ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ. СТОЛИЧНАЯ.

Наташа Комарова стояла на крылечке и ждала крутого наезда. С такой пачкой денег, какая была в её руках, это было несложно. Она даже улыбалась, глядя, как из двух таксомоторов, матерясь под тяжестью баулов, выползают разгневанные Водопады. Коля оправил новую шляпу и наехал первый.

— Мать, ну ты чо! Мы в этом домодедовском гадюшнике чуть не сдохли. Все телефоны оборвали. Я ж посылал телегу. Что трудно было встретить?!

— Ах, Колюнчик, всё было как-то не досуг. — ответила Наташа и обернувшись к свите скомандовала, — Всем стоять смирно! Перед вами звезды советского, а значит и мирового андеграунда, спасители рока и отечества. Водопады имени Давида Кипиани!... Э, а где ковровая дорожка ?

— Кончай, Натаха, дурочку молотить. Мы ж в натуре.

— И я в натуре, Колюнчик! Не продыхнуть тут было — вот те крест! Полста команд — не слабо? Умнички, что сами добрались. Э-э, а вам чего? — обратилась Наташа к хмурым таксистам.

— Чего-чего, расчет!

— Вишь настырнее какие! Сколько?

— По тридцатке с тачки, как уговаривались.

— Вот вам стольник и чтоб духу вашего здесь не было! Такси исчезли.

— Значит так,— продолжала Наташа, — куда же мне вас засунуть? Давайте-ка завтра, в дневной концерт, на сладенькое. А сегодня отдохнете, и вечером Черноголовка. Бабулек огребёте, заодно и разомнетесь, ладушки?

— Какая еще Черноголовка?

— Коля, такие вещи надо знать. Черноголовка — это трамплин. Наутилусов слыхал?

— Слыхал.

— Во. Они можно сказать оттуда и взлетели. Да так взлетели, что уже все крылья смозолили, а сесть не могут. Годится, такая ягодица?

— Годится. Что еще?

— А нечего. В пять часов отсюда автобус. А пока отдыхайте. Измайловский комплекс к вашим услугам!

Наташа вскинула руки, приглашая полюбоваться панорамой. Водопады задрали головы. Шляпы, кепки и беклеши попадали в прокисший снег. И было отчего. Четыре здоровенных избы, этажей по сорок, скребли крышами хмурое небо. Росли они из гигантского стеклянного двухэтажного сарая с миллионом углов и дверей.

— Не слабо андеграунду? — улыбнулась Наташа. — Тут можно разместить вятскую губернию. Сколько народу в вашем Верходырье? Или в Верходурье, как правильно?

— Дур, Наташа, покамест везде хватает.

— Ой, спасибо, Колюня! До чего я крутых люблю. Ну, все — некогда. На прокорм получите завтра, на пропой сами зашибете. Ваш корпус "Г". Чао!

Водопады похлюпали по снежной тюре искать "Г". Начали, естественно, с "А" и пошли в сторону "В", с полкилометра так.

— "Г" — это, наверное, говно — сказал Мазанов, сгибаясь под тяжестью Чумы уже в районе "В".

— Ну. — отозвался Лукашин, сгибаясь под тяжестью баула с горшками. — А "М" — это уж точно мудак. Сусанин недоделанный. Говорили тебе не в ту сторону!

— Земля, она ,Серега, круглая. Хлюп-хлюп.

Мазанов был несправедлив. "Г" потряс их уже в предбаннике. Шесть кабаков, бар, куча ларьков с "пепси" и разной дребеденью. Под кадками: с пальмами стояла такие диваны, что жопа просто улетала куда-то в нирвану. Охраняло всю эту роскошь 40 швейцаров с позументами из чистого золота и буквой "Г" на кокарде.

Потрясения следовали лавиной. У дежурной 28-го этажа, куда они зашли за ключами, Андрюха уронил завернутую в попону педаль от большого барабана.

— Это у вас что?

— Это пиво.

— Пиво???

— Да фирменное московское.

— Столько пива?!

— Да. Будете брать?

— Ящик можно? — Хоть три.

— А ночью?

— Да ради бога! Вот привязался, зануда какой!

 — Коля, выкладывай аванс, я отсюда больше не ногой. Чихал я на вашу Красноголовку!

…Номера, те вообще шокировали.

— Что мы здесь будем жить вдвоем?!

— Не хочешь — живи в сортире.

— Ух ты! Это умными людьми делано.

— Да уж явно не совками.

— А тут что?... Гли, точно сортир. Кафель-то, капель! Ого! Гли, ванна, унитаз розовые! А это чо?

— А это бидэ.

— Чо-о?!

— Бидэ. Для сугубо женского умывания.

— А-а! Кабы не перепутать.

— Ты уж постарайся.

Расселившись начали названивать друг другу по телефону. Вальяжно так, из глубины кресел, спрашивали о погоде, о программе по цветному ТВ, о видах за окном. Называли друг друга строго по имени-отчеству. Все, кроме Андрюхи. Он пугал в телефон трусливого Лукашина.

— Алё, Лукашин, это ты?

— Я.

— Это с тобой Волков говорит. Как думаешь, за сколь минут отсюда до земли долетит графин?... Я думаю секунд за 20, а ты как? Спорнем?

— Андрюха, кончай!

— Я щас его кину и трубку в окно, а ты считай!

— У тебя что, совсем крыша съехала? Выселят же!

— Всё, кидаю. Три-четыре... Считай. Тишина, потом звон.

— Андрюха, ты идиот. Я сейчас буду звонить Коле.

— Так это Коля и кинул.

— Тогда вы оба идиоты!

— Гы-гы-гы-гы!

— Пошли вы в...

Ну, а вечером была Черноголовка.

 

Что такое Черноголовка мы описывать не станем, дабы избежать ненужных контактов с секретными Службами. Приведем лишь краткую сравнительную характеристику, причем опять сошлемся на классика:

 

У парадных кареты черные

На крылечках бояре холеные

По ондатрами да под норками

все дубленые да сгущеные

 

 (С.Н. Лукашин)

 

Соответственно и чада у них были все варёные до безобразия, до плавок и стелек. От лэйблов просто глаза пухли. Туда бы Теккерея, он бы им всыпал страниц на 500. Жаль, помер старик.

В общем черноголовской молодежи жилось тяжело и Москва далеко -часа два на автобуса, и в магазинах всё есть, и дома стены ломятся от канделябров и панасоников. Ну, как тут не запсихуешь. Это только инженерам кажется, что обеспеченность — благо. На самом деле это тяжелый труд. Спросите хоть у кого. Хоть у Рокфеллера.

Черноголовские отцы, видать, были поумней других. Они призадумались: чего, мол, еще не хватает нашим парубкам, чтоб они не сильничали девок по подвалам и не били морды ветеранам?

— Они еще любят кошачий вой на кассетах. — отозвался кто-то. — Причем на русском языке. Андеграунд называется.

Почесали отцы затылки и дали андеграунду негласное "добро", а точнее закрыли глаза на все, что с ним связано. Не ощущая сопротивления сверху, рокенрольные структуры Черноголовки быстро пошли в рост, и во второй половине восьмидесятых на базе местного кинотеатра и клёвого самопального аппарата образовалась крепкая тусовка с длинными столичными связями, цеплявшая все, что залетало в Москву на поприще неформальной музыки. Дело было поставлено широко, и в смысле роккенрольного образования любой черноголовский пацан дал бы сто в гору своему столичному сверстнику. В среде московских менеджеров образовалась даже такая идиома "обкатать Черноголовкой". Вот туда-то и влип Водопад вечером, третьего декабря, 1988 года.

Щурясь от резкого лобового света Лукашин вышел на подиум кинотеатра. Раздался оглушительный рев.

"Во, как Пинк-Флойда!"— самодовольно подумал Лукашин и раскрыл было рот...

Рев удвоился. Сполохи выхватывали из темноты осклабленные рты и заломленные руки.

"Спасибо, конечно, братки, но однако... " — Лукашин снова открыл рот...

Рёв утроился. Где-то уже на грани оргазма.

"Чего им надо-то? — растерялся Лукашин. — Кабы не побили."

 — Лукашин, ты чего? — шипели Водопады из кулисы.

— Я ничего. Зал вон что-то дуркует.

— Вали тогда оттуда!

Лукашин и свалил. Минуты так через две, когда оргазм сменился хором, глоток в семьсот: ВО-ДО-ПАД!... ВО-ДО-ПАД!

— Похоже сегодня не до конферанса. — сказал Лукашин за кулисой Коле Ваймеру.

— Да-а,— отозвался Коля, — наверное, дед, так и должно быть на рок-концерте.

— Должно-то должно, но надо хотя бы знать, что за песня. Они ж Японца ни разу не слышали, а орут как на Рейганке. Слышь, что делают.

Шум в зале действительно напоминал проезд Гагарина по улицам Москвы весной 1961 года.

— А чёрт их поймешь эти концерты. — сказал Коля. — Все разные, как люди. Пусть себе ребята балдеют. Кому надо, тот услышит. Аппарат, слава богу, позволяет.

Колины слова оказались пророческими. Песни так через три за кулисы вошло Нечто далеко не рокенрольное: круглое, лысое, в очках и сером костюме-троечке с пурпурным галстуком.

— Кто директор выступающей команды? — строго спросило оно.

— Ну, я. — сказал Коля, малость обалдев от натиска.

— Попрошу вас предъявить документы, подтверждающие ваше право на публичное исполнение только что прозвучавшей песни.

— Какой песни?

— Где вы так миленько путаете райком с пивным ларьком.

— А я чо, мыла полизал, предъявлять документы неизвестно кому?

— Я представитель черноголовского райкома партии.

Коля замялся. У Лукашина схватило живот. К разговору с интересом прислушивались ребята из архангельской группы "Аутодафе".

— Одну секунду! — В Коле проснулся райкомовский шофер. — Где же оно у меня? Сейчас найдём.

Он рылся в папке, извлекая из нее то папиросные коробки, то нестиранные носки и, наконец, достал вчетверо сложенную бумажку.

Нечто развернуло бумажку и прочло: "Зачем, ребята, нюхать растворитель... Жидкий стул... "

— Что вы мне дали? Это совсем не та песня.

— Как не та? — удивился Коля. — Неужели! Точно. Извините.

 Он снова порылся в папке, достал другую бумажку, сдул с неё крошки и сказал:

— Вот. Это уж точно она.

"Мой папа аппаратчик, горжусь папаней я... " — прочло Нечто, — Вы что издеваетесь? Я требую песни про пивной райком... Тьфу, про пивной ларьком!

— Так это же про то самое и есть. Вы вчитайтесь вдумчиво.

— Не стройте из себя дурака, молодой человек! Либо вы мне даете нужный текст, либо я прекращаю концерт!

"Господи, как же выкрутиться? — лихорадочно соображал Лукашин, — Главное, чтоб ребята доиграли. Осталось немного. Придется брать огонь на себя. Я, мол, автор, меня и казните. Где тут у вас гильотина? А ребята не хотели, это я их совратил. Педофил я!"

Он встал, поджал прямую кишку и уже открыл было рот… но ему опять, в который раз за вечер не дали высказаться.

— Слушай ты, козел! — это к Нечту подошли ребята из Аутодафе (от них вкусно пахло портвейном), — Если ты сейчас не сдёрнешь отсюда, мы тебя зарежем, понял?... А закатишь там скандал, помни: у нас руки длинные, не тебя, так родственников до седьмого колена, через всю брюшную полость, понял?

Нечто зашипело, как спущенный мяч, покраснело, обмякло и что-то там мямля уползло вон. Лукашин и Ваймер опешили.

— Ребята, да вы что?! Сейчас такая буча начнется! — сказал побледневший Лукашин.

— Не начнется. Сначала ему штаны надо постирать и высушить. Гы-гы-гы-гы! .

— Все равно, надо было как-то помягче.

— В самый раз ему. Стоит упырь, куражится. И над кем?! Над Водопадом имени Вахтанга Кикабидзе!... Вместо того, чтоб автограф взять. А песня, мужики, классная. Её бы по ЦТ прогнать, вот была бы умора. Вы её на Сырке петь будете?

— На Сырке-то будем, а здесь черт нас дернул.

Новый взрыв восторга и отчаяния возвестил об окончании выступления. За кулису хлынули счастливые Водопады.

— Ой, братаны, это полный улет! Такой зал, такая отдача, это ж небо и земля со Свердловском! Только что на ушах не ходили. Классно!

— Двигать надо отсюда короче. — сказал Лукашин и повидал музыкантам о райкомовском наезде.

Ребята расстроились, все кроме Андрюхи, конечно. Андрюха сказал:

— Ну и правильно его чуваки отбрили! Эх, меня не было, я 6ы ему сику-то надёргал!

Ладно герой какой! Хватай давай баул и пошли. Триста рэ на кармане, чего тут еще дожидаться, кроме ментов.

Ушли. Сели в столовке покушать. Аптекин оторвал голову от тарелки, поперхнулся и сказал.

— Приготовились, ребята.

— К чему? — Водопады оглянулись.

В дверях стоял милиционер и, указывая на них, что-то говорил двум штатским... Штатские подошли.

— Вы что ли, Водопад?

— Ну.

— Мы ж вас — с ног сбились — ищем. Публика там рвет и мечет, требует вашего концерта.

— Да?... Что-то подозрительно, мы же там только что отыграли.

— Понимаете, Аутодафе выступила, а следующая команда не приехала. Ну и началось: Водопад! — и больше ничего слышать не желают. Очень просят.

— Сколько?

— Только двести рублей. Вы уж извините.

— Годится. По коням, мужики!

... Второй концерт был скорее танцами. Все пели и танцевали: на креслах, в проходах, на сцене. Обнимались, целовались, плакали и смеялись. Щекотали Славку, подыгрывали клавишникам, помогали Андрюхе стучать в незанятый барабанчик. И не понять уже было, кто тут музыкант, а кто тусовщик. То ли дурдом, то ли вселенское братанье.

Лукашин тихо сидел в кулисе и печально думал: "Да, вот так оно и должно все быть".

А этот райкомовский наездник больше не объявился. Может и правда штаны стирал, а скорей всего обзванивал черноголовских отцов, на предмет принятия мер. А отцы они что, идиоты что ли? Они на календарик — зырк, а там декабрь 88-го. Хрясь — трубочку обратно на рычаг и приветик. Черноголовка — это вам не Новая Ляля.

 

⇐ Предыдущая12131415161718192021Следующая ⇒

Поделиться: