – никогда.

- Ну так я тебе рассказал. К нам пришла Настоящая Любовь. На всю жизнь. Правда, Рыбка?

У Рыбки от счастья закружилась голова, и сама она закружилась в каком-то чудном танце.

- Вот видишь, Рыбка говорит, что правда, — засмеялся Он.

- Обманываешь, небось, — счастливо улыбнулась Она, прижимаясь к его плечу. – Наверное, сам эту легенду только что и придумал?

- Ага, — легко согласился он. – Зато теперь у нас будет своя легенда. Здорово ведь, правда?

- Здорово, — улыбнулась Она. – Пусть эта Розовая Рыбка всем-всем влюбленным счастье приносит! Настоящую Любовь, на всю жизнь!

- Да будет так! – торжественно сказал он. – А теперь поплыли, а то солнце вот-вот зайдет!

Наверное, они рассказали кому-нибудь о вечернем чуде. Иначе как бы по курорту разнеслась молва о невероятной Розовой Рыбке? И как бы люди узнали легенду о том, что встреча с ней – верная примета, что пришла Настоящая Любовь, на всю жизнь?

Так вот, случайно – как и все на свете! – курорт стал очень популярным, сделался буквально оазисом счастья.

Рыбка счастлива, потому что ее мечта исполнилась. Она узнала, что такое Любовь, наполнилась ею, и теперь приносит людям счастье. И, как когда-то обещал Рублик, даже стала частью легенды! Да что там – самой легендой!

Рак-Отшельник тоже счастлив – он теперь рассказывает молодым рыбками историю о том, как маленькая некондиционная рыбешка сумела исполнить свою невероятную Мечту и прославилась на все море. Или даже на весь океан!

Хозяин курорта счастлив безмерно – никогда еще не наблюдалось такого паломничества влюбленных пар на это побережье. Даже два новых корпуса строить начал, чтобы все туристы поместились.

А туристы — влюбленные пары или просто те, кто ищет свою половинку, — счастливы, потому что здесь очень даже просто можно встретить Розовую Рыбку. А легенда гласит, что Розовая Рыбка приносит Настоящую Любовь. На всю жизнь!

 

 

К атегория: Самопознание

 

АБСТРАКЦИОНИСТ

Спешила как-то раз Галина с работы домой, пошла напрямую, через скверик, и вдруг видит – народ толпится. Думает: «Что ж там такое интересное?». Подошла – а там художник. Мольберт у него, краски, кисточки – все как положено. А еще несколько баллончиков аэрозольных, уголь, мелки восковые… И он все это по очереди хватает и на холст наносит, самозабвенно так, с вдохновением. Иной раз забудется, схватит горсть песка с дорожки и с размаху на полотно – хрррясь!, а потом снова за кисть или за баллончик. А то и просто пальцем размазывает.

— Женщина, за мной будете, если что! – строго сказала ей дама в шляпке, украшенной искусственными ромашками.

— В каком смысле? – не поняла Галина.

— В смысле очереди, — пояснила женщина. – Имейте в виду, на халяву пролезть не удастся.

— Я и не собиралась, — слегка оскорбилась Галина. – Я вообще далека от искусства и к дилетантской мазне довольно равнодушна. Тем более к такой вот… площадной. Вернее, скверной. От слова «сквер».

— Сами вы от слова «сквер»!!! Какая мазня, о чем вы? Это вам не ремесленник какой-нибудь доморощенный! Это – Творец! Он будущее рисует.

— Дааа??? – скептически хмыкнула Галина. – А откуда он его знает?

— А вот знает! – не сдавалась женщина-ромашка. – Говорю же, Творец!

— И чье же будущее он рисует? – продолжала развлекаться Галина.

— А это он сам выбирает, — слегка сбавив тон, сообщила обладательница ромашковой шляпки. – Посмотрит и сразу скажет – вот это ваше!

— В порядке живой очереди?

Дама в шляпке уже набрала побольше воздуха, чтобы ответить что-то язвительное, но в это время Творец, сделал последний взмах кистью и замер, любуясь полученным результатом.

— Все! Готово! Творец завершил шедевр! – пронеслось по толпе.

— Хоть бы мне, хоть бы мне, — как заклинание, забормотала ромашковая шляпка, прижав руки к груди.

— Вы! – твердо сказал Творец, указуя перстом на Галину.

— Ааааааа! – снова пронеслось по толпе, и люди отхлынули, оставив Галину на открытом пространстве.

— Я? – растерялась Галина. – Но я даже в очереди не стояла.

— Вы! – подтвердил Творец, для убедительности помахав законченным творением. – Лист уже подсох. Берите!

Галина неловко прошла по образовавшемуся коридору, ловя на себе и завистливые, и ободряющие взгляды, и приняла лист из рук Творца. Тут ее поджидала еще одна неожиданность: на листе не было нарисовано ничего внятного. Какие-то пятна, всполохи, дуги, линии и точки. Вперемежку с песком. Бред какой-то.

— Бред какой-то, — твердо повторила вслух она.

— Бред так бред, — покладисто согласился Творец. – Для вас это так, по крайней мере, в этот момент. Ваше будущее сейчас в ваших руках. Имейте в виду!

— Не мое это будущее, — возмущенно фыркнула Галина. – Это цветовой хаос и бессмысленный набор разнородных элементов.

— Но ведь все во Вселенной и творится из вышеперечисленных компонентов – и прошлое, и будущее, и настоящее, — добродушно возразил ей Творец. – Собственно, вы сами складываете свое будущее. От хаоса – к порядку, от элементов – к структуре.

— Вы бы лучше у гениев Возрождения учились, — блеснула эрудицией Галина. – Там, по крайней мере, все понятно! Где рука, где глаза, где цветы или ангелочек… А вы… абстракционист какой-то!

— Я исключительно у них и учился, — уверил ее Творец. – И поверьте мне, именно мастера Возрождения научили всех преобразовывать Абстрактный Хаос в Божественный Порядок! Так что я – да… можно сказать, абстракционист.

— Ладно! Забираю я вашу маз… абстракцию, — с досадой сказала Галина. – Дома получше рассмотрю. Сколько я вам должна?

— Нисколько. Будущее – бесплатно, — ответил художник, вытирая кисть. – Считайте это моим вкладом во Вселенную.

— Ладно, тогда спасибо. Хотя я вас и не просила!

И она поспешила прочь, на ходу сворачивая бредовую картинку в рулон. Оглянувшись, она увидела, что горе-художник уже снова творит очередной «шедевр», а толпа смыкает ряды, напряженно следя за процессом в ожидании следующего счастливчика.

Дома Галина не спеша переоделась, поужинала, полила цветочки и только потом разложила картину на столе, чтобы получше ее рассмотреть.

— Или я полная дура, или он ненормальный шарлатан, — решила Галина, потратив минут 10 на попытку превратить Абстрактный Хаос в Божественный Порядок.

Поскольку дурой Галина себя отродясь не считала, скорее всего, шарлатаном был абстракционист. Нет, ну в самом деле – что тут можно было увидеть, в этой мазне??? Галина покачала головой и пошла смотреть передачу «Скорей поженимся».

Идиотские ответы соискателей были достойны не менее идиотских вопросов ведущих, «молодые-холостые» дарили друг другу идиотские подарки, невесте, перезрелой девушке, надо бы сначала не замуж, а к доктору, невроз подлечить, а ту чушь, что несли друзья в приватных комнатах, и вообще следовало сразу перенаправить в программу «Сам себе психиатр». В общем, Галина выбралась из кресла в крайне тяжелом расположении духа.

Шествуя на кухню, испить чаю с медком, она мимоходом глянула на картину, и… От неожиданности она даже споткнулась на ровном месте. При вечернем освещении мазня вдруг стала выглядеть совсем по-другому. Можно сказать, зажила своей жизнью.

— Что называется, «увидела в другом свете», — пробормотала совершенно ошарашенная Галина.

Если смотреть на картину не в упор, а вот так, немного сбоку, казалось, что пятна и линии, щедро сдобренные песком, становятся выпуклыми, рельефными и складываются в…

— Ох, мамочки! – охнула Галина, хватаясь за сердце.

Она вдруг увидела: там, на листе, копошились какие-то неприятные фигуры, хватали друг друга за горло, толкались и явно боролись… за что?

Ответ пришел сам собой: за место под солнцем. За власть. За неведомый Главный Приз. За то, чтобы успеть урвать, ухватить и засветиться. Галине стало страшно, и она, обогнув стол, попыталась посмотреть с другого ракурса. Там тоже ничего хорошего не наблюдалось. Буро-красное пятно посреди листа было похоже на скукоженное сердце, пораженное черными пятнами разной величины.

— Господи, так и до инфаркта недалеко! – рассердилась Галина, накрыла «нетленку» газетой и поспешно ринулась на кухню, чтобы заодно с медовым чаем уж и валерьяночки выпить.

В тот день она к картине уже не приближалась – пошла спать. И утром газетку снимать не стала. За день она вообще убедила себя в том, что вчерашние ужасы – не что иное, как оптический обман зрения впечатлительной натуры, и вечером решила посмотреть на полотно вновь.

Ах, лучше бы она этого не делала! Не успела она сдернуть газетку – буйство красок на листе немедленно сложилось в препротивнейшую вурдалачью физиономию, в которой Галина немедленно опознала начальника ЖЭКа, с коим она сегодня имела сомнительную честь поругаться. А заход с другой стороны выдал ей не менее омерзительную картинку – клубок не то телефонных проводов, не то копошащихся змей. У нее сразу возник в памяти телефонный разговор с приятельницей Мусей, в процессе которого они старательно перемыли кости всем общим знакомым. Она так и увидела себя и Мусю в образе двух кобр, шипящими, с раздвоенными языками, и вроде даже яд с них капал.

— Ой-ой-ой, — ужаснулась Галина. – Ну и видения!!! Бред, бред, бред!!! Кажется, я схожу с ума!!!

Она снова накинула на «шедевр» спасительную газетку и включила телевизор. Показывали добротно снятый российский фильм «Господин оформитель». Замирая от ужаса, она следила за перипетиями сюжета, и все они были связаны с картиной, сыгравшей роковую роль в жизни главного героя. «Картины могут жить своей жизнью», — вот какую мысль вынесла она из просмотренного фильма.

Перед сном она решилась взглянуть на свое полотно еще разок.

— Спокойной ночи, — подмигнул ей из цветового хаоса внушительный рогатый черт, картинно опирающийся на вилы на фоне адского пламени.

— Тьфу! Чур меня, чур! – плюнула с досады Галина и поспешно водворила газетку на место.

Утром она решительно свернула картину в рулон и потащила ее с собой на работу. А вечером пошла через сквер в надежде встретить коварного абстракциониста и потребовать у него объяснений.

Но на прежнем месте никого не было – ни его, ни толпы. Вообще – пусто. Галина, разом растерявшая весь свой боевой задор, плюхнулась на скамейку и попыталась сообразить, что ей делать дальше. Выбросить рулон в ближайшую урну? Но тогда тайна картины останется неразгаданной, а она будет думать, что сошла с ума. Нести домой и продолжать эксперименты? Но тогда она точно сойдет с ума – с такими «увлекательными» сюжетами много времени на это не потребуется. Привлечь экспертов? Но не будешь же им рассказывать, что абстрактная картина, где нет ничего, кроме разномастных пятен и мазков, демонстрирует ей триллеры пополам с ненаучной фантастикой???

— Добрый вечер, — раздалось совсем рядом, и Галина от неожиданности подпрыгнула, уронив свой рулон. – Я присяду?

Человек, незаметно появившийся рядом, был он – тот самый художник. Абстракционист, чтоб ему… На плече у него висел сложенный мольберт.

— Я примерно представляю, что у вас там происходит, — мягко заговорил он, не дожидаясь, пока Галина подберет нужные слова. – Так почти со всеми бывает. Кроме детей! С детьми, напротив, редко.

— Что – редко? – наконец-то обрела дар речи Галина.

— Кошмары, — объяснил он. – У детей совсем другое восприятие мира. Такое… незамутненное.

— А причем тут восприятие мира? – обозлилась она. – Это все ваш набор неопрятных пятен и клякс…

— Вот видите! Сами говорите – «набор пятен и клякс»! – подхватил он. – То есть ваш глаз преобразует эти невнятные пятна в то, что привычно вашему сознанию. Ну, и подсознанию, конечно. Можно, я вам анекдот расскажу? Очень в тему!

— Ну, расскажите. Если в тему…

— Врач показывает пациенту картинку, где изображена лань, и спрашивает: «Что это вам напоминает?».

«Женщину», — отвечает пациент.

«А вот это?», — и показывает виолончель.

«Женщину», — снова говорит тот.

«Ну, а вот это?», — и следует картинка, на которой изображен кирпич.

«Конечно, женщину!».

«Но чем вам кирпич-то напоминает женщину?», — недоумевает врач.

«А мне все напоминает женщину!».

— И что? К чему вы мне это рассказали? – не поняла Галина.

— Вопрос: что вам напоминают пятна и линии на абстрактном полотне?

— Мне? Да ничего они мне не напоминают! Просто хаос! – в гневе вскричала Галина и замолчала. – То есть… вы хотите сказать, что я из хаоса сама и выделила те вот ужасы, что мне привиделись???

— Печально, но факт! – подтвердил художник. – Вы же знаете – я абстракционист. Я даю всего лишь набор элементов. Ну, как конструктор «Сделай сам». А вы уже конструируете то, что захотите. Ваше будущее.

— И это – мое будущее??? – тихо ужаснулась Галина. – Но почему???

— Я полагаю, потому что ваша восхитительная головка ужасно засорена. То, что вы смотрите по телевизору, что слышите по радио, что читаете в газетах, о чем беседуете с подругами, все это ведь на 90% мусор! Согласитесь вы или нет, но это так…

— Пожалуй, я не стала бы спорить, — медленно покачала головой Галина. – Действительно… Я иногда просто злюсь на телевизор за ту муть, которую он показывает. Готова его разбить на мелкие кусочки! Хотя могла бы просто выключить…

— Вот видите! Вы закачиваете в себя тонны негативных или неполезных впечатлений, пустых разговоров, страшилок от СМИ. А зачем? Чтобы потом в случайном наборе пятен, цветовом хаосе видеть их снова и снова?

— Зачем? Не знаю. Привычка, наверное, — удивленно приподняла брови Галина. – Хотя не буду возражать – все примерно так и есть. Раньше, в молодости, я такой не была. Я в походы любила ходить и с природой общаться. Петь песни под гитару и плавать. Вязать крючком и вышивать гладью. А с годами как-то перешла на другие формы времяпровождения. Телевизор, телефон, диван. Иногда – в сауну с подружками, а потом в кафе. Изо дня в день. Всегда.

— Вот и отражается на вашей картине то, что стало привычным и единственно приемлемым. И ваше будущее в том числе.

— Больное сердце – это из моего будущего? – испугалась Галина, и сердце вдруг кольнуло, словно в него булавкой вонзилась тревога.

— Не знаю, вам виднее. Ваша же картина, — дипломатично ушел от прямого ответа художник.

— Но я не хочу!!! – возмутилась Галина. – А вы можете мне перерисовать будущее? Я вам заплачу!

— Перерисовать? Да сколько угодно, — невесело усмехнулся ее собеседник. – Но только это вновь будет набор пятен, черточек и мазков. А ваш глаз опять сложит их в привычные картины. Соответственно внутреннему содержанию. Так что не поможет. Тут другие методы нужны.

— Какие? – Галина умела быть настойчивой, когда дело касалось принципиальных вопросов. А ее будущее для нее было еще как принципиально!

— Вот это другой разговор, — обрадовался художник. – Тогда слушайте!

— Погодите, я блокнот достану, — деловито полезла в сумочку Галина.

… Следующие два месяца она последовательно выполняла план, составленный по мотивам рекомендаций абстракциониста.

Галина совершенно изменила свой режим дня. Теперь по утрам она совершала моцион по набережной, сначала просто шагом, потом быстрым шагом, а вскоре стала временами и на бег переходить. Она с удивлением обнаружила, что многие люди ее возраста делают то же самое, и даже завела новых знакомых.

После работы она ходила на вернисажи, в галереи, иногда – в театр. Одна, без подруг. Абстракционист посоветовал ей это как временную меру, для ускорения перестройки сознания. Опять же, Галина была удивлена тем, что отсутствие долгих телефонных разговоров «обо всем и ни о чем» ее нисколько не тяготит. Даже радует! Столько времени освободилось!

Телевизор она не включала вовсе. Зато слушала дома хорошую музыку и иногда под нее даже танцевала. И вытащила из шкафа коробку с нитками мулине и пяльцами – ей снова захотелось вышивать. Тем более что в выходные она стала выезжать за город в компании новых приятелей по утренним пробежкам, погулять у реки и полюбоваться природой, так что впечатлений и тем для вышивки было сколько угодно.

Она завела себе котенка. Собачку не решилась – кто же ее будет выгуливать, пока она на работе? – а вот котенок попался умненький, чистоплотный, и в доме Галины стало больше шума и беспорядка, зато меньше застоя и мертвой тишины.

Картина, свернутая в рулон, хранилась в кладовке. Целых два месяца Галина ее не доставала, хотя порою очень хотелось. Но художник просил повременить – и она крепилась.

И вот наступил день Х. Ровно через два месяца Галина по дороге домой купила букет цветов (она теперь часто себе цветы покупала), дома накормила свою животинку, неспешно выпила ароматного чаю, нарядилась в лучшее платье, включила музыку и с замиранием сердца достала из кладовки картину. Она разложила полотно на столе, отошла и только тогда взглянула на то, что там было изображено.

Сначала она опять ничего не увидела. Вернее, увидела все те же пятна и черточки. Но вдруг… Вдруг ее зрение словно сфокусировалось по-другому, и картина ожила. Но что на ней было изображено!!! Галина вдруг увидела и предрассветную дымку над озером, и уток в камышах, и хитрую лисицу, почему-то несущую в зубах большущий гриб. То пятно, что казалось ей сердцем в черных пятнах, теперь было пышной розой с сочными бордовыми лепестками, а черт оказался вовсе не чертом, а богом морей Нептуном с трезубцем и короной,

на носу яхты, мчащейся по волнам. Галина стояла в полном изумлении и… в слезах.

— Господи, почему же я раньше всего этого не видела??? – в смятении прошептала она.

Она снова и снова играла с картиной, каждый раз находя в ней все новые и новые сюжеты, и все они были чудесными и очень занимательными. Такой игрушки у нее никогда не было, ни в детстве, ни позже.

— Вот это абстракция так абстракция, — ликовала она, забираясь на стул, чтобы обозреть картину с нового, неожиданного ракурса. – Ничего себе Хаос! Качественный! Сделано, как говорится, с любовью!!! Правда, котяра? Вижу, и тебе нравится, иначе чего бы ты все время на нее мостился? Вот это шедевр! Ну, дела!!!

… В субботу художник творил в сквере, как обычно. Вокруг него толпился народ – многим ведь хочется, чтобы кто-то нарисовал будущее за них.

— Разрешите, пожалуйста, подвиньтесь, дайте пройти…

— Ну куда без очереди? – недовольно зароптал народ. – Еще и корзину тащит! Нет, ну совсем обнаглели!!!

Но Галина (а это была она!) уже проложила себе дорогу к художнику.

— Привет абстракционистам! – деловито сказала она, устанавливая рядом раскладной стульчик. – Все будущее творим?

— Ага! – не отрываясь от работы, охотно подтвердил он. – Стараемся по мере возможности. Как дела? Как там Хаос?

— В полном порядке. И дела, и Хаос, — кратко ответила Галина, доставая из корзинки пяльцы и коробку с нитками, после чего громко провозгласила: – А вот кому вышить яркую судьбу? Могу расцветить по желанию заказчика. Красной нитью! Или золотой! Бисером! Бусинами! Вышиваю судьбу по жизненной канве! Заказывайте!

— Сколько стоит? – тут же подлетела дама в шляпке с ромашками. Галина ее где-то уже вроде встречала, только подзабыла, где.

— Судьба – бесплатно! Это мой вклад во Вселенную, – объявила Галина. – Каждую субботу, с 12 до 16!

— Мне! И мне! А мне можно? – наперебой загалдела толпа.

— Можно всем! – ответила Галина и сделала первый стежок.

— Абстракция? – заглянув, через плечо, спросил ее художник как Творец Творца. – Интересная трактовка Судьбы…

— Жизнь, — улыбнулась Галина, проворно работая иголкой. – А там… сам понимаешь, кто что в этой самой жизни разглядит, то и судьба…

 

 

БЛИЗНЕЦЫ

Они родились в один день, в один час, с интервалом в несколько минут. Они были совершенно одинаковыми и в то же время совершенно разными. Одна – горластая, требовательная, активная. Другая – спокойная, тихая, покладистая. С Близнецами так бывает.

Они подрастали, становилось все заметнее, какие они разные. Одна была, как мальчишка-сорванец: везде залезть, во все вмешаться, все попробовать. Другая – женственная, мягкая, с таинственной улыбкой. Одна – резкая, категоричная, страстная. Другая стремилась все понять, всех простить.

Одна предпочитала все изучать на личном опыте: сначала делала, а потом чесала в затылке, с изумлением думая, как это она умудрилась? Другая же предпринимала что-то, только если чувствовала, что ей это действительно нужно.

У одной – вечные ссадины, ободранные коленки и пятна зеленки на боевых ранах. Настоящая Атаманша! Другая – чистенькая, ухоженная, ясноглазая, домашняя. Одно слово – Куколка.

Атаманша умела действовать. И дл остроты ощущений ей постоянно требовался выброс адреналина.

Куколка умела чувствовать. А как известно, тем, кто умет чувствовать, искусственно вызывать прилив адреналина не надо – у них другая биохимия.

Атаманшу вел по жизни разум. Куколку – чувства. И они прекрасно дополняли бы друг друга, если бы Атаманша чуть больше прислушивалась к Куколке, а Куколка была бы чуть понастойчивее и потверже. Но – уж какие получились, ничего не поделаешь. Так и жили.

Разумеется, когда они повзрослели, интересы у них тоже оказались разные. Атаманша любила экстрим: походы, путешествия, всяческие авантюры, шумные компании, калейдоскоп событий, новые впечатления, и чтобы жизнь била ключом. Куколка предпочитала домашние забавы: кино, книги, рукоделие, настольные игры и возню с комнатными растениями.

Они были очень разные, иногда спорили, иногда даже ссорились и ругались, но в то же время не могли и часа прожить друг без друга. Атаманша вытаскивала Куколку на всевозможные тусовки и развлекательные мероприятия, а Куколка предупреждала ее об опасностях, заставляла заниматься саморазвитием и сдерживала неуемную жажду приключений.

Иногда они вели полушутливую, полусерьезную пикировку:

- Если бы не я, ты бы закисла, как прошлогодняя капуста! – заявляла Атаманша. – Жизнь – в движении! Главное – не останавливаться!

- А если бы не я, ты бы давно покоилась где-нибудь на дне морском, или вляпалась бы во что-то непоправимое. И вообще: надо почувствовать, стоил ли куда-то двигаться, а уж потом…

- Ты скучная! – парировала Атаманша. – Предел твоих мечтаний – дача с огородом и пятеро детей!

- Да, я такая, — кротко соглашалась Куколка. – А чем плохо, если дети будут есть свежую клубнику прямо с грядки? И приучаться к труду с младенчества? Я чувствую такой прилив счастья, когда представляю себе эту картину!

- Мир огромен! Его так интересно познавать! И так мало времени на это отпущено! Надо все успеть! – сердилась Атаманша.

- Внутренний мир тоже огромен! И его тоже надо успеть познать, — не соглашалась Куколка. – Поэтому я за то, чтобы время от времени останавливаться и прислушиваться к себе.

Так вот они и спорили, но потом все равно находили общее решение, потому что, будучи Близнецами, были очень друг к другу привязаны. Просто невероятно – как две половинки единого целого.

- Ты слишком бесшабашна, — часто упрекала Куколка Атаманшу. – Ты не ощущаешь возможные последствия своих поступков. От тебя одно душевное беспокойство…

- Фигня! Некогда тратить время на «думские заседания». Надо действовать! Не ошибается тот, кто ничего не делает. В крайнем случае, спрошу совета у других.

- Ой, как ты не права! – вздыхала Куколка. – Ну да ладно, на ошибках тоже учатся…

Однажды Атаманша объявила:

- Так! Все! Хочу замуж! Пришла пора, она влюбилась…

- В кого ты влюбилась? – попыталась выяснить Куколка.

- Не твое дело! – отмахнулась Атаманша. – В кого надо, в того и влюбилась. Ты не думай, я посоветовалась, все обсудила. С умными людьми! Они меня убедили: это – оптимальный вариант. И мир посмотрим, и себя покажем, и такое поле деятельности! Я буду жить в другой стране.

- А я? – удивилась Куколка. – Как же ты… без меня?

- Да! Разумеется. И ты тоже, — безапелляционно заявила Атаманша. – Я уже все решила. Мы едем вместе! Мы же Близнецы и не можем друг без друга…

- Я чувствую, что это ошибка, — тихо сказала Куколка. Но Атаманша, как обычно, пропустила все мимо ушей. Она ощущала прилив адреналина, и ей было не до душевных терзаний.

Разумеется, Куколка еще долго сопротивлялась, просила подумать, взывала к гласу разума. Но энергичная Атаманша сумела убедить ее, что вот теперь-то и начнется та самая, настоящая жизнь. И Куколка, как в большинстве случаев, согласилась. Дала себя убедить. Атаманше трудно было противостоять, а жить по отдельности они не умели.

Другая страна приняла их равнодушно – как тысячи других, приехавших из разных мест. «Хотите – живите, хотите – уезжайте, мне-то что! Одни уедут, другие приедут», — казалось, пожимала плечами эта самая другая страна. Тем не менее надо было обживаться, строить отношения с любимым, потом родились дети, и Куколка уже стала думать, что может быть, Атаманша сделала правильный выбор и хоть теперь успокоится.

Ничего подобного.

Все утряслось, сложилось, определилось, и Атаманша все чаще начала с тоской посматривать за окно – туда, где кипела жизнь. Куколка с тревогой наблюдала, как в глазах Атаманши разгорался лихорадочный огонек Жажды Перемен. Она знала, чем это чревато. Уж она-то не раз наблюдала, как Атаманша срывается с места и рушит все построенное, чтобы начать на новом месте строить что-то другое.

- Давай поговорим, — предлагала Куколка. – Ты беспокойна, я же вижу.

- Давай не будем, — морщилась Атаманша. – Мне просто скучно. Уже который день ничего не происходит.

- А что должно произойти? – осторожно спрашивала Куколка. – Пожар? Развод? Карнавал? Почему тебе скучно? Ты подумай!

- Не хочу я думать, — капризничала Атаманша. – Что-то должно – и баста! Всегда происходило, а тут не происходит. Форменный застой!

- Может, не застой, а стабильность? – предполагала Куколка.

- Ага. Стабильно, как на кладбище. Сегодня то же, что вчера, а завтра то же, что сегодня.

- Ну так сделай что-нибудь! – предлагала Куколка. – Что тебе еще надо для счастья?

- Не знаю, — отвечала Атаманша. – Просто что-то должно произойти. Какое-то движение! Да! Я должна двигаться.

Куколка с печалью думала, что у Атаманши наступило адреналиновое голодание. Ведь жизнь ее теперь была устроенной и спокойной, никаких особенных стрессов, а значит, и никакого адреналина. Следовательно, она будет искать способ его получить.

И однажды она, схватив в охапку детей, снялась с места и полетела туда, где они с Куколкой и жили до другой страны. На родину.

Конечно, Куколка призывала подумать и взвесить. Разумеется, она уже в который раз не была услышана. И само собой, она поехала следом – ведь они были Близнецы, две половинки одного целого, и не могли жить по отдельности.

Они вернулись, и это было Счастье. Родной город… Родные улочки… Родные лица… Родной язык… Все такое родное, привычное, знакомое. Куколке какое-то время казалось, что воцарилась гармония, и Атаманша наконец-то нашла то, что искала. Но, как выяснилось, рано радовалась. Недопонимала она. Ведь они были такие разные…

Впрочем, Куколка была счастлива. Просто счастлива! Впервые она перестала заботиться об Атаманше – она наслаждалась тем, что ощущала и переживала сама. Только теперь, вернувшись в родные места, она поняла, как тосковала там, в другой стране. Здесь она чувствовала себя родной, своей! И именно здесь к ней пришла Большая Любовь. Теперь и к ней! Она с головой окунулась в эти чувства, познавая Любовь и себя в ней. Ей было не до Атаманши.

Поэтому многое прошло мимо нее. Например, то, что Атаманша вновь, посоветовавшись с кем-то там, позволила детям вернуться в другую страну. И какое-то время жила без них, придумывая, чем бы заняться. Но занятия были какие-то скучные, пресные и не приносили адреналина. Даже с Куколкой поругаться не было возможности — та пребывала в эйфории Любви, и ей было некогда.

В какой-то момент Атаманша просто таки возникла перед Куколкой в полный рост и, как это часто бывало, заявила:

- Мне плохо.

- А мне хорошо, — безмятежно ответила Куколка.

Это было что-то новенькое. Обычно она бросала все свои занятия и сразу кидалась на помощь, стараясь уговорить, объяснить, сгладить острые углы. А тут…

- Мы здесь. Дети там. Я скучаю! Я так не могу. Надо вернуться, — объявила Атаманша.

- Нет, — спокойно сказала Куколка. – Нет. На этот раз я принимаю решение. Ни за что!

- Как «ни за что»? – безмерно удивилась Атаманша. – Но мне же плохо?

- Зато мне хорошо, — твердо сказала Куколка. – Я счастлива, и теперь я точно знаю, что никому не дам разрушить свое счастье.

- Но мы же две половинки! Мы же Близнецы! – попыталась сманипулировать Атаманша.

- Да, мы Близнецы. И мы не можем друг без друга. Но до сих пор ты решала за нас обеих. Я мягче, и я всегда подчинялась тебе, но ничего хорошего из этого не вышло, — пояснила Куколка. – Теперь я буду решать, как нам жить. Понятно?

- Ничего не понятно, — опешила Атаманша. – Как это «ты будешь решать»? На каком основании?

- На таком, дорогая моя Сущность, что я – твоя Душа. И ты со своей адреналиновой зависимостью всю жизни не давала мне покоя. Ты даже не думала о Душе! А ведь мне часто бывало плохо. Куда это годится, если Душа разрывается?

- Но как же я? Я не могу сидеть на одном месте! Мне нужен адреналин!

- Займись дайвингом. Или прыгай с парашютом. Или без парашюта. Делай что хочешь, получай свой адреналин, но имей в виду: я больше не буду идти у тебя на поводу. Или ты научишься меня слышать, или мы обе разрушимся. Ведь Сущность не может без Души, а Душа – без Сущности. Мы же родились вместе. Мы Близнецы…

- Да я всю жизнь только и делаю, что слушаю твои нудные сентенции! – возмутилась Атаманша, она же Сущность.

- Слушаешь, но не слышишь, — неумолимо продолжала гнуть свою линию Куколка, она же Душа. – Ну подумай ты хоть раз в жизни не о себе, а обо мне! О Душе своей! Мне же больно! Ты все время совершаешь поступки, которые приносят мне боль! Я уже держусь из последних сил. Хочешь стать душевнобольной?

- Не хочу, — испугалась Атаманша.

- Тогда займись мной, пожалуйста, — попросила Душа. – Начни меня слышать. Ну, медитируй, например. Или молиться как следует научись.

- Я умею, — пискнула совершенно сбитая с толку Сущность.

- Не умеешь. На бегу, на лету – не считается. И когда просишь решить проблему за тебя – тоже. Вот когда ты попросишь научить тебя решать проблемы – это молитва. Когда возблагодаришь за те испытания, которые посланы тебе, чтобы двигаться дальше – это молитва.

- Двигаться дальше? – ухватилась за знакомую фразу Атаманша. – Это куда?

- Это в глубь себя. Во внешнем мире ты уже достаточно порезвилась. Не так, что ли? – укорила Душа.

- Но я же к адреналину привыкла… — заныла Сущность. – Мне же экстрим нужен.

- Ты и не представляешь, какой экстрим ты найдешь у себя внутри, — пообещала Душа. – Ты же никогда не интересовалась мной. А там такое!!! Адреналина на всю оставшуюся жизнь хватит.

- Ты не имеешь права! Чувства должны подчиняться разуму! – привела последний аргумент Сущность.

- Разум без чувств – легко может обмануться. И его легко обмануть. Душевный комфорт – вот главное! Если ты поступаешь правильно – Душа поет, понимаешь?

- Ты еще и петь умеешь? – удивилась Сущность. – Вот уж не знала!

- А ты обо мне вообще мало знаешь, — улыбнулась Душа. – Вот заодно и познакомимся как следует. Пора бы! Мы же Близнецы, а это – на всю жизнь…

 

 

БЫЛ У МЕНЯ САД…

Был у меня сад. Взращивала я его с любовью. Ухаживала, подкармливала, поливала, редкие растения сажала. И все приживалось, все получалось! Кое-какие премудрости я от матушки переняла, остальному сама научилась. Конечно, сад требует внимания, разумения, и труда, но я работы не боюсь. Тем более, если она такое счастье приносит!

Расцвел мой сад, зазеленел. Приглашала я туда друзей – всем нравилось, все восторгались и восхищались, хвалили мой сад и говорили, как хорошо им тут отдыхается. У меня от этого все в душе расцветало и сил прибавлялось, чтобы делать мой сад еще краше, еще лучше.

Распахнула я ворота настежь – приходите в мой сад, гуляйте, любуйтесь, пользуйтесь его дарами! Потянулись ко мне близкие и далекие, а я и рада: двери для всех открыты, мне не жалко!

Приходят налегке, уходят с букетами, с корзинками, полными плодов. Благодарят, обещают еще заглянуть и друзьям рассказать о моем дивном саде. Наверное, и правда рассказывают, потому что гостей все больше становится, еле успеваю в саду убраться и новые посадки сделать.

Дальше – больше: уже самостоятельно цветы рвут, плоды собирают, а меня уже никто и не замечает. Да и с какой стати обращать внимание на женщину в рабочей одежде, которая вечно занята – то с тяпкой, то с граблями, то со шлангом? Я работаю, они отдыхают.

- Ты скажи, чтобы не самовольничали, без разрешения ничего не трогали, — советуют друзья.

- Ах, ну как я им скажу, они же обидеться могут, — отвечаю я. – Люди все-таки отдохнуть пришли, красотой сада полюбоваться. Нет-нет, они сами поймут и догадаются.

Но, видать, не поняли и не догадались: клумбы опустошают, на дорожки плюют, ветки на память ломают, на скамейках имена вырезают: «Здесь был Вася». Я уже и по ночам работаю, из сил выбиваюсь, чтобы восполнить урон: не могу же я допустить, чтобы мой сад неухоженным выглядел! А возмутиться по-прежнему стесняюсь, хотя очень хочется! «Ничего, — утешаю я себя, — я еще лучше потружусь и все исправлю, лучше прежнего мой сад будет!».

А тем временем на меня уже кое-кто покрикивать начинает: «Поди туда», «принеси то», «подай это…». Или, того пуще, начинают меня критиковать. Дескать, и скамеек маловато, и клумбы не той формы, и ночной клуб почему-то не предусмотрен. Да и вообще: «Медленно, женщина, работаете, смотрите, вон мусор на дорожках валяется, да и в целом сад запустили!».

А потом появилась какая-то тетка объявилась и сразу руководить начала: что и где сажать и как все требуется переделать. Я ей: «Вы чего это тут командуете?», а она мне: «А ваше дело, девушка, помалкивать и работать!».

Обиделась я, сняла перчатки, бросила тяпку и покинула сад. Гордо, стало быть, удалилась. «Ну, — думаю, — вы еще ко мне прибежите! Командовать-то все мастера, а вот ухаживать за садом – это только я могу. Сад-то все равно мой, я в нем каждый кустик знаю, каждую травинку. Придете, попросите, вот только тогда я и вернусь и с новыми силами стану его украшать и обихаживать!».

Ничего подобного. Не дождалась. Не идут ко мне с поклоном, не просят вернуться. Жалко мне стало сад, его ж поливать нужно, а кто, кроме меня? Вышла из дома, отправилась посмотреть, что там и как. А тетка уже власть в свои руки взяла, командует всеми и хозяйничает в моем саду, как будто она его и вырастила, и все на свой лад переделывает.

- Что ж вы творите? – говорю. – По какому праву распоряжаетесь?

А она руки в боки и отвечает:

- По какому праву? По праву сильного!

- Но это же мой сад!

- А ты кто такая? Кыш отсюда вообще! Или ты по работе соскучилась? Ну, иди вон, урны почисть, что ли. И чтобы рта раскрыть не смела, меня слушалась беспрекословно!

От такой наглости я аж онемела. Поплелась я домой, вся в растрепанных чувствах. Пришла, плюхнулась в постель без сил, аж жить не хочется. Обида смертельная меня гложет, дышать не дает. Это как же так вышло, что из сада моего, что я годами взращивала, меня, как шелудивую собачонку, вышвырнули? И кто? Тетка какая-то пришлая!

Упала я на колени и взмолилась:

- Господи, помоги, вразуми! Что же это творится на белом свете? Был у меня сад – и не стало! Я ж в этот сад всю душу вложила! Почему же никто не оценил моих стараний, почему стали сад грабить-разорять, а после и вовсе захватили? Как же ты это допустил? Мамочки мои, как теперь жить?

И услышала я голос родной матушки, которая уж давно в мир иной ушла.

- Дитятко мое неразумное, не Господь виноват, ты сама не доглядела. Душу ты в сад и впрямь вложила, и вырастила Дивный Сад Своей Души. Только зачем же ты в свой сад всех подряд впускала и разрешала брать, что ни пожелают?

- Так я по доброте душевной, чтобы людям хорошо было! Я им – щедрые дары, они мне – восхищение и благодарность.

- Видать, много же тебе восхищения и благодарности надо было, если ты готова ради этого все отдать и все позволить. Знай, что Дивный Сад Своей Души мы не для других растим, а для себя. Это наше место покоя и отдохновения, там мы и потрудимся, и восстановимся, семена мечты посеем, а после и плоды пожнем. Вот плоды раздавай сколько хочешь, но прежде-то им вырасти надо.

- Да я так и делала! Но почему-то мои посевы стали срывать и вытаптывать еще прежде, чем они плоды дадут. Наверное, слишком много народа в саду было?

- Ты уже взрослая, доченька, пора бы знать, что Дивный Сад Своей Души оберегать надо, и приглашать туда не всех, кого ни попадя, а только тех, к кому душа лежит. Близкие тебе люди сад не попортят и тебя не обидят. А далекие пусть издалека и любуются, коль охота припадет.

- Мамочка, миленькая, так пока я там из сил выбивалась, его вообще чужая тетка захватила! Говорит, по праву сильного!

- Так и бывает, доченька, когда ты силы попусту растрачиваешь да не на то направляешь. Обязательно найдется какой-нибудь захватчик: ведь что плохо лежит, то быстро подбирают.

- Что же мне теперь делать, как мне быть? Я как вспомню про сад – просто умираю от тоски!

- А ты вспомни, что ты его хозяйка. И не по праву сильного, а по праву рождения! Ты его из самого первого семечка вырастила, твоя душа в этом саду живет. Только ты и можешь решить, кому там быть, а кому на порог указать. Обратись к саду, он тебе сил даст. Все у тебя получится! А я за тебя молиться буду.

Сказала это мне матушка – и умолкла. Не успела я с пола подняться, как в дверь постучали. Смотрю – а там тетка стоит. Да-да, та самая, что мой сад захватила. Стоит, улыбается эдак приветливо.

- Чего надо? – спрашиваю.

- Слышала я, что ты заболела не на шутку, почти умираешь. Так пришла предложить: домработница тебе не нужна ли? А то я могу, у меня, благодаря твоему саду, силушки много. И за тобой ухаживать буду, и за домом.

Первая мысль у меня была – не пригласить ли ее в дом, а то неудобно как-то. Чаю, что ли предложить, шел ведь человек, старался, и вроде даже с благими намерениями. Но тут же опомнилась: да что ж это я спешу дверь перед всеми настежь открывать? Если сад – это моя душа, то дом – это моя крепость!

- Нет уж, спасибочки, — отвечаю. – Сами справимся. Слухи о моей смерти сильно преувеличены. Так что вот вам Бог, а вот порог. Идите с миром, — и дверь перед ее носом захлопнула.

Тетка аж рот открыла – не ожидала, видать, от меня такой прыти.

А я болеть бросила и за уборку принялась. И силы откуда-то взялись, просто на удивление!

- И дом не отдам, и с садом разберусь! – пообещала я себе. – Плодов моего труда мне, конечно, ни для кого не жалко. Но вот взращивать я их намерена сама. И приглашать в свое внутреннее пространство буду только тех, кто душе дорог и сердцу мил.

Видно, правильные мысли подумала, потому что ощутила в душе весну и запах яблоневого сада.

А после уборки захотелось мне всю свою историю записать, чтобы другим передать. Это ведь тоже плоды, правда? Вымыла я руки, села за стол, подвинула к себе тетрадку и вывела первую строчку:

«Был у меня сад…


Поделиться:



Последнее изменение этой страницы: 2019-03-22; Просмотров: 325; Нарушение авторского права страницы


lektsia.com 2007 - 2024 год. Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав! (1.359 с.)
Главная | Случайная страница | Обратная связь