АКСУМСКОЕ ЦАРСТВО ОКОЛО 270—320 гг.

 

Период истории Аксума с 220 по 270 г. не освещен письменными источниками. Неизвестно, какие из мону­ментальных сооружений Аксума и других североэфиоп­ских городов можно датировать этим периодом. То же самое можно сказать и о надписях.

Следующий период, около 270—320 гг., известен не­сколько лучше. Вероятно, именно к этому времени отно­сится западная группа аксумских дворцов, платформа Бета-Гиоргис с гигантскими стелами и, может быть, ци­клопическая плита — величайшие из монолитных соору­жений Аксума. Может быть, в то время слава Аксума впервые достигла Ирана. В коптском переводе «Глав» пророка Мани (216—276) апостолу манихейства припи­сываются слова: «Суть четыре великие царства на свете: первое — Вавилон (Месопотамия) и Персия, второе — царство римлян, третье — царство аксумитов, четвертое — царство китайцев» ¹⁰². Итак, Аксумское царство [36] поставлено в один ряд с великими империями тог­дашнего мира: Китайской, Персидской и Римской. Если соответствующее место действительно относится к перио­ду проповеди Мани или хотя бы навеяно событиями того времени, оно иллюстрирует престиж Аксума в Иране около 270 г.

В конце или последней четверти III в. Аксум начина­ет чеканку собственной монеты. До того времени в Эфио­пии имели хождение лишь иностранные монеты Римской империи ¹⁰³, Кушанской империи (клад в Дабра-Даммо) и Сабейского царства ¹⁰⁴, а также примитивные формы денег (см. стр. 195). Чеканка собственной монеты имела политическое значение. Медную монету выпускали мно­гие города Римской империи, вассальные царства; се­ребряную монету чеканили вассалы персидского шахан-шаха; но выпуск золотой монеты был привилегией рим­ского, персидского и кушанского императоров. Только независимое, сильное и богатое государство имело соб­ственные золотые деньги. Аксумские цари, начав чека­нить монету, сразу же пустили в обращение три метал­ла: золото, серебро и медь (бронзу). Этим они постави­ли себя в один ряд с величайшими монархами тогдаш­него мира.

О времени, к которому относится начало аксумской чеканки, можно судить лишь по форме и весу монет. Мо­неты первых аксумских царей подражают римским по­следней четверти III — начала IV в., особенно монетам Диоклетиана и вассальных царей Востока (см. стр. 196). Другой метод определения начала чеканки менее наде­жен. Эзана вступил на престол около 325—330 гг. (см. ниже). Известны монеты следующих его предшествен­ников: Эндубиса (Еνδυβις), Афилы ('Аφιλας), Усанны I (Ουσαννας, Ουσανας) и Вазебы ( ). Следовательно, [37] Эзана был пятым аксумским царем, чеканившим мо­нету.

Допустим весьма произвольно, что в среднем каждый из предшественников Эзаны царствовал 10—15 лет (для Аксума эта цифра представляется средней); в таком слу­чае чеканка началась примерно за 50 лет до Эзаны, т. е. около 270—280 гг., но, может быть, и в 285—290 гг., ближе к первой дате.

В надписях Эзана сообщает имя своего отца — Элла-Амида ¹⁰⁵ (или Але-Амида). Оно известно по спискам царей Аксума ¹⁰⁶. На монетах оно не встречается. Одна­ко все известные имена царей Аксума делятся на про­стые (Эндубис, Афила, Усанна, Эзана и др.) и описа­тельные (Элла-Амида, Элла-Асбеха, Элла-Габазе и др.), иричем одно лицо могло носить как то, так и другое имя (Калеба называли также Элла-Асбехой). Поэтому возможно, что Элла-Амида и Вазеба — одно и то же лицо.

В период с 270 по 320 г. и позднее, при Эзане, экспан­сия Аксума направляется на северо-восток, в Нубию и к границам Египта. В 249 г. беджа совершили нападение на Фиваиду и были с трудом отброшены войсками им­ператора Деция. Не стояли ли аксумиты за спиной своих соседей и вассалов беджа? В 268 г. беджа снова вторг­лись в Египет, вероятно, по соглашению с антиримскими силами ¹⁰⁷. В Египте и Сирии шла война между армия­ми пальмирской царицы Зиновии, арабами, беджа, еги­петскими повстанцами во главе с Фирмой, с одной сто­роны, и легионами Рима — с другой. Однако император Аврелиан разгромил антиримскую коалицию, поддер­жанную Персией, подавил восстания и разрушил Паль­миру. В 274 г. он вернулся в Рим, где был устроен три­умф, описанный много позднее так:

«Впереди шло двадцать слонов, двести различных прирученных диких животных из Ливии (Африки) и Па­лестины... четыре тигра, жирафа... восемьсот пар гладиа­торов, не считая пленников из варварских племен, блеммии, аксомиты (аксумиты), счастливые (южные) арабы, [38] индийцы, бактры, иберы, сарацины (северные арабы), персы — с произведениями своих стран» ¹⁰⁸.

Блеммии, сарацины и отчасти персы были в числе со­юзников Зиновии; они могли быть захвачены в плен на поле боя. Но о сражениях с народами Кавказа, индийца­ми, серами и аксумитами не могло быть и речи. Очевид­но, эти народы участвовали в триумфе в составе поздра­вительных посольств, поэтому они и несли «произведе­ния своих стран» в дар императору. Флавий Вописк далее утверждает, что авторитет Аврелиана стоял чрез­вычайно высоко среди восточных народов. Не только подданные Империи, но и «сарацины, блеммии, аксоми­ты, бактры, серы, иберы, албанцы (Кавказа), армяне, да­же индийские народы чтили его почти как воплощенного бога» ¹⁰⁹. Аврелиан, действительно, первым среди рим­ских императоров провозгласил себя богом.

Флавий Вописк повторяет какой-то не дошедший до нас источник, и в его сообщении много неясного. Импе­ратор Аврелиан царствовал так мало (270—275), что к 272—273 гг. серы Китая или Средней Азии, индийцы и бактры не могли направить к нему свои посольства. Цар­ствование его предшественника также было очень корот­ким. В течение всей второй половины III в: не римские императоры, а царь и царица Пальмиры олицетворяли римскую власть на Востоке. Очевидно, именно к ним и были направлены посольства аксумитов, серов и др.

Конти-Россини предположил, что аксумиты вместе с блеммиями-беджа и арабами-сарацинами являлись со­юзниками Зиновии; по его мнению, к этому времени от­носится Адулисская надпись; аксумитов, участвовавших в триумфе Аврелиана, он считает пленниками ¹¹⁰. Более поздние авторы отождествляли аксумского царя, союз­ника Зиновии, с Сембритэсом. Однако все эти предполо­жения должны быть отброшены, так как авторство Адулисской надписи неизвестно, а время ее создания вряд ли совпадает с царствованием Зиновии.

Несмотря на поражение Зиновии, часть Фиваиды [39] вплоть до 280 г. оставалась в руках блеммиев. Но и позд­нее, изгнанные Пробои из Египта, они продолжали на­тиск на его границы. В 284 г. император Диоклетиан при­казал римским войскам оставить Нижнюю Нубию (Додекасхойн), где поселились нубийцы-ноба, союзники Ри­ма в борьбе с блеммиями. Этим последним римляне пла­тили дань за отказ от набегов на Египет. Но и позднее блеммии-беджа продолжают вторгаться в пределы Егип­та, доходя на севере до Синая. Около 290 г. участились набеги арабов. В 297 г., когда персы и арабы вторглись в Сирию и Палестину, Диоклетиан уступил нубийцам землю к югу от Сиены (Асуан). Остается неясным, как наступление беджа и арабов было связано с полити­кой Аксума.

Сохранились известия, что в то же самое время аксумиты проникают в Нубию. На рубеже III—IV вв. поя­вился роман Гелиодора «Эфиопика». Историческим фо­ном романа служат события времен персидского господ­ства в Египте, о которых Гелиодор вычитал у Геродо­та. Мероитское царство предстает на вершине своего мо­гущества, давно отошедшего в прошлое ко времени Ге­лиодора. Посольства различных южных народов прино­сят подарки и поздравления мероитскому царю. «И вот, когда прошли перед глазами почти все послы, причем царь вознаграждал каждого равноценными дарами, а очень многих еще и более ценными, последними пред­стали перед ним послы авксиомитов (аксумитов), кото­рые не должны были платить дани, но всегда были друзьями и союзниками царя. Выражая свое благорас­положение по поводу одержанных успехов, они также доставили подарки. Среди прочего всего было там не­кое животное странного вида и удивительного строения тела...» ¹¹¹ (следует подробное описание жирафа).

Обращает на себя внимание сходство описания три­умфа и приема посольств у Гелиодора и соответствую­щих мест у Флавия Вописка. Если не считать кавказ­ских пародов, персов, бактров и сарацинов, то у Гелио­дора перечислены все посольства восточных народов, участвовавшие в триумфе Аврелиана (считая и тех, о которых говорится, что они «чтили его почти как вопло­щенного бога»): серы, счастливые арабы, блеммии, аксумиты; [40] отсутствуют лишь «индийские народы», долж­но быть, просто по упущению романиста, но они заме­нены троглодитами. Вряд ли это сходство является случайным. Гелиодор был младшим современником Авре­лиана и несомненно слышал о его триумфе.

Интерес представляет сообщение Гелиодора о друж­бе и союзе между Аксумом и Мероэ в конце III в., как раз накануне аксумских походов в Мероэ и присоеди­нения Нубии к Аксумскому царству.

В то время Мероитское царство находилось на по­следней стадии упадка.

К 254 г. относится последнее упоминание о мероитском царе Текеридамани. После него царствовали еще шесть царей, имена которых точно не установлены ¹¹². Около 300 г. Мероэ был заброшен. Последним письмен­ным памятником, найденным в городе, является камен­ная стела с победной надписью (на греческом языке) не­известного аксумского царя ¹¹³. Автор или герой надпи­си именует себя «царем аксумитов и омеритов (хымьяритов)»; следовательно, этот неизвестный аксумский царь номинально властвовал над Южной Аравией. Хымьяриты олицетворяют все южноаравийское населе­ние, что свидетельствует в пользу относительно поздней датировки надписи: конец III — начало IV в. Отдельные сохранившиеся в ней слова говорят о победах аксуми­тов, о захвате добычи, о разорении страны (речь шла, несомненно, о Мероитском царстве), о разрушении до­мов или храмов, наконец, о покорности жителей, принес­ших дань и признавших власть аксумского царя. По-ви­димому, Мероитское царство уже не могло оправиться от разгрома ¹¹⁴.

Надпись из Мероэ пытались приписать Эзане, но это невероятно: титул автора надписи отличается от пышно­го титула Эзаны. Ее воздвиг один из предшественников этого царя, может быть, его отец Элла-Амида, от которо­го он получил в наследство титул царя не только Аксу­ма и Хымьяра, но и Касу, или Мероэ.

Кроме этой надписи в Мероэ найдены еще две, со­ставленные архаичным эфиопским шрифтом на языке [41] геэз; до сих пор эти надписи полностью не расшифрова­ны ¹¹⁵. Они нанесены на внешние стены храма Т в Каве и пирамиды А-19. Это свидетельствует (как и язык, шрифт, содержание надписей) об их «низовом» и «завоевательском» происхождении. Остается неясным, были ли они оставлены воинами автора греческой надписи или воинами Эзаны (см. ниже).

Гипотеза о воцарении в Аксуме Шамира Йухар'ыша (II или III?) логически продолжает взгляд на Элла-Амиду и Эзану как на потомков Шамира ¹¹⁶. Древес по­лагает, что самое имя — Элла-Амида — южноарабское; оно действительно встречается в сабейских надписях в форме 'L'МD в СIН, 29 и необычно для языка геэз. Другое доказательство сабейского происхождения Эза­ны Древес видит в том, что его ранняя надпись и один из эфиопских текстов билингвы написаны хымьяритским алфавитом ¹¹⁷. Эти доказательства не представляются убедительными: они могут найти совсем иное объяснение. Ведь греческий язык аксумских надписей отнюдь «е сви­детельствует об эллинистическом происхождении ак­сумских царей, а сабейский характер имени Элла-Амиды (или Але-Амиды) еще требуется доказать.

К концу описанного периода в Аксумское царство действительно или номинально входили все основные страны, подчиненные ему позднее, в IV—VI вв. Аксум вышел на арену мировой политики; это становится оче­видным в царствование Эзаны.

ПРАВЛЕНИЕ ЭЗАНЫ

 

Эзана был наиболее известным из царей Аксума. Все сколько-нибудь достоверные сведения о царствовании Эзаны содержатся в его надписях и в византийских до­кументах. Его отцом был царь Элла-Амида, «этническое прозвище» Эзаны было Бе'эсе-Хален. Его царствование было долгим ¹¹⁸, что видно из развития письма его надписей, [42] а также большого количества монет, к тому же различной чеканки (в частности, варьируют греческая транскрипция его «этнического прозвища», религиозные символы и пр.). В «Списках царей» имени Эзаны нет. В них встречается одно сходное имя — Тазена, сын Эл­ла-Амиды (версии «А» и «В»). В версии «С» сыном Элла-Амиды является Элла-Ахйава, который царствовал только 3 года, а сыновьями последнего — Абреха и Ас-беха, или Элла-Абреха и Элла-Асбеха, при которых про­изошло крещение Эфиопии; они царствовали 27 лет и 3 месяца. Согласно другой традиции, крещение Эфиопии произошло при царе Элла-Асгуагуа, царствовавшем 76 или 77 лет. Во всех этих версиях есть доля исторической правды, и за перечисленными именами стоят по крайней мере две фигуры: царь, имя которого называет тот или иной вариант «Списка», и Эзана, которого путают с этим царем.

Историческую личность легендарного Элла-Асгуагуа установить теперь невозможно. Элла-Асбеха царствовал в первой трети VI в.; при нем и при его вассале, йемен­ском царе Абрехе, христианство стало государственной религией красноморских стран (см. ниже).

Годы царствования Эзаны можно установить лишь приблизительно. Ему адресовано письмо римского импе­ратора Констанция II, сына Константина Великого, от 356 г. Письмо написано, вероятно, вскоре после того, как была составлена последняя из надписей Эзаны о похо­де в Нубию. К этому времени аксумский царь правил уже не меньше 25—30 лет. Сколько времени он царст­вовал после 356 г., остается неизвестным. К 375 г., ког­да в Южной Аравии усилились хымьяриты, Эзаны уже наверное не было в живых. Вступил на престол Эзана примерно в 325 — 330 гг.

О том, какие территории включало Аксумское царст­во к началу правления Эзаны, можно судить, во-первых, по маршруту его «полюдья», и, во-вторых, по его титу­лу, неизменно повторяющемуся во всех надписях (начи­ная с самой ранней) и, очевидно, перешедшему к Эзане от его предшественников. Кроме Аксума с Северной Эфиопией в титуле Эзаны перечислено еще несколько стран, частью африканских, частью южноаравийских; Эзана именует себя «царем Аксума, и Хымера (Хымьяра), и Райдана, и Саба, и Салхена, и Хабашат, и Сыйамо, [43] и Бега, и Касу» ¹¹⁹. Очевидно, порядок, в котором пе­речислены эти страны в царском титуле, отражает последовательность их завоевания. Аксумский царь, оставивший греческую надпись в Мероэ, называет себя только царем «аксумитов и омеритов», Аксума и Хымьяра.

Впоследствии в титуле аксумских царей появились названия остальных стран. Из них Саба с царской рези­денцией Салхен и Хымьяр с резиденцией Зу-Райдан охватывали в то время всю Южную Аравию, кроме Хадрамаута. Сыйамо было расположено на восточном скло­не Эфиопского нагорья. Бега, или беджа, были подчине­ны Аксуму еще при царе, поставившем Адулисский мону­мент (см. стр. 16). Последним было завоевано Мероз, столица Нубии (Касу). Таким образом, ко времени вос­шествия Эзаны на престол Аксумское царство номиналь­но включало в себя огромную территорию, завоеванную царями раннего Аксума: автором Адулисской надписи, автором надписи из Мероэ и др.

В тексте надписи о полюдье (см. стр. 170 и сл.) пе­речислены основные области Северной Эфиопии до Семьена и WYLQ (Валкайита?) на северном берегу озе­ра Цана.

Аксум находился в центре этой территории; здесь аксумский царь более полно осуществлял свою власть, чем во пиеэфиопских владениях. Все эти земли представ­лялись одной страной, хотя и разделенной на собствен­но Аксум и вассальные «царства». Очевидно, всю эту страну царский титул называет «Аксумом».

В билингве Эзаны среди аравийских стран упомяну­та Хабашат (в эфиопских текстах). Это название переда­но как «Эфиопия» в греческом тексте. В то время Эфио­пией называли Нубию и всю Тропическую Африку. К со­временной Эфиопии этот термин стал применяться лишь со времени Филосторгия, Козьмы Индикоплова и Прокопия Кесарийского (V—VI вв.). Хабашат сабейских над­писей — это область, принадлежавшая эфиопам и рас­положенная на аравийском берегу Красного моря. Так как Хабашат упомянута в аравийской части владений Эзаны, то, очевидно, имеется в виду именно эта область. [44]

Однако даже на территории Эфиопского нагорья власть аксумского царя была непрочной. Царь мог чув­ствовать себя уверенно разве только в самом Аксуме. Как нередко случалось в Аксумском царстве (вспомним Адулисскую надпись), начало правления Эзаны было от­мечено ростом анархии и сепаратизма, отпадением под­властных племен и «царств», даже ближайших к Аксуму.

Намек на это содержится в самой ранней из надпи­сей Эзаны о возобновлении полюдья. Царь «отправил­ся [в обход своих владений], чтобы восстановить свое царство и навести в нем порядок. И кто покорился, то­го он пощадил, а кто отказывался покориться, того он убивал»¹²⁰. Так, племя МТТ (метит?), обитавшее где-то на границе Судана ¹²¹, уплатило дань лишь после воору­женного столкновения, от которого оно «понесло крова­вый урон» ¹²². Большинство племен со своими царями по­корились и принесли дары. С ними Эзана обходился милостиво; в надписи он явно щеголяет своим велико­душием. Вся надпись имеет назидательный характер; она была воздвигнута в Аксуме как предупреждение вас­салам и напоминание подданным о силе царя, который не знает поражений и перед которым смиряются мятеж­ные племена. Официальная цель надписи, как и дру­гих победных надписей Аксума, — выражение благодар­ности богам за одержанные победы; но эта цель от­ступает на второй план по сравнению с чисто «свет­скими» целями. Нигде в надписях предшественников Эзаны (за исключением Сембритэса, которая ограни­чивается простым восхвалением царя) «светский» эле­мент не занимает столько места. Надписи же Эзаны, начиная с самой ранней, несут идеологическую нагруз­ку (см. стр. 252 и сл.). Отсюда видно, какое значение придавал Эзана идеологическому фактору в укрепле­нии царской власти.

Окончательно укрепив свою власть на территории Нагорья, Эзана энергичными мерами приводит к покор­ности народы прилегающих к Нагорью пустынных рав­нин. [45]

Крупнейшим из них были бега. Об усмирении их рассказывает билингва Эзаны ¹²³. Теперь Эзана уже на­столько силен, что может изменить традиционные мето­ды «умиротворения». Когда бега восстали, он посылает против них войско под командованием своих братьев — Ше'азана и Хадефа[ха]; характерно, что Эзана не идет в поход лично, как это делал он прежде. Бега «сложи­ли оружие»; даже этот многочисленный народ не счи­тал теперь возможным сопротивление Аксуму. Под кон­воем аксумитов к Эзане были препровождены в полном составе шесть племен бега со своими «царями», жена­ми, детьми и скотом. Переселение длилось целых четы­ре месяца. В дороге переселенцы получали пищу и на­питки по точно определенной норме. В Аксуме они предстали перед Эзаной и, очевидно, снова подтверди­ли свою покорность. Теперь милость Эзаны не имела пределов: он не только не продал бега в рабство, не только оставил им их семьи, скот, их племенное един­ство, но и приказал выдать шести «царям» 25 140 го­лов крупного рогатого скота, одежду и пищу. Эти шесть племен, составлявших значительную часть бега, были переселены в «землю Матлия» (греческого текста) ¹²⁴, или «землю БЙРН» (обоих эфиопских текстов) ¹²⁵. Воз­можно, это территория средневекового и нынешнего Бегемедера (что буквально значит «земля бега») на во­сточном берегу озера Дана. Это была южная граница Аксумского царства. Соседний с Бегемедером Агаумедер («страна агау») также подчинялся аксумским ца­рям. По свидетельству Козьмы Индикоплова, аксумский царь посылал караваны в Сасу через посредство подчи­ненного ему «архонта Агау»¹²⁶. Таким образом, бега были поселены в пограничной области, экономически связанной с Аксумом, в окружении лояльных племен (агау, семьёй и др.). Оставшиеся на родине бега были ослаблены переселением части своего народа и надолго отказались от борьбы.

В этой надписи Эзана предстает на вершине своего [46] могущества: «мятежные племена смиряются, отказыва­ясь от продолжения борьбы, царь переселяет их на огромные расстояния, легко дарит вчерашним мятежникам большие богатства (землю, скот, одежды), по одному слову Эзаны переселенцев в пути снабжают пищей в достаточном количестве; богам он приносит ценные дары — золотую, серебряную и бронзовые статуи, уча­сток земли.

Из всех надписей Эзаны билингва имеет наиболее явную пропагандистскую направленность, причем про­паганда обращена в первую очередь к иностранному читателю. Греческий текст занимает почетное место. Он выполнен наиболее тщательно в стилистическом и па­леографическом отношении. В содержании текстов есть характерные различия. В греческом тексте меньше от­кровенного хвастовства. Восхваляется только бог Арес (Махрем). Во всех остальных случаях текст избегает хвалебных эпитетов. Он кончается сообщением о при­несении даров богам. Эфиопские варианты предпочитают более цветистые выражения и частные подробности, под­черкивающие щедрость царя.

Кроме того, в эфиопских текстах билингвы есть до­полнение, отсутствующее в греческом. Сначала идет сак­рально-юридическая формула. Кара грозит тому, кто соскоблит надпись, чтобы написать новую, или переме­стит стелу, или низвергнет ее. Тот же, кто почтит ее, да будет благословен. Затем следует сообщение о цели надписи («мы поставили ее, чтобы так о нас говори­лось, о нас и о нашем городе») и о посвящении Махрему надела земли и каменного трона (в греческом тек­сте говорится лишь о посвящении металлических ста­туй и самой надписи). В демонстративной заботе царя о славе города можно видеть зачаток «демагогической формулы» (см. стр. 268—269). Самая ранняя из подоб­ных «демагогических формул» содержится в «моноте­истической» надписи Эзаны (см. ниже), и в надписях на некоторых его монетах.

Следующая надпись Эзаны ¹²⁷ рассказывает о разгроме государства геэзов («царства Агуэзат»). Аксум­ский царь отправился в поход на Атагау, укрепляя свою власть на окраинах Нагорья. Геэзы со своим царем Абба-[47]Альке'о должны были сопровождать аксумское вой­ско. Но во время похода обнаружилось их «коварство». Воспользовавшись как предлогом какой-то формой непо­корности со стороны геэзов, Эзана посылает свои «ар­мии» разорить их страну. Абба-Альке'о был задержан и скован цепью с «носителем его трона». Если даже Аб­ба-Альке'о и был когда-нибудь выпущен на свободу, его положение как вассала Аксума не могло не изменить­ся. Геэзское царство было разгромлено и, вероятно, прекратило свое существование. По-видимому, оно бы­ло полностью поглощено Аксумом, который сам неког­да вышел из его недр.

Разгром царства геэзов имел важнейшее значение для укрепления власти Эзаны. После разгрома крупней­шего из местных княжеств аксумиты стали полнее конт­ролировать положение в Северной Эфиопии; теперь, не боясь широких коалиций, они могли поодиночке подав­лять сепаратизм окраинных племен. Некоторые из этих племен, вероятно, были поглощены Аксумом и включе­ны в состав аксумского народа. Так произошло, кажет­ся, с народом метын (см. стр. 235—236). Известные вы­годы от объединения с Аксумом и создания Аксумской державы получили и другие, особенно городские торго­вые общины.

Эзана железной рукой привел к покорности и пле­мена Восточной пустыни. Четвертая надпись Эзаны рас­сказывает о карательной экспедиции против Афана ¹²⁸. Предлогом для похода послужил весьма характерный случай: афапцы разграбили аксумский торговый кара­ван и вырезали сопровождавших его людей. Несомнен­но, этот караван шел к соляным озерам Данакиль, от­куда караванный путь продолжался через оазис Аусса и Харарско-Черчерскую плодородную область к Ладоносной и Кориценосной землям.

В ответ на это Эзана посылает армии, которые раз­громили Афан (или по крайней мере четыре его народа), взяли в плен алита (очевидно, титул правителя) с его детьми, захватили огромную добычу — пленных и скот. В заключение надписи сообщается о принесении жертвы богу Махрему, о посвящении каменного трона богам и т. д. [48]

Последний этап завоеваний Эзаны описан в «моно­теистической» надписи. Укрепив свою власть на терри­тории Северной Эфиопии, подчинив соседние пустынные страны, Эзана обращает свое оружие и свою диплома­тию на запад, в нильскую Нубию. Как видно из титула Эзаны, он считал себя владыкой Касу.

К этому времени эту страну, разгромленную аксумитами, теснимую блеммиями, заселили ноба (нобаты, или нубийцы). По-видимому, пришли они с юго-запада из современного Кордофана, где до сих пор живут родст­венные им племена.

Вероятно, Шинни неправ, делая упор на насильст­венное завоевание ими страны ¹²⁹. Кирван, следуя Шин­ни, совершенно напрасно приписывает надписи Эзаны утверждение, что ноба являлись врагами Касу. На са­мом деле, кроме ноба, в Касу, согласно надписи, нет иных народов. Города бывшего Мероитского царства названы «городами ноба» (см. ниже). Врагами ноба вы­ступают совсем другие народы, но не касу-мероиты (см. ниже). Это говорит о том, какое значение приобрел пришлый элемент в Нубии уже к середине IV в. Архео­логические данные полностью подтверждают вывод о «нубизации» Мероитского царства к середине IV в. На севере, где мероитское население меньше пострада­ло от аксумского нашествия, мероитский элемент был значительнее и в местной культуре того времени (так называемая культура группы X) лучше прослеживают­ся, наряду с негро-суданскими, мероитские, а также римско-египетские черты ¹³⁰.

Центрами новых государственных объединений бы­ли старые мероитские города, в частности Алва и Даро. В них, очевидно, сохранилось и старое мероитское на­селение, в частности крестьяне и жрецы. Со временем они слились с нубийцами. Эти последние делились на две основные группы: северную и южную. Впоследствии часть тех и других образовала еще одну этнографиче­скую группу.

На севере обосновались те, которых Эзана называ­ет «красными ноба» (см. ниже). Несомненно, это созда­тели «культуры группы X», «нобаты» Прокопия, правителем [49] которых стал впоследствии Силко, автор грече­ской надписи из Элефантины ¹³¹. Силко (см. ниже) на­зывает южных ноба «другими нобатами» Для Эзаны, подданные которого имели дело в основном с южанами, они просто «ноба». Кроме ноба в нильской Нубии уже с III в. начали оседать блеммии-беджа. Силко также упо­минает в надписи блеммиев в Нубии ¹³².

Богатство и политическая слабость Нубии делали ее заманчивой добычей в глазах аксумитов, а громкое ис­торическое имя Касу придавало захвату Нубии особый политический смысл. Здесь находились основные мас­сивы плодородных земель — «остров» Мероэ, настоящая житница Восточного Судана; здесь были богатые и древ­ние города, в том числе, Алва и Даро; здесь проходили торговые пути на запад и юг, в негритянские страны. Алва и Даро становились соперниками Аксума за влия­ние на пограничные народы и торговлю с Юго-Запад­ной и Западной Эфиопией. Это соперничество явилось не только одной из причин, но и ближайшим предло­гом для похода Эзаны.

По словам надписи, «народы ноба» «восстали и воз­гордились». «Они нападали на народы мангурто, и хаса, и барйа, и на всех. И дважды и трижды они нару­шали свои клятвы и убивали своих соседей безвинно» ¹³³. Эти соседние народы вовсе не составляли населения Нубии-Касу, а населяли области современной эфиоп-ско-суданской границы, к северу и югу от оазиса Касала. [50] Эзана считал их своими подданными и взял их под свое покровительство. Он послал своих представителей или посланцев и доверенных лиц «для расследования их (ноба) преступлений». Независимо от того, к каким ре­зультатам привело бы расследование, самый факт по­сылки аксумских представителей имел важное полити­ческое значение: царь Аксума выставлял себя верхов­ным арбитром и гегемоном враждующих сторон. Нубий­цы отвергли притязания царя: они с позором прогнали его представителей, отняв у них оружие и одежду. Тогда Эзана снова послал им «предостережение», требуя «пре­кращения их преступных дел»; вероятно, аксумский царь напомнил нубийцам и о своих притязаниях на господст­во в Касу и потребовал их полной покорности. Они сно­ва отказались подчиниться, притом в оскорбительной форме. Так рассказывает надпись Эзаны — единствен­ный источник, описывающий эти события. Как мы ви­дим, Эзана старается показать себя великодушным и справедливым государем, который стремится к миру и благополучию подвластных ему народов; но враги и мя­тежники сами, переполнив чашу терпения, вызывают на себя его гнев: «И когда они предпочли войну, я пошел на них войной».

Нубийцы считали себя недосягаемыми для аксумско-го оружия. По словам надписи, «народы ноба» говори­ли: «Они (аксумиты) не перейдут Такказе (Атбары)». Сюда, как следует из дальнейшего описания, ноба от­правили сильное войско, стремясь воспрепятствовать аксумитам переправиться через реку. На берегу Атбары, у брода Кемальке, произошло первое сражение. Нубий­цы были наголову разбиты. «И я сразился с ними на Такказе, у брода Кемальке,— рассказывает Эзана.— Здесь я обратил их в бегство. И я, не останавливаясь преследовал бегущих 23 дня, убивая, захватывая в плен и беря добычу». По дороге аксумские воины грабили и разоряли страну, сжигая города и деревни. Они выш­ли на берег Нила; здесь у слияния Нила и Атбары, про­изошло новое сражение. Нубийцы были снова разби­ты, многие попали в плен; аксумиты потопили нубийские суда, переполненные женщинами и детьми, разгромили склады пищи и хлопка, выбросив в реку запасы этих продуктов. Были убиты четыре вождя, жрец, или «господин», т. е., очевидно, священный царь, разорены храмы, [51] в которых были разбиты статуи богов, захвачено большое количество драгоценных и других металлов, скота, рабов, одежды и других богатств. Два вождя, пришедшие в лагерь аксумитов, были задержаны как соглядатаи.

Затем войско Эзаны разделилось. Уже на следую­щий день после сражения в устье Атбары отдельные отряды были посланы вверх по Нилу, в Южную Нубию. Они разорили «кирпичные» города Алва и Даро, мно­жество «соломенных городов», захватили добычу и бла­гополучно возвратились на север, «устрашив врагов и покорив их». Тогда некоторые из вернувшихся отрядов и несколько новых были посланы вниз по Нилу, в Сред­нюю Нубию. Они захватили Табито, Фертоти и «цар­ский» город, очевидно Каву, а также четыре «соломен­ных города». В походе они дошли до границ «красных ноба» (на севере) и вернулись с большой добычей. Ус­тановив посвятительный трон у слияния Атбары и Нила, против города, «построенного из кирпича... на острове», Эзана вернулся в Аксум. Устрашенная и разоренная Ну­бия ¹³⁴, по крайней мере Южная и Средняя, должна была признать его власть. Однако Эзана не говорит, была ли страна обложена данью.

В этом походе Эзана показал себя талантливым пол­ководцем. Он действовал решительно, смело и быстро, а его испытанные воины показали себя непобедимыми. Он по праву мог заявить: «Нет у меня врага ни явного, ни тайного, нет врага, подчиненного мне» (буквально: «Нет врага, который стал бы передо мной и позади ме­тя; нет врага, который бы следовал») ¹³⁵.

Так было не только на Африканском континенте, где после нубийского похода ни один правитель не смел противиться [52] Эзане; южноаравийские цари, которые счита-лись его вассалами, также предпочитали сохранять с Аксумом наилучшие отношения, не отвергая прямо его притязаний и не навлекая на себя его гнев. Они нужда­лись в поддержке аксумитов против внешнего врага — мировой Персидской державы и ее аравийских союзни­ков. В надписях Эзаны ничего не говорится о его вой­нах в Южной Аравии. Намек на них содержится толь­ко в одном латинском источнике, современном Эзане. Это «Полное описание мира и его народов», составлен­ное, как видно из упоминаемых в нем событий, в 350 г ¹³⁶. Первые двадцать параграфов «Описания» да­ны в форме итинерария и, по-видимому, являются до­полненным переводом греческой подорожной. В § 18 указан путь из Индии в Южную Аравию и Аксум. Юж­ная Аравия именуется Малой Индией (India minor), название Аксумского царства искажено, однако легко восстанавливается по соответствующему месту в итине-рариях. Аксумское царство представляется сильной во­енной державой, которая распространяет свое влияние на Малую Индию; эта последняя просит военной помо­щи (aixilium) у Аксума, когда Персия начинает про­тив нее войну ¹³⁷. Характер сообщения показывает, что речь идет о недавних событиях, память о которых еще свежа. Если перед нами не поздняя вставка, навеянная двумя персидскими оккупациями Хымьяра в конце VI в., то речь идет о каких-то неизвестных другим ис­точникам событиях в Южной Аравии, которые произош­ли незадолго до 350 г., т. е. в царствование Эзаны. Ха­рактеристика Аксумской державы также подходит к этому времени.

Альтхайм и Штиль склонны считать, что Эзана дей­ствительно владел частью Красноморского побережья Южной Аравии ¹³⁸.

Эзана был последним царем, писавшим свой титул с «этническим прозвищем». На поздних монетах Эза­ны и его преемников «этническое прозвище» заменено «демагогической формулой». Она встречается и в надписях [53] Эзаны. В билингве появляется первый зачаток «де­магогической формулы»: царь демонстративно выража­ет заботу о славе своего города. В надписи о походе в Нубию есть фраза, еще более похожая на «демагогиче­ские формулы» монет: «Мои народы пользуются спра­ведливостью и правом, и нет на них тягот!» ¹³⁹. Очевид­но, Эзана весьма заботится если не о народе, то о популярности у народа.

Вместе с тем исчезновение «этнического прозвища» говорит об отказе от какого-то пережитка первобытно­общинного строя, может быть, от остатков народовла­стия.

Неясно отношение Эзаны к языческому жречеству. В обеих эфиопских текстах билингвы говорится о дарении богу Махрему участка земли ¹⁴⁰; все тексты билингвы говорят о дарении богам золотой, серебряной и трех брошовых статуй ¹⁴¹. Вероятно, это были гигант­ские бронзовые статуи высотой до 5 м , основание од­ной из которых было открыто немецкой Аксумской экспе­дицией ¹⁴². Между тем покровительство монотеистиче­ским религиям должно было подорвать влияние старого языческого жречества, тесно связанного с феодализую-щейся родовой знатью. Может быть, здесь налицо раз­личия в политике Эзаны по отношению к старой знати в равные периоды его царствования?

Надпись о походе в Нубию свидетельствует также о сдвиге в религиозных представлениях царя, причем этот сдвиг представляется одним из этапов в его религиоз­ных исканиях.

Две надписи Эзаны ¹⁴³ посвящены Махрему, племен­ному и династическому богу аксумитов; другие две ¹⁴⁴ — триаде земледельческих богов: Астар, Бехер и Медр. Возможно, это говорит о попытке расширить рамки офи­циального культа. Наконец, надпись о походе в Нубию свидетельствует о дальнейшей реформе официальной ре­лигии.

Эта надпись определенно монотеистическая. В ней [54] 12 раз упомянут единый бог, названный «Господом Не­бес», «Господом Земли» и «Господом Всего». Он «всем Вечность», «совершеннейший», «непобедимый». Имен­но благодаря ему аксумиты и царь совершают победы, его они благодарят за поражение врагов, уничтожение нубийских мужчин и женщин, угон в рабство оставших­ся в живых, за богатую добычу и благополучное возвра­щение. Создается впечатление, что автор надписи ста­рается настойчиво внушить читателям, что всеми успе­хами Аксума они обязаны единому богу. Это не что иное, как пропаганда новой религиозной идеи, идеи мо­нотеизма. В то же время это пропаганда царской вла­сти. Эзана заявляет, что единый и непобедимый бог сде­лал его царем, побеждает его врагов и оказывает ца­рю постоянное и всесильное покровительство. «Да ук­репит Господь Небес мое царство!» — вот единственное пожелание Эзаны. Бог покровительствует и «народам», или общинам, Аксума, но делает это через царя. Царь выступает наместником бога на земле, но не всякий царь, а только царь Аксума. Правда, по представлени­ям аксумитов и других африканских подданных Эзаны царь был живым богом, воплощением солнечного или солнечно-лунного божества (см. стр. 255); но он оста­вался одним из многих богов, в том числе богов-царей, не обязательно самым могущественным. Роль намест­ника единого и всемогущего бога представлялась гораз­до значительнее. Поэтому введение монотеистического культа вело к невиданному прежде усилению аксумской монархии.

Что представляла собой эта монотеистическая рели­гия Эзаны? До 1914 г. все исследователи называли эту последнюю надпись христианской. Тураев первым за­метил, что она просто монотеистическая, но не обяза­тельно христианская ¹⁴⁵. К сходному выводу пришел Литтман ¹⁴⁶, а также Доресс ¹⁴⁷. По моему мнению, она определенно не христианская. Во-первых, кроме призна­ния единства и всемогущества бога, в его образе нет ничего христианского. Не упомянуты ни Троица, ни Христос, ни Мария. Во-вторых, этот единый бог, как [55] правильно заметил Литтман, сохраняет много черт Махрема, национального и династического бога аксумигов, а также Астера ¹⁴⁸ (см. стр. 252—255). Как и языческим богам, Эзана посвящает ему два трона: в Мероэ и в Шадо, близ Аксума. Но это уже не прежний Махрем, да он и не назван Махремом. Это бог неопределенно-монотеистической религии, в которой растворяются и христианство, и иудейство, и все другие монотеистиче­ские культы. Этот же бог фигурирует и в надписи аксу-мита Абрехи из Вади-Мених, и в некоторых южноара­вийских надписях IV—VI вв.; в довершение сходства в надписи Абрехи он назван «Господом Высоких Небес», а во многих южноаравийских надписях — «Господом Не­бес и Земли» (см. стр. 263 и сл.).

Новая религия обязана своей идеей существовавшим тогда мировым религиям и монотеизму соседней Ара­вии ¹⁴⁹. Но в утверждении и пропаганде нового культа видна воля царя. Можно говорить о первой «монотеисти­ческой реформе» в Эфиопии. Впрочем, эта религия не укоренилась; она послужила лишь переходной стадией к полной победе христианства. Сам Эзана к концу жиз­ни если и не стал христианином, то был весьма близок к этому. На его поздних монетах появляется знак кре­ста вместо солнечно-лунного символа. Известно, что Эза­на покровительствовал христианам, и римский импера­тор обращался к нему, словно к единоверцу (см. ниже).

Распространение христианства в Эфиопии не приня­ло форму единовременного акта или принудительного массового крещения. Оно происходило постепенно и добровольно в течение всего периода расцвета Аксума. В этом сказался прежде всего известный «демокра­тизм» аксумского общества с еще живыми и достаточ­но сильными традициями первобытнообщинного строя.

К середине IV в. христианство стало подлинно миро­вой религией. Вся Римская империя была почти полностью [56] христианизирована; христианство было призна­но официально и получило поддержку государственной власти. К этому времени оно проникает и за пределы империи: к северным и южным арабам, в Персию и да­же Южную Индию. В Эфиопии христиане могли поя­виться еще до середины IV в., однако сведений о них не сохранилось ¹⁵⁰. При Эзане в Аксуме организуется хри­стианская община, епископом которой стал Фрументий.

Несомненно, Фрументий — личность историческая. Его упоминают вполне достоверные документы: «Апо­логия императора Констанция» Афанасия, письмо императора Констанция II к Эзане, а также «Церковная ис­тория» его младшего современника Руфина Турранского.

Руфин следующим образом рассказывает о появле­нии Фрументия в Аксуме и его жизни в этой стране. Он и его брат Эдезий попали в плен к эфиопам и были по­дарены царю. Оба мальчика были учениками тирского философа Меропия. Царь сделал их своими слугами, причем Фрументию «поручил свою казну и переписку» (в этом нет ничего невероятного). После смерти царя наследником стал его малолетний сын. Фрументий и Эдезий получили свободу, но остались в Аксуме якобы по настойчивой просьбе царицы. Руфин утверждает, что Фрументий «взял в свои руки управление государством». На мой взгляд, это преувеличение. Возможно, что в ка­честве доверенного лица и советника царицы он приоб­рел значительную власть. Теперь он «принялся ревност­но искать, нет ли среди римских купцов христиан. Им он хотел предоставить наибольшие преимущества и убе­дить собираться в определенных местах, где бы они мог­ли отправлять богослужение по римскому обряду. Сам Фрументий поступал точно так же, воздействуя своим примером на других, а похвалами и милостями побу­ждал делать все необходимое, чтобы подготовить места для возведения божьих храмов и других целей, всячески [57] заботясь о насаждении семян христианства». Ины­ми словами, при нем началась пропаганда христианства среди местного населения. В Эфиопии появились «мно­гочисленные христианские общины и были воздвигнуты храмы». Скорее всего, это преувеличение. Однако факт появления по крайней мере одной организованной хри­стианской общины и строительства (или переоборудова­ния из частного дома) по крайней мере одной церкви не вызывает сомнений. Вполне вероятно, что общин и церк­вей было не по одной, а по две-три, но не так много, как представлялось Руфину. Что касается версии эфиоп­ского синаксаря, будто бы Фрументий воспитал юного царя в христианской вере ¹⁵¹, то это всего лишь домысел средневековых монахов.

После того как молодой царь вырос и мог самостоя­тельно решать государственные дела, Эдезий и Фрумен­тий покинули Аксум и отправились в пределы империи. Руфин сообщает, что и царь, и царица-мать неодно­кратно упрашивали их остаться, особенно Фрументия, который намного превосходил своего брата способно­стями. Эдезий вернулся на родину в Тир, а Фрументий отправился в Александрию. Здесь он обратился к епис­копу Афанасию Великому с просьбой назначить в Ак­сум епископа; Афанасий рукоположил самого Фрумен­тия и отправил его обратно в Эфиопию. В заключение Руфин сообщает, что все эти сведения он получил не­посредственно от Эдезия Тирского, брата епископа Фру­ментия ¹⁵².

Руфин Турранский — лицо, заслуживающее доверия. С Эдезием он мог познакомиться в Тире. В Александ­рии Руфин был в дружеских отношениях с Афанасием Великим и людьми, лично знавшими Фрументия. Поэ­тому не может быть сомнения, что свои сведения он по­лучил из первых рук. Правда, как показал Болотов, хронологические и географические координаты расска­за Руфина перепутаны, «но самый факт передан Руфином верно» ¹⁵³. До сих пор ни один исследователь не сомневался в достоверности основных сведений, сообщаемых [58] Руфином. Его можно обвинить, помимо географической и хронологической путаницы, в преувеличении власти Фрументия и успехов христианской пропаганды; но в этом может быть и вина Эдезия. Все исторические и социальные условия рассказа вполне достоверны или правдоподобны и находят подтверждение в разнообраз­ных по характеру источниках.

Мы можем следующим образом представить распро­странение христианства в Аксумском царстве. До сере­дины IV в. в Эфиопию на более или менее длительный срок прибывали отдельные христиане из Римской импе­рии и отчасти из других стран. Некоторые из них нахо­дились в рабстве; дорогих европейских и азиатских ра­бов могли держать только царь и высшая знать. Гра­мотным и развитым рабам-христианам нередко удава­лось достичь немалого влияния. Один из них, Фрументий, попытался создать собственную религиозную общину и противопоставить ее родовым общинам своих соперни­ков. Как приближенный царя, он мог использовать в своих целях экономические привилегии монархии и, по словам Руфина, действительно так поступал. Сначала Фрументий собрал христиан из числа римских поддан­ных и вообще иностранцев, главным образом из числа купцов. Они охотно пошли на объединение, которое, хо­тя и таило известные политические опасности, несомнен­но, было в их экономических интересах. Так была зало­жена основа аксумской христианской общины. Вместе с купцами и путешественниками в общину вошли их кре­щеные рабы из числа африканцев вроде Абрехи (см. стр. 159), а также рабы-христиане, принадлежавшие аксумитам, вроде Эдезия и Фрументия. Община располага­ла значительными средствами, основную часть которых предоставили купцы. Она могла построить каменную церковь, роскошно украсить ее, учредить бесплатные трапезы после богослужений, материальную помощь бед­ным и пр. Это было началом широкой пропаганды хри­стианства. Можно не сомневаться, что Фрументий ис­пользовал все свое влияние для того, чтобы привлечь к христианской общине и обратить в свою веру возможно большее число лиц. Неизвестно, поддержала ли его с самого начала аксумская знать, связанная традицион­ными родовыми и племенными культами. Но все отвер­женные, неполноправные и неимущие должны были, естественно, [59] стремиться к вступлению в общину. Благода­ря деятельности Фрументия христианские общины поя­вились и в других городах, в том числе, конечно, в Адулисе, где было особенно много иностранцев. Теперь хри­стианство стало реальной силой в Эфиопии, и к нему могли примкнуть отдельные представители аксумской знати вместе со своими родами. Царю нечего было опа­саться своего доверенного раба, и он не препятствовал христианской пропаганде. При этом Фрументий и Эдезий были достаточно осторожны и благоразумны, как подчеркивает Руфин, чтобы не вызвать враждебности или подозрительности власть имущих. Распространив­шиеся среди образованных аксумитов неопределенно-монотеистические идеи создавали благоприятную почву для принятия христианской доктрины. Вскоре аксумский царь понял, какие политические выгоды несет ему новое учение; с этих пор христианская община могла рассчиты­вать на поддержку монархии.

Как рассказывает Руфин, Фрументий организовал аксумскую христианскую общину в начале царствования юного царя, которым мог быть лишь Эзана ¹⁵⁴; когда он был уже достаточно взрослым, Эдезий и Фрументий поки­нули Аксум. В Александрию Фрументий прибыл между 346 и 356 гг., ближе к последней дате. В это время он был рукоположен православным епископом Афанасием и вернулся в Эфиопию в качестве первого епископа Аксума. В 356 г. на православных начались новые гонения и Афанасий снова лишился епархии. Между 24 февраля 357 г. и 2 октября 358 г.¹⁵⁵ он пишет «Апологию» — обра­щение к Констанцию II, покровителю арианства, где, между прочим, говорит следующее: «Пойми, в третий раз до меня дошел слух, что пришли к аксумским повелите­лям письма, в которых просят их позаботиться об отослании оттуда Фрументия, епископа Аксума. Надлежало бы им также и меня выследить до самых границ варва­ров, чтобы препроводить к так называемым судебным [60] протоколам префектов, а также подстрекать мирян и клириков предаваться арианской ереси» ¹⁵⁶.

Чтобы ко времени написания «Апологии» слух о письмах мог дойти до Афанасия в третий раз, они долж­ны были быть отправлены по крайней мере за год до этого, т. е. в 356 г. Афанасий говорит о «письмах», а не об одном письме, правильно или ошибочно считая, что в Аксум было направлено несколько дипломатических миссий. Нам известно только об одной из них (см. ни­же). В доказательство Афанасий приводит в «Апологии» текст письма, исходящего от императора Констанция и адресованного правителям Аксума: Эзане ('Аιζανα) и его брату Сезане (Σαιζανα). В этом последнем нетрудно узнать брата царя — Ше'азану билингвы Эзаны ¹⁵⁷; в греческом тексте билингвы он назван Сеазаной (Σαιαζανας) ¹⁵⁸. Трудно сказать, Афанасий или секретарь Констанция исказили имя Ше'азана-Сеазана в Сезана, однако имя аксумского царя Эзаны передано с предель­ной для греческого языка точностью.

Суть письма — в требовании, обращенном к правителям Аксума, чтобы они примкнули к преследованию православных, предпринятому в то время императором. Афанасий поносился как богохульник и злодей, Фрумен­тий — как его опасный пособник. Император выражает заботу о душах аксумитов: «...Надлежит опасаться, что он [Фрументий] с тех пор, как прибыл в Аксум, развра­щает вас кощунственными речами и не только смущает клир, препятствуя ему и богохульствуя, но и становится тем самым виновником порчи и погибели всего вашего народа» ¹⁵⁹.

Констанций требует, чтобы Фрументий немедленно отправился в Египет и получил новое посвящение в епи­скопский сан от арианских епископов. Никаких отгово­рок от аксумских правителей император не хочет и слы­шать. Письмо Констанция похоже на бестактное вмешательство [61] в дела Аксумского царства, которое к тому же не могло быть подкреплено ни экономическим давлением, ни военной силой. Поражает высокомерный и требовательный тон письма.

Нетрудно представить себе, как было оно встречено. Для аксумского царя и знати с их покровительством раз­ным культам и весьма неопределенными религиозными воззрениями было совершенно чуждо догматическое рве­ние Констанция. Эзана и аксумская знать были, по-ви­димому, абсолютно равнодушны к борьбе ариан с афанасианцами, которая велась вокруг догматических фор­мулировок. Никто из них, кроме, может быть, личных врагов Фрументия, не собирался вмешиваться в эту борьбу. Зато Фрументия они знали хорошо и согласова­ли с ним свое решение. Требование императора в отно­шении Афанасия было неосуществимо, так как тот не находился в пределах Аксумского царства. Что касает­ся требования отправить Фрументия в Египет для ново­го рукоположения, то оно должно было показаться про­сто нелепым.

В создавшихся обстоятельствах аксумский царь и его совет должны были обратиться к Фрументию за разъяс­нениями. Как заинтересованное лицо, он, конечно, да­вал объяснения событиям и комментировал письмо от­нюдь не в пользу Констанция. Фрументию и его сторон­никам было нетрудно доказать, что римский император недостойным образом обращается к эфиопскому «царю царей», особе равного с ним ранга, что он стремится рас­пространить свою власть на Аксумское царство и вме­шивается в аксумские дела. Фрументий имел полную возможность снять копию письма и отправить его Афа­насию. Можно не сомневаться, что письмо было оставле­но если не без ответа, то, во всяком случае, без желае­мых последствий для римского императора. Авторитет римского правительства наверняка пострадал. Зато ак­сумский царь еще раз увидел, какие политические воз­можности несет новая религия. Самое письмо Констан­ция показывает, каким авторитетом в александрийских церковных кругах пользовались «правители Аксума». Афанасианцы считали их своими защитниками. Возмож­но, именно после получения письма Эзана приказал че­канить монеты со знаком креста; это принесло популяр­ность царю в среде христианского купечества. С тех пор [62] аксумский царь становится признанным покровителем христианства в районе южных морей. Здесь Аксум и Римская империя не только сотрудничают, но и соперничают на почве христианско-религиозной политики.

Соперничество разжигалось римской дипломатией. В «Церковной истории» Филосторгия ¹⁶⁰ сохранились сведения о римском посольстве, возглавляемом еписко­пом Феофилом Индусом. Посольство преследовало ре­лигиозные цели. Феофил был послан императором Констанцием к хымьяритам и аксумитам. Сначала посольст­во прибыло в «Сабейское царство, называемое Хымьяритским». Оно доставило богатые, поистине царские дары, в том числе 200 каппадокийских коней лучших кровей. Дары были вручены хымьяритскому правителю, которо­го Филосторгий называет этнархом, т. е. правителем на­рода, но не царем. В результате переговоров хымьяритский царь «склонился к благочестию», т. е. принял хри­стианство арианского толка. Он дал согласие на строительство церквей, тем более что император отпустил на них средства: деньги, смальту, мрамор. Одна церковь бы­ла построена в Тафаре (Зафаре), столице Хымьяра, другая — в Адане (Адене), третья — в так называемом Пер­сидском рынке, на юге Ирана. Вероятно, кроме религи­озных вопросов обсуждались и торговые, например ка­сающиеся защиты интересов римских купцов. Но глав­ное внимание уделялось именно религиозной политике.

Из Южной Аравии Феофил «отправился к аксумитам, называемым эфиопами», где также выполнил какие-то дипломатические поручения. Судя по характеру его мис­сии в Хымьяре, эти поручения касались религиозных во­просов. Может быть, именно Феофил доставил Эзане упомянутое выше письмо императора Констанция. Име­ни Эзаны Филосторгий не называет, но во времена Кон­станция II именно Эзана был аксумским царем. Царь аксумитов назван не βασιλευς, подобно римскому им­ператору, а τυραννος, что все-таки рангом выше хымьяритского этнарха.

Сочинение Филосторгия сохранилось во фрагментах; трудно судить, насколько подробно описано все посоль­ство Феофила Индуса. Однако создается впечатление, [63] что дипломатическим переговорам в Хымьяре уделено большое внимание, а о миссии в Аксуме говорится ие так понятно. Вероятно, результат миссии в Аксуме был далеко не таким блестящим, как в Южной Аравии. Оно и понятно. Аксумекий царь отнюдь не был склонен выполнять требования римского императора. К тому же посольство в Хымьяре, доставившее богатые дары его вассалу (хымьяритскому царю, который согласился на требова­ния римлян, за что получил их политическую поддерж­ку), неизбежно заставляло настораживаться Эзану. Поэ­тому римско-аксумские отношения при Эзане были весь­ма противоречивы. С одной стороны, принятие христиан­ства аксумитами и жителями Южной Аравии теснее свя­зывало Аксумское царство с Римской империей. С дру­гой —  политика Рима в районе южных морей нередко рассматривалась как посягательство на права Аксума. Это приводило к тем «расторжениям союза с римляна­ми», о которых говорил Руфин. Обычно общность торго­вых интересов брала верх и подобные «расторжения сою­за» были временным явлением. Однако они показывают, как ревниво Аксумское царство оберегало свои приви­легии и суверенитет. Этой политической линии следова­ли и преемники Эзаны, цари конца IV — начала VI в.

При Эзане появились зачатки письменной литерату­ры на языке геэз. Вместе с тем была произведена рефор­ма национального письма.

Надписи Эзаиы являются первыми эпиграфическими памятниками на геэз, которые можно назвать литератур­ными произведениями. С каждой новой надписью (все­го их пять) появляются новые художественные достоин­ства, совершенствуется стиль, обогащается содержание. Возможно, при Эзане «просветители» Эфиопии Эдезий и Фрументий попытались использовать язык геэз как лите­ратурный язык христианской пропаганды и богослуже­ния.

Реформа древнего эфиопского письма тесно связана с развитием эфиопской литературы, в том числе, может быть, и христианской. До Эзаны эфиопы записывали только согласные звуки своей речи, не обозначая их глас­ных, ни их долготы, ни дифтонгов, ни удвоения соглас­ных. Письмом они пользовались только в коротких по­святительных надписях, девизах монет, законодательных «памятках» (тазкар) и, предположительно, в деловых [64] записях; все эти образцы письменности были весьма шаблонны по форме, скудны и однообразны по содер­жанию, грамматике, лексике, очень легки для чтения и понимания посвященными; предназначались они для весьма ограниченного круга читателей. При Эзане, ког­да круг читателей расширился и надписи усложнились, чтение геэзской письменности было облегчено введением огласовок.

Поиски новых систем письма обнаруживают уже две самые ранние из надписей Эзаны (DАЕ, II, № 8, 6). Обе неогласованные, как и надписи предшественников Эза­ны, они, однако, составлены на языке геэз, но хымьяритским письмом с характерной орфографией («мимация» и др.). Прежде думали, что в Эфиопии сабейским пись­мом пользовались вплоть до 300 г., а собственно эфиоп­ское письмо выработалось лишь в царствование Эзаны. В последние годы были найдены древнеэфиопские не­огласованные надписи III в., составленные на геэз и не следующие сабейской традиции. Очевидно, Эзана вер­нулся к сабейскому письму и орфографии в их хымьяритской форме.

Следы «сабеизации» заметны и в третьем («эфиоп­ском») тексте билингвы (DАЕ, IV, № 7), который отли­чается от расположенного над ним второго, «сабейского» текста в основном письмом и орфографией.

В поздних надписях Эзаны этот эксперимент был ос­тавлен, зато буквы были дополнены значками для обо­значения гласных.

Это была самая радикальная и оригинальная рефор­ма в истории эфиопского письма, не имевшая себе рав­ных ни прежде, ни впоследствии.

Реформа была вызвана необходимостью обозначить на письме гласные звуки, которыми геэз богаче других семитских: краткие гласные, долгие гласные и дифтон­ги. Реформа позволила различать в письме разные по звучанию и смыслу слова и грамматические формы слов, прежде писавшиеся одинаково.

За основу были взяты прежние согласные буквы, за которыми сохранилось произношение в единственном ва­рианте «согласный + краткий а». Путем прибавления к основе лигатуры одного из десяти значков (для долгих гласных и дифтонгов: ā, ō, у, и, ē, ě, уэ, уā, уа, уи, уэ) или небольшим изменением самого начертания основы [65] (при обозначении в большинстве случаев «нуля гласного звука» или нейтрального гласного, а в некоторых слу­чаях для ā и ō) были образованы однотипные лигатуры для всех возможных сочетаний «согласный + гласный» в языке геэз. Отступления от шаблона встречаются, но не очень часто. Как и в прежних эфиопских алфавитах, в реформированном алфавите не передавалось удвоение согласного, играющее большую роль в грамматике. Од­нако при чтении удвоение сравнительно легко угадыва­лось по смыслу. «Нуль гласного звука» (арабский «сукун») совпадал в написании с разными оттенками нейт­рального гласного, однако все они вместе с «нулем гласного» представляли собой варианты одной и той же фонемы. В целом реформированный эфиопский алфавит лучше передавал звуковой состав языка геэз, чем любое другое семитское письмо (до появления в новое время мальтийского).

Мюллер ¹⁶¹, Литтман ¹⁶², Громан ¹⁶³ и другие авто­ры считали реформу древнего эфиопского письма делом христианских миссионеров, именно Фрументия.

В истории известны случаи, когда вокализация вво­дилась специально для чтения священных книг (масоретская Библия, классический Коран и др.). Однако пер­вые переводы христианских книг на язык геэз вряд ли появились в царствование Эзаны. Язык его надписей не­сколько архаичнее языка эфиопской Библии. Сам Лит­тман считал, что первые переводы христианских текстов на гсэз появились веком позже деятельности Фрумен­тия.

Не следует забывать, что первые известные образцы вокализованного письма представлены в двух поздних надписях Эзаны. Одна из них — языческая, другая — неопределенно-монотеистическая, но отнюдь не христи­анская. Правда, Фрументий был начальником царской канцелярии (см. сообщение Руфина); таким образом, он мог иметь прямое отношение к реформе письма. Однако нет никаких оснований связывать реформу непосредст­венно с нуждами христианской пропаганды. В то же вре­мя авторство Фрументия (или его участие) в изобретении [66] знаков вокализации вполне возможно в силу его положения, образования и личных качеств.

До сих пор все исследователи считали введение во­кализации единовременным актом. Действительно, уже в обеих огласованных надписях Эзаны мы находим все категории лигатур. Однако одно обстоятельство говорит скорее о периоде выработки лигатурного письма, пред­шествующем его появлению в надписях. Вокализация лигатур производилась (и производится с тех пор до на­ших дней) не всегда единообразно; исключений не мно­го, но они есть. По-видимому, прежде чем стать тради­ционным и общепринятым, лигатурное письмо должно было выработаться в практике писцов царской канцеля­рии, где были усвоены и закреплены исключения в об­разовании лигатур. Предшественников огласованных знаков можно усмотреть в древних эфиопских монограммах, которые также представляют собой своего ро­да лигатуры; самые ранние из монограмм представлены на монетах аксумских царей начала IV в. и в некоторых наскальных надписях.

В любом случае несомненно, что реформа эфиоп­ского алфавита связана с реформаторской деятельно­стью Эзаны и его приближенных и базируется на общем экономическом и культурном подъеме Аксумского цар­ства в конце III — середине IV в. Успех реформы был обеспечен культурным развитием Эфиопии, зарождени­ем эфиопской литературы, нуждами царской канцеля­рии и распространением иноземных монотеистических ре­лигий (христианства, иудейства, южноаравийского моно­теизма, возможно, также буддизма и манихейства). Огласованное письмо не сразу завоевало господство; даже на монетах преемников Эзаны и самого Эзаны девизы чеканились неогласованным письмом. Точно так же не сразу победило христианство; потребовалось еще 175 лет, прежде чем оно окончательно стало официальной рели­гией страны, причем единственной религией Эфиопии оно никогда не было. И все же культурные достижения цар­ствования Эзаны навеки вошли в плоть и кровь эфиоп­ской цивилизации, сохраняясь на протяжении тысячеле­тий до настоящего времени. [67]

⇐ Предыдущая234567891011Следующая ⇒

Поделиться: