Zero. Scene (Depeche Mode – Wrong)

Endless city shuffle

Автор: Девочка в профиль (Мара Винтер)

 

Фэндом : One Direction

 

Пейринг или персонажи : Harry Styles, Zayn Malik, Louis Tomlinson, Liam Payne, Niall Horan etc.

 

Рейтинг : NC-17

 

Жанры : Гет, Слэш (яой), Романтика, Ангст, Драма, Мистика, Психология, Философия, Повседневность, AU, Songfic, Эксперимент, ER (Established Relationship)

 

Предупреждения: Смерть основного персонажа, OOC, Насилие, Изнасилование, Нецензурная лексика, Групповой секс, Underage

 

Размер: Миди, 72 страницы

 

Кол-во частей: 12

 

Статус: закончен

 

Описание:

Нельзя переиграть жизнь.

Невозможно переписать прошлое набело.

И проснуться другим человеком (такое случается разве что в воображении, но никак не в реальном мире).

 

Однако, что если допустить, просто допустить подобную возможность, чем это может обернуться? Счастьем или разочарованием?

 

Посвящение:

Посвящается Лизе и Полине. Только для вас, мои девочки.

 

Публикация на других ресурсах:

Только с разрешения автора.

 

Примечания автора:

Песня, что подтолкнула: Skillet – Rebirthing.

Также рекомендую послушать: J Ralph – Canzas City Shuffle.

 

Endless city shuffle

Автор: Девочка в профиль (Мара Винтер)

 

Фэндом : One Direction

 

Пейринг или персонажи : Harry Styles, Zayn Malik, Louis Tomlinson, Liam Payne, Niall Horan etc.

 

Рейтинг : NC-17

 

Жанры : Гет, Слэш (яой), Романтика, Ангст, Драма, Мистика, Психология, Философия, Повседневность, AU, Songfic, Эксперимент, ER (Established Relationship)

 

Предупреждения: Смерть основного персонажа, OOC, Насилие, Изнасилование, Нецензурная лексика, Групповой секс, Underage

 

Размер: Миди, 72 страницы

 

Кол-во частей: 12

 

Статус: закончен

 

Описание:

Нельзя переиграть жизнь.

Невозможно переписать прошлое набело.

И проснуться другим человеком (такое случается разве что в воображении, но никак не в реальном мире).

 

Однако, что если допустить, просто допустить подобную возможность, чем это может обернуться? Счастьем или разочарованием?

 

Посвящение:

Посвящается Лизе и Полине. Только для вас, мои девочки.

 

Публикация на других ресурсах:

Только с разрешения автора.

 

Примечания автора:

Песня, что подтолкнула: Skillet – Rebirthing.

Также рекомендую послушать: J Ralph – Canzas City Shuffle.

 

Zero. Scene (Depeche Mode – Wrong)

В конечном счёте, всё зависит от незнакомцев.

 

 

Белые мартинсы неслышно переступают по траве, влажной после дождя. Яркая сумка, увешанная значками всех сортов и мастей, хлопает по бедру в узкой джинсовой юбке.

Тихий дом на окраине Донкастера.

Размалёванные глаза устремляют взгляд вверх

(взмах ресниц, упакованных в несколько слоёв подкручивающей туши).

Из кармана кожаной куртки торчит пачка Marlboro.

Пальцы с чёрными потрескавшимися ногтями держат фильтр на ничтожном расстоянии от тонких сухих губ, подносят ближе, и крупные желтоватые зубы закусывают его.

Вспышка зажигалки высвечивает радиоактивный круг, знак, напечатанный на грязной оранжевой футболке.

На улице холодно. Очень холодно.

Преступное проникновение в частный сектор.

Противозаконное вторжение на безопасную территорию.

Назовем ее Дестини. Условно. У героев, даже эпизодических, обязательно должны быть имена.

Предположим, она сбежала из дома. С подростками такое бывает. Допустим, мамин бойфренд положил на неё глаз. И не только. Дерьмо случается. Ничего не поделаешь. Вообразим, что она одна из множества неудачниц, отвергнутых судьбой. Или некто, кому не повезло только сегодня. Роли это не играет.

Приоткрытое окно на первом этаже. Нога в дырчатом чулке закидывается на узкий подоконник. У колена прорвана дыра, ссадина в нём покрыта корочкой присохшей крови.

«Переждать. Спрятаться. Если кто-то войдет, можно быстро выскочить обратно в палисадник. Пять минут в тепле. Никто не заметит».

Откуда ей было знать, что наутро местные газеты опубликуют некрологи на всех членов семьи Томлинсон, включая беременную Джей и пятилетнего малыша Луи.

Откуда ей было знать, что чувствуют люди, просыпающиеся в окружении огня.

Окурок выпал из руки случайно. Беспокойство о звуке из соседней комнаты вытеснило мысль о тлеющем на паркете бычке. Обугливающееся дерево не привлекало к себе внимания, пока пламя ни заняло штору. Дым не просачивался через дверцу платяного шкафа, куда она ретировалась, привалившись к одежным чехлам.

Обхватив плечи с нашивками железа.

Обхватив плечи ободранными об асфальт ладонями.

Может быть, дело в выпитом накануне алкоголе, и она слишком устала, чтобы заметить пожар.

Может быть, дело в недавних экспериментах с ЛСД, последствия которого проявляются спустя некоторое время. И вместо смертоносных языков костра она смотрела на алые цветы, танцующие по стенам деревянного дома.

Может быть, дело в разрыве сердца или ещё чем-то, оставшемся за кадром.

Но вместо трёх обгорелых трупов полицейские обнаружили четыре.

 

***

Всё началось с салюта. Не визитной карточки Fireworks entertainment в начале фильма. Не репортажа по телевизору о празднике где-то далеко. И не случайно подсмотренных залпов за милями кварталов.

 

Неугомонный Зейн Малик устроил фейерверк прямо в школьном дворе.

 

Это один из его способов помириться – отмочить что-нибудь настолько яркое, необычное и провокационное в честь Гарри, что тот не в состоянии оставаться равнодушным. Для Зейна привычно делать все громко, очень громко, с помпой и размахом. Такой уж он человек. А Гарри не хватает чуда; и за эти чудеса он цепляется руками и ногами. Даже за мелкие и прозрачные.

 

Сотрясающийся разноцветными всплесками воздух прозрачным никак не назовёшь.

 

Всполохи звёзд взлетают на небо средь бела дня. За несколько секунд до начала спектакля Зейн говорит в микрофон, голос Зейна – во всех динамиках:

 

«Я не смогу вытащить из тебя тараканов, Стайлс... но за свой мудизм попробую извиниться. Эй, принцесса, выгляни-ка в окно!»

 

После его слов серость обретает краски.

 

Гарри до сих пор злится на него из-за вчерашнего (он под дулом пистолета не сумеет вспомнить, что конкретно показалось ему ранящим, но и под прицелом того же самого ствола не признается в этом), но зрелище вызывает улыбку.

 

Кажется, они снова выпили слишком много, если для этих двоих вообще существует понятие «слишком».

 

Остановившись посередине коридора, он любуется вспышками огней (ему известно, какое впечатление производит его улыбка: озорные ямочки на щеках и лёгкие морщинки под обманчиво-теплыми глазами), кое-кто ахает, кто-то шумно шепчет что-то вроде "невозможно " и что-то вроде "прекрасно ", и непонятно, относится это к салюту или к самому Стайлсу.

 

Не все ли равно?

 

Зейн планировал устроить шоу и помириться. Что для него на первом месте, а что на втором, не понимает, наверное, даже он сам.

 

Малику будто бы мало косых взглядов и шепотков за спиной. Он хочет заявить о себе, заявить так шумно, чтобы дошло до призрачных ушей самого бога. (Да, детка, это мой парень, и я сделаю всё, чтобы так оставалось во веки веков.)

 

Возможно, создатель заметит и сделает что-нибудь с толпами озлобленных ненавистников меньшинств.

 

В маленьком обществе актуально: «Чем громче говоришь, тем рассеянней слушают». Спустя два года разудалой ЛГБТ-кампании их перестали трогать даже учителя. Привыкли.

 

Правда ли Зейн любит Гарри или ему лишь нужен повод для бунта и выпендрёжа, не знает никто. Зейн - восхитительный актер, недаром в театральном кружке ему вечно достаются самые сложные роли.

 

Но одно известно наверняка: больше всего на свете Зейн Малик боится утопии. Сопротивление, трудности и риск – вот то, что поддерживает

в нем жизнь.

 

Что касается Гарри, тот привык, что всё выходит без какого-либо намёка на борьбу. Его правильное лицо, обворожительные манеры и непослушные кудри (всё это давало бы повод для насмешек и подколов по поводу женственности, недопустимой для парня, не будь он Гарри Стайлсом, сердцем школы и душой любой компании), способность, влипая в неприятности постоянно, умудряться выходить сухим из воды, масса привилегий и сверхурочная работа ангела-хранителя привели лишь к тому, что на восемнадцатом году парня поедает непреодолимая скука.

 

Порой он считает, что "мир слишком тесен, или он сам угодил в неправильное место и неправильное время ", но не придаёт мыслям большого значения.

 

Гарри не хватает волшебства, а Зейну нравится быть волшебником.

 

Все пялятся, когда тот вразвалочку подходит к Стайлсу и улыбается уголком рта.

 

Начёсанная челка и круглая серьга в ухе придают ему сходство с рок-звездой. Ровный тон кожи и экзотические черты придают сходство с манекенщиком, представляющим все подряд: от укладочных средств до дизайнерских шмоток.

 

Если не хватает глубины, мотайте дальше. Эта часть – обложка, представленная публике.

 

– Как тебе сюрприз? – спрашивает Зейн. «Его голос шероховатый, – думает Гарри, – об него легко поцарапаться».

 

Все таращатся, когда вместо ответа он целует своего парня. Не чмокает целомудренно в щёку, а целует на самом деле, грязно и страстно, сминая губы и переплетая языки. «Змеи, – проносится в кучерявой голове, – закованные в чешую».

 

Зейн перехватывает инициативу мгновенно, ладони переползают ниже, к заднему кармашку джинсов; пальцы Гарри сминают футболку у него на груди.

 

В этом поцелуе нет интимности. Нельзя медленно очерчивать вены запястий, нельзя прижиматься ртом к уязвимой яремной впадине, чувствовать, как гулко стучит сердце, отдаваясь пульсом на шее.

 

На людях и для людей нужно казаться цельными и рекламными, как билборд с нарисованным счастьем. Отточенными, как цирковой номер, и загадочными, как очевидность.

 

«Выглядеть, не быть», – Зейн будет отрицать, но Гарри часто представляет, что его жизнь – это спектакль двадцать четыре на семь, без репетиций и антрактов.

 

Пятнадцать секунд спустя обоих сграбастает разгневанный директор. Малика – за игры с огнем, Стайлса – за компанию. Отдельно их уже не существует. И это правильно.

 

Но сейчас, в этот самый миг, все пучеглазятся, когда Гарри отстраняется и медленно проводит языком по его верхней губе. «Запечатывая вкус во рту», – полагает он сам. «Козыряя блядством», – уверены остальные. Пускай шушукаются и сплетничают. Ему это по душе.

 

Довольная полуулыбка и шёпот:

 

– Это было… жарко. Но за "принцессу" ты еще ответишь.

 

Когда их уводят, последние вспышки таят в теплом воздухе, толпа взрывается аплодисментами, а Зейн знает, что улыбка теперь заморожена на его губах.

 

***

 

Откровенно говоря, всё началось значительно раньше: с постановки «Ромео и Джульетты». Угадайте, кто был Ромео? Верно, Зейн Малик собственной персоной. Предположите, кто пытался сыграть Джульетту? А вот и нет.

 

Пышные завитушки волос, тёмные радужки (похожие на влажно блестящие оливки из консервной банки, Гарри никогда их не любил): милая девушка из параллельного класса по имени Даниэль Пизер. Худенькая, пластичная Дани, которой сложно изображать любовь не по адресу.

 

Гарри в зрительном зале, в компании друзей: безмятежно болтающего Найла Хорана и очевидно нервничающего Лиама Пейна.

 

Гарри тонет в кресле, перекинув скрещенные ноги на переднее сиденье. Разрывается между желанием пихнуть последнего, чтоб тот вырвал роль прямо из белоснежных зубов Малика, – двойки меньше единичек, тройки крупнее двоек, – и порывом продемонстрировать горе-актрисе, что к чему, и как это делается.

 

Имитировать (не)равнодушие у него выходит лучше, чем у кого-либо другого. За исключением разве что Зейна.

 

Актёрское мастерство – это врожденный дар. Ты на какое-то время прекращаешь быть собой и становишься своим героем. Перенимаешь его повадки, привычки, интонации речи; думаешь его мыслями и живешь его чувствами. Исчезнуть как личность, отречься от своего "я", надеть персонажа, как костюм. После, когда овации обволакивают облаком славы, ты заново принимаешь себя, срывая маску. Такого, какой есть: настоящего.

 

Джульетта + Ромео = эпохальная история любви.

 

Даниэль + Зейн = оглядки в зал, на Лиама Пейна.

 

– Нет-нет-нет-нет-нет, – терпение лопается. Гарри порывисто вскакивает и запрыгивает на сцену. В тот миг он не особо переживает о физических реакциях или чём-то в этом роде, его раздражает непоследовательность: разве можно говорить с таким трепетом и тут же касаться с таким отчуждением? – Обратите внимание, мальчики и девочки, – усмехается он, – только сегодня и только сейчас. Повторять не буду, так что смотрите и восхищайтесь.

 

Всеобщее оживление подстегивает прутом. Гарри шутливо закатывает до локтя рукава пиджака, потирает ладони, будто разогреваясь, подмигивает заинтригованному Малику.

 

Сердце стучит где-то под горлом, перекрывая дыхание, и не оттого, что ему страшно или стеснительно... влечение и робость снедают неопытную девочку: Джульетту Капулетти.

 

Кто сказал, что одарённый лицедей способен перевоплощаться только в героев своего пола?

 

Выражение лица меняется, становится одухотворённым. Акт первый, сцена пятая. Гарри помнит наизусть этот эпизод. Насквозь пронизанный химией и запретностью. Не оборачиваясь, он ощущает на коже внимательный взгляд Даниэль и другие взгляды – много взглядов, десятки глаз; но единственное, что имеет значение – полуопущенные ресницы Зейна, сдерживаемое желание и без единой фальшивой детали собранный образ.

 

Не его собственное влечение, – напоминает себе Стайлс, – и не он сам.

 

– Хорошо, – говорит мистер Коуэл, преподаватель английского и по совместительству организатор драм-кружка, – давайте посмотрим, что из этого получится. – И улыбается предвкушающему зрелище классу.

 

А Зейн вовсе не выглядит озадаченным или дезориентированным. Зейн приподнимает густые брови, будто говоря: «Давай, удиви меня». Или это только мерещится и Стайлсу пора на покой.

 

– Касаться божества рукою грубой

 

Он заходит Гарри за спину и ведёт рукой линию вниз, вдоль его предплечья, едва не касаясь кончиками пальцев.

 

смиренному скитальцу не годится,

 

Его лицо совсем близко от шеи Гарри, и тот чувствует, как мурашки ползут вдоль позвоночника… «Электрические, – думает Стайлс, – светлячки под кожей».

 

на этот случай у меня есть губы,

 

Будь Гарри стеклянным, его ключицы и плечо под рубашкой запотели бы от тяжёлого дыхания Зейна, но он – живой, и поэтому потеют ладони.

 

готовые к святыне приложиться...

 

«Целуй меня уже, блять, – виртуально приказывает он Малику, – хватит болтологии».

 

– Твоя рука ни в чем не виновата,

 

Маленький шаг вперёд, поворот лицом к зрителям и в три четверти к Зейну; его очередь.

 

ведь ты возносишь господу хвалу.

 

Гарри Стайлс – наивная четырнадцатилетняя аристократка, нет, он совершенно не мечтает о том, как бы затащить Ромео в безлюдное место, замыкающееся на ключ.

 

Прикосновенье божеству приятно,

 

Дотрагивается до боковой стороны ладони Зейна, до YOLO (You Only Live Once), татуировке, взор утыкается... не туда! Выше, в чёрную футболку на уровне груди.

 

рукопожатье – тот же поцелуй.

 

Голос Гарри слишком низок, хрипотца слишком чувственна, не вписывается.

 

Всеобщее напряжение достигает пика.

 

– Иди к чёрту, Стайлс, – не выдерживает Зейн, – тоже мне, недотрога.

 

Не по тексту и не по плану. Он целует неприлично красные губы Гарри, напористо, резко, притягивает ближе, ещё ближе… Зейну приходит на ум, что это, пожалуй, было жутко опрометчиво, но он не собирается отрываться и, тем более, отпускать.

 

Левая рука сминает ткань на спине. Правая путается в тёмных локонах (до Гарри запоздало доходит, что все ожидали романтического мастер-класса с Дани, а не с Зейном, но сейчас это, похоже, ни одного из них не волнует).

 

– Мистер Малик, я, конечно, всё понимаю, но мы всё ещё готовим пьесу, –иронически вворачивает учитель, маскируя конфуз напускным оживлением, – и если уж вам так по душе объятья мистера Стайлса, делайте это за пределами школы.

 

Другие, похоже, потеряли дар речи.

 

– Пошли, – с придыханием предлагает Зейн, бросив украдкой туманный взгляд на Лиама Пейна.

 

– Пошли, – без раздумий соглашается Гарри, небрежно, хотя внутри всё кипит и беснуется.

 

Старина Шекспир явно бы оценил то, что случилось дальше. В печальнейшей на свете повести Джульетту сыграл Гарри Стайлс.

 

***

 

Разумеется, всё началось не тогда и не раньше. Каждое из описанных событий – всего лишь кульминация того или иного этапа отношений Зейна-Гарри или Гарри-Зейна, т. к. "лидера" в их паре нет. Самой пары тоже, толком, нет… но это уж, с какой стороны глядеть.

 

Они не предназначены друг другу судьбой, им не суждено было быть вместе, однако они постоянно рядом. В директорском кабинете, с припасённым букетом оправданий и заговорщицкими переглядками... в потёмках клуба, впивающиеся друг в друга так, будто завтра не наступит никогда.

 

– Мы боги, детка, – шепчет Зейн, жадно вцеловываясь в шею Гарри (завтра на этом месте взбухнет багровый засос), – мы можем всё, ты это чувствуешь?

 

Он чувствует. Он чувствует тепло ладоней на животе, за полами расстёгнутой рубашки, твёрдость стены под лопатками, твёрдость в джинсах, своих и Малика. Сбитое дыхание и бессвязные фразы, и влажные от пота тела. Когда Зейн недрогнувшей рукой расстёгивает его ширинку, он думает, что так не жалко и умереть.

 

Отвалить за дурь полтинник вместо двадцатки и узнать о настоящей цене уже после заключения "сделки" – это надо уметь; зато эффект того стоит.

 

У него слишком гладкая кожа. Гарри нравится дотрагиваться до торса и неторопливо двигаться по слабо выраженной дорожке волосков, всё ниже-ниже, от пупка к ремню брюк. Хочется касаться, и касаться, и касаться, но приходится торопливо справляться с застёжками, с молнией, с тканью: в любой момент могут войти посторонние.

 

Рисковать ради самого риска – образ жизни Зейна. Рисковать ради того, чтобы почувствовать Зейна – в порядке вещей для Гарри Стайлса.

 

Ладони карябает неровно наложенная краска стен.

 

Пальцы Зейна, наносящие смазку на задний проход – невесомые и нежные... будто бы он вообще способен таким быть.

 

– Давай же, ну, – полустон-полумольба, – хватит миндальничать!

 

За эту странную заботу стоило не только переплатить барыге, но и продать душу дьяволу. Но какого чёрта он будет обнажать слабость? Уязвимая точка, – Гарри выгибается, кусает губу в безуспешной попытке проглотить стон. Его уязвимость – в его (не)равнодушии. «Нет ничего, что заставило бы признаться, – он внутри, стенки душно сжимаются вокруг члена, – Зейну Малику в том, чем он действительно является»

 

Когда кажется, что вот-вот задохнёшься или лишишься сознания, вообрази, что это – всего лишь очередной беспорядочный секс.

 

Спутанные движения в потёмках.

 

Спина Гарри покрывается пупырышками от контакта с грудью Зейна.

 

Тот цепляется за его талию с таким напором, что желтоватые отметины не сойдут и за неделю.

 

Когда мир взрывается белым, и под закрытыми веками пляшут разноцветные салюты, никогда не кричи имя. Зейн. Что угодно, "чёрт", "блять", "господи". Что угодно, но только не то, что долбит кровью в висках и разрядкой в паху.

 

Зейн, Зейн, Зейн, Зейн.

 

Не произноси это вслух.

 

То же самое, что Малику ни в коем случае нельзя начинать с «Ли…» и заканчивать «…Гарри».

 

Одно невыверенное действие, и весь спектакль полетит коту под хвост.

 

Торопливый поцелуй в губы, салфетки и одежда, чтобы спрятать следы.

 

Приходится возвращаться. К Найлу, Лиаму, трогательно обнимающему свою девушку (Даниэль Пизер, какая ирония), Мэтту и Эйдену.

 

Возвращаться с победоносным видом: «Кто тут посмел скучать, неудачники?», залпом осушать шоты, один за другим, до тих пор, пока оба ни одурманятся настолько, что превратятся в тех, кем и должны быть.

 

Гарри кажется, что Зейн будет становиться крепче и крепче, как лёд, пока ни треснет и ни сломается – рано или поздно.

 

Гарри видит, как именно Зейн смотрит на Лиама. И как Лиам мрачнеет, когда они ведут себя откровеннее, чем друзья. Порой Гарри думает: «Маликовская бравада на тему "мы геи, но круче вас всех, пидарасы" бурлит ради одного единственного человека», – причём этот счастливчик – не он сам. У Лиама Пейна нет повадок хищника или невинных кудряшек.

 

Он никогда не пришёл бы в школу в розовом пиджаке поверх алой рубашки.

 

И уж точно не подсыпал бы толчёных колес в физруковский термос с кофе.

 

– Ну что, ещё по одной? – предлагает изрядно опьяневший Стайлс, – эй, милашка, повтори-ка нам заказ, – обращается к возрастной официантке, – что-то мои друзья никак не дойдут до идеальной кондиции.

 

Чтобы беспалевно заказывать спиртное, достаточно одного совершеннолетнего паспорта за столиком.

 

К Лиаму больше подходит слово "неопредёленный" и слово "размытый". Гарри не знает, почему эти эпитеты – первое, что всплывает в уме.

 

Сам Лиам-то стремится выглядеть как минимум "сильным", как максимум – "непробиваемым". Его нельзя застать врасплох или заставить расчувствоваться: открыться под влиянием разговоров или алкоголя. Более того, он вообще не пьет. Сохраняет трезвый рассудок и уверенность.

 

Бывает, что Гарри до трясучки бесит Лиам Пейн со своими коротко стрижеными волосами, неопрятными бровями и расплывчатой родинкой на левой скуле; но тот остаётся незаменимым и надёжным другом, особенно когда с Зейном что-то не ладится.

С чётким профилем и видом человека, который полностью себя контролирует.

 

Порой Гарри слетает с катушек от ревности, хоть никогда не произносит претензий вслух.

 

Вместо соплей-воплей он запирается в комнате, поёт что-нибудь из Nirvana, или Scorpions или что-нибудь из гранджа и нетяжелого рока. Подыгрывает на старой гитаре отчима, выцветшей, растерявшей внешнюю привлекательность, но уютной и родной (важно следить за верным натяжением струн, но главное –  не чистота звука, а скорость, с которой сменяют друг друга тона).

 

Лиам Пейн выглядит чистым до омерзения в своих отглаженных рубашках. Представлять клетчатый хлопок в пятнах свежей спермы – развлечение, когда злость выходит за пределы обычного. Да что о нём? Гарри сидит на коленях Зейна, рука Зейна "случайно" сползает на его бедро, и то, что остаётся за кулисами, никому не интересно.

 

– Родители уехали, – слова Малика шуршат ему прямо в ухо, сердце стучит где-то не то внутри головы, не то на поверхности пяток, – останешься у меня.

 

Вопроса в конце не стоит.

 

«Есть что-то лисье в Лиаме Пейне, – замечает Стайлс, когда тот развозит их по домам (их с Зейном на заднем сиденье; Гарри практически лежит на Зейне и смотрит на отражение лакированных карих глаз в зеркале заднего вида). Он чует подвох, нечто назревающее.

 

Но не может внятно объяснить, что конкретно.

 

Что-то произойдёт.

 

 

12345678910Следующая ⇒

Поделиться: