Конфуций с учениками . Гравюра на дереве .

КОНФУЦИЙ И ЕГО УЧЕНИЕ

...День стоял жаркий, повозка уже не первый час тащилась по разбитой дороге. Престарелый Конфуций изне­ могал от палящего солнца, но, следуя древним нормам поведения, ничем не выдавал своего недовольства. Нако­ нец дорога свернула в тень деревьев, а вдали показалась гора Тайшань — одна из высочайших святых вершин Китая. «Сколь свято и сколь спокой­но это место, - - подумал Конфу­ ций. -- Счастливы люди, живущие здесь в умиротворении».

Из состояния благостных разду­ мий его внезапно вывел пронзитель­ ный крик: какая-то женщина в голос рыдала над могилой. Конфуций оста-

новил повозку и, согласно древнему ритуалу, несколько минут предавал­ ся печали вместе с незнакомой жен­щиной — ведь смерть объединяет всех, — а затем послал своего учени­ка Цзы-лу спросить, не надо ли чем помочь.

— Вы так убиваетесь... Похоже, вы скорбите уже не о первой утра­ те, — сказал Цзы-лу.

—Да, так оно и есть, — горест­ но подтвердила заплаканная жен­ щина. — Когда-то от когтей свирепо­ го тигра погиб мой свёкор. А затем погиб и мой муж. Сегодня же я поте­ ряла единственного сына — его тоже убил тигр.

Дорожные

Встречи

Конфуция .

 

— Так почему же вы не покинете
эту деревню? Разве можно жить в та­
ком опасном месте?! — в недоумении
воскликнул Цзы-лу.

—Зато здесь нет жестоких вла­
стей, — кратко ответила женщина,

Конфуций, слышавший этот раз­ говор, согласно кивнул головой. Неизве­ стная женщина сумела выразить, мо­жет быть, самое потаённое, что носил в душе Великий Учитель. Когда Цзы-лу вернулся к повозке, Конфуций при­стально посмотрел на него и произнёс: «Запомним это, ученик. Жестокая власть страшнее свирепого тигра!»,

Эта история о скромном китайском мудреце Конфуции, который подарил миру великое учение о гуманности и священном долге, который учил людей в любых ситуациях следовать Ритуа­лу — универсальным правилам и нор­мам жизни.

О себе Конфуций не любил гово­рить и свой жизненный путь описал в нескольких строчках: «В 15 лет я обра­тил свои помыслы к учёбе. В 30 лет я обрёл самостоятельность. В 40 — сумел освободиться от сомнений. В 50 лет я познал волю Неба. В 60 лет научился от­личать правду от лжи. В 70 лет я стал следовать желаниям моего сердца и не нарушал Ритуала».

В этом высказывании весь Конфу­ций — человек и идеал традиции, из­вестной как конфуцианство. Его путь от учёбы через познание «воли Неба» к свободному следованию желаниям сердца и соблюдению правил поведе­ния, которые он считал священными, «небесными», стая нравственным ори­ентиром всей китайской традиции. Учение Конфуция весьма многогран­но: оно включает в себя совокупность духовных и социальных норм, переда­ваемых из поколения в поколение на протяжении почти 2,5 тыс. лет. Прави­ла эти касались воспитания человека, определяли его поведение в семье, на службе и в обществе, устанавливали определённый способ мышления. До сих пор конфуцианство служит источ­ником, питающим китайскую культуру и во многом определяющим лик ки­тайской нации.

Сегодня трудно найти человека, не слышавшего о конфуцианстве и его

знаменитом основателе Конфуции (551—479 до н. э.), имя которого в ки­тайском произношении звучит как Кун-цзы или Кун-фу-цзы (Мудрец Кун). В древних книгах его порой называют просто Учителем, подразумевая, что речь идёт о великом наставнике, став­шем нравственным идеалом сотен миллионов людей. На высказывания Конфуция ссылаются философы, по­литики и учёные всего мира, изрече­ния Конфуция можно услышать даже от малограмотного китайского кресть­янина.

По конфуцианским принципам в наше время живёт не только Китай, но и некоторые страны Восточной и Юго-Восточной Азии: Япония, Корея, Вьетнам, Сингапур. Причём принципы эти настолько органично вошли в ткань национальной культуры, что лю­ди часто сами не замечают, как гово­рят словами Конфуция.

Ученики Конфуция записали его высказывания, обобщив их в книге «Лунь юй» (VI в. до н. э.), название кото­рой принято переводить как «Беседы и суждения». Она состоит из коротких записей бесед Учителя с последовате­лями, из лаконичных афоризмов Кон­фуция и описаний важных эпизодов его жизни.

Принято считать, что Конфуций и является основателем конфуцианст­ва. Это не совсем так. Из уст самого мудреца исходило в основном учение о духовном и житейском облике чело­века; он говорил о необходимости со­блюдать ритуалы и нормы поведения, быть справедливым и человеколюби­вым, чтить старших и заботиться о младших. Он не уставал напоминать, что «достойный человек прежде всего должен спрашивать с себя, а ничтож­ный человек спрашивает с других». Для Конфуция непременным признаком человека культурного, укротившего в себе животное начало, было почита­ние прошлого. Таким образом, он про­поведовал сложное моральное учение. Однако на протяжении веков трактовка конфуцианства не раз изме­нялась, порой придавая учению самые причудливые черты. В конце концов конфуцианство превратилось в поли­тическое и социальное учение о прин­ципах справедливого и гармоничного

КОНФУЦИЙ И ЛИНЬ БЯО

Во все времена конфуцианство критиковали по различным пово­дам. Но, пожалуй, самый неожиданный удар по конфуцианству был нанесён уже в наши дни. В 1972—1976 гг., во времена «культур­ной революции», в Китае была развёрнута мощная политическая кам­пания под лозунгом критики Линь Бяо и Конфуция. Линь Бяо, дол­гое время находившийся на высших постах в руководстве Китайской Народной Республики, в какой-то момент оказался противником за­нимавшего пост руководителя страны Мао Цзэдуна. Линь Бяо неред­ко цитировал Конфуция и неплохо знал «Лунь юй» («Беседы и су­ждения»). Поэтому удар был нанесён расчётливо — через критику древнего учения был дискредитирован современный политик.

Конфуция обвинили в том, что он «проповедовал рабовладель­ческий строй», и назвали реакционером. Ему в вину ставилось то, что он, будучи «заядлым консерватором», призывал лишь изучать древние книги «Ши цзин» («Книгу песен») и «Шу цзин» («Книгу ис­тории»), находя в них образчики поведения. А конфуцианская про­поведь основных норм поведения (сам Конфуций называл это Ритуалом), таких, как «человеколюбие», «сыновняя почтительность», оказалась «оголтелой зашитой интересов рабовладельческого класса». В тех же грехах был уличён и Линь Бяо, объявленный ре­визионистом. Он якобы «использовал учение Конфуция в качест­ве реакционного оружия в своих попытках узурпировать власть».

Все перипетии этой политической кампании довольно слож­ны (примечательно уже хотя бы то, что она велась после гибели Линь Бяо), гораздо важнее другое: Конфуций на протяжении ты­сячелетий оставался мощным рычагом воздействия на сознание миллионов людей. Кстати, обвинение кого-то в «приверженности к Конфуцию» в Китае звучит довольно странно — в стране труд­но найти человека, который в той или иной мере, иногда сам то­го не сознавая, не был бы конфуцианцем, не следовал бы нормам поведения, завешанным Конфуцием.

Сразу же после окончания «культурной революции» Конфу­ций был реабилитирован. Сегодня на его родине, в местечке Цюй-фу, открыт огромный мемориальный комплекс, к которому ведёт многорядное шоссе. Здесь практически ежегодно проводятся научные конференции, собирающие учёных из десятков стран ми­ра. Духу Конфуция совершают поклонения в кумирнях, проводят­ся даже специальные праздники, посвящённые Великому Учите­лю, с красочными представлениями.

С привычной европейской точки зре­ния конфуцианство нельзя в полном смысле слова назвать религией. В тра­диционном Китае даже не было такого слова. Многие основные направления китайской философской мысли объ­единялись одним понятием — цзяо, что в переводе означает «учение», а точнее, «духовное учение».

И даосизм, и конфуцианство, и моизм (носящий имя основателя учения Мо-цзы), призывавший к бескорыстно­му служению людям и всеобщей люб­ви, и школа легистов, говорившая о правлении через жёсткое соблюдение

Алтарь храма

Конфуция в Цюйфу .

Слева и справа —

Изваяния великих

Мудрецов ; в центре —

Изображение

Конфуция ,

Курительница

И благовонные свечи .

законов, — все они по сути являлись ду­ховными учениями о совершенствова­нии человека. В них практически от­сутствовали черты эсхатологии -религиозного учения о конечном смыс­ле земной истории (оно пришло в Ки­тай вместе с буддизмом в I в. н. э.), не было идей о конце мира и его пере­рождении. Великих учителей Китая больше интересовало другое — внут­ренняя природа человека.

Однако в чистом виде эти уче­ния встречались лишь в некоторых школах «знатоков». Как для Древнего Китая, так и для современного более привычно причудливое смешение разных учений. Есть даже выраже­ние: «Три учения соединяются во­едино». «Три учения» — это конфуци­анство, даосизм и буддизм.

До сих пор сохранились религи­озные группы и объединения, где од­новременно поклоняются не только Конфуцию, Лао-цзы, Будде, но и Му­хаммаду и Иисусу Христу, частично со­блюдая при этом и христианские, и буддийские, и мусульманские ритуалы. Под общим названием «цзяо» Китай сумел совместить христианство и кон­фуцианство — на первый взгляд аб­солютно непохожие системы. Такова китайская духовная реальность — пе­реплетение в народном сознании са­мых различных учений.

И всё же: религия ли конфуциан­ство? Действительно, в нём есть черты

религиозного сознания, религиозного мировосприятия: вера в духов и души умерших, развитый культ предков, по­клонение Небу, осознание метафизи­ческой глубины мира, стремление к чисто религиозному мистическому опыту, но в то же время нет понятия святости и святых, стоящих над людь­ми. Единственной идеальной фигурой для Конфуция являлся лишь цзюнъ цзы — вполне реальный «благородный муж» или «совершенномудрый».

Сам Конфуций верил в духов, но полагал, что они нисколько не помо­гают человеку в его внутреннем совер­шенствовании, Более того, философ со­ветовал, чтобы «народ почитал духов и души умерших, но держался при этом от них подальше». Такое поведение Конфуций называл весьма мудрым. Главным же он считал процесс выяв­ления в себе человека культурного на основе почитания древности.

Итак, конфуцианство — совер­шенно особое мировосприятие, поэто­му не стоит ждать однозначного отве­та на вопрос, стало оно религией Китая или просто этическим учением. Однако очевидно, что конфуцианство выполняло в Китае практически все функции религии.

ПОКЛОНЕНИЕ ДУХАМ И БОГАМ

Большинство китайцев совершают по­клонение духам и божествам не в рос­кошных храмах, которые можно встретить на фотографиях, а в малень­ких молельнях или кумирнях. Часто в кумирне может находиться всего лишь один человек. В центре кумирни уст­роен небольшой алтарь, на нём — ма­ленький металлический треножник, почти доверху засыпанный пеплом сгоревших благовоний. В этот пепел молящийся ставит новые куритель­ные палочки.

Подобные сооружения имеются повсюду, порой даже на пустынной горной дороге можно обнаружить старую кумирню, стены которой поч­ти полностью заросли мхом, — види­мо, такому строению много сотен лет. Да и история фигурок святых на алта-

МОЛИЛСЯ ЛИ КОНФУЦИЙ

Как-то раз Конфуций тяжело занемог. К нему пришёл его ученик Цзы-лу и стал умолять Учителя обратиться с молитвой к духам.

- А принято ли поступать так? — внезапно спросил Конфуций.

— Конечно, так принято поступать, — с уверенностью отве­
тил Цзы-лу, — ведь в сборнике «Молитвы» говорится: «Молись ду­
хам Неба и Земли!».

— А я уже давно молюсь, — сказал Учитель.

войны Гуань-юя (это реальная лич­ность, при жизни он был блестящим полководцем); одного из высших ду­хов Юй-вана (Нефритового Владыки); духа очага, богатства и долголетия Шоу-сина, а также нескольких мест­ных божеств.

Китай чтит всех сразу, и для всех духов и богов ставятся в курильницу одни и те же благовонные палочки.

Дух — такой же «законный" жи­тель этого мира, как и человек. Нет ду­хов абсолютно злых или добрых, хо­тя, конечно, дух очага чаще всего помогает людям, а дух Конфуция дару­ет семье долголетие и крепкое потом­ство. Правда, дух очага может раз­гневаться и подпалить пищу, а то и вообще сжечь весь дом — значит, с ним неправильно обходились. В этом смысле духи очень похожи на людей: с ними нужно уметь общаться. Лучше их задабривать, но можно иногда и по­ругать. Например, если моления духу дождя не помогают и жара стоит такая, что все посевы гибнут, китайский кре­стьянин, отбив определённое число

поклонов перед фигуркой духа дождя, может бросить её на землю, потоптать ногами и даже помочиться на неё. После этого, «наказав» духа, человек бу­дет по-прежнему поклоняться ему. Вряд ли буддист осмелится сделать то же самое с золочёным Буддой. А вот жителям Дальнего Востока нужен, как правило, вполне конкретный результат от общения с духами, причём именно здесь и сейчас.

Для непосредственного общения с духами используют различные вспо­могательные методы, например закли­нания, магические амулеты, снадобья и бальзамы. От них человек впадает в экстатический транс, и тогда его со­знание приобщается к миру инобытия, населённому духами.

В странах Восточной Азии быту­ет мнение, что прямое общение с духа­ми таит в себе немало опасностей. Из­вестно выражение «быть захваченным духами». Вначале человеку открыва­ются огромные возможности — он ощущает прилив сил, способность со­вершать такие подвиги, о которых вряд ли до этого помышлял; в жизни ему бу­дет сопутствовать удача... Но служитель практически каждой религии знает, что в конце концов наступает распла­та: духов нельзя перехитрить, и человек оказывается их пленником. На смену личностным волевому и моральному стимулам (именно эта идея встречает­ся и у Конфуция, и у Лао-цзы) прихо­дит слепое доверие к духам.

Конфуций был убеждён, что суще­ствует сила, стоящая над духами, над философскими построениями и ду-

 

 

Жертвоприношение Великому Учителю Куну . Гравюра.

ховностью вообще. Как зовётся она? Да и можно ли вообще как-либо назвать то, что находится за пределами разума? Не случайно Конфуций, так стремив­шийся «исправить имена» и дать каж­дой вещи «название в зависимости от её функции», вдруг отказывается назы­вать то, что стоит над духами. Иногда оно фигурирует у него как Дао, иног­да — как Небо, иногда — как Шан-ди (Верховный Владыка). Учитель словно бы специально путает термины, под­чёркивая их искусственность.

Конфуций, как и даосы, говорил о некоем Пути (Дао), хотя и подразуме­вал под этим понятием нечто другое, Это не просто универсальный путь рождения и развития всех вещей, неви­димый и потаённый, как считали дао­сы. Для Конфуция он превращается в способ высветления в человеке чисто человеческих, культурных свойств. Это прежде всего путь самовоспитания, а иногда и система уложений о пра­вильном поведении. В этом смысле у Конфуция понятие «Дао» имеет значи­тельно меньше святости и мистично­сти, чем у даосов. Для Конфуция Небо стоит над Дао; именно от него зависит, распространится Дао или погибнет.

Многие не поняли, что Конфуций дей­ствительно знал о высшем, но созна­тельно отказывался говорить о нём. Например, некоторые учёные утверж­дали, что даосы присвоили себе пра­во рассуждения о мистическом, поту­стороннем, о небытии, в то время как Конфуцию остались «беседы о повсе­дневном»: о нравственности, долге, гуманности — иными словами, о ми­ре бытия.

Как-то у известного мистика Ван Би (III в. н. э.), одного из создателей школы «Учение о сокровенном», спро­сили:

— Небытие — воистину исток всех вещей, но мудрец Конфуций не желает обсуждать это. Так почему же Лао-цзы постоянно говорил о нём? - Конфуций, — ответил Ван Би, - воплощал собой небытие, а о небытии невозможно рассказать. Поэтому мудрец даже не рассуждал о нём. А вот Лао-цзы принадлежал к миру бытия и постоянно говорил о его недостаточности.

Сколь необычный поворот мысли! Конфуций молчал о небытии, о поту­стороннем именно потому, что знал об этом! А Лао-цзы лишь «слышал», сам до

Путешествующий книжник даже в дороге думает о благостном . Рисунок из древней рукописи .

вмятина. И вот знаменательное совпа­дение — именно такая форма головы, по легендам, была у знаменитого муд­реца и правителя древности Фуси, ко­торый создал первые иероглифы, на­учил людей читать и писать, объяснил им правила счёта, показал, как ловить рыбу и ставить силки на зверей, как го­товить пищу на огне. Именно Фуси якобы подарил людям первые медицин­ские рецепты и метод иглоукалыва­ния. Одним словом, он принёс в мир то, что называется культурой, Не означало ли это сходство, что Конфуцию сужде­но дать людям какое-то новое осмысле­ние культуры и человека в ней?

История показала, что так и слу­чилось: Конфуций заложил фундамент культуры не только Китая, но и всего Дальнего Востока. Он не только учил людей наслаждаться ароматами древ­ней традиции, но и наполнял восточ­ный мир свежим дыханием.

С юности жизнь учила Конфуция мужеству. Ему ещё не исполнилось и 17-ти лет, как умерла его мать. По­скольку его род, хотя и благородного происхождения, был из числа «малых домов», т. е. бедных и маловлиятель­ных, Конфуция не приглашали на пи­ры, устраиваемые знатными родами в царстве Лу. Не раз ему приходилось испытывать и публичные унижения, и презрительные взгляды богатых вель­мож... Не тогда ли он понял, что «бла­городный муж может быть огорчён лишь тем, что не обладает способно­стями, но не беспокоится о том, что люди не знают его»? Невзгоды не оже­сточили молодое сердце — наоборот, он увидел в них средство самовоспи­тания, обнаружил в своей душе ту уди­вительную любовь к людям, которой впоследствии учил других.

СЛУЖИВЫЕ МУЖИ

В то время по дорогам Китая бродило немало гадателей, врачевателей и ма­гов. Они пытались обрести мистиче­ское прозрение, во многом опираясь на традицию «Книги перемен». Но на­стоящую революцию в метафизиче­ском сознании произвели совсем дру­гие люди, которых называли гаи.

Кто же такие ши? Слово это пере­водят по-разному: «служивые мужи», «учёные служивые люди»; китайцы просто считают его синонимом слова «интеллигенция». В любом случае ши представляли собой наиболее образо­ванную часть общества. Обычно они были хранителями архивов или ам­баров, администраторами нижнего уровня. Встречались среди них про­фессиональные воины и советники правителей областей.

К ши относились большинство китайских философов и духовных просветителей. Например, легендар­ный основатель даосизма Лао-цзы был классическим ши: служил храни­телем архивов и вёл записи историче­ских событий в царстве Чжоу, но покинул службу, став бродячим фило­софом. К служивым мужам принадле­жал и Конфуций, сочетавший в себе все идеалы, все сомнения и мироощу­щение ши. Сначала Конфуций был хранителем амбаров, точнее, мелким служащим при зерновых амбарах, за­тем стал чиновником, следящим за скотом.

Ши отличала одна весьма сущест­венная черта — чрезвычайно развитое чувство социальной ответственности. Для них не существовало вопроса, кто виноват в тех или иных общественных бедах или нерадивости жестокого пра­вителя. Во всём виноваты они, ши, именно они отвечают за всё. Порукой тому их искренность и вера — синь — в силу Неба и духов, в честность пра­вителя и даже в собственные духовные способности. Эта вера подобна рели­гиозному переживанию, когда человек не может словами объяснить, почему он верит в то или иное начало, но лишь чувствует, что без этого убеж­дения лишится самого главного — полноты своего духовного мира. Ши ощущали тесную связь со всем проис­ходящим и даже с будущим.

Служивые мужи обладали пре­красным литературным даром, умели писать не только изящно, с соблюде­нием всех канонов, но и «объёмно". Они научились показывать не трёх­мерную реальность, а куда более слож­ное пространство мистического опы­та, что выходит за рамки всякого логического осмысления мира.

как это понят? Каждый человек сталкивался с невозможностью объяс­нить какое-нибудь ощущение или яв­ление — слов не хватает, чувствуется их ограниченность... Как, например, передать вкус апельсина или аромат цветущего весеннего сада? А ведь это вещи вполне обыденные, едва ли не повседневные. Так что же рассуж­дать о людях, пытающихся толковать глубоко личный мистический опыт, который многим, может быть, не дано пережить никогда. Здесь нужно или особое мастерство, или, как говорили китайцы, «неприукрашенные слова», когда только за определением или оборотом речи открывается глубина духовного мира.

Умел это делать и Конфуций, причём самым неожиданным обра­зом. Он как бы «болтал ни о чём», рас­суждая то об одном, то о другом, не следуя какой-то постоянной теме, и одновременно создавал целое зда­ние философии. Таким даром облада­ли многие ши того времени: кто гово­рил афоризмами, кто объяснял всё через притчи и древние легенды, а иные, как Конфуций, ухватившись всего лишь за одно понятие, напри­мер «долг» или «ритуал», выстраивали целостное мировоззрение.

Нередко правители приглашали этих людей служить при дворе (хоро­шим тоном считались многократные отказы ши). Со стороны властей это был скорее знак уважения к возвышен­ной мудрости, нежели желание вос­пользоваться советом ши: по существу их служба мало влияла на политику. А вот в период Борющихся царств со­циальный престиж ши резко возраста­ет. Нет, они не становятся главенству­ющим классом в обществе, не правят делами в государстве — они концентри­руют в себе мудрость, знание о сокро­венном, внутреннем, им приписывают тайное правление Поднебесной. Этим людям известны способы управления государством и воспитания человека. И одним из первых в их ряду стоял Муд­рец Кун — Конфуций.

Конфуций предложил людям не столько политическое или духовное учение, сколько чисто этическую сис­тему. Важно сначала исправить людей, очистить их, вернуть к нормам пове-

 

дения, а всё остальное (и государство в том числе) постепенно само придёт в равновесие. Надо больше интересо­ваться не политикой или экономикой, а состоянием души человека. Время по­казало, что это наиболее удачная жиз­ненная философия: с одной стороны,

она признавала мир духов, общение с Небом, с другой — призывала больше внимания обращать на соблюдение простейших этических норм в повсе­дневной жизни. Правда, сами по себе эти нормы, особые правила поведения (Ритуал) имели исключительно свя­щенный, надчеловеческий характер. Однако осуществить в реально­сти простейшие нормы поведения

КОНФУЦИЙ ПУТЕШЕСТВУЕТ

 

Однажды во время путешествия по царст­ву Чэнь у Конфуция кончились все съест­ные припасы. Его спутники слегли от го­лода, и вскоре ни один уже не мог подняться. Ученик Конфуция Цзы-лу, по­дойдя к Учителю, с горечью произнёс:

— Выходит, и благородному мужу
случается бедствовать?

— Благородный муж, — ответил
Конфуций, — переносит бедствия с твёр­
достью. А вот мелкий человек, попав в
беду, распускается.

Благородные мужи

со счетами

и тушницей.

Из рукописи XV в.

Ученик Конфуция

Цзы-лу.

Работа современного

художника.

Статуя Конфуция.

Конфуций. С картины

Средневекового

Художника .

не так легко, как кажется на первый взгляд. Даже если очень подробно и доступно объяснить человеку, как должно себя вести, то вряд ли стоит ожидать, что он тотчас изменится. Здесь нужен особый подход к душе человека, и Конфуций находит его.

ЛЕГЕНДАРНЫЕ ПРЕДКИ

Культ предков в Китае такой же древ­ний, как и сама китайская цивилизация. Жив он и до сих пор; даже в городских семьях можно встретить домашние ал­тари, на которых стоят таблички с именами усопших родителей.

После смерти предки восприни­мались как связующее звено между духами и людьми. Они же защищали и от злых духов. Без советов с душами ушедших предков не начиналось ни одно серьёзное дело: не сеяли, не со­бирали урожай. Особенно обстоятель­но с ними советовались перед тем, на­пример, как выдать дочь замуж.

Конфуций не изобрёл ничего но­вого, он лишь воспользовался обыча­ем почитания усопших, углубив его смысл. Ведь предки воплощали в себе

«высокую древность", некий золотой век, когда все жили по правилам и со­блюдали этические нормы поведения. А если довести эту мысль до логиче­ского завершения, то следует покло­няться не столько реальным и прямым предкам, например родителям, сколь­ко первомудрецам, основателям Под­небесной, родоначальникам всего человечества. Конфуций и его после­дователь Мэн-цзы видели свой идеал в первых правителях Китая: Фуси, по ле­гендам, принёс людям письменность, искусство приготовления пищи, навы­ки охоты и рыболовства; Шэньнун научил людей обрабатывать землю; Хуанди, Яо и Шунь передали трон не по наследству как раньше, а по та­ланту — наиболее достойному. Неко­торые исследователи предполагают, что многие из них были реальными лицами, вероятно, племенными вождя­ми III тысячелетия до н. э.

Пример этих людей, их светлые и одновременно окутанные мифами об­разы стали для конфуцианцев более значимыми, чем поклонение далёкому и абстрактному Небу. Само по себе Небо в доконфуцианской архаиче­ской традиции имело конкретное во­площение, даже иероглиф «тянь» -«небо» — первоначально изображался в виде человека с большой головой (символ могущества и животворной силы). Постепенно понятие «Небо» те­ряло личностные черты, всё больше приобретая значение только источни­ка сакральной (священной) мощи. Именно Небо рождало всё сущее и по­велевало судьбами людей. При этом оно оказывалось то синонимом Пути (Дао), то местом пребывания духов и бессмертных. Иногда Небо рассматри­валось как некое начало, обладающее волей и воздействующее на жизнь лю­дей. Но в любом случае оно оставалось далёким от сознания обыкновенного человека, его волю можно было узнать лишь по гаданиям и предсказаниям.

Поэтому в Китае образцами для подражания, мерилом человеческих поступков являются легендарные пред­ки. Они же превращаются и в символ всей китайской нации. Таким симво­лом позже стал и сам Конфуций.

Но Конфуций не был бы по-на­стоящему мудрым, если бы только

призывал к подражанию легендарным героям, Советуя «учиться у древно­сти», «измерять себя делами прошло­го», он вводит новую этику поведения. Конфуций расстаётся с архаической традицией «прислушивания» к Небу, а вместо этого старается объяснить, что существуют некие универсальные нор­мы жизни, которые он называет ли, — «ритуал», «церемониал», «правила пове­дения». Они основываются на доволь­но сложных взаимосвязях человека и Неба, человека и человека, личности и государства. Например, человек дол­жен с одинаковой искренностью и преданностью относиться и к Небу, и к правителю, и к своей семье. Это и есть единая система взаимосвязей на осно­ве закона — Ритуала.

РИТУАЛ

Не следует понимать Ритуал как некие правила, придуманные людьми, он лишь осмыслен ими, переведён на уровень слов и жестов; по сути Ритуал существует абсолютно независимо от человека, он дан от природы, как вся­кий естественный закон. Следование этим нормам поведения должно при­вести и государство, и отдельного че­ловека к процветанию, а игнорирова­ние Ритуала лишь ускорит их гибель.

Понятие «Ритуал» весьма сложно и многогранно, и Конфуций призна­вал, что «нелегко следовать Ритуалу, древние — и те не все следовали». Но тем не менее есть определённые нор­мы поведения, которых способен при­держиваться каждый человек. Это человеколюбие, долг, преданность, ис­кренность, сыновняя почтительность, забота о младших, честность. Вот на этих качествах и основывалось этиче­ское учение Конфуция, ставшее мощ­ной социальной и политической док­триной.

Нормы поведения в семье Кон­фуций переносил на правила поведе­ния в государстве, утверждая, что «вся Поднебесная — одна семья». Здесь так же, как в семье, должны царить сы­новняя почтительность и предан­ность по отношению к правителю, а тот в свою очередь обязан проявлять

«ИСПРАВЛЕНИЕ ИМЕН»

Отчего возникает смута в государстве? Отчего более могучие цар­ства подавляют более слабые вместо того, чтобы помогать им? Почему народ изматывают изнурительными войнами и непроду­манными реформами? Конфуций понял это так: многое в Подне­бесной перепутано и находится не на своих местах. Неправиль­но трактуются многие заветы древности, чиновники находятся на должностях, которые не соответствуют их способностям, фило­софы и даже правители неверно используют многие понятия. Да и сам Ритуал превратился лишь в выполнение каких-то обязатель­ных движений, лишился внутренней глубины и переживания. А по­скольку всё перепутано, лишено своей правильности, то выход из этой ситуации очевиден — надо всё расставить по своим местам.

Эту важнейшую часть своего учения Конфуций так и назы­вает — «исправление имён». «Если имена неправильны, — гово­рит Учитель, — то и речь противоречива. Коли речь противоречи­ва — дела не завершаются успехом, не проповедуются ритуалы и музыка; когда не процветают ритуалы и музыка, то все наказания и штрафы налагаются несправедливо. В этой ситуации простому народу некуда поставить ноги и положить руки». Значит, государ­ству надо делать всё, чтобы привести людей, в том числе и чинов­ников, в соответствие с их функциями и способностями.

Что может служить символом высшей упорядоченности? Ко­нечно же, музыка. Разве она не является набором упорядоченных звуков? Отдельный звук, пусть даже повторённый много раз, не смо­жет усладить слух, а вот сведённые в сложную систему, вместе они дают мелодию. Конфуцианцы считали, что музыка имеет огромное воспитательное значение, «умиротворяет нравы и облагоражива­ет души».

Сам Конфуций был очень восприимчив к музыке, прекрасно разбирался в древних мелодиях и даже мог давать наставления му­зыкантам. Однажды, находясь в царстве Ци, он услышал мелодию, которая так его поразила, что в течение трёх месяцев Конфуций не чувствовал вкуса мяса, которое ел. «Я никогда и не представ­лял, что наслаждение от музыки может достичь таких вершин», — признавался он.

Однако музыка может влиять на людей по-разному. Конеч­но, она — символ упорядоченности и вселенской гармонии, но в этом и опасность. Например, музыка боевого танца, во время ко­торого разыгрывались сцены древних сражений, показалась Кон­фуцию «прекрасной, но недостаточно добродетельной», ибо воз­буждала души, поселяя в них военное начало. Но была и другая мелодия — гражданская; под неё исполнялись удивительные по сво­ему изяществу танцы с павлиньими перьями. Она была «и прекрас­на, и добродетельна», поскольку выявляла в человеке глубину куль­турного начала, которое так ценил Великий Учитель.

Именно конфуцианская культура породила в Китае любовь к музыкальным представлениям. Будь то сложный придворный цере­мониал, народное праздничное шествие, представления деревенских театральных трупп, боевые упражнения ушу — ни одно из действ не обходилось без музыки. И это не просто «музыкальное оформ­ление», чтобы публика не скучала, а часть сложнейшего конфуци­анского Ритуала по «упорядочению Поднебесной», по «исправле­нию имён», т. е. по внесению человеческого и культурного начала в дикость природы. Это — власть культуры нал природой.

конфуций и мо-цзы

Предложения Конфуция о том, как установить гармонию в Под­небесной, были далеко не бесспорны.

Практически одновременно с конфуцианством окрепла мощ­ная школа моистов. Её создателем являлся философ Мо Ди, или Мо-цзы (около 479 — около 438 до н. э.), — прекрасный полемист, неплохой стратег, который чаше направлял своё умение на урегу­лирование конфликтов, нежели на помощь какому-то конкретно­му правителю. Он исповедовал принцип ненападения и мог на сло­вах разобрать будущее сражение, как это делает мудрый полководец по карте, доказать, что военная операция обречена на провал, по­этому лучше её не начинать. А другому правителю он объяснял, что, поскольку тот всё равно победит, стоит ли жертвовать людьми на­прасно, если можно просто договориться. По сути это было про­должением основного тезиса учения философа о всеобщей люб­ви — цзянь ай . Мо-цзы считал, что необходимо в равной степени любить всех людей, как самого себя, независимо от их поступков. Прообразом этой идеи выступало Небо; именно так оно относит­ся к людям, не выделяя никого из них.

Моисты призывали вести предельно скромный образ жизни, «обитать в соломенных хижинах и носить накидки из травы», что в определённой степени звучало вызовом аристократической чо­порности и ритуальной строгости конфуцианцев. Конфуцианский муж должен быть «обликом строг, в делах серьёзен, с людьми ис­кренен. Конфуций учил, что жизнь благородного мужа есть посто­янное и неизменное выполнение священного Ритуала, а значит, в ней всё надо делать по правилам, не теряя достоинства. В частно­сти, он давал такие наставления: «Выходя из ворот, держи себя так, будто встречаешь дорогих гостей. Обходись с людьми так, будто совершаешь с ними великий Ритуал».

Мо-цзы считал, что всеобщая любовь, которая в свою очередь порождает человеколюбие, и долг (понятия, очень ценимые конфу­цианцами) приносят конкретную пользу. Полезность, выгода для него важнее всего. В то время как Конфуций избегал говорить об этом, Мо-цзы, наоборот, стремился объяснить, что всеобщая лю­бовь не просто абстрактное чувство, оно способно приносить аб­солютно конкретную пользу, например удовлетворять материаль­ные потребности народа. Мудрый человек, по мнению Мо-цзы, отличается тем, что его намерения — чжи — совпадают с резуль­татами деяний — гун . Человеколюбие же заключается в «стремле­нии развивать в Поднебесной то, что приносит выгоду».

Конфуций думал о другом. Например, он считал, что чело­веколюбие отнюдь не всеобще, но выборочно. Нельзя любить ко­го-то без оглядки, это лишь испортит нравы, избалует людей, бу­дет уступкой страстям мелких людишек. Поэтому он говорил: «Лишь тот, кто обладает истинным человеколюбием, может и любить лю­дей, и ненавидеть их».

Сколь похоже знаменитое высказывание Конфуция на важ­нейший христианский принцип; «Будь великодушен. Не делай дру­гим того, чего не желаешь себе»! И разве это не то же самое, что и принцип Мо-цзы: «Любить других, как самого себя»? Оказыва­ется, нет. Для Конфуция всегда существует высшая справедливость, заключённая в воздаянии по делам. Когда однажды Конфуция спро­сили, нужно ли отвечать на зло добром, Учитель сказал: «А чем же тогда отвечать на само добро? На зло следует отвечать справед­ливостью, а на добро — добром».

Итак, Конфуций предоставляет совсем иной тип взаимоотно­шений между людьми: не слепая «всеобщая любовь», а справедли­вость, не абстрактное «ненападение», а осознание «ритуальной» миссии, которая в этом мире есть у каждого человека.

отеческую заботу, справедливость, вы­ражать благодарность и милость к своим «сыновьям». Главным же стерж­нем взаимоотношений Конфуций считал человеколюбие.

Каждому следует находиться на предназначенном ему месте — в этом залог гармонии отношений в стране. Конфуций называл это да лунь — ос­новными принципами взаимоотно­шений между людьми, некоей универ­сальной этикой жизни. Он призывал «исправить имена» — чжэн мин, т. е. привести все явления в соответствие с их функциями. Этим принципам обя­заны были в равной степени подчи­няться государь и чиновники, муж и жена. «Правитель должен быть пра­вителем, подданный — подданным, отец — отцом, сын — сыном», — настав­лял Конфуций. Каждый способен вы­полнять свой долг, «быть таким, каким следует быть», лишь на основе всё тех же моральных категорий сыновней почтительности, человеколюбия и дру­гих подобных качеств.

ЗАЧЕМ ВГЛЯДЫВАТЬСЯ В ЗЕРКАЛО ДРЕВНОСТИ

Конфуция не интересовало ни про­исхождение Вселенной, ни проис­хождение человека. Он не задавался во­просом, как устроен мир, откуда произошли вещи, окружающие нас Древнегреческая философия восходит именно к рассуждениям о том, что яв­ляется первоосновой бытия (огонь, вода, эфир или нечто другое) и из чего возникли материальные тела. Платон размышлял, как соотносятся между со­бой вещи на Земле и их идеальные прообразы из метафизической реаль­ности, которые он называл идеями. Конфуций же намеренно далёк от по­добных рассуждений. Существуют ве­щи, непостижимые для нашего разума. Размышления, например, о космогонии и познаваемости мира лишь отдаляют от более насущных проблем. И Учитель говорил о другом: не о том, откуда про­изошли люди, а о том, какими они должны быть, об их моральных и эти­ческих качествах. Он думал не о про­исхождении Неба и Земли, а о том, как

 

человек может постичь их «волю» и не противоречить ей. Учение Конфу­ция — это прежде всего знания о чело­веческом в каждой личности, и в этом смысле Вселенная для него антропо­центрична, т. е. человек в ней — центр и высшая цель мироздания.

Но должен быть и некий образец истинного человека. Конфуций называ­ет его благородным мужем, воплотив­шим в себе все благодатные свойства — мужество и гуманность, искренность и человеколюбие, умеренность в желани­ях и преданность, чувство долга и спра­ведливость.

Конфуций и его последователи не часто могли встретить благородных мужей среди современников, да и се­бя они таковыми не считали. Их иде­ал находился в далёком прошлом, ко­торое мудрецы неизменно называли не иначе, как «высокой древностью». В качестве благородных мужей высту­пали многие правители и князья Древ­него Китая.

Как ни странно, подлинные био­графии древних мудрецов никого в Китае не интересовали. Ведь полнотой истины не обладает никто, поэтому бессмысленно обсуждать, реальны ли все рассказы о «совершенномудрых» древности. Значительно важнее те иде­альные черты, которые им приписыва­лись. Это не просто пример для подра­жания и не весёлые побасёнки из жизни Древнего Китая. Ведь все эти люди — Хуанди, Фуси, Чжоу-гун, Вэнь-ван — являются предками каждого ки­тайца. То, что было присуще предкам, должно быть свойственно и их потом­кам, а значит, обращаясь к предкам, люди постигают собственные изна­чальные качества, «себя в утробе».

Например, Чжоу-гун воплощал идеал благородного мужа, который, прежде чем что-то сделать, всё тща­тельно обдумывал; он не решался при­ступать к делу сразу — ведь сначала на­до проникнуть в суть вещей, в глубину событий. Конфуцианец Мэн-цзы назы­вает Чжоу-гуна образцом именно такой добродетели: «Если вдруг встречалось то, что он не мог полностью понять, он склонял свою голову и погружался в раздумья. Если было необходимо, он мог думать дни и ночи напролёт. И ес­ли ему наконец удавалось найти ответ,

ХОРОШИЙ И ПЛОХОЙ

Ученик Конфуция Цзы-гун спросил:

— Что можно сказать о человеке, если
вся деревня его любит?

— Это никчёмный человек, — ответил
Конфуций.

— А что можно сказать о человеке, ко­
торого вся деревня ненавидит?

— И это никчёмный человек, — ска­
зал Конфуций. — Было бы намного луч­
ше, если бы хорошие люди из этой дерев­
ни его любили, а дурные — ненавидели.

он спокойно садился ждать рассвета». Одновременно это могло звучать и как упрёк правителям — современни­кам Мэн-цзы, которые, долго не раз­мышляя, пускались в военные авантю­ры, разоряя своё царство.

Идеалу благородного мужа чуждо слепое и подчас жестокое реформа­торство. Наоборот, он врастает в древ­ность, черпает из неё мудрость, а по­тому терпелив и снисходителен по отношению к другим. Один из совре­менников Конфуция — Цзы Ся — ут­верждал, что человек должен общать­ся лишь с равными себе и сторониться людей более низкого происхождения. И в этом не было ничего удивительно­го, ибо именно так предписывали нра­вы того времени. Но истинный мудрец не боится оказаться униженным друж­бой с «неравным ему». Напротив, он своим присутствием облагораживает всё вокруг. Да и вообще, легко ли «со­вершенномудрому» найти человека, подобного себе? И поэтому один из учеников Конфуция возражал Цзы Ся, повторяя мысли своего учителя: «Я слышал обратное. Я слышал, что благородный муж ценит мудрецов и спокойно относится к большинству, и, будучи преисполнен восхищения к свершающим добро, он жалеет тех, кто не способен на это. Если я являюсь ве­ликим мудрецом, так почему же я дол­жен быть нетерпим к людям? Если же я не являюсь мудрецом и люди отвер­гают меня, то как же я сам могу отвер­гать людей?».

Благородный муж не должен вмешиваться в людские дела; он лишь способствует им, помогает, ибо «бла­городный муж содействует людям в

Цзэн - цзы — один

Из любимых учеников

Конфуция .