Социальные зелёные – пределы роста и политическая экономика

Конечной категорией Клэппа и Доверна (2005) является категория социальных зеленых. Последние имеют склонность соглашаться с биоэнвайронменталистами относительно существования физических пределов роста, в частности, экономического роста (они, по крайней мере, нивелируют, а зачастую и отвергают, аргументы о населении, как патриархальные и/или империалистические). Но они настаивают, что такое наблюдение должно пониматься через призму социальных систем, которые генерируют такой рост, и, соответственно, комплекса взаимодействий между социальными и экологическими проблемами. На общем уровне, социальных зелёных объединяет утверждение о том, что властные структуры – капиталистические, статистические, патриархальные – современных обществ, в то же самое время, являются высоко эксплуататорскими, несправедливыми или угнетающими, и систематически генерируют деградацию окружающей среды.

Применительно конкретно к глобальной политике, эти аргументы могу быть яснее рассмотрены у тех авторов, которые определяет неравенство как ключ к пониманию глобальной (экологической) политики, а также у тех, кто часто предполагает, что доминирующие политические силы используют экологические факторы, чтобы расширить сферу своего глобального контроля, - данный процесс можно проиллюстрировать фразой Ванданы Шивы (1993): «экологизация глобального влияния». Мы можем лучше понять их аргументы, с одной стороны, через их критику дискурса устойчивого развития (которая показывает их явную озабоченность пределами роста), а с другой – через переосмысление ими понятия общин (которое дает Зелёным отчётливые принципы политической экономии).

 

Социальные пределы роста

Поскольку понятие устойчивого развития вошло в моду в 1980-х годах, и поскольку было доказано, что специфические прогнозы Медоуз и др. касательно истощения ресурсов были неточными, вера в пределы ослабла. Но в 1990-е годы снова возникли политические курсы, отвергающие экономический рост в качестве главной цели работы правительства и общества. Они возникли, однако, не столько из методов компьютерного моделирования, разработанных Медоуз и др. (хотя её команда поистине создала книгу, опережающую развитие науки на 20 лет – «Пределы роста», Meadows and Randers 1992), сколько из возникающих критических мнений о развитии

 

[273]

 

на Юге начиная с 1980-х годов и далее. Такие точки зрения, отстаивающие остановку развития, очень напоминают пост-модернизм и феминизм (например, Escobar 1995; Shiva 1988), и используются Зелёными на Севере для развития того, что можно назвать перспективой «глобальной экологии». Через критику «развития» экономический рост тоже снова стал предметом критики, хотя в этой сфере критики установили гораздо более тесные связи между его экологическими и социальными последствиями (Doutwaite 1992; Wackernagel and Rees 1996; Booth 1998).

Одна из причин, почему авторы «глобальной экологии» возражают против развития, заключается в доводах в пользу пределов роста, которые были отброшены большинством экологических движений во времена 1980-х годов. Во всей их работе косвенно выражена мысль в необходимости принять пределы, предлагаемые конечной планетой, и что такая необходимость игнорируется людьми, которые управляют планетой, и ведущими специалистами по охране окружающей среды (например, Sachs 1993). Они также скептически относятся к идее о том, что можно отделить концепцию развития от концепции роста. В то время как многие специалисты по защите окружающей среды стараются установить различие между двумя этими понятиями, заявляя, что «рост – это количественное увеличение в физическом масштабе, в то время как развитие – это качественное улучшение или развертывание возможностей» (Daly 1990; Ekins 1993), другие предполагают, что на практике невозможно установить такое точное различие. Для приверженцев устойчивого развития, «устойчивый рост» и «устойчивое развитие», как правило, на практике соединены неразрывно, и, безусловно, Комиссия Брундтланд рассматривала стремление к экономическому росту как важный фактор устойчивого развития (WCED 1987).

Однако их аргументы более тонки по сравнению с простым утверждением пределов роста. Они фокусируются на ряде анти-экологических элементов развития. Одной из центральных черт развития является ограждение общин с целью распространения границ производства продукции и, соответственно, поставки материалов. (The Ecologist 1993). Вторая заключается в способе, с помощью которого в таких границах перераспределяются и концентрируются ресурсы, что имеет прямые экологические последствия и создает способствующую развитию динамику, поскольку рост смягчает эффекты увеличивающегося неравенства. Третья черта – концентрации власти в таких пределах, поскольку сообщества с меньшим количеством населения могут контролировать способ использования земли (и часто могут изолироваться от экологического воздействия способа использования земли, например, оставляя за собой привилегию доступа к незагрязнённым источникам воды). Четвёртая черта – способ, с помощью которого такие огороженные территории и концентрации власти, а также создаваемое ими богатство, производят смещения в отношениях и системах накопления, сохранения и обработки знаний, что, как правило, связано с маргинализацией «врожденного знания» и наделением особой властью «экспертов» (The Ecologist 1993: 67–70; Appfel-Marglin and Marglin 1990). Наконец, такой набор смещений в имущественных системах, распределении ресурсов и отношениях между властью и системой знаний укореняет взгляд на мир,

 

 

[274]

 

которому свойственно рассматривать нечеловеческий мир в чисто инструментальном отношении, тем самым легитимизируя деструктивное использование нечеловеческой природы.

Авторы глобальной экологии представляют мощный ряд аргументов, объясняющих, что развитие по своему существу анти-экологично. Не только с помощью аргументов, связанных с пределами роста, но благодаря тому, что они довольно тонко демонстрируют, как развитие на практике подрывает эко-устойчивые практики. Оно устанавливает контроль над ресурсами, не соответствующий бережливому образу жизни, чтобы организовать производство товаров широкого потребления; оно наделяет экспертов знаниями, основанными на инструментальных причинах; оно увеличивает неравенство, что порождает социальные конфликты и т.п.

 

Возврат к общинам

В дополнение, в социо-экологической критике роста, к научно-технической позиции биоэнвайронменталистов, социально зелёные приводят подобные аргументы о децентрализации власти. С одной стороны, для многих Зелёных, большая часть импульса децентрализации имеет своими истоками отвержение власти, подобно анархистам. Например, Спретнак и Капра (1984) предполагают, что именно черты, определённые Вебером как центральные для существования государства, являются проблемой с экологической точки зрения (1984: 177). Букчин (1980) приводит подобные аргументы, предполагая, что государство это конечный иерархический институт, который консолидирует все другие иерархические институты. Картер (1993) предполагает, что государство является частью динамики современного общества, которая вызвала текущий экологический кризис. Он очерчивает «экологически опасную динамику», где «централизованное, псевдо-репрезентативное, квази-демократическое государство укрепляет конкурентные, неравноправные экономические отношения, которые развивают «недружественные», экологически вредные “тяжёлыеˮ технологии, производительность которых поддерживает (националистические и милитаристские) удерживающие силы, которые укрепляют государство» (Картер 1993: 45). Поэтому, государство не только является лишним с точки зрения Зелёных, но и определенно нежелательным.

Импульс децентрализации также выражен во вторичном усвоении понятия общин. Авторы «Глобальной экологии» усиливают политическо-теоретический аргумент в пользу децентрализации путем наделения её функцией политической экономии. Под этим я подразумеваю, что они делают это таким образом, что это становится не только вопросом масштаба политической организации и авторитарного характера государства, но также вопросом реорганизации структурной формы политических институтов, и, в частности, реконцептуализации того, как экономическое производство, распределение и обмен – прямые способы, с помощью которого человеческие сообщества преобразуют «природу» – встраиваются в политическую жизнь. Их позитивный аргумент состоит в том, что наиболее убедительной «Зелёной» формой политической экономии являются «общины». Данный аргумент наиболее полно разработан авторами

 

[275]

 

журнала The Ecologist в их книге Whose Common Future? Reclaiming the Commons (1993).

Существенный довод заключается в том, что общинные пространства – это участки, где действует большинство устойчивых практик в настоящее время. Они находятся под угрозой со стороны развития, которое стремится оградить их с тем, чтобы обратить их в предметы потребления. Поэтому центральной частью политики Зел`ных является сопротивление такому ограждению. Но это также проект по (ре)конструкции – созданию общин там, где они не существуют.

Что такое общины? Во-первых, они не являются тем, что определено Гардином, как таковые, а скорее ресурс «открытого доступа» (The Ecologist 1993: 13). Они не являются «государственными» в современном смысле слова, что подразумевает открытый доступ под контролем государства, в то время, как общины зачастую совсем не открыты, и правила, регулирующие их, не зависят от иерархии и формальности государственных институтов. Они не являются и «частными» – никто не владеет и не контролирует ресурс. Они скорее являются ресурсами, находящимися в общем владении, где соответствующее сообщество коллективно разрабатывает правила, регулирующие использование ресурсов. Такая форма управления ресурсами была широко распространена на протяжении истории человечества и, как показывает The Ecologist (1993), до сих пор продолжает существовать во многих уголках планеты.

Соответственно, общины не «анархичны» в смысле отсутствия правил, регулирующих их. Они являются пространствами, использование которых тщательно регулируется, зачастую неформально определенными правилами, а также сообществами, зависящими от них. Их успешное действие зависит от приблизительного равенства между членами общины, поскольку дисбаланс власти приведёт к тому, что некоторые члены могут начать игнорировать правила общины. Они также зависят от конкретных превалирующих социальных и культурных норм – например, приоритета общей безопасности над накоплением, или различий между членами и нечленами (хотя не обязательно в смысле враждебности, и не обязательно жёсткие и не изменяющиеся во времени) (The Ecologist 1993: 9).

Ключевой момент заключается в том, что они, как правило, организованы для производства полезных ценностей, нежели для обмена ценностей – то есть, они не направлены на производство товаров потребеления, и не склонны к давлению с целью накопления или роста, свойственному в системах капиталистического рынка. Общины, соответственно, поддерживаются для производства практик устойчивого развития, по ряду причин. Во-первых, примерное равенство в доходах и власти означает, что никто не может узурпировать власть и доминировать над системой (The Ecologist 1993: 5). Во-вторых, локальный масштаб, на котором они действуют, означает, что модели взаимозависимости способствует достижению сотрудничества. В-третьих, это также означает, что культура признания зависимости одних от других, и, соответственно, наличия обязательств, легко укрепляется. Наконец, общины препятствуют принятию практик, основанных на накоплении, более вероятным делая право пожизненного пользования.

Идея общин безоговорочно согласуется с аргументами о необходимости в децентрализации власти и демократии широких масс.

 

[276]

 

Очевидно, что с этой точки зрения, термин «глобальное общее достояние», широко используемый в определяющих экологических дискуссиях или в институционалистской литературе для указания на такие проблемы, как глобальное потепление или истощение озонового слоя (например, Vogler 1995; Buck 1998), является буквально бессмысленным. Однако он дополняет аргумент в пользу децентрализации, показывая, как небольшие по размеру демократические сообщества, работая с конкретными видами систем имущественных отношений, с наибольшей вероятностью, могут создавать практики устойчивого развития в пределах, установленных конечной планетой.

Как биоэнвайронменталисты, так и социальные зелёные предлагают конкретный анализ истоков деградации окружающей среды и неустойчивости развития, и делают далеко идущие утверждения об обязательности политических изменений, реагирующих на последствия такого кризиса. Они в своём анализе проводят различия, в широком смысле, между взглядом, основанным на дуализме «человечества» против «природы», в отличие от социального анализа истоков неустойчивости развития в конкретных социальных системах, и переплетением социального и экологического кризиса. Но они разделяют мнение о радикальном характере необходимых перемен.

 

⇐ Предыдущая34353637383940414243Следующая ⇒

Поделиться: