Социологическая теория П. Бурдье и литературоведение. Характеристики языкового поля и принципы властного манипулирования языковым полем.

В своих взглядах на язык опирается на теорию Соссюра. В сущности, язык, как его понимал Соссюр, т. е. законодательный и коммуникативный код, возникающий и существующий вне его пользователей («говорящих субъектов») и его использования («речи»), обладает всеми свойствами, которые обычно приписываются официальному языку. В отличие от диалекта, язык этот возникает в таких условиях, которые способствуют его повсеместной кодификации и всеобщему принудительному распространению. Узнаваемый и признаваемый (в большей или меньшей степени) на всем пространстве, подчиняющемся определенной политической власти, язык, со своей стороны, помогает укреплению той самой власти, которая его насаждает: он обеспечивает между всеми членами «языкового сообщества», которое еще Блумфилд определил как «группу людей, использующих одну и ту же систему языковых знаков», минимум коммуникативных связей, без которого невозможны ни экономическое производство, ни символическое господство.

Официальный язык неразрывно связан с государством. Это касается как его происхождения, так и его социальных узусов. Именно в процессе становления государства создаются условия для становления единого и подчиняющегося официальному языку языкового рынка: этот государственный язык, обязательный в официальных ситуациях и официальных пространствах (в школе, в административных учреждениях, в политических документах и проч.), обретает статус теоретической нормы, которая служит объективным критерием для оценки всех языковых практик. Для того чтобы один из нескольких способов выражения (один из двух языков в ситуации билингвизма, один из узусов языка в ситуации классового общества) считался единственно легитимным, нужно, чтобы языковой рынок был един и чтобы диалектальные различия (между разными классами, разными регионами или разными этносами) на практике оценивались сравнительно с легитимным языком или узусом. Интеграция в единое «языковое сообщество» - плод политического господства, которое постоянно воспроизводится институтами, способными обеспечить господствующему языку всеобщее признание, - это условие, при котором складываются отношения господства языкового.

Итак, лишь тогда, когда в связи с формированием нации - абстрактной группы, объединяемой общностью правовых основ, - складываются новые узусы и возникают новые функции, появляется потребность в стандартном языке, безличном и анонимном, как официальные функции, какие он должен исполнять, тогда возникает и потребность в нормализации продуктов, порожденных языковыми габитусами. Словарь - образцовый плод этой научной кодификации и нормализации - вбирает всю совокупность языковых ресурсов, .накопленных за много веков, и, в частности, все варианты использования одного и того же слова (или все варианты выражения одного и того же значения), и располагает рядом употребления социально далекие и даже взаимоисключающие (впрочем, те употребления, которые лексикографу представляются совершенно неприемлемыми, он сопровождает «позорным клеймом»: условными обозначениями уст., прост. или арг.). Тем самым словарь создает довольно точное представление о языке в соссюровском понимании - о «сумме всех словесных образов, накопленных всеми индивидами», которая предназначена для исполнения роли «универсального» кода: нормализованный язык способен функционировать независимо от ситуации, сообщение на этом языке может быть послано любым отправителем и понято любым получателем, даже если они ничего не знают друг о друге, как того и требуют условия бюрократического общения между чиновниками и клиентами, лишенными индивидуальных черт и обладающими лишь теми признаками, какие сообщает им их административный статус.

Заметный во всех областях практической жизни (спорт, песни, одежда, обстановка жилища и проч.), процесс унификации (приведение к единообразию) как производства, так и обращения экономических и культурных ценностей влечет за собой постепенное устаревание прежних способов производства габитусов и их продуктов. Нетрудно понять, почему, как неоднократно замечали социолингвисты, женщины быстрее усваивают легитимный язык (или легитимное произношение); этому способствует множество факторов: во-первых, уделом женщин считается покорность господствующим узусам, во-вторых, разделение труда между полами отводит женщинам сферу потребления, в-третьих, логика брака предполагает, что замужество для женщин - главный, если не единственный, способ восхождения по социальной лестнице; по всем этим причинам женщины, начиная со школы, охотнее принимают новые требования, предъявляемые рынком символических ценностей.

Признание легитимности официального языка не имеет ничего общего ни с открытым исповеданием веры, которая принята по зрелом размышлении и от которой можно отказаться, ни с сознательным приятием некоей «нормы»; оно заложено в практических навыках, прививаемых нечувствительно, в ходе долгого и медленного приучения, посредством санкций языкового рынка.

О манипулировании. Особенность символического господства заключается именно в том, что перед человеком, который ему подчиняется, не стоит обычный выбор между свободой и покорностью: «выбор» габитуса (например, правильного произношения звука «р» в присутствии носителей легитимного языка) совершается бессознательно и без принуждения, вследствие диспозиций, которые, пусть и являются социально детерминированными, тоже сложились бессознательно и без принуждения. Склонность заменять поиски причин поисками ответственных мешает заметить, что устрашению, символическому насилию, не осознаваемому в качестве такового (поскольку оно может не сопровождаться никакими устрашающими действиями), поддаются лишь те люди, которые предрасположены к этому (и это проявляется в их габитусе), других же оно нисколько не затрагивает. Более точным было бы сказать, что причина страха - в отношениях между устрашающей ситуацией или устрашающей личностью (которая может отменить свои предписания) и личностью устрашаемой, или, еще точнее, между социальными условиями производства одной и другой. А значит, в дело замешана вся структура общества.

Все это позволяет предположить, что самые существенные предписания, формирующие габитус, передаются вне речи и сознания, посредством подсказок, растворенных в самых незначительных на первый взгляд аспектах вещей, ситуаций или практических навыков повседневной жизни: так, модальность повседневных жестов, способов смотреть, держаться, сохранять молчание и даже говорить («неодобрительные взгляды», «укоризненный» тон или вид и проч.) насыщена предписаниями, которые имеют такую большую власть и которым так трудно сопротивляться лишь потому, что они бессловесны и бестелесны, что они предъявляют большие требования, никогда не объявляя о том открыто. Подсказки и намеки, скрытые в вещах и людях, внушают ребенку не что он должен делать (это - функция приказов), а кто он, и в результате он становится в полной мере тем, кем и должен стать; действие таких подсказок - условие эффективности всех видов символической власти: люди, чей габитус предрасположен к подчинению этой власти, охотно покорятся ей в дальнейшем. Отношения между двумя людьми могут быть таковы, что одному - пусть даже он вовсе не стремится к господству и далек от мысли отдавать какие бы то ни было приказы - достаточно лишь показаться другому, чтобы навязать ему определенную роль (например, устрашенного, подчиняющегося); в этом случае господство тем более абсолютно и неоспоримо, что его даже не требуется утверждать.

Господствующая компетенция действует как языковой капитал, обеспечивающий прибыль в форме отличия и превосходства над другими компетенциями лишь в тех случаях, когда постоянно создаются требуемые условия (а именно: унификация рынка и неравный доступ к орудиям производства легитимной компетенции и к местам легитимного выражения), позволяющие группам, которые обладают этой компетенцией, навязать ее в качестве единственно легитимной на официальных рынках (светском, школьном, политическом, административном) и в большей части языковых взаимодействий, к которым эти группы причастны.

Все это приводит к тому, что люди, желающие защитить свой языковой капитал, - например, если говорить о сегодняшней Франции, люди, желающие сохранить свое право на изучение древних языков, - обречены вести борьбу на всех направлениях: отстоять ценность определенной компетенции можно лишь при условии, что будет спасен рынок, т. е. совокупность политических и социальных условий, в которых осуществляется производство производителей-потребителей. Защитники латыни или, в других случаях, французского, арабского и т. п. зачастую действуют так, как если бы избранный ими язык мог иметь хоть какую-нибудь ценность вне рынка, т. е. если бы его можно было ценить за его внутренние свойства (например, «логичность»), но на практике они отстаивают не что иное, как рынок. Место, какое система образования отводит различным языкам (или различным культурам), приобретает столь большое значение лишь потому, что именно школа обладает монополией на массовое производство производителей-потребителей, иначе говоря, на воспроизводство рынка, от которого зависит социальная ценность лингвистической компетенции, ее способность выступать в качестве языкового капитала.

Таким образом, посредством структуры языкового поля как системы сугубо языкового соотношения сил, основанного на неравном распределении языкового капитала (или, если угодно, шансов материализовать языковые ресурсы), пространство экспрессивно окрашенных стилей воспроизводит в своей структуре структуру отклонений, объясняемую объективным различием жизненных условий. Для полного понимания структуры этого поля и, в частности, того факта, что внутри поля языкового производства существует другое, более ограниченное подмножество этого поля, «субполе», характерная особенность которого состоит в том, что производители там работают по преимуществу в интересах других производителей, нужно отличать капитал, необходимый для простого производства обычной, более или менее легитимной речи, от капитала экспрессивных средств, необходимого для производства речи, достойной обнародования, иначе говоря, достойной придания ей официального статуса (при этом мы исходим из того, что необходимые ресурсы материализованы в библиотеках, на страницах книг и, в частности, в сочинениях «классиков», в грамматиках и словарях). Подобное производство инструментов производства - таких, например, как легитимные словесные и мыслительные фигуры, жанры, манеры и стили, или, если говорить в более общем плане, все дискурсы, призванные служить «голосом власти» и примерами «хорошего языка», - дает тому, кто им занимается, господство над языком и, следовательно, над простыми потребителями языка, а равно и над их капиталом.

Легитимный язык обладает способностью обеспечивать себе долгую жизнь во времени лишь постольку, поскольку он имеет способность распространяться в пространстве. Только то непрестанное творчество, которое рождается из безостановочных столкновений между разными авторитетами в рамках специализированного поля производства, в конкурентной борьбе за монополию на принудительное введение легитимного способа выражения, может обеспечить легитимному языку долговечность, иначе говоря, возможность быть постоянно признаваемым в качестве легитимного. Соперничество писателей, претендующих на владение легитимным языком, способствует самим своим существованием как производству легитимного языка, зиждущегося на своем несходстве с языком «обычным», так и вере в его легитимность.

Речь в данном случае идет не о символической власти, какую писатели, грамматисты и педагоги могут обретать над языком в индивидуальном порядке и которая, без сомнения, гораздо более ограниченна, нежели та власть, какую они могут обретать над культурой (например, предлагая новое определение легитимной литературы, способное преобразовать «положение на рынке»). Речь идет о том вкладе, который они, даже не питая осознанных намерений отличиться, вносят в производство, канонизацию и принудительное распространение особого языка - отличного и отличающегося от прочих.

Безупречный язык характеризуется двумя главными чертами: это язык отличный (от обыкновенного) и правильный. Работа, производимая в литературном поле, создает язык по видимости оригинальный за счет целого ряда дериваций, в основу которых положен принцип отклонения от узусов самых распространенных, т. е. «общих», «заурядных», «вульгарных». Ценность всегда создается с помощью отклонения (избирательного или нет) от узуса наиболее распространенного, от «общих мест», «заурядных чувств», «тривиальных» оборотов, «вульгарных» выражений, «примитивного» стиля . Определения узусов языка, как и стилей жизни, носят сугубо относительный характер: когда о языке говорят, что он «изысканный», «выверенный», «благородный», «возвышенный», «отточенный», «высокий», «изящный», все эти эпитеты, как видно по самой их семантике, содержат негативную отсылку к языку «общему», «повседневному», «заурядному», «разговорному», «обиходному» или даже, на более низком уровне, к языку «простонародному», «неряшливому», «грубому», «небрежному», «корявому», «тривиальному», «вульгарному» (не говоря уже о париях: «тарабарщине» и «жаргоне», ломаном французском «негритянском» языке и «сабире»). Оппозиции, которые лежат в основе этих двух рядов и которые, сами по себе принадлежа легитимному языку, выстраиваются с точки зрения господствующего класса, могут быть сведены к двум: это, во-первых, оппозиция между «изысканным» и «вульгарным» (или «редким» и «общим») и, во-вторых, оппозиция между «отделанным» («отшлифованным») и «небрежным» («корявым»), причем вторая оппозиция бесспорно представляет собой конкретизацию первой, носящей более общий характер, на уровне языка. Можно сказать, что место речевых манер разных классов в иерархии зависит от степени контроля, ими производимого, и степени правильности, ими демонстрируемой.

И в этом смысле легитимный язык представляет собой язык наполовину искусственный - язык, который следует постоянно отделывать и исправлять, чем и занимаются как созданные специально для этого учреждения, так и особые пользователи. С помощью этих людей - грамматистов, которые закрепляют и кодифицируют легитимный узус, и школьных учителей, которые принудительно распространяют и насаждают его с помощью бесконечных исправлений, - школьная система в этой сфере, как и во всех других, порождает потребность в своих собственных услугах и своих собственных продуктах, а именно в работе по исправлению ошибок и в необходимых для этого орудиях Легитимный язык обязан своей неизменностью (относительной) во времени (а равно и в пространстве) тому факту, что неустанная работа по его насаждению препятствует тенденции к экономии усилий, выражающейся, например, в упрощении по аналогии (когда грамматические формы, представляющие собою исключения, переделываются по образцу всех остальных, например, vous faites и vous dites заменяются на vous faisez и vous disez). Более того, правильное, иначе говоря, исправленное выражение обязано своими социальными качествами прежде всего тому обстоятельству, что оно может быть произведено лишь пользователями, владеющими на практике учеными правилами, которые представляют собой эксплицитный результат кодификаторской работы и которые эксплицитно насаждаются в результате работы педагогической.

Путей для освоения легитимного языка есть два: либо привыкание, т. е. более или менее долгий контакт с этим языком, либо специальное обучение его эксплицитным правилам; иначе говоря, легитимную языковую компетенцию производят две инстанции: семья и школа; различным сочетаниям этих двух способов усвоения легитимного языка соответствуют основные способы выражения.

⇐ Предыдущая19202122232425262728Следующая ⇒

Поделиться: