ЧАСТЬ 2 – ПАРАДОКСЫ «СОЦИАЛИСТИЧЕСКОЙ ЭКОНОМИКИ»

1

ротивоборство двух систем сегодня достигло того поворотного пункта, когда на вопрос о том, в чем же конкретно состоит потенци­альное превосходство социалистической экономики, и когда, наконец, оно станет реальным, пришла пора и в теории, и на деле дать неза­медлительный, по-марксистски конкретный, практически-действен­ный ответ.

Принято считать, что этот ответ общеизвестен. Точнее, известно несколько его вариантов. Перечислим главные.

1. Преимущества социалистической системы хозяйствования поз­воляют в полной мере поставить на службу обществу такую мощную силу, как НТП.

2. Общественная собственность на средства производства дает возможность управлять экономикой как «единой фабрикой», созна­тельно оптимизировать ее работу.

3. Социалистическая экономика, воплощающая в себе принцип демократического централизма, позволяет сочетать централизованное плановое руководство с широкой самостоятельностью и инициативой отдельных производственных единиц.

4. Решающее преимущество – «возможность работы на себя», бла­годаря которой интересы каждого труженика в социалистической эко­номике гармонически сочетаются с интересами всего общества.

5. Источник большей эффективности социалистической экономи­ки – в ее большей планомерности.

Какие мысли сразу же возникают по поводу этих (и других, нена­званных здесь) вариантов ответа?

Прежде всего, каждый из них был известен по меньшей мере 20 лет назад, однако эта известность пока никак не отразилась на темпах нашего экономического роста.

Во-вторых, удивляет то, что ответов много, не говоря

уж о том, что некоторые не совсем диалектически противоречат друг другу (например, 2 и 3).

Наконец, что поделать с тем общеизвестным фактом, что указан­ные «преимущества социализма» весьма успешно реализуются в со­временной экономике стран Запада, которой они по всем канонам ни­как не должны быть присущи. Например, шедевром планомерности явилась целевая программа «Аполлон», в рамках которой было разра­ботано и использовано триста тысяч тонн регламентирующей доку­ментации. Возможность работы на себя, пусть иллюзорная, тем не ме­нее материализовалась в такой эффективной экономической реалии, как японские «кружки качества». Не уменьшается, а по ряду направле­ний продолжает нарастать наше отставание в деле использования НТП.

У всех этих вариантов имеется еще немало недостатков, но глав­ный из них состоит в том, что они дают неправильный ответ на по­ставленный вопрос.

Прежде всего, принципиальный ответ должен быть один. Все разнообразные преимущества социалистической экономики (коль скоро они действительно присущи только ей) должны выводиться из него как следствия. А значит, он должен быть не пропагандистским, но в самом строгом смысле теоретическим, и поэтому допускать лю­бую нужную степень конкретизации и детализации средствами теории марксизма.

К счастью, такой принципиальный ответ давно уже дан марксиз­мом. Коренное преимущество социалистической экономики состоит в том, что она сознательно строится коммунистической партией, кото­рая опирается в качестве средства на научную основу – названное Ле­ниным «синонимом общественной науки» материалистическое пони­мание истории, и при этом преследует вполне определенную объек­тивную цель, объединяющую вокруг себя все общество.

Конечно, этот ответ сам по себе абстрактен. Почему же тогда, вместо того, чтобы превратить его в искомую конкретную истину под­линно марксистским методом восхождения от абстрактного к кон­кретному, мы все продолжаем твердить перечисленные выше ничего не объясняющие заклинания?

Первая же ступень такого восхождения-конкретиза-

ции натолкнет нас на совершенно неожиданную разгадку.

Общим местом является то, что материалистическое понимание истории видит ее основу в развитии производительных сил, в незави­симом от общественного сознания и определяющем его общественном бытии – развертывании диалектического противоречия между этими производительными силами и производственными отношениями, ко­торое осуществляется в классовой борьбе и периодически приводит к сбрасыванию старой формы общества и смене способов производства.

Если рядом с этим общим местом просто поставить другое, состо­ящее в том, что целью коммунистов является построение коммунисти­ческого общества, то становится особенно заметно, что связь этой цели с тем, что объявлено теоретическим средством ее достижения – материалистическим пониманием истории – мягко говоря, далеко не очевидна. Не случайно возникла и существует целая «культура» схола­стического теоретизирования относительно характера этой связи.

Мы убедимся, что именно здесь таится роковой пункт – источ­ник наших главных теоретических и практических затруднений. Про­блема стоит того, чтобы ею заняться, отложив все иные в сторону.

Маркс, Энгельс, Ленин постоянно подчеркивали качественно осо­бый характер, принципиальное отличие социалистической революции от любых исторически предшествовавших. «...При всех прошлых ре­волюциях характер деятельности всегда оставался нетронутым – все­гда дело шло только об ином распределении этой деятельности, о но­вом распределении труда между иными лицами, тогда как коммуни­стическая революция выступает против существующего до сих пор характера деятельности, устраняет труд[71] и уничтожает господство каких бы то ни было классов вместе с самими классами» («Немецкая идеология»).

Конкретизации тезиса об особом характере коммунистической ре-волюции практически целиком посвящена гениальная ленинская ра­бота «Очередные задачи Советской власти».

Не «из контекста», а именно из текста названных и многих других работ явствует, что граница между капитализмом и социализмом не есть просто граница между двумя способами производства. Подобно тому, как ночь 31 декабря разделяет не только два разных месяца, но и два разных года, эта граница представляет собой рубеж двух эпох, двух совершенно различных типов общественного развития, первый из которых – взятый в его отношении ко второму, коммунистическому – является общим, единым для капитализма и для всех предшество­вавших ему способов производства, включая даже первобытнообщин­ный.

Чем же характеризуется новый, коммунистический тип общест­венного развития? Прежде всего, тем, что по всем сущностным, прин­ципиальным пунктам он является прямым отрицанием предшествую­щего типа развития. Маркс и Энгельс не делали тайны из своих взгля­дов на этот счет. Из «Манифеста», «Анти-Дюринга» мы узнаем, что с момента революции имманентное саморазвитие производительных сил прекращается, и на смену ему приходит их сознательное и плано­мерное развитие и регулирование, что объективные, отчужденные про-изводственные отношения, господствовавшие до этого над людьми, поступают под их сознательный контроль, что бывшая двига­телем истории борьба классов исчезает вместе с самими классами... Тем самым переворачивается само отношение общественного бытия к общественному сознанию: на последней странице работы Энгельса «Развитие социализма от утопии к науке» можно прочесть, что «люди, ставшие, наконец, господами своего общественного бытия, становят­ся вследствие этого... господами самих себя – свободными».

Но если только приведенная ранее и ставшая традиционной трак­товка материалистического понимания истории является верной – по­вторяем, если, – то, соотнеся ее с представлениями Маркса и Энгельса о новом, коммунистическом типе общественного развития, мы немед­ленно натолкнемся на вопиющий, скандальный, немыслимый

Парадокс 1

Стоит лишь совершиться социалистической революции – как кардинально меняется механизм общественного развития, а тем са­мым... коммунисты незамедли-

тельно и полностью сами себя ли­шают главного теоретического ору-жия, своего «руководства к дей­ствию» – материалистического пони-мания истории, и обречены от­ныне дви­гаться к своей коммунисти-ческой цели «эмпирически, весьма нерацио­нальным способом проб и ошибок» (по выражению Ю. В. Андропова).

Провалившись в бездну этого парадокса, мы обнаруживаем, что стоим на унылом распутье двух одинаково бесперспективных дорог: или признать, что коммунистический тип развития не подвластен ни­каким объективным законам – тогда нас ждет испытанный путь в цар­ство «идей Чучхе»; или же предположить, что таковые законы сущест­вуют – тогда нам предстоит начать их познание с нуля, ибо историче­ский материализм Маркса-Ленина оказался здесь неприменим...

Нам остается вернуться к спасительному «если» и предположить, что материалистическое понимание истории состоит в чем-то совсем ином. Но тогда в чем же?

В любом случае абсолютно безнадежным является положение по­литэкономии социализма и научного коммунизма. Общеизвестно и начертано на фамильном гербе этих почтенных дисциплин, что исто­рический материализм в его «классической» трактовке (приведенной выше) есть их методологическая основа. Тогда, если подразумевать под историческим материализмом именно это – он не может иметь ни­какого отношения ни к социализму, ни к коммунизму, и не в силах по-мочь в их изучении, так как относится к абсолютно другому типу разви­тия. Если же он состоит вовсе не в этом – тогда две весьма ува­жаемых отрасли общественных наук начисто лишаются какой-либо методоло­гической основы и превращаются в лирико-патриотический сборник заклинаний. И это уже не следствие Парадокса 1. Это просто печаль­ный, для многих очевидный, но упорно не замечаемый факт. Непри­знанный, но от этого ничуть не менее реальный, он находит свое эм­пирически-конкретное существование в десятилетиями вращаю­щей-ся в замкнутом кругу дискуссии «о характере объективных зако­нов при социализме», сооружающей шаткие словесные мостки между Сциллой объективных законов и Харибдой сознательности субъекта...

2

Причина появления этого парадокса (и подобных ему, с которыми мы еще столкнемся) в том, что до сих пор справедливо «парадоксаль­ное» утверждение В. И. Ленина, сделанное 60 лет назад: «...Никто из марксистов не понял Маркса ¹/₂ века спустя». Парадокс 1 возник из-за того, что в качестве целого нам подсовывают его часть: формулировка из учебников отражает на самом деле лишь материалистическое пони­мание «предыстории» (Маркс К. «К критике политической экономии. Предисловие»).

Целостное материалистическое понимание истории, в основных чертах развитое Марксом уже в 1844 году, охватывает помимо «пред-ыс­тории» еще две эпохи, причем механизм развития во второй из них яв­ляется прямым диалектическим отрицанием первого, а в третьей – снятием противоречия между ними.

Центральная категория «Экономическо-философских рукописей 1844 г.» – категория «отчуждения». Материалистическое понимание истории, выраженное через эту категорию, состоит в следующем.

Источником движения общества является развитие производи­тельных сил, которые человек помещает между собой и присваивае­мой, осваиваемой посредством них природой. Тем самым они образу­ют новую, социальную «природу», лежащую между человеком и есте­ственной природой.

Поскольку производительные силы имеют коллективный, обще­ст-венный характер, эта новая природа может быть присвоена, исполь­зо-вана человеком не непосредственно, а только в конкретной социаль­но-экономической форме. Эта общественная форма присвоения, взятая в одном своем аспекте, как форма присвоения производительных сил, – есть конкретная форма отношений собственности, а в другом ас­пек-те, как форма общения между людьми в процессе производства, – есть конкретная форма производственных отношений. И в этом смысле, по Марксу, собственность есть совокупность всех производ­ственных отношений.

Социально-экономическая форма присвоения (иными словами – форма собственности, форма производствен-

ных отношений) ока­зыва­ется неустранимым посредником между людьми и их производи­тель­ными силами.

Власть посредника – эмпирически хорошо известный факт. Его теоретический аналог мы находим у Маркса в «Grundrisse».

«Это опосредствующее начало... охватывает воедино обе проти­во-положности, и в конце концов оно всегда выступает как односто­ронне более высокая степень по сравнению с самими крайностями, по­тому что то движение или то отношение, которое первоначально вы­ступает в качестве опосредствующего обе крайности, диалектически с необходимостью приводит к тому, что оно оказывается опосредство­ванием самого себя, субъектом, лишь моментами которого являются те крайности, самостоятельное предпосылание которых оно снимает с тем, чтобы путем самого их снятия утвердить само себя в качестве единственно самостоятельного. Так в сфере религии Христос, посред­ник между богом и человеком – всего лишь орудие обращения между ними – становится их единством, богочеловеком и, в качестве таково­го, становится важнее самого бога, святые – важнее Христа, попы – важнее святых».

Вот так и получается, что наши собственные производственные отношения воспаряют над нами подобно античному року, превраща­ются в чуждую, неконтролируемую, господствующую над нами силу. В этом и состоит марксистская концепция отчуждения, в которой нет ничего от мистицизма гегелевских абстракций. Сила обычая, застав­ляющая нас (неизвестно почему), пользуясь стаканом, целомудренно сгибать оттопыривающийся мизинец – есть простой пример действия подобной отчужденной силы.

Получается, не люди присваивают свои производительные силы как собственность, а отношение собственности, превратившись в су-бъекта, присваивает людей. Перед нами не человеческая история, а история отчуждения, история развития собственности. Именно в этом смысле Маркс называл всю предшествующую историю, включая и ка­питализм, человеческой предысторией.

Для того, чтобы самим творить историю, стать ее субъектом, люди прежде всего должны преодолеть отчуждение, уничтожить част­ную собственность. По Марксу, сущность человека – совокупность всех обще-

ственных отношений. Поэтому основное содержание ком­мунисти-ческой эпохи – присвоение человеком всей совокупности от­чуж-денных и порабощающих отношений и, тем самым, возвраще­ние человеку его подлинной сущности.

Однако на всем протяжении «Рукописей» Маркс не устает повто­рять, что эпоха коммунизма, по существу, решает лишь промежуточ­ную задачу – задачу уничтожения негативных социальных последст­вий отчужденного развития производительных сил, происходящего в первой эпохе. Пока эта задача не решена до конца, идеал коммунистов – всестороннее гармоническое развитие личности – может влачить существование лишь в качестве художественной самодеятельности в свободное (от уничтожения отчужденных отношений) время.

Подлинное решение этой задачи составит основное содержание третьей эпохи – эпохи «положительного гуманизма». Хотя бытие че­ловека – совокупность общественных производительных сил – полно­стью разворачивается на протяжении эпохи «предыстории», а сущ­ность человека «возвращается» ему в эпоху коммунизма, однако его понятие[72] – совокупность форм общественного сознания, вместе с про­изводственными отношениями «произведенных» в первую эпоху – оставалась до того неподвластной, довлеющей над ним силой. Гума­низм как возвращение человеку его понятия и означает, что все огром-ное духовное богатство, заключенное в понятии «человек», ста­новится достоянием каждой личности.

После опубликования «Рукописей» западные идеологи сделали «сенсационное открытие раннего Маркса», который начинал как вдох­новенный пророк гуманизма, а впоследствии, якобы, ему изменил. Этим господам не вредно ознакомиться, к примеру, с членением исто­рии на три эпохи, содержащемся в «Капитале».

Первую эпоху, включающую капиталистический и все предшест­вующие ему способы производства, в которой развитие имеет харак­тер естественноисторического процесса, чьи закономерности непод­властны людям и не осознаются ими, Маркс называет «царством ес-тественной необходимости». Этому царству, над которым в качест­ве

слепой отчужденной силы господствует производство – человече­ский «обмен веществ с природой», – противопоставляется «истинное царст-во свободы», лежащее вообще вне всякого производства и над ним. Однако эти два царства исторически должны быть опосредованы еще одним, промежуточным, где производственная деятельность лю­дей еще необходима, но уже во все возрастающей мере подвластна их воле, где свобода еще лежит в границах необходимости, но сама необ­ходимость уже является не естественной, а осознанной, и в этом смысле переходит в свободу: «Свобода в этой области может заклю­чаться лишь в том, что коллективный человек, ассоциированные про­изводители рационально регулируют этот свой обмен веществ с при­родой, ставят его под свой общий контроль, вместо того, чтобы он господствовал над ними как слепая сила... Но тем не менее это все же остается царством необходимости. По ту сторону его начинается раз­витие человеческих сил, которое является самоцелью, истинное царст­во свободы, которое, однако, может расцвести лишь на этом царстве необходимости, как на своем базисе» (Маркс К. «Капитал», т. 3).

Итак,

«Царство естественной необходимости» = «Предыстория».

«Царство осознанной необходимости» = «Эпоха коммунизма».

«Царство свободы» = «Эпоха гуманизма».

Для любого грамотного марксиста, знающего закон отрицания отрицания, понимающего, что на коммунизме история не может оста­новиться, такое членение на три эпохи, содержащееся в работах Маркса, должно быть не только общеизвестным, но и вполне естест­венным, Почему же эти прописные истины марксизма приходится буквально переоткрывать, высвобождая из-под слоев казуистики и преодолевая подлинный «заговор молчания»?

Мы вернемся к этому позже. А пока отметим, что именно из-за игнорирования этих азов исторического материализма и возникает не­медленно тот парадокс, когда материалистическое понимание меха­низма общественного развития оказывается запертым в границах «пре-дыстории», а коммунистическая партия, взорвав эти

границы и превратившись в правящую, в результате тут же становится теорети­чески безоружной, обрекается в дальнейшем экономическом строи­тельстве на ползучий эмпиризм; а в этом случае ни о каких ко-ренных преимуществах социалистической экономики, строящейся без научной основы, пресловутым «способом проб и ошибок», говорить попросту не приходится.

Особенно печальна участь, на которую в результате этого обре­ка-ют себя общественные науки. Имея фактически в качестве своего реального предмета те или иные стороны развития коммунистическо­го типа, они вынуждены имитировать «согласование» своих результа­тов с «методологической основой», в качестве каковой выступает об­щая теория развития абсолютно противоположного типа, материали­стическое понимание предыстории. Это неизмеримо сложнее, чем со­гласовать современные представления акушерства и гинекологии с догматом о непорочном зачатии, и неизбежно возникающее при этом схоластическое теоретизирование своими масштабами и утонченно­стью заставило бы бледнеть от зависти корифеев средневековой схо­ластики.

Было бы хорошо, если бы вскрытый парадокс оставался достоя­ни-ем только теории. К сожалению, это далеко не так.

Так в чем же состоит подлинное материалистическое понимание истории? А главное – как нам побыстрее перейти от этого понимания к конкретным путям подъема нашей экономики к наивысшему миро­вому уровню производительности труда?

Но в этот момент Проницательный читатель (воспользуемся этим неумирающим образом Чернышевского) начинает постепенно избав­ляться от состояния паралича, в которое его вверг Парадокс 1.

– Постойте! – восклицает он. – Сейчас я вам устрою парадокс по­чище вашего. Ведь вы утверждаете, что коммунизм – это эпоха, для которой характерен принципиально новый механизм общественного развития?

– Это не мы, а Энгельс в «Анти-Дюринге».

– Положим. Но вы утверждаете, что основным содержанием этой эпохи является «уничтожение частной собственности», понимаемое не просто как «экспроприация экспроприаторов», а как некая многоэтап­ная деятельность со сложной структурой?

– Это опять-таки не мы. Маркс называл собственно акт экспро­приации упразднением частной собственности в отличие от ее уни­что-жения, то есть поэтапного преодоления отчуждения.

– Может быть. Но вы, кроме этого, говорили, что частная собст­венность суть совокупность всех производственных отношений?

– Это снова не мы...

– Тем лучше! Теперь сами подумайте, что вы предлагаете с ними делать. Частную собственность надо уничтожать – в этом содержание коммунизма. Так?

– Так в «Манифесте»...

– Отлично! Она суть совокупность производственных отноше­ний? Ведь так? Ну и что же вы предлагаете с ними делать при комму­низме? Выходит, уничтожать? Да ведь это же... волюнтаризм? Нет хуже – анархизм!

Но тут мы благодарим Проницательного читателя за содействие и добровольно формулируем выявленный с его помощью

Парадокс 2

Сущность социализма и коммунизма – вовсе не «совершенствова­ние», «развитие» и т. п. производственных отношений, а их плано-мер­ное и полное уничтожение.

3

Однако на самом деле никакого парадокса здесь нет. Все обстоит именно так, как указано в формулировке, а ее кажущаяся парадоксаль­ность проистекает из бытующих сегодня представлений о «производ­ственных отношениях», точнее – из полного отсутствия таковых пред­ставлений.

Оказав Проницательному читателю первую медицинскую по­мощь, вспомним, что производственные отношения суть

а) отношения между людьми в процессе производства, и

б) не зависящие от их воли, объективные, господствующие над ними, отчужденные отношения.

Отношение рыночного обмена между двумя производителями средств производства в условиях высокоспециализированного капита­листического производства суть частный случай производственных отношений. Как и в

каком смысле оно может быть уничтожено? Очень просто. Единый общегосударственный планирующий центр устанав­ливает норматив, предписывающий каждому из производителей по­ставлять определен-ные узлы или детали в таком-то количестве, в та­кие-то сроки по ука-занному адресу. Транспортная система осуществ­ляет перемещение этих деталей в качестве анонимных грузов между анонимными ад-ресатами. Отношение между людьми тем самым ис­чезло, превратив-шись в сознательно установленное отношение между неодушевлен-ными элементами, компонентами общественных произ­водительных сил[73]. Производственные отношения превратились в произ­водитель-ные силы. В этом конкретно выражается «диалектика понятий про-изводительные силы (средства производства) и производ­ственные от-ношения» (Маркс).

Уничтожение производственных отношений по своей сути полно­стью совпадает с уничтожением труда. «Уничтожение труда» – горькая пилюля, которую мнящий себя «марксистом» Проница-тельный чита­тель при чтении «Немецкой идеологии» вынужден глотать множество раз. Во имя благопристойности и целомудрия «марксизма» в его ка­федрально-кастрированном варианте этот – один из многих – «грех молодости» классиков тщательно игнорируется и замалчивается.

«Труд есть та сила, которая стоит над индивидами; и пока эта сила существует, до тех пор должна суще-

ствовать и частная собствен­ность» («Немецкая идеология»).

«...Пролетарии, чтобы отстоять себя как личности, должны уни­чтожить имеющее место до настоящего времени условие своего собст­венного существования, которое является в то же время и условием существования всего предшествующего общества, т. е. должны уни­чтожить труд» (там же).

Бедный Проницательный читатель, изучающий классиков лишь на предмет оснащения приличествующими цитатами своих многочис­ленных трудов «по» теории марксизма! Во имя избавления от все бо­лее душераздирающих загадок и «парадоксов» ему остается только выкинуть ²/₃ написанного ими.

Разгадка очередной тайны проста, как хлеб: «Труд есть лишь вы­ражение человеческой деятельности в рамках отчуждения» (Маркс). Труд есть категория, означающая такой вид деятельности людей, при которой они связаны между собой отчужденными, то есть производ­ственными отношениями. Уничтожение труда не означает уничтоже­ния всякой деятельности во имя основания царства бездельников, – напротив, это есть превращение деятельности в подлинно человече­скую, поскольку уничтожение производственных отношений только и открывает простор для отношений человеческих. Известная со времен Сократа совместная деятельность по постижению Истины, утвержде­нию Блага, сотворению Прекрасного – это воистину «дьявольски серь­езное дело», но это не есть труд.

«Труд» здесь разделяет участь многих категорий Маркса, тракту­емых с позиций почтенного житейского здравого смысла. «Но с обы­вательскими понятиями нельзя браться за теоретические вопросы» (Ленин). Немыслимо представить себе специалиста по ядерной физи­ке, ведущего расчеты движения элементарных частиц на основе лич­ного опыта стрельбы из рогатки. Но оказывается, что не только мыс­лимо, но и весьма приятно числиться специалистом по научному ком­мунизму, не имея ни малейшего представления о том, что суть комму­низма – уничтожение производственных отношений, и давая вместо этого мудрые рекомендации об их «совершенствовании», что абсолют­но тождественно при-

зыву «совершенствовать социалистическую част­ную собственность».

Особенность переживаемого страной момента, как будет показано ниже, такова, что обывательское обращение с категориями марксизма вот-вот может ввергнуть нас в катастрофу куда хуже взрыва неверно рассчитанного ядерного реактора...

Нужно незамедлительно положить конец тому – пусть даже исто­рически обусловленному, но затянувшемуся сверх всякой меры и смертельно опасному для нас – переходному инфантилизму, когда за «грудой дел, суматохой явлений» стали окончательно расплываться контуры цели коммунистов и испарилась суть «действительного ком­мунистического действия» (Маркс). Если мы хотим действительно быть коммунистами, то должны безотлагательно переоткрыть для себя программное положение «Манифеста»: «Коммунисты могут вы-ра­зить свою теорию одним положением: уничтожение частной собст­венности», осмыслив его в свете многократных указаний Маркса на то, что покуда существует пролетариат – частная собственность не «уни­чтожена», а лишь «упразднена», что составляет лишь начальный пункт, предварительное условие ее уничтожения; в свете слов Ленина о том, что пока есть разница между рабочим и крестьянином – нет ни комму­низма, ни даже социализма; в контексте разбивающего любые ложные интерпретации классического определения «Немецкой идео-логии»: коммунизм – это вовсе не некое идеальное состояние общества, кото­рое должно быть установлено, это – действительное движение, уни­чтожающее отчуждение, уничтожающее частную соб-ственность.

Но коль скоро, по Марксу, частная собственность есть не что иное, как совокупность всех производственных отношений – именно эти производственные отношения составляют предмет деятельности коммунистов, то, что, собственно, должно быть уничтожено. Необхо­димо срочно совлечь категорию «производственных отношений» с ка­федральных эмпиреев, где она превращена в неприкосновенную «свя­щенную корову».

Истины марксизма всегда конкретны – хотя мы уже начали от этого отвыкать. Каждый коммунист должен совершенно точно и ясно представлять:

а) Сколько именно существует различных типов производствен­ных отношений и какие это конкретно типы?

б) Каким образом различные типы производственных отношений взаимосвязаны исторически и логически?

в) В каком именно отношении они составляют целостность, име­нуемую «частной собственностью»?

г) Как конкретно в любой повседневной жизненной ситуации (по­купка хлеба в магазине, дискуссия на профсоюзном собрании, развод и т. д.) обнаружить и выделить все типы производственных отношений?

И только тогда, уже на этой основе, он сможет предметно отве­тить на вопрос, что же значит «уничтожение частной собственности» применительно к нашему обществу вообще и каждому конкретному участку деятельности.

Только на этой основе он сможет на месте бытующей убого-худо­сочной абстракции зримо представить себе каждый из «этапов», каж­дый из восходящей последовательности типов коммунистических об­ществ, коммунистических способов производства, – поскольку задача демонтажа тысячелетиями складывавшегося многоэтажного каземата частной собственности и задача возведения здания коммунистическо­го общества – это две стороны единого процесса, разделимые лишь в плохой абстракции.

В ответах на эти вопросы – сердцевина, коренная суть научного коммунизма. В способности вооружить каждого коммуниста со сред­ним образованием исчерпывающими ответами на них – критерий пар­тийности всякой «общественной науки». Трудно назвать такие требо­вания чрезмерными, – но тщетно искать эти ответы в монбланах со­временной печатной продукции.

Но если уничтожение частной собственности – цель коммунистов, то что же является их идеалом? После опубликования «Критики Гот­ской программы» в этом качестве стала фигурировать упомянутая в данной работе лишь мимоходом «высшая фаза коммунизма». Но для самого Маркса это было не так. Конечно, по отношению к капитализ­му даже полный социализм кажется недостижимым идеалом; тем бо­лее это верно для высшей фазы коммунизма, где уже полностью уни­чтожена частная собственность. Однако при этом не до конца сняты отношения собственности вообще. Решение же

подлинных про­блем воспроизводства человека по достижении высшей фазы комму­низма как раз и начинается, ибо только здесь оно стано-вится основ­ным ти­пом воспроизводства...

Маркс стал первым в мире коммунистом именно потому, что он был первым в истории последовательным гуманистом.

Коммунизм – это отнюдь еще не «царство свободы», это – царст-во осознанной необходимости, эпоха, основным содержанием которой явится уничтожение частной собственности. В этом состоит непосред­ственная цель коммунистов; идеалом же для них является гуманизм – «положительная деятельность человека, уже не опосредуемая отрица­нием частной собственности, коммунизмом....Как таковой коммунизм не есть цель человеческого развития, форма человеческого общества... Только путем снятия этого опосредования, – являющегося, однако, не­обходимой предпосылкой, – возникает положительно начинающий с самого себя, положительный гуманизм» (Маркс, 1844 г.).

Гуманизм – свободная ассоциация всесторонне развивающихся индивидов, уже не состоящих друг по отношению к другу в каких-либо отчужденных, производственных отношениях. Их отношения друг к другу – это чисто человеческие отношения в их совместной дея­тельности по овладению формами общественного сознания, по реаль­ному воплощению в жизнь заоблачных до этого идеалов Истины, Блага, Красоты.

Сегодня коммунистический идеал не работает. Это связано и с тем, что он фактически подменен одним из этапов – пусть высшим – движения к нему, но главным образом – с его крайней абстрактно­с-тью. Идеал лишь тогда станет нашим грозным оружием, средоточием всех идей, «...которые овладевают нашей мыслью, подчиняют себе на-ши убеждения и к которым разум приковывает нашу со­весть...» (Маркс), когда обретет зримые, конкретные черты.

А это случится немедленно, как только мы, отбросив трусливый тезис-самооправдание ползучего эмпиризма о том, что, мол, «ничего больше нельзя теоретически предсказать сверх того, что уже предска­зано», и опираясь, с одной стороны, на колоссальный эвристический потенциал марксовой диалектики, а с другой – на

гениальную ле­нин­скую идею многоукладности всякого общества – как только мы осме­лимся открыть не только в истории, но и в совре-менной нам дей­стви­тельности зародыши, островки, уклады, в которых сегодня реаль­но, зримо существуют все минувшие формации, все ком-мунистиче­ские способы производства и все формации эпохи «поло-жительного гума­низма».

Здесь мы вторгаемся в новую область, касаемся второго измере­ния материалистического понимания истории. Первое измерение – взгляд на историю как на линейную цепочку «чистых» формаций, ко­торая, как мы теперь выяснили, делится на три эпохи с присущей каж­дой из них специфической логикой, механизмом развития. На самом деле три типа развития, характерные для последовательных эпох, представляют собой три фазы единого диалектического процесса, между которыми существует генетическая связь, подобная связи между личинкой, куколкой и бабочкой.

Но еще Энгельс на примере феодализма разъяснил, что «чистые» формации практически в природе не встречаются. Органической ча­стью материалистического понимания истории после Ленина стало представление об обществе как о гетерогенной совокупности, ком­плексе взаимодействующих «формаций-укладов», один из которых, как правило, доминирует и, пронизывая собой все поры социального организма как «особый эфир» (Маркс), определяет формационную принадлежность всей целостности.

Каковы же законы движения, логика развития этих целостностей, социальных организмов?

Это и есть третье измерение исторического материализма – мате­риалистическая диалектика как логика развертывания и разрешения противоречий между различными укладами, их возникновения, объ­единения в комплексы, чередования этапов количественных и качест­венных изменений, распада и гибели.

И только совокупность этих трех измерений дает возможность по-нять подлинный механизм смены способов производства. Чистая формация, взятая в качестве абстракции, конечно, же, обладает своим имманентным логическим самодвижением, но при этом никогда не выйдет за свои границы. Источник развития любого

реального обще­ственного организма – в его противоречивой много-укладности.

Эти три аспекта, измерения материалистического понимания ис­тории представляют собой не что иное, как три органических части, раздела исторического материализма – системы категорий, используе­мой как средство не только и не столько для изучения истории обще­ства, сколько для его изменения, сознательного исторического творче­ства. За каждой из этих частей стоит одна из трех фундаментальных категорий истмата.

Развертывание категории «деятельность» дает совокупность форм деятельности, типов личности и форм практики, лежащих в основе ти­пологии формаций. Это – «таблица Менделеева» исходных социаль­ных элементов, атомарных сущностей, из которых слагаются социаль­ные организмы[74].

Развертывание категории «движение» позволяет представить себе «физику», «химию», «биологию» этих организмов – то есть картину всего разнообразия типов взаимодействия укладов и их комплексов между собой.

Наконец, развертывание категории «развитие» дает собственно при-мененную к социальным процессам диалектику, законы которой были открыты еще Гегелем и материалистически переосмыслены Марксом.

Но, увлекшись категориальным древом, не потеряли ли мы окон­чательно из виду лес народнохозяйственных проблем?

Вековая традиция рассматривать общественные науки как цве­точки на обоях в здании нового общества, возводимом немногослов­ными прак-тиками на фундаменте здравого смысла – тяжкое наследие «предысто-рии». Этот анахронизм каким-то мистическим образом соче­тается у нас с верой в то, что именно в теории и состоит наше главное экономическое преимущество.

Люди, живущие на дне воздушного океана, могут стараться пос-тичь его законы, удовлетворяя этим свое праздное любопытство или же, максимум, пытаясь предсказать завтрашнюю погоду, повлиять на кото-рую они все равно не в силах. Если же они решили заняться воздухо-плаванием – им придется обходиться с законами совершенно по-иному.

Во-первых, нужно установить принципы аэродинамики, опреде­ляющие подъемную силу, которая действует на искусственное крыло. Во-вторых, чтобы законы не остались на бумаге, нужно конструктор­ское бюро со сложной культурой инженерных расчетов, нужна авиа­ционная промышленность, объединяющая комплекс сложных техно­ло-гий, а также долгие усилия летчиков-испытателей и многое другое. И, наконец, самолет – это противоестественное явление природы – пре-вращается в естественно падающий предмет, стоит лишь летчику отвлечься на минуту или двигателю прекратить работать...

Конечно, все это сложно и, к тому же, небезопасно. Но «практи­кам», все еще надеющимся, поднатужившись, воспарить на эфирных крылах здравого смысла, придется убедиться: рожденный ползать – летать не может.

Первый («предысторический») тип развития осуществляется вне зависимости от того, пытается ли кто-либо познать его законы, и на-сколько адекватен результат этого познания. В коммунистической эпо-хе познанные законы работают в качестве активных элементов дви-гателя общественного развития. При этом любой элемент общест­вен-ного организма, не будучи присоединен к этому двигателю, немед­лен-но замирает или превращается в «естественно падающее тело», де­градируя к «предысторическому» типу развития.

Казалось бы, все это очень мило, но почти наверняка уже встре­ча-лось в океанах словопрений о характере экономических законов при социализме. Непостижимым, однако, при этом остается «только» то, каким образом бесчисленная рать обществоведов вкупе с нашим дру­гом – Проницательным читателем – ухитряется отвертеться от неиз­бежного вывода: категория субъекта, чья деятельность состоит в по­знании объективных законов, превращении их в двигатель обществен­ного развития и управлении этим развитием, должна стать цен­т-ральной категорией материалистического понимания истории в ком-мунистическом типе развития.

Антагонистическое противоречие между известной всем реально­стью нашего общественного бытия и ее отражением в обществоведче­ском сознании здесь проявляется предельно конкретно и обнаженно. В то время как партия является ведущей силой, субъектом комму-

нисти­ческого строительства – партийное строительство, наука об этом субъ­екте, существует на птичьих правах, ее статус как науки подвер­гается сомнению, потому что из урезанного «предысторического мате­риа­лизма», призванного в этом виде быть ее методологической осно­вой, по существу, изгнано понятие субъекта.

Таков печальный, но закономерный финал попыток использовать «материалистическое понимание предыстории» в качестве методоло­гического фундамента комплекса наук о строительстве социализма. Полученный гибрид редьки с капустой провозглашается теоретиче­ским оружием пролетариата, выражающим его классовый интерес. А в результате неуклонного следования столь своеобразно понятому «принципу партийности общественной науки» партия во имя чистоты теории вообще изгоняется из теоретического образа реальности.

Как же должно выглядеть материалистическое понимание меха­низма общественного развития, в центре которого стоит категория субъекта – коммунистической партии?

Но прежде нужно договориться о следующем. Речь пойдет вовсе не о противопоставлении одной тощей дефиниции другой. Ленин пи­сал, что материалистическое понимание истории только тогда пере­ста-ло быть гипотезой, когда было детально развито, проверено и под­твер-ждено на материале одной конкретной формации – капиталисти­че-ской. Структура этой проверки была дана Марксом в известном «Пла-не шести книг». А все грандиозное здание «Капитала» было реа­лиза-цией хотя и ключевого, но лишь начального пункта первой книги этого плана. Таков реальный масштаб проблемы, который не надо упускать из виду. Поэтому то, что будет сейчас предложено – только эскиз, план подобной работы применительно к новому типу развития.

Но главное в другом. Различие между двумя эпохами столь фун­даментально, что в теории оно приводит не просто к тому, что одни категории заменяются на другие. Различие проявляется в том, что на месте плана написания книг, в которых отражается понимание меха­низма общественного развития, должен возникнуть план разработки комплекса средств, благодаря которым это развитие только и может осуществляться в целенаправленной, сознательной деятельности субъ­екта.

Проницательный читатель, который в этом месте ожидает появ­ле-ния чего-то невиданного и неслыханного, будет жестоко разочаро­ван. Здесь срабатывает известный стереотип, по которому для соотне­сения «материалистического понимания истории» с жизнью требуются тяжкие умственные потуги, невероятные ухищрения и кульбиты тео­ретической мысли. Теперь-то мы понимаем, в чем тут причина. Под­линное же материалистическое понимание истории естественно согла­суется с жизненными реалиями и здравым смыслом. Однако тут наука вовсе не подыгрывает начальству, не идет на поводу у здравого смысла, а исходит из него как из эмпирически конкретного и, пройдя путь осмысления, абстрагирования, возвращается к нему уже как к конкретно-всеобщему.

Итак, «соль соли, двигатель двигателей» механизма общественно­го развития в эпоху коммунизма – сознательная деятельность субъекта – правящей партии. Ее форму деятельности удобно в общих чертах представить в виде функциональной схемы (см. рис. ниже).

Она включает замкнутый вос­производящийся цикл из шести функций[75], среди которых первые три являются дескриптивными (то есть описывающими, аналитиче­скими, исследовательскими), дру­гие три – нормативными (предпи­сывающи­ми, конструктивными, практи-че­скими).

Функция 1 – установление того, в чем конкретно состоит «про­гресс» на данном этапе разви­тия общества, то есть перспектив­ной, а также текущей цели, общих мето­дов и средств ее достижения, по­сле-дова­тельности объективно не­обходимых этапов на пути к ней. Все это устанавливается в терми­нах ка­тегориальной сетки «чистых фор­маций» и «идеальных» элементов, из которых они слага­ются. Функция, при всей своей «теоретичности», не может осуществ­ляться популярным методом «приставления пальца ко лбу» на предмет транс­ценденталь­ного созерцания умопостигаемых эйдосов. Это – сложный итератив­ный процесс, реализуемый группой определенным образом подготов­ленных и вооруженных специальными средствами логиков-теоре-тиков, которые взаимодействуют с практиками и специ­алистами-пред­метниками. Процедура такого взаимодействия устроена

как свое­об­разный «концептуальный насос», «накачивающий» пред-метное со­дер­жание в абстрактные логические ячейки категори­альной структуры «Деятельности» с нужной степенью конкретизации. Соб-ственно, функция 1 осуществляет познание необходимости, тех объек-тивно не­обходимых этапов, через которые должно развертывать­ся осу-ществля­емое субъектом развитие общества.

Однако на этом этапе нам пока ничего не известно о том конкрет­ном социальном организме, развитие которого мы собираемся осу­ще-ствлять (помимо исходной гипотезы о его общей формационной при-надлежности или этапе развития). Функция 2 осуществляет де­тальную идентификацию этого организма в предметных категориях, полу-ченных при реализации функции 1, то есть его детальный «хими­че­ский» и «биохимический» анализ на основе категориальной «табли­цы Менделеева», и представление в виде сложной совокупности взаи­мо­действующих, противоборствующих, вложенных один в другой, про­пущенных друг через друга и т. п. укладов. Роль учебника по био­хи-ми­ческому анализу играет при этом категориальная структура «Дви-же­ния» социальной материи, то есть второй раздел исторического материа­лизма.

Наконец, функция 3 осуществляет переход от этой феноменоло­гии собственно к логике развития, превращает пеструю картину сосу­ществующих и взаимодействующих укладов в логическую структуру соподчиненных объективных противоречий между ними. Это стано­вится возможным благодаря использованию комплекса специальных средств, в котором овеществлена ставшая материальной силой диалек­тика как общая теория, категориальная структура «Развития».

Итак, осуществлено познание необходимости, текущей реально­с-ти и имеющихся возможностей. На этой основе можно переходить к активной, нормативной фазе деятельности субъекта.

Функция 4, используя тот же комплекс логических средств, но уже в качестве мощной и гибкой системы автоматизированного проек­тирования, выстраивает программную линию развития, реализующую коммунистический критерий прогресса, как структуру определенным образом взаимоувязанного разрешения объективных противоречий.

Функция 5 воплощает эту линию в практическую политику. Такая политика, обладая на сущностном уровне глубочайшей внутренней це-лостностью, на поверхности явлений неизбежно будет выглядеть как совокупность совершенно разнородных, разнонаправленных, а по­рой и парадоксально-противоречивых действий и мероприятий. Ком­плекс специальных средств – овеществленная «диалектика природы» – необходим для удержания контроля над этой сложной целостностью. Важно отдавать себе отчет, что в коммунистическом типе развития не может быть решений общего характера, которые кто-то должен потом конкретизировать, «исходя из здравого смысла и применительно к об­стоятельствам». Программная линия развития на практически-полити­ческом уровне последовательно должна быть реализована примени­тельно к каждому элементу общественного организма, в противном случае он немедленно выпадает из коммунистического развития.

Здесь здравый смысл, казалось бы, подсказывает, что цикл дея­тельности субъекта завершен, и никакая функция 6 больше не нужна. Но это снова следствие стереотипов «предыстории», некритически пе­реносимых нами на новый тип развития.

В эпоху, предшествующую социалистической революции, обще­ственное сознание способно устраивать жесткие арьергардные бои с общественным бытием, может даже серьезно затормозить его разви­тие, но в конечном счете вынуждено всегда сдаться на милость побе­дителя. Что же касается коммунистического типа развития, то здесь измененное субъектом общественное бытие не в силах привести обще­ственное сознание в соответствие с собой, не прибегнув для этого к помощи субъекта-посредника.

В этом глубокий смысл идеологической работы партии, ибо в ее отсутствие общественное сознание полностью заблокирует возмож­ность каких-либо дальнейших экономических и социальных перестро­ек. Значение идеологической работы в новую эпоху качественно изме­няется, неизмеримо возрастает, что прекрасно ощущают практические партийные работники, но что остается загадочным и необъяснимым с точки зрения «предысторической» методологической основы, тяжкого креста, добровольно принятого на себя нашими мучениками от

тео­рии. Их гордое сознание успешно блокирует наше бытие, по по­нятным теперь причинам игнорируя многолетние призывы партии со­здать теорию идеологической работы.

Не правда ли, все что мы разбираем, кажется очень сложным и весьма неожиданным?

Все это именно кажимость. Иллюзия возникает из-за того, что естественное движение в русле мысли основоположников марксизма-ленинизма на каждом шагу приходится прерывать для расчистки этого русла от безграмотных интерпретаций, схоластических арабесок, фи­гур умолчания и иных миазмов теоретического бескультурья, прочно сросшегося с корыстным цеховым интересом.

Все мы с детства дышим дымной копотью этой свалки, отравля­ю-щей целебный воздух нашей теории и застилающей коммунистиче­ский горизонт нашей практики. Все мы носим частицу этой свалки в себе, порою – вольно или невольно – прикладываем руки к ее попол­не-нию, тем самым усугубляя и закрепляя свою рабскую зависимость от нее. И только «по капле выдавливая из себя» это рабство, можно пройти теоретический путь к подлинным идеям Маркса-Ленина, от­крывающим практический путь к «действительному коммунистиче­скому действию».

Сейчас мы уже в состоянии существенно конкретизировать ответ на первую половину главного вопроса современности: в чем состоит принципиальное (но покуда потенциальное) преимущество экономики социализма? Затем мы перейдем на этой основе к ответу на вторую половину вопроса: как практически это потенциальное преимущество безотлагательно превратить в реальное?

Вспомним, что исходный абстрактный ответ включал в себя три момента:

1) сознательность, лежащую в основе механизма общественного развития – сознательность действия партии, создающей новое общест­во;

2) научную основу, используемую как средство для этого созна­тельного действия, и

3) его вполне определенную объективную цель.

Сравним реальное марксистское содержание каждого из этих мо­ментов с «творческими» трактовками штатных интерпретаторов. Нач-нем с конца.

1. Цель. Формула, состоящая в том, что целью коммунистов явля­ется построение коммунизма, суть простая тавтология. Это ясно каж­дому нормальному человеку, однако он стесняется (или же опасается) в этом признаться. Но опасаться должны, прежде всего, авторы этой формулы: если подставить в нее классическое определение «Немецкой идеологии» (коммунизм – это не некое идеальное состояние общества, которое должно быть установлено, а действительное движение, уни­чтожающее теперешнее состояние), то она немедленно превращается в печально известную формулу Бернштейна о средстве и цели...

Конечно, вполне допустимо, как это делается сейчас, объяснить целью коммунистов построение высшей фазы коммунизма. Но такое решение само порождает ряд недоуменных вопросов. Во-первых, су­ществующее представление о высшей фазе страдает предельной абст­рактностью и не содержит вследствие этого ни должного эмоциональ­ного заряда, ни, что еще важнее, какого-либо намека на конкретные пути ее достижения. Это и неудивительно, так как позже выяснится, что «высшая фаза» по своему содержанию равна целым трем способам производства. Во-вторых, совершенно неясно, что же тогда станет це­лью коммунистов после достижения исходного рубежа высшей фазы. В-третьих – и это самое главное – такой подход превращает все пред­шествующие этапы коммунистического строительства, включая разви­той социализм, в темный и бесструктурный «предбанник». Такое пред­ставление о цели трудно назвать мобилизующим.

Но, может быть, не стоит изобретать велосипед? Знамя коммуни­стов сегодня, как и вчера (как и долгое время спустя) должны укра­шать три бессмертных слова из «Манифеста»: уничтожение частной собственности. Невозможно короче и вместе с тем конструктивнее выразить суть коммунистической теории. Если кому-то угодно пони­мать это «уничтожение» как только лишь вооруженное изгнание по­ме-щиков и капиталистов, то, по той же логике, он должен разуметь под уничтожением безграмотности собственное самоубийство.

2. Научная основа. Никто не спорит с тем, что материалистиче­ское понимание «предыстории» – гениальное открытие Маркса. Но суть дела, во-первых, в том,

что оно охватывает лишь одну треть од­ной трети, то есть ¹/₉ ис-торического материализма, и во-вторых, ту его часть, которая, будучи взята изолированно, абсолютно неприло­жима к делу строительства нового общества. Когда весь комплекс наук будет сведен к своей ес-тественной методологической основе – диалектиче­скому и истори-ческому материализму, тогда станет ясна взаимосвязь (безусловно, существующая) между ветеринарией и тео­рией машин и механизмов; но даже тогда анатомию лошади вряд ли удастся непо­средственно использовать в качестве методологической базы автомо­билестроения... Все это было бы смешно, когда бы не было так грустно. «Ирония ис-тории» (любимое Энгельсом гегелевское выраже­ние) может стать убийственной, если при переходе к эпохе, в которой должно осу-ществляться сознательное историческое творчест­во, место науки, обеспечивающей такое творчество, будет занимать «собака на сене».

3. Наконец, сознательность. Свойство быть сознательным субъ­ектом общественного развития часто трактуется чуть ли не как авто­матически присущая нам добродетель, всосанная с молоком матери. Но здесь совершенно не случайно три содержательных момента нашего потенциального экономического превосходства перечислены в обратном порядке.

Мало сформулировать конкретную и объективную цель истори­че-ского творчества (хотя мы уже здесь ухитрились безбожно запутать себя и других).

Мало подвести под движение к ней надежную методологическую и научную основу (хотя мы, вместо того, чтобы развивать необходи­мые для этого разделы исторического материализма в соответствии с их теоретическими основами и логическим каркасом, завещанными нам классиками, все твердим школьную формулу материалистическо­го понимания «предыстории» в качестве универсального заклинания от всех злых духов).

Чтобы стать сознательным субъектом, этого недостаточно. Необ­ходимо главное – «действительное коммунистическое действие». А его не совершишь голыми руками или же с помощью тяжеловесных фоли­антов «научных основ».

Казалось бы, простое дело: бери идеи и превращай их в матери­альную силу. Но принципы аэродинамики,

как это уже отмеча­лось, упорно не желают материализовываться в самолет только по же­ланию теоретика, возомнившего себя «субъек-том». Они нуждаются для этого превращения в таком громоздком посреднике, как конструк­торское бюро и опытное производство.

Не потому ли мы так основательно застряли на месте с превраще­нием наших идей в реальную силу, что дело это поручено таким «спе­циалистам», которые – при всех их субъективно-благих побуждениях – по самому узко-цеховому характеру своей подготовки и своего сте­рильного социального бытия ничего не умеют и не хотят делать ру­ками?

Только сознание, определяемое такого сорта социальным бытием, могло породить грандиозную затею: создадим-де хорошие условия, простор для действия неких «объективных экономических законов со­циализма», а дальше они сами, аки самобеглая коляска, помчат по тракту наших экономических преимуществ, да так, что только этапные версты замелькают...

Увы, все обстоит ровно наоборот. Не субъект устанавливает хо­рошие или же плохие рамки, после чего заботливые законы немедля расписывают ограниченный ими холст идиллическими пейзажами об­разцового общества. Это типичный гибрид «предысторического» пред­ставления о характере действия законов с идеалистическими иллюзи­ями. Как раз законы определяют объективные границы, усло-вия дея­тельности субъекта на каждом этапе коммунистического строитель­ства, который, познав эти условия, затем сам, засучив рук-ава, воору­жившись мощным комплексом специальных средств, дол-жен осуще­ствить в этих границах движение, уничтожающее очеред-ной слой частной собственности. И ежели кому-то удастся обнаружить или же создать в нашей экономике некую часть, которая «катится са-ма», то будьте уверены, что катится она отнюдь не в гору.

На лице Проницательного читателя проступает загадочная улыбка...

(Конец главы 1)

18-25.06.85

г. Москва