Глава двадцать шестая. ГРЭНД-КЭНЬОН
К вечеру каждого дня наш старик, которого мы успели очень полюбить, уставал. Пройденные триста миль, впечатления, бесконечные разговоры, наконецпочтенный возраст брали свое, - мистер Адамс утомлялся, и какое-то звено вего действиях выпадало. Если к вечеру миссис Адамс просила мужа проверить у кого-нибудь надороге, едем ли мы в верном направлении, старик начинал беспокойно вертетьсяна своем месте. По его движениям можно было судить, что он не знает, какнадо взяться за дело. Просто забыл. Ему надо было опустить стекло, высунутьголову и, сказав: " Пардн ми, сэр", что значит: " Извините меня", осведомитьсяо дороге. Все это он делал аккуратно. И вскрикивал: " Пардн ми", и пыталсявысунуть голову. Но он забывал самое важное - опустить стекло. Это звено унего выпадало. И каждый раз, не в силах понять, почему голова невысовывается, он пытался выбить стекло локтем. Только неслыханная прочностьамериканской продукции спасала лоб и руку мистера Адамса от порезов. Мыстали вообще остерегаться возлагать на него поручения такого рода под вечер. Мы быстрым ходом двигались по пустынной дороге, чтобы сегодня же успетьв Грэнд-кэньон - Великий кэньон, одно из величайших географических чудесмира. Мы устали и поэтому забыли о контроле над миссис Адамс. Она сейчас жеэто заметила и со скорости в пятьдесят миль перешла на шестьдесят. Потомворовато оглянулась на нас и прибавила еще пять миль. Теперь мы шли со скоростью больше ста километров в час. Это типичноженская черта. Женщина всегда стремится ехать быстрее, чем этого требуютобстоятельства. Воздух завыл, разрываемый на куски нашим каром. Опять мы ехали по цветной пустыне. Чистые синие холмы лежали по всемугоризонту. Закат тоже был чистый, наивный, будто его нарисовалапровинциальная барышня задолго до того, как в голову ей пришли первые, страшные мысли о мужчинах. Краски пустыни были такие свежие и прозрачные, что передать их можно было только альбомной акварелью. Несколько завитковветра, попавшие в наш автомобиль через опущенное стекло, прыгали друг надруга, как чердачные коты. В драке они зацепляли нас, срывали шляпы иобдували бритую голову мистера Адамса. Как известно, на мистере Адамсе досих пор не было шляпы в результате сложных почтовых операций, которые мыпроизводили всю дорогу. Вечер, однако, был довольно прохладный, и кожа наголове мистера Адамса посинела, ничем не отличаясь теперь по цвету от холмовокрашенной пустыни. В полной темноте, тихие и немного пришибленные виденными красотамиприроды, мы прибыли в Грэндкэньон и остановились в одном из домиков егокэмпа. Дом был сложен из громадных бревен. Он должен был даватьпредставление о первобытной, пионерской жизни американцев. Зато внутри онбыл обставлен вполне современно, и кровати, как всегда, были превосходны (вАмерике покупателю продается не кровать, ему продают хороший сон). Итак, этобыли комнаты с отличным сном, с центральным отоплением, водой горячей, водойхолодной и нью-йоркскими переносными штепсельными лампами с большимикартонными абажурами. Ножки ламп очень длинны, эти лампы высотой вчеловеческий рост, и стоят они не на столе, а на полу. После ужина туристам, собравшимся в небольшом театральном залегостиницы, тоже сложенной из гигантских бревен, показали короткую рекламнуюкинокартину, в которой изображался спуск на дно кэньона под руководствомопытных проводников. После картины был дан концерт. На сцену вышел толстый мальчик с банджо. Он независимо уселся наэстраде и стал щипать струны своего инструмента, изо всей силы отбивая тактногами в ковбойских сапожках. На публику он смотрел высокомерно, и сразубыло видно, что людьми он считает только ковбоев, а всех остальных - простотрухой. За ним появился очень высокий, худой и носатый ковбой с гитарой. Он.посмотрел на публику и сказал: - Слушайте, тут мы должны были петь втроем, но остальные, как видно, непридут, так что я буду петь один... А то, может быть, не надо петь? Я-то, вообще говоря, петь не умею. У него было красивое насмешливое лицо. В маленьких черных глазах так ибыло написано: " Ну, чего мы будем валять дурака? Пойдем, лучше выпьем где-нибудь. Этогораздо интереснее. Не хотите? Ну, тогда я все-таки буду петь. Вам же хужебудет". Толстый мальчик по-прежнему гремел на банджо. Гитара звучала негромко, и ковбой пел, скорее выговаривал свои песенки, иногда переходя на тирольскийфальцет. Песенки были простые и смешные. Вот что рассказывалось в одной изних: " Когда я мальчиком купался в реке, у меня украли сложенную на берегуодежду. Идти голым домой было неудобно, и, дожидаясь темноты, я развлекалсятем, что вырезал на стволе старой яблони свои инициалы. Прошло много лет стех пор, я выбрал себе красивую девушку и женился на ней. Представьте себе, что случилось, когда мы в первый раз вошли в спальню. Моя красивая женаспокойно вынимает изо рта искусственные челюсти и кладет их в стакан сводой. Потом она снимает с себя парик и открывает свою лысую голову. Из лифаона вынимает громадные куски ваты... Моя красотка на глазах превращается вогородное пугало. Но это еще не все. Это чучело снимает с себя юбку ихладнокровно отвинчивает свою деревянную ногу. И на этой ноге я вижувнезапно свои инициалы. И, черт меня побери, если это не те самые инициалы, которые я вырезал когда-то на стволе старой яблони, когда в детстве у меняукрали одежду". Все хохотали, и мы тоже. Это было очень старомодно, наивно и смешно.Ковбой по-прежнему сатирически улыбался. По-прежнему у него в глазахсверкало приглашение зайти куда-нибудь за угол, чтобы хлопнуть несколькобольших стопок виски. Но насчет того, что петь он не умеет, ковбой соврал.Пел он хорошо и долго смешил всех. После него вышел негр. Здесь не было конферансье и никто не объявлялимен артистов. Да они и не были артистами. Все выступавшие были служащиеГрэнд-кэньона и давали концерт по совместительству. Негр был отчаянно молодой и длинноногий. Ноги у него, казалось, начинались от подмышек. Он танцевал и выбивал чечетку с истиннымудовольствием. Руки его как-то замечательно болтались вдоль тела. Он был вштанах с подтяжками и рабочей рубашке. Закончив танец, он весело взялметелку, стоявшую в углу, и ушел, скаля зубы. Утром мы увидели его возле бревенчатого домика, в котором ночевали. Онподметал аллею. И подметал он чуть ли? не с таким же удовольствием, кактанцевал. И казалось даже, что он продолжает танцевать, а метла - толькооформление танца. Он раздвинул свои большие серые губы и пожелал нам доброгоутра. Мы побежали смотреть кэньон. Представьте себе вот что. Берется громадная горная цепь, подрезываетсяу корня, поворачивается вершинами вниз и вдавливается в ровную, покрытуюлесами землю. Потом она вынимается. Остается как бы форма горной цепи. Горынаоборот. Это и есть Грэнд-кэньон - Великий кэньон, гигантские разрывыпочвы. На горы надо смотреть снизу вверх. На кэньон - сверху вниз. ЗрелищеГрэнд-кэньона не имеет себе равного на земле. Да это и не было похоже наземлю. Пейзаж опрокидывал все, если можно так выразиться, европейскиепредставления о земном шаре. Такими могут представиться мальчику во времячтения фантастического романа Луна или Марс. Мы долго простояли у края этойвеликолепной бездны. Мы, четверо болтунов, не произнесли ни слова. Глубоковнизу проплыла птица, медленно, как рыба. Еще глубже, почти поглощеннаятенью, текла река Колорадо. Грэнд-кэньон - это грандиозный национальный парк, занимающий сотниквадратных миль. Как все американские национальные парки (заповедники), онпревосходно организован. Отели и дороги, снабжение печатными ифотографическими изданиями, картами, проспектами, справочниками, наконец, устные объяснения - все здесь на очень высоком уровне. Сюда американцыприезжают целыми семьями на отдых. И этот отдых недорог, - кабинки в этомлагере не дороже, чем в любом другом, а еда стоит почти столько же, сколькои всюду. За посещение парка берут всего доллар, после чего на ветровоестекло автомобиля наклеивается цветной ярлык - и можете жить и странствоватьпо парку хоть месяц, хоть год. Надо было бы, конечно, спуститься на дно кэньона и прожить там сполгода в бревенчатом домике с центральным отоплением, среди хаоса природы иидеального сервиса, но не было времени. Мы сделали лишь то, что могли -объехали кэньон на автомобиле. Внезапно мы увидели странные похороны. По прекрасной дороге паркамедленно подвигался автомобиль с гробом. Он шел со скоростью пешехода. Загробом шествовали люди в белых кожаных фартучках, нацепленных наобыкновенные пиджачные одежды. Один был в цилиндре и визитке. Некоторые изпровожающих несли на плечах палки. За процессией беззвучно катились десяткатри пустых автомобилей. Это хоронили старого ковбоя, служившего в парке. Старый ковбой был прижизни масоном, и все люди в белых фартуках тоже были масоны. Палки былидревками знамен. Похороны шли по нашему маршруту, и мы примкнули к хвостуколонны. Из лесу вышла лань и пугливо посмотрела на автомобильное стадоОхота в парке, конечно, запрещена, и лань не боялась выстрела. Но ей оченьхотелось перебежать дорогу. Она несколько раз пыталась это сделать иотпрыгивала назад, озадаченная бензиновым запахом, который шел от масонов. Вконце концов лань решилась, изящно перескочила дорогу перед нашим каром, сразу отделившись всеми четырьмя ногами от земли, раз-другой мелькнула междудеревьями и пропала в лесу. - Мистеры, - сказал Адамс, - нельзя больше медлить. Надо вылить воду израдиатора и влить туда незамерзающую смесь. Ночи уже холодные, и вода можетзамерзнуть. Наш радиатор к черту пойдет. Здесь, в парке, мы поставили машинув теплый гараж, но я не ручаюсь вам, мистеры, что и в следующую ночь он нампопадется. В теплом гараже Грэнд-кэньона мы видели чей-то автомобиль послеэксидента. Сквозь крышку большого " бьюика" пробились толстые ветви дерева.Мотор вдавился в сиденье шофера. Внутри машины лежали сучья и зеленыелистья. Водитель этого " бьюика" заснул, сидя за рулем. Это бывает в Америке.Ровная дорога, баюкающее покачивание машины, дневная усталость - и человекнезаметно для себя засыпает на скорости в пятьдесят миль. Пробуждение почтивсегда бывает страшным. " Бьюик", который мы видели, врезался в дерево стакой силой, что на месте катастрофы нельзя было разобрать, где начинаетсяпроизведение " Дженерал Моторс" и где кончается произведение природы. Как нистранно, спящий драйвер не только остался жив, но и вообще не получилповреждений. Мальчик из гаража степенно высказал мнение, что хозяин машиныбудет отныне спать в местах более безопасных, чем движущийся автомобиль, например в кровати. Мы все посмотрели на миссис Адамс. Хотя она никогда незасыпала на ходу, у всех у нас на лицах было написано: " Вот видите! " - какбудто мы уже не раз ловили нашу драйвершу храпящей за рулем. Это мы сделалина всякий случай. Все новые и новые декорации, одна импозантней другой, раскрывались накаждом повороте кэньона. Голубая и розовая утренняя дымка рассеялась. Мыостанавливались у парапетов и заглядывали в пропасть. Она была сейчасабрикосового цвета. На расстоянии мили под нами виднелась посветлевшаянемножко река. Мы рявкали изо всех сил, вызывая эхо. И долго наши московскиеголоса прыгали по скалам, возвращаясь назад и отдаваясь в пространстве. Наконец мы проехали выходную будку. Контролера в ней не было. Сегоднябыл большой американский праздник " День благодарения" - " Тенкс-гивиндей", имногие служащие не работали. Однако на стекле своей будки контролер оставилзаписочку, содержание которой было таково: " До свидания. Приезжайте сюдаснова". - Сэры, - назидательно сказал мистер Адамс, - запишите это в своикнижечки. И он пустился в длинные и интересные рассказы об американском сервисе.Рассказывал он до тех пор, пока мы не отъехали от контрольной будки кэньонана сорок миль. Тут он поднес к глазам свою левую руку и застыл. - Бекки, - сказал он без воодушевления, - ты вынула мои часы из-подподушки? - Нет, - сказала Бекки, бросив на мужа раскаленный взгляд. - Но, но - застонал мистер Адамс, - не смотри, пожалуйста, на меня. Такнельзя делать. Смотри только на дорогу. - Ты оставил часы в кэмпе, - сказала миссис Адамс, не сводя глаз сдороги. - Нет, нет, Бекки, - горячился Адамс, - я их не оставил в кэмпе, я ихзабыл под подушкой. Мы остановились. Выяснилось, что часы стоят двадцать пять долларов. Ноэто было еще не самое главное. Несчастье заключалось в том, что часы былиподарены мужу самой миссис Адамс. Стали считать, что выгоднее, - сделать из-за часов лишних восемьдесятмиль или забыть про часы и ехать дальше? Выходило, что выгоднеевозвратиться, тем более что оставленный предмет был дорог как память, чегоникак нельзя будет сказать про сэкономленный бензин. Все-таки назад мы не поехали. Представился случай позвонить в кэмп потелефону с ближайшей газолиновой станции. Кэмп ответил, что тот сотрудник, который убирал наш домик, сейчас ушел, но нет никакого сомнения в том, чтоон немедленно доставит в управление кэмпа часы, если только они лежали подподушкой. - Уэлл, - сказала миссис Адамс, - тогда мы не будем возвращаться. Часыже можно прислать нам в Сан-Франциско, до востребования. Человек из кэмпа тоже сказал, что все это " уэлл" - хорошо, иодновременно попросил прислать ключ от домика, который мистер Адамс, уезжая, не вернул. Миссис Адамс бросила страшный взгляд на мужа и сказала, что мынемедленно вернем ключ по почте. В силу всех этих обстоятельств мы целых два часа ехали молча.
