Основные принципы, или базовые нарративы

 

Итак, мы как мы увидели, для социологии процесса характерен анализ долгосрочных преобразований как в современном европейском контексте, так и относительно событий, которые повлияли на эволюцию человечества в целом. Следует отметить, что социологии процесса отсутствует элемент веры в неотвратимость социального и политического прогресса, именно поэтому Ж.-Ф. Лиотард подверг колоссальной критике метанарративы, или основные принципы (Chapter 8). Н. Элиас (2007) утверждал, что эти универсальные системы понятий являются непродуманными, поскольку они полагаются на то, что известно как ненадежное доказательство и зависят от ложных предположений о превосходстве Запада. Пожалуй, их лучше всего рассматривать в качестве предварительных попыток определить долгосрочные тенденции глобализации социальной и экономической жизни.

 

[154]

Такие подходы к исторической социологии совпадают с расширяющимися областями мировой истории и новой глобальной истории, которые также сосредоточены на изменениях, затронувших человечество в целом. В этом смысле в рамках международных отношений рассматриваются работы Б. Бузана и Р. Литтла (2000), Й. Фергюсона и Р. Мансбаха (1994), ван дер Пийля (2007) и А. Уотсона (1993). Схожие позиции можно найти в трудах С. Манна (1986; 2004), Дж. Макнейла (1979; 2003). Также недавно в рамках исторической социологии появилось новое направление «новой глобальной истории», которое занимается изучением истории становления и развития глобализации (Mazlish и Irigye 2005; Mazlish 2006; см. также Denemark и др. 2000 и Gills and Thompson, 2006). В основном эти работы разрабатывались авторами независимо друг от друга, и неясно, формируют ли они связное повествование. Но их объединяет общий интерес к пониманию развития взаимосвязи между людьми за последние несколько тысячелетий и столетий (Manning 2003). Такие подходы представляют особую ценность для студентов, изучающих международные отношения, поскольку центральное положение в их анализе отводится процессам, затрагивающим все человечество. Они направлены на исследование процессов усиления взаимозависимости, или глобализации, и роста значимости транснациональных субъектов и глобального гражданского общества, которые в свою очередь являются важными объектами изучения в рамках исследований по международным отношениям за последние 30-40 лет. На основе этих подходов определяется важность формирования взаимоотношений между сообществами в более обстоятельном изучении мировой истории. Они являются составным элементом возрастающего признания необходимости широкого исторического анализа того, как различные контакты между сторонами (будь то торговля, культурный обмен, миграция, войны и реализация внешней политики) привели к нынешней глобальной обстановке (McNeil 1995).

Достоверности анализов развития человечества с древнейших времен до современной эпохи весьма не удивительны. Причем следует учитывать тот факт, что небольшие сообщества занимали лидирующие позиции в истории человечества вплоть до относительно недавнего времени, приблизительно с 3 500 по 1 500 гг. до н.э., когда число людей, занимающихся охотой и собирательством сократилось примерно до 1% от общей численности населения мира. С этой точки зрения совершенно новыми являются такие явления, как формирование более крупных общественных систем, использование разрушительных методов ведения войны, повышение уровня взаимозависимости и расширение сферы эмоциональной идентификации. Они были обусловлены аграрной революцией, которая последовала за последним ледниковым периодом около 12 000 лет назад. Различные подходы подчеркивают колоссальные социальные и политические потрясения, которые были обусловлены повышением роли городов и государств сначала в Месопотамии около              3 500 г. до н.э., а затем в других регионах мира (см. Scarre 2005). Также уделяется большое внимание современным глубоким преобразованиям, которые включают в себя последовательные волны европейской экспансии, а также промышленные и постиндустриальные революции. Изучение этих

 

[155]

 

явлений доказывает их неизбежность. Безусловно, были периоды регресса и стагнации. Причем очевидно, что тенденция к более высокому уровню интеграции человека не может длиться вечно. Однако все подходы подчеркивают идею о том, что долгосрочные процессы преобразований, начавшиеся приблизительно между 12 000-5 000 гг. до н.э., установили вектор развития человеческого общества, который сохранился до сегодняшнего дня и, вероятно, продолжится в будущем (Diamond 1997).

Рассматривая современную эпоху в самых широких исторических рамках, базовые нарративы способны объяснить гораздо больше, благодаря своим исключительным характеристикам. Они дают основание для более высокого уровня теоретического обобщения, на основе которого исследование международных отношений способно обосновать выдвинутые ранее аргументы. Многие из них имеют скрытую нормативную базу, полагая, что понимание испытаний и потрясений человечества в целом может способствовать проявлению большего чувства солидарности со всеми людьми. Эта тенденция способна значительно сократить тем самым опасность, исходящую от бессознательных групповых действий и содействовать поиску более успешных политических ответов на взаимосвязанные экономические, экологические, политические, военные и другие вопросы, которые определяют современный облик глобальной кооперации (McNeill 1986: 16).

Убеждение в том, что изучение мировой истории может иметь взаимовыгодную политическую цель, раскрывает заключительные замечания об опасностях базовых нарративов, которые в значительной степени обязаны трудам М. Фуко. В работе «Надзирать и наказывать» он опровергает интерпретацию европейской современности, согласно которой рост гуманных чувств в течение последних двух столетий оказывал драматическое воздействие на социальные и политические институты власти. В его трудах подчеркивалось, что современные формы власти действуют не через возможности принуждения государств, а через искусные, нормализованные практики, которые находят выражение в индивидуальной саморегуляции. М. Фуко был убежден в том, что история - это движение от одной системы господства к другой. Более значимым моментом было его предостережение от отсылки к прошлому, которое может дать современным людям лестные представления о собственном образе, подчеркивая успехи, которые они совершили ранее.

Анализы постколониализма, которые были спровоцированы активным обсуждением ориентализма (см. Said 1979), подчеркивали пагубные последствия прогрессивных нарративов в отношениях между передовыми и отсталыми обществами. Различия между рациональностью западных и иррациональностью незападных обществ были неотъемлемой частью идеологий имперских завоеваний. Они повлияли на представления Запада об атавизме этнических конфликтов в Африке и в других

 

[156]

 

регионах мира, для обоснования бессмысленности внешнего вмешательства. Более глубокое изучение проявления подобного дуализма (противопоставление «я–другие») в европейской истории является весьма актуальным для исторической социологии. Однако по большей мере труды по постколониализму, субальтерным исследованиям и исторической социологии демонстрировали взаимное пренебрежение (см. Chakrabarty 2003).

Также следует остановиться на том, что социальная теория и работы по постколониализму М. Фуко служат полезным напоминанием о возможных политических опасностях базовых нарративов, особенно тех, которые были сформированы на основе прогресса западного общества в XIX в. (см. также Patomaki 2007). Рассмотрение долгосрочных процессов преобразований менее восприимчивы к таким опасностям, в случае если они сконцентрированы на развитии более крупных монополий на применение силы, закрепленных в территориальных границах, на существенной роли дуализма «свой-чужо», а также на относительно низких уровнях эмоционального определения между членами разных обществ, в которых уязвимые группы населения оказываются наиболее восприимчивыми к насилию, экономической эксплуатации, равнодушию или пренебрежению. Специалисты в области исторической социологии в основном озабочены пониманием меняющихся конфигураций внутренней и внешней власти. Большинство из них не разделяет идей марксизма о необходимости не только объяснения мира, но и его изменения (глава 8). Но они поднимают некоторые из наиболее важных проблем в гуманитарных и социальных науках. Не последнее место занимает вопрос о том, попали ли человеческие общества в ловушку глобальных структур и процессов, которые они не могут контролировать, и могут ли они найти пути воздействия на будущее развитие для всеобщего блага.

 

Заключение

 

В последние годы усилилась тенденция по поиску взаимосвязей между исторической социологией и международными отношениями. Различные специалисты в области международных отношений обратились к исторической социологии, чтобы осветить те разновидности международной политической жизни, которые остаются скрытыми из-за неореалистического подхода. Однако историческая социология является постдисциплинарной системой с различными объектами анализа и методологическими установками (Delanty and Isin 2003). Некоторые придают большее значение власти и/или производству, чем духовному компоненту. Другие рассматривают события через призму нравственности и культуры. Третьи стремятся объединить первые две группы исследовательских подходов в рамках единой объяснительной базы. Объекты анализа также различаются. Некоторые подходы занимаются изучением подъема современного мира. Другие сравнивают международные системы в разные эпохи, причем некоторые из них касаются долгосрочных исторических преобразований, которые повлияли на человечество в целом. Они схожи в одном –

[157]

 

в изучении непосредственно долгосрочных процессов, которые объединяют сообщества людей в сложные глобальные структуры.

Достаточно легко ответить на вопрос, что именно студенты, изучающие международные отношения могут извлечь из этих подходов. Они могут глубже понять причины возникновения и распространения современного территориального государства, особенности взаимоотношений между капитализмом и государственной системой, влияние меняющихся представлений о нравственности и легитимности как на национальном, так и на международном уровнях. Они могут получить представление о различиях между современной системой государств и прежними формами мировой политической организации. Очевидно, в данном случае изучение международных отношений может способствовать внесению существенного вклада в развитие исторической социологии, также как и она может объяснить, как отношения между независимыми сообществами способствовали развитию человечества в глобальном масштабе на протяжении веков. Существующие уровни глобальной взаимозависимости дают возможность понять, как общества реагировали на вызовы взаимозависимости в прошлом. Понимание прошлых достижений и неудач в развитии и укреплении солидарности между различными сообществами имеет свою собственную научную ценность. Но также необходимо, чтобы человечество решило проблемы, возникшие на ранних этапах развития глобального экономического и социального объединения.

 

[158]

 

Глава 7. Критическая теория [3]

Ричард Деветак [4]

В последние несколько лет наблюдается значительный рост количества теорий международных отношений, согласующихся с критической теорией «имеющей уклон в идеи эмансипации» (Linklater 2007a: 11). Этот рост отражает, в частности, высокий интерес к международным отношениям у одного из ведущего авторов критических теорий ХХ века – Юргена Хабермаса. В своих последних работах он высказал мнение о дискуссии относительно гуманитарной интервенции НАТО в Косово (1999), о терактах 11 сентября, изложил откровенную критику войны в Ираке (2003) и альтернативное видение космополитического мирового порядка (2006: 8). Кроме того, Эндрю Линклейтер (2007a), ведущий исследователь проблемы о дисциплинарных границах в рамках международных отношений, в своих работах рассмотрел критическую теорию как средство проведения космополитической политики и политики эмансипации. Также появились идеи связи критической теории и проблемы интернационализации (Anievas 2005, Haacke 2005, Weber, 2002, 2005, 2007), а также ряда вопросов безопасности (Fierke 2007), войны с террором (Burke 2004, 2005), проблемы гуманитарных интервенций (Bjola 2005, Devetak 2007) и глобального международного режима (Kapoor 2004). Критическая теория окончательно закрепила свое присутствие в дискурсе международных отношений.

В этой главе будет рассказано, как им это удалось. Первая часть

 

[159]

 

кратко описывает источник происхождения критической теории; вторая — рассматривает политический характер тех знаний о международных отношениях, которые предлагает критическая теория; тогда как третья — уделяет внимание попыткам критической теории поставить вопрос о роли общества в центр изучения проблемы международных отношений. Мнения авторов различных критических теорий расходятся в некоторых аспектах, однако, если в чем-то они однозначно единодушны, так это в согласии с тем, что изучение международных отношений должно определяться идеями эмансипации.

⇐ Предыдущая19202122232425262728Следующая ⇒

Поделиться: