Последняя вариация на последнюю тему

 

 

…Белая цапля сиротливой снежинкой опустилась на стылую воду осенней реки. Ей было так же одиноко и неуютно, как и старому поэту, который, всем телом ощущая необычную слабость, кряхтя, вылез из повозки. Не оборачиваясь, махнул вознице — не жди, вот-вот барабаны оборвут предвечернюю суету, в Данту закроют ворота, и придется тебе на всю ночь засесть в какой-нибудь харчевне под осыпающейся земляной стеной, где дрянное мутноватое винцо даже подогреть не удосужатся, каждые два часа прислушиваясь к колотушкам страж, пока монахи из ближайшего монастыря на всю округу не возвестят, какая нынче погода, а под гром утренних барабанов стражники не распахнут городские ворота.

У берега, куда привез его возница, стояла лодка — расписная, узорчатая, с крышей на столбах ближе к корме, никаких этих современных новшеств вроде стульев, с которых того и гляди свалишься, особенно в подпитии, к борту прислонено, правда, складное варварское сиденье, но это так, для фасона, куда удобней сидеть на циновках, подогнув под себя ноги и упираясь коленями в пол. Коли овладеет тобой телесная слабость, подложи под локоть подушку или опустись на фарфоровое изголовье с магнитным стержнем, успокаивающим и расслабляющим.

 

276

«Ну, давай», — махнул Ли Бо угрюмому лодочнику, и тот скупыми движениями кормового весла направил лодку в одномерную темноту реки, куда-то туда, где ежилась от осеннего холода белая цапля.

Зачем больной, измотанный возвратным из ссылки путем, отправился он на этот берег? Кому ведомо?! Родич отговаривал, пугая всяческими земными опасностями. Но что ему земное?! Он не сказал дядюшке про странный сон.

Был ему сон намедни. Белый сон. Ли Бо любил белый цвет, но понемногу, мазками, вроде этой белой цапли, что спустилась на темную воду, а тут во весь сон — ослепительный свет, Великая Белизна, столь противоположная мистической тьме, коей сейчас поклоняются на земле. Он не нашел слов, чтобы выразить это словами, он лишь почувствовал, что это — его.

И тут еще эта настырная ворожея на улице. Синяя юбка, белая кофта — он хорошо запомнил сочетание красок: белый взрыв в синеве дневных небес. Нет чтобы, солидно сгорбившись, восседать перед столиком с зерцалом или гадательными костями, — она глянула на него и, что-то узрев в чертах лица, как зачарованная, двинулась за ним по улице, будто не было там других, более богатых клиентов, проникновенным шопотом, еще даже и не потребовав оплаты услуг, предупреждая: «Тела твоего не вижу, исчезает оно, и на западе ждет тебя  ослепительное сияние и встреча с могучим небесным духом».

Тем временем в небе показалась желтая плошка луны и разлила свой свет по водной глади, еще слабый, как осенний светлячок. И все же он очертил пологий берег, утес, растворяющийся в черноте неба, и старый клен, который Ли Бо помнит еще стройным юным деревцем.

Он с улыбкой махнул лодочнику, чтобы сушил весло. Правда, иных желаний, кроме как достать кувшинчик с ланьлинским, у него не было, а это он всегда умел осуществлять без помощи духов. Что и не преминул сделать. И повторил. И еще раз… Лодочник, обрадовавшись передышке, тоже достал себе чашку — из старой тыквы с неровными, обломанными краями.

Ли Бо шагнул к борту и только было распахнул халат, чтобы облегчиться в реку, как облачка окончательно расступились, полностью открыв круглый диск луны, и с неба выкатилась к  лодке дорожка света.

 

277

Оправляться в сторону луны считалось совершенно недопустимым, и Ли Бо повернулся было к другому борту, как вдруг лунная дорожка вспучилась, в ней что-то плеснуло. Рыбам в это время положено спать, но это явно был карп. «Уж не луна ли шлет мне послание? Зовет к себе?»

Кувшинчик очень скоро подошел к концу, в нем не больше шэна. В былые дни Ли Бо для хорошей встряски требовалось доу вина — десять шэнов. В досаде он с силой хлопнул кулаком по борту, так что лодка вздрогнула, дернулась и сама, без вмешательства лодочника, поплыла потихоньку — прямехонько по лунной дорожке, будто увозила своего пассажира к небесному светилу из окутавшей его тьмы.

Легкий ветерок заигрывал с поверхностью воды, и рябь дробила дорожку на прихотливые штрихи света и тени. На такую голову, как у Ли Бо, даже побеленную временем, всего-то шэн вина подействовать не мог, но поэт явственно услышал неземной красоты «музыку Шуня». В искусстве звуков он, большой мастер игры на семиструнном цине, знал толк, но такого не слыхивал. Будто сам Небесный Владыка наигрывал ему последнюю мелодию земного бытия.

Воздух вокруг него сгустился настолько, что лежал в груди тяжелым камнем. Ли Бо еще не успел осознать, что произошло, и продолжал судорожно цепляться за уходящий воздух. Он словно очутился внутри круга, за пределами которого остались опустевший кувшин, прикорнувший лодочник, нахохлившаяся цапля… — все, кроме полосы света. То, что осталось там, казалось близким, родным, и ему жалко было с ними расставаться.

Но воздух стал таким плотным, что казался и вовсе не воздухом. В какое-то мгновение Ли Бо ощутил себя единой материей с окружающей его массой, еще недавно бывшей воздухом, и больше не чувствовал тяжести. Он обрел легкость необыкновенную. Стало как-то комфортно, как после десятка чаш «Ланьлинского».

Полоса света от ног Ли Бо уходила дальше, вверх, к луне, и узоры неба вокруг ночного светила сдвинулись в медленном круговороте, все убыстряя и убыстряя движение. Поначалу казавшиеся очень далекими, они приближались, вовлекая Ли Бо в свой пьянящий танец, и вот уже он тоже сдвинулся с места, шагнул на манящую дорожку и сомнамбулически пошел по направлению к луне. Мутная пелена спала с

 

278

глаз, и он увидел вокруг себя плещущиеся волны «Ланьлинского», и ноздри пощекотал тонкий аромат пряных трав.

Две фигуры в радужных одеждах возникли из тьмы инобытия в колеснице из пяти облаков, сопровождаемые Белым Драконом, и пригласили Ли Бо присоединиться к ним, чудище пошевелило хвостом, раздвигая тучи, и помчало Ли Бо вверх, будто на высокую гору, туда, где торжественно распалялся, слепя его еще земные глаза, невыносимый свет Великой Белизны. Уже через мгновенье глаза привыкли, и Ли Бо последним усилием мысли подумал, что он, похоже, не уходит, а возвращается...

Сквозь блаженную полудрему лодочнику показалось, что его пассажир перешагивает через борт, протягивая руки к луне, бело- черными штрихами раздробившейся на поверхности воды, и исчезает. Но воду ничто не возмутило.

Одежда пассажира лежала на дне лодки. Только одежда, без тела. От нее исходил тот самый аромат благовоний, которым еще мгновенье назад был напитан воздух, опять вернувшийся к состоянию привычной осенней ночной сырости. «Познал Дао», — пробормотал ошарашенный лодочник про своего пассажира. Он слыхал, конечно, что ученые даосы в конце земных странствий растворяются в познанном ими Дао-Пути, но впервые реально столкнулся с этим явлением.

«А как же его дух? Тела-то нет. Пустой гроб на родину не отвезешь, в могилу не закопаешь. Куда прилетать духу? Без могилы он что же, останется неприкаянным — мертвым, как говорят?! Вот ведь бедняга — прошел земной круг, и что от него осталось?!»………

 

 

Так ли все это было? Кто ведает?

Непременно спрошу об этом самого Ли Бо  в Небесной Стране…

 

279

Каденция

 

 

Возвращение Небожителя

 

С кончиной бренного тела не завершились блуждания неприкаянного духа Ли Бо. Он жаждал покоиться рядом с домом его любимого Се Тяо – на Зеленой горе. Сделать это сразу не удалось, и его похоронили на восточном склоне той самой Драконьей горы в Цайшицзи, куда он поднимался незадолго до смерти в осенний праздник Чунъян и прощался с далекими друзьями и близкими. Долгие десятилетия невысокий, не больше метра, заброшенный могильный холмик, обнесенный неприхотливым крестьянским плетнем, постепенно разрушался ветрами.

Тем не менее надпись на памятной стеле, поставленной в 790 году, утверждала: «В каждом доме есть списки стихотворений [Ли Бо]». И на основании этих слов исследователь делает вывод, что через четверть века после смерти поэта его слава распространилась по всей стране и его стихи присутствовали в каждом китайском доме. «В истории Китая, вероятно, один лишь Ли Бо обрел подобное широкое признание» [Фань Чжаньвэй-2002, с.177].

Явно намечен разрыв между славой и статусом!

Увы, нам не дано ощутить обаяние его поэзии в полном объеме – из каждых десяти написанных им произведений сохранилось лишь одно. То, что пришло к нам, собрано уже при следующей, Сунской династии.

Уже с танского времени к характеристикам его наследия неизменно начали прибавлять эпитет «необыкновенный», «чудесный»385:

«Ах, какой необыкновенный, непостижимый талант этот Ли Бо!» (Бо Цзюйи). Ли Хуа в надписи на мемориальной стеле развил Хэ Чжичжана:

«Он был больше, чем земной человек, он был равен Небу»386 (цит. по:

 

280

[Изучение-2002, с.26]). «Душой, воспарившей над миром»387 назван Ли Бо в «Старой книге [о династии] Тан», что современный комментатор расшифровывает как «несоприкосновение с жизнью социума» [Ян Сюйшэн-2000, с.196], иными словами, он оказался выше социума и в его стихах нашла свое истинное выражение не окружавшая поэта действительность, а его собственный внутренний мир, действительность эту не принявший. Не случайно с именем Ли Бо связано большое количество изустных преданий, ставших неотделимой частью того образа поэта, что закрепился в ментальности нации и пришел к нам.

Современный исследователь Хэ Няньлун пишет о «трех составных частях Ли Бо как культурного феномена – социум, поэзия, легенды»; первое  показывает  нам  «бессознательное  Я»  Ли  Бо,  второе  –  его

«внутреннее Я», осознанное Эго, третье – «сверх-Я», вошедшее в сознание потомков как знаковое обозначение культуры в социо- культурной ментальности нации  [Изучение-2002, с.18, 21].

Некоторые исследователи замечают, что при династии Сун «оценка Ли Бо упала, и Ван Аньши поставил его четвертым после Ду Фу, Хань Юя и Оуян Сю» [Цяо Цзячжун-1976, с.29]. Но, во-первых, резко негативное отношение жесткого ригориста и конфуцианца Ван Аньши к Ли Бо известно, и это его личный взгляд, а не оценка эпохи, во-вторых, другие крупные сунские литераторы, и их большинство, не обошли почтительным вниманием великого предшественника. Поэт Су Ши в стихотворении отозвался о нем так: «Из чаши Неба пил прозрачную росу и, крылья распахнув, взмыл на Пэнлайский холм».

В Х1 веке поэт Го Сянчжэн, живший в уезде Данту, на закате лет ушел на Зеленую гору и около могилы Ли Бо соорудил себе отшельническую хижину. В то время на горе еще оставались следы дома, где жил Се Тяо, и «пруда Се Тяо». Го родился в 1034 году, когда, по легенде, его мать увидела во сне Ли Бо (ох, эти легенды, сколько в них еще  не  осознанного,  сокрытого  от  нас!  И  почему  всякого  заметного

 

281

человека сопровождают сны как квинтэссенция его существа, как предвестие идущего, как знамение?!).

Го не сразу осознал свое предназначение и, в отличие от Ли Бо, не уклонился от экзаменационного испытания, получил ученое звание цзиньши388, поступил на службу, но в 20 лет оставил ее и поселился в Сюаньчэне. Его соседом был известный поэт Мэй Яочэнь, к которому он однажды вломился верхом на тощей кобыле, во всю глотку распевая только что написанное стихотворение Оуян Сю «Высока гора Лушань»389. Это было совершенно в духе отчаянного Ли Бо и произвело впечатление на старого поэта.

А когда он прочитал стихи самого Го, воскликнул: «Ну и талантище, воистину в тебе воплотился Ли Бо», - что невероятно впечатлило Го Сянчжэна и определило его дальнейший жизненный путь. В стихах другого поэта Чжэн Се, посвященных Го Сянчжэну, были такие строки:

«Всем показалось, что вновь родился Ли Бо … Да нет уже в мире почтенного Хэ [Чжичжана], кто сможет его узнать?». Тем не менее определение «воплощение Ли Бо» прочно закрепилось за Го.

На Зеленой горе Го Сянчжэн, как он сам объявил, «вошел в тело Ли Бо», написал «Собрание Зеленой горы»390 из 1400 стихотворений в 30 цзюанях, сто из которых прямо или косвенно связаны с Ли Бо, а 41 прямо создано на рифмы Ли Бо. По стилю и духу они очень походили на поэзию великого предшественника.

В Х111 веке были собраны изображения Ли Бо на камне, павильоны и беседки, связанные с его именем. К ХVII веку написано 1100 стихотворений, посвященных Ли Бо.

В 20-30-е годы ХХ века во взглядах на Ли Бо столкнулись две концепции:

Ху Ши считал его человеком, оторвавшимся от мира, воспарившим над ним, певцом абстрактной свободы, не существующей в реальной жизни, а витающей в некой «естественной», внецивилизационной выси,

 

282

и «его стихи не пересекаются с нами, а витают в небесах» (цит. по: [Изучение-2002, с.31-33]);

Ли Чанчжи, напротив, видел в Ли Бо человека реального мира с такими же радостями и печалями, но со «сверхчеловеческой болью … безмолвной печали, болью вечной, ибо он существовал в реальном мире, который ему не поддавался… А он не мог, как Тао Цянь, отвергнуть все, кроме вина», и в итоге Ли Бо «потерял все» («Так ничего я и не смог достичь»), оказался разодранным противоречиями; «в нем горело желание жить в этом мире, но его терзала боль невозможности жить в этом мире», и «ему остались лишь безмолвие и пустота» [Ли Чанчжи- 1940, с.91, 88, 89, 90].

За пределы родной страны стихи Ли Бо вышли уже в танское время, в оригинальных иероглифических текстах появившись в Японии и Корее, где старая китайская письменность весьма почиталась интеллектуалами. Запад познакомился с ними лишь в 19 веке, и надо отметить, что среди интерпретаторов были такие масштабные поэты, как Эзра Паунд (на английский по подстрочникам япониста Феноллозы) и Николай Гумилев (через французские переводы), а позже Анна Ахматова (уже с китайских подстрочников). Высочайшую оценку дал китайскому гению акад. В.М.Алексеев.

А заброшенная могильная насыпь, окруженная неказистым деревенским плетнем, простояла практически в безвестности полвека, откровенным своим видом демонстрируя разлад между «вывеской» официозной оценки и реальным опасливым отношением. Увидевший насыпь в начале 9 века поэт Бо Цзюйи с болью описал «жалкий могильный холмик, заросший дикими травами», того, чьи «стихи сотрясали Небо и Землю».

Отчего же так?

Известный исследователь Ли Цзылун осторожно выдвинул такую версию: поэт не умер в доме своего дяди, а утонул в реке [Изучение-

 

283

2002, с.608-614]. Собственно, так повествует и легенда. Но Ли Цзылун перевел изустную версию в научную.

Он обратил внимание на то, что ни в прижизненных, ни в ближайших по времени биографиях ничего конкретно не говорится о причине смерти, кроме туманной «болезни» у Ли Янбина, который обозначил это еще при жизни поэта (о смерти Послесловие не упоминает). Лу Ю, путешествуя по Шу, еще видел позже утраченную стелу, на которой говорилось о смерти в результате болезни.

Лишь один позднетанский автор указал, что Ли Бо «пьяный утонул в реке». Спустя век поэт Пи Жисю написал стихи о «хмельной душе, вернувшейся  к  восьми  пределам».  Ли  Цзылун  сопоставил  тексты  в

«Старой книге [о династии] Тан» и более поздней «Новой книге [о династии] Тан» и обнаружил, что в разделе «Биография Ли Бо» первой книги было сказано: «Утонул, выпив слишком много», - а во второй книге этой фразы не оказалось.

Ученый квалифицирует это как «цензуру чиновников» [Изучение- 2002, с.608]. Официальные лица не могли принять версию смерти в реке как         противную    ритуалу,   оскорбительную                    для демонстративно- ритуального возвеличивания поэта. И даже в научных кругах вплоть до конца    второго    тысячелетия                  превалировала   версия болезни, а упоминание питейных излишеств и смерти в реке считалось ненаучным.

Классический  канон  «Ли  цзи» 391 ,  жестко  регламентировавший

ритуальную обрядность, запрещал хоронить утопленников и совершать над ними поминальную церемонию, утопленников положено было сжигать на том месте, где найдено тело. Утопленники вычеркивались из социальной иерархии в такой степени, что это сказывалось на их потомках, которые ограничивались в правах.

Так что чиновники на государственных постах, чтившие конфуцианские ритуалы, не могли соединить память о великом поэте с подобной неканонической версией его гибели. Возможно, по этой же

 

284

самой причине неудачной оказалась карьерная судьба сына Ли Бо, сломалась личная жизнь внучек, заброшенным, вопреки славе поэта, стоял его могильный холмик.

Быть может, Ду Фу знал об обстоятельствах гибели друга больше, чем высказывал, и его стихотворный «сон», который  раньше датировался 757 годом, следует отнести к 763 году? И тогда лодка, в которой плыл Ли Бо, и его погружение в воду – не сон, а факт? И другой «сон» Ду Фу, где Ли Бо сидел верхом на ките? Слишком уж разительны совпадения.

В те стародавние времена в нижнем течении Янцзы водились дельфины – их особый вид Lipotes vexillifer, приспособившийся к речной воде. Позже они исчезли, и считалось, что вид вовсе вымер, но

недавно китайское агентство новостей «Чжунго синьвэньшэ» сообщило об их возрождении 392 . Дельфины принадлежат к семейству китообразных, но с особыми повадками и необычным вниманием к человеку. Они часто спасают тонущих, вынося их на спине на берег, любят играть в воде, высоко выпрыгивая над поверхностью.

Если всю эту информацию сложить, то выкристаллизуется сюжет о дельфине, вынесшем утонувшего поэта на берег, и о людях на берегу, наблюдавших за этой картиной, трансформировавшейся в легенду о вознесении.

В 817 году на месте захоронения поэта появился Фань Чуаньчжэн, сын друга Ли Бо, нанял человека, который привел могилу в порядок, и, вопреки строгим ритуалам, совершил на могиле прощальный обряд. Несколько лет, обращаясь и к уездным властям, и к местным жителям, разыскивал внучек поэта (их имен в истории не осталось). Оказалось, что после смерти их отца Боциня старший брат уехал и сгинул, женщинам одним было трудно и голодно жить, и им пришлось выйти замуж за местных крестьян, чьи имена история совершенно неожиданно сохранила - Чэнь Юнь и Лю Цюань.

 

285

По описаниям Фаня, женщины «были одеты в крестьянские одежды, казались  неприметными»,  но  речь  лилась  легко,  показывая,  что  это

«потомки  литератора».  А  скрывались,  не  называли  своих  имен, прятались  от  чиновников  потому,  что  стыдно  было  показать  людям нищету  рода  их  великого  деда  (формулировка  Фаня;  а  быть  может, опасаясь репрессий из-за             неканонической гибели              деда?). Гордо отказались от предложения Фаня найти им других мужей из богатых семей, чтобы достойно продолжить род Ли Бо. Единственная просьба, которую они высказали к нему, - перенести могилу с горы Луншань на Зеленую гору, где и хотел покоиться Ли Бо [Чэнь Вэньхуа-2004, с.31-32]. Эту просьбу Фань выполнил, а в прежней могиле оставил одежду

поэта393. Собственно говоря, это напоминает вариант с захоронением У

Чжинаня во «временной могиле» и последующим перенесением в постоянную, что сделал для друга сам Ли Бо, - нелигитимный при Танах древний способ захоронения, и так поэт неожиданно прикоснулся к лелеемой им Древности. И в веках остались два захоронения Ли Бо – на Драконьей горе в Цайшицзи и на Зеленой горе в Данту, где в ХХ веке могилу окружил просторный мемориальный парк.

А на вторую луну третьего года периода Хуэйчан394 (841-846, то

есть это произошло ранней весной 843 года) правления танского императора Уцзуна великого поэта, позволившего себе преступить строгие ритуальные нормативы, признала и высшая земная власть, и высокого ранга чиновник Пэй Цзин, потомок того самого генерала Пэй Миня, который убедил Ли Бо не менять кисть на меч, совершил уже официальную траурную церемонию у могилы Ли Бо.

В 12 веке на Зеленой горе побывал поэт Лу Ю и в своих путевых заметках «Поездка в Шу» записал: «Все чиновники собрались в циншаньском [Циншань – «Зеленая гора».- С.Т.] храме Ли  Тайбо… Храм находится в пятнадцати ли к северо-западу от горы Циншань. Могила  поэта  позади  храма,  где  возвышаются  небольшие  холмы  –

 

286

отроги гор Циншань. Когда был основан храм – неизвестно. Есть круглая мемориальная плита, выполненная танским Лю Цюаньбо, и стела о восстановлении храма… Тайбо изображен с черной повязкой на голове, в белой одежде и парчовом халате… В небольшом селении на юге горы сохранился фундамент жилища Се Сюаньхуэя [Се Тяо.- С.Т.]… Взглянешь на юг – раскинулась равнина, которую не охватишь взором, а рядом с домом струящийся источник, причудливые камни, зеленая бамбуковая роща. Поистине чудесное место! А через ли с лишним добрались до скита… Перед скитом маленький пруд, который называется Сегунчи («Пруд господина Се»). Вода вкусная и холодная. Хотя разгар лета, [пруд] не высох. На самой вершине есть небольшая беседка, называется Сегунтин («Беседка господина Се»).  Вниз поглядишь – кругом горы. Они словно драконы вздыбились» [Лу Ю- 1968, с.30-31].

Дом семейства Ли у горы Тяньбао, в память о времени изгнания именовавшийся Усадьбой Лунси, был воссоздан в 18 веке. Рядом с домом – могила сестры поэта Юэюань, оформленная как невысокий курган, обрамленный каменными стенками со стелами, на которых выгравированы сцены из жизни семьи: «брат с сестрой», «все семейство» и т.д., а неподалеку – отдельный дом, где жила уже взрослая Юэюань.

В глубине двора сквозь прямоугольный проем в стене, окружающей дом, издали заметна среди склонившихся  бамбуков строгая белая фигурка молодой женщины с прической, собранной в вертикальный пучок. Спина выпрямлена, голова поднята. Она излучает какую-то нежную неземную чистоту и очевидное прикосновение к вечности рядом с великим братом. Современным скульптором, видимо, владело понимание глубинной неслучайности имени сестры поэта, показывающей, что вся семья Ли Бо имела какое-то психологическое тяготение к ночному светилу.

 

287

В отдалении сооружена «Кумирня Ли Бо» с памятником поэту. Тут же – небольшой, всего метр в поперечнике и глубиной в два метра,

«Пруд смывания туши», где брат с сестрой промывали кисти после занятий. Поверхность пруда безостановочно бурлит от бьющего со дна ключа.

В столичном музее Гугун хранится драгоценная реликвия – полотнище размером 2,85 х 3,81 м со сделанной самим поэтом каллиграфической надписью «Терраса Шанъян», выполненной,  по оценке цинских мастеров живописи, «ясной, отчетливой» кистью, словно «воспарившей над мирской пылью, напитанной горним духом святых сяней» (Изучение-2002, с.471). Оно хранилось в частной коллекции и в 50-е годы ХХ века было владельцем подарено Мао Цзэдуну, а потом передано в музей. Текст неполон, сохранились лишь первые три строки, описывающие пейзаж с высокими горами  и длинными реками, и подпись: «Написано на террасе Шанъян в 18-й день. Ли Бо».

Весной 2006 года рядом с домом поэта открыли мемориальный Парк Ли Бо. С верхнего этажа трехэтажной башни «Зал Ли Бо» открывается широкий вид на священные для китайской культуры места. В парке – несколько скульптур поэта, искусственная стена в виде горного  склона  с  его  стихами, привратная  арка и  скала, на которых

воспроизведена каллиграфическая надпись Дэн Сяопина «Отчий край Ли Бо» 395 . В целом получилась именно усадьба достаточно состоятельного шэньши, что отражает сегодняшний  почтительный взгляд на поэта (и мнение некоторых исследователей о состоятельности семьи), но, вероятно, не реальный ее имущественный уровень тысячу с лишним лет назад.

А от утеса Нючжу вверх поднимается мемориальный парк Ли Бо Цайшицзи, территориально входящий сегодня в город Мааньшань. Посетитель  парка  поднимается  по  горе,  словно  по  основным  вехам

 

288

жизни Ли Бо: сюда из разных районов перенесены реконструированные павильоны, беседки, башни, связанные с именем поэта. Они окружают место первого захоронения, ставшее «Могилой одежды и шапки Ли Бо». Оба места упокоения великого предка равно почитаются потомками.

«Могила одежды», ранее чужеродным телом неприкаянно ютившаяся во дворе местной начальной школы, в 1972 году была перенесена на соседний южный склон горы Цуйло, и известный каллиграф Линь Саньчжи сделал вертикальную надпись на могильном камне «Могила одежды и шапки танского поэта Ли Бо»396.

Над Воловьей отмелью (Нючжу) у вечной Янцзы, откуда Ли Бо, хмельной, 1300 лет назад бросился в воду ловить уплывающего собутыльника-луну, а через мгновенье вынырнул уже бессмертным небожителем, оседлавшим гигантскую рыбо-птицу кунь-пэн 397 , чтобы вернуться  на  свою  небесную  родину  –  звезду  Тайбо,  вознесся

рукотворный стальной Ли Бо. Знаменитый скульптор Цянь Шаоу в свое творение из нержавеющей стали вложил откровенную идею вознесения: поэт раскинул руки, и ветер раздул просторные рукава так, что напоминают они крылья фантастической птицы Пэн – могучего существа, вынырнувшего из мифологического пространства в мир Ли Бо и покорившего его своей неземной чистотой и мощью.

А нам, потомкам, может быть, еще посчастливится обнаружить новые свитки со стихами великого китайца – списки со списков. Бумага истлеет, а поэзия неким чудным способом преодолеет сотни, тысячи разрушительных – и соединяющих лет…

 

289

Финальный аккорд

 

Лян Сэнь (Китай)

Легендарный Ли Бо и легенды о Ли Бо398 *

 

 

В китайской истории Ли Бо, вне всякого сомнения, - личность наиболее легендарная. Его легендарность включает в себя, во-первых, легендарный характер его жизненного пути, свойств его личности, его поэзии, то есть это как раз и есть «легендарный Ли Бо»; во-вторых, пересоздание его образа и придание яркости легендарным элементам его романтичной жизни в стихах, его воспевающих, в статьях, биографиях, пьесах, прозаических произведениях потомков.

Тот Ли Бо, каким мы его знаем и представляем сегодня, состоит не только из его собственной фигуры и его произведений, но еще и из того пересозданного образа, какой складывался в течение более чем тысячелетия. Нам трудно судить,  что в дошедшем до нас образе Ли Бо и в оценках его поэзии является результатом непосредственного восприятия читателей, а что привнесено восхищением и размышлениями других. В большей части рассуждений о поэзии Ли Бо и о нем самом, которые дошли до нас, легендарностью, в основном, подменяется прочтение самих стихотворений Ли Бо.

Легендарность Ли Бо проявляется в нестандартности его родовой истории, в его образе жизни и поступках, в сложности и многообразии его облика как мыслителя, в эмоциональном темпераменте, необычности его  духовной  структуры, выдающемся таланте; все это

------------------------------------------------------------

* Лян Сэнь – доцент факультета китайской литературы Центрального университета национальных меньшинств, Пекин; член секретариата Китайского общества изучения Ли Бо.

Статья написана специально для этой книги.

 

290

было притягательным для искателей чудес, побуждало их к пересозданию облика Ли Бо и добавляло в этот облик немало прелестных деталей.

Тысяча с лишним лет отфильтровали оценочный и эстетический подход потомков к легендам о Ли Бо. Хотя восприятие и оценки Ли Бо не у всех исследователей совпадают, но в целом они едины в признании его таланта, приятии поэтики и личностных свойств.

В первоначальных оценках, одобрительных ли, отрицательных ли, неизменно присутствовало слово ци 399 («удивительный, чудесный, исключительный»): «чудо из чудес» (Инь Фань, династия Тан), «талант велик, слова невероятны» (Цянь Ци, дин. Тан), «о, сколь чудесен сей талант» (Бо Цзюйи, дин.Тан). Или поэт танского времени Пи Жисю:

«Его слова – вне Неба и Земли, / А мысли – словно духи нашептали. / Его читаешь – и душа взлетает в Небо, / Объемлет все земные океаны». Такого рода высказываний чрезвычайно много, и все они акцентируют

«чудесное» в Ли Бо.

Так называемое «чудесное» говорит о незаурядности, в первую очередь, о  категориальном  уровне  художественного  «Небесного гения» 400  Ли  Бо.  В  древней  китайской  литературной  критике  слово

«Небесный гений» встречается не часто, но слава Ли Бо как Небом данного гения возникла уже в Танскую династию.

Понятие «Небесный гений» в традиционном Китае было не только абстрактной оценкой, но и конкретным признанием способностей писателя. Цинский Сюй Эръань писал: «Небесным гением я назову Ли Бо, земным гением – Ду Фу» («О Танской поэзии» 401 ); Ван Чжидэн говорил: «Ли Бо был одарен Небом, возможности Ду Фу идут от человеческого» («Предисловие к Полному собранию Академика Ли по категориям»402). В двух вышеуказанных оценках, конечно, присутствует тенденция возвышения Ли Бо и принижения Ду Фу, но основной подтекст  заключен  в  признании  разного  характера  художественных

 

291

дарований Ли Бо и Ду Фу, что точно растолковывается словами сунского Ло Дацзина: «Ли Тайбо выпьет доу вина, тут же возьмется за кисть – и сто стихов готовы, а Ду Фу долго вздыхает, правит – и одного слова не завершит» («Яшмовая роса в Воробьиной роще»403). «Ли Бо выпьет доу вина – тут же сотня стихов», «ловко сотворит тысячу стихов»  (Ду  Фу),  «Во  хмелю  сочиняет  юэфу,  на  одном  дыхании  –

десяток стихов» (Пи Жисю), Ли Бо «на царском пиру выпьет тысячу чаш – и одной кистью ответит на письмо туфаней» (Гуан Сю). Все это – одобрительные оценки тонкого таланта и мышления Ли Бо. И это еще не все. «Его слова летят за пределы и Земли, и Неба, - говорил о нем Ду Фу,

- его мысль летит в пространство духов и божеств», а Гуань Сю еще написал о «творящей кисти гения», минский Ху Инлинь считал, что Ли Бо «улетает к духам и божествам и тайн полон безмерно».

Очевидно, что в этих первых оценках в «Небесном гении» Ли Бо видели, помимо тонкости таланта и ума, могучую творящую силу художественного воображения. Это не только высочайшая оценка, но и понимание его художественной индивидуальности. Начиная от Ду Фу, в истории звучало бесконечное множество восторгов по поводу необычного Небесного гения Ли Бо.

Исключительность Ли Бо выразилась и в его прозвании «святой, низвергнутый с Неба», данном ему Хэ Чжичжаном в начале периода Тяньбао,  когда  он  прибыл  в  столицу.  Он  и  сам  себя  называл

«Отшельником Синего Лотоса, Низвергнутым святым», «Низвергнутым святым, отшельничающим у Золотых ворот дворца»404. Эти прозвища получили в то время широкое распространение и потом за тысячелетие короновали поэзию Ли Бо «лавровым венком» из коричных веток. Удивительно  уже  определение  «святой»,  и  еще  более удивительно  –

«низвергнутый». По этому поводу минский Ли Дунъян с юмором заметил: «Святые явно позавидовали таланту Ли Бо, иначе зачем бы им низвергать его на землю?» («Восходя на башню Низвергнутого святого

 

292

в Цайши»405). Такое прозвание поднимает Ли Бо над бренным миром, окрашивает его необыкновенной духовностью. Подтекст этого прозвания «низвергнутый святой» проистекает из самооценки Ли Бо. В его стихах трижды встречается самоназвание «большой отшельник», а в других местах он сопоставляет себя с отшельником Дунфан Шо, - и все это наложено у него на дворцовый фон. Пусть так, но понятие «святой» не может восприниматься с обыденной точки зрения, поскольку Ли Бо при дворе держался независимо, не опутывая себя моральными нормативами традиционного вельможи. Ли Бо называл себя «большим отшельником», но тот, кто уходит в отшельничество, не может придерживаться правил, приличествующих сановнику, и в конце концов Ли Бо не искал себя в политической жизни двора.

Прозвания «низвергнутый святой» и «большой отшельник» с очевидностью показывают дух и характер отстраненности от двора, отдаленности от мирской обыденности. После смерти Ли Бо современники  в  надписях  на  могильных  камнях,  в  предисловиях  к

собраниям именовали его «высоким мужем»406. В это понятие заложены

два смысла: во-первых, то, что при жизни Ли Бо официально не служил; во-вторых, то, что при дворе он сохранял свой особый независимый характер.  С  этой  точки  зрения,  понятия  «высокий  муж»  и

«низвергнутый святой» можно считать идентичными. В период династии Тан к Ли Бо относились почтительно, взирали на него с отдаления и обращали внимание прежде всего на его отличие от рядовых людей.

Чрезвычайный резонанс имело еще одно прозванье Ли Бо - «гений вина»407. Упоминая душевные пристрастия и духовный облик Ли Бо как

«гения вина», люди говорили о «наследии Тайбо». В Китае большинство поэтов издревле имело тяготение к вину, но сколько бы поэт ни пил, он не достигал известности «гения вина» Ли Бо. Потомки, кроме разве что небольшого количества людей вроде сунских Ван Аньши и Су Чжэ,

 

293

проявляли большой интерес ко взаимоотношениям Ли Бо с вином. После Танской династии было создано немало неофициальных биографий Ли Бо, прозаических и сценических произведений, живописных свитков, стихотворений о нем, где значительное место прямо или косвенно занимала тема вина. Во многих местах Китая сегодня можно увидеть вывески над трактирами или марки вина типа

«Винный дом Тайбо» или «Наследие Тайбо». Винолюбов история знает немало, но столь прославлен, пожалуй, один лишь Ли Бо. Пусть все эти выражения «триста чаш одним глотком», «тоска найдет – я осушу две тысячи даней408» гипертрофированны, но питейные возможности Ли Бо были велики.

Интересовало людей, однако, не сколько выпил Ли Бо, а его способность, выпив, создавать поразительные стихи. Кто заинтересуется

«одной чашей вина», если после нее не возникнет «тысяча стихов» («стихотворение Ду Фу «Не видимся») или «сто стихов» после «доу вина» («Песня о Восьми гениях пития» Ду Фу)? Цинский Чэн Даюэ в своих строках с точностью классификатора отмечал: «Знаменитый поэт возвышается  над  поколеньем,  /  Даже  то,  как  он  пил,  утвердилось  в

веках» («В порывах ветра пью у кумирни Тайбо в Цайши»409). Танский

поэт Чжэн Гуцэ восклицал: «Зачем звезда поэзии с звездой вина / Слились однажды в господине Ли? Три тысячи стихов  создаст, хмельной, / Оставив людям, словно луч луны» («Читая сочинения Ли Бо»410).

Изумительный образ – сопоставить отчаянное винолюбие Ли Бо и его поэтический дар со звездой огня и звездой поэзии!

Но еще больший интерес вызывает тот факт, что хмельные поступки Ли Бо нравились людям. В «Песне о восьми гениях пития» Ду Фу написал о Ли Бо: «Черпак вина – и тут же сто стихов, / Он вечный гость чанъаньских кабачков / И даже к Сыну Неба не спешит: / "Ведь я – святой  среди  хмельных  паров!"».  В  позднетанское  время,  при  Пяти

 

294

династиях, было создано немало изустных преданий, прозаических и сценических произведений на эти сюжеты, как Ли Бо в императорском дворце в Чанъане сочинял стихи и унижал сановников; в них немало легендарного, но по духу своему они близки к тому, о чем Ду Фу писал в своих стихотворениях.

В истории получили распространение и другие легенды такого типа: выпив, Ли Бо бросился в воду ловить луну, оседлал кита и взмыл в небо. Так, сунский Чжоу Цзыфань написал: «Тайбо, талант высокий, в подпитии / Схватил луну средь волн в реке / И возвратился во дворец нефритовый Владыки Неба». Ю Мао, поэт периода Южная Сун, написал: «О, Низвергнутый святой, / Славен ты из века в век! Облако и ветер оседлав, / Взял луну, умчался на ките» («У могилы Ли Бо»). Такая формулировка  распространилась  в  начала  Южной  Сун,  и  во  все

последующие эпохи поэты повторяли ее. Изначально эта легенда была записана в «Предисловии к Танскому собранию»411 Ван Динбао периода Пяти династий. На самом-то деле после смерти Ли Бо в Данту и Ли Янбин в Предисловии, и Фань Чуаньчжэн в Надписи на могильном камне достаточно четко упомянули об этом, чего не могли не знать потомки.  Мифологического  характера  легенда  о  том,  что  Ли  Бо

воплотился в мире, сойдя с Золотой звезды Тайбо, тоже была обозначена Ли Янбином и Фань Чуаньчжэном. С точки зрения земного человека рождение Ли Бо не было обычным, и потому болезнь и смерть не избежали заурядности.

Ли  Бо  называл  себя  «безумцем» 412 ,  и  современники  и  потомки

именно так и воспринимали его. В истории китайской литературы встречалось немало поэтов, которых именовали «безумцами», особенно в период расцвета династии Тан, поэтам даже нравилось именовать себя

«безумцами». Но ни один из них не славил себя таким образом и в таком количестве, как Ли Бо. В истории остались разные суждения по поводу

«безумства» Ли Бо. Например, сунские Ван Аньши, Ло Дацзин, Су Чжэ,

 

295

исходя из поэтических канонов конфуцианства и принципов чиновного служения, отрицали поэтический стиль Ли Бо и необузданность его поэзии.

Иной  была  позиция  Су  Ши,  который,  хотя  и  считал  Ли  Бо

«безумным служивым»413, но не требовал от него критериев политика как «благодетеля человечества». Он главным образом указывал на то, что «основой служивого должен быть дух ци 414 » в этой фразе и заключено его понимание духовной сущности Ли Бо. Под «духом» он имел в виду индивидуальные склонности. Индивидуальность, доведенная до высшего предела, как раз и порождает у «безумного служивого» склонность к «сотворению Поднебесной».

Скитальческая жизнь Ли Бо гармонически сливалась с его талантом и характером и, сочно окрашенная в романтические тона, привлекала к себе широчайший интерес. Так, неслыханным событием был воспринят вызов Ли Бо к императору только из-за его поэтической известности. Сыма Сянжу был призван к ханьскому У-ди за свою знаменитую «Оду о Цзысюе», но это не было началом его пути служения, и по духовной важности ситуация несопоставима с тем, что произошло с Ли Бо. Судя по записям Ли Янбина, ФаньЧуаньчжэна и других, когда Ли Бо впервые попал во дворец, он встретил совершенно необычный прием со стороны императора Сюаньцзуна. В период династии Цин был популярен рассказ о том, что литератор Ю Дун  был обласкан императором Канси, и в

«Неканонической истории Танской поэзии» 415  цинского автора Шэнь

Дэти об этом сказано так: «Хотя Священный Правитель пожаловал ему не слишком высокий пост, но назвал его почтенной знаменитостью, и потому слава его в Поднебесной могла сравниться лишь со славой Ли Бо».

Но более всего популярностью пользовались истории о том, как Ли Бо заставил Гао Лиши снять с него сапоги, и о «взаимовыручке» Ли Бо и Го  Цзыи.  Эти  два  сюжета,  особенно  история  с  Гао  Лиши,  в  поэзии

 

296

после Северной Сун воспроизводились бесчисленное количество раз. И не только в поэзии – были еще живописные, прозаические и сценические произведения. Уж на что сунский Ли Ган отвергал стихи Ли  Бо,  считая  их  «низкосортными»,  но  и  он  с  восхищением  писал:

«Низвергнутый святой во хмелю не убоялся сделать из Гао Лиши слугу!» («Прочитав эпизод, рифмующийся со «слугой», в Собрании Ли Бо»416).

Однако эти две истории, передававшиеся из уст в уста, фактически

«имели причины, но не имели реальных обоснований». Происшествие с Гао Лиши зафиксировано во множестве неофициальных собраниях танского  времени  «Заметки  под  сосной  у  окна»  417 ,  «Дополнения  к

истории страны» 418, «Обрывочные заметки при закатном солнце419», а

также в «Старой книге о Танской династии» и «Новой книге о Танской династии». Сюжет о «взаимовыручке Ли и Го впервые встречается в

«Надписи на камне у могилы господина Академика Ли» 420, сделанной

Пэй Цзином  в позднетанский период, и помещен также в «Новой книге о династии Тан». Эти два сюжета возникли достаточно рано и зафиксированы официальной историей, так что многие относятся к ним без тени сомнения. Но подозрения в достоверности все же есть. Ли Бо был гордым и искренним поэтом и все важные события своей жизни вводил в стихи. Если бы эти две важные и почетные для него истории произошли в действительности, он непременно отразил бы это в поэзии,

но  о  них  у  него  ничего  не  написано,  значит,  все  это  вымысел*.

Тем не менее нельзя не обратить внимание на их широкую популярность, для чего, вероятно, причины были. Позднетанские поэты во многих стихах, славящих Ли Бо, касались этих двух историй из неофициальных  записей.  Ко  времени  Северная  Сун они вошли в

--------------------------

* Сохранилась лишь малая часть из написанного Ли Бо. Кроме того, хотя его стихи откровенно

«дневниковы», но поэт все-таки не хронист и рифмует далеко не каждое событие своей жизни, на что могут быть самые разные причины.- Прим. пер.

 

297

«Старую…» и «Новую книгу [о династии] Тан», придав им официозное обоснование. Надо сказать, что поэты и ученые, с пиететом относившиеся к Ли Бо, были не из тех, кто легкомысленно игнорирует официальную историографию. Но, хотя из изложений этих историй у Ли Бо, Ду Фу, Вэй Хао, Ли Янбина и других нельзя вывести никаких аргументов, никто не сомневается в их достоверности, что само по себе достойно размышлений. История с Гао Лиши вполне соответствует характеру Ли Бо, а популярность сюжета о «взаимовыручке» с Го Цзыи отвечает тому сочувствию, с каким люди относились к несчастьям Ли Бо в поздние годы о жизни.

Вышеприведенные несколько легендарных сюжетов показывают, что потомки осознанно придавали жизни Ли Бо романтическую окраску. Легенды как таковые не документальны, но созвучны характеру и мироощущению Ли Бо, и потому с литературоведческого ракурса логичны. Ли Бо – большой поэт-романтик, и поэты последующих поколений именно в таком ключе и относились к нему, что нельзя не назвать справедливым.

«Небесный талант», «сосланный святой», «гений вина», «безумный служивый»… все эти прозвания – ни что иное, как суть понимания Ли Бо потомками, это, можно сказать, концентрированное выражение легендарного Ли Бо и легенд о Ли Бо, и самой яркой их особенностью является акцент на гордой независимости Ли Бо, на его бытии вне пыли мирской.

Можно сформулировать так, что легенды о Ли Бо намеренно избегали жизненных перипетий, несчастий, неприкаянности Ли Бо и преувеличивали одухотворенность и легкость его бытия. Но и в самом деле, даже не приукрашивая, реальное существование Ли Бо было в высшей степени незаурядным. Поэты последующих эпох, сочувствуя собрату в его несчастьях, создали немало трогательных стихотворений.

 

298

Два из них особенно берут за душу. Это «Мне снится Ли Бо» Ду Фу, где есть такие строки: «Уборы вельмож полонили столицу, / И ты там один прозябаешь». Второе – это «Стихотворение о могиле Ли Бо», написанное Бо Цзюйи: «Могильный холмик Ли Бо над брегом Цайши / Полями задавлен и дикими травами скрыт. / О, бедные кости скитальца у Желтых истоков, / Чьи строки когда-то сотрясали Небо и Землю! / Увы, такова уж всегдашняя доля поэтов, / Но даже меж ними несчастнее Вас не сыскать».

Ли  Бо  как  «низвергнутый  святой»  вызывает  преклонение,  а  его неудавшаяся жизнь – сочувствие.

С китайского перевел С.Торопцев

 

299

 

Справочный

Аппарат

 

 

300

⇐ Предыдущая12345678910Следующая ⇒

Поделиться: