Нравственность, культура и национальные особенности

 

Данная работа была подготовлена на основе проведенного специалистами по исторической социологии анализа изменений, происходящих в крупных структурах. Сами эти структуры предполагают наличие существенного экономического влияния и силового потенциала, которые являются сдерживающими факторами развития деятельности человека. Однако в некоторых работах мораль и культура указываются в качестве

 

[148]

 

важных аспектов структурного состояния системы. Так, авторы подобных аналитических разработок убеждены в том, что невозможно понять работу системы в целом, не рассматривая её взаимозависимость с ценностями, нормами и национальными особенностями. Эта идея более подробно раскрывается в критике утверждения М. Вебера о том, что «идеи подобны стрелочнику, определяющему динамику интересов, которые будут детермини­ровать действия» (Reus-Smit 2002b). Возражение против тезиса  М. Вебера состоит в том, что интересы и нормы нельзя отделить друг от друга. Интересы не формируются отдельно от нормативных структур, скорее непосредственно сами нормы входят в структуру интересов. В международных отношениях эта концепция взаимосвязи между нормами, национальными особенностями и интересами не согласуется с неореалистической парадигмой. Согласно ей именно анархия диктует интересы, которые должны соблюдать субъекты, действующие рационально. Такие исторические обобщения о существенных интересах не учитывают нормативные рамки, в которых происходит взаимодействие между политическими сообществами.

Европейские социологи давно признали важность развития социологии морали. Э. Дюркгейм (1993: 32) призывал к этике, которая ставила мораль на тот же уровень, что и все другие социальные явления, поскольку так за ними можно наблюдать, описывать и классифицировать их и искать законы, их объясняющие. Аналогичные темы прослеживаются и в социологии религии М. Вебера. Согласно ей кальвинизм был определяющим звеном в подъеме западного капитализма. Он исследовал формы экономической жизни, которые поощряли индуизм, конфуцианство и другие мировые религии. Важность подхода М. Вебера прослеживается и в рассмотрении С. Манном вопроса о том, что основные мировые религии часто закладывали фундамент истории (1986: 342, 363). Не менее важны аргументы М. Вебера о взаимосвязи между мировыми религиями и так называемой двойственностью внутренней и внешней морали, которая имеет центральное значение для понимания международных отношений. М. Вебер утверждал, что принцип «Относись к людям так, как хочешь, чтобы относились к тебе» применяется только в рамках граничащих между собой сообществ. Право отойти от этики обычно реализовывалось во взаимоотношениях с другими сообществами. Хотя, как заметил М. Вебер (1948: 329ff), мировые религии, такие как христианство и ислам, предусматривали всеобщее братство, в котором утверждалось, что этот принцип должен применяться ко всем людям, включая врагов. Эти аспекты его социологии религии важны для понимания современной напряженной ситуации между тенденциями секуляризации и религиозным возрождением во многих обществах (Turner 2003).

Считается, что идеи М. Вебера легли в основу социологии цивилизаций (Nelson 1973). Утверждения о важном значении цивилизаций стали центральными в области международных отношений, благодаря достаточно спорному заявлению С. Хантингтона о возможном столкновении цивилизаций в будущем. Этот подход подвергся критике за представление цивилизаций в качестве монолитных, единых

 

[149]

 

образований, за недооценку политических и других разногласий внутри цивилизаций и за пренебрежение точками соприкосновения, такими как приверженность всеобщему братству, которое поддерживалось многими мировыми религиями. Эти дискуссии вновь вызвали интерес к цивилизационному подходу, появившемуся в Соединенных Штатах в    1970-е годы (Mandalios 2003). Самые основные из них, исходя из аргументов М. Вебера, основывались на взаимоотношениях между цивилизациями, включая влияние исламской теологии и науки на европейское Средневековье и на возможное установление власти Запада (Nelson 1973). В последние годы центральной темой исторической социологии и мировой истории стало осмысление того, что именно Европа заимствовала или извлекла от Китая и цивилизаций в целом для достижения доминирующего положения в мире (Hobson 2004 and McNeill 1995).

Смежными темами при этом являются понимание того, чего добились разные цивилизации в содействии, на языке Вебера, достижению всеобщего братства или создания более широких универсалий, которые поощряют чуткое отношение к потребностям других общин и предполагают большую ответственность в проведении международной политики (Nelson 1973: 96). В данном случае прослеживается значительная связь с ранней работой     Ю. Хабермаса по восстановлению исторического материализма. В ней автор рассматривает структуру и эволюцию нравственных принципов от клановых групп до первых государств и империй, до широкомасштабных социальных систем и высокого уровня глобальной взаимозависимости, существующей в настоящее время. Центральное место в этом подходе занимает вопрос о степени разработанности обществом обязательств в рамках морали о том, что они несут ответственность перед всеми, кто пострадал от их действий, включая граждан и членов других сообществ (Habermas 1984a). Причем, эта тема особенно важна для изучения международных отношений. Этот подход особо подчеркивает важность социологического анализа морали, которая влияет на повседневное представление о должном поведении общества по отношению к другим.

На данный момент существуют весьма серьезные проблемы, связанные с двумя особенностями исторической социологии, которые были указаны выше. Так, следует назвать проявление интереса не только к объяснению долгосрочных процессов преобразований, но и к пониманию взаимосвязи между социальными и политическими структурами и повседневным поведением. Подходы к реализации властных полномочий и производства часто более эффективно анализируют долгосрочные структурные изменения, чем описывают их взаимодействие с повседневной жизнью. Сосредоточение внимания на морали и нравственности выявляет определенные пробелы в недостаточной разработанности данного вопроса. Заявление о том, что социальные нормы воплощаются в эмоциональной жизни человека и часто наблюдаются на подсознательном уровне, фиксирует тот важный момент, что эмоции, такие как чувство стыда, чувство вины, негодование и сострадание, не являются остаточными явлениями, которыми заполняется сама структура

 

[150]

 

(Barbalet, 2000). Эмоции, такие как гнев, негодование, сострадание и другие являются и причинами, и следствиями больших структурных изменений, происходящих на уровне власти и производства.

Новые направления исторической социологии освещают различные аспекты эмоциональной жизни. В особенности, это изучение менталитетов, которое было выдвинуто французскими историографами, среди которых следует назвать Люсьена Февра. В 1920-е годы Л. Февр произвел исследование для новой области, называемой исторической психологией. Она была направлена на изучение «эмоциональной жизни прошлого». Основная цель заключалась в определении того, насколько сильно такие основных эмоций как страх и жалость, жестокость и сострадание, подверглись изменению в течение времени (Burke 1973). Этому проекту способствовало такое направление в рамках исторической социологии как эмоциология, которая анализировала отношения и принципы, поддерживаемые обществом или определенной группой, в отношении основных эмоций и их соответствующего выражения (Stearns and Stearns 1985).

Как утверждает в одной из важных статей Дж. Кроуфорд (2000), некоторое внимание было уделено эмоциям, применяемым в области международных отношений (также Bleiker and Hutchison 2008). Оно было направлено на определение уровня влияния таких эмоций как чувство вины, чувство стыда и сострадание на поведение государства в рамках международного сообщества (Edelman 1990; Raymond 1997). Они включают исследования того, как изменение отношения к применению силы способствовало прекращению трансатлантической работорговли и колониализма, а также содействовало международной защите прав меньшинств и коренных народов (Edelman 1990; Crawford 2002; Rae 2002; Keal 2003). Анализ глобальных норм подчеркивает причинно-следственную связь не только материальных интересов, но и моральных принципов и эмоций. Утверждается, что задача состоит в исследовании этих явлений в рамках одной теоретической школы (Raymond 1997). Обращалось также внимание на роль «транснациональных моральных предпринимателей» в попытках смягчить человеческие страдания (Edelman 1990). Такие дискуссии подчеркивают важность понимания взаимосвязи между мировым сообществом и международным сообществом (Buzan 2004; Clark 2007).

Анализ коллективных моральных эмоций выступает в противовес неореалистической точке зрения относительно того, что нормы не существенно влияют на мировую политику. Они необходимы для изучения образов «мы», которые присущи сообществам международной безопасности, поддерживающим демократический мир. Однако они также облегчают или, наоборот, тормозят развитие отношений доверия между государствами, зажатыми в трудноразрешимых проблемах в области безопасности (Adler and Barnett 1998; MacMillan 1998; Booth and Wheeler 2007). Подчеркивая важность идей и механизмов, применяемых в мировой политике, вышеназванные

 

[151]

 

подходы несут в себе больше положительных, чем отрицательных аспектов, не акцентируя внимания исключительно на структурных ограничениях анализа материальной силы. Они также выступают против общего пессимизма и в большей степени заинтересованы в изучении возможностей внедрения гуманитарных норм в международное сообщество.

 

⇐ Предыдущая17181920212223242526Следующая ⇒

Поделиться: