Социально-экономические отношения

 

В науке достаточно прочно утвердился взгляд на Аксумское царство как на феодальное (правда, некоторые авторы вкладывают в это слово, в основном, политиче­ское содержание ¹). Только Лундин называет «Аксумитское царство» рабовладельческим, но воздерживается от аргументации ².

Специфический характер источников и их скудность, не позволяют перейти к последовательному описанию чисто экономических отношений (собственности-процесса); общественного разделения и кооперации труда, включая эксплуатацию, а также распределения. Эти последние процессы выражают экономические отноше­ния собственности-власти, или собственности-процесса, или действительной собственности. Более приближенно собственность выражается через формы общественной надстройки, образуя те общественные (социальные) от­ношения, которыми занимаются социологи (юридиче­ские отношения собственности, права и обязанности, привилегии, семейные и брачные отношения, сослов­ность  и кастовость и пр.), выражающие в замаскиро­ванной, усложненной и опосредствованной форме дейст­вительные складывающиеся или отмирающие отношения эксплуатации (или взаимопомощи) и неравенства (или равенства).

Я попытаюсь хотя бы фрагментами и в самых общих [143] чертах реставрировать картину социальных и эконо­мических отношений, господствовавших в Аксумском царстве. В некоторых случаях задача навсегда останет­ся неразрешенной, в других — ее решение придется от­ложить.

На протяжении II—VIII вв. производственный базис Эфиопии претерпел немалые изменения. Их проследить удается лишь в немногих случаях из-за разрозненности и отрывочности сведений, дошедших до нас. Однако мы можем утверждать, что сходство в социальном строе раннего и позднего Аксума явно превалирует над ста­диальными различиями. В значительной степени это от­носится и к последующему периоду. Несомненна бли­зость социальной структуры Аксумского царства к со­циальной структуре средневековой Эфиопии.

Семья. О семье и о браке древних аксумитов сохра­нилось очень мало сведений. В одной из сабейских над­писей III в. упомянуты «жены и дети» южноаравийских абиссинцев³. В надписях Эзаны упоминается «семья» ( )⁴, судя по контексту (речь идет о коллективной ответственности перед законом), большая.

Ничего не известно о брачных нормах у аксумитов-язычников; неизвестно также, насколько соблюдались христианские брачные нормы после принятия христиан­ства. В XIV—XV вв. у эфиопских христиан мы застаем многоженство (особенно у царей и знати), разные ви­ды «гражданского брака», следы экзогамии «родов» и другие нарушения христианских норм, но неизвестно, остались ли они от аксумского периода или проникли из Средней Эфиопии, христианизированной позже и на­селенной амхара и кушитами.

В аксумский период, как и позднее, ближайшие ро­дичи преступника несли ответственность за его преступ­ление. Об этом говорят надписи Эзаны: «...Если кто-нибудь низвергнет ее (победную надпись) или переме­стит ее, то пусть этого человека, его землю и его семью низвергнут, переместят и изгонят из страны» ⁵. Хотя го­ворится только о конфискации земли преступника, из­гнание семьи из страны означает также конфискацию [144] земли всей семьи. Это свидетельствует о наличии се­мейного (большесемейного?) земельного владения. В современной Тигре некоторое право владения на такое хозяйство сохраняют более отдаленные родст­венники крестьянина; можно не сомневаться, что по­добные нормы существовали и в древности, причем мог­ли быть выражены сильнее, чем теперь.

Неизвестно, какое положение занимала в аксумской семье женщина. Одна из сабейских надписей говорит о том, что жены сопровождали эфиопских воинов в по­ходах ⁶; этот обычай сохранился до начала XX в.; возможно, они, как и в XIV—XIX вв., принимали участие в военных действиях.

Пережитки первобытнообщинного строя. До сих пор население Тигре делится на территориально-родовые об­щины. К XX в. сохранились только остатки родо-племен-нои структуры, но полторы тысячи лет назад она бес­спорно имела большее значение. Население Аксумского царства (по крайней мере, основная часть) делилось на родо-племенные группы ('аngad, 'аhzab). В аксумских надписях сохранились названия племен или племенных союзов, населявших север Эфиопского нагорья. Одним из них были собственно аксумиты. Слово 'аhzab (ед. число hezb) обозначало в языке геэз этнические полити­ческие и социальные общности самого различного ха­рактера.

Его следует переводить словом «народы». Геэзы, валкайит, габаз, метын, аксумиты и другие племена дели­лись на такие 'аhzab. SWSWT, царь геэзов, явился к Эзане «со своими народами» ⁷, но его преемник, царь Абба-Алькео, пришел к Эзане «со своим народом» ⁸; царь габазов, по имени SBL, прибыл к Эзане «со свои­ми народами»; царь WYLQ, (валкайит?) говорит Эзане: Пришли наши народы...» ⁹; в надписи о походе в Ну­бию ¹⁰ и в надписях на монетах ¹¹ говорится «о народах» собственно Аксума. В то же время о встрече Эзаны с [145] метын говорится: basha 'аngada metin kwellu («пришли народы метын все»), где употреблено слово аngad (народы), по-видимому, в том же значении, что и слово 'аhzab. В надписях хадани Дан'эля, где расска­зывается о «покорении 30 народов» ¹² и о нашествии «на­родов валкайит»¹³, слово 'аngad явно имеет тот же смысл. Можно заключить, что в аксумский период тер­мины 'аhzab и 'аngad были равнозначны и употребля­лись для обозначения различных территориально-родо­вых общностей. Когда аксумский царь говорил о своих подданных, то называл их 'аhzabуа («мои народы»). Это словоупотребление характерно для надписей Эзаны ¹⁴, эфиопской надписи из Мариба ¹⁵ и для девизов на мо­нетах аксумских царей ¹⁶. Оно соответствует хымьяритскому, где словом 's'b («народы») обозначались главным образом территориально-родовые общины, должно быть, разных степеней ¹⁷. Анализ названий «армий» Эзаны по­казывает, что общины назывались родовыми именами (см. стр. 230 и cл.). Характерно, что в аксумских надпи­сях слово «народ» фигурирует только во множествен­ном числе. Тот факт, что аксумские надписи постоянно упоминают общины, а самое слово «народы» применя­лось в первую очередь к общинам, говорит об их роли в общественной жизни. В этом отношении особенно по­казательны «демагогические формулы» на аксумских мо­нетах (см. стр. 268—269).

Аксумские цари явно заискивали перед общинами, стремясь добиться их расположения. Сам титул монар­ха «царь аксумитов» (см. стр. 208), т. е. народа, а не территории, является пережитком родо-племенных от­ношений.

Привилегированные общины. Сильные пережитки первобытнообщинного строя вели к тому, что привиле­гии, приобретаемые феодализирующейся знатью, рас­пространялись в той или иной мере на ее сородичей. [146]

Очевидно, самой привилегированной группой Аксума была царская семья (см. стр. 216 и cл.); к ней при­мыкали родственники царя, «царский род». О царском роде Аксуиа и его привилегиях почти нет никаких све­дений.

Весь Аксум, по-видимому, составлял привилеги­рованную общину подобно Афинам в Афинском союзе или Риму в Римской державе. Другой привилегирован­ной общиной был Адулис, который уже при За-Хекале (около 220 г.) был «официально установленным рын­ком» (см. стр. 33). Здесь налицо торговые привилегии Привилегированными общинами были, очевидно, воен­ные колонии, выводимые аксумитами за пределы своей общины (в Африке и Аравии).

Первое упоминание о них относится ко второй по­ловине II в., когда «абиссинцы» Южной Аравии возгла­вили племена Тихамы (см. стр. 24 и cл.). Затем эфи­опские военные поселения появляются здесь опять в начале VI в. (в 517 и 525 г.) и существуют до конца этого века (см. стр. 79 и cл., а также 104). Главы колонистов были владетелями южноаравийских тузем­ных общин. Марибская надпись Абрехи ¹⁸ упоминает эфиопские имена Тарах, Ваттах и Авдах, причем два последних названы «владетелями Гадана», хорошо из­вестной хымьяритской общины. Большинство колонистов занималось производительным трудом. Недаром Проко-пий подчеркивал, что эфиопские воины остались в Юж­ной Аравии из-за плодородия тамошних земель ¹⁹. Как и местные общинники, они привлекались к трудовой по­винности (см. ниже). Лундин говорит о том что эфи­опские колонисты в Аравии представляли собой про­слойку мелкой знати ²⁰. Однако больше оснований счи­тать их поселения привилегированными общинами ²¹. Но сравнению с местным населением военные коло­нисты могли пользоваться рядом преимуществ, но были обязаны военной службой.

Можно предположить, что переселение колонистов [147] в Аравию имело прецеденты на территории самой Эфи­опии. Может быть, здесь вывод колоний был организован почти аналогично переселению шести племен бега при Эзане. «Кебра Нагашт» описывает вывод колонии во главе с легендарным эфиопским царем, основателем Аксумского царства — Давидом, сыном Соломона²². Во время создания «Кебра Нагашт» (XIV в.) и позднее эфиопские цари широко практиковали поселение воен­ных колонистов на границах или в мятежных областях,

Перебежчики и изгои. Родо-племенные узы у аксумитов не были нерушимо крепки уже во второй полови­не II в. и тем более в VI в. К этому времени относятся известия об эфиопских перебежчиках в Южной Аравии, Одна из надписей сабейского царя Илшараха Иахдуба упоминает «некоторых из абиссинцев» по-видимому, пе­решедших на сторону сабеев в период войны с эфио­пами ²³.

Прокопий сообщает, что Абреха около 535 г. попол­нял свою армию за счет аксумских перебежчиков, при­чем переход был массовым (см. стр. 97 и cл.).

Обычное право Аксума предусматривало как меру наказания изгнание граждан со всей семьей и конфи­скацию имущества (см. стр. 244 и cл.). Необязательно думать, что изгнанники (изгои) должны были покинуть пределы аксумских владений, включая вассальные цар­ства; вероятно, они изгонялись только из города и об­ласти Аксума. Изгнание могло быть особенно действен­ной мерой наказания, если соседние общины в подобных условиях не позволяли изгою занять то имущественное и правовое положение, которым он пользовался на ро­дине.

Организация строительных работ. Строительные и ирригационные работы никогда не производились в Эфиопии в таких масштабах, как в соседних странах: в Южной Аравии, Нубии и Египте. Однако обелиски Ак­сума и монолитные церкви Лалибалы принадлежат к числу величайших сооружений подобного рода во всем мире. Правда, последние созданы не в аксумский период, но в близкую к нему эпоху и в тех же традициях. [148]

В течение всего аксумского периода строились двор­цы, храмы и церкви, воздвигались каменные троны и обелиски, проводились оросительные каналы. Сроитель-ный и поделочный камень доставлялся издалека. Каме­ноломни гранита и базальта были открыты Бентом в 6 км северо-западнее Аксума ²⁴; отсюда в город достав­ляли многотонные каменные глыбы — монументальные монолитные обелиски до 34 м высоты, гигантскую ка­менную плиту размером 17,3 м Х 6,7 м , строительные детали и пр. Козьма Индикоплов сообщал, что Элла-Асбеха потребовал от адулисского правителя доставить в Аксум знаменитый Адулисский монумент ²⁵. Стела, изображающая Горов с крокодилами (см. стр. 256) в любом случае была перенесена в Аксум из Адулиса. Все эти работы и тем более строительство дворцового комплекса Та'акха-Марйам и террасы Бета-Гиоргис требовали одновременного привлечения большого числа рабочих рук. Судя по характеру строительных работ и технике строительства, в работах участвовали в основ­ном крестьяне, а в ряде операций — сравнительно мало­численные группы специалистов-ремесленников.

Формой организации труда могла быть лишь простая кооперация. Важно решить вопрос, в каком отношении к средствам производства находились работники-строи­тели. Каково было их место в социальном строе Аксу­ма?

В этом плане чрезвычайно интересны две надписи: из Матара и Анза, относящиеся одна к началу, другая— к первой половине IV в. Надпись из Матара высечена на гранитной стеле; ее составляли геэзы ('gz) «ради отцов их» (l`bwh); община перевезла гранитную стелу с помощью соседних общин Субли и Ав'а Ильфи ²⁶. Надпись из Аиза также высечена на стеле и составлена от имени Базата, царя Агабо. Общинники-агабо перево­зили стелу «всенародно», притом в течение 15 дней. По окончании работ был устроен праздник. Работники получали хлеб и пиво ²⁷. В обоих случаях работы производили [149] общинники, причем во втором случае ими непос­редственно руководил племенной «царь» (негуш). Стро­ительные работы являлись делом всей общины, а участие в них — священным долгом общинников перед своими предками. По окончании работ следовало посвящение объекта божеству в присутствии всего войска.

Царь, оставивший надпись на Адулисском монументе, говорит: «Созвав и собрав мои войска, я воздвиг этот трон (богу Махрему-Аресу)»²⁸. Может быть, войско принимало участие в работах, связанных с сооружением победного трона? По крайней мере, в Йемене аксумиты поступали именно так. Южноаравийская надпись из Мариба, датированная 657—658 гг. хымьяритской эры (542—543 гг.), говорит о восстановлении Марибской плотины. Работы производились по приказу царя Абрехи и под его наблюдением. Их выполняли местные об­щины и царские войска, не только хымьяритские, но и эфиопские ²⁹. Если бы в Эфиопии существовали другие порядки, аксумские воины не стали бы выполнять стро­ительные работы в покоренной ими стране. Характерно также, что Абреха, стремившийся всячески задобрить свое эфиопское войско, не освободил его от трудовой повинности. Следовательно, и у себя на родине, в Ак­суме, эфиопские воины также участвовали в работах по строительству подобных сооружений. Другое описание строительных работ, проводимых аксумитами в Йемене, содержит «Житие святого Григентия». Аксумский царь Элесбоам (Элла-Асбеха) восстановил и заново построил в Йемене множество церквей, разрушив большое число языческих храмов (и синагог). Строительные работы были организованы следующим образом: «Расставив войска в городе Атарфе (Зафаре) и в близлежащих городах и принудив местное население к работе, он (царь) везде восстанавливал церкви, назначив своих вельмож начальниками работ» ³⁰. Можно предположить, что не только местные жители, но и сами аксумиты при­нимали участие в работах. Интересна и другая деталь: работами  руководили аксумские «вельможи», которые [150] одновременно были начальниками военных отрядов, рас­квартированных в соответствующих городах. В более поздний период, до начала XX в., эфиопские цари не­посредственно руководили строительными работами. При починке дороги или строительстве храма царь клал пер­вый камень; за ним по старшинству делали то же самое все вельможи, военачальники, свита и воины. Ни свет­ские, ни духовные лица не освобождались от строитель­ных работ, если в них участвовал царь. Это, несомнен­но, очень древний обычай. Возможно, он существовал и в Аксумском царстве.

Таким образом, сохранившиеся данные позволяют считать, что строительные работы в Аксуме производи­лись в порядке коллективной трудовой повинности. Ве­роятно, сам царь, предводители общин и родов руково­дили работами и принимали в них символическое участие. О применении рабского труда в строительстве ничего не известно.

Несомненно, ряд операций могли производить лишь опытные ремесленники-строители. К ним, вероятно, при­надлежат каменщики из Аксума, оставившие надпись: «Каменщикам (lwqrt) нравится то, что они сделали» ³¹. Как вознаграждался их труд — неизвестно; может быть, он вообще не вознаграждался и каменщики должны были работать безвозмездно, в качестве трудовой повин­ности или барщины. Как мы видим, организация стро­ительных работ в Аксумском царстве свидетельствует о сохранившихся пережитках первобытнообщинного строя. В то же время она обнаруживает и типично фео­дальные черты: работы начинаются по приказу монарха или его наместника, ведутся под надзором и под руко­водством представителей царя, даже не являющихся членами общин.

Личная зависимость и рабство. В надписях аксум-ских царей и современных им греческих и более поздних арабских и эфиопских источниках содержатся свиде­тельства того, что в древнем Аксуме существовало раб­ство. Рабовладение, эксплуатация рабского труда и ра­боторговля должны были сыграть важную роль в рас­коле эфиопского общества на классы и в появлении первых государств на территории Эфиопского нагорья. [151] Рабовладельческий уклад составлял необходимую часть экономического базиса Аксума и продолжал существо­вать в Эфиопии еще свыше тысячи лет, вплоть до отме­ны рабства в недавние годы. Однако не следует преуве­личивать ни степени развития рабства, ни его значения в жизни Аксума.

Имеются сравнительно многочисленные сообщения о захвате пленных.

Аксумский царь, герой Адулисской надписи, следую­щим образом рассказывает о захвате добычи: «Я сра­зился с народом газэ, затем с агамз и сигуэн, и, когда я победил их, я отделил от их имущества и от их людей половину, как мою часть... Я сразился с народом сесеа, которые взошли на очень высокую и неприступную гору. Я окружил их, и заставил спуститься, и взял для себя сколько хотел молодых мужчин и молодых женщин, юношей и девушек и всего их имущества» ³². («Полови­на» может означать любую значительную часть.) Цар­ская доля добычи не может рассматриваться как «налог рабами»; это именно львиная доля, «половина» захва­ченной добычи. Речь идет, следовательно, не о всем имуществе и не о всех людях сесеа, а только о той части того и другого, которая попала в руки аксумитов.

Аксумский царь, оставивший греческую надпись в Мероэ, в составе добычи упоминает детей (τεκνα) ³³.

О захвате пленных сообщают три из пяти надписей аксумского царя Эзаны. В надписи о карательной экспедиции против страны Агуэзат Эзана рассказывает, как аксумиты «ограбюш» (людей] Агуэзат, которые при­шли с Абба-Альке'о, царем Агуэзат. И всех, кого мы ограбили, мы взяли [в плен] и заковали. И Абба-Альке'о, царя Агуэзат, мы голым оставили его и заковали его вместе с носителем трона его». Затем воины Эзаны «пе­решли реку Наду и убили того, кого нашли. Оттуда они пошли в страну Агада, убивая и забирая в плен людей и животных» ³⁴.

В другой надписи говорится о походе на Афан, жи­тели которого вырезали аксумский торговый караван.  [152] «Мы послали наших воинов, — сообщает Эзана, — и они убивали и брали пленных и добычу от них (т. е. от племен Афана). Мы вырезали... четыре племени и взяли в плен алита (царя) с двумя детьми его. И было убито мужчин Афана 503 и женщин 202, всего 705. Взято в плен: мужчин 40, женщин и детей 165, всего 205» ³⁵. «И после того как мы пришли в Алая, поселение в стране Атагау, мы достали верблюдов и вьючных животных (ослов или мулов) и мужчин и женщин и продовольст­вие на 20 дней» ³⁶. Эти мужчины и женщины Алая были временно мобилизованы, так же как и их вьючные жи­вотные; о разграблении страны, угоне скота и захвате пленных надписи говорят в других выражениях.

В третьей надписи говорится о походе в Нубию. Это была карательная экспедиция против нубийцев, которые напали на союзников Аксума и оскорбили аксумских послов. Царь Эзана «преследовал бегущих [врагов] 23 дня, убивая [одних], беря в плен [других] и захватывая добычу... И было много утонувших [нубийцев в Ниле]... [Воины царя] потопили в реке их суда, переполненные людьми, женщинами и мужчинами». «И я, — продол­жает Эзана, — захватили в плен двух вождей, которые пришли как соглядатаи... И я захватил в Ангабе-Науи знатного человека... Вождей, которые умерли, пятеро и один жрец. И я пришел в Касу, и убивал в битве, и взял в плен людей [Касу] на месте слияния рек Сида [Нила] и Такказе... И они [аксумиты] убивали, и брали в плен, и бросали людей в воду [Нила]... И вернулись це­лыми и невредимыми, захватив пленных и убив ноба [нубийцев] и взяв добычу от них... [Было захвачено] плен­ных: мужчин 214, женщин 415, всего пленных 629. Убито: мужчин 602, женщин и детей убито 156, всего убито 758. Всего убитых и пленных 1387» ³⁷.

В сообщении ат-Табари говорится о захвате эфиопа­ми хымьяритов. Нагаши (Элла-Асбеха) приказывает своему военачальнику Арйату: «Убей треть мужей их, разрушь треть их страны и захвати в плен треть их женщин и детей». И Арйат, следуя приказу негуса, «убил треть мужей его [Йемена], разрушил треть их страны и [153] послал нагаши [ту] треть, которую захватил в плен» ³⁸. Так примерно и было на самом деле, судя по рассказу Прокопия Кесарийского и сирийской «Книге хымьяритов». «Книга» упоминает, что эфиопы захватили в Хымьяре много пленных, в том числе 50 человек «царского семени», т. е. представителей царского рода. Все они были угнаны в Эфиопию ³⁹. Эфиопская надпись из Мариба, посвященная, вероятно, тем же событиям, также упоминает взятие в плен⁴⁰ (подразумевается, эфиопа­ми хымьяритов).

В царской надписи Сумайфа' Ашва' сказано о хымьяритах: «И они обращены в рабство для царя Аксума» ⁴¹.

О захвате пленных свидетельствуют источники позд­него Аксума. В одной из надписей хадани Дан'эля го­ворится о «пленении тридцати племен» ⁴². Скорее всего, эти племена были обложены данью. В другой надписи — о войне с Валкайитом — сообщается, что воины хадани «нападали и брали в плен» ⁴³. В третьей надписи гово­рится о пленении самого аксумского царя и о его по­следующем освобождении ⁴⁴, но эти перипетии междо­усобной войны, разгоревшейся между царем и хадани, нельзя рассматривать как угон пленных в рабство. Сле­дует отметить, что, в то время как число захваченных лошадей, быков и овец всегда указывается, о числе за­хваченных в плен людей нет и речи. По-видимому, они представлялись количественно незначительной и мало­ценной добычей, что можно объяснить упадком работор­говли ко времени хадани Дан'эля.

Обращает на себя внимание тот факт, что захват рабов отнюдь не был главной целью военных экспеди­ций Аксума. В период Аксумского царства задачей по­ходов становится подчинение и обложение данью соседних стран. Захват в плен занимает несравненно менее важное место. Угнанный у врагов скот представлялся [154] более ценной частью добычи, чем пленные. В тех надписях, где речь идет и о пленении, и о данничестве, сообщение о дани занимает более важное место. Как правило, о наложении или уплате дани говорится в за­ключительной части надписей независимо от того, упо­миналось ранее об этом или нет. Только в двух надпи­сях Эзаны (в надписи о набеге на Касу и в надписи о карательной экспедиции против Афана) говорится о за­хвате пленных и не упоминается о наложении или уплате дани. Однако, несомненно, походы против Хымьяра, Касу и Афана диктовались в первую очередь стремлени­ем обложить их данью и лишь в самой незначительной степени «охотой на рабов».

Достаточно сравнить эти походы с набегами афри­канских работорговцев нового времени, главной целью которых был захват возможно большего числа рабоз. Иначе поступали аксумские воины. Они прежде всего убивали и лишь в последнюю очередь брали в плен (см. выше). Число убитых намного превышает число плен­ных, причем значительную часть убитых составляют женщины и дети. Во время похода на Афан были убиты 503 мужчины (в том числе, по-видимому, подростки) и 202 женщины, взяты в плен 165 женщин и детей и толь­ко 40 мужчин, и то из числа геэзов(?) ⁴⁵. Во время похо­да на Касу были убиты 602 мужчины и 156 женщин и детей, всего 758 человек, не считая множества тех, кто утонул в Ниле или сгорел в своих домах; взяты в плен 415 женщин и 214 мужчин (в том числе подростков и детей мужского пола?), всего 629 человек ⁴⁶. И здесь число убитых превосходит число пленных. Правда, раз­ница в соотношении между убитыми и пленными нес­колько иная, чем в надписи о походе на Афан; объяс­няется она меньшей воинственностью нубийцев по сравнению с жителями Афана.

В высшей степени характерно, что дается общее число убитых и пленных. Это то, что в современных сводках фигурирует как «общие потери врага в людской силе». Итог похода для составителя надписи — это преж­де всего не перечень добычи, а суммарная сводка уро­на, причиненного врагу. Аксумиты стремились не столько [155] захватить врагов в плен, сколько истребить, разорить и устрашить их. Угон пленных в рабство был подчинен этой задаче и лишь во вторую очередь имел экономи­ческое значение. Это свидетельствует о том, что потреб­ность в рабах была у жителей Аксума весьма ограничен­ной. Об этом же говорит обычай массовых человеческих жертвоприношений. Десятки и сотни пленных приноси­лись в жертву богам, вместо того чтобы быть обращенными в рабство. Одна из надписей царя Эзаны сообщает о принесении в жертву Махрему, богу войны, 100 быков и 50 пленных ⁴⁷.

О применении рабского труда в древнем Аксуме до нас дошло очень мало сведений. Несомненно, царь и знатные аксумиты использовали рабов в качестве до­машних слуг и доверенных лиц.

Руфин рассказывает о судьбе Эдезия и Фрументия в Аксуме: «Эдезия царь назначил своим виночерпием; Фрументию же, остроту ума и мудрость которого царь сразу оценил, он поручил свою казну и переписку». Поэ­тому юноши были в большом почете, и царь их очень любил. «Умирая, царь оставил наследниками престола жену и малолетнего сына, юношам же предоставил пол­ную свободу»⁴⁸.

Никифор Каллист излагает этот эпизод более мно­гословно и цветисто ⁴⁹.

Иными словами, Эдезий прислуживал царю за едой, Фрументий же стал рабом-приказчиком, а позднее вос­питателем царского сына. Впрочем, эфиопское синаксарное житие Фрументия утверждает, что царь сделал Эдезия не просто рабом, а «начальником над слугами» ⁵⁰. Это лишь отражает представление эфиопов позднего средневековья, когда было составлено житие, о первом продвижении царского раба.

Образ другого раба, находящегося в услужении у царя-эфиопа, рисует ат-Табари. Ссылаясь на Хишама и Ибн Исхака, он рассказывает о рабе, который принадлежал [156] Абрехе, и имел на него большое влияние ⁵¹. Средне­вековая эфиопская легенда о падении Аксумского цар­ства (рассказ об одном из «чудес» Яреда, легендарного певца и композитора) говорит о том, что преемником последнего аксумского царя стал «раб его Мерара» ⁵². Вероятнее всего, этот Мерара, которого историческая традиция причисляет к средневековой династии Загве, назван рабом иносказательно. Но возможно, здесь ска­залось влияние легенд о «рабском» происхождении не­которых династий, сохранявших язычество и не приоб­щившихся полностью к христианско-эфиопской культу­ре. В очень позднем варианте легенды об основателях Аксумского царства (так называемая «Кебра Нагашт озера Звайи») Эбна-Хаким, сын Соломона, привел в Эфиопию «трех черных рабов» ( ) ханаанского племени. Они получили от него феоды и воцарились на железных тронах, тогда как троны правителей-«израилитов» были из алебастра, золота и серебра ⁵³. Не следует понимать буквально выражение ат-Табари, ког­да он «заставляет» Абреху подобострастно называть себя самого и Арйата рабами аксумского царя. Абреха пишет нагаши: «Был Арйат твоим рабом ( ), и я твой раб»⁵⁴. Разумеется, это вовсе не доказывает, что эфиопские правители Йемена были рабами аксумского царя, да и невероятно, чтобы Абреха мог так именовать себя в письме к негусу. В Марибской надписи он назы­вает себя только 'аzli — «наместником» (или вассалом) аксумского царя ⁵⁵. Возможно, рабом был «носитель трона» царя геэзов Абба-Альке'о, упоминаемый в од­ной из надписей Эзаны ⁵⁶. Но он мог быть и свобод­ным ⁵⁷.

Один источник свидетельствует о том, что эфиопы, [157] поселившиеся в Южной Аравии, имели рабов. Надпись сабейских царей Илшараха Йахдуба и Йа'зила Баййина (см. стр. 30 и ел.) упоминает хабаша («абиссинцев»), оказавшихся «далеко от детей их и рабов их (qnyhmw)» ⁵⁸. Очевидно, рабы (или вольноотпущенни­ки?) ⁵⁹ были у многих эфиопов в Аравии. Однако оста­ется неизвестным, были ли эти qhy рабами в экономи­ческом отношении или только в юридическом.

В любом случае следует строго различать юридиче­ское «рабство», т. е. личную зависимость, от экономи­ческого.

Сохранившиеся сведения позволяют говорить лишь о некотором распространении в Аксуме домашнего раб­ства. О других видах рабства ничего не известно. План­тационное рабство не могло быть известно аксумитам: общественные и особенно товарно-денежные отношения в Аксуме не были достаточно развиты. Об использова­нии рабов в рудниках или в качестве гребцов на гале­рах также не может быть и речи. Ничего не известно и о применении рабского труда в строительных работах, которые производились целыми общинами, военными отрядами или профессиональными мастерами-каменщи­ками (см. выше). Остается предположить, что домашнее рабство было единственной формой рабства, известной в древнем Аксуме.

Можно не сомневаться, что главным источником раб­ства в Аксуме были войны. О других источниках раб­ства нам ничего не известно. В средние века в Эфиопии практиковалась продажа в рабство кредитором его должника или членов его семьи, а отцом — своих детей. Возможно, что этот обычай, исчезнувший в позднем средневековье, появился еще в аксумский период. Обра­щение в рабство детей, покинутых или лишившихся ро­дителей, не было известно в средневековой Эфиопии; вероятно, его не было и в древнем Аксуме.

Ничего не известно о таком источнике рабства, как порабощение осужденных преступников. В заключитель­ной части аксумских надписей, где их разрушителю гро­зит изгнание и конфискация (или расхищение) всего имущества, нет угрозы порабощения ⁶⁰. [158]

О формах отчуждения рабов известно очень мало. Мы знаем, что рабов продавали на вывоз из Аксумского царства (собственно из Адулиса, см. ниже); о том, что их продавали в самом Аксуме, можно только догады­ваться.

Об отпуске рабов на волю мы можем судить по сообщению Руфина об Эдезии и Фрументии.

О правовом положении рабов можно только дога­дываться. В более поздний период рабы могли благо­даря милости царя занять в обществе весьма высокое положение. В аксумский период общинно-родовые связи были крепче, а царская власть слабее. Привилегии рож­дения значили больше, а царская милость меньше. Од­нако пример Абрехи, если он действительно был рабом, говорит о возможности сказочного возвышения бывшего раба. По словам Прокопия Кесарийского, Абреха был рабом византийского купца в Адулисе⁶¹. Затем Абреха попал в Аравию вместе с эфиопским войском; в резуль­тате междоусобной войны он стал ее правителем. Он провозгласил себя царем Хымьяра, хотя и признал над собой власть акеумского царя.

Пример Абрехи показывает, что аксумиты не считали рабство несмываемым пятном, которое навсегда делает человека неполноправным.

Все сказанное об Абрехе до известной степени от­носится и к Фрументию. Правда, господином Фрументия был не какой-то иностранный купец, а сам царь Аксума и Фрументии приобрел влияние еще будучи рабом. Од­нако после освобождения от рабства и последующей по­ездки в Александрию Фрументии стал первым епископом Эфиопии. Правда, в период его назначения христианство еще не было государственной религией страны и аксум-ский епископ (или митрополит) не мог пользоваться тем влиянием, которое он приобрел впоследствии. И все же возвышение Фрумептия очень показательно для того положения, в котором находились бывшие рабы на тер­ритории Аксумского царства. Это свидетельствует о мяг­кости, «патриархальности» рабства в Аксуме (независи­мо от юридических различий между рабами и членами семьи).

Сопоставление в сабейской надписи «детей и рабов» [159] эфиопов также указывает на патриархальность аксумского рабства.

К этому же выводу приводит нас и анализ терминов, обозначающих рабов в языке геэз. В эфиопских надпи­сях нет слова «раб». Оно встречается лишь в книжной литературе; те ее образцы, которые относятся к аксумскому периоду, представляют собой переводы христиан­ских священных книг на язык геэз. Переводчики-аксумиты и осевшие в Эфиопии греко-сирийские миссионеры должны были найти древнеэфиопские эквиваленты по­нятия «раб», обычного в Новом и Ветхом Завете. Упот­ребленные ими термины, по-видимому, служили для обозначения рабов в древней Эфиопии. Это следующие слова:

 — сын, 'мальчик и раб' (от корня dqq — быть мелким, малым);

— сын, юноща и раб (от корня wld — рожать, рождаться, быть рожденным);

— лично зависимый, раб (от корня gbr — делать что-нибудь и выполнять повинность);

(ср. арабское  — обитатели) — домочадцы, слуги, рабы и рабыни (от корня qtn — быть тонким, хруп­ким и обитать).

К этому следует прибавить более поздний средневе­ковый термин  — «выходец из народа барйа», «раб» (происходит от этнонима).

Эта терминология, не делающая различия между род­ными сыновьями, мальчиками и юношами, вообще, до­мочадцами и рабами, говорит о патриархальности рабства у древних аксумитов.

Вероятно, рабы допускались в аксумское войско, подобно тому как это практиковалось впоследствии. Так мог попасть в Аксумское войско Абреха. Возможно, ра­бами были те переводчики ( ), которые ока­зались в армии хадани Дан'эля. Они служили посредни­ками при сношении хадани с жителями одной из обла­стей, расположенной где-то недалеко от Касалы, вероят­но с барйа, упомянутыми в той же надписи, и происходи­ли из этого народа ⁶². В более позднее время такая [160] практика была хорошо известна в Эфиопии. Интересно отметить, что этноним «барйа» стал в позднее средне­вековье одним из терминов, обозначающим раба вообще.

При сравнительной неразвитости рабовладельческого уклада аксумиты не нуждались в большом количестве рабов для удовлетворения собственных нужд. Большое значение, вероятно, имел захват рабов на продажу, так как Аксум через Адулис вел значительную заморскую торговлю. О вывозе рабов из Адулиса говорит Пли­ний ⁶³. «Эфиопские рабы» засвидетельствованы в доку­ментах поздней Римской империи, происходящих из Египта и других провинций, и в арабских источниках VIII—X вв.; часть из них могла быть продана аксумитами. Работорговлей могли заниматься и сами аксумские цари.

Однако не следует преувеличивать размеров аксум-ской работорговли. Псевдо-Арриан о ней совершенно не упоминает, хотя подробно говорит о торговле другими товарами (через Адулис). Он сообщает лишь, что из Малао помимо экзотических товаров иногда вывозили рабов. Даже в Египте, куда в основном поставляли аф­риканских рабов ⁶⁴, их число в аксумский период было невелико. Вестерманн насчитывает всего девять-десять упоминаний чернокожих рабов в документах из римского Египта ⁶⁵. В IV—VI вв., в период расцвета Аксумского царства, их было несколько больше, и не только в Егип­те, но и в Константинополе. В связи с заговором аргиропраттов в 563 г. с целью убийства Юстиниана ви­зантийские хроники упоминают эфиопских рабов, на­званных индусами — обычное для того времени наиме­нование эфиопов в византийских источниках. Эти рабы должны были оповестить народ о произошедшем перево­роте, что указывает па их функции и роль в жизни столицы ⁶⁶[161]. Ранняя мусульманская традиция утверждает, что вольноотпущенник пророка Салих ибн Ади, иначе Шукран (Благодарный — типично рабское имя!), был родом из Абиссинии ⁶⁷, т. е. из Аксумского царства.

В этот период многие арабские вожди Хиджаза имели отряды эфиопских рабов. Их называли «абиссинцами», «черными» и «аскари» ( мн. число ) в отличие от туземных, арабских воинов; это слово, ве­роятно, эфиопского происхождения, впоследствии про­никло в языки многих мусульманских народов в значе­нии «солдат». Доисламские поэты Аравии воспевали эфиопских копьеметателей. Лабид описывает «абиссин­цев», стоящих, опираясь на метательные копья и копья с широкими лезвиями. Антара называл этих копьемета­телей  (вороны арабов). Дружина черных вои­нов-рабов была у Мухаммада в Медине. Они, между прочим, развлекали жену пророка Аишу своим фехтова­нием; Конти-Россини полагает, что это была пляска игра, так называемая фантазия. В Мекке эфиопские воины составляли самоуправляющуюся общину, во главе которой стоял особый «господин абиссинцев» ( ).

В последующий период вся торговля Аксумского царства с Египтом и странами Средиземноморья резко сократилась. Но окраинные области Эфиопии сохранили связи с внешним миром и, приняв ислам, продолжали поддерживать и развивать заморскую торговлю.

Вместе с экзотическими товарами они вывозили чер­ных рабов. Главными торговыми портами в этот период были Дахлак на острове того же названия, а также Зей-ла — в Северном Сомали. О торговле рабами в этом районе говорит китайский автор IX в. Дуань Чэн-ши. Он пишет, что у жителей «страны Бобали (Барбара, Барбарии) в обычае продавать в другие страны собствен­ных земляков, потому что за рабов, проданных в иные земли, они выручают гораздо больше, чем если бы тор­говали ими на месте» ⁶⁹. Это можно объяснить не изобилием [162] рабов, сбивающим цену на живой товар, а толь­ко незначительной потребностью в рабском труде. Позд­нее, в X—XI вв., арабские авторы подробно описывали опасности, ожидавшие купцов у берегов Барбара. Одна­ко купцы меньше всего боялись быть захваченными в рабство; ведь местным жителям рабы нужны были глав­ным образом для продажи, но арабские или персид­ские купцы не покупали братьев-мусульман.

В аксумский период дело обстояло точно так же. Меропий и его спутники были убиты, а не захвачены в плен; пощадили только двух мальчиков, которых не про­дали, а подарили царю. Обычно иноземных купцов, захваченных эфиопскими пиратами, ожидало не рабство, а смерть. Другой случай подобного рода рассказывает Диодор (о купце Ямбуле и его спутниках, которых эфиопы захватили, чтобы принести в жертву) ⁷⁰. Как и в случае с Эдезием и Фрументием, эфиопы не стремились приобрести рабов ни для собственных нужд, ни на про­дажу.

Все что нам известно о рабстве в древнем Аксуме, не дает оснований считать аксумское государство рабовла­дельческим. Рабовладельческий уклад существовал, но не создал господствующего способа производства. Большее значение имела работорговля, составляющая часть заморской торговли Аксума.

Крупные хозяйства царя, знати и храмов. Хота все сведения о рабах в Аксуме относятся к домашним ра­бам, принадлежавшим царю, все же остается неясным, какую производственную роль играли они в царском хозяйстве. Царь, несомненно, располагал собственным имуществом. В него входила царская резиденция или дворец, зернохранилища и стада. Стада пополнялись не только за счет естественного прироста, но и за счет воен­ного грабежа, а также, по-видимому, за счет дани скотом. Адулисская надпись рассказывает, как царь от­бирал «имущество» у непокорных племен ⁷¹. Значитель­ную часть этого движимого «имущества» должен был составлять скот. Надписи Эзаны говорят об угоне царем большого количества скота: коров, овец, верблюдов, [163] «вьючных животных» (ослов или мулов?). В Афане бы­ло захвачено 31 957 коров и 827 «вьючных животных» ⁷². В Нубии царь захватил 10560 коров и 51050 овец ⁷³. В Адулисской надписи царь называет добычу «своей частью» ⁷⁴, а в надписях Эзаны захваченный скот фигурирует в качестве «вещей, которые дал ему Господь Не­бес» ⁷⁵; ясно, что львиная часть добычи становилась собственностью царя.

Аксумский царь располагал огромными стадами. В надписи о переселении шести племен бега Эзана го­ворит, что подарил их «царям» 25 140 коров. Кроме того, он снабдил бега пищей и одеждой ⁷⁶. Козьма Индикоплов рассказывает, что царь Аксума «из года в год» посылал в золотоносную страну Сасу торговый караван, с кото­рым гнали множество быков ⁷⁷. Эти быки, по-видимому, предназначались для продовольствия каравана и выде­лялись из царских стад. Наряду с сокровищницей скот составлял главное богатство царского хозяйства. Неда­ром одно из древних должностных лиц называлось «сахафе-лахм» — «писарь коров» или «регистратор скота» (см. стр. 212). Возможно, само название его должности показывает, что в царском хозяйстве существовал стро­гий учет. (Кроме сахафе-лахма среди древних должно­стных лиц упоминается «счетовод», или «блюститель счета» ⁷⁸.) Хотя не сохранилось подлинных деловых до­кументов, следы их легко обнаружить в надписях Эзаны. Следующие отрывки из трех надписей, несомненно, вы­держаны в стиле документов хозяйственной отчетности:

«...И было убито мужей Афана 503 и женщин 202, всего 705. Из сопровождающих войско взято в плен: мужчин 40, женщин и детей 165, всего 205. Добыча коров 31 957, вьючных животных 827...»⁷⁹;

«...Вещи, которые дал мне Господь Небес: пленных: мужчин 214, женщин 415, всего пленных 629. Убито: мужчин [164] 602, женщин и детей убито 156, всего убито 758. Все­го убитых и пленных 1387. Добыча коров 10560, овец 51 050» ⁸⁰;

«...Привели их к нам вместе с их семьями, а также три тысячи сто двенадцать — 3112 — коров и шесть ты­сяч двести двадцать четыре — 6224 — овец и вьючных животных. И дано им было мясо и хлеб для еды, и пиво, и вино, и колодезная вода для питья — все в достаточ­ном количестве, согласно их числу: (а именно) шести — 6 — царям с их пародом числом в четыре тысячи четы­реста— 4400. Они получали ежедневно двадцать две тысячи — 22 000 — пшеничных хлебов и вино в течение четырех — 4 — месяцев... И мы пожаловали шести — 6 — царям двадцать пять тысяч сто сорок — 25 140 — ко­ров...» ⁸¹.

Численность шести племен бега дана приблизитель­но, так как пересчитать их, вероятно, сочли невозмож­ным. Но все остальные числа поражают скрупулезно­стью. Обращает на себя внимание, что каждое число написано двумя способами, сначала прописью, потом цифрами, — совсем как в денежных документах настоя­щего времени (в средневековой Эфиопии так никогда не писали). Только профессиональные «хозяйственники» и «счетоводы» могли ввести подобную запись. Числа везде сложены правильно, по нескольку раз подведен итог. Все это можно объяснить лишь строгим учётом и по­стоянной отчетностью, практиковавшейся в царском хозяйстве Аксума.

Не известно, кто пас царские стада.

Собственные крупные хозяйства, подобные царскому, с большими стадами и запасами зерна, были, очевидно, у продстапптелей нксумской знати. Однако сведений о них не сохранилось.

Единственное известие о храмоиом землевладении в Аксуме содержится в билингве Эзаиы, притом лишь в более полных эфиопских текстах. Здесь говорится о пе­редаче Махрему, богу-царю аксумитов, земельного участ­ка ⁸². На языке геэз он назван терминами swn и bdh. В средние века эти слова не обозначали каких-либо [165] особых категорий земель. Есть сообщения о том, что аксумские цари Асбеха и Габра-Маскаль дарили землю монастырям; приводятся даже их грамоты, но все они являются подложными ⁸³. Однако, возможно, есть какая-то доля истины в традиции, приписывающей этим царям дарение земли христианским храмам.

По-видимому, аксумский царь считался верховным собственником всех земель, но не известно, в какой ме­ре он осуществлял это право. Известно, что Эзана пе­редал надел земли святилищу Махрема. Возможно, это был участок из его домена, но также возможно, что эта земля была отобрана или куплена у подданных. В за­ключительных строках надписей Эзаны содержится уг­роза конфискации земли. По-видимому, у какого-то племени или группы племен была действительно конфиско­вана «земля Матлия», или «земля ВYRN» (или же только ее часть?), куда Эзана переселил шесть племен бега.

Не известно, располагал ли царь специальным зе­мельным фондом, предназначенным на его содержание. Такой фонд, действительно, существовал в средневековье, но в аксумский период он нигде не засвидетельствован. По моему мнению, вполне вероятно, что уже тогда по­явились наделы «царской земли», которые обрабатыва­ли аксумские крестьяне и урожай с которых поступал в царские зернохранилища.

Данничество. Вопрос о способах отчуждения приба­вочного труда имеет первостепенное значение при опре­делении характера производственных отношний. В Ак­сумском царстве прибавочный продукт, производимый покоренными странами, цари присваивали в виде дани, или примитивной подати. Об этом сообща­ют многие источники. Так, Адулисская надпись говорит, что покоренные народы немедленно облагались данью: «Победив в битвах, в которых я участвовал лично, и подчинив все эти народы.., я даровал им их земли за подать. Но большинство народов покорилось мне до­бровольно и принесло дань. Послав военный флот, я [166] покорил царей аррабитов и кинайдоколпитов, живущих на другом берегу (Красного) моря, и повелел им платить дань за их землю...» ⁸⁴. Из надписи следует, что уплата дани била основным условием сохранения земель за покоренным населением; очевидно, в противном случае их селения разорялись, люди угонялись в плен, а земли отбирались для передачи аксумским колонистам или их союзникам.

Прокопий сообщает, что Элла-Асбеха, «одержав по­беду, убил много омеритов (хымьяритов) и их царя и поставил над этим народом другого царя, родом омерита, по имени Эсимифей, с условием, чтобы он платил еже­годную подать» ⁸⁵. «Мученичество Арефы» называет хымьяритов данниками Эфиопии ⁸⁶. «Книга хымьяри­тов» также сообщает, что Калеб (Элла-Асбеха) «обложил эту страну (Хымьяр) податью» ⁸⁷. О сборе дани с подвластных народов сообщают и надписи Эза­ны ⁸⁸. В конце аксумского периода, в середине IX в., о подати в Аксумском царстве сообщал ал-Йа'куби: «Цари стран ал-хабаша (Абиссинии) находятся под властью великого царя, повинуясь ему и выплачивая „харадж" (подать)» ⁸⁹.

Конечно, размеры дани сильно варьировали в за­висимости от многих условий, установить которые те­перь невозможно. Однако во всех случаях данничество имело общие черты: дань взималась, в принципе, еже­годно; данью облагались целые страны и области; упла­та дани покоренными народами была условием их вла­дения своей землей; дань взималась через посредство местных монархов, царьков. Князья аравийских владе­ний платили дань через посредство своего ближайшего суверена, царя Хымьяра: им был в период эфиопского владычества сначала Сумайфа' Ашва' (Эсимифей), а затем эфиопские узурпаторы. Вероятно, так же обстояло дело с прибрежными эфиопскими царьками, подчиненными [167] адулисскому царю, с царьками отдельных племен бега и др. Аксумский дарь взимал дань с царей Адулиса (Габаза), Ангабо, Агуэзата, Валкайита, Семьена и некоторых других, а они собирали ее с правителей мень­шего ранга и меньших областей. Таким образом, созда­валась иерархическая система данничества, которая ве­ла не только к обогащению Аксума за счет подвластных народов, но и к укреплению власти более крупных царь­ков (из числа подвластных аксумскому царю и непос­редственно ему подчиненных) над более мелкими пра­вителями, безразлично, были ли они прежде зависимы или нет. Так данничество вело к укреплению феодальных отношений в Эфиопии.

Чтобы точнее определить роль данничества в эконо­мическом базисе Аксума, следует ясно представить, ка­кую же основную экономическую цель преследовали аксумекие цари, подчиняя соседние земли, создавая об­ширное и разноплеменное Аксумское царство. Из эконо­мических целей мы исключаем «охоту на рабов», кото­рая могла побуждать к отдельным набегам, но не к завое­ваниям для прочного подчинения. Я полагаю, можно назвать три экономические цели завоеваний: обеспечение безопасности торговых путей, захват новых земель для переселения в них собственного избыточного населения и обложение данью покоренных стран.

Первые две иели не были основными в период созда­ния Аксумского царства. Наибольшую выгоду приносило данничество.

Даиничество было главной экономической связью, объединявшей подвластные Аксуму народы и страны, главной экономической основой Аксумского царства. При этом способ получения дани был весьма примити­вен, будучи выражением примитивности и непрочности экономических связей Аксума с подвластными ему об­ластями.

Исторически наиболее ранним способом сбора дани было полюдье. Так в Киевской Руси назывались еже­годные объезды подвластных княжеств и племен совер­шаемые верховным князем или его доверенными лица­ми в сопровождении военной дружины. Подвластные об­щины еще не должны были доставлять дань в резиден­цию князя, но он сам с достаточно сильным войском являлся для сбора дани. Этим князь достигал сразу [168] три цели: напоминал данникам о своем могуществе, кормил, (в дороге) свою дружину и получал в качестве дани ценные товары. В случае, если князь или его пред­ставители не могли явиться для сбора дани, ее поступ­ление прекращалось, а зависимость данников от сюзе­рена теряла экономическое содержание. Таким образом, полюдье еще очень похоже на военный набег и нередко сопровождается военными действиями, превращаясь в карательную экспедицию.

В раннем средневековье полюдье существовало в пе­риферийных странах Европы: в Киевской Руси, Норвегии, Ирландии. В Африке оно было известно еще в новое время, например, у йоруба Западной Нигерии и Даго­меи. В Северо-Восточной Африке полюдье сохранялось до XVI—XVII вв. Омар Дунка, первый сеннарский сул­тан (1504—1533), лично собирал дань. Точно так же со­бирали дань современные Омару эфиопские негусы. Здесь обычно вассальные князья и наместники достав­ляли дань в определенные пункты, через которые следо­вал негус, объезжая свои владения. Только император Галавдевос (Клавдий, 1508—1540) «оставил обычай своих отцов переходить с места на место всю жизнь до часа успокоения непреходящего и для успения вечного».

Когда же появился в Эфиопии этот обычай? Сущест­вовал ли он еще в аксумский период? Об этом свиде­тельствуют эфиопские легенды, рассказывающие о па­дении Аксумского царства. В «Б'эла Нагаштат» («Бо­гатство царей») говорится о десяти поколениях царей Аксума, которые после падения Аксумского царства «скитались из области в область, скрываясь в пещерах и расселинах скал» ⁹¹. Если образ царя, скрывающегося в пустыне, связан с ритуалом его избрания на престол ⁹² и волшебными сказками (см. стр. 219 и сл.), то пред­ставление о постоянно странствующем царе, возможно, связано с обычаем полюдья. Наконец, легенда об одном из «чудес» Яреда прямо говорит, что цари позднего Ак­сума ходили в полюдье. Царь Дегнайзан (Дегна-Жан в [169] тексте «Списков царей») «управлял Эфиопией силою божией и обходил ее из конца в конец» ⁹³.

Именно в таких выражениях и в такой связи эфиоп­ские источники позднего средневековья говорят о по­людье. Можно подумать, что это не более чем анахро­низм, что автор «чудес» Яреда спроецировал современ­ную ему действительность (конец XIV—XV вв.) в аксумский период. Однако одна из ранних надписей царя Эзаны ⁹⁴, по-видимому, описывает полюдье этого царя.

Аксумежий царь в сопровождении вооруженной дру­жины идет по стране, собирая дары или дань, возобнов­ляя свою власть над племенами («и он вышел в поход, чтобы возобновить свое царство») и кормя в дороге свою дружину («на каждой стоянке, куда он приходил, он добывал продовольствие у врага своей страны»). В дру­гой надписи Эзана говорит, что в стране Ангабо на встречу с ним прибыл царь народа Агуэзат, который «принес дары» ⁹⁵.

Характерно, что многие племена вносили дань не на своей, а на соседней территории; подобная практика су­ществовала и в средние века; средневековые цари со­вершали обход своих владений, и подвластные им пра­вители выходили их встречать в определенные пункты, лежащие на пути следования царя.

Как говорит приведенная надпись, большинство пле­мен подчинилось без вооруженного сопротивления. Лишь племя МТТ уплатило дань после сражения с аксумитами. Даже племена далекого Семьена и Валкайита внес­ли дань без боя. Это было бы совершенно невероятно, если бы Эзана являлся для них простым завоевателем. Очевидно, все эти племена, кроме МТТ, признавали за ним право на получение дани. Стереотипное выражение «он дал им законы, и они подчинялись» не означает, что эти «законы» (или обязательства) они приняли впер­вые; сама надпись говорит, что Эзана лишь восстанав­ливал свою власть над перечисленными в надписи пле­менами. Одним из главных обязательств покоренных племен было признание права аксумского царя на получение [170] даров, когда он в качестве почетного гостя пре­бывал на территории племени. Для того чтобы в полной мере использовать это право, царь должен был регуляр­но отправляться в полюдье. Так, право на подарки и уго­щение, связанное с обычаем гостеприимства, принимало феодальное содержание и превращалось в примитивное данничество.

Очевидно, остатком такого данничества была повин­ность «дерго» (или «дурго»), которая сохранялась в Эфиопии в течение всего средневековья и нового време­ни, вплоть до начала XX в. Дань дерго преподносилась местными жителями проезжающим через их земли мо­нарху с его свитой, царским войскам, эфиопским и ино­странным послам, чиновникам и, вообще, всем лицам, которым император, князь или их наместники предоста­вили право на получение дерго. Дерго состояло из гото­вой пищи, например лепешек, масла, соусов и напитков, из живности и съестных припасов. Иногда это дополня­лось одеждой, серебряными деньгами, вьючными живот­ными.

Можно предположить, что и дары (gd), которые по­лучал Эзана, почти не отличались от позднейшего дерго. Вероятно, большую часть их составляло продовольствие как в виде приготовленной пищи, так и в виде припа­сов и живности. В надписи (строчки 18—20) сказано, что Эзана получал продовольствие на тех территориях, через которые он проходил. Это дерго доставлялось в несколько приемов. Сначала жители, встречая аксум­ского царя при его вступлении в их область, доставляли дерго ежедневно (до тех пор, пока царь находился на их территории). Затем, по требованию аксумского царя, они должны были доставлять продовольствие на не­сколько дней вперед, особенно когда царь выступал в поход за пределы вассальных земель. Кроме того, на встречу с аксумским царем («царем царей») прибывал их собственный царь, а иногда, вероятно, и царь сосед­него вассального государства, неся более ценные подар­ки: золото, слоновую кость, предметы ремесел, приго­няя скот. Вряд ли размеры такого подарка всегда были точно определены, но дар не мог быть слишком скуд­ным, дабы не разгневать «царя царей». Всегда или только в отдельных случаях аксумский царь требовал также вьючных животных, носильщиков и проводников. [171] Так, надпись Эзаны о карательной экспедиции против геэзов говорит, что царь получил в стране Атагау «вер­блюдов и вьючных животных (ослов и мулов?), и муж­чин и женщин (в качестве носильщиков?), и продоволь­ствие на двадцать дней»⁹⁶.

Из этого примера видно, что дерго могло быть очень велико, особенно в случае военных походов Аксума. Но и обычно царь отправлялся в полюдье в сопровождении нескольких сот или даже тысячи человек. В приведен­ной надписи Эзана «кормил четыре свои армии». Воз­можно, подвластные Аксуму племена должны были снабжать продовольствием не только самого царя и со­провождающее его войско, но и царских представителей, отправляющихся от его имени в полюдье, например его братьев, а также всякую группу лиц, посланных царем: послов, торговые караваны, переселяемые племена и сопровождающие их отряды аксумитов, иностранных по­слов, едущих в сопровождении аксумских должностных лиц.

В приведенной выше надписи рассказывается, как Эзана милостиво обошелся с племенами метын; приняв их дары, он дал им «продовольствие для мужчин и женщин» (очевидно, метын пришли в полном составе, с же­нами и детьми, как это делалось в подобных случаях позднее). Именно это имеет в виду надпись, говоря, что «пришли народы метын все». Невероятно предположе­ние, что это продовольствие Эзана приказал выдать из царских складов, которых не могло быть на территории вассальных царств, к тому же до возобновления полюдья снова отложившихся от Аксума. В таком случае он на­кормил метын из дерго, принесенного ему накануне, мо­жет быть, самими же метын.

Возможно также, Эзана приказал снабжать метын дерго по дороге, до их возвращения домой. Поэтому рассказ о милостивом обращении с метын имел в виду не столько щедрость Эзаны, которая ему недорого стои­ла, сколько его власть над племенами: по одному сло­ву царя они снабжают продовольствием население це­лой области! [172]

Именно это хотел сказать Эзана, приказав соста­вить на двух языках тремя алфавитами надпись о пе­реселении бега ⁹⁷. Они переселялись в сопровождении аксумских войск, в полном составе, с крупным и мелким скотом (точно сосчитанным в надписи). Переход в Аксум занял четыре месяца. После этого их отправили дальше, в область Матлия (вероятно, современный Бегемедер, т. е. страна бега).

Надпись, очень короткая сама по себе, настойчиво подчеркивает, чго в пути бега постоянно снабжались пищей. Когда они отправились в путь, их снабдили «мясом и хлебом (или живностью и зерном) для еды, а пивом, и вином, и водой для питья — всем, согласно их числу». В дороге «они получали ежедневно 22 000 пше­ничных хлебов и вино в течение четырех месяцев, пока их приводили» в Аксум, — по 5 хлебов на человека. В Аксуме их снова снабдили пищей и одеждой; когда они двинулись в страну Матлия, царь повелел «снова давать им пищу». Можно сказать, что сообщение об ак­куратной доставке дерго занимает основное место в гре­ческом тексте надписи. Вероятно, в самом Аксуме бега получили продовольствие из царских запасов, но в пути им его, несомненно, поставляло местное население, глав­ным образом подвластные Аксуму племена. Всего пере­селилось 440 человек бега; вместе с сопровождающими их аксумскими войсками в Матлию двигалось до 5 тыс. человек. Содержание такой массы людей ложилось не­посильным бременем на плечи населения. Так как раз­мер дерго не был строго определенным, оно могло по­рой поглощать и прибавочный и необходимый продукт. Полюдье было обременительно и для дружины царя. Обход Северной Эфиопии полюдьем занимал никак не меньше двух — двух с половиной месяцев; поэтому со­провождавшие царя лица надолго отрывались от дома.

Дань из Южной Аравии, по крайней мере, при Сумайфа'Ашва' и Абрехе аксумиты получали в центра­лизованном порядке: ее посылали правители Хымьяра. Однако, по-видимому, и здесь аксумские цари при слу­чае не отказывались от полюдья.

В источниках описывающих действия аксумских ца­рей в Йемене, есть намеки на полюдье. Так, в «Житии [173] святого Григентия» царь Элесбоам (Элла-Асбеха) стран­ствует по городам Хымьяра и освящает церкви. Везде, куда он прибывает, население привлекают к строитель­ным работам, т. е. к трудовой повинности ⁹⁸. Только ли из одного благочестия Элла-Асбеха совершал объезд городов? Или же он заодно собирал дань? «Книга хымьяритов» так же говорит о том, что эфиопский царь объезжал города Хымьяра ⁹⁹. Вероятнее всего, что и здесь имело место полюдье.

Новый материал о полюдье дает надпись из Сафра ¹⁰⁰, которую, по данным палеографии, можно датировать на­чалом IV в. Надпись, содержащая текст четырех законов (`hgg), говорит о каком-то эфиопском царе, который посещает общину и останавливается лагерем (если из­датель надписи Древес правильно истолковывает тер­мины и смысл строк 2—3, 5—6, 23—24 текста «А» дан­ной надписи). Текст «А», по моему мнению, уточняет размеры дерго, предоставляемого царю (который прямо не назван) и его людям (sbt): «Вот что будет дано им, если они станут лагерем» (zyhbm `mr `qm mqrt). В пер­вый день люди царя получат превосходную (?) овцу (bg' zgb); ее можно заменить неягнившейся (или бесплодной?) овцой и медом или же коровой и мукой. Сверх того, лю­ди царя получат пшеничный хлеб. На второй день, оче­видно, им также полагается животное и хлеб (выдача второго дня в надписи не указана). В третий день пре­бывания на территории общины царь получает нетелившуюся (или бесплодную?) корову и 1 габата ¹⁰¹ медового вина, теджа (ms). Если же царь останется в лагере доль­ше, его люди получат 1 кунна ¹⁰² масла и муку. Кроме того, им приносят пиво. Точно так же их снабжают в пятый, шестой день и далее. Срок пребывания царя на территории общины и численность его свиты законом не ограничены.

Интересно, что дерго осмысливается как доля царя [174] в жертвенных трапезах. Это связано с сакральными функциями эфиопских царей. Возможно, полюдье рассматривалось как обязанность царя посещать земли об­щин для поддержания их плодородия. За эту «магиче­скую услугу» царь получал право на участие в жертвен­ной трапезе. Впоследствии цари начали широко исполь­зовать эти жертвоприношения (вероятно, в период пахо­ты) для кормления своей дружины. Кроме продовольст­вия цари начали требовать одежд и денег. Общины под­чинялись не только вооруженной силе царя, но и боясь лишить свои земли плодородия.

О царе какого ранга говорит надпись из Сафра? Вряд ли это был верховный правитель Аксумского царства, которым в то время являлся Эзана или, может быть, его отец Элла-Амида. Если бы это было так, его назвали бы «царем Аксума» или «царем царей»; да и дары, ко­торые он получал в полюдье, были слишком уж незна­чительны. Очевидно, надпись говорит о царе одной из областей Аксумского царства, подчиненных Аксуму. Следовательно, и эти цари обходили свои земли полюдь­ем, и для них полюдье было одним из главных способов отчуждения ренты-налога.

Хотя законы из Сафра относятся к полюдью местно­го царя, они проливают свет и на полюдье царя Аксу­ма, которое отличалось от первого главным образом в количественном отношении.

Право вождей и жрецов на подношения общинников. Надпись из Сафра знакомит нас не только с полюдьем царя и приноюимыми ему дарами, но и с правом царя и жреца на получение доли при жертвоприношении.

Текст «В» надписи из Сафра уточняет количество хлеба, которое приносящий жертву предоставляет царю и жрецу-заклателю. Текст озаглавлен «Законы о хлебах, которые получает царь» ('hgg zhbst zyns` ngs).

Царь получает 12 долей хлеба ¹⁰³, очевидно, приноси­мого для жертвенной трапезы, жертвователь (mkbl) по­лучает 9 долей (dmr) и жрец, совершающий жертвопри­ношение (sw'),—6 долей. [175]

Текст «С» гласит, что при разделе жертвенной коро­вы царь получает половину, а жертвователь другую по­ловину и шкуру. Терминологию надписи тщательно ис­следовал Древес. Он обратил внимание на сакральный характер терминов и на общее сходство текстов (особен­но «А», «В» и «С») с сакральными законами о жертвоприношениях у древних евреев, а также с практикой современных народов Эфиопии.

У тиграй области Сераэ вождь имеет право получить язык и «бок» (чуть ли не половину туши) животного, убиваемого крестьянами на празднествах: по случаю об­щественных работ, на свадьбах, похоронах, поминках, в Иванов день и пр.¹⁰⁴. У менса, тигреязычного племени Эритреи, вождь получает язык и лопатку (т. е. часть туши) от так называемой коровы вызова; от жертвен­ной коровы он получает только лопатку ¹⁰⁵.

У марйа, другого тигреязычного племени Эритреи, аристократ имеет право на определенные части туши и целых животных, убиваемых его «тигре» (илотом). «Тиг­ре» обязан передать своему господину язык и грудинку каждой убитой им коровы, всякую бесплодную корову и дикий мед, найденный им ¹⁰⁶. У бени-амер Северной Эритреи клиент отдает своему господину грудинку каж­дой убиваемой им коровы и всякую бесплодную коро­ву, оказавшуюся в его стаде ¹⁰⁷.

Сходные привилегии имели священнослужители. У менса священник на погребальном празднестве полу­чал плечо коровы, убитой в день смерти (так называе­мая корова муравьев), а также половину туши и шку­ру коровы, зарезанной на поминках в сороковой день после смерти ¹⁰⁸. Согласно другому сообщению, священ­ник получал плечо каждой коровы, зарезанной на погребальных [176] торжествах, а от коровы муравьев и так называемой коровы веревок — половину туши и шкуру; сверх того, от коровы, зарезанной на поминках в соро­ковой день после смерти, священник получал заднюю часть, бок и переднюю ногу ¹⁰⁹. Коров предоставляет ближайшие родственники умершего ¹¹⁰. Кажется подоб-ные обряды существуют и у других народов Северной Эфиопии.

Тексты «Б» и «С» надписи из Сафра вводят нас в тот же круг правовых норм; можно предполагать, что весьг ма архаичные обязанности современных крестьян Север­ной Эфиопии в отношении деревенской аристократии, выражающиеся в строго определенных приношениях жертвенного мяса, существовали еще в аксумский пери­од и отличались от них лишь в деталях. В то же время несомненно, что в аксумский период эти поставки должны были иметь большее значение среди сравнитель­но неразвитых повинностей.

Интересные сведения содержит текст «О» надписи из Сафра. Судя по письму, он несколько моложе осталь­ных текстов надписи. Публикуя его ¹¹¹, Древес обратил внимание на его связь с жертвоприношениями. Я оши­бочно увидел в тексте «В» постановление об изменении состава дерго¹¹². Рейкманс признал в основном толкова­ние Древеса и внес важные коррективы в перевод и тол­кование общего смысла ¹¹². Текст следует переводить по Рейкмансу: «[1] Памятка о да- [2] рах и одежде. [3] Эта одежда приносящего [дар]. И [4] дающий моне-[5]ту и сливочное масло, [6] но не дарящий растительное масло и [7] дарящая дрова».

Речь идет об обязательном ношении ритуально чи­стой одежды в случае приношения в дар божеству моне­ты и сливочного масла; мужчина, совершающий дар растительным маслом, и женщина, приносящая в дар дрова, могут оставаться в обычной или загрязненной одежде. Трудно сказать, идет ли речь о постоянных [177] повинностях в пользу святилища или о добровольных дарах от случая к случаю. Возможно, имеются в виду и те и другие. Дрова и растительное масло, вероятно, со­ставляли обязательные поставки; потому-то их можно было совершать в нечистой одежде. Сбор дров всегда был в Эфиопии женским делом; не идет ли речь в дан­ном случае о иеродуле, храмовой жрице низшей катего­рии? Может быть, она стала «рабыней» божества и обя­залась приносить ему в дар дрова? В таком случае мужчина-иеродул обязывался приносить растительное масло. Другие «рабы бога» могли жертвовать сливочное масло и деньги, но, возможно, это были приношения от случая к случаю. Характерно, что обязательные постав­ки дров, растительного масла, факелов для Аксумского собора были в средние века обязанностью дабтара — низшего храмового персонала.

Право охоты на слонов. В «Библиотеке» Фотия со­держится пересказ следующего отрывка из книги Нонноса о его посольстве в Эфиопию: «На дороге, ведущей к Аксуму, у места, называемого Ауа, Ноннос и его спут­ники увидели необычайное явление: это было множество слонов, около пяти тысяч. Они паслись на обширом по­ле. Никто из туземцев не мог ни приблизиться к ним, ни согнать их с пастбища»¹¹⁴.

Прежде всего поражает самый факт: в центре Ак­сумского царства, в густонаселенной земледельческой стране, сохранилось огромное пятитысячное стадо слонов.

Можно допустить, что по вине автора, переписчика или пересказчика количество слонов было преувеличено; но судя по контексту, речь идет об очень большом ста­де. Такие стада встречались в Африке до распростране­ния огнестрельного оружия, в период засухи (окончание которой наблюдал Ноннос). Слоны уцелели, вероятно, потому что крестьяне получили строжайшее запрещение их убивать. В том, что это было действительно так, убеждает замечание Нонноса, что никто из туземцев не смел приблизиться к слонам. Следует учесть, что на слоновую кость издавна существовала высокая цена и устойчивый спрос. Если бы не запрещение охоты, на тер­ритории Северной Эфиопии, между морем, пустынями и [178] р. Такказе-Атбара, не сохранилось бы в аксумский пе­риод ни одного слона, и уж во всяком случае не было бы крупных стад этих животных.

Псевдо-Арриан сообщал, что большая часть слоновой кости поступала в Колоэ и Адулис из областей, распо­ложенных «за Нилом», т. е. к югу и юго-западу от Такказе-Атбары. Слоны лишь изредка встречались на мор­ском побережье в окрестностях Адулиса ¹¹⁵. Вероятно, они были немногочисленны и в горных районах Север­ной Эфиопии. И если через 300 лет Ноннос увидел здесь пятитысячное стадо слонов, то это могло быть только потому, что они находились под охраной царской вла­сти. Не исключено, что уже современный Псевдо-Арриану царь За-Хекале запретил убивать слонов по всей территории Аксумского царства; может быть, в неко­торых областях, в том числе и в самом Аксуме, такое запрещение существовало и прежде. Можно предполо­жить, что поставки слоновой кости из Северной Эфио­пии на рынки Колоэ и Адулиса были незначительны не только потому, что здесь осталось мало слонов, но и потому, что охота на них была запрещена.

Вероятно, запрещение охоты распространялось толь­ко на простых смертных; царь Аксума и вассальные царьки могли убивать слонов. Недаром титулы «нагаши» и «негуш» связаны с ритуальной охотой. Такой же привилегией пользовались цари Каффы.

Привилегия охоты на слонов позволяла до известной степени сосредоточить торговлю слоновой костью в ру­ках монархии. Таким образом, царская привилегия охо­ты на слонов имела экономическое значение: она предо­ставляла царю источник дохода.

Чтобы точнее оценить эту феодальную по существу привилегию, следует представить, насколько тяжелым бременем ложилась она на плечи крестьян. Слоны — ко­чевые животные. Огромное стадо слонов (если оно было единственным!) бродило по всей Северной Эфиопии, топча крестьянские поля, разрушая хижины, пожирая урожай и молодые насаждения. Крестьяне должны бы­ли смотреть как гибнут плоды их труда, не смея даже приблизиться к слонам или прогнать их с пастбища.

Торговля. Нет оснований сомневаться в том, что [179] аксумское общество жило в основном натуральным хозяйством. Но в известных пределах развивались товарг ные отношения. Сравнительно высокое ремесло Аксума предполагает значительное разделение труда. Часть ре­месленных изделий могла превращаться в товар и про­даваться на местных рынках. Развитие обмена получи­ло отражение в языке аксумитов, богатом торговой тер­минологией. В геэз встречаются глаголы «обменивать», «продавать», «покупать», «путешествовать с торговыми целями» и др. В аксумских надписях сохранились тер­цины «монета» ¹¹⁶ и «торговый караван» ¹¹⁷.

Сведения об экспорте из Эфиопии относятся главным образом к самому концу предаксумского периода — к началу аксумского они сохранились у Плиния Старшего (около 60 г.) ¹¹⁸ и в «Перипле» (начало III в.) ¹¹⁹. Све­дения, относящиеся к VI в., можно найти у Филосторгия, у Козьмы Индикоплова ¹²⁰ и Нонноса ¹²¹. Все эти дан­ные могут быть представлены в виде следующей таб­лицы.

 

Плиний Старший	Псевдо-Арриан	Козьма Индикоплов	Ноннос и Филосторгий
		Золото	Золотой песок
		Изумруды
Обсидиан	Обсиаиан
Слоновая кость	Слоновая кость	Слоновая кость	Слоновая кость
Рог носорога	Рог носорога
Шкуры гиппопотама		Зубы гиппопотама
Обезьяны (sphingia)		Живые звери	Живые звери
Рабы
		Благовония	Благовония

 

Характерно, что в составе экспорта совершенно от­сутствуют как ремесленные изделия, так и продукты [180] земледелия и животноводства — основные занятия насе­ления аксумской Эфиопии.

В V—VI вв. Аксумское царство через Адулис вело обширную посредническую торговлю сомалийскими, ин­дийскими, восточноафриканскими и южноаравийскимй товарами, но состав экспорта из самой страны не изме­нился.

О составе импорта в Эфиопию в начале аксумского периода рассказывает Псевдо-Арриан: «В эти места (во владения аксумского царя За-Хекале, или Зоскалеса) привозят грубые неваляные гиматии, выделываемые в Египте для варваров, поддельные окрашенные аболлы; подрубленные с двух сторон лентии, много видов изделий из прозрачного стекла и другие мурриновые (плавленные из стеклянной массы) сосуды, изготовляемые в Диосполисе (Фивах), латунь... медь... железо... Кроме того, сюда привозят топоры, секиры, ножи, большие круглые медные чаши, немного динариев для живущих тут иностранцев, немного лаодикейского (сирийского) и италийского вина, немного оливкового масла. А для царя привозят серебряные и золотые сосуды, сделан­ные в местном стиле, а из верхних одежд — аболлы и кавнаки (бурнусы), тоже не очень дорогие. Равным об­разом из внутренних мест Ариаки (Средняя Индия) при­возят индийское железо и сталь и индийскую хлопчато­бумажную ткань, именно более широкую (и грубую), называемую молохиной и сигматогеной, пояса, «шубы»; немного молохиновых синдионов (одеяний и материй; окрашенных лаком)». Кроме того, некоторые виды ремесленных изделий и сельскохозяйственных продуктов, ввозимых в Эфиопию, пропущены в этом перечне. Так, «Перипл» сообщает, что в Авалит и Барбарию. у самых границ Аксумского царства, ввозилось «немного олова»; стеклянные изделия, хитоны, «различные суконные гиматии на варварский вкус» и арсинойские суконные накид­ки из Римской империи, а также ряд сельскохозяйствен­ных продуктов из Египта: сок диополисского молодого, винограда, хлеб, вино и из Индии: сахарный тростник, зерно (пшеница, рис, босмор) и сезамовое масло; сюда же следует прибавить корицу различных сортов и не­которые ароматические вещества, привозимые из Индии, но считавшиеся местным барбарийским продуктом. Из этих товаров, по крайней мере, олово, одежды, сахарный [181] тростник и ароматические смолы должны были ввозить­ся и в Адулис. О ввозе в Эфиопию индийских и сома­лийских товаров в VI в. сообщал Козьма Индикоплов: «Жители страны Барбарии [получают откуда-то] множе­ство пряностей: ладан, кассию, сахарный тростник и многое другое и шлют все это морем в Адулию [Эрит­рею], Омиритию [Южную Аравию], во Внутреннюю Ин­дию [Внутреннюю Аравию] и в Персиду» ¹²². Об импорте ремесленных изделий из Южной Аравии говорят косвен­ные факты. «Перипл» ничего не сообщает о ввозе ара­вийских товаров в Эфиопию, но подробно описывает ввоз их в Азанию: «Ввозятся на эти [восточноафриканские] рынки вещи преимущественно местного производ­ства в Музе (Мохе): копья, секиры, ножи, шилья, раз­личного рода вещи из стекла...» ¹²³. Было бы странно, если бы их не ввозили в близлежащую Эфиопию, кото­рая получала все эти товары из Римской империи и Индии. Сюда же нужно добавить южноаравийские тка­ни и одежды, например знаменитые награнские плащи.

Раскопки в Аксуме, Хаулти — Мелазо, Адулисе и Тио — в Северной Эфиопии — дали ряд металлических, керамических и стеклянных изделий, привезенных в Северную Эфиопию из Южной Аравии, Сирии, Египта, Мероэ и Индии между I в. до н. э. и началом VII в. н. э. В Аксуме в 1906 г. было найдено несколько оскол­ков стеклянной посуды из римского или византийского Египта ¹²⁴. В Адулисе в 1907 г. были обнаружены такие же осколки и скарабей из зеленой стеклянной массы, без надписи, вероятно, римского времени, а в 1962 г.— римская гемма с изображением льва ¹²⁵. В Матара най­дены осколки стеклянной вазы, в Еха — бусы из стек­лянной пасты ¹²⁶. В Тио, недалеко от Адулиса, были от­крыты амфоры из эллинистического или римского Египта ¹²⁷. В Аксуме в 1955—1958 гг. были найдены ос­колки стеклянной и керамической посуды из римского [182] или византийского Египта, голубоватый расширяющийся кверху кубок, большие цилиндрические амфоры с корич­невой поверхностью ¹²⁸, также производившиеся в Александрии римского или византийского времени или, воз­можно, в Мероэ. В Хавила-Ассерау в 1954 г. были из­влечены из тайника четыре бронзовые чаши из Мероэ или Египта эллинистического или римского времени ¹²⁹. В Акуме в 1958 г. найдена византийская бронзовая гиря ¹³⁰. В Хаулти — Мелазо в 1959 г. раскопки обнару­жили две маленькие фигурки из голубого фаянса, имею­щие отверстия для подвешивания ¹³¹; они оказались аму­летами культов Хатор и Птаха, вероятно, мероитского производства. Брюс увидел и зарисовал в Аксуме в XVIII в. стелу с Горами на крокодилах эллинистического или римского Египта — с иероглифической надписью ¹³².

Из индийских изделий в Адулисе в 1906 г. была най­дена каменная печать первых веков новой эры¹³³, а в Хаулти — Мелазо — несколько статуэток из формован­ной обожженной глины ¹³⁴. В монастыре Дабра-Даммо было обнаружено несколько золотых и серебряных монет Арабского халифата (самая ранняя из них датируется 697 г., самая поздняя—934 г.) и шелковые ткани: копт­ские (VI—VIII вв.), месопотамские (VII—IX вв.) и му­сульманского Египта (IX—XII вв.) ¹³⁵.

Приведенные данные об импорте товаров в Аксумское царство можно представить в виде таблицы. [183]

 

Товары	Импорт товаров в Аксумское царство
	из Римской империи	из Мероэ		из Индии		из Южной Аравии		из Сомали
Железо, цветные металлы и изде­лия из них	Железо, топоры, секиры, ножи, латунь и медь, медные (и бронзовые) чаши, гири, олово	Железо, медь, бронзовые со­суды		Железо и сталь (и изделия из них)		(Копья, секиры, но­жи и шилья), бронзовые моне­ты, бронзовые сосуды
Изделия из драго­ценных металлов	Золотые и сереб­ряные сосуды, динарии			Золотые монеты		Серебряные монеты
Стеклянные и кера­мические изделия	Изделия из про­зрачного стекла и стеклянной массы, фаянса и глины	Амфоры, кера­мические ста­туэтки		Художествен-ная керамика		Изделия из глины
Ткани и одежды	Грубые неваляные гиматии, лентии, столы, аболлы, кавнаки (хитоны, суконые накидки из Арсинои), коптские ткани VI — VIII вв.			Индийские хлопчато-бумажные ткани: молохина и сигматогена, молохиновые синдионы и материи, окрашенные ла­ком, и кавнаки		(Ткани?)
Вина и тростнико­вый сахар	Лаодикейское и италийское вино		Тростниковый са­хар				Реэкспорт ин­дийского тро­стникового сахара
Растительные мас­ла	Оливковое масло		Сезамовое масло
Ароматические ве­щества			Макейр, канкамон		(Мирра и ладан)		Мирра, ладан (и камедь)
Пряности			Различные сорта корицы				Реэкспорт ин­дийской кори­цы

[184-185]

 

Кроме того, Козьма Индикоплов сообщает, что эфио­пы (под которыми он подразумевает, несомненно, аксумитов и жителей Адулиса) получали от блеммиеы изумруды, а затем продавали их в Индию ¹³⁶. Изумруд­ные копи перешли в руки блеммиев, находившихся под гегемонией Аксума, примерно в начале V в. Но еще за­долго до этого жители Адулиса могли участвовать в посреднической торговле драгоценными камнями, добываемыми в землях беджа.

Во времена Козьмы состав византийского экспорта в Эфиопию, видимо, существенно изменился по срав­нению с временем Псевдо-Арриана. В 70-х годах IV в. римские императоры издают ряд законов, запрещавших продажу многих товаров за пределы империи. Эти зако­ны оставались в силе в течение всего V — начала VI в. Запрещалось вывозить оружие и металлы (золото, же­лезо и медь), а также вино и масло¹³⁷. Это постановле­ние действовало не только в отношении враждебных стран, но и в отношении дружественной Эфиопии. (Прокопий Кесарийский говорит о запрещении под страхом смертной казни продавать железо ¹³⁸). Все это неизбежно должно было сократить торговлю империи с Эфиопией. Впрочем, во многих случаях, запрещение могло на­рушаться даже с согласия римско- византийских властей.

Вероятно, некоторые статьи импорта были рассчи­таны в основном на иностранцев, проживавших в Аксумском царстве, которых там было, по-видимому не­мало. Может быть, в основном, для жителей Средизем­номорья ввозили «немного оливкового масла», а также «немного лаодикейского... и италийского вина». Впро­чем, вино могло частично предназначаться для местной знати, а также (с середины IV в.) для нужд христиан­ского культа. Знать приобретала медные и бронзовые чаши, стеклянные изделия, более дорогие ткани и одеж­ды, благовония, сахар. Как и в соседней Южной Аравии, благовония, очевидно, использовались для культовых целей. Другие товары доставлялись специально для [186] царя. В то же время некоторые виды товаров, например дешевые ткани, стеклянные бусы, металлические изде­лия, хотя бы частично попадали к рядовым потребите­лям.

В перечне статей экспорта из Аксумского царства, как мы видели, совершенно отсутствуют продукты крестьянского хозяйства и профессионального ремесла. Часть экспортируемых товаров (обсидиан и черепахо­вый щит) попадала с побережья. Другие товары при­возились из глубины страны. Во времена Псевдо-Арриа­на основная масса слоновой кости и носорожьего рога поступала в Адулис «из-за Нила», т. е. из-за Такказе-Атбары. Гиппопотамы водились лишь в глубине страны, в крупных реках и озерах. Очевидно, что большую часть экспортируемых продуктов аксумиты получали путем военного грабежа в континентальных районах Африки и торговли с этими районами ¹³⁹. Драгоценнейший из экспортируемых товаров — золото аксумиты получали из Юго-Западной Эфиопии (земля Сасу Козьмы Индикоплова) ¹⁴⁰ в обмен на скот, бруски соли, железа ¹⁴¹, а также, вероятно, на ткани и стеклянные изделия. Ча­стично золото получали в качестве дани и военной до­бычи ¹⁴². Браслеты, изготовляемые местными кузнецами из привозной латуни, копья из привозного железа и другие местные металлические изделия также превра­щались в товар. Иностранные купцы и местные ремес­ленники должны были хотя бы частично покупать про­довольствие у крестьян и знати; таким образом, не только угоняемый в Сасу скот, но и продукты земледе­лия в какой-то мере превращались в товар. Судя по сообщению «Перипла» и по косвенным данным, ввозили в Аксум сырье, которым пользовались ремесленники, и некоторые товары, приобретаемые крестьянами. Однако в целом хозяйство аксумитов оставалось натуральным и товарно-денежные отношения имели ограниченную сферу распространения. Торговли Аксумского царст­ва развивалась не на основе собственного производства, [187] а благодаря военному грабежу, данничеству и торговому посредничеству на сухопутных и морских путях.

Основная масса эфиопских товаров обменивалась на заморские на рынках Адулиса и Авалита. Однако ино­странные купцы проникали и в глубь страны, в торго­вые города северной части Нагорья. Перечисляя эфиоп­ские рынки, «Перипл» называют «город Колоэ — глав­ный пункт торговли слоновой костью. От этого города до [Аксума], столицы так называемых авксумитов, ле­жит путь в пять дней. Сюда через так называемую [ме­стность] Киенион свозится вся слоновая кость с той сто­роны Нила» (Такказе). Так как Псевдо-Арриан описы­вает лишь рынки, посещаемые римско-египетскими купцами, то Аксум и Колоэ (Кохайто), несомнен­но, принадлежит к их числу. В «Перипле» Колоэ названо городом (πολις), тогда как Адулис — деревней (χωμη).

Источники V — VI вв. свидетельствуют, что в Аксум постоянно прибывали путешественники из Индии и Ви­зантии. Дальше иностранные купцы, по-видимому, не проникали, и Козьма Индикоплов никогда не был в стране Сасу ¹⁴⁴. Торговля с этой страной и другими внутренними территориями континента вплоть до Мероэ была монополизирована аксумитами. В одной из надпи­сей Эзаны упоминается аксумский торговый караван, по­сланный в восточноэфиопский Афан. О сухопутной связи Аксума с долиной Нила сохранились косвенные све­дения. Сухопутная торговля должна была приносить аксумитам немалые выгоды. Из Мероэ они могли вывозить ремесленные изделия и железо в крицах.

Морская торговля находилась в основном в руках иностранных купцов, хотя и сами эфиопы совершали торговые поездки за море: в Аравию, Индию, на Цейлон, в Египет (см. стр. 71, 73—74).

О географических пределах торговых связей Аксума можно судить по товарам, поступавшим в Эфиопию через Адулис. Лаодикейское вино поступало через порт. Лаодикею (Латакию) из Малой Азии и Сирии, италий­ское вино — из Южной и Средней Италии. Псевдо-Арриан [188] упоминает индийское железо, ткани и одежды, привозимые в Эфиопию «из внутренних мест Ариаки», т. е. Средней Индии. Итак, импорт связывал Адулис с Ита­лией, Малой Азией, Средней Индией и более близкими странами. Еще дальше простирались экспортные связи Адулиса. Трудно даже указать географические пределы, которых достигали провозимые через Адулис товары как эфиопского, так и неэфиопского происхождения: слоно­вая кость, золото, изумруды, черные рабы — в Средней и Восточной Азии, а в Малой Азии и Европе, сверх то­го, — пряности и благовония. Аксумские товары засви­детельствованы в Крыму, Испании, Китае.

Деятельность иностранных и своих купцов, несомнен­но, приносила доход аксумскому царю и правителю Аду­лиса.

О некоторых товарах «Перипл» прямо говорит, что они предназначались для аксумского царя. По-видимо­му, в начале III в. заморские купцы были обязаны де­лать царю подарок соразмерно своему богатству; вряд ли это была твердо установленная подать, иначе она со­стояла бы из определенной доли обычных товаров, а не из дорогих золотых и серебряных сосудов, «не очень дорогих», но и не «грубых и поддельных» аболл и кав-наков. Интересно, что около 524 г. александрийский пат­риарх послал в подарок аксумскому царю серебряный сосуд ¹⁴⁵.

В период расцвета Аксумского царства, возможно, устанавливаются регулярные пошлины. У Иоанна Эфесского, сохраненного Псевдо-Дионисием, аксумский царь (Элла-Асбеха) пишет хымьяритскому царю (Зу-Нувасу): «Ты совершал зло, убивая христиан, римских тор­говцев; ты прекратил торговлю и задержал пошлины моего царства и других царств» ¹⁴⁶. Вероятно, в V— VI вв. с иностранных купцов взималась торговая пош­лина в размере определенной доли приводимых товаров. Но, возможно, Иоанн Эфесский ошибается, принимая за настоящую пошлину обязательные подарки. Подобные доходы имели немалое значение для царской казны, и [189] аксумские цари не собирались от них отказываться. Недаром «Периил», составленный греко-египетским куп­цом, называет царя За-Хекале «скупым и корыстолюби­вым».

Больше того, цари Аксума непосредственно участво­вали в торговле, как это было и в средние века ¹⁴⁷. Козь­ма Индикоплов описывает караваны, которые аксумский царь посылал за золотом в Сасу:

«[Сасу] имеет много золотых россыпей. Из года в год царь аксумитов через архонта Агау посылает туда своих людей за золотом. И вместе с ними идут многие другие с той же целью, так что все вместе они составля­ют свыше 500 человек. Туда доставляют быков, соль и железо. По прибытии в ту страну они тотчас же распо­лагаются лагерем (или делают стоянку) на этом ме­сте. Собрав затем большое количество колючего кустар­ника, они делают большую изгородь и располагаются внутри нее. Быков убивают, а поверх колючей изгороди» кладут соль и железо и куски мяса. Потом приходят туземцы, приносят с собой золото в виде волчьих бобов, называемых танхарас, и кладут около куска мяса, около соли или железа, которые они хотят приобрести, — один-два или более кусочков и отходят на некоторое расстоя­ние. Тогда приходит хозяин мяса и берет золото, если, доволен предложенной за товар ценой. После этого при­ближается туземец, сделавший предложение, и уносит мясо, соль или железо. Если же хозяин товара недово­лен количеством золота, предложенным за его товар, та он не трогает золота, а подошедший туземец, видя, что его золото не берут, или присоединяет еще кусочек, или берет свое золото и уходит. Таков там обычай торговли, так как они говорят на другом языке, а переводчиков там весьма недостаточно» ¹⁴⁸.

Преполагается, что «немой торг» совершался ночью [190] и продавец не видел покупателя. Слова Козьмы о том, что продавцы-аксумиты, положив товар на изгородь, «отходят на некоторое расстояние», следует сопоставить с аналогичной деталью других рассказов о «немом тор­ге», где продавцы или отходят на расстояние пяти дней пути, или садятся на корабль и отплывают.

Такова ходячая легенда, еще в древности изобретен­ная купцами, не желавшими допускать чужаков к сек­ретам торговли золотом. Очевидно, аксумиты передали легенду о «немом торге» или самому Козьме, или его, информаторам, но Козьма не мог ей полностью пове­рить, поэтому опустил явно неправдоподобную подроб­ность о «невидимых» покупателях и добавил рациона­листическое рассуждение о недостаточности переводчи­ков.

Но и в этом виде сообщение Козьмы вызывает места­ми недоумение. Для чего аксумиты закалывали быков? Ведь проще было бы их продавать живыми. Золото не медная мелочь, за которую не купишь целого быка, а туземцы, несомненно, предпочли бы живой скот кус­кам говядины. Да и как это мясо не портилось во время продолжительного «немого торга», особенно если по­купатель отказывался прибавить золота и возвращал мясо? Возьмем самый неблагоприятный случай, так как именно он может показать всю нелепость версии. Допу­стим, туземец отказывается от мяса, а на следующий день аксумит добавляет кусок. Мясо висит на изгороди всю ночь, весь следующий день и часть второй ночи. Конечно, мясо должно протухнуть. В Эфиопии все из­вестные народы употребляют в пищу только свежее мясо, предпочтительно парное. Лишь немногие, сравни­тельно отсталые племена были менее разборчивы. Одна­ко то, что известно о жителях Сасу, скорее рисует их народом, достигнувшим довольно высокого уровня раз­вития. Они добывали золото, покупали железо и, оче­видно, умели обрабатывать эти металлы. Да и вряд ли жители Сасу так низко ценили золото, что обменивали его на куски мяса. Это не более чем хорошо известный мотив торгового эльдорадо, который встречается еще у Геродота (эфиопы Нубии якобы ценили золото дешевле меди).

Если туземцы так низко ценили золото, не проще бы­ло бы им, да и аксумитам, обменивать самородки не на [191] куски мяса, а на живой скот? Мотив неведения ценно­сти золота не объясняет целиком легендарной подроб­ности с кусками мяса. Ведь для демонстрации неведе­ния можно было обойтись без закалывания быков, а просто сообщить, что за каждого быка туземцы Сасу дают много золота.

В статье о Сасу я писал ¹⁴⁹, что версия о закалывании быков, развешивания кусков говядины на колючей изгороди и «немой» торговле мясом выглядит настоящей насмешкой аксумитов, употреблявших в пищу свежее мя­со (может быть, даже сырое, парное) над заморским купцом-мореходом, который привык есть мясо, заготов­ленное впрок. Но и это объяснение недостаточно. Есть еще одна разгадка подробности с кусками мяса, похо­жей на замок с тремя секретами.

Аксумскче информаторы Козьмы были не столько со­чинителями, сколько передатчиками сказки, представ­лявшей вариант мирового сюжета. Еще в середине I ты­сячелетия до н. э., а может быть и раньше, появился миф о том, как добывают в некоей экзотической недоступ­ной стране золотые самородки или драгоценные камни. Они в изобилии разбросаны в долине, охраняемой орла­ми или грифами, иногда среди потоков огненной лавы. Смелые туземцы (индийцы или сибирские аримаспы) пригоняют быков или овец, режут их и бросают в до­лину куски мяса, к которым прилипают самородки. Гри­фы (или орлы) хватают мясо и поднимаются с ним ввысь, а туземцы подбирают падающие самородки или драгоценные камни. Намек на эту легенду встречается еще у Эсхила («Прометей»), Геродота (IV, 13), затем у Плиния («Naturalis Historia», VII, 2). Все они имеют источником древнегреческую поэму «Аримаспея», при­писанную Аристею, сыну Кайстробия, из Проконнеса. Поэма связывает страну «грифов, стерегущих золото», с Алтаем. «Чудеса Индии», арабское сочинение IX в., переносит ее в Кашмир. Однако есть данные, что иног­да ее помещали и в Африке. На рубеже III—IV вв. Гелиодор упоминал фантастическую «упряжку грифов с поводьями из золотых цепей» (X, 26), которую соседи аксумитов, троглодиты, приносили в дар царю Мероэ. Золотые цепи указывают на связь грифов с золотом, а [192] страна троглодитов находится в близком соседстве с Сасу.

Вполне правдоподобно, что караваны аксумитов в Сасу гнали с собой стада быков, но большая часть их, несомненно, шла в пищу членам каравана; вряд ли мож­но говорить об организованном и значительном экспор­те скота.

По словам Козьмы, путь в Сасу из Аксума и обратно занимал целых шесть месяцев. Торг продолжался толь­ко пять дней — подробность, подчеркивающая трудность предприятия. В Аксум караван возвращался поспешно ввиду приближения сезона дождей. Продолжительность сезона преувеличена на целый месяц: якобы с месяца эпифи (июль) по месяц тот (сентябрь), тогда как сезон больших дождей продолжается только с августа по сен­тябрь. Это сделано для устрашения трудностями пути. «Обратный путь они (аксумиты),— продолжает Козь­ма,— совершают все поголовно вооруженные, ибо сре­ди жителей той земли есть такие, которые угрожают им и хотят отнять [выменянное в Сасу] золото». Опасности пути хотя и правдоподобны, но подчеркнуты. Чувствует­ся, что Козьма передает тенденциозный рассказ своих информаторов. Возможно, он хотел отправиться с ними в Сасу и они не пожалели слов, чтобы отговорить его от этого предприятия.

Несмотря на неточность сведений Козьмы, из его рас­сказа можно извлечь ценные подробности; даже если учесть, что численность каравана (500 человек) преуве­личена, все же создается некоторое представление о раз­мерах торговли с Сасу. Основу каравана составляли агенты царя, но к ним присоединялись и другие лица, несомненно, только аксумиты. Главным предметом экспорта из Сасу в Аксум было золото в самород­ках. Взамен кроме скота аксумиты предлагали железо и соль.

Странно, почему Козьма не упоминает ткани и дру­гие ремесленные изделия. Вряд ли жители Сасу не нуж­дались в изделиях из стекла, металла, кожи. Вероятно, дело в том, что торговля железом и солью была в руках аксумских купцов, тогда как византийцам она была запрещена их собственным правительством (см. выше). Кроме того, железные крицы, бруски соли и скот издав­на служили в Эфиопии в качестве денег; аксумский царь [193] и купцы могли по своему усмотрению обменять или не обменять эту местную «валюту» на деньги и товары ино­земцев. Очевидно, перечень товаров, доставляемых в Сасу, также является продуктом сознательного литера­турного творчества, конечно, не Козьмы, а тех, кто был заинтересован в том, чтобы отбить у него охоту пустить­ся в торговую экспедицию. Отсюда видно, как тщатель­но аксумиты оберегали свою монополию на торговлю с Сасу.

Козьма сообщает ценную подробность по организа­ции торговли: караван в Сасу посылался «через архон­та Агау»; иными словами, правитель этой области, через которую проходил караван, нес за него ответственность. Если караван подвергался разграблению, правителя ждала суровая кара. Одна из надписей Эзаны рассказы­вает, как наказал царь Аксума жителей Афана, раз­грабивших и уничтоживших аксумский торговый кара­ван. Карательная экспедиция в отдаленную и сравни­тельно бедную страну показывает, какое значение имела торговля для аксумских царей. О том, какую роль сыграли торговые интересы в походах аксумитов на Хымьяр, сообщают византийские авторы; многочислен­ные материалы, касающиеся этого вопроса, подробно исследованы Н. В. Пигулевской ¹⁵⁰.

О внутренней торговле Северной Эфиопии в аксум­ский период сохранились лишь косвенные данные, преж­де всего уровень развития ремесел и наличие в стране иностранцев. Надпись из Сафра дает следующий экви­валент стоимостей: взрослая (?) овца = овца иного ка­чества + некоторое количество меда = корова + некото­рое количество муки. Мед был, конечно, ценнее муки, хотя количество этих продуктов не указано. В надписи упоминается также монета (`ld) ¹⁵¹, но не указано, ка­кого металла и происхождения.

Деньги. Собственной монеты в начале III в. у аксу-мнтсв еще не было. Ввозили серебряные деньги, при­том «совсем немного». Псевдо-Арриан подчеркивал, что в Адулис и сомалийский порт Малао импортировалось некоторое количество золотых и серебряных римских [194] динариев специально для живущих тут иностранцев ¹⁵². Примерно в то же время в Дабра-Даммо оказалась большая сумма кушанских монет. Может быть, пример­но в конце II в. в Аксум попали и сабейские бронзовые монеты, датируемые I—II вв., но найденные в слое IV— VIII вв.¹⁵³. Итак, в начале III в. аксумиты уже поль­зовались иностранной золотой, серебряной и бронзовой монетой, но еще в ограниченных количествах.

Наряду с монетой хождение имели более примитив­ные виды денег. Псевдо-Арриан упоминает о ввозе в Адулис брусков латуни, которые использовались «вме­сто монеты». Возможно, денежным эквивалентом служи­ли бруски соли, железные крицы, скот.

Со второй половины III в. Аксум начинает чеканить собственную монету. Выше отмечалось политическое значение этого шага. Введение собственной монеты го­ворит о том, какое значение приобрели товарно-денеж­ные отношения в Аксумском царстве.

Основу денежного обращения отныне составляла аксумская золотая монета. Судя по надписи из Сафра, она, может быть, называлась «аладо» ¹⁵⁴. Эта золотая монета, вес которой колебался, обычно чеканилась од­ного достоинства; однако при Эндубисе выпускались зо­лотые монеты двух разных достоинств. Чеканка золотой и серебряной аксумской монеты продолжалась до начала VII в.; после царя Герсема она прекратилась, но медные деньги продолжали чеканить Армах, Хатаз I и Хатаз II.

В качестве разменных денег в ходу были медные и — значительно меньше — серебряные. Андзани в 1926 г. описал среди аксумских монет 163 золотых, 312 медных и всего 18 серебряных. С тех пор найдено еще около 60 аксумских серебряных монет ¹⁵⁵ и свыше 420 медных ¹⁵⁶[195]; однако если учесть, что в отличие от медных и серебряных до нас дошло минимальное количество зо­лотых молет и что все они относятся к периоду III— VII вв., то налицо явное преобладание золота в аксумской нумизматике эпохи расцвета.

Монеты чеканились по римскому образцу, что сви­детельствует о первостепенной роли Римской империи во внешней торговле Аксума. Вместе с тем они следуют и собственной традиции. Вес золотых монет первых царей (Эндубиса, Афилы и отчасти Уэзаны) — от 2,40 до 2,75 г , что соответствует римским семисам (половина зо­лотого динария) второй половины III в., особенно им­ператора Диоклетиана. В царствование Уэзаны вес аксумской золотой монеты резко упал — до 1,70 г и в дальнейшем колебался от 1,70 до 2,19 г . Такое измене­ние веса аксумского аладо соответствует денежной ре­форме императора Константина в 306—312 гг., затем — колебаниям веса византийских золотых монет ¹⁵⁷.

Золото аксумских монет весьма высокой пробы, се­ребро — очень низкой, резко отличаясь от римского; ка­жется, это та же проба, что и у хымьяритских и других аравийских монет. Вес серебряных денег сильно коле­блется: от 0,30 до 1,00 г . Еще заметнее колебание веса медных монет, но это не столь важно, так как основу денежной системы Аксума составляло золото. Соотноше­ние стоимости золотых, серебряных и медных денег в Аксумском царстве неизвестно.

К концу VII в. золото почти полностью исчезает из монетной чеканки и, вероятно, денежного обращения Аксума, хотя серебряная и особенно бронзовая монета чеканятся до конца VIII в. Аксум к этому времени ли­шился источников получения золота. Внешний вид позд­них аксумских монет свидетельствует об упадке монет­ного дела. Можно предполагать, что товарно-денежные отношения позднего Аксума также приходили в упадок. [196] Однако находки омейядских и аббасидских монет кон­ца VII—X вв. в Дабра-Даммо ¹⁵⁸ говорят о продолжаю­щейся торговле с халифатом.

В период позднего Аксума в обращении находились кроме вновь выпускаемых монет старые и иностранные золотые и серебряные; вероятно, как и позднее, имели хождение примитивные виды денег.

Характерно, что 90% аксумских монет найдено в Се­верной Эфиопии, остальные, в основном, в Южной Ара­вии, только несколько медных монет Эзаны — в Египте. В Индии и на Цейлоне, Сомали и Восточной Африке не обнаружено ни одной аксумской монеты, хотя здесь находят птолемеевские, римские, византийские, парфян­ские, сасанидские и др. Римско-византийские авторы, кроме Нонноса, связанного с аравийской информацией, ничего не говорят о вывозе золота из Эфиопии. Очевид­но, именно Аравия ввозила в основном аксумское золото. Это подтверждает и Козьма Индикоплов. Возможно, че­канка собственной золотой монеты отчасти была вызва­на желанием аксумских царей монополизировать экс­порт золота в Южную Аравию.

Города и торговые пути. Чтобы оценить значение торговли для Аксумского царства, следует определить ее роль в развитии городов.

Города Эфиопии появились на морских и сухопутных торговых путях, начиная с VI—V вв. до н. э., причем значение некоторых из этих путей возросло накануне аксумского периода.

Саба, Адулис, Авалит — главные порты предаксумской и аксумской Эфиопии — возникли на пересечении морских и сухопутных торговых трасс. Морской путь из портов Египта и Палестины по Красному морю к выходу в Индийский океан был освоен еще в незапа­мятные времена. От Баб-эль-Мандебского пролива он продолжался на восток двумя ответвлениями: вдоль африканского берега до мыса Гвардафуй и вдоль ара­вийского берега в Индию и Южный Иран. В начале I в. до н. э. продолжительность плавания по первому из этих путей была сокращена во много раз, так как сре­диземноморские капитаны научились пользоваться муссонами [197] для плавания в открытом океане. Ко II в. до н. э. оба океанских пути, ответвлявшихся от красноморского, были далеко продолжены на юг и восток — до Занзибара и Северного Вьетнама. Красноморское по­бережье Эфиопии оказалось в непосредственной близо­сти от важнейших морских путей. В то же время оно было выгодно расположено и в отношении континен­тальных торговых путей.

Возможно, к первоначальному возвышению Адулиса имела какое-то отношение птолемеевская колонизация (в III в. до н. э.); в начале VI в. н. э. Козьма Индикоплов нашел в Адулисе греческую надпись, составленную от имени Птолемея IV (222—205 гг. до н. э.) кем-то из его подданных ¹⁵⁹.

Плиний считал основателями Адулиса беглых еги­петских рабов; возможно, сыграла роль народная эти­мология имени Аδουλις (δουλος). Во времена Плиния, т. е. к середине I в. н. э., Адулис был «величайшим рын­ком, троглодитов и эфиопов» и вел значительную тор­говлю ¹⁶⁰.

Клавдий Птолемей знал Адулис и довольно правиль­но (с обычной для южных пунктов сшибкой) опреде­лил его положение с помощью системы координат ¹⁶¹. Псевдо-Арриан именует Адулис «довольно большой, деревней» (χωμη), но вместе с тем показывает его ра­стущее значение в морской и сухопутной торговле. С этого времени расцвет Адулиса связывается с рас­цветом Аксумского царства. Отсюда начинался еще один широтный путь от Красного моря к долине Нила. Из Адулиса он вел к городу Колоэ (Кохайто); по свиде­тельству Псевдо-Арриана, этот отрезок пути занимал три дня. Следующий отрезок, от Колоэ до Аксума, зани­мал пять дней, всего от Адулиса до Аксума путь состав­лял восемь дневных переходов ¹⁶². Столько же времени занимал этот путь в начале XX в. Прокопий Кесарийский и Фотий, по Ноннссу, дают большие цифры; по словам первого из них, путь из Адулиса в Аксум продолжался [198] 12 дней ¹⁶³, по словам второго — даже 15 ¹⁶⁴. Очевидно, это ошибка.

Матара и Еха, выросшие в предаксумский период, были промежуточными станциями на пути из Адулиса и Колоэ в Аксум.

Из Аксума караванный путь в долину Нила шел на запад, к берегам Такказе, далее по правому берегу ре­ки до брода Кемальке. Этой дорогой двигались войска Эзаны на покорение Нубии. У брода Кемальке они пе­реправились через Такказе-Атбару и продолжая путь на запад, очевидно, по левому берегу Атбары, вышли к Нилу (Сида). Отсюда аксумские отряды разошлись вверх и вниз по Нилу.

Еще южнее широтный путь начинался, очевидно, у Авалита. Параллельно ему шли расположенные далее к югу пути от портов Индийского океана: Дейры, Опопы, Малао, Рапты; сведения о них сохранились у Пто­лемея, Псевдо-Арриана и Козьмы Индикоплова.

Насколько многочисленны широтные караванные пу­ти, настолько же малочисленны меридиональные, кото­рым приходилось конкурировать с морским и нильским путями. Известна, в сущности, лишь одна сухопутная трасса, пересекавшая всю Нубийскую пустыню и Эфио­пию с севера на юг, между Красным морем и Нилом.

О северном отрезке этого пути определенно говорит Адулисская надпись: «Я сделал безопасным путь от местностей моего царства до Египта» ¹⁶⁵. И Козьма Ин-дикоплов, и Прокопий Кесарийский знают сухой путь от Элефантины до Аксума в дневных переходах. Соглас­но Козьме, он занимает 30 переходов ¹⁶⁶, согласно Прокопию, — 30 «для легкого (т. е. хорошего) ходока»¹³⁷. По «Мученичеству Арефы», этим путем византийское правительство хотело отправить в Эфиопию войска на соединение с аксумитами ¹⁶⁸, но отказалось от своего намерения. Этот путь приобрел большое значение в [199] средние века ¹⁶⁹. Однако его роль в аксумский период не следует преувеличивать. Согласно «Периплу», даже то­вары и; египетской Фиваиды (стекло и вино) достав­лялись п Эфиопию морем ¹⁷⁰. Для эфиопской торговли он имел второстепенное или даже третьестепенное зна­чение по сравнению с морским и нильским путями.

По-видимому, уже в то время существовало северо-западное ответвление меридионального пути, из района Донголы через оазисы Селима, Куфра и Джало к бере­гам Средиземного моря; конечным пунктом этой дороги на севере была Киренаика, на юге — Эфиопское нагорье. Разобранное выше послание Синезия, очевидно, упоми­нает торговую колонию аксумитов в оазисе Джало.

От Аксума на юг меридиональный путь также раз­ветвлялся: главная дорога вела через Атагау и Семьен к озеру Цана и далее в Сасу.

По Козьме Индикоплову, путь из Аксума в Сасу со­ставлял 50 дневных переходов ¹⁷¹ — число весьма при­близительное. Другое ответвление меридионального пу­ти вело из Аксума на юг, в Шоа и далее вдоль Великой сбросовой впадины. Еще одно ответвление этого пути вело в области Африканского Рога.

Таким образом, Аксум являлся узлом ряда караван­ных путей. Это определяло его положение как важного центра транзитной торговли. Торговое значение Аксума подчеркивается не только посещением его римско-византийскими купцами, но и коммерческими интересами аксумских царей. К югу от Аксума, в глубинных районах Африки, не было больших торговых городов. Одно это свидетельствует о том, что Аксум извлекал главные вы­годы из торговли по караванным путям, проходившим через аксумские владения. К сожалению, археологиче­ское исследование городов Аксумского царства еще не позволяет сравнить их значение (в отдельные ограничен­ные отрезки времени). Во многом приходится полагаться на скудные, часто неясные и ненадежные сведения письменных источников. Псевдо-Арриан знает Колоэ го­раздо лучше Аксума главным образом благодаря большей [200] близости Колоэ к Адулису, где он сам побывал. Все же в представлении Псевдо-Арриана Колоэ имеет большее торговое значение, чем «метрополия» Аксум. В VI в. Ноннос называл Аксум «величайшим городом и как бы столицей всей Эфиопии» ¹⁷². В это время Аксум занимал гораздо большую площадь, чем любой другой эфиопский город. Колоэ сильно отставал от него и с тру­дом выдерживал конкуренцию столицы в транзитной тор­говле. Судя по раскопкам, Токонда, Матара, Еха, Манабийт были в аксумский период небольшими городками, еще меньшими, чем Колоэ.

Трудно оценить роль эфиопских городов во внутрен­ней, или местной, торговле, о которой почти ничего не известно. Адулис и Колоэ имели преимущество перед Аксумом в естественно возникавшем обмене между ско­товодами пустынных равнин и горными земледельцами, так как оба города находились на границе между теми и другими. У Адулиса было еще одно преимущество пе­ред Аксумом и Колоэ — приморское положение.

Однако выгод его не следует преувеличивать. Город был расположен не у самого моря и не на самом крат­чайшем расстоянии между морем и Нагорьем. В этом отношении предаксумская Саба и поздняя Массауа бы­ли расположены гораздо выгоднее Адулиса. Удобное географическое положение создавало возможность пре­вращения Адулиса в значительный торговый город; од­нако эта возможность стала действительностью не в силу географических, а в силу исторических, экономи­ческих и политических причин. Экономические причины — рост торговли на караванных путях через Колоэ и Аксум, для которых Адулис был ближайшим выходом к морю. Политические причины вызывали искусственные меры государственной власти. Однако, для того чтобы Адулис стал превращаться в крупный торговый центр, он дол­жен был предварительно конституироваться как зна­чительный населенный пункт и центр местной торговли.

Первоначально Адулис, вероятно, выделился из дру­гих прибрежных селений как центр небольшого склады­вающегося государства. По-видимому, здесь сосредото­чилась небольшая местная торговля. [201]

Однако торговый расцвет Адулиса был бы невозмо­жен, если бы внутри страны транзитная торговля не на­чала концентрироваться на путях, проходящих через Ак­сум и Колоэ.

С образованием Аксумского царства Адулис стал под особое покровительство аксумских царей, превративших город в «официально установленный рынок» ¹⁷³. Несом­ненно, таким путем аксумские цари стремились поставить внешнюю торговлю Эфиопии под свой контроль. Адулис должен был платить феодальной данью за свое подчи­нение аксумским царям, но выгоды, извлекаемые Адулисом из подчинения Аксуму, были достаточно велики. Город рос, все больше сосредоточивая торговлю в своих стенах за счет хиреющих соседних рынков. И чем шире распространялась власть Аксума, чем строже выполня­лась воля аксумского царя, тем больше богател Адулис. Сначала он возвышался за счет эфиопских портов, сперва близлежащих, потом более отдаленных, а за­тем — портов Южной Аравии, куда аксумиты совершали походы и куда аксумская монархия распространяла свою власть. Наконец, от конкуренции Адулиса начали страдать сомалийские порты. К V—VI .вв. их названия исчезают из торгово-географических описаний; наоборот, Адулис становится крупнейшим морским центром, оста­новочным пунктом для кораблей, следующих в Индию, Цейлон, Азанию.

Руины Адулиса занимают большую площадь, срав­нимую лишь с площадью самого Аксума. В Адулисе об­наружены остатки трех поселений, последовательно сменявших друг друга: сравнительно небольшого до­христианского emporium'а («довольно большая деревня» Псевдо-Арриана), затем — прославленного города IV— VI вв., который Козьма называет «знаменитым городом эфиопов» ¹⁷⁴, и, наконец, — меньшего, более позднего города с церковью VIII в. Здесь же открыто несколько мусульманских могил, принадлежавших арабским куп­цам первых веков ислама. [202]

Адулис как приморский торговый центр христиани­зировался, вероятно, раньше Аксума. С V в. здесь был собственный епископ (см. стр. 71), служивший в ба­зилике. В Адулисе проживало много иностранцев, глав­ным образом купцов и моряков.

Менее ясно значение эфиопских городов как центров ремесленного производства. Пока можно говорить о рас­пространении здесь строительного, гончарного и ювелир­ного ремесел, особенно в Аксуме, Колоэ и Адулисе; точно локализовать другие ремесла пока не удалось из-за малой археологической изученности. Можно лишь предполагать, что не только транзитная торговля, но и местная — обмен продуктов скотоводства, земледелия, охоты, промыслов и ремесел — создавали почву для про­цветания городов.

Зато несомненное значение имел политический фак­тор: роль городских центров как административного средоточия окружающей их территории. В этом, конечно, огромным преимуществом пользовался Аксум, который был не только центром своей области, но и столицей всей Аксумской державы. Огромные богатства, прите­кавшие в Аксум в виде военной добычи, дани, прину­дительного труда и торговых доходов, позволили царям, знати и храмам развернуть широкое строительство, при­влечь искусных мастеров. Ослабление городской знати в связи с переменами в политической обстановке и внеш­ней торговле должно было немедленно отразиться на судьбе обслуживавших ее ремесленников. Даже соби­ратели хвороста в окрестных горах зависели от благо­состояния городского населения.

Христианизация Эфиопии укрепила культурное и культовое значение городов аксумского периода. В каж­дом городе появилась церковь. Аксум приобрел значение религиозного центра страны. Во многих случаях церкви строились на месте традиционных святилищ, особенно когда те находились в пределах аксумских городов. Древнейшие монастыри в Эфиопии возникали также не в «пустынях», а близ населенных пунктов, на важных караванных путях (в Аксуме, в Хагар-Награне и др.).

Таким образом, города аксумского царства являлись центром политической, религиозной и культурной жизни, а также центрами транзитной торговли. Кроме того, храмы и дворцы, возвышавшиеся посреди городов, представляли [203] собой крепости, в которых окрестные жители спасались от вражеских нашествий.

Экономические и политические причины тесно пере­плетались, определяя судьбы городов аксумского пе­риода.

 

*     *     *

 

Однако не следует преувеличивать развития товарно-денежных отношений в Аксумском царстве. Сфера их действия распространялась в основном на второстепен­ные отрасли общественного хозяйства и мало затрагива­ла земледелие. В основном хозяйство Аксума оставалось натуральным, гссподствсвало мелкое натуральное про­изводство. Мелкие производители подвергались феодаль­ной по существу эксплуатации, степень которой была еще относительно невелика. Они платили дань или пода­ти царю и знати, участвовали в массовых строительных работах. Роль рабского труда была невелика и ограни­чивалась домашним хозяйством; при этом следует учи­тывать полупроизводительный-полупаразитический ха­рактер домашнего рабства. В течение всего аксумского периода в Эфиопии сохранялись сильные пережитки первобытнообщинного строя; в начале периода они были, вероятно, сильнее, чем в конце. Мы застаем в Аксуме затянувшийся процесс образования классового общества, осложненый тесным и постоянным контактом с обще­ствами доклассовыми: остаточных народов Эфиопского нагорья, кочевых народов пустынь. Этот процесс начался в предаксумский период и закончился в позднем сред­невековье, приведя в конечном счете к образованию в Северной и Средней Эфиопии развитого феодального общества. В то же время менее развитые народы этих и соседних территорий испытали сильнейшее влияние со стороны феодальной Эфиопии. Несмотря на всю недо­статочность наших сведений о производственном бази­се Аксума, его можно считать раннефеодальным. [204]

 

Сноски к главе III

¹ Например, Е. Сеrulli, Ри nti di vista..., р. 8.

² «Аксумское царство», — «Советская историческая энциклопе­дия», т. I, стр. 311.

³ Jа, 575 (МаМВ, 224; Geukens, 7), 5—6.

⁴ DАЕ, IV, № 6, 23; № 7, 23; № 10, 26—29, № 11, 50—51.

⁵ DАЕ, IV, № 10, 26—29. См. также DАЕ, IV, № 11, 50—51.

⁶ Jа, 575, 6.

⁷ DАЕ, IV, № 8, 7—8

⁸ DАЕ, IV, № 9, 5—6.

⁹ DАЕ, IV, № 8, 26—27, 10—11.

¹⁰ DАЕ, IV, № 11,37—48.

¹¹ А. Каmmerer, Е ssai sur l` histoire antique d` Abyssinie, рр 168— 170; А. Аnzani, Numismatica aksumita, рр. 87—89, 92.

¹² DАЕ, IV, № 12, 34.

¹³ DАЕ, IV, № 13, 5.

¹⁴ DАЕ, IV, № 11, 37,48.

¹⁵ Мurad Каmil, Ап Ethiopic inscriptions found at Mareb, 4; ср, там же, 8:  «он изгнал народы».

¹⁶ А. Каmmerer, Е ssai sur l'histoire antique d'А byssinie, рр. 168— 170; А. Аnzani, Numismatica aksumita, р. 87—99.

¹⁷ А. Г. Лундин, Южная Аравия в VI веке, стр. 93—110.

¹⁸ А. Г. Лундин, Южноарабская историческая надпись VI в. из Мариба, 9.

¹⁹ [Дестунис], Прокопий Кесарийский..., 1, 20, 106 стр. 275.

²⁰ А. Г. Лундин, Южная Аравия в VI веке, стр. 97 и др.

²¹ См. мою рецензию на эту работу Лундина во ВДИ, 1962, №4, стр. 231 —232.

²² [S. Strelcyn], Ке brа Nagast, str. 98—99, 113—114, 158.

²³ Jа, 577, 5; А. Jamme, S а bаеап Inscriptions from Mahram Bilqis, рр. 77—78.

²⁴ J. Т. Веnt, Т hе sacred city of Ethiopians..., р. 195.

²⁵ [E. O. Winstedt], The Christian topography of Cosmos Indicopleustes, р. 72.

²⁸ А. J. Drewes, Insciptions de l`Ethiopie antique, рр. 67—68; DАЕ, IV, 5. 61, № 34.

²⁷ А. J. Drewes, Insciptions de l`Ethiopie antique, рр. 65—67, С. Соnti-Rossini, U п ' inscrizione sul obelisco di Anza, рр. 21—28.

²⁸ [E. O. Winstedt], The Christian topography of Cosmos Indicopleustes, р. 77.

²⁹ СIН, IV, рр. 415—420; А. Г. Лундин, Южноарабская истори­ческая надпись VI в. из Мариба, стр. 10.

³⁰ А. Васильев, Житие святого Григентия..., стр. 63—64.

³¹ DАЕ, IV, 5. 52, №21.

³² [E. O. Winstedt], The Christian topography of Cosmos Indicopleustes, р. 74.

³³ А. Н. Sayсе, А Greek inscription..., рр. 189—190.

³⁴ DАЕ, IV, № 9, 9—12, 19—20.

³⁵ DАЕ, IV, № 10, 9—20.

³⁶ DАЕ, IV, № 9, 6—8.

⁸⁷ DАЕ, IV, № 11. 16—43.

³⁸ Ат-Табари, сер. I, стр. 927—928.

³⁹ ВН, р. 56а, СХШ.

⁴⁰ Мurad Каmil, Ап Ethiopic inscriptions found at Mareb, «и они брали в плен его и грабили его».

⁴¹ RES, 3904, 8.

⁴² DАЕ, IV, № 12, 34.

⁴³ DАЕ, IV, № 13, 17—18.

⁴⁴ DАЕ, IV, № 14.

⁴⁵ DАЕ, IV, № 10, 17—20.

⁴⁰ DАЕ, IV, № 11, 18, 21—22, 32—33, 40—41, 42—43.

⁴⁷ DАЕ, IV, 1№ 10,30.

⁴⁸ Rufinus Turranius, Historia ecclesiastica, lib. X, стр. 9—10 (цит. по: Р. Хенниг, Неведомые земли, т. II, стр. 25.).

⁴⁹ Nikephoros Kallistos, Rufinus Turranius, Historia ecclesiastica, lib. VIII, сар. 35 (цит. по: Р. Хенниг, Неведомые земли, т. II, стр. 25).

⁵⁰ G. Sapeto, Viaggio e missione…, рр. 395—397; А. Dillmann, С hrstomathia Aethiopica, рр. 33—35.

⁵¹ Ат-Табари, сер. I, стр. 930—933.

⁵² Б. А. Тураев, Агиологическое повествование о падении Аксум­ского царства, стр. 4.

⁵³ С. Моndon-Vidailhet, Une tradition ethiopienne, рр. 261—264.

⁵⁴ Ат-Табари, сер. I, стр. 931.

⁵⁵ А. Г. Лундин переводит 'аzli как «наместник» (А. Г. Лундин, Южноарабская историческая надпись VI в. из Мариба), однако в этом смысле в сабейском употреблялись термины `qb и hlf.

⁵⁶ DАЕ, IV, № 9, 12.

⁵⁷ Свободные «носители трона», имеющие условные держания и обрабатывающие их своим трудом, известны в сердневековой и новой Эфиопии. В частности, они упоминаются в книге Брюса.

⁵⁸ Jа, 575, 5.

⁵⁹ Значение термина остается неясным.

⁶⁰ DАЕ, IV, № 6, 21—26; № 7, 21—25.

⁶¹ [Дестунис], Прокопий Кесарийский..., I, 20, 106, стр. 275.

⁶² DАЕ, IV, № 12, 14—15, 18, 19. 27.

⁶³ Рlin., NН, IV, 29, 173. Еще в начале XV в. до н. э. из этого района вывозились рабы. Надписи в храме Дейр эль-Бахри, опи­сывая экспедицию в страну Пунт, посланную царицей Хатшепсут, сообщают о погрузке на египетские корабли «жителей (т. е. рабов) с детьми их». В надписи Тутмеса III, мужа и преемника Хатшепсут, на каменной стеле Парижского музея перечисляется «дань, прине­сенная фараону из земли Пунт», в том числе «36 черных рабов и рабынь».

⁶⁴ «Перипл», § 13, стр. 268.

⁶⁵ См. А. Валлон, История рабства в античном мире, стр. 597.

⁶⁶ См. Н. В. Пигулевская, Византия и Иран на рубеже VI и VII вв., стр. 150—151.

⁶⁷ Ат-Табари, сер. I, стр. 1778.

⁶⁸ C. Conti-Rossini, Storia d'Etiopia, рр. 204—206.

⁶⁹ Цит. по: Я. М. Свет, За кормою сто тысяч ли, стр. 130.

⁷⁰ Diod., II, 55.

⁷¹ [E. O. Winstedt], The Christian topography of Cosmos Indicopleustes, p. 74.

⁷⁸ DАЕ. IV. № 10.21—22.

⁷³ DАЕ, IV, № 11, 43—44.

⁷⁴ [E. O. Winstedt], The Christian topography of Cosmos Indicopleustes, р. 74.

⁷⁵ DАЕ, IV, 11, 40—45.

⁷⁶ DАЕ, IV, № 4, 22—28; № 6, 12—16.

⁷⁷ [E. O. Winstedt], The Christian topography of Cosmos Indicopleustes, рр. 70—71.

⁷⁸ [S. Strelcyn], Ке brа Nagast…, str. 107.

⁷⁹ DАЕ, IV, № 10, 17—22.

⁸⁰ DАЕ, IV, № 11, 40—43.

⁸¹ DАЕ, IV, №4, 12—22.

⁸² DАЕ, IV, № 6, 25—26; № 7, 26.

⁸³ C. Conti-Rossini, Donazioni reali alla cattedrale d' А ksит , рр. 4, 5; C. Conti-Rossini, L' е vangelio d'о rо di Dabra-Libanos, № 1— 5 и др. Только Тураев возражал против неоспоримых доводов Конти-Россини о подложности грамот.

⁸⁴ [E. O. Winstedt], The Christian topography of Cosmos Indicopleustes, р. 75.

⁸⁵ [Дестунис], Прокопий Кесарийский.., I, 20, 105, стр. 274.

⁸⁶ МА, р. 722.

⁸⁷ ВН, р. 56а, СХШ.

⁸⁸ DАЕ, IV, № 8, 5. 18—24; № 9, 5. 24, 25.

⁸⁹ Л. Е. Куббель и В. В. Матвеев, Арабские источники VII— X вв.., стр. 38 (араб. текст).

⁹⁰ Б. А. Тураев, Абиссинские хроники XIV— XVI вв., стр. 143.

⁹¹ Б. А. Тураев, Богатство царей, стр. 168.

⁹² Ю. М. Кобищанов, Избрание царя в древнем Аксуме, стр. 143,

⁹³ Б. А. Тураев, Агиологическое повествование о падении Аксум­ского царства, стр. 2.

⁹⁴ DАЕ, IV, № 8.

⁹⁵ DАЕ, IV, № 9, 6.

⁹⁶ DАЕ, IV, № 9, 7—8, 23, 24. Там же говорится, что в некоей стране, где находились войска Эзаны, «приносили воду» для его людей.

⁹⁷ DАЕ, IV, № 4, 6, 7.

⁹⁸ А. Васильев, Житие святого Григентия..., стр. 64.

⁹⁹ ВН, р. СХI.

¹⁰⁰ А. J. Drewes, Insciptions de l`Ethiopie antique, № 73 А—В, рр. 30—64.

¹⁰¹ Габата в современной Эфиопии: 1) большей глиняный сосуд, 2) мера жидких и сыпучих тел.

¹⁰² Кунна в современной Эфиопии — мера жидких и сыпучих тел равная 1/4 или 1/8 габата.

¹⁰³ При огласовке 'sr wkl`t как . При огласовке же  («двадцать два») число не делится на три, подобно двум следующим, тогда как в сакральном тексте естественно ожидать числа: три, шесть, девять, двенадцать.

¹⁰⁴ C. Conti-Rossini e L. Ricci, Consuetudini giuridlche del Seraa, p. 206, 199, nota 2; A. J. Drewes, Inscriptions de I'Ethiopie antique pp. 63, 51.

¹⁰⁵ [Maria Hofner], Feteh Ma/fan, § 29 (9); A. J. Drewes, Inscrip­tions de I'Ethiopie antique, p. 61.

¹⁰⁶ W. Munziger, Ostafrikanische Studien, S. 237; C. Conti-Rossini, Principi di diretto consuetudinario dell' Eritrea, p. 713; A. J. Drewes, Inscriptions de I'Ethiopie antique, p. 63.

¹⁰⁷ W. Munziger, Ostafrikanischen Studien, S. 312; C. Conti-Rossini. Principi di diretto consuetudinario dell' Eritrea, p. 726.

¹⁰⁸ K. G. Roden, Le tribu del Mensa, p. 252; A. J. Drewes, Inscrip­tions de I'Ethiopie antique, p. 61.

¹⁰⁹ [Maria Hofner], Feteh Mahari, § 29 (9); A. J. Drewes, Inscrip­tions de I'Ethiopie antique, p. 61.

¹¹⁰ K. G. Roden, Le tribu del Mensa, p. 61.

¹¹¹ A. J. Drewes, Inscriptions de I'Ethiopie antique, pp. 53, 54.

¹¹² Ю. М. Кобищанов, Общественные отношения в Аксумском царстве, стр. 144.

¹¹³ G. Ryckmans, Notes epigraphiques, рр. 246—266.

¹¹⁴ С. Мullerus, Fragmenta historicorum graecorum, р. 179; [С. Дестунис], Византийские историки ..., стр. 486.

¹¹⁵ «Перипл», § 4, стр. 265.

¹¹⁶ A. J. Drewes, Inscriptions de I'Ethiopie antique, рр. 32, 44, 53.

¹¹⁷ DАЕ, IV, № 10, 7.

¹¹⁸ Рlin., NН, VI, 29, I, VI, 29, 173, 174; XXXVI, 196.

¹¹⁹ «Перипл», § 3—7, стр. 264—267.

¹²⁰ [E. O. Winstedt], The Christian topography of Cosmos Indicopleustes, рр. 69, 70—71, 320, 322, 324, 325.

¹²¹ Рhotius, В ibliotheca, 3, р. 2; С. Мullerus, Fragmenta historicorum graecorum, р. 178.

¹²² [E. O. Winstedt], The Christian topography of Cosmos Indicopleustes, р. 69.

¹²³ «Перипл», § 17, стр. 269.

¹²⁴ DАЕ, II, 5. 221—225.

¹²⁵ Выставлена в Археологическом музее в Аддис-Абебе

¹²⁶ F. Anfray, Le premiere catnpagne des fouilles a Matara, p. 105; F. Anfray, Une eampagne des fouilles a Yeha, pp. 177, 185, pi. CLVI, b, CLV, b.

¹²⁷ J. Leclant, Egypte-Afrique, pp. 34, note 3.

¹²⁸ A. Caquot et J. Leclant, Rapports sur les recentes travaux de la section d'Archeologie, p. 288; H. de Contenson, Les fouilles a Axoum en 1957, p. 31; H. de Contenson, Les fouilles a Axoum en 1958, pp. 11— 12, pi. XIII, b-c, XX.

¹²⁹ A. Caquot et J. Leclant, Rapporte sur les recentes travaux de la section d'Archeologie, pp. 226—234; A. Caquot et A. J. Drewes, Les monuments recueillis a Maqalle, pp. 17—41; J. Doress, La de-couverte d'Asbi-Dera, pp. 411—434.

¹³⁰ H. de Contenson, Les fouilles a Axoum en 1958, p. 12. pi. XX.

¹³¹ H. de Contenson, Les fouilles a Haoulti en 1959, p. 43.

¹³² J. Bruce, Travels..., vol. II, chap. III; U. Monneret de Villard, Aksum e i quattro re del mondo, p. 133; Van de Walle, La cippe d'Horus, pp. 238—247.

¹³³ R. Paribeni, Ricerche..., fig. 49; C. Conti-Rossini, Ston'a d'Etiopia, tav. LIX, № 188.

¹³⁴ H. de Contenson, Les fouilles a Haoulti en 1959, pp. 45—46, pi. XLVII—XLVIII a-c.

¹³⁵ D. Matthews and A. Mordini, The Monastery of Debre-Damo, Ethiopia, pp. 50—54; A. Mordini, I tessili medioevali del convento di Dabra-Dammo, pp. 229—248.

¹³⁶ [E. O. Winstedt], The Christian topography of Cosmos Indicopleustes, р. 324.

¹³⁷ Соdех Justinianus, 4, 41, 1—2, рр. 178, 179.

¹³⁸ [Дестунис], Прокопай Кесарийский ..., I, 19, 102, стр. 252.

¹³⁹ «Перипл», § 4, стр. 265.

¹⁴⁰ [E. O. Winstedt], The Christian topography of Cosmos Indicopleustes, рр. 70, 71

¹⁴¹ [E. O. Winstedt], The Christian topography of Cosmos Indicopleustes, р. 71.

¹⁴² Ср. DАЕ, IV, № 1,1,27.

¹⁴³ «Перипл», § 4, стр. 265.

¹⁴⁴ См. Ю. М. Кобищанов, Золотоносная страна Сасу, стр. 96, 97.

¹⁴⁵ МА, р. 743.

¹⁴⁶ [J. В. Сhabot], С hronicon Pseudo- Dionisyanum..., t. II, р. 55; Н. В. Пигулевская, Византия на путях в Индию, стр. 270.

¹⁴⁷ Так, в «Кебра Нагаш» мы читаем: «[У эфиопской царицы] было великое богатство, великолепные одежды, слуги и купцы; они торговали для нее на море и на суше, в Индиях и в Асуане» (S. Strelcyn, Ке brа Nа gast..., str. 70). К царю Соломону «прибывали купцы и брали у него золото и серебро, давая ему то, что было ему нужно» (ibid.). То же самое говорится в хрониках об эфиопских царях. У многих из них были свои торговые агенты.

¹⁴⁸ [E. O. Winstedt], The Christian topography of Cosmos Indicopleustes, рр. 70, 71.

¹⁴⁹ Ю. М. Кобищанов, Золотоносная страна Сасу, стр. 103.

¹⁵⁰ Н. В. Пигулевская, Византия на путях в Индию.

¹⁵¹ A. J. Drewes, Inscriptions de I'Ethiopie antique, рр. 32, 44, 53, 54; D 4—5.

¹⁵² «Перипл», § 6, 8, стр. 266, 267. По мнению М. Хвостова, «Перипл» под иностранцами подразумевает «греческих купцов, находившихся в Адулисе и в других торговых городах Аксумского царства» («История восточной торговли греко-римского Египта», стр. 170). Скорее всего, имеются в виду иностранные купцы из Индии, Цейлона и Южной Аравии, так как именно они были «иностранцами» для Псевдо-Арриана.

¹⁵³ H. de Contenson, Les fouilles a Axoum en 195 8 , р. 8, р1. XIV е.

¹⁵⁴ A. J. Drewes, Inscriptions de I'Ethiopie antique, № 73—В, 4.

¹⁵⁵ А. Аnzani, Мопе tе dei rе d'А ksum...; W. L. Сlаrк, Со ins from Aхит ...; А. Моrdini, Арри nti di numismatica aksumita.

¹⁵⁶ D. Маtthews а nd А. Моrdini, Т hе Мо nastery о f Dе brе -Damo, р. 51; Н. dе Contenson, Les fouilles a Ouchatei Gulo pres d`Axoum en J958, p. 32; H. de Contenson, Trouvailles fartuites au, environs dAxoum (1957-1959), p. 16; H. de Contenson, Les fouilles a Axoum en 1958, pp. 5-8, pl. XIV

¹⁵⁷ A. Anzani, Numismatica aksumita, p. 14.

¹⁵⁸ A. Mordini, Gil aurei Kushana..., p. 253; D. Matthews and A. Mordini, The Monastery of Debte-Damo, pp. 50 — 51.

¹⁵⁹ [E. O. Winstedt], The Christian topography of Cosmos Indicopleustes, рр. 72, 73.

¹⁶⁰ Рlin., NН, VI, 172.

¹⁶¹ Сl. Рtolem., IV, 7, 2.

¹⁶² «Перипл», § 4, стр. 265.

¹⁶³ [Дестунис], Прокопий Кесарийский..., I, 19, 101, стр. 251.

¹⁶⁴ [С. Мullerus], Fragmenta historicorum graecorum, р.179; [С. Дестунис]. Византийские историки ..., стр. 486.

¹⁶⁵ [E. O. Winstedt], The Christian topography of Cosmos Indicopleustes, р. 75.

¹⁶⁶ Ibid., р. 69.

¹⁶⁷ [Дестунис], Прокопий Кесарийский..., I, 19, 102, стр. 256.

¹⁶⁸ МА, р. 743.

¹⁶⁹ Ю. М. Кобищанов, Сообщения средневековых эфиопских ис­точников о христианской Нубии, стр. 36—38.

¹⁷⁰ «Перипл», § 6, 7, стр. 266, 267.

¹⁷¹ [E. O. Winstedt], The Christian topography of Cosmos Indicopleustes, р. 70.

¹⁷² [С. Мullerus], Fragmenta historicorum graecorum, р. 179; [С. Дестунис], Византийские историки ..., стр. 486.

¹⁷³ Ср. «Перипл», § 4, стр. 265; Псевдо-Арриан упоминает ихтеофагов, которые везли черепах на продажу «в это торговое местеч­ко».

¹⁷⁴ [E. O. Winstedt], The Christian topography of Cosmos Indicopleustes, р. 72.

Глава IV

⇐ Предыдущая45678910111213Следующая ⇒

Поделиться: