Глобальная справедливость

 

Слово «глобальное», похоже, вытесняет слово «международное» во многих случаях, но согласия в отношении того, что оно означает, мало. Глобальное может быть синонимом универсального или космополитического, но его пространственное и временное значения настоящей эпохи подрывают само утверждение об универсальности. Такая двусмысленность отражается на понятии «глобальная справедливость», которое ещё не обрело чётко определённого значения. Для некоторых, глобальная справедливость – это всё, что касается справедливости в международных отношениях, за исключением справедливости войны (Jones 1999; Mandle 2006; Pogge and Moellendorf 2008). Для других, это понятие побуждает к началу дискуссии о границах культурных различий или моральном значении

 

[299]

 

существования границ между государствами (Tan 2000; De Grieff and Cronin 2002). В ряде случаев глобальная справедливость представляет собой дистрибутивную справедливость или, в более широком смысле, моральный долг бороться с нищетой (Pogge 2001). В других ситуациях, это карательная справедливость, которая осуществляется в соответствии с режимом международного уголовного права, согласно которому люди привлекаются к ответственности за военные преступления и другие нарушения прав человека. Предпринимаются усилия по увязке проблем справедливой войны, гуманитарного долга, экономического неравенства, культурного разнообразия, демократии и правового порядка (Moellendorf 2002; Caney 2005), однако при отсутствии чёткого определения справедливости и системных теоретических рамок данный проект следует рассматривать как незавершённый. Непрояснённость терминов «глобальный» и «справедливость» не уменьшится просто путём их объединения. Таким образом, вопрос заключается в том, является ли «глобальная справедливость» ловушкой или всё же чем-то иным.

Для обеспечения согласованности выражения «глобальная справедливость» необходимы две идеи. Во-первых, идея универсальных моральных принципов, предписывающих людям относиться друг к другу как к просто людям, а не как к членам той или иной общины. Эти принципы представляют собой то, что раньше называли естественным правом и правами человека. Из этого следует, что принципы глобальной справедливости предусматривают обязательства для всех, независимо от того, признаются ли они отдельными индивидами: нельзя нарушать их, независимо от местных норм. Если такая аргументация корректна, то теория глобальной справедливости должна быть «космополитической» в том смысле, что она основана на универсальных моральных принципах.

Стоит рассмотреть вторую, включающую в себя понятие долга, идею. Понятие справедливости содержит в себе понятие долга, которое подразумевает свод законов – моральный или позитивного права – на котором основан долг. Этот закон также закрепляет права тех, к кому относится долг. Справедливость – это добродетель и предполагает стандарт поведения, но это не единственная добродетель или стандарт. Мы должны отличать справедливое, от добродетельного или желаемого, исходя из других аргументов. Не все моральные принципы, даже общечеловеческие, должным образом соблюдаются, и поэтому речь идёт о «справедливости». К принципам справедливости, в частности, относятся: принципы полезности, гуманности, щедрости, сострадания, мужества, чести. Действие может быть желательным в качестве вопроса личной добродетели или государственной политики и при этом не относиться к категории справедливости. Принципы справедливости устанавливают моральные обязательства, которые могут быть также регламентированы позитивным правом без какого-либо искажения.

Таким образом, принципы глобальной справедливости являются универсальными моральными принципами, которые вполне могли бы должным образом соблюдаться в рамках гражданского, международного или наднационального права. В старых спорах вокруг глобальной справедливости основной интерес представляет вопрос о том, может ли она быть достигнуты посредством увязки гражданского и международного права или же оно требует наднациональных институтов, которым придётся передать часть государственного суверенитета. Некоторые утверждают, что глобальная справедливость может быть обеспечена только путём движения в сторону глобальному порядку, так как государства больше не в состоянии эффективно реагировать на проблемы (Held 1995), затрагивающие одновременно

 

[300]

 

отдельные государства и мир в целом (Nagel 2005). Соответственно, идея справедливости может быть реализована только в глобальном масштабе. Другие утверждают, что достижение глобальной справедливости потребует новых форм порядка, поскольку государства, как известно, являются морально нелегитимными. Вопрос о том, является ли правовой порядок морально легитимным является частью теории справедливости. Это привычный аргумент из истории политической мысли о том, что государство может быть морально легитимным, при условии, что оно достаточно справедливое, потому что, несмотря на то, что его законы носят принуждающий характер, оно является продуктом выбора людей для создания общности с регуляторным механизмом. Требование того, чтобы государство было справедливым проистекает из идеи о принудительном характере гражданского объединения, где утверждаются несправедливые законы, которые могут нарушать свободу членов этого объединения. Если согласиться с этим аргументом, то теория глобальной справедливости не может игнорировать права государств, поскольку эти права основываются на моральных правах тех, кто выбирает жить в соответствии с их законами. Не стоит также игнорировать международное право, полномочия которого вытекают из теории государства и права. Общество государств не менее законно, чем единое глобальное общество. Иными словами, если территориальные государства являются нелегитимными, то как в таком случае может быть легитимным глобальное государство (Nardin 2005, 2006, 2008).

Напряжённость вокруг государствоцентричными и глобальными концепциями по проблеме международной справедливости хорошо видна на примере дискуссий об экономическом неравенстве. Одно поколение назад эти дискуссии были сосредоточены на разрыве между богатыми и бедными странами, между «имущими» и «неимущими», а также на потребностях в «новом международном экономическом порядке», при котором богатство будет перераспределяться. Предполагалось, что экономически развитые государства будут признавать право экономически менее развитых государств на владение своими собственными природными ресурсами, национализацию иностранных активов на своих территориях и решение вопросов о компенсациях на местом уровне. Подразумевалось, что они согласятся на условия торговли, более благоприятные для стран экспортно-сырьевой моделью экономики, будут осуществлять экспорт знаний и технологий, увеличат объёмы внешней помощи. Дистрибутивная справедливость в контексте этих дискуссий означала перераспределение богатства и власти между богатыми и бедными странами, что не тоже самое, что аналогичное перераспределение внутри страны. Иностранная помощь может даже увеличить неравенство в бедных странах, если она будет украдена коррумпированными элитами. Предложения о новом международном экономическом порядке, выдвинутые бывшими колониями в шестидесятых и семидесятых годах, не ставит под сомнение государствоцентричные основы существующего международного порядка.

Теоретики международного дистрибутивной справедливости семидесятых годов утверждали, что перераспределение должно быть глобальным, а не международным (O'Neill 1986; Singer 2002). В этой связи Ролз вновь занимает центральное место в дискуссиях. Будучи ведущим теоретиком справедливости после публикации Теории справедливости он разочаровал таких учёных, как Брайан Барри и Чарльз Бейтц, которые хотели, чтобы его принципы применялись на международном уровне,

 

[301]

непригодностью его теории для формулировки принципов дистрибутивной справедливости на более широком, чем просто государственном, уровне. Данная тема была пропущена в его работе лишь потому, что он описывал дистрибутивную справедливость через справедливое распределение выгод и бремени в обществе, которое стоит понимать в качестве «кооперативного предприятия во имя взаимной выгоды» (Rawls 1971). Для него международная дистрибутивная справедливость является предприятием другого порядка. Это заявление вызвало возражение по поводу того, что экономическая взаимозависимость превращает международную систему в схему социального сотрудничества путем объединения национальных экономик в единую глобальную экономику (Beitz 1979). По мнению Бейтца, если принципы социальной справедливости применимы в национальной экономике, то они могут быть задействованы в масштабах мировой экономики. Но этот аргумент был ошибочным, так как в результате принципы дистрибутивной справедливости стали широко применяться именно между странами с тесно интегрированной экономикой, например, в Западной Европе, а не между бедными и богатыми странами, имеющими мало экономических связей. Однако мнение Ролза о том, что игнорирование тех, с кем связи были налажены слабо, является вполне нормальной ситуацией, в результате такого рассуждения, не только не было оспорено, но и даже было тем самом подкреплено. Идея о том, что общество является схемой социального сотрудничества для получения коллективных благ, в любом случае является весьма спорной идеей, которая противоречит либеральной концепции государства как основы для обеспечения сосуществования индивидуальных интересов: гражданского порядка, а не коллективного предпринимательства. Тезис о том, что мир может быть единым обществом, не определяет того, каким оно является или должно быть.

Некоторые утверждают, что глобальная дистрибутивная справедливость требует «общих понятий» об этом в качестве основы согласованной схемы глобального социального сотрудничества и осмысления того, чем является «глобальное сообщество справедливости» (Walzer 1983; Hurrell 2007). Для них идеалом глобальной дистрибутивной справедливости является либо иллюзорное представление об этом, либо реально возможное предложение построить необходимое глобальное сообщество. Для других общие понятия менее значимы в плане определения долга в рамках глобальной справедливости, чем суждение о том, что человеческие потребности не знают границ. Если люди бедны, то те, кто богат, обязаны оказывать им помощь, которая не зависит от экономических отношений или культурных связей. Готовность людей помогать друг другу находится в полной зависимости от степени взаимной симпатии и уровня солидарности по общим для всех понятиям. Однако же на деле это вовсе не означает, что люди относятся и должны относиться друг к другу справедливо (Van Parijs 2007). Существующая в рамках общих представлений о гуманности обязанность бороться с нищетой не является обязательной в отличие от, например, долга заботиться о наших детях или пожилых родителях. Представление о том, что мы обязаны помогать и ближним, и дальним нуждающимся, является давним предметом спора космополитов и коммунитаристами (Brown 1992), который вероятно будет продолжаться и в будущем.

Ролз в этом вопросе занимает промежуточную позицию. Она представлена в его работе Право народов.

 

[302]

 

Здесь подразумевается обязательство помогать экономически слабым обществам посредством создания справедливых и эффективных институтов. Но принципы дистрибутивной справедливости, применяемые в рамках либерального государства, не применяются глобально, поскольку они предполагают наличие всеобъемлющей доктрины и либерального эгалитаризма, присущих одними обществами, но не принимаемые другими обществами, культурные особенности которых необходимо уважать (Rawls 1999). Как упоминалось ранее, ключевой идеей для Ролза является представление об общественный необходимости, которая требует, чтобы принципы преодоления нищеты и борьбы с ней были признаны всеми, а не только либеральными эгалитаристами (Rawls 1999). Это означает, что принципы экономического перераспределения по большей части относятся к категории выбора, а не справедливости. Они могут представлять собой желаемую цель, но в отличие от основных прав человека и норм, запрещающих насилие, они не предусматривают обязательное их выполнение.

Тезис о том, что глобальная нищета-это вопрос социальной справедливости предполагает установления соответствующего критерия. Когда теоретики глобальной справедливости подчёркивают разрыв между богатыми и бедными, они подразумевают, что несправедливость возникает из неравенства, а не из простого факта нищеты. Если бы все в мире были одинаково бедны, то (по этой теории) было бы много страданий, но не было бы никакой несправедливости. Это навело некоторых учёных на мысль о том, что проблему преодоления нищеты лучше рассматривать как вопрос гуманности или благоприятствования, а не как справедливость (Campbell 2007), о чем также говорили феминистки, которые подходили к этой теме с точки зрения этики заботы. Дискуссия вокруг глобальной проблемы бедности может уйти от идеи дистрибутивной справедливости, так как идеи свободы, возможностей и прав человек подходят для этого больше. Вследствие предпринятых усилий по замене концепции гуманитарной интервенции более широкой, уже получившей признание, «ответственностью за защиту» со стороны государства и международных институтов, предполагающей, что каждый человек обязан поддерживать политику, которая способствовала бы сокращению насилия и страданий (Barry and Pogge 2005; KUPER 2005; Young 2006). Дэвид Миллер опирается на идею ответственности, чтобы обосновать теорию глобальной справедливости. Несмотря на то, что он отличает «моральную ответственность» (под которой он понимает вину) от казуальной ответственности, его разграничение понятий долга и вины очень непоследовательное (Miller 2007). И вероятно эти понятия действительно отличаются друг от друга. Мы судим о правоте действий, рассматриваемых объективно по отношению к правилам, устанавливающей права и обязанности. Но мы также судим об ответственности акторов за действия, рассматриваемые субъективно, относительно их мотивов и степени, в которой эти действия являются добровольными. Использование слова «ответственность» для того, чтобы охватить им понятия ответственности и виновности, скрывает различие между ними. Поэтому очень сложно установить виновность актора за совершённые действия, когда мы руководствуемся столь туманным термином.

Дискуссии по поводу «ответственности за защиту» разворачиваются вокруг

 

[303]

 

следующего вопроса: если существует международное обязательство по защите людей, то на ком непосредственно лежит? Что является определяющим для этого обязательства: возможность осуществлять защиту или общественные связи очевидных кандидатов (Miller 2007). Последнее маловероятно, так как таких кандидатов может быть очень много (Tan 2006). Обычный интернационализм возлагает на государства обязательство по поддержанию порядка, защите прав человека, преодолению проблемы нищеты, урегулированию международных споров и решению таких общих проблем, как изменение климата. Глобалисты распределяют эти обязательства среди широкого круга участников – от отдельных лиц, действующих через международные пропагандистские группы в формирующемся глобальном «гражданском обществе», и государственных должностных лиц, координирующих свою деятельность в транснациональных сетях, до официальных международных организаций. Параллельно обеспокоенности «ответственностью» в рамках дискурса о глобальной справедливости существует ещё проблема «институтов», заключающаяся в ответе на следующий вопрос: уместно ли использовать институциональную проблематику в дискуссиях в контексте этого дискурса? (Weinstock 2005). В прошлом, теоретики глобального порядка считали универсальную правовую систему идеалом, к которому должен двигаться мир, возможно, путём постепенного расширения конфедерации государств, признающих верховенству права (Kant 1991; Bohman and Lutz-Bachmann 1997). Сегодня они меньше говорят о праве и больше – об «управлении», под которым подразумевается управление глобальной политикой в отсутствие центральной власти.

Идея глобального управления заключается в том, что как государственные, так и частные решения формируют «нормы», а не «законы», регламентирующие международные отношения, результатом чего должна стать система горизонтального взаимодействия, в рамках которой должностные лица различных ветвей власти должны взаимодействовать со своими коллегами и с недолжностными лицами, например, с банкирами, учёными, активистами, из других стран мира (Sinclair 2003). Те, кто оптимистично настроен в отношении глобального управления, считают, что оно может решать глобальные проблемы более эффективно, чем традиционная дипломатия (Held 2004; Slaughter 2004). Пессимисты обеспокоены тем, что в условиях сложной и высокоскоростной глобализации, это приведет к ослаблению демократии и верховенства права (Scheuerman 2004; Cohen 2004). Они утверждают, что глобальное управление размывает различие между правом и неправом, опираясь на такие понятия как системы нормативного регулирования, мягкое право, частный характер власти, и что оно рассматривает право в качестве инструмента политики, игнорируя его значение как сдерживающий фактор принятия политических решений. Здесь исчезает различие между законом и политикой, так как общественная совещательная форма принятия решений заменяется административной, а процедурные ограничения игнорируются в интересах эффективности исполнительной власти. Глобалисты оспаривают верховенство права, опираясь на понятие чрезвычайных полномочий. Также они склонны к «деформализации» (замене закона политикой) и правовой «фрагментации», в результате которой появляется множество режимов с разными интересами. Обе эти практики ослабляют общество и правовой порядок (Koskenniemi 2007).

 

[304]

 

Защитники глобального управления не понимают важности права для обеспечения столь ценных для них принципов демократии, справедливости и рациональности. Демократия предполагает совещательность в рамках законно организованной общности и тем самым обеспечивает общественное обсуждения как государственных законов, так и законов другого политического объединения. Общественное обсуждение концентрируется на проблеме обязательств, налагаемых правом. Теоретики глобальной демократии не обращают внимания на этот факт, что без права не может быть адекватного процесса принятия решений (Dryzek 2006). Одним из обязательных условий демократической политики является существование общественного пространства, в котором граждане могут высказывать своё мнение по общественным вопросам. Зеркальным отражением идеи публичного пространства во внутренней политике современного государства является идея глобального публичного пространства как пространства для свободного обсуждения законов в рамках нарождающегося глобального общества. Эта дискуссия требует теоретизации и соединения идеи глобальной справедливости с идеями о демократии, верховенстве права и гражданском обществе ( допуская, возможно, наивно, что это может стать платформой для деятельности добровольных объединений по продвижению идей общего блага).

Дискуссия о глобальной справедливости вероятно выходит за рамки утверждения о том, что справедливость должна быть глобальной, а не международной. Признаётся, что универсальные обязательства должны выполняться на местном уровне, что государства могут обладать моральной легитимностью и что, даже если глобализация подрывает суверенитет, государства продолжают пользоваться лояльностью своих граждан и вести деловые отношения друг с другом. Так или иначе, международное право обеспечивает основу для регулирования отношений на всём земном шаре, обоснованием которого являются как моральными, так и прагматическими. И это означает, что теория глобальной справедливости не может игнорировать права и обязанности государств. Вместо того, чтобы выбирать между глобальным и международным, теоретик должен рассмотривать и то, и другое. И если право должно быть сохранено, то правильным направлением теоретизации здесь является не «глобальное управление», а глобальное правительство на основе официальных соглашений, наднациональных институтов и, возможно, (как представляли себе это теоретики от Канта до Ролза) расширяющающейся конфедерации государств, признающих верховенство права. Моделью такой конфедерации является Европейский союз.

В настоящее время, к теории глобальной справедливости прикован особый интерес в рамках теории международной политики. Однако с первого взгляда кажется, что здесь теории больше, чем это есть на самом деле. В той мере, в какой подчёркивается глобальность в международном масштабе, дискуссия о глобальной справедливости просто становится дискуссией о «справедливости» без какой-либо квалификации. Очень часто те, кто пишет о глобальной справедливости, выдвигают знакомые всем идеи о социальной справедливости, не объясняя, как они должны работать на глобальном уровне. Или, ориентируясь на понятие несправедливость, они опускаются в явно непрофессиональную пропаганду. Из-за недостатка в ретроспективе, они не могут увидеть, как их идеи связаны идеями прошлого.

 

[306]

 

⇐ Предыдущая35363738394041424344Следующая ⇒

Поделиться: