Глава 16. Перемены в Ботфилде

Отправиться в Нетли со Стивеновым письмом поручили двоим — Тиму Коллу и брату Бетси, которого звали Исмаил. На следующее утро ботфилдские углекопы в сопровождении старших сыновей вышли проводить посланцев в путь.

Впервые за последние недели дождь прекратился, и теперь жаркое солнце исторгало из насквозь пропитавшейся влагой земли испарения, поднимавшиеся наподобие огромных белых столбов. Фермеры поспешили выйти на поля и радостно приветствовали проходящих мимо у глекопов. Однако даже под живительными солнечными лучами те шагали с обреченными лицами — так или иначе, а через несколько дней им предстояло надолго оставить родные места. Печалило и другое: Нетли не зря называли «черным городом» — шахты простирались там на многие километры, а вокруг не было ни полей, ни ласкающих глаз лугов. Жить там никому не в радость, но жителям Кловерлийской долины — особенно.

Вернулись посланцы к вечеру следующего дня, причем с лицами если и не сияющими, то во всяком случае спокойными. Благодаря Стивено- ву письму управляющий тамошними шахтами принял их ласково, работы же в Нетли на всех хватит — буквально днями были найдены новые богатые залежи. Случись такое в Ботфилде — это обогатило бы обитателей Саншайн-Манора, а шахтеры смогли бы остаться в собственных домах. Судьба, однако, распорядилась иначе, но все-таки приятно было сознавать, что без куска хлеба с маслом никто из ботфилдцев не останется, пусть даже зарабатывать на него придется в сорока километрах от родных мест.

В ближайшее воскресенье после церковной службы все разошлись отдыхать, а к полуночи ботфилдские углекопы, собравшись, отправились в путь — у каждого узелок на плече, в руках — короткая палка. Они намеревались достичь Нетли к полудню, чтобы поработать хоть полдня еще в понедельник — уж в очень глубокой нужде пребывали сейчас семьи.

Каникулы приближались к концу, когда Гилберт узнал, что в этом году в школу ему идти не придется: с трудом удерживаясь от слез, миссис Ладлоу объяснила сыну, что дальнейшее образование придется теперь получать дома. Шахта больше не приносит дохода, и потому отныне надо экономить на всем. Правда, Бен по-прежнему будет посещать начальную школу — во-первых, ему нужно получить хотя бы элементарные знания по грамматике, а во-вторых, капитан

Бейкуэлл переправил деньги на его учебу. Тщетно Бен доказывал, что учиться следует не ему, а Гилберту, — миссис Ладлоу была тверда. Мальчикам предстояло разделить общее бедствие: Гилберту при всей тяге к знаниям надлежало оставить школу, тогда как Бену при всей его нелюбви к учебе — продолжить образование.

— Мы не имеем права посылать Гилберта в школу без уверенности, что сможем за это заплатить, — втолковывала хозяйка Саншайн-Манора. — И обмануть доверие капитана Бейкуэлла тоже нельзя.

Миссис Ладлоу знала, что права, но все равно ей было очень тяжело видеть сына неприкаянно слоняющимся без дела по дому. Из тех же соображений строгой экономии она решила уволить всех слуг, кроме незаменимой Марты.

Проезжая дважды в день через Ботфилд, Бен видел под серым осенним небом заброшенную шахту — зрелище столь унылое, что мальчик, погоняя Блеки, старался поскорее миновать это место. И даже работающие по-прежнему печи для обжига извести не смягчали тоскливого впечатления — окутанные едким белым дымом, они не радовали ни сердца, ни глаз.

«Да чего же это все-таки странная штука — воля Божья, — размышлял Бен. — Странная, бессмысленная, непостижимая. Вот, помнится, Энни как-то сказала, что ангелы и те не всегда понимают, что происходит. Правда, они все равно довольны и всецело доверяют любви и мудрости Божьим. Но я-то не ангел! — В сердцах мальчик так хлопнул себя по коленке, что испуганный пони прянул и перешел с шага на рысь. — Взять хоть урожай. Зима была студеная, но потом вроде все пошло на лад — весна дружная, мягкая и дождливая, лето раннее, жаркое, солнечное. Луга все скосили, сохло сено, наливались пшеница, овес и ячмень. Ягоды поспели. И тут зарядили дожди. Все поля затопило, недосохшее сено сгнило, всходы полегли! Словом, все насмарку! Или тот же шурф: столько труда вложено — и все понапрасну. Углекопы отправились на заработки в Нетли, Гилберту пришлось бросить школу, а я невзирая ни на что должен учиться...» — тут Бен вконец запутался и, махнув рукой, решил, что ему лучше все-таки думать о делах земных — они проще и понятнее.

Мало-помалу покладистая натура Гилберта смирилась с новыми обстоятельствами — тем более что они предложили ему новый вызов. Мальчик понял, что заниматься самостоятельно совсем не просто: слишком сильным стимулом к учебе являлось для него стремление к первенству. В классе он был старостой, всегда пользовался уважением и преподавателя, и соучеников. А теперь приходилось целыми днями одиноко сидеть за книгами, черпая ободрение лишь в любящим взгляде матери и сочувствии Энни.

Только теперь, оставшись дома, Гилберт понял, как много делает Энни: с утра до вечера она подметала, вытирала пыль, чистила или возилась с маленькой Маргарет. Наполовину в шутку, наполовину всерьез Марта и миссис Ладлоу говорили, что она одна способна заменить всех уволенных слуг. Однажды Гилберт взял маленькие загорелые руки Энни в свои, как это много раз делал при нем Бен, и показал, какими грубыми и жесткими они становятся. С улыбкой девочка ответила, что маленькой сестричке Иисуса Христа не пристало стесняться никакой работы, которую поручает ей Он. Со вздохом Гилберт вернулся к своим книгам, думая, что учеба, очевидно, и является работой, которую поручил ему Иисус, — и эта мысль оказалась лучшим стимулом, чем стремление первенствовать в школе.

Запершись в отцовской мастерской, Дорис с утра до вечера писала картины, нимало не задумываясь, делает она это по воле Божьей или же исключительно по собственному желанию. Впрочем, никто из близких не сомневался в ее праве заниматься искусством — раз Бог дал ей талант, не развивать его было бы преступлением. И Дорис была бы совершенно счастлива, если бы ее не сжигало острое желание.

Еще в начале лета вместе с миссис Ладлоу они упаковали и отправили на выставку отцовские картины. И теперь Дорис мечтала поехать в Лондон, чтобы увидеть, как они висят среди работ других художников. Каждый раз, спускаясь к столу, она снова и снова заводила речь об этом заветном желании. (Правда, частенько юная художница просила Энни принести обед в мастерскую, хотя и знала, что матери это очень не по душе.)

Миссис Ладлоу терпеливо выслушивала капризные сетования Дорис. Видя, насколько дочь не желает считаться с обстоятельствами, мать глубоко сожалела, что вовремя не научила ее уступать и не пытаться вопреки всему и вся диктовать свою волю.

Глава 17. Время перемен

Узнав от Энни, что углекопам все-таки пришлось покинуть Ботфилд, мисс Рейнольд вновь начала погружаться в пучину молчаливого одиночества, откуда совсем недавно попыталась было вынырнуть. Безмолвно сидя в любимом кресле у камина, она целыми часами наблюдала за Рейчел, вяло хозяйничавшей на кухне. Справедливости ради надо сказать, что старая служанка отнюдь не заразилась настроением хозяйки — она просто уродилась такой.

Впрочем, Энни по-прежнему оставалась желанной гостьей. Сама не зная почему, мисс Рейнольд была буквально не в состоянии отвести взгляда от ее беззаботного детского личика. В ответ девочка ласково улыбалась и охотно рассказывала обо всех окрестных новостях: об осиротелых ботфилдских домах и заботах миссис Ладлоу, о трудностях Бена, мечтах Дорис или печалях Гилберта. Мисс Рейнольд слушала молча, но внимательно, а после ухода гостьи почти всякий раз пускалась бродить по пустынным комнатам своего огромного дома, тихонечко бормоча что-то себе под нос, — сколько ни прислушивалась умирающая от любопытства Рейчел, ни единого слова ей разобрать так и не удалось. Однажды она даже разулась и в одних чулках бесшумно поднялась вслед за хозяйкой по скрипучей лестнице — о такой беззвучной поступи впору было бы мечтать какому-нибудь ночному вору. Прильнув к замочной скважине, Рейчел заглянула в одну из спален: мисс Рейнольд стояла на коленях перед старинным резным стулом, на котором умерла ее мать, и по ее морщинистым щекам медленно катились слезы, а губы шевелились, словно произнося слова молитвы. С теми же предосторожностями служанка вернулась в кухню, обеспокоенно покачивая головой, но после этого стала наблюдать за хозяйкой еще пристальнее, пытаясь понять, что же все-таки происходит с мисс Рейнольд и чем можно ей помочь. Однако неделя сменялась неделей, пожилая леди продолжала вести себя так же непонятно, и беспокойство Рейчел все усиливалось.

Наступил октябрь — прошло уже три месяца с тех пор, как шахтеры ушли в Нетли. Однажды мисс Рейнольд попросила Энни проводить ее к Фернову ущелью. Они медленно шли по тропинке, устланной ковром из опавших листьев, а нависшие над головами ветви были украшены нарядом всех цветов осени — от бледно-желтого до бордового. Сухой папоротник, обильно покрывавший склоны холмов, казался старинной медной кирасой, облегающей грудь могучего воина. Пахло прелью. На кустах ежевики еще висели отдельные иссиня-черные ягоды. Из зарослей орешника доносились мальчишечьи голоса, — возбужденно стрекоча и явно понося на все лады непрошеных конкурентов, расстроенные белки беспомощно взирали на них с верхушек деревьев.

Надо всей Кловерлийской долиной висела прозрачная дымка, и при взгляде с вершины холма казалось, будто внизу безмятежно раскинулось белое озеро, окруженное высокими берегами горных кряжей. Крохотные сверкающие капельки влаги осели на каждой хвоинке ельника, растущего позади Стивенова дома, — в закатных лучах деревья казались покрытыми легкой вуалью.

Опустившись на украшенную затейливой резьбой деревянную скамью в беседке, мисс Рейнольд попросила свою маленькую спутницу позвать Стивена. Пока старая леди отдыхала, умиротворенное выражение ее лица, появлявшееся лишь при виде Энни, вновь сменилось привычной угрюмостью. Стивен вышел к неожиданной гостье с непокрытой головой и, остановясь перед ней, склонился в почтительном поклоне, — мисс Рейнольд давно отвыкла от такого обращения. Тем не менее голос ее прозвучал привычно резко:

— Мистер Ферн, я хочу знать, по какой причине заброшен шу рф и почему остались без работы эти несчастные.

С грустью в голосе управляющий рассказал о неудачной попытке найти новый пласт.

— Мне очень больно оттого, что разведку пришлось остановить, — закончил он. — Уголь там есть, да вот беда: новый шурф обойдется слишком дорого. Конечно, все затраты непременно окупятся, но, увы, далеко не сразу. Не наткнись мы на эти грунтовые воды, и все бы было нор. мально — ботфилдцы смогли бы не покидать домов, и потекла бы прежняя жизнь. А сейчас и моим товарищам, и моей дорогой леди приходится очень трудно.

— Полагаю, вы скажете, что все это по воле Божьей? — едко поинтересовалась мисс Рейнольд.

Стивен улыбнулся и, подняв голову, посмотрел в темнеющее небо.

— Одно — да, другое — нет. Вот, например, мы с миссис Ладлоу никогда не утверждали, будто эпидемии тифа и оспы начались в Ботфилде по воле Господа. Тут мы сами кругом виноваты: дома не проветривались, а детям не сделали прививок. И, поняв свои ошибки, сами же их исправили. Но все, что от человека никак не зависит, происходит по воле Божьей. Когда иссяк старый пласт — это была Его воля. Когда грунтовые воды затопили шурф — это тоже была Его воля. Когда нынешним летом дожди сгубили урожай — и на то была Его воля. И если все наши усилия оказываются тщетны, остается одно: иметь терпение. Разве люди могли тут что-нибудь изменить? Вот если бы могли, да ничего не предприняли, — тогда и молиться: «Да будет воля Твоя! » — грешно. Это было бы просто насмешкой над Богом, да еще с употреблением всуе слов нашего Спасителя.

Мисс Рейнольд слушала молча, все больше мрачнея. Отвернувшись, она вперила взор во мглу, которая уже поглотила лежащую внизу долину.

— Думаю, у меня все-таки остался способ послужить исполнению воли Божьей, — продолжил после паузы Стивен. — Сердце подсказывает, что решение это правильное, и я, наверное, так и поступлю. Я могу продать дом и на эти деньги заложить еще один шурф. За дом могут дать тысячу или даже полторы тысячи фунтов, если включить и ту рощу, что за ним. Жаль, конечно, однако и все мои друзья вынуждены были оставить свои дома. И если я смогу их вернуть в семьи, расставшись с Ферновым ущельем, — что ж, мы с Мэри и в Ботфилде будем счастливы. И значит...

— Стивен, — перебила мисс Рейнольд, — я верю, вы человек добрый и честный. И не боюсь признаться вам с Энни, что хочу начать новую жизнь, то есть исполнять волю Божью лучше, чем до сих пор. Во сколько обойдется этот ваш новый шурф?

— На предыдущий мы потратили почти три тысячи фунтов, — ответил Стивен. — Трудно, конечно, сказать, как пойдет дело, но думаю, новый будет стоить примерно столько же — чуть меньше или чуть больше. А как только мы дойдем до угля, все быстро...

— У меня есть кое-какие сбережения, — снова прервала его пожилая леди, — несколько тысяч, которые лежат без всякого применения. Скажи миссис Ладлоу, что ими можно воспользоваться. Вернутся они ко мне или нет — значения не имеет. И пусть она не считает, будто чем-то мне обязана. Я делаю это исключительно ради себя самой.

Я уже состарилась, оставить их все равно некому, тогда как вас они могут выручить. Что толку говорить: «Да будет воля Твоя! » — если у меня есть деньги, способные помочь ближним? Только пусть этот разговор останется между нами. Никто кроме вас и миссис Ладлоу не должен знать, откуда эти деньги взялись. Главное, начинайте побыстрее. А когда понадобится еще — приходите ко мне.

И прежде чем пораженный управляющий успел вымолвить хоть слово, мисс Рейнольд резко поднялась и, взяв Энни за руку, быстро зашагала вниз по тропинке. Стивен смотрел вслед их удаляющимся фигурам, пока они окончательно не растворились в вечерней мгле. Он протер глаза руками и помотал головой, пытаясь убедиться, что это был не сон. Впрочем, самым весомым доказательством реальности происшедшего был конверт, который мисс Рейнольд на прощанье сунула ему в руку. В конверте лежал чек на тысячу фунтов стерлингов. Все последние месяцы Стивена больше всего заботило, где взять денег на продолжение работ, однако он и подумать не мог, что помощь придет со стороны мисс Рейнольд. Случившееся казалось чудом — как если бы деньги пришли прямиком с неба.

Крепко держа Энни за руку, мисс Рейнольд быстро шла по тропинке и хранила молчание, пока они снова не оказались в естественной тенистой аллейке, ведущей в долину. Тут на лице старой леди заиграла вдруг мягкая улыбка, а в глазах загорелись живые огоньки. Повернувшись к Энни, она неожиданно остановилась, нагнулась и поцеловала девочку.

— Скажи, дитя, не слишком ли поздно начинать работу, которой я так долго пренебрегала? Не слишком ли я стара, чтобы попробовать стать сестрой Господа моего Иисуса Христа? Конечно, черствой, скупой и себялюбивой старухе никогда не удастся исполнять волю Божью подобно нежному созданию вроде тебя. Понимаю, жизнь моя растрачена понапрасну, а потому скажи: стоит ли начинать сейчас?

— Мисс Рейнольд, — ответила та со слезами на глазах, — говоря об исполнении воли Божьей, мама показала мне слова Господа нашего Иисуса: «...и сестра, и матерь»[22]. Те, кто еще молод и силен, сказала тогда мама, могут исполнять волю Божью как братья и сестры. Женщины же преклонных лет, кому не по силам работать слишком много, могут стараться быть как матери Христовы. Ведь совсем не важно, молода женщина или стара, бедна или богата: все, что надо, — это подумать, как бы поступила на твоем месте сестра или мать Иисуса Христа. Мама говорила, что с тех пор, как родился Бен, она полюбила думать о матери Иисуса и всегда старалась обращаться с сыном — а потом и со мною — так же, как Богородица поступила бы с Ним. Вы знаете, мама не успела состариться. Но если вы постараетесь исполнять волю Небесного Отца, то будете для Иисуса как Его мать.

Воцарилась тишина — лишь издалека, откуда-то из долины, доносился крик последних петухов. Пожилая леди и девочка шли молча, погрузясь каждая в свои мысли и воспоминания.

Всю дорогу мисс Рейнольд пыталась представить себе, как все могло сложиться, старайся она с детских лет жить подобно сестре Иисуса Христа. Если б она исполняла волю Божью, дом ее ни за что не стал бы столь мрачным, огород не зарос бы крапивой, а гравийные дорожки — бурьяном. Окна взирали бы на мир кристально чистыми стеклами, камни не сыпались из ограды, ниоткуда не доносился бы омерзительный скрип заржавелого железа. Прародительский дом стоял перед ее мысленным взором как суровый обвинитель. Дом, где живет сестра Господня, никогда не будет выглядеть так, как этот старый, насквозь пропитанный безысходным одиночеством помещичий дом. Склонив голову, мисс Рейнольд молилась, чтобы Господь помог победить нерадивость и скупость, рабою которых она была всю жизнь.

Неслыханные новости взволновали чуть ли не всю Кловерлийскую долину. Закладка нового шурфа вселила надежду в сердца шахтерских жен и детей, да и самих углекопов, до которых радостная весть дошла лишь с самым незначительным опозданием. А все ботфилдские каменщики, кровельщики, столяры и маляры были заняты теперь реставрацией дома Рейнольдов, они ремонтировали каменную кладку и заново штукатурили стены, латали кровлю, чинили деревянные лестницы, оконные рамы и мебель, убирали весь скопившийся за тридцать лет мусор. Целый месяц Бетси Колл наводила в доме чистоту — дубовые паркетные полы нужно было отмыть и натереть, перемыть все стекла, навощить столы и буфеты. В каждую свободную от занятий минуту Бен при самой деятельной помощи Гилберта и Энни приводил в порядок соседский сад.

Неожиданная перемена обстоятельств сдружила Рейчел с Мартой Ферн. Гордившаяся умением вести хозяйство домоправительница из Саншайн-Манора рада была протянуть руку помощи. Хотя верный данному слову Стивен ни словечком не обмолвился даже родной сестре, та нисколечко не сомневалась, что деньги были даны мисс Рейнольд.

Уж что-что, но скучными эти ноябрьские дни не назовешь! Сама же мисс Рейнольд пребывала в уверенности, что переживает самый прекрасный месяц своей жизни. И какое имеет значение, что снаружи сгустились стылые осенние сумерки, если в доме уютно, а в камине полыхает яркий и жаркий огонь!

⇐ Предыдущая3456789101112Следующая ⇒

Поделиться: